Буква  (гет)

В ней нет ничего особенного, это всего-навсего одна из букв алфавита. Она абсолютно ничем не отличается от остальных. Было бы совершенно нелепым утверждать, что она чем-то лучше любой другой. Все это так. Но тогда почему, же для него эта ничем не примечательная закорючка имеет такое значение? Нежные звуки на языке, точно песня: ла-ле-ли-ло-лу-лю. Хочется повторять это снова и снова. Его память — точно страница словаря, в которую впечатаны самые важные слова. Он смакует их произношение, подобно магловским детям, впервые открывшим букварь и с увлечением разглядывающим надписи возле цветных картинок. «А» — «аэроплан», «Б» — «бабочка», «В» — ворона… Разница лишь в том, что в этих словах вся его жизнь…

ЛАНЬ. Ее Патронус. Изящное животное с длинными тонкими ногами, прекрасной гордой головкой и нежным взглядом больших глаз с миндалевидным разрезом — совсем, как у Нее, сверкающая ослепительным белоснежным сиянием. Легкая. Горделивая. Чарующая. Зрелища красивее он в жизни не встречал. Иногда ему даже становится жаль, что Она не анимаг — если бы Она умела превращаться в животное, то становилась бы именно ланью, в этом нет никакого сомнения.

Ее очень сильно огорчает, что до сих пор Ей так плохо удается заклинание Патронуса. Он старательно утешает Ее, говоря, что оно одно из самых сложных, его даже не преподают в школе. Да и вообще — тут главное не столько умение, сколько эмоциональное состояние, настрой. Нужно по-настоящему счастливое воспоминание. (Вот ему достаточно было лишь подумать о Ней, вспомнить Ее взгляд, улыбку, голос). Он уговаривает Ее попробовать еще раз, направив мысли к чему-то, что вызывает у Нее наиболее сильные положительные чувства. Она согласно кивает головой и, снова сосредоточившись, взмахивает волшебной палочкой.

Сначала из Ее палочки появляется только струя серебристого света, а потом постепенно преобразуется в прекрасное существо с Ее глазами. Наконец-то у Нее получилось! Она заливается веселым смехом и радостно кружится на месте, любуясь творением своих рук. Он отводит глаза — ему совершенно не хочется знать, о ком Она только что думала.

Тем же вечером он придет сюда, на опушку Запретного Леса один, без Нее и произнесет заклинание. На том же самом месте появится еще одна серебряная лань, в точности такая же, как та, что была здесь утром. Разве могло быть иначе? Разве есть в его жизни что-то более чудесное, чем Она? До встречи с Ней он вообще не знал, что такое счастье, да ему и сейчас не слишком сладко живется. Он знает, что недостоин Ее и все же ничего не может с собой поделать. Любовь к Ней, которую он уже шесть лет скрывает под маской дружбы, — единственный свет в темных безднах его души. Он любит Ее с самой первой встречи, но никогда не скажет ей о своих чувствах. И она никогда не увидит его Патронуса…

ЛЕТО. Он обожает это время года за то, что в нем есть каникулы. Ведь это единственное время, когда они уезжают из Хогвартса. Во время каникул они снова становятся тем, чем были пять лет назад — просто двумя друзьями. Никаких дверей и паролей, никакой факультетской вражды, никаких ссор и споров из-за его увлечений Темной магией, никаких красно-золотых и серебристо-зеленых шарфов. Только освежающая прохлада их любимой рощи и солнечные лучи, играющие в темно-рыжих волосах. Легкий шелест листвы над головой и улыбка, от которой все переворачивается у него внутри.

Они болтают друг с другом также непринужденно, как тогда, в детстве. Ему кажется, что время повернулось вспять, что им обоим снова по десять лет и между ними не стоит никто и ничто. Но он ошибается. Того восторга, с которым Она когда-то внимала его рассказам уже нет и не будет никогда. Теперь Она знает ничуть не меньше его, он больше ничем не может Ее удивить. Зеленые глаза теперь смотрят спокойно и безмятежно. Она делает вид, будто слушает, что он говорит, но Ее мысли где-то далеко.

Она лежит на траве под тем же самым деревом, устремив взор в безоблачное небо, а он по-прежнему глядит только на Нее. Сердце его разрывается оттого, что его солнце больше не принадлежит ему. Он вдыхает тяжелый от летнего зноя воздух, наслаждается теплом и знает, что скоро закат вернет их обоих к действительности, в которой Ее ждут горячие, хотя и наивные ласки счастливых родителей, успевших соскучиться по любимой дочери за длинный учебный год и завистливые взгляды старшей сестры. А его — стоны и жалобы измученной болезнью матери и пьяная ругань отца, не осмеливающегося награждать повзрослевшего сына тумаками только из страха перед Темной магией, которой он теперь владеет почти в совершенстве. Он следит, как начинает потихоньку удлиняться его тень на земле. Ужасно, что в их краях такое короткое лето…

ЛИЛИЯ. «Lilium candidum» — многолетнее садовое растение с луковицами и маловетвистым стеблем…». Такое длинное академичное описание он тысячу раз встречал на страницах учебников по травологии и зельеварению. И всякий раз смеялся про себя: неужели же болван, написавший это, никогда ничего не слышал о лилиях, об их царственной красоте и целомудренной прелести? Об аромате духов, который затуманивает разум? Об их чистоте, настолько неземной, что вздрагиваешь всем телом от одного прикосновения к ним? Или же авторы книг просто-напросто обращали внимание не на те лилии?

Он знает наизусть все зелья, в состав которых входит сок этого растения. Их около сотни и почти каждое ему хоть раз приходилось варить. Он видел в школьных теплицах живые лилии, и они понравились ему, поскольку напоминали Ее. В книге о магической аристократии, которую ему недавно прислал Люциус, тоже упоминается о лилиях. Этот цветок издревле символизировал небесное величие. Королевские и императорские династии маглов помещали его на свои гербы, чтобы подчеркнуть божественную природу своей власти. Поэтому лилия красуется в гербах и многих магических чистокровных родов.

