Пленники трёх планет (джен)

Можно ли выспаться, когда твое тело лежит на кровати в старенькой гостинице, на враждебной планете, в невообразимой дали от родного дома, а мысли судорожно мечутся по всей солнечной системе. Завтрашний день все решит, мелькало в голове, когда сознание путалось и глаза закрывались от усталости, и Стат сразу же приходил в себя, а остатки сна улетали куда-то.

Завтра, завтра, завтра. То есть уже сегодня. Наверняка давно перевалило за полночь. Кажется, где-то, очень далеко, раздался треск или череда резких ударов. Это было похоже на звук ружей, эферийский ультразвуковой флан стрелял совершенно бесшумно. Синотский лучевой пистолет — тоже. Именно плазменным оружием уничтожили много лет назад первую эферийскую базу на Эо. Представители Сино Тау, прибывшие на Эфери для торговли, отговорились, что то было недоразумение. Но потом трагедия повторилась, а синоты заявили, что Эо целиком и полностью принадлежит им потому-де, что они к ней ближе.

Примут ли их? После того как полгода они не могли договориться о встрече, как болтались сутками на орбите, дожидаясь разрешения на посадку? Если пребывание здесь затянется, у них и консервы кончатся.

Примут. Непременно примут. Не думать, не думать о плохом. Флёр, когда он уезжал, рыдала, как по покойнику… Но они же все пока живы. Хотели бы синоты их убить — давно бы это сделали. А миссию провалить он не может. Потому что… потому что…

Их второй ребенок должен родиться на Утренней звезде.

— …Вы, молодые люди, теперь верные друзья и соратники! — так их поздравляли после свадьбы. Флёр смеялась и смущалась, а Стат думал, что соратников у него вообще-то и так полно. Но вот Флёр…

Брачная ночь запомнилась ему, как что-то сумбурное. Болезненно-робкие прикосновения, становившиеся все смелее, и смущение, и восторг, и… желание, которого одна ночь утолить не могла. Он втайне надеялся, что беременность сразу не наступит. Тогда процедуру — в медицинском пособии это стыдливо именовалось «процедурой» — разрешалось повторить через десять дней. В крайнем случае ещё через десять, но это уже было исключением, дальше брак считался бездетным и супруги должны были посвятить жизнь работе бок о бок во благо общества, а не низменным инстинктам.

Но уже через несколько дней Флёр, смущаясь, призналась, что ждёт ребенка. Это было счастьем, и ему даже стыдно стало за разочарование, что радость обладания друг другом оказалась такой короткой. Дальше они жили, как миллионы пар, оба погрузились в работу, потом — в уход за новорожденным.

Маленькому Стату (малыша назвали в честь отца) исполнилось полгода, когда они впервые поссорились. Флёр только уложила ребенка на дневной сон и стояла у кроватки, любуясь им. Стат подошёл сзади и обнял ее, чувствуя себя почти счастливым: у него любимая работа, очаровательная, талантливая жена, здоровый, крепкий сын, что ещё человеку надо? Близость молодого женского тела пробудила определенный дискомфорт, но он понадеялся, что Флёр не заметит.

Она заметила. Внезапно оттолкнула его, вырвалась из объятий, подхватила на руки сонного ребенка и отбежала в угол, прикрываясь малышом, как щитом.

— Что ты?

— Что я? Что я? — У неё по щекам бежали слезы. — Это ты что! Подумай, что ты делаешь.

Ребенок проснулся и тоже заплакал, не понимая, что происходит.

— Флёр! Я всего лишь тебя обнял!

— Не надо, Стат, — всхлипнула она. — Ты хочешь, чтобы его у нас отобрали, да? Ты хочешь, чтобы его отобрали? И поместили в воспитательный сектор?

Они помирились ближе к вечеру долгого эферианского дня (свет в подземных убежищах включался и выключался одновременно с восходом и закатом на поверхности). Стат пообещал сходить к психологу и сходил, хотя подозревал, что ничего полезного тот не скажет.

