Сын священника (гет)

Очередной приход в церковь. Тишина и прохлада старых стен всегда казались Ивану частью его самого — спокойным фоном для постоянной внутренней работы. Но сегодня Иван был немного рассеян.

Рядом с Настей, крестной Александры, стояла она сама. Александра. Взгляд Ивана всегда находил её, хотя девушка, казалось, была напряжена в этом торжественном пространстве.

— Федя! — окликнула Настя брата Ивана. Фёдор, старший, но вечно несобранный, на этот раз держался с подозрительной серьёзностью.

— Мы с Александрой хотели помочь с книгами в классе, но у нас срочное дело. Нам нужно отойти.

Иван кивнул. Он не сразу понял, что Настя и Фёдор уже подталкивают его и Александру к двери класса для воскресной школы.

— Вам недолго ждать, мы быстро, — бросил Фёдор, и в его глазах сверкнул недобрый огонек.

Через мгновение Иван и Александра оказались в небольшой, душной комнате, заполненной пыльными книгами и рядами детских стульев.

— Ну, вот и всё, — сказала Александра, пожимая плечами с какой-то обречённой легкостью.

Иван повернулся, чтобы открыть дверь, но снаружи раздался громкий, щелкающий звук. Замок.

Дверь была заперта. Иван дёрнул ручку, потом сильнее. Ничего.

— Они нас заперли, — медленно проговорила Александра. В её глазах смешались ужас и легкое веселье, отражая ступор Ивана.

— Похоже на то, — ответил Иван. Злость закипала, но он тут же взял себя в руки. Настя и Фёдор. Эти двое никогда не отступали от своих планов.

Иван прислонился к двери, пытаясь услышать что-нибудь снаружи. Тишина. В классе пахло старой бумагой и воском, а также неуловимым сладким запахом — духами Александры. Это внезапное уединение в закрытом пространстве заставило сердце Ивана биться громче.

— Ну что, Александра. Похоже, нам придется провести здесь некоторое время.

Он впервые назвал её по имени. Александра опустила взгляд.

Александра подошла к окну. Вид на задний двор не давал надежды на спасение.

— Это бессмысленно, — вздохнула она. — Они это сделали специально. Они хотят, чтобы мы… поговорили.

Иван отошёл от двери.

— Настя и Федя — самые настойчивые свахи в Туркмении, это факт. Жаль только, что методы у них такие… варварские.

Александра села на один из детских стульев, прижав колени к груди.

— Я не могу сейчас с кем-то говорить, — сказала она тихо. — Особенно в таком месте.

Иван сразу почувствовал, что она не просто расстроена их ловушкой. Было что-то еще, более глубокое. Это был не страх, а тяжесть. Он подошёл к ней, опустившись на корточки рядом.

— Эй, — голос Ивана был тихим, ровным, почти таким же, как когда он читал псалмы. — Что случилось?

Александра подняла на него глаза. Они были влажными, но она старалась не плакать.

— Ничего. Просто… мне тяжело сейчас. А крестная заставляет меня постоянно улыбаться и делать вид, что всё хорошо. И приходить сюда, чтобы… ну, ты понял. — Боль в ее словах была острой и явной. Сын священника, воспитанный на сострадании, сразу понял, что нужно делать. Иван осторожно протянул руку и накрыл её сжатый кулак.

— Я не буду заставлять тебя улыбаться. И ты можешь не говорить, если не хочешь. Просто… говори. А если тебе нужно просто помолчать, я буду молчать вместе с тобой.

Его прикосновение было легким, но неожиданно сильным якорем. Впервые за долгое время Александра почувствовала, что может не держать фасад.

Рука Ивана лежала на её кулаке, и это простое, твердое тепло было самым утешительным, что Александра чувствовала за последние недели. Она медленно разжала пальцы, высвобождая руку, но не отстраняясь полностью от его близости.

— Спасибо, — сказала Александра. Голос ее звучал чисто, без надрыва. — Просто… устала быть сильной.

Иван кивнул. Он не убирал взгляда, словно стараясь увидеть не боль, а что-то другое, более настоящее.

— Понимаю. Но знаешь, что я заметил?

Александра с интересом подняла брови.

— Что?

— Что даже когда ты пытаешься выглядеть потерянной и грустной, это не получается, — Иван слегка улыбнулся. Улыбка сына священника всегда казалась немного сдержанной, но невероятно искренней. — Я вижу, как ты на самом деле злишься на то, что тебя заперли. И вижу, что ты, возможно, впервые не против побыть немного «не сильной».

Александра фыркнула. Это был первый настоящий, искренний звук, который вырвался из нее за всё время.