Однако его мало занимают все эти лилии. Есть только одна, которая действительно его интересует. Да нет, правильнее будет сказать, что он сходит по ней с ума — та, чье имя он шепчет в полусне, метаясь по жестким доскам кровати. Тогда он просыпается и вскакивает, всматриваясь в непроглядную темноту спальни, проверяя, не слышал ли этого шепота кто-нибудь из спящих рядом однокурсников. Убедившись, что их не разбудишь из пушки, он ступает босыми ногами на холодный каменный пол, надеясь, что это охладит его пылающую голову. Он долго слоняется по спальне из конца в конец под мерный храп Трэверса и Малсибера. Наконец, уже перед самым рассветом валится в постель. Ноги у него ледяные, голова горит, а во рту сухо. Весь день он заставляет себя не думать о лилиях, старательно избегая каких бы то ни было ассоциаций с Ее именем. Но все его усилия рассыпаются в прах, когда Она подходит к нему, обеспокоенно замечает, что он сегодня что-то очень плохо выглядит и советует сейчас же пойти в Больничное крыло. В этот момент Ее окликает кто-то из друзей по факультету, и Она убегает, махнув ему рукой. А он провожает взглядом свою лилию и знает, что этой ночью все повторится снова…

ЛОВЕЦ. Лучший игрок в квиддич во всей школе. Самый популярный парень, красавец, одаренный студент. Гордость сборной факультета Гриффиндор. Мечта половины девушек Хогвартса. Джеймс Поттер. Человек, которого он ненавидит с первой их встречи.

Поттер и его трое дружков словно бы затем и родились на свет, чтобы отравлять его существование. Конечно, он и сам не безответная жертва. Не раз его враг получал достойный отпор. Он не боится даже численного преимущества — с палочкой в руках ему ничего не стоит справиться с несколькими противниками сразу. Хуже, если они успевают застать его врасплох и обезоружить. Тогда он при всех своих боевых навыках оказывается совершенно беспомощен. Разумеется, в таких случаях он ненавидит их еще больше. И в первую очередь Поттера.

В последние годы его ненависть к «гриффиндорской звезде» усилилась многократно. Наедине с собой он вынужден сознаться, что причина этому — ревность. Да, его бесит самодовольный вид, с которым этот король стадиона расхаживает по школе, его раздражает снисходительная любезность, которой он отвечает на восторги поклонниц, приводит в негодование его высокомерие и хвастовство. Но все это ничего не значит, в сравнении со стараниями Поттера ухаживать за Ней. Все в школе знают, что гриффиндорский ловец с третьего курса мечтает привлечь Ее внимание. Ведь Поттер ничуть не скрывает своих чувств — он может себе это позволить. До сих пор его усилия как будто были тщетны — Она твердит всем, что терпеть не может Джеймса Поттера и приходит в ярость при упоминании этого имени. Только одно-единственное сердце знает правду.

Она любит гриффиндорского героя, хотя не признается в том даже самой себе. Он понял это уже давно — по румянцу, заливающему Ее щеки, когда этот позер с только что пойманным снитчем в руке, совершает в воздухе какой-нибудь умопомрачительный пируэт, а потом, опустившись на землю, находит Ее среди красно-золотых трибун и салютует метлой, посвящая Ей очередной свой успех. По тону Ее голоса, когда Она кричит: «Поттер, ты кретин!», по зеленым глазам, которые при этом сияют так, как для него не сияли ни разу за все шесть лет их знакомства. Он любит Ее, а Она любит Джеймса Поттера. И ревность, сжигающая его, столь безумна от сознания собственного бессилия. Соперник еще не догадывается, что вновь одержал победу, но зрители уже привстали с мест, готовые апплодировать…

ЛУНА. Ему нравится тусклый свет, проникающий в окно спальни, сквозь тяжелые занавески. Окна в подземелье устроены так, что из них может открываться прекрасный вид на любую часть территорию. И днем и ночью из них можно видеть все, что захочешь — и лес, и озеро, и горы, окружающие замок. Вообще-то он довольно равнодушен к красотам природы, но луна ему по душе.

Он вообще очень любит ночь, потому, что это единственное время, которое он проводит наедине с собой. Частенько по ночам он тайком выходит из замка, чтобы собрать редкие травы в Запретном Лесу или потренировать придуманные им заклинания. Иногда на глаза ему попадается ненавистная гриффиндорская четверка и тогда он наблюдает за ними, в надежде получить наглядные доказательства незаконных действий, о которой догадывается уже давно. Чаще же он просто садится на берегу озера.

Ему нравятся лунные дорожки на черной глади воды. Нравится лунный диск, повисший над самой верхушкой Астрономической Башни. Нравится ничем не нарушаемая тишина. Нравится думать о Ней. Все же человек не в состоянии постоянно держать все в себе. Порой возникает потребность поделиться хоть с кем-нибудь своими чувствами. Да, глупо и сентиментально, зато неодушевленные предметы в этом плане хороши тем, что не смогут выдать доверенных им тайн. Изливать душу на пергамент опасно — его можно выкрасть и прочесть. А вот луна — идеальный собеседник.

На уроках астрономии она для него только небесное тело, объект изучения. Ему отлично известно, что пятна на ней — не что иное, как очертанья рельефа, которые видны нам с Земли. Но в такие ночи ему кажется, что эти пятна похожи на человеческое лицо, точно он разговаривает с настоящим другом, с кем-то, кто поймет его и ни за что не предаст. И он смело исповедуется в своей любви к Ней, говорит о том, как много Она значит для него, о том, что не в силах ей открыться, так как знает, что Она влюблена в другого и молча терзается ревностью… Он говорит о том, чего не знает никто на свете. И не узнает впредь — уж он-то позаботится об этом. Должно произойти нечто невероятное, чтобы он добровольно открылся хоть одной живой душе. Он пошел бы на такое лишь в каком-нибудь фантастическом случае, однако, Слава Мерлину, ему не придется этого делать. Во всяком случае, он верит, что не придется…

ЛЮБОВЬ. Сколько людей — и маглов и волшебников пыталось разгадать ее тайну, сколько о ней сказано слов и сколько написано книг! А толку добиться не удалось до сих пор.