Он и не сказал. Улыбаясь и заверяя, что ничего страшного не случилось, выдал общие фразы о кризисе, через который проходят все пары, особенно совсем молодые. Заверил, что с этой проблемой может справиться любой человек, если вспомнит, что он не животное, а разумное существо, способное контролировать свои инстинкты. В медицинском справочнике написано все, что может помочь в таких случаях: холодный душ, физические упражнения, возможно, лёгкое снотворное. Но если проблема станет серьезнее, лучше обратиться к врачу за медикаментозной корректировкой. Стат сказал, что оздоровительных процедур ему должно хватить, и попрощался с психологом, проклиная себя, что вообще к нему пошёл.

Холодный душ и физические упражнения он полюбил страстной любовью — к тому же и тренажёры располагались на той же этажной площадке, что и их комната.

Одновременно Стат вдруг вспомнил недовольство матери его будущей невестой. Он долго терзался муками совести, не желая ничего предпринимать втайне от Флёр, но потом все же отправился к матери на работу и прямо спросил, почему она была против его брака. Мать немного повозмущалась, заявила, что вовсе не хочет быть сплетницей, но затем начала рассказывать. Мать вообще любила, чтобы ее упрашивали. Синоты, уверенные, что у эферийцев не бывает маленьких человеческих слабостей, глубоко заблуждались.

Профессор Клад, отец Флёр, был одним из известнейших учёных в области микробиологии. В год, когда на Эо была основана первая база, профессор уехал туда вместе с женой, тоже видным микробиологом. На Эфери остался их сын, подающий надежды молодой человек, автор нескольких научных статей. Его труд требовал время от времени подниматься на поверхность. Там и произошла трагедия — дикий, нелепый несчастный случай. Он перепрыгивал через трещину, и ее края неожиданно разъехались. Такое бывает раз в миллион лет.

Осиротевшие мать и отец срочно прилетели на похороны сына. Это спасло им жизнь. Базу на Эо обстреляли синоты. Погибли все исследователи, включая родителей профессора Клада.

Разумеется, не было человека, который не сочувствовал бы столь страшному горю. Все, кто мог, выражали соболезнование Кладу и его жене. Профессор весь почернел, ни с кем о своей тройной потере не говорил, не вылезал из лаборатории — нормальная реакция на смерть близкого человека. Окружающие надеялись, что постепенно боль утихнет, людям свойственно утешаться работой.

Через несколько лет стало ясно, что Клад с женой утешились не только работой. Увидев жену профессора и ее округлившийся живот, коллеги отводили глаза и вспоминали про какие-нибудь срочные дела в другом помещении. При всем сочувствии люди качали головами и вздыхали: жаль, что осиротевшая чета пошла на этот шаг, все равно ведь дитя отберут. Так было заведено многие годы.

На предохранение воздержанием эферийцы решились вскоре после катастрофы и переселения под землю. Для огромного количества людей отчаянно не хватало пространства и ресурсов. Были введены нормативы на воду и продукты, люди мрачно шутили, что и воздухом скоро начнут дышать по расписанию. Разумеется, противозачаточные средства цивилизация придумала уже давно, да вот незадача: все они допускали коэффициент неудач, пусть и совсем небольшой. Для пятидесятимиллиардного человечества эти скромные цифры превращались в несколько миллионов лишних рождений в год. На то, чтобы прервать уже наступившую беременность, эферийцы пойти не могли, любая человеческая жизнь была для них священна. Оставался один выход, который давал стопроцентную гарантию. Его и использовали, тем более в эферийском обществе никогда не было культа телесных удовольствий. В сложившихся обстоятельствах воздержание казалось естественным: люди и так живут друг у друга на головах, это какое же жизнелюбие надо иметь, чтобы в таких стесненных условиях предаваться порокам.

