Соблазн (гет)

— Я услышала тебя, Тед, нет необходимости так кричать, — Панси закатывает глаза, разливая огневиски по бокалам. — Ну что нам сделать? Блейз взрослый неженатый мужчина, он может целоваться с кем угодно.

— Ты бы тоже себе кого-нибудь нашёл, а не за нами подглядывал, — Драко насмешливо крутится в кресла, кивает головой в сторону двери. — Или по-твоему Грейнджер — плохой вариант? Умная, успешная и богатая, что ещё нужно для счастья? Блейз не привередлив.

— Она наглая и самовлюблённая, ведёт себя так, словно для людей её круга рамок не существует. Грейнджер — не просто плохой, а самый отвратительный вариант! — злится Тео, меряет кабинет широкими шагами. — Неужели вы не замечаете её поведение?

Драко и Панси переглядываются, одновременно изгибают губы в одинаковых усмешках, но какое-то время молчат, словно ждут чего-то. Музыка за стеной меняется на хард-метал, басы бьют по ушам.

— Все наши последние встречи ты только и делаешь, что говоришь о Грейнджер, — аккуратно начинает Драко и отпивает из бокала вино, задумчиво смотрит на Тео. — Мы как бы не против, но, кажется, Тедди, тебе надо разобраться в происходящем в твоей голове. Если хочешь, то мы с Джин купили билеты на её ближайший матч, можем взять и на тебя тоже. Посмотришь, узнаешь о ней немного побольше.

— Ага, мы тоже идём! — быстро вставляет Панси, и Тео с трудом сдерживается, чтобы не рявкнуть на них.

Грейнджер нарушает правила, ведёт себя заносчиво и надменно. Идёт по головам, чтобы продвинуть свою сеть бутиков, грязно играет в квиддич и курит травку с таким лицом, будто бы неправы все вокруг.

Дело не в тюрьме, не в уничтоженных делах и не в подтёртых обвинения, и даже не в каблуках, отпечатавшихся на его брюках, а в ней самой. Таких людей следует ставить на место, пока они не поверят в собственную безнаказанность настолько, что не совершать что-нибудь ужасное.

— Я не интересуюсь спортом, тем более тем, в котором участвует Грейнджер. Не вижу смысла её восхвалять, — Тео опрокидывает рюмку рома, натянуто улыбается.

Друзья настолько погрязли в гриффиндурках, то уже не видят меры.

— Или не выносишь, что она блистает на обложках, а ты не вылезаешь из душного кабинета?

— Заткнись, а!

— Как скажешь, приятель, но тогда не бубни. Если Блейз сейчас с ней придёт, то оставь гадости в своём грязном ротике, — Драко хрипло смеётся и залпом допивает вино.

Они с Панси о чём-то разговаривают, обсуждают последние новости. Тео опускается на тёмно-зелёный диван, облокачивается на спинку и левитирует к себе бутылку. Его тошнит от этих разговоров, от происходящего и от всеобщей слепоты.

Ещё пара-тройка рюмок и он перестанет слышать ненавистную фамилию из каждого угла. Взгляд падает на журнальный столик, с верхней газеты ему насмешливо улыбается самая сексуальная женщина года в своём раздражающе-розовом плаще.

«В номинации «Ведьма года» в прошедшем голосовании победила Гермиона Грейнджер. Героиня Войны прославилась благодаря своей блестящей карьере в квиддиче!» — гласит кричащий заголовок «Ежедневного пророка».

Глаза закатываются так далеко, что, кажется, вот-вот увидят серое вещество. Розовые пухлые губы посылают поцелуй, карие радужки блестят во вспышках колдокамер.

— Сука, — шёпот растворяется в дурманяще-обжигающей смородине, пальцы расплываются в мутном взгляде.

Драко и Панси больше не слышно, музыка переходит в беззвучный режим, Тео пьёт до тех пор, пока бутылка не становится почти невесомой.

Где-то на краю сознания он улавливает хлопок двери и женский смех. Знакомый, мелодичный и ядовитый.

Колдография оживает, ослепительная картинка спускается со страниц газеты и кривит рот в гримасе:

— Да уж, весело у вас.

— К-как трнрвка… Гр… Грейнджр? — пьяно интересуется Тео, направляет все силы на то, чтобы слова звучали чётко. Провал.

— Морганова мать, Тед, что с тобой? Герм, прости ради Мерлина. Вы идите, я отправлю его домой и вернусь, — лицо Блейза маячит перед глазами, голос звучит будто бы под толщей воды.

Каблуки стучат по мраморной плитке, Драко бубнит очередную искромётную шутку, она смеётся; наверняка над ним. Дверь открывается и закрывается, они остаются вдвоём.