К любви все относятся по-разному. Кто-то мечтает о ней, кто-то ее обожествляет, кто-то использует в своих целях, кто-то презирает, считая позорной слабостью. И никто из них не знает о ней ровно ничего. Он тоже не знает. Он не знает, по чьей воле встретился с маленькой рыжеволосой колдуньей шесть лет назад. Не знает, почему полюбил с первого взгляда и на всю жизнь. Не знает, почему Она завладела им столь мгновенно и безраздельно. Он не знает почему, понимая, что вместе им не быть, он все равно обожает Ее одну. Почему ничьи слова, никакие жизненные реалии, разделяющие их, ни время, ни расстояние не подействуют на его чувства. Единственное, что он знает — это то, что он любит Ее.

Из всех слов, начинающихся на букву «Л», слово «любовь» — самое страшное и прекрасное одновременно. Все прочие слова — только составляющие этого понятия. Они обозначают то, что заключено в его любви, то, что связано с Нею. Это Патронус — потому что любовь, остается счастьем даже если она приносит только страдания. Это Ее имя — потому что оно для него более священно, чем все те реликвии, о которых он прочитал в подаренной Люциусом книге, для их хозяев. Это счастье соперника — потому что ревность не в силах убить подлинную любовь. Это холодная планета, с которой он откровенничал по ночам.

А еще это каждое мгновение, проведенное рядом с Ней, каждое Ее ласковое прикосновение, каждая приветливая улыбка. И точно также это Ее слезы, презрение в голосе, нахмуренные брови, Ее гнев, обида, равнодушие, жестокость. Это все равно любовь. Если бы Она возненавидела его, если бы желала ему смерти — для него бы это ничего не изменило. Он любит Ее сейчас и будет любить, пока живет, как бы она к нему не относилась. Потому что не может не любить. Что это: судьба, проклятие, наказание, награда, предопределение или что-то еще? Он понятия не имеет. Да и какая разница? И все, кто говорит и пишет о любви, все, кто пытается понять и объяснить ее — занимаются с его точки зрения бесполезной чушью. Он не знает, что такое любовь, но ему известно, что значит любить.

ЛАНЬ. Теперь у его серебристой Лани печальные глаза. Пленительные воспоминания, которые оживают в его памяти, когда он произносит заклинание, окрашены болью. Потому что они — все, что осталось от дружбы с Нею. Он больше не встречает Ее приветливый взор, не может слушать, как Она смеется… Она уже не с ним, она не желает его видеть. Он понимает, как сильно виноват перед Ней. То, что он сделал — непростительно, кощунственно. Сказать такое Ей, назвать Ее этим словом! У него до сих пор не укладывается в голове, как такое могло произойти.

После того, как той ночью Она уничтожила его надежду, хотя он униженно молил о прощении у входа в гостиную Гриффиндора, он проклинал себя, проклинал тех, по чьей вине потерял контроль и тех, кто там, у озера стоял и глазел на забавы гриффиндорской четверки. Он проклинал своих друзей, мирно наслаждавшихся сном, когда он вернулся в слизеринскую спальню и, не раздеваясь, кинулся на постель, лицом в подушку, а сверху накрыл голову еще одной, рискуя задохнуться, чтобы никто не услышал его рыданий… Днем он держится невозмутимо, как всегда — и один Мерлин знает, чего ему это стоит. К счастью, никто ничего не заметил. Выдать его могли лишь красные глаза, но это бывало с ним не раз, он ведь часто проводит ночи в гостиной за чтением какой-нибудь книги. После уроков он приходит на опушку леса, туда, где учил Ее вызывать Патронуса. Он взмахивает палочкой снова и снова, но счастливых мыслей не находится…

А спустя неделю, перед самым началом каникул, повторяя свои по-прежнему бесплодные попытки, он слышит за деревьями громкие голоса. Один принадлежит Ей, другой — Поттеру. Тот хвалится, что овладел заклинанием Патронуса и предлагает научить Ее. В доказательство гриффиндорец произносит заклинание и из его палочки возникает серебряный могучий олень с широкой грудью и ветвистыми рогами. Она насмешливо отвечает, что помощь Поттера Ей ни к чему — Она и сама уже давно это умеет. Слово, вспышка — и он вновь видит стройную прекрасную Лань, которую только что тщетно пытался создать сам. Они проходят мимо него рядом — Ее Лань и Олень Поттера и вместе углубляются в лес. Голоса уже стихли, удаляясь в направлении Замка, а он все еще следит, как исчезают в чаще две серебристых тени и чувствует, как рвется на части сердце…

ЛЕТО. Со дня смерти его матери не прошло еще и трех недель. И даже солнце еще сияет так же по-летнему ярко, как в то августовское утро, когда опустили в могилу ее тело. Мать была единственным человеком, к которому он был привязан до того, как познакомился с Ней. Правда, она не слишком заботилась о нем, но он привык к этому. О нем вообще никто никогда не заботился. И все же он жалел и оплакивал ее…

Мать умерла в чудесный летний вечер, одна в пустом доме, когда отец, как обычно напивался в пабе, а он в отчаянии бродил по соседнему кварталу, недалеко от Ее дома, надеясь увидеть Ее, поговорить с Ней еще раз. Дважды ему удалось увидеть, как Она выходит из дома в компании родителей или кого-то из своих подруг. Она в светлом платье, которое любит носить в жаркую погоду, длинные рыжие волосы Она, видимо, пыталась заколоть и красиво уложить вокруг головы, но непокорные пряди все время выбиваются из прически и падают на лицо. Но это делает Ее еще красивее, чем когда-либо. При взгляде на Нее, мысль о маме, к его великому стыду бесследно исчезает из головы. Как-то раз Она выходит одна и проходит в направлении той детской площадки, где он увидел Ее впервые. Она садится на те же самые качели, с которых летала когда-то и медленно раскачивается, думая о чем-то.

Он прячется за тот же самый куст, который теперь, хотя и вырос, но все-таки не может скрыть его полностью, поэтому пришлось сесть на корточки, что крайне неудобно. Он снова наблюдает за Ней, как в детстве, но так и не решается подойти и просто смотрит на Нее, пока Она не поднимается и не выходит за ограду, на этот раз навсегда.