Шли столетия, население сокращалось, но аскетическая риторика не менялась. Вместе с человечеством убывали и доступные ему ресурсы, строгих нормативов на воду и пищу уже не было, но мало ли, как повернется жизнь. Людей призывали к умеренности и душевной чистоте. Для новых поколений единственное за всю жизнь исполнение супружеских обязанностей (о внебрачных связях не могло быть и речи) стало таким же привычным, как и жизнь под землей, безвоздушная мертвая поверхность, черное небо и солнце среди звезд и висящая сверху уродливая глыба Катагиса.

Иногда вторые дети все же рождались. У родителей их забирали, как и уже имеющихся первенцев. Ведь если люди не смогли обуздать собственные грязные желания, каким примером они бы стали для подрастающего поколения? Эферийцы боготворили детей, и такое наказание для них было хуже смерти. Да и отношение окружающих к нарушителям менялось, пусть и совсем незначительно.

Закон был един для всех: поблажек не делалось даже для тех, кто первого ребенка потерял. Случалось это крайне редко, но иногда ведь рождались и близнецы. Осиротевшим родителям глубоко сочувствовали и советовали заглушить тоску работой на благо общества.

Этот закон и нарушили профессор Клад с женой. Дочь у них изъяли сразу после ее рождения. А еще через год жена профессора поднялась на безвоздушную поверхность и открыла стекло гермошлема.

Потерявший абсолютно всех близких Клад вернулся на Эо и погрузился с головой в научную работу. Вскоре под его руководством группа ученых вывела новый штамм бактерий, ускоряющий разложение — так, убитый ящер или вырубленный папоротниковый лес уже через десять дней превращались в перегной. После этого Клад обратился с письмом к ученому сообществу, умоляя вернуть ему единственного родного человека — позволить забрать девочку из воспитательного сектора. Профессор обещал перевезти дочь на Эо и в благодарность работать над проблемой переселения ускоренными темпами. На новой просторной планете ведь и запрет на второго ребенка наверняка будет снят! К отцам эферийцы вообще были несколько более снисходительны, чем к матерям, ибо за чистоту помыслов в семье отвечает именно женщина.

Сообщество подумало… и, ввиду исключительности постигшей беднягу трагедии и его заслуг перед обществом, девочку забрать разрешило. Так Флёр почти все детство провела на Эо, вернувшись на Холодную звезду только в начале занятий в высшей школе.

Стат, узнав о прошлом жены, несколько дней предавался самобичеванию за то, что полез узнавать семейные тайны Флер втайне от нее. Потом понемногу успокоился, пообещал себе не напоминать ей об этом никогда ни словом, ни намеком, и их жизнь потекла по-прежнему. По той самой причине они ссорились еще несколько раз. Да и не ссоры это были, просто Флер при любой, самой невинной попытке проявления супружеской нежности, ударялась в панику. Его ли она боялась или самой себя?

Физические упражнения. И холодный душ…

Стат-младший вырос, выбрал себе профессию такую же, как отец. И в общем-то, все было почти хорошо, когда подтвердился печальный факт: кора планеты уже с трудом выдерживает давление изнутри. Трещина, погубившая сына профессора Клада, не единственная, их с каждым годом становится все больше, через них улетучивается воздух из подземных хранилищ. С переселением на Эо нужно поторопиться!

…Пронзительный резкий звук разорвался в голове. Стат подскочил, запутался в одеяле, чуть не рухнул с кровати на пол. Где-то за стеной звенел звонок, усиливаясь, как сирена. Товарищи, такие же невыспавшиеся и взъерошенные, повскакивали со своих постелей.

— Где-то тревога! — решил астрофизик Гран. Он первым встал на ноги, прошел к двери, распахнул ее и крикнул:

— Что случилось? Авария?

Из коридора внутрь заглянул ухмыляющийся служащий.

— Просто звонок на побудку. Никогда не слышали? У нас так. Это знатные господа выбирают, когда вставать, а всем простым людям каждое утро такая побудка, чтоб не залеживались. Да и вас велено поднимать. Скоро за вами приехать должны!

