Неизвестные переменные (гет)

* * *

Сознание вернулось к Ариэль с резкой, болезненной ясностью.

Память накатила волной, удушающей и горячей, как хлынувшая когда-то из горла кровь. Грубые руки Оскара. Боль и унижение, когда он воспользовался ею, как вещью. А затем — острый холод кинжала у горла и то самое, невыносимо тёплое ощущение жизни, покидающей её тело. Последнее, что она увидела — его довольную ухмылку, торжествующую и безнаказанную.

Она судорожно схватилась за шею. Движение было инстинктивным, отчаянным. Пальцы наткнулись на гладкую, целую кожу. Ни раны, ни шрама, ни липкой влаги. Только ровное, хоть и сбивчивое, биение пульса под подушечками пальцев.

Она дышала.

— Слава Богу, очнулись! — взволнованный, незнакомый женский голос вырвал её из оцепенения.

Ариэль медленно, с трудом повернула голову на подушке. Рядом с кроватью стояла полная, круглолицая женщина в безупречно белом чепце, с лицом, исполненным неподдельного беспокойства.

-Вы нас так напугали, мисс! Упали в обморок прямо в гостиной, как подкошенная. Я миссис Хилл, экономка. Вы в Лонгборне, в доме семьи Беннет.

Лонгборн? Беннет? Имена отозвались в памяти смутным, но тревожным эхом. Они были чужими, не из её мира. Она медленно приподнялась на локтях, чувствуя слабость во всём теле. Взгляд скользнул по комнате. Скромная, даже бедная обстановка. Простая деревянная мебель, выцветшие обои, небольшой камин, в котором весело потрескивали поленья. Всё было чужим, простым, лишённым привычной ей роскоши и холодного величия.

— Как… меня зовут? — хрипло вырвалось у неё, и её собственный голос показался ей знакомым, но доносившимся как будто из-под воды, более слабым.

— Мисс Ксандра, дорогая! Ксандра Хейз. Наша родственница из-под Лидса, — миссис Хилл озабоченно поправила одеяло. — Помните? Вы приехали к нам после… после печальных событий. Уж вы не тревожьтесь, всё вспомнится. Отлежитесь, отдохните.

Ксандра. Чужое имя. Чужая жизнь.

Ей подали небольшое, в простой деревянной оправе зеркало. Ариэль с отчаянием заглянула в него, ожидая увидеть незнакомое лицо.

Но нет. В отражении на неё смотрело её собственное лицо. Те самые черты, тот разрез глаз, тот же острый подбородок, что она помнила. Но в них была призрачная, смертельная бледность и тень пережитого кошмара, застывшая в глубине зрачков. Это была она. И всё же — не совсем. В этом лице не было прежней высокомерной холодности, лишь шок, опустошение и вопрос.

Миссис Хилл, помогая ей окончательно сесть в кровати, не переставала суетиться, пытаясь заполнить тишину болтовней:

— Ничего, ничего, отойдёте. У нас тут все в переполохе — говорят, Незерфилд-парк наконец-то сдан! Слышали? Богатому холостяку из северных графств. Представляете, какая удача для наших девиц! Миссис Беннет просто вне себя, уже мечтает, что он женится на одной из них!

Незерфилд-парк? Богатый холостяк? Миссис Беннет и её дочери?

Словно ключ, повёрнутый в скрипучом замке, в голове что-то щёлкнуло. Один роман, эта сатирическая зарисовка о нравах провинциального общества, был ей знаком. Его автор — мисс Остин. Она читала его в своей прошлой жизни, находя в нём карикатурное, но узнаваемое отражение собственного мира.

Ледяное спокойствие, знакомое и горькое, разлилось по её жилам. Она не просто умерла и возродилась по чьей-то прихоти. Она попала в книгу. В «Гордость и предубеждение».

И теперь она понимала. Она оказалась здесь в самый начальный момент сюжета. Только-только приехал мистер Бингли. Ещё не было ни балов, ни знакомств, ни мистера Дарси с его высокомерием, ни мистера Уикхема с его интригами. Всё только начиналось.

Когда миссис Хилл удалилась, пообещав принести бульон, Ксандра — теперь она должна была принять это имя — медленно поднялась с кровати и, придерживаясь за спинку стула, подошла к окну.

Вместо ухоженных парков её прежнего поместья перед ней расстилались скромные английские луга, подёрнутые осенней дымкой. В её груди не было раны, но память о ней пылала огнём. Память о руках, о насилии, о лезвии, перерезавшем горло, о последней торжествующей ухмылке мужа.

Они думали, что убили её. Стерли с лица земли. Но они ошиблись. Судьба, насмехаясь, подарила ей то, о чём она так отчаянно мечтала, даже не осознавая того, — свободу. Пусть и в мире, лишённом богатства, в положении бедной родственницы, но в её собственном теле, с её собственным лицом, которое теперь будет хранить не высокомерную холодность, а ледяную решимость мстителя.

Уголки её губ дрогнули в подобии улыбки. Без тепла, без радости. Лишь стальная воля, закалённая в предательстве и смерти.

Этот мир, полный глупых условностей и брачных интриг, был тесен и ограничен. Но он был её полем битвы теперь. И здесь, среди всех этих мистеров Дарси и Бингли, она, Ксандра, пережившая смерть, будет играть по своим правилам. Её горло было цело, и оно изречёт приговор всем, кто посмеет встать на её пути.