Выбравшие себя (гет)

Студия звукозаписи была стерильно-чистой и прохладной. Даша нервничала, переминаясь с ноги на ногу, пока звукоинженер настраивал оборудование. Дверь открылась, и внутрь вошел Артхёнгук. Он был не один — с ним была его неизменная улыбающаяся команда, но он казался отделённым от них невидимым барьером. Он был в простой чёрной футболке и тренировочных штанах, его темные волосы были небрежно откинуты со лба. Взгляд его темных, почти черных глаз был тяжёлым и изучающим.

— Анёнхасеё, Даша-сси, — его голос был низким и бархатным, таким же, как в песнях, но без привычной музыкальной обработки.

— Анёнхасеё, Артхёнгук-сси, — ответила она, сделав вежливый поклон.

Первый час работы прошел натянуто и формально. Они обсуждали аранжировку, тесситуру, технические детали. Артхёнгук был профессионалом до кончиков пальцев — точен, корректен и абсолютно безэмоционален. Даша чувствовала себя скованно, ее собственное творческое начало будто заморозилось под этим холодным взглядом.

Перерыв был объявлен, когда Даша уже готова была взять паузу и выйти подышать. Команда рассеялась, потянувшись к кофейному аппарату. Даша осталась одна в студии, бесцельно нажимая клавиши на синтезаторе. Из ее пальцев невольно полилась мелодия — грустная, ноющая русская народная песня, которую ей пела бабушка в детстве. Она пела ее тихо, почти шепотом, на родном языке, забыв обо всем на свете.

Когда последняя нота замерла в воздухе, она услышала тихие аплодисменты. Резко обернувшись, она увидела Артхёнгука, стоящего в дверях.

В его глазах было нечто новое — не холодная оценка, а неподдельный интерес.

— Это было... прекрасно, — сказал он, и его голос впервые прозвучал тепло. — Что это за песня?

— Просто... что-то из детства, — смутилась Даша.

— Она полна тоски, — заметил он, подходя ближе. — «Одиночества», — перевел он, увидев, что она не поняла корейское слово.

С этого момента все изменилось. Лёд растаял. Они снова начали запись, но теперь в студии витала другая атмосфера — творческая, живая. Артхёнгук предлагал идеи, Даша парировала своими. Они спорили о мелочах, смеялись над неудачными дублями. Он показал ей черновые наброски текста, который написал для припева.

— «Разбитые часы снова начинают тикать...» — прочитала она вслух. — Это про вторую возможность?

— Это про то, что даже после бури можно найти свои ритм, — тихо ответил он, глядя на нее так, будто видел не звезду, а человека. — Я читал твое интервью для Elle. Ты говорила, что чувствуешь себя как остановившиеся часы иногда.

Даша онемела. Она не ожидала, что он вообще знает о ее существовании за пределами профессиональных границ.