Приехали за делегацией рано. Они еле успели умыться, перекусить, собраться с мыслями. Идеальная память эферийцев позволяла помнить заготовленную речь наизусть, но все же Стат начал повторять ее про себя, когда к ним в номер поднялся человек — не вчерашний секретарь, его заместитель. Прибывший с ним угрюмый синот с бледным, лишенным мимики лицом, притащил целый ворох мужских костюмов, которые обычно носили официальные лица. После некоторых возмущений и недоумений: «Это же неудобно! А галстук, так он называется, да? Так вот, он шею душит!» — эферийцы переоделись на местный манер.

— Теперь мы похожи на синотов, — сказал Март, третий социолог, пытаясь заглянуть себе за спину. Зеркала в номере не было, о том, как они выглядят, они могли судить лишь по словам товарищей. Заместитель секретаря усмехнулся, выражение лица его спутника не изменилось ничуть.

— Не похожи. — Стат поправил воротник. Он был уверен, что хозяева планеты предложили им костюмы не с доброй целью. — Мы готовы. Пора?

Дорога показалась короче, чем накануне. Они ехали исключительно через центральные кварталы, перекрытые для движения других машин, как и вчера; вокруг мелькали высотки, глухие, без окон и почти сплошь застеклённые, но все невыразительных серых оттенков. Были это промышленные или правительственные здания, Стат догадаться не смог. Их сопровождающего никто расспрашивать не захотел. Бледный молчаливый шофер держался так, будто наелся отравы, и тем более ничего не рассказывал.

Не шофер решает, как поступят ведущие лица государства. У них нет права на неудачу. Нет, нет и нет.

Площадь открылась внезапно. Она была огромна, как и площадка космодрома — казалось, от одного края до другого нужно идти все утро. Ее окружали здания, явно построенные в разное время, — настолько отличались их стили. Но все эти постройки были обрамлением главного исполина — уходящего в небо Правительственного дворца. Золотой круг у его вершины тянулся к солнцу, своему подобию.

Стат перевел взгляд вниз. На огромной площади, вымощенной светлой брусчаткой, нашлось место фонтанам, беседкам, круглому низкому открытому амфитеатру. А сбоку, не у самого края, но и не в центре, притаились какие-то непонятные сооружения. При их виде Стату стало неуютно, да и не ему одному. Гран вдруг обратился к их немногословному провожатому:

— Простите, вон там у вас что?

— Где? — обернулся помощник. Идущий рядом с ним шофер ни на миг не изменился в лице и не повернул головы.

— Вон те перекладины. — Гран указал на них рукой. — Это какие-то спортивные снаряды?

Помощник усмехнулся. У него с лица вообще не сходило насмешливое выражение, будто он водил по столице невоспитанных дикарей.

— Снаряды, — сказал он, — снаряды, можете не сомневаться. Да только те, кто на них занимается, долго не живут. Вы не знаете, что такое толпа? Порой ей нужно вживую показать, что ждёт ее главарей. Иначе в узде не удержать.

Эферийцы переглянулись. На мгновение у всех в глазах мелькнул ужас понимания. Только астрофизик Тийн морщил лоб — он посвятил жизнь точным наукам, а историю, тем более древнюю, давно и благополучно забыл.

— Виселицы, — одними губами прошептал Гран. Стат взглядом сделал знак молчать, хотя их все равно бы не поняли. Редко кто из синотов хорошо знал эферийский язык.

Открылась огромная массивная дверь посреди белых колонн. Помощник секретаря остановился.

— Дальше вы сами.

Стат шагнул на первую ступень лестницы с уверенным выражением лица. За ним последовали остальные. Ковер под ногами казался с виду ворсистым и пушистым, как эоанский мох, но идти по нему было удобно. Шаги почти не слышались. У пролета лестницы стоял человек, бледный, строгий, похожий как две капли воды на оставшегося внизу шофера. Стат не успел удивиться — человек согнул руку, указывая вверх. На лице его не отразилось ни единой эмоции.