Смерть мамы поставила его в бедственное положение. Последние деньги, еще не пропитые отцом, уходят на похороны, но что делать дальше. Можно обратиться к тому же Люциусу, но он скорее умер бы с голоду, чем стал просить подачки у богатых друзей. В конце-концов приходится расстаться с двумя старинными фолиантами, которые мама очень ценила, ведь они принадлежали ее семье много лет, однако выхода нет. За книги дают меньше, чем он предполагал, и вряд ли бы денег хватило надолго, но ему повезло. Владелец лавки в Лютном переулке, где он часто покупал ингредиенты для зелий, сообщает, что к нему обратился человек, ищущий специалиста, способного сварить очень редкий яд, который в Англии почти никому не известен. Отличительное свойство этого яда в том, что он не оставляет следов и больше всех других подходит для инсценировки естественной смерти. Намерения покупателя прочитываются ясно, но ему не до щепетильности.

Клиент оказывается довольно щедрым и он получает возможность продержаться до отъезда в Хогвартс. Как ни странно, мысль, что он, почти наверняка способствовал убийству, ничуть его не смущает. И даже за день до первого сентября, стоя у свежей могилы матери, он вспоминает лишь о том, как в такой же ясный и теплый день год назад, сидел на траве в роще рядом с Ней. Вспоминает, как Она улыбалась ему. Он пережил это лето…

ЛИЛИЯ. Это слово теперь для него под запретом. Нет, оно все также прекрасно и желанно ему, но он не может произнести его вслух. Ее имя — святыня, которую он осквернил, когда произнес ту роковую фразу. И это отняло у него всякое право касаться даже в мыслях того, что может об этой святыне напоминать. Таково наказание для всех отступников и он — не исключение.

Что касается Ее самой, то пока ему прекрасно удавалось избегать встречи. На вокзале он нарочно садится в поезд одним из последних и сразу направляется в купе, где сидят Селвин, Эйвери и Малсибер, хотя обычно он не ездил с ними. За все время поездки он ни разу не вышел в коридор, не желая столкнуться там с Нею или даже с кем-то из Ее друзей. Он вытаскивает из сумки книгу и пытается читать, но, едва открыв, обнаруживает между страницами белоснежный лепесток. Лепесток лилии. Вероятно, он лежит там еще с мая, когда Она, пораженная красотой лилий в школьных теплицах, выпросила у профессора Спраут несколько лепестков, чтобы сделать из них какую-то штуку со странным французским названием и в июле подарить матери на день рождения. (Она не любила делать своим родителям магические подарки, говорила, что это пугает и смущает их, к тому же Она с детства на каждый праздник непременно дарила отцу и матери что-то сделанное собственными руками). Она тогда рассовала лепестки по своим книгам, а один положила в книгу, которую он Ей одолжил, и забыла о нем.Бросив лепесток на пол купе, он прячет книгу и всю оставшуюся дорогу смотрел в окно, ничего не видя за ним. Во время торжественного ужина он не слышит слов, обращающихся к нему приятелей и почти ничего не ест, занятый тем, что заставляет себя не бросать взгляды на гриффиндорский стол, где весело смеется Она. Его прекрасная лилия…

Наконец, не выдержав, он встает из-за стола и идет в свою гостиную. Вытащив перо, чернила и любимый учебник по Зельеварению, он принимается исправлять пояснения к заклинанию, которое придумал летом. Но работа не клеится — эльфы заранее разожгли в камине огонь и теперь там пляшут языки пламени, так некстати напоминающие о цвете Ее волос… Он не может оторвать глаз от горящего огня, а рука выводит на клочке пергамента изящные головки лилий…

ЛОВЕЦ. Он не может сказать, что его ненависть к Джеймсу Поттеру стала еще сильней, потому что сильнее ненавидеть уже невозможно. Сейчас он сидит за столом в Большом Зале, и ждет раздачи персональных расписаний, перечитывая заявку, которую заполнил еще вчера. Часть гриффиндорского стола, где сидит его враг, заслонена от него спиной профессора Макгонагалл, склонившейся над кем-то из их компании. Скорее всего, это Петтигрю — у остальных троих достаточно хорошие оценки, чтобы сразу получить разрешение продолжать занятия по выбранным предметам. Он и сам может не волноваться — никто на факультете, как вчера отметил Слагхорн, не показал таких блестящих результатов. Двенадцать проходных баллов: три «Выше ожидаемого», остальные — «Превосходно». Только это почему-то совсем не радует. Конечно, почти половину предметов придется отбросить. Он и так вместо шести предметов, как планировал, вписал в свою заявку семь. Не то, чтобы он сильно хотел этого, просто ему нужно завалить себя работой, не оставить ни одной свободной секунды, позволяющей думать о Ней. Если б он мог, то готовился бы к Ж.А.Б.А. по всем возможным предметам, но это выше человеческих сил…

Он снова смотрит на Поттера, который как раз в этот момент поднял руку, взъерошивая себе волосы. На мантии его блестит значок капитана гриффиндорской команды по квиддичу. Великий ловец выпячивает грудь и бросает взгляд на противоположный конец стола, где Она беседует с какой-то девчонкой. Она поворачивается к Поттеру, заметив сверкание значка, и улыбается. Он отворачивается, чтобы не видеть счастливого выражения на лице гриффиндорца. К его облегчению, в это мгновение обзор заслоняет тучная фигура Слагхорна. Декан качает головой, глядя на унылую физиономию Макнейра, все-таки завалившего Защиту от Темных Искусств, несмотря на то, что весь год списывал у него домашние задания. Интересно, как этот идиот надеется принести пользу делу Темного Лорда, если не способен с первого раза сдать элементарный экзамен? Впрочем, какая ему разница. Он снова смотрит на Поттера, потом переводит взгляд на свою заявку. Теперь он готов пожалеть, что так упорно готовился к экзамену по трансфигурации. Лучше бы он провалился — тогда не пришлось бы терпеть присутствие Поттера еще и на этом уроке. Хорошо хоть в зельях квиддичный чемпион почти полный профан.