— Чувак, ты в порядке? Вы же недавно пришли. На работе проблемы? — щелчок пальцев отдаётся тупой болью в виске. — Эээй, ты слышишь меня?

Тео слышит только своё сбитое дыхание, шум в ушах и стук сердца. Слишком быстрый для сидящего на диване, слишком медленный для ненавидящего Грейнджер. Он кашляет, подавляет отрыжку и блюёт на рубашку Блейза.

Слишком долго не может отвести расфокусированный взгляд от места, где она стояла, комната плывёт. Нервное «твою же мать» становится последним воспоминанием, сознание проваливается в небытие.

* * *

Просыпается Тео только на следующее утро, в своей кровати и со стаканом воды на тумбочке. Вчерашняя одежда аккуратно сложена на комоде, шторы плотно закрыты, вместо Антипохмельного — конверт с печатью Аврората.

Голова идёт кругом от малейшего движения, пересохший язык с трудом ворочается в пустыне рта. Тео жадно пьёт, проливая половину на майку, дышит через нос и гипнотизирует взглядом письмо.

Робардс обычно присылает записку, если нужно сказать что-то срочное, плотный конверт с официальным вензелем не сулит ничего хорошего. Увольнение? Отпуск? Или что-то куда хуже?

Пальцы трясутся так сильно, что бумага разрывается далеко не с первого раза. Тео осторожно устраивает голову на подушке, медленно моргает и смотрит на скачущие по строчкам неровные буквы.

«Уважаемый Теодор Нотт,

На вас поступила жалоба о превышении полномочий в отношении гражданского лица. Гермиона Джин Грейнджер, задержанная вами двадцать девятого сентября, сообщила нам через адвоката, что готовит бумаги в суд.

Вы отстранены от работы на неопределённый срок и в течение суток после получения письма обязаны сдать Аврорский значок и удостоверение.

P. S.

Нотт, ты, что, сбрендил? Там в официальном письме от адвоката несколько страниц текста! Преследование, оскорбления, приставания в нетрезвом виде… Ты вообще представляешь, что будет, если она пойдёт в суд? Её адвокат размажет весь Аврорат с тобой в том числе! Ты потом вообще никуда не устроишься!

Я тебя предупреждал. У меня на завтрашний вечер назначена встреча с Министром по поводу этой ситуации. У тебя есть ровно сутки, чтобы всё урегулировать. Делай, что хочешь, лоб себе разбей о пороги, но убеди её забрать заявление!

Значок и удостоверение отправь с совой!»

Выдох так и не срывается с губ, воздух застывает в лёгких, болезненно дерёт горло. Вчера он думал, что хуже секса Грейнджер и Блейза в вип-ложе ничего не увидит. Сейчас читает это письмо. Вечером пойдёт просить прощения.

Мир лопается, как гигантский мыльный пузырь, выпущенный магловским ребёнком, шум машин за окном перестаёт существовать. Тео переводит взгляд со строчки на строчку, напрасно пытается разглядеть хоть какой-то намёк на шутку; он абсолютно не помнит, что вчера наговорил ей в клубе.

«Отстранены от работы», «сдать значок» — слова пульсируют, распространяют головную боль по всему телу, по вискам дубасят молоточки.

Тео убеждает себя, что Гермиона Грейнджер — конченная сука, да кто угодно, лишь бы не признавать, что виноват на самом деле сам.

* * *

Холодная минералка стекает в горло живительным нектаром; лучше всякого Антипохмельного. Пальцы по-прежнему дрожат, по привычке ищут в кармане значок. Его нет, скоро не будет и гордости.

За углом фанаты громко скандируют имя Грейнджер, пускают фейерверки и пронзительно дуют в свистки. Тео видел в толпе Драко с Джинни и Панси с Роном, но подойти не решился. Память о вчерашнем вечере услужливо предоставляет самые отвратительные кадры, напоминает об испорченной рубашке Блейза и позорном заплетании языка.

Очередной глоток минералки. Тео опускается на поребрик и прикрывает лицо руками, наблюдает, как усердный муравьишка ползёт по асфальту, неся на себе травинку. Ему нужно просто извиниться, вдохнуть, засунуть самоуважение куда поглубже и попросить у Грейнджер прощения за то, чего не было.

Рёв болельщиков наполняет уши, «Холихедские гарпии» вылетают на поле друг за другом, но он не оборачивается. Поскорее бы закончился матч, поскорее бы закончилось вынужденное унижение.

«Холихедские гарпии» побеждают с разгромным счётом, матч длился двадцать семь минут, ещё девяносто три — для раздачи автографов, колдографий и короткого интервью для «Ежедневного пророка», «Магического проведения» и ещё пары-тройки жёлтых газетёнок.

Тео послушно ждёт у шатра команды, пинает мелкие камешки носком ботинка и прячется от двух громил, охраняющих Грейнджер. Подумать только, у Гермионы Грейнджер собственные телохранители, скажи ему кто такое в школе, он бы посмеялся. Сейчас не смешно.

Вечереет. Розовые лучи закатного солнца скользят по плакатам и усталым лицам вездесущих фанатов, отчаянно пытающихся попасть в палатку. То и дело щёлкают камеры, мелодичный смех вторит хлопкам — капитанша «Гарпий» на бис показывает финт Вронского.

В школе она боялась коснуться метлы, через семь лет после делает один из самых сложных приёмов. Удивительная женщина. Тео хмурится и допивает остатки воды; мысли о Грейнджер раздражают, но любопытство берёт верх, и он выглядывает из-за угла.

Она в обтягивающей квиддичной форме стоит на метле на цыпочках, показно вытягивает руку вперёд, словно тянется за снитчем; Поттеру подобное и не снилось. Под крики толпы Грейнджер пикирует к земле и взмахивает ладонью.

Встреча окончена, колдокамеры делают последние кадры на прощание, Тео обещает себе не забыть проверить, расписалась она на груди Панси или нет. Голоса приближаются к палатке.

— Это было круто! Мы вторые в Лиге, если выиграем следующий матч, то обойдём «Гончих» и снова победим! Тогда может и контракт крупный предложат, — одна из девушек почти кричит, чтобы перекрыть шум толпы.

— «Когда», а не «если», — сухо поправляет Грейнджер. — Тренировки возобновим в понедельник, завтра можете отдохнуть, на поле жду вас в семь.

Больше никакого показного смеха и выдавленных улыбок. У Тео по коже скользит дрожь, когда он слышит подобную ледяную уверенность. Сменила имидж, но осталась борцом.

Девушки подходят к палатке, уже готовятся зайти, когда он наконец решается и выходит из-за угла, чуть крепче нужного сжимая пустую бутылку.

— Грейнджер, надо поговорить.

Четыре головы оборачиваются, телохранители хмуро достают палочки и ждут сигнала. Напряжение виснет в воздухе не вспыхнувшей молнией, Тео уже представляет, как мощные кулаки впечатываются в его лицо.

— Кто к нам пожаловал? Сам Нотт почтил своим визитом, — губы изгибаются в ухмылке, девушки за спиной Грейнджер переглядываются и смеются. — Что-то случилось? Вы свободны, мальчики.

— Ты сама отлично знаешь, — Тео хмурится, переступает с ноги на ногу.

Его раздражают чужие взгляды, до слуха долетают шепотки, пересмешки. Кажется, что весь стадион обернулся, чтобы понаблюдать за ними с Грейнджер.

— Разве?

— Твой же адвокат готовит документы в суд, — в тон отвечает Тео и краснеет. Плохое начало для извинений.

— Не самое лучшее начало для извинений, — она читает мысли. Ведьма! — Попробуешь ещё раз?

— Мы не можем поговорить наедине, Грейнджер? Без твоих…ммм…подруг, — фраза вызывает очередной взрыв смеха, Грейнджер показательно фыркает:

— Не уверена, что могу тебе доверять, Нотт. Предпочту встречи на публике. Так что ты хотел?

Тео глубоко вздыхает, мнёт пустую бутылку. Если сейчас нахамит, то Робардс точно не разрешит вернуться, тогда придётся прощаться с неплохой квартирой, карьерой, а то и вовсе загреметь в Азкабан.

Уголки рта дёргаются, гнутся в подобие заискивающей улыбки, девушки-игроки перешёптываются и оглядывают его заинтересованными взглядами. Они смотрят на представление как невинные зрительницы, смеются, ещё не подозревают о масштабе трагедии.

Аврорское удостоверение или достоинство? Что важнее, если ты уже и так клеймён позором? По груди расползается ядовитый плющ, впрыскивает отраву в кровь.

— Да пошла ты нахуй, Грейнджер, — Тео даже не смотрит на неё, разворачивается на каблуках и в полной тишине идёт к выходу со стадиона.

Плевать он хотел на эту зазнавшуюся дуру, ни одна карьера не стоит стыдливых ужимок. Завтра он приедет в Аврорат, подпишет нужные бумаги и будет ожидать вызова в суд. Одним приговором больше, одним меньше — разницы нет. Щёки предательски полыхают.