Когда у следующей лестничной площадки Стат увидел ещё одну точную копию шофера, он понял: то были не люди — роботы. На Эфери часто прилетали корабли с частично роботизированным экипажем. Механизмам не страшны были ни космические лучи, ни неровности поверхности. А ещё они были идеальным оружием. Немногие уцелевшие с эоанской базы говорили, что именно роботы испускали смертоносную энергию…

После десятого пролета Стат понял, что нескончаемая лестница — это очередная хозяйская шутка. Разумеется, в таком здании был лифт, и не один. Их заставили идти пешком. Чего от них ожидают? Возмущения? Того, что они повернут назад и откажутся от своей миссии или начнут скандалить? Права на ошибку у них нет. Он обернулся, ободряюще кивнул остальным. Ради Флёр и малыша он пешком хоть на самый верх поднимется. К тому же хозяева планеты забыли, что подземные убежища эферийцев тоже очень даже многоярусные и подъемники возможны не везде, так что такая зарядка для гостей вполне привычна!

На пятнадцатом по счету пролете очередная черная фигура протянула руку не вверх. Робот указал на боковую дверь, за которой открылся просторный холл. Там уже механические люди стояли шеренгой.

Одинаковые, ничего не выражающие глаза смотрели сквозь эферийцев. На другой стороне холла, через высокий арочный проход, виднелся зал. Там их и ждали.

Стат с товарищами прошли половину холла, когда сбоку бесшумно разъехалась стена. За ней появилась светлая зеркальная кабина лифта. Оттуда вышли несколько ярко одетых человек — все чем-то похожи друг на друга, но не роботы. Смуглые, темноволосые и темноглазые, с жиденькими длинными бородками, круглолицые и скуластые. То были представители Трианглета, империи Восточного континента. Обе сверхдержавы периодически заключали перемирие и так же периодически его нарушали. Трианглетцы, невероятно трудолюбивые, замкнутые и подозрительные люди, во время своих визитов на Эфери ничего о себе не рассказывали, торговались за цену до последнего атома покупаемых ими металлов, зато и отношение от них было неизменно чопорно-вежливое. За исключением, конечно, того случая, когда они выжгли плазмой базу на Эо. Более открытые тиксанданцы носили пышные бороды, отличались светлым цветом глаз и волос, любили поболтать в свободную минуту (а свободная минута у них была всегда, когда начальник смотрит в другую сторону), охотно делились историями из жизни, громко хохотали над удачными шутками, а шутили частенько на темы, заставлявшие эферийцев сперва краснеть и отводить взгляд, а потом требовать это безобразие прекратить.

На трианглетцах были привычные для них костюмы — не пиджаки и брюки на западный манер, а темные балахоны, расшитые яркими узорами, в которых периодически повторялся треугольник. Их не стали заставлять одеться в манере тиксанданцев.

Потому что у них тоже оружие, подумал Стат, провожая взглядом трианглетских послов. Оба народа Сино Тау, находившиеся в состоянии полувражды, друг друга терпеть не могли, трианглетцы за глаза обзывали тиксанданцев кругляками, но те тоже были хороши и дразнили противников угловатыми. Эферийцам после нападения синотов оставалось только отводить душу, используя оба прозвища.

Угловатые прошли в зал первыми, обогнав эферийскую делегацию. По их непроницаемым физиономиям все же можно было понять: они считали такое положение дел само собой разумеющимся. За послами следовали их роботы, почти не отличавшиеся внешне от тиксанданских. Стат только удивился: надёжны ли такие охранники, можно ведь подменить робота хозяев, чтобы организовать покушение, и наоборот. Хотя что за глупости. У них наверняка есть встроенная защита от подмены. Надо же, прибыл на Сино, вырядился в здешний костюм и уже думает, как синот.

Послы Трианглета вошли в зал. Дорогу Стату с товарищами преградил робот. Он просто встал безмолвной глыбой на пути, глядя сквозь них своими стеклянными глазами. Эферийцы остановились.