— Знаешь, я ожидала, что сын священника начнет читать мне лекцию о смирении или посоветует поговорить с отцом, — она вытянула ноги, наблюдая за пыльными лучами света, пробивающимися сквозь узкое окно. — А ты вместо этого сидишь здесь, на корточках, и флиртуешь, пока нас держат в заложниках.

— Флиртую? — Иван поднялся, отряхнув брюки. Он подошёл к ряду стульев и сел на один из них, повернувшись к ней. — Я просто констатирую факты, Александра. Твоя крёстная и мой брат думают, что знают, что нам нужно. И, судя по тому, что ты не стучишь в дверь и не кричишь, они, возможно, не так уж и неправы.

— Фёдор — не брат, а катастрофа. Я думала, он хоть немного умнее Насти.

— Фёдор старше, но действует как младший, это правда, — согласился Иван. — Но он всегда добивается своего. Значит, мы здесь до тех пор, пока они не решат, что выполнили свою миссию.

Александра улыбнулась. Улыбка была немного грустной, но очень красивой.

— И что будем делать? Просто сидеть и ждать их разрешения, чтобы выйти?

— Я бы предложил заняться разбором этих книг, но… — Иван обвел взглядом комнату. — Я не думаю, что тебе это нужно.

Он наклонил голову, внимательно глядя на нее.

— Может быть, ты расскажешь мне, каково это — быть запертой в классе с сыном священника? Признайся, ты ожидала, что это будет скучно.

— А разве нет? — ответила Александра, её глаза сияли.

— Должно быть, скучно, — согласился Иван, кивая. — Сын священника. Всегда в одной и той же одежде, всегда говорит правильные вещи. Никаких тебе скандалов, никаких неожиданностей. Признаюсь, это мое бремя.

Александра скрестила ноги.

— Именно. Когда Настя начала говорить про тебя, я представила себе человека, который знает наизусть каждую букву Библии и осуждает всё, что не вписывается в рамки церковного устава. А ты сидишь здесь и обсуждаешь, как тебя подставил старший брат. Это не скучно, это… несоответствующе.

Иван подался вперед, заинтересованно.

— А ты? Я-то тебя представлял, — он сделал паузу, — как девушку, которая приходит в церковь ради долга, а не по зову души. Вежливую, немного замкнутую, возможно, слишком правильную.

Александра рассмеялась.

— Вежливую — да, это есть. Замкнутую — снова правда. Но правильную? Я ненавижу, когда меня заставляют что-то делать. Если бы не Настя, я бы, возможно, никогда не стала здесь сидеть.

— То есть, если бы Настя и Федор не заперли нас, ты бы ушла?

— Возможно. А ты? Если бы они не заперли тебя здесь со мной, ты бы сам подошёл? — прямо спросила Александра.

Вопрос был прямым, и он застал Ивана врасплох. Привычка к честности, воспитанная с детства, не позволила ему солгать.

— Нет, — признался он. — Я бы не подошёл.

Александра опустила глаза, и улыбка исчезла с ее лица.

— Понятно.

— Не торопись, — поспешно добавил Иван. — Я бы не подошёл, потому что я всегда жду, когда кто-то сделает первый шаг. Моя жизнь расписана. Каждый день, каждый час. Это сложно — нарушать привычный порядок. Но это не значит, что я не хотел бы.

Он сделал глубокий вдох и посмотрел на нее.

— Когда ты вошла, я сразу почувствовал, что ты чужая этому месту, как и я. Ты привносишь что-то настоящее, что-то… живое. Ты похожа на ветер, который сбивает пыль со старых книг. И да, я боялся к тебе подойти.

В классе повисла тишина. Этот уровень откровенности, который появился благодаря усилиям Фёдора и Насти, был неожиданным и сильным.

Александра медленно потянулась рукой и провела пальцем по обложке старой, потрёпанной книги, лежащей на стуле рядом с ней.

— Кажется, твое бремя скучного и правильного человека — всего лишь тщательно созданный фасад, Иван, — тихо сказала она.

Иван почувствовал, как улыбка сползает с его лица. Он не ждал, что она так быстро пробьет эту стену, которую он возводил годами.

— Может быть, — его голос стал на тон ниже, чем обычно.

Он поднялся со стула и сделал два медленных шага, остановившись прямо перед ней. Теперь Александра сидела, а он стоял, нависая над ней — разница в их положениях сделала атмосферу в классе почти осязаемой.

— И что ты собираешься делать с этим «фасадом», Александра? — спросил Иван.

Александра подняла голову. Ее глаза, в которых еще недавно была вихрем боль, сейчас были чистыми и полными чего-то нового — предвкушения. Она не отступила от его прямого, почти давящего взгляда.

— Настя и Федя заперли нас здесь. Они создали условия. Но они не контролируют, что мы будем делать внутри.

Она встала. Класс был маленьким, и теперь их разделяли всего несколько сантиметров. Запах старой бумаги и воска смешался с ароматом её духов, создавая пьянящую, почти нереальную смесь.

Иван осознал, что в нем впервые за долгое время победило не воспитание, а чистый, неразбавленный инстинкт. Он сын священника. Он должен говорить о долге, о вере, о терпении. Но сейчас его рука поднялась и коснулась её щеки. Кожа Александры была мягкой и прохладной.

— Может быть, ты хочешь показать мне, что нужно делать? — прошептал Иван.

Его большой палец осторожно скользнул по ее нижней губе. Он не просил разрешения. Он просто ждал. Его глаза были тёмными и сосредоточенными, и Александра увидела в них не смирение, а огонь.

Александра медленно приподнялась на цыпочки. Она закрыла глаза, и этот жест был самым явным разрешением, какое только можно было дать.

Иван наклонился. И в этой пыльной, тихой комнате для воскресной школы, под замком, сын священника впервые поцеловал её.

Поцелуй был медленным, осторожным началом, как будто они оба не хотели разрушить хрупкую тишину. Но как только Александра ответила, прижавшись ближе, вся его сдержанность рухнула. Руки Ивана обхватили её лицо, и поцелуй стал глубже, требовательнее, наполненный всем тем напряжением, что висело между ними с того момента, как они оказались заперты. Это было не простое прикосновение губ, а клятва нарушить все правила, о которых он знал.

Они отстранились, тяжело дыша. Поцелуй, казалось, выжег весь воздух в маленьком классе. Иван уже держал Александру за талию, и они стояли так близко, что чувствовали биение сердец друг друга. Это был момент, когда всё, что он знал о правилах, о долге и о том, как нужно себя вести, рассыпалось.

Глаза Ивана были прикованы к ней. В них читалось изумление, смешанное с лихорадочным восторгом.

— Вот почему я боялся, — прошептал Иван, его голос был хриплым. — Вот почему я бы никогда не подошёл к тебе сам.

— Потому что я — катастрофа для твоего тщательно спланированного существования? — спросила Александра, ее голос тоже дрожал, но отнюдь не от страха.

Иван медленно покачал головой.

— Потому что ты — правда. Ты слишком настоящая. А моя жизнь — это постоянная попытка избежать всего настоящего. Мой отец… он ожидает…

— Он ожидает, что ты будешь продолжать его дело, — закончила Александра за него, её пальцы скользнули по его щеке. — Что ты будешь другим Иваном, не тем, который сейчас здесь, со мной.

— Именно. Мне приходится постоянно сдерживать себя. Сдерживать гнев, сдерживать желание, сдерживать… — Он оборвал фразу, посмотрел ей в глаза и произнес самым твердым тоном, на который был способен: — Сдерживать любовь к тебе.

Александра сжала его талию.

— Но ты не смог.

— Нет, — ответил Иван. — Теперь я понимаю, зачем они нас заперли. Это был единственный способ, чтобы я перестал быть сыном священника. Хотя бы на десять минут.

Его взгляд стал мягче, почти умоляющим.

— Мне нужно знать, Александра. Твой гнев, твоя боль, твое нежелание здесь быть — это всё прошло? Или я просто воспользовался твоей уязвимостью, чтобы…

Александра приложила палец к его губам, прерывая его.

— Не смей так думать. Это не уязвимость. Это выбор. Ты дал мне возможность быть слабой и настоящей, а я дала тебе возможность быть настоящим. Мне было больно, но сейчас я чувствую только… вот это.

Она кивнула на расстояние между ними.

— Я не хочу быть просто эпизодом, когда ты "выпустил пар". Мне нужно больше.

Иван обхватил ее лицо ладонями, снова наклоняясь.

— И я хочу больше, — тихо пообещал он. — С этого момента, я обещаю, я буду искать тебя. Вне зависимости от того, кто нас запер или кто нас увидит. Ты стала моей самой большой и, возможно, самой опасной тайной.

В этот момент, когда они собирались снова поцеловаться, произошло нечто неожиданное. Снаружи, прямо у двери, раздался грохот, а затем громкое, торжествующее:

— Миссия выполнена! Фёдор, давай, открывай!

Голос Насти был пронзительным и не оставлял сомнений. Сводники вернулись.