Буква  (гет)

ЛАНЬ. Теперь у его серебристой Лани печальные глаза. Пленительные воспоминания, которые оживают в его памяти, когда он произносит заклинание, окрашены болью. Потому что они — все, что осталось от дружбы с Нею. Он больше не встречает Ее приветливый взор, не может слушать, как Она смеется… Она уже не с ним, она не желает его видеть. Он понимает, как сильно виноват перед Ней. То, что он сделал — непростительно, кощунственно. Сказать такое Ей, назвать Ее этим словом! У него до сих пор не укладывается в голове, как такое могло произойти.

После того, как той ночью Она уничтожила его надежду, хотя он униженно молил о прощении у входа в гостиную Гриффиндора, он проклинал себя, проклинал тех, по чьей вине потерял контроль и тех, кто там, у озера стоял и глазел на забавы гриффиндорской четверки. Он проклинал своих друзей, мирно наслаждавшихся сном, когда он вернулся в слизеринскую спальню и, не раздеваясь, кинулся на постель, лицом в подушку, а сверху накрыл голову еще одной, рискуя задохнуться, чтобы никто не услышал его рыданий… Днем он держится невозмутимо, как всегда — и один Мерлин знает, чего ему это стоит. К счастью, никто ничего не заметил. Выдать его могли лишь красные глаза, но это бывало с ним не раз, он ведь часто проводит ночи в гостиной за чтением какой-нибудь книги. После уроков он приходит на опушку леса, туда, где учил Ее вызывать Патронуса. Он взмахивает палочкой снова и снова, но счастливых мыслей не находится…

А спустя неделю, перед самым началом каникул, повторяя свои по-прежнему бесплодные попытки, он слышит за деревьями громкие голоса. Один принадлежит Ей, другой — Поттеру. Тот хвалится, что овладел заклинанием Патронуса и предлагает научить Ее. В доказательство гриффиндорец произносит заклинание и из его палочки возникает серебряный могучий олень с широкой грудью и ветвистыми рогами. Она насмешливо отвечает, что помощь Поттера Ей ни к чему — Она и сама уже давно это умеет. Слово, вспышка — и он вновь видит стройную прекрасную Лань, которую только что тщетно пытался создать сам. Они проходят мимо него рядом — Ее Лань и Олень Поттера и вместе углубляются в лес. Голоса уже стихли, удаляясь в направлении Замка, а он все еще следит, как исчезают в чаще две серебристых тени и чувствует, как рвется на части сердце…

ЛЕТО. Со дня смерти его матери не прошло еще и трех недель. И даже солнце еще сияет так же по-летнему ярко, как в то августовское утро, когда опустили в могилу ее тело. Мать была единственным человеком, к которому он был привязан до того, как познакомился с Ней. Правда, она не слишком заботилась о нем, но он привык к этому. О нем вообще никто никогда не заботился. И все же он жалел и оплакивал ее…

Мать умерла в чудесный летний вечер, одна в пустом доме, когда отец, как обычно напивался в пабе, а он в отчаянии бродил по соседнему кварталу, недалеко от Ее дома, надеясь увидеть Ее, поговорить с Ней еще раз. Дважды ему удалось увидеть, как Она выходит из дома в компании родителей или кого-то из своих подруг. Она в светлом платье, которое любит носить в жаркую погоду, длинные рыжие волосы Она, видимо, пыталась заколоть и красиво уложить вокруг головы, но непокорные пряди все время выбиваются из прически и падают на лицо. Но это делает Ее еще красивее, чем когда-либо. При взгляде на Нее, мысль о маме, к его великому стыду бесследно исчезает из головы. Как-то раз Она выходит одна и проходит в направлении той детской площадки, где он увидел Ее впервые. Она садится на те же самые качели, с которых летала когда-то и медленно раскачивается, думая о чем-то.

Он прячется за тот же самый куст, который теперь, хотя и вырос, но все-таки не может скрыть его полностью, поэтому пришлось сесть на корточки, что крайне неудобно. Он снова наблюдает за Ней, как в детстве, но так и не решается подойти и просто смотрит на Нее, пока Она не поднимается и не выходит за ограду, на этот раз навсегда.

Смерть мамы поставила его в бедственное положение. Последние деньги, еще не пропитые отцом, уходят на похороны, но что делать дальше. Можно обратиться к тому же Люциусу, но он скорее умер бы с голоду, чем стал просить подачки у богатых друзей. В конце-концов приходится расстаться с двумя старинными фолиантами, которые мама очень ценила, ведь они принадлежали ее семье много лет, однако выхода нет. За книги дают меньше, чем он предполагал, и вряд ли бы денег хватило надолго, но ему повезло. Владелец лавки в Лютном переулке, где он часто покупал ингредиенты для зелий, сообщает, что к нему обратился человек, ищущий специалиста, способного сварить очень редкий яд, который в Англии почти никому не известен. Отличительное свойство этого яда в том, что он не оставляет следов и больше всех других подходит для инсценировки естественной смерти. Намерения покупателя прочитываются ясно, но ему не до щепетильности.

Клиент оказывается довольно щедрым и он получает возможность продержаться до отъезда в Хогвартс. Как ни странно, мысль, что он, почти наверняка способствовал убийству, ничуть его не смущает. И даже за день до первого сентября, стоя у свежей могилы матери, он вспоминает лишь о том, как в такой же ясный и теплый день год назад, сидел на траве в роще рядом с Ней. Вспоминает, как Она улыбалась ему. Он пережил это лето…

ЛИЛИЯ. Это слово теперь для него под запретом. Нет, оно все также прекрасно и желанно ему, но он не может произнести его вслух. Ее имя — святыня, которую он осквернил, когда произнес ту роковую фразу. И это отняло у него всякое право касаться даже в мыслях того, что может об этой святыне напоминать. Таково наказание для всех отступников и он — не исключение.

Что касается Ее самой, то пока ему прекрасно удавалось избегать встречи. На вокзале он нарочно садится в поезд одним из последних и сразу направляется в купе, где сидят Селвин, Эйвери и Малсибер, хотя обычно он не ездил с ними. За все время поездки он ни разу не вышел в коридор, не желая столкнуться там с Нею или даже с кем-то из Ее друзей. Он вытаскивает из сумки книгу и пытается читать, но, едва открыв, обнаруживает между страницами белоснежный лепесток. Лепесток лилии. Вероятно, он лежит там еще с мая, когда Она, пораженная красотой лилий в школьных теплицах, выпросила у профессора Спраут несколько лепестков, чтобы сделать из них какую-то штуку со странным французским названием и в июле подарить матери на день рождения. (Она не любила делать своим родителям магические подарки, говорила, что это пугает и смущает их, к тому же Она с детства на каждый праздник непременно дарила отцу и матери что-то сделанное собственными руками). Она тогда рассовала лепестки по своим книгам, а один положила в книгу, которую он Ей одолжил, и забыла о нем.Бросив лепесток на пол купе, он прячет книгу и всю оставшуюся дорогу смотрел в окно, ничего не видя за ним. Во время торжественного ужина он не слышит слов, обращающихся к нему приятелей и почти ничего не ест, занятый тем, что заставляет себя не бросать взгляды на гриффиндорский стол, где весело смеется Она. Его прекрасная лилия…

Наконец, не выдержав, он встает из-за стола и идет в свою гостиную. Вытащив перо, чернила и любимый учебник по Зельеварению, он принимается исправлять пояснения к заклинанию, которое придумал летом. Но работа не клеится — эльфы заранее разожгли в камине огонь и теперь там пляшут языки пламени, так некстати напоминающие о цвете Ее волос… Он не может оторвать глаз от горящего огня, а рука выводит на клочке пергамента изящные головки лилий…

ЛОВЕЦ. Он не может сказать, что его ненависть к Джеймсу Поттеру стала еще сильней, потому что сильнее ненавидеть уже невозможно. Сейчас он сидит за столом в Большом Зале, и ждет раздачи персональных расписаний, перечитывая заявку, которую заполнил еще вчера. Часть гриффиндорского стола, где сидит его враг, заслонена от него спиной профессора Макгонагалл, склонившейся над кем-то из их компании. Скорее всего, это Петтигрю — у остальных троих достаточно хорошие оценки, чтобы сразу получить разрешение продолжать занятия по выбранным предметам. Он и сам может не волноваться — никто на факультете, как вчера отметил Слагхорн, не показал таких блестящих результатов. Двенадцать проходных баллов: три «Выше ожидаемого», остальные — «Превосходно». Только это почему-то совсем не радует. Конечно, почти половину предметов придется отбросить. Он и так вместо шести предметов, как планировал, вписал в свою заявку семь. Не то, чтобы он сильно хотел этого, просто ему нужно завалить себя работой, не оставить ни одной свободной секунды, позволяющей думать о Ней. Если б он мог, то готовился бы к Ж.А.Б.А. по всем возможным предметам, но это выше человеческих сил…

Он снова смотрит на Поттера, который как раз в этот момент поднял руку, взъерошивая себе волосы. На мантии его блестит значок капитана гриффиндорской команды по квиддичу. Великий ловец выпячивает грудь и бросает взгляд на противоположный конец стола, где Она беседует с какой-то девчонкой. Она поворачивается к Поттеру, заметив сверкание значка, и улыбается. Он отворачивается, чтобы не видеть счастливого выражения на лице гриффиндорца. К его облегчению, в это мгновение обзор заслоняет тучная фигура Слагхорна. Декан качает головой, глядя на унылую физиономию Макнейра, все-таки завалившего Защиту от Темных Искусств, несмотря на то, что весь год списывал у него домашние задания. Интересно, как этот идиот надеется принести пользу делу Темного Лорда, если не способен с первого раза сдать элементарный экзамен? Впрочем, какая ему разница. Он снова смотрит на Поттера, потом переводит взгляд на свою заявку. Теперь он готов пожалеть, что так упорно готовился к экзамену по трансфигурации. Лучше бы он провалился — тогда не пришлось бы терпеть присутствие Поттера еще и на этом уроке. Хорошо хоть в зельях квиддичный чемпион почти полный профан.

Но, не успев обрадоваться этой мысли, он вспоминает о разрыве с Ней и становится еще хуже. Да, они будут сидеть в одном кабинете, над их котлами будет подниматься пар, только они не будут больше работать вместе, их совместным проектам не суждено быть законченными. Он больше не сможет украдкой прикасаться к Ней, не подвинет Ей свой учебник, не предложит проверить на опыте его догадку о более правильной пропорции ингредиентов. А на Защите Она сядет с Поттером, который давно мечтает об этом. Солнечные лучи, бьющие из окон, отражаются от блестящего значка на груди гриффиндорского ловца. Силуэт врага сливается в сплошное алое пятно и он закрывает глаза рукой, досадуя, что через несколько секунд придется открыть их…

ЛУНА. Даже лунный свет уже не завораживает его так, как раньше. Теперь ему все равно, день ли, ночь, есть на небе луна или оно покрыто тучами. Откровения, которые он позволял себе в прошлом году, кажутся теперь ребячеством. Разве может тупое и бездушное небесное тело понять, что творится в его душе? Разве поймет оно, как он страдает, потеряв Ее навеки?

Он больше не ходит на прогулки по ночам, ни к чему без нужды нарушать школьные правила, и потом, он не хочет столкнуться с Поттером и его компанией. Нет, он ничуть их не боится, но одной встречи с оборотнем ему хватило с лихвой. Когда-нибудь он встретится со своим врагом на узкой дороге при свете дня и вот тогда отомстит за все сразу. И в первую очередь за то, что у него отняли Ее.