Слышно было, как в огромном светлом зале раздавались аплодисменты и приветственные возгласы. Глава трианглетской делегации ещё на середине пути начал произносить речь. Это было в их обычае: угловатые, люди деловые, не тратили время на то, чтобы вплотную подойти к собеседнику. Таким же быстрым, щелкающим и отрывистым был их язык. Одновременно заговорил переводчик. Стат, как и все эферийцы, обладал острым слухом и легко выучил оба языка. Трианглетский посол призывал к взаимопониманию и сотрудничеству. Ну-ну. Не сегодня-завтра две страны сорвутся в очередную войну, несущую смерть и разрушения, а сейчас синоты упражняются в лицемерии и выглядят лучшими друзьями. А им, эферийцам, наверняка продемонстрируют, что они здесь чужие.

Он не ошибся. Когда стихли аплодисменты и робот убрался с дороги, делегация вступила в зал в полной тишине.

Зал тоже был огромен. Длинный алый ковер, как кровь, пролитая на пол и растертая валиком. Потолок, светлый и высокий, как небо. Стены, покрытые фресками, только впереди пустое пространство и висящий посередине позолоченный круг. И там, на возвышении, в окружении охраны стоял человек, от которого зависела судьба эферийской цивилизации.

Нет, не только от него одного, думал Стат, отсчитывая шаги и не слыша сердца. Тиксандания — республика, все вопросы решаются голосованием. Или, как иногда шутят синоты, голосуют деньгами — то есть богатые люди, не занимая правительственных постов, могут вполне себе влиять на правительственные решения.

Конечно, им невыгодно отдать Эо эферийцам. Но…

А человек на возвышении приближался, как приближается утес к летящему на него крылатому аппарату. Нестарый мужчина, приятной внешности, с короткой ухоженной бородкой, в таком же темном костюме, в который обрядили Стата. Только держался он куда более свободно и уверенно, что и неудивительно: он привык и к этой одежде, и к этому залу.

Карие глаза смотрели на Стата, не мигая. В них не было злобы или равнодушия, в них даже угадывалось сочувствие. Но Стат подошёл ближе, к самым ступеням, и президент Апатуриано перевел рассеянный взгляд поверх его головы.

Вокруг стихли смешки и негромкие разговоры. Все Национальное собрание смотрело на эферийскую делегацию. Возможно, кто-то должен был объявить, что прибыли именно эферийцы, или дать знак, что послу дозволено начать выступление. Стат не дождался ни того, ни другого.

— Господин президент! — произнес Стат. — Мы прибыли сюда по поручению нашего народа. Я имею честь вручить вам послание народа Эфери Тау, в котором все мы выражаем надежду, что нашим планетам удастся прийти к взаимопониманию. Господин президент, прошу вас!

Президент Апатуриано молчал. Мгновение, другое, десять — а он не двигался с места. Чиновники, стоявшие по бокам возвышения, начали улыбаться и переглядываться. Президент не протянул руки и не сошел хоть на ступеньку ниже, просто стоял, будто ждал ещё чего-то.

— На колено, — произнес усатый полный человек слева от Стата. — Когда обращаются к высшему лицу в государстве, встают на одно колено.

Стат впервые слышал о таком обычае. Более того, он был уверен, что трианглетцы колен не преклоняли. Он даже не мог обернуться на своих товарищей и спросить совета у них. Может быть, правильно будет пойти на унижение ради спасения своего народа? Или же синоты просто над ним посмеются?

Что-то дрогнуло в глазах президента. Апатуриано еле заметно повел зрачками из стороны в сторону. И Стат выпрямился так, что чуть не качнулся назад.

— Прошу вас, господин президент.

Апатуриано щёлкнул пальцами. Стоявший рядом робот спустился на пару ступенек, принял бумаги из рук эферийца.

— Благодарю. Не уверен, сможем ли мы прийти к взаимопониманию при столь разных мировоззрениях, но с посланием ознакомлюсь. Вы можете изложить вашу просьбу.

Усатый толстяк зло сверкнул глазами и отступил назад. Стат перевел дух. Первый шаг был сделан.