Но, не успев обрадоваться этой мысли, он вспоминает о разрыве с Ней и становится еще хуже. Да, они будут сидеть в одном кабинете, над их котлами будет подниматься пар, только они не будут больше работать вместе, их совместным проектам не суждено быть законченными. Он больше не сможет украдкой прикасаться к Ней, не подвинет Ей свой учебник, не предложит проверить на опыте его догадку о более правильной пропорции ингредиентов. А на Защите Она сядет с Поттером, который давно мечтает об этом. Солнечные лучи, бьющие из окон, отражаются от блестящего значка на груди гриффиндорского ловца. Силуэт врага сливается в сплошное алое пятно и он закрывает глаза рукой, досадуя, что через несколько секунд придется открыть их…

ЛУНА. Даже лунный свет уже не завораживает его так, как раньше. Теперь ему все равно, день ли, ночь, есть на небе луна или оно покрыто тучами. Откровения, которые он позволял себе в прошлом году, кажутся теперь ребячеством. Разве может тупое и бездушное небесное тело понять, что творится в его душе? Разве поймет оно, как он страдает, потеряв Ее навеки?

Он больше не ходит на прогулки по ночам, ни к чему без нужды нарушать школьные правила, и потом, он не хочет столкнуться с Поттером и его компанией. Нет, он ничуть их не боится, но одной встречи с оборотнем ему хватило с лихвой. Когда-нибудь он встретится со своим врагом на узкой дороге при свете дня и вот тогда отомстит за все сразу. И в первую очередь за то, что у него отняли Ее.

Впрочем, луна все равно продолжает быть свидетелем некоторых его поступков. Ведь свои Темные заклинания он теперь иногда испытывает на Астрономической Башне, если, разумеется, это позволяет само заклятье. И результаты превосходят его ожидания — почти каждое срабатывает так, как он и хотел. Но чувство, которое он испытывает, убедившись в достижении желаемого эффекта можно назвать лишь удовлетворением, а не радостью. Он уже никогда не сможет радоваться, он утратил эту способность. Порой, ему даже кажется, что его душу высосали дементоры — до такой степени автоматически он делает все: говорит, читает, учит уроки, экспериментирует с зельями, придумывает заклинания. Он делает все это просто потому, что без этого уже не может, но самому ему это уже не нужно. Он не верит ни в справедливость, ни в добро, ни в счастье, он стал таким же бесчувственным и бессердечным, как инферналы, которых заколдовывают Темные маги и заставляют убивать по их приказу. Она была его душой, а теперь у него больше нет души. Самый подходящий вариант для Темного Лорда.

Луна больше не имеет над ним власти, он не верит в ее бледное сияние из огромных окон спальни — оно также лживо, как и весь остальной мир. Только такие идеалисты, как Поттер и его дружки могут доверять ей собственные тайны и тайны своих друзей. Сумел же он все-таки открыть секрет Люпина, как дорого это ему в итоге ни обошлось...А ведь его безумие еще тяжелее, чем у оборотня. И пусть оно не зависит от фаз луны, ничто не в силах его излечить. Ничто не может вернуть ему разум хотя бы на часть месяца, никакое зелье и никакие достижения магической науки. Он тоже давно смирился со своим проклятием, которое зовется любовью, но разница между ним и Люпином в том, что он сам не желает исцеления…

ЛЮБОВЬ. В жизни нет справедливости, в этом он убедился уже давно, а с недавних пор, он знает, что ее нет и в любви. Бессмысленно спрашивать: «за что?», все равно не добьешься ответа.

Его умение владеть собой, служит предметом зависти всех, кто его знает. На самом же деле они заблуждаются. Он вовсе не умеет владеть собой — просто хорошо научился скрывать это неумение. Потому что, несмотря на все свои усилия, он не может справиться со своей любовью к Ней. Он не знает, почему не способен Ее разлюбить, почему не может оставаться равнодушным, когда Она проходит мимо него, точно он вовсе не существует, почему не помнит себя от ревности, видя Ее мирно беседующей с Поттером в коридоре. Он же и раньше знал, что Она любит этого надутого болвана, так почему же в таком случае ему так больно?

Иногда он надеется, что все же существует на свете такая магия, которая поможет ему забыть Ее, существует человек, который поможет ему избавиться от того, что иные называют зависимостью, слабостью, недостойной умного и честолюбивого волшебника, каким он является по общему мнению. И может быть, именно Темный Лорд знает эту тайну — все говорят, что он ненавидит и презирает любовь…

Он не знает, почему сколь бы правильные и логичные доводы ни приводил его разум, сердце знает, что это — ложь. Он не откажется от своей любви к Ней, ведь эта любовь — самое лучшее, что есть в его жизни. Самые светлые воспоминания, воплощенные в его Патронусе, самые счастливые моменты, заслонившие собой горе от кончины матери. И даже в безысходном отчаянии, охватившем его от двух потерь в одно лето, только любовь к Ней разжала уже поднесенную к запястью руку с острым осколком бутылки, спьяну разбитой отцом. Даже ненависть, которую он испытывает к своему сопернику не идет ни в какое сравнение с любовью к Ней. Ни луна, ни солнце, ни все остальные планеты вместе взятые — вся вселенная не стоит одного мгновения той боли, которую причинила ему эта любовь и которую еще причинит. Страдать от любви ужасно, но без этих страданий он не смог бы жить.

Судьба, проклятие, наказание, награда, предопределение или что-то еще? Разве это важно? Он знает, что значит любить. Словно в страницу словаря, впечатаны в его память слова, в которых заключена его любовь. И он знает, что они никогда не сотрутся…

ЛАНЬ. Он уже успел забыть, что вообще умеет вызывать Патронуса. Да и зачем он ему? Считается, что Темные маги не боятся дементоров, потому что им нет нужды защищаться от этих жутких существ. Невежды, которые ненавидят Темные Искусства и боятся их, твердят, будто бездушные демоны, якобы, чувствуют в Темных магах «родство» с собою. В какой-то мере это правда. Дементоры — создания Тьмы и не должны были бы быть страшны тому, в чьей душе царит мрак и холод. Да и какую радость можно из него высосать, если в нем уже давно не осталось даже капли этого чувства?