Впрочем, луна все равно продолжает быть свидетелем некоторых его поступков. Ведь свои Темные заклинания он теперь иногда испытывает на Астрономической Башне, если, разумеется, это позволяет само заклятье. И результаты превосходят его ожидания — почти каждое срабатывает так, как он и хотел. Но чувство, которое он испытывает, убедившись в достижении желаемого эффекта можно назвать лишь удовлетворением, а не радостью. Он уже никогда не сможет радоваться, он утратил эту способность. Порой, ему даже кажется, что его душу высосали дементоры — до такой степени автоматически он делает все: говорит, читает, учит уроки, экспериментирует с зельями, придумывает заклинания. Он делает все это просто потому, что без этого уже не может, но самому ему это уже не нужно. Он не верит ни в справедливость, ни в добро, ни в счастье, он стал таким же бесчувственным и бессердечным, как инферналы, которых заколдовывают Темные маги и заставляют убивать по их приказу. Она была его душой, а теперь у него больше нет души. Самый подходящий вариант для Темного Лорда.

Луна больше не имеет над ним власти, он не верит в ее бледное сияние из огромных окон спальни — оно также лживо, как и весь остальной мир. Только такие идеалисты, как Поттер и его дружки могут доверять ей собственные тайны и тайны своих друзей. Сумел же он все-таки открыть секрет Люпина, как дорого это ему в итоге ни обошлось...А ведь его безумие еще тяжелее, чем у оборотня. И пусть оно не зависит от фаз луны, ничто не в силах его излечить. Ничто не может вернуть ему разум хотя бы на часть месяца, никакое зелье и никакие достижения магической науки. Он тоже давно смирился со своим проклятием, которое зовется любовью, но разница между ним и Люпином в том, что он сам не желает исцеления…

ЛЮБОВЬ. В жизни нет справедливости, в этом он убедился уже давно, а с недавних пор, он знает, что ее нет и в любви. Бессмысленно спрашивать: «за что?», все равно не добьешься ответа.

Его умение владеть собой, служит предметом зависти всех, кто его знает. На самом же деле они заблуждаются. Он вовсе не умеет владеть собой — просто хорошо научился скрывать это неумение. Потому что, несмотря на все свои усилия, он не может справиться со своей любовью к Ней. Он не знает, почему не способен Ее разлюбить, почему не может оставаться равнодушным, когда Она проходит мимо него, точно он вовсе не существует, почему не помнит себя от ревности, видя Ее мирно беседующей с Поттером в коридоре. Он же и раньше знал, что Она любит этого надутого болвана, так почему же в таком случае ему так больно?

Иногда он надеется, что все же существует на свете такая магия, которая поможет ему забыть Ее, существует человек, который поможет ему избавиться от того, что иные называют зависимостью, слабостью, недостойной умного и честолюбивого волшебника, каким он является по общему мнению. И может быть, именно Темный Лорд знает эту тайну — все говорят, что он ненавидит и презирает любовь…

Он не знает, почему сколь бы правильные и логичные доводы ни приводил его разум, сердце знает, что это — ложь. Он не откажется от своей любви к Ней, ведь эта любовь — самое лучшее, что есть в его жизни. Самые светлые воспоминания, воплощенные в его Патронусе, самые счастливые моменты, заслонившие собой горе от кончины матери. И даже в безысходном отчаянии, охватившем его от двух потерь в одно лето, только любовь к Ней разжала уже поднесенную к запястью руку с острым осколком бутылки, спьяну разбитой отцом. Даже ненависть, которую он испытывает к своему сопернику не идет ни в какое сравнение с любовью к Ней. Ни луна, ни солнце, ни все остальные планеты вместе взятые — вся вселенная не стоит одного мгновения той боли, которую причинила ему эта любовь и которую еще причинит. Страдать от любви ужасно, но без этих страданий он не смог бы жить.

Судьба, проклятие, наказание, награда, предопределение или что-то еще? Разве это важно? Он знает, что значит любить. Словно в страницу словаря, впечатаны в его память слова, в которых заключена его любовь. И он знает, что они никогда не сотрутся…