Сын священника (гет)

Пришёл Иван первым. Небольшая, старая беседка на окраине городского парка, где тень от дикого винограда надёжно скрывала их от посторонних глаз. Это было единственное место в городе, где он мог чувствовать себя в безопасности. Здесь он не был сыном священника.

События прошлого дня, тот поцелуй в душном классе, стёрли из его памяти всё, кроме одного: ощущения губ Александры. Всю ночь Иван не спал. Он думал не о проповедях, а о том, как заставить себя нарушить каждое правило, которое он впитал с молоком матери.

Он ждал недолго. Александра появилась из-за кустов акации, и его сердце, которое только начало успокаиваться, снова забилось с неумолимой скоростью. На ней было то же платье, что и вчера, но взгляд изменился. Он был дерзким, открытым, и в нём не было и следа вчерашней боли.

Иван поднялся. Они не обменялись приветствиями. Молчание было слишком тяжёлым, наполненным всем, что они не успели сказать и сделать.

— Ты пришёл, — сказала Александра, подходя ближе. Её голос был тихим, как шелест листвы.

— Ты думала, я не приду? — ответил Иван.

Он сделал один шаг, и теперь их разделяло то самое критическое расстояние, которое было в классе.

— Я не знала. Вчера ты был не собой. Ты был… тем, кем не должен быть.

Иван протянул руку и коснулся её щеки. На этот раз это был не пробный жест, а утверждение.

— Вчера я был самим собой впервые за долгие годы. Но теперь всё стало сложнее. Ты понимаешь?

— Понимаю, — кивнула Александра. — Я понимаю, что если кто-то из нас узнает… Фёдор не сболтнёт, но твой отец…

— Мой отец, — Иван сжал зубы. — Он увидит в этом падение. Грех. Предательство. Но это не главное. Главное — это мы.

Он посмотрел ей в глаза, его взгляд был прямым и жёстким.

— Я провёл эту ночь, борясь с тем, что я должен и что я хочу. И я проиграл. Я не хочу просто прятаться по углам и обмениваться короткими поцелуями. Мне нужно знать, Александра, чего ты ждёшь от меня. Если ты здесь, значит, ты готова?

Александра не ответила сразу, лишь прижалась к его ладони.

— Я здесь, потому что у меня есть всего один день, чтобы понять: стоит ли этот поцелуй всей той боли, которую нам придётся пережить потом, Иван? И ты знаешь, как сильно я хочу, чтобы он стоил.

Она сделала шаг вперёд, и расстояние между ними исчезло.

— Я не ищу себе временного грешника. Я ищу тебя. И я знаю, что запертый класс был только началом.

Иван не выдержал. Он притянул её к себе, целуя с отчаянной, почти яростной силой, которая не имела ничего общего с его привычным смирением. Он откинул в сторону все зароки. Сейчас было только желание, и оно требовало, чтобы он переступил черту.

— Тогда, — прохрипел Иван, отрываясь, — покажи мне, что такое быть грешником.

Его слова, произнесённые в тени старой беседки, прозвучали как приговор. Александра не стала отвечать. Вместо этого она крепче обхватила его талию, передавая немой приказ.

— Здесь нельзя, — сказал Иван, хотя его губы снова искали её шею. — Слишком открыто.

— Я знаю, — прошептала Александра. — Где мы можем быть уверены, что никто…

— Я знаю одно место, — резко ответил Иван. Идея пришла мгновенно, как внезапное озарение. Это было опасно. Невероятно опасно. Но после её поцелуя и его собственного признания, он уже не мог отступить.

Он взял её за руку, крепко сжав ладонь.

— Идём.

Иван повёл её по узкой тропинке, которая вела прочь от парка, в старый, заросший район. Они шли быстро, почти бежали, не произнося ни слова. Это было похоже на побег. Побег от города, от церкви, от его отца, от всех правил, которые делали Ивана тем, кем он был.

Они остановились только возле старого, полуразрушенного склада, который давно использовался для хранения церковной утвари, которую отец Ивана по какой-то причине не хотел выбрасывать. Это место было закрыто для всех, кроме него и Фёдора.

— Что это? — Александра посмотрела на обшарпанные стены.

— Старый склад, — Иван достал из кармана связку ключей. — Отец хранит здесь то, что не помещается в приходе. Никто не придёт сюда.

Ключ со скрипом провернулся в замке. Дверь открылась, впуская их в темноту, полную запахов пыли, старого дерева и ладана. Единственный луч света пробивался через узкое, высоко расположенное окно, освещая центр комнаты. Внутри было тихо и прохладно, как в погребе.

Иван закрыл за собой дверь, и снова раздался щелчок замка — на этот раз добровольный, их собственный.

Они оказались в абсолютной изоляции. Вокруг них были нагромождены старые иконы под покрывалами, поломанные деревянные скамьи и стопки пожелтевших церковных книг.

Александра сделала шаг вперёд, её глаза привыкали к полумраку. Она повернулась к Ивану.

— Ты привёл меня в склад для церковного хлама.

Иван сделал глубокий вдох.

— Это единственное место, где сын священника может нарушить все заветы. Здесь, среди того, что должно быть свято, мы можем быть… настоящими.

Он подошёл к ней, и на этот раз не было ни нежности, ни расспросов. Была только решимость.

— Никто нас не увидит. Никто не узнает. Я хочу знать, что такое ты, Александра. И я хочу, чтобы ты знала, кто такой я. Не тот, кто стоит у алтаря, а тот, кто…

Он не закончил фразу, ведь её руки оказались под его футболкой. Пальцы чувствовали жар этого девственного, почти священного тела. Она смотрела ему прямо в глаза. Взгляд, который привык к алтарю, замутился. Голова закружилась... От святости не оставалось почти ничего, только запах где-то протёкшего ладанного масла. Руки Александры продолжали медленно изучать гладкую кожу молодого торса