Но тогда почему же никакая сила не может заставить его забыть тех чудных мгновениях на опушке Леса, когда он в первый раз увидел своими глазами грациозную серебряную Лань, мгновенно и безошибочно узнав в ней Ее? Все скудное счастье, какое было в его жизни, воплотилось в Ней одной. Тогда он воспринимал это как нечто само собой разумеющееся. Она — его любовь, его чистый сверкающий ослепительный свет. И уже в тот момент, любуясь очертаниями белоснежной Лани, он понял, что им никогда не идти по одной дороге, но ему не хотелось думать об этом, он гнал от себя даже тень подобных мыслей…

Теперь он понял, как глупо было пытаться обмануть себя самого. Также глупо, как снова и снова выкраивать редкие мгновения, чтобы прийти на то же самое место и, убедившись предварительно, что никто не может увидеть его, произносить одно и то же совершенно бесполезное ему заклинание. Снова и снова ловить дрожащими пальцами сияющий призрак, тщетно пытаясь коснуться чудесного существа, так невыносимо похожего на Нее. Зачем тогда он делает это, если и впрямь не способен больше испытывать ничего, кроме ненависти и желания причинить боль тем, кто отравил его существование, кто сделал его таким, каким он стал? И если любовь — и впрямь всего только иллюзия, которой поддаются слабые духом, сказка для наивных дураков, то зачем каждый вечер он стоит у входа в замок, набросив Дезиллюминационное заклинание; и ждет, когда до него донесутся звуки шагов, крадущихся мимо него по лестнице, в направлении башни Гриффиндора. Когда из безмолвной темноты коридора, перед ним возникнут неясные фигуры тех, кому принадлежат эти шаги. Влюбленные останавливаются прямо под горящим факелом, чтобы слиться в очередном поцелуе, а на противоположной стене в отсвете пламени очерчивается странный силуэт двух людей, соединившихся в одно целое.

Незримый, он наблюдает за ними и спрашивает себя: если его сердце и впрямь превратилось в камень, то что же тогда надрывается криком у него внутри? Если душа его очерствела настолько, что ей не страшны дементоры и, значит, Патронус ему теперь ни к чему, почему же, видя Ее в объятьях ненавистного ему Поттера, он мечтает о Поцелуе дементора, как об избавлении. Потому что от пытки любовью, не в силах помочь даже его Патронус…

ЛЕТО. Пожалуй, более плодотворных каникул у него еще не бывало. Люциус сдержал обещание и представил его человеку, о котором столько говорил. Тот, кого называют Темным Лордом, произвел громадное впечатление. Чтобы распознать по-настоящему великого мага, довольно одной беседы. Особенно, если тот обладает завораживающей мощью, гипнотическим взглядом и даром убеждения. На будущих сторонников такое сочетание действует безотказно!

Но и самим собой он остался доволен — держался почтительно, но с достоинством, блестяще продемонстрировал свои умения, выдержал ментальную атаку так, что удостоился комплимента за уровень владения окклюменцией. Хорошо, что никому неизвестно насколько хорошо на самом деле владеет ею, и то, что он хотел утаить, осталось скрытым в потайных глубинах его разума и души.

Его официальное посвящение решено было отложить до следующего лета. Время терпит, а окончив Хогвартс, он сможет свободно распоряжаться собой. Люциус пригласил его к себе до конца каникул, и он принял приглашение, лишь бы не возвращаться в опустевший убогий дом, который теперь принадлежит ему полностью, а не только тесная спальня с засиженным мухами потолком…

Но он напрасно думал, что красоты уилтширского поместья помогут ему отвлечься. Он чувствует себя среди этой изысканной пышности и богатства, словно в тюрьме. Большую часть дня он пропадает в саду, где вовсю бушует лето. Часами напролет он бродит один среди ухоженных, аккуратно подстриженных кустов и деревьев, мимо оплетенных зеленью беседок, вдыхает доносящийся из оранжерей запах редких заморских цветов и растений, смотрит, как медленно прохаживаются по аллеям возле фонтана величественные белые павлины. И ему безумно хочется очутиться в родном городке, на знакомой улице. Он спрятался бы за углом дома, стоящего напротив Ее жилища. И, быть может, ему удалось бы уловить мерцание света в темном окне второго этажа, увидеть легкое колыхание голубой шелковой занавески и почувствовать себя счастливым, оттого, что Она там, что Она существует, дышит, двигается. Судьба смирила его гордыню, приучив довольствоваться малым.

Вместо этого он сидит сейчас на мраморной скамейке с книгой на коленях. Перед ним раскинулся парк, щедро расцвеченный всеми красками лета. Солнце бьет прямо в широкие окна роскошного особняка. Все уже, наверное, собрались к обеду. Он знает, что должен выдержать здесь до конца летних каникул, прежде чем снова сможет увидеть Ее. И знает, что когда это произойдет, он будет жалеть об летних днях, но сейчас ему хочется, чтобы лето поскорее кончилось…

ЛИЛИЯ. Легко было поклясться себе не вспоминать Ее имени. Гораздо труднее исполнить это. Все в школе думают, что он давно уже позабыл все свои прежние глупости. Да и как может быть иначе, если встречаясь с Ней на общих уроках, или случайно столкнувшись в коридоре, он делает вид, будто никогда и не был с Нею знаком. Будто и не было тех шести лет, когда он еще верил и надеялся.

Теперь Она с другим — с самым ненавистным ему человеком на свете. Это его наказание, его пытка, которую он переносит молча, с гордо поднятой головой. По его невозмутимому лицу нельзя догадаться о его чувствах. Никто из тех, кто зовет себя его друзьями, не видит никаких изменений в его поведении. Как и всегда, он с энтузиазмом обсуждает с ними будущие великие свершения под знаменем Темного Лорда, как и всегда до поздней ночи засиживается за книгами, готовясь к предстоящей в этом году сдаче Ж.А.Б.А., как и всегда, не упускает случая показать свой отвратительный характер и сыплет саркастическими замечаниями налево и направо.

Делая уроки в гостиной, он больше не рисует лилии на краях пергамента. Зато кровь, как и прежде, бросается ему в лицо, когда за обедом он обращает взгляд к гриффиндорскому столу и видит, что Она сжимает в руках еще один огромный букет тигровых лилий. Каждый день Поттер дарит Ей по такому букету — он мастер красивых жестов, этого у него не отнять. Букеты, подарки, записки, комплименты, головокружительные фигуры на метле — одним словом вся та шелуха, которую принято называть любовной романтикой. В ней дешевый позер явно преуспел, (еще бы, ведь, купаясь в женском внимании легко отточить подобные навыки). Герой Гриффиндора не жалеет усилий, чтобы удивить и обрадовать ее — один приятный сюрприз следует за другим. А тигровые лилии уже стали своеобразным ритуалом, о котором судачит весь Хогвартс. И ужаснее всего то, что Ей это нравится. Она прямо светится от счастья, принимая ухаживания квиддичного чемпиона. Повсюду слышатся восторженные возгласы и уверения, что они чудесная пара, что трудно вообразить себе других двух людей, которые так красиво смотрелись бы рядом. Они точно половинки одного целого, они просто созданы друг для друга!

Эти речи, словно острый нож вонзаются в его сердце, хотя ни единая живая душа даже помыслить не может об этом. Да, у него великолепно получается притворяться безразличным, а искусством закрывать свое сознание он уже овладел в совершенстве. Проходя мимо стола Гриффиндора к выходу из Большого Зала, он снова смотрит на букет лилий, и в глазах его в этот момент столько равнодушия, что даже величайший в мире легилимент не заподозрил бы фальши. Лишь одного человека он не может обмануть — себя самого.

ЛОВЕЦ. Ревность и раньше сводила его с ума, а теперь, когда она начала встречаться с Поттером, превратилась в настоящее помешательство. Он надеялся, что сможет научиться радоваться Ее счастью, но пока способен чувствовать лишь невыносимую боль. Раньше он ловил, как сокровище, каждый Ее нежный взор, звонкий смех, движенье губ. Теперь же все это стало для него жестокой пыткой, потому что все это — не для него. Он сделал бы что угодно, самое невозможное, лишь бы Она хоть раз посмотрела на него так, как смотрит на Поттера. Но такому не бывать никогда…

Они входят в Большой Зал держась за руки, гуляют, обнявшись, по территории замка, иногда даже целуются прямо в коридорах. Поттер в полном восторге, он буквально летает, без всякой метлы, а Она сияет красотой и радостью. Их объятия, поцелуи, прикосновения наполнены взаимной страстью и оттого еще более прекрасны.

Если бы кто-то спросил его самого, есть ли в его любви к Ней что-либо чувственное, он бы затруднился с ответом. Он продал бы душу дьяволу за право прижать Ее к груди, за Ее поцелуй он бы отдал весь мир, а за возможность близости с Нею… Нет, он даже представить себе не может ничего такого, чем можно было бы оплатить подобное блаженство. Разве что вечность, которая ожидает его за гробовой доской. Точнее, так он думал раньше, когда был еще рядом с Ней. Теперь же, как ему кажется, пламя его страсти если и не выжгло все чувственные желания, то словно бы притушило их, желая оставить его любовь к Ней возвышенной и чистой. И тем больнее ему видеть, как она одаривает другого тем счастьем, о котором он тщетно мечтает с той самой минуты, как в первый раз увидел Ее.

Раньше, приходя к нему в его горячечных снах, Она иногда делала такие вещи, что он просыпался наутро со щеками, горящими от стыда. Теперь же Она только смотрит на него с ужасом и отвращением и это для него намного страшнее. За те счастливые шесть лет, которые сейчас кажутся такими далекими, он не решился поцеловать даже кончиков Ее пальцев. Лишь иногда, поддавшись порыву, сжимал их чуть сильнее, чем это подобает другу и товарищу детства. И каждый раз все его существо трепетало от страха, что он выдал себя, но Она ничего не замечала. Или делала вид, будто ничего не замечает, что, в сущности, одно и то же.

Глядя на Нее, он, как никогда завидует смелости Поттера — его счастливый соперник не скрывает свою любовь. С наивной искренностью он выставляет ее напоказ, точно приглашая других порадоваться вместе с ними. И то же самое делает Она, обвивая руками шею любимого, или склонив свою прелестную головку на сильное плечо звезды спорта. А вокруг все любуются ими обоими. Никому нет дела до влюбленного безумца, проклинающего себя за то, что не может радоваться вместе с Ней.

ЛУНА. Лунные камни — довольно популярный ингредиент для зелий. Неудивительно, что он знает о них все. У родственников своих знатных друзей, он не раз видел драгоценности с лунными камнями. Они не так дороги, как настоящие драгоценные камни, но на его вкус отнюдь не менее красивы. Разумеется, он привык смотреть на вещи с точки зрения практической пользы, а не внешней красоты. И, естественно, ему совершенно не свойственна зависть к чужому богатству. Да еще лунные камни слишком уж явно напоминают ему о временах одиноких прогулок под звездами и откровенных бесед с ночным светилом о своей любви к Ней. Но это не единственное воспоминание…

У его матери, чью смерть он до сих пор переживает, хотя уже прошло больше года, было всего одно-единственное украшение — золотое кольцо с лунным камнем, в окружении мелких алмазов. Вещь может быть и не слишком огромной ценности, но поразительной красоты. Эта драгоценность досталась матери от родителей, то была реликвия, переходившая в ее семье из поколения в поколение. Обычно мать передавала кольцо на совершеннолетие старшему сыну, который, в свою очередь, дарил его своей избраннице в день помолвки. Так его бабка получила его от деда к их свадьбе и будь у его матери братья, вряд ли бы драгоценность когда-нибудь досталась ей, но она была единственным ребенком.

Мать всегда прятала кольцо от отца, даже наложила на место, где его держала, специальные чары, чтобы отец не обнаружил и не пропил его, как он это проделал со всеми более или менее ценными вещами в доме. Мать безмерно гордилась тем, что не одну сотню лет, кольцо сияло только на пальцах чистокровных волшебниц. Однажды, когда ему было лет двенадцать, мама призналась, что мечтает когда-нибудь увидеть его на руке девушки, которую он, ее сын, назовет своей невестой. Он тогда ничего не ответил, потому что уже знал: этому желанию не суждено сбыться. Он знал это с десяти лет, с той самой секунды, как в его жизнь ворвалась Она.

В день смерти матери, он вытащил кольцо с лунным камнем из тайника, где оно хранилось. Любуясь серебристо-голубоватыми переливами, он снова вспомнил луну, вспомнил свои глупые детские мечтанья. А потом надел фамильную драгоценность на холодную руку умершей, мысленно попросив у нее прощения за то, что не сможет исполнить ее мечту. Сердце его уже отдано навсегда безвозвратно. И также как это кольцо, оно никогда не будет принадлежать никому другому. Вместе с лунным камнем он хоронит все надежды когда-нибудь быть счастливым…

ЛЮБОВЬ. Его успеваемость за последние два года не только не упала, но, наоборот, сделалась даже выше. Среди маглов бытует мнение, что любовные разочарования стимулируют умственную и творческую активность. Пожалуй, в этом они не так уж неправы. Его работы по всем избранным дисциплинам почти одинаково безупречны, за исключением разве что ненавистной трансфигурации.

Зелья по-прежнему остаются одной из наук, которым он уделяет максимум своего внимания. Для Нее они тоже по-прежнему любимый предмет. На уроках, он с упоением воскрешает в памяти их совместные эксперименты и исследования. Ведь Она — одна из тех немногих, кто в состоянии оценить красоту и таинственную силу этой необычной науки, а он по праву считает себя ее подлинным знатоком. Уже сейчас он далеко превзошел многих признанных мастеров. Он может разлить по флаконам известность, сварить триумф, даже заткнуть пробкой смерть, но не властен над любовью.

Чуть уменьшенный огонь под его котлом, придает кипящей в нем жидкости особый перламутровый блеск, пар завивается характерными спиралями, донося до него запах свежей типографской краски, тяжелый удушливый запах пыли, скапливающейся на переплетах старинных книг и нежный легкий аромат, в котором ему легко узнается запах Ее волос… Они пахнут жасмином и медом. Любимые Ее духи… Амортенция…

Сколько же раз в его сознание вползала предательская мысль воспользоваться одним из множества «легких решений». В самом деле, что может быть проще. Одно молниеносное, не заметное ни для кого движение руки над Ее кубком, одна-единственная капля бесцветного, прозрачного, как вода вещества; или всего одно короткое движение палочки и произнесенное про себя слово. Так просто, и Она придет к нему сама, Она будет повторять, что любит его столько раз, сколько ему захочется. Зачем же он гонит от себя даже тень этой мысли, зачем шарахается от нее, как от самого ужасного кощунства? Наверное, потому, что это будет ложью. Чудовищной ложью, какую нельзя ни простить, ни оправдать. Иногда он ненавидит себя за то, что его любовь к Ней настолько чиста и правдива и он не может осквернить свое чувство подобным поступком. За то, что предпочитает, стиснув зубы, молча переносить муки, с невозмутимым видом сходить с ума от ревности, смотреть холодно и спокойно, скрывая страсть, сжигающую его изнутри. Порой он и сам хотел бы, чтобы чувство его было не таким сильным, чтобы оно представляло собой всего лишь плотское желание, потому что тогда он без труда достиг бы своей цели и исцелился навсегда. Но это лишь мимолетное ощущение, оно длится всего мгновения, после чего он с еще большей ясностью осознает, что ни на какие блага в мире не променял бы свои страдания и свою любовь. Он не цепляется за эту любовь, как утопающий за соломинку, нет. Она — его берег, его рифы, о которые он был бы счастлив разбиться, пучина, в которой он был бы рад утонуть. Он любит и знает, что будет любить до самой смерти, когда бы она ни наступила: через несколько дней или через много лет. И до самой смерти он будет хранить в душе слова, повествующие о его любви, пусть даже Она их и не услышит…

ЛАНЬ. «Дементоры — наши естественные союзники», так говорит Темный Лорд. В последнее время ему и в самом деле удалось привлечь на свою сторону часть этих отвратительных существ. Лучшего способа навести ужас на врагов и придумать нельзя, хотя Пожиратели Смерти, что бы они ни говорили, тоже испытывают тайный страх перед ними.

Дементоры принимали участие в недавнем нападении на одно из полумагических поселений в южной части страны. Акция получила весьма широкий общественный резонанс, о ней писали даже в «Пророке». Он узнал обо всем незадолго до выпускных экзаменов в Хогвартсе, причем, можно сказать «из первых рук». Он видел, как совы с номерами газет опускались на столы перед учениками, слышал взволнованные голоса, обсуждающие происшествие, прерываемые всхлипами из разных концов Зала.

Он видел, как на лицах его товарищей по факультету отразилось откровенное удовлетворение и даже радость, а на лицах учеников остальных факультетов — жалость и сострадание к родным жертв. Но их реакция нисколько не волновала и не трогала — все его внимание было поглощено только Ею. Он смотрел, как наполнялись слезами Ее чудесные зеленые глаза, и Она заплакала, спрятав личико на груди Поттера, который нежно гладил Ее по волосам. Ее слезы и ему всегда были непереносимы и он изо всех сил борется с желанием оставить компанию ликующих друзей и убежать прочь, куда глаза глядят, лишь бы не видеть этого…

Уже давно он не ходил в Лес и не вызывал Патронуса. Повседневные дела поглощали все его время и силы. Он работал над новым заклинанием, вычерчивал формулы к экзамену по трансфигурации или просто читал сутками напролет, но это не всегда помогало. Не спасают даже несколько суток подряд изнурительного труда, после чего ему едва хватает сил доползти до своей постели. Ему все равно то и дело снится ярчайший серебряный свет и прекрасная лань, легко ступающая по мягкой траве или чистому снегу.

Быть может он держался бы и дальше, однако, после того, что он сегодня наблюдал, у него больше не остается сил. Разум и воля сдаются неодолимой потребности сердца. Выбрав укромное место, где никто не сможет случайно его обнаружить, он пытается вызвать Патронуса. Раз за разом попытки терпят крах. Он не может найти ни одного счастливого воспоминания, а мысли о Ней сегодня причиняют одну боль. Наверное, это и есть признак окончательного превращения в чудовище, в олицетворение зла? Он повторяет заклинание снова и снова, надеясь убедиться, что это не так. Наконец в результате долгих усилий перед ним проявляется бледный слабый образ, который почти сразу же исчезает, растворяясь в вечернем воздухе. Ему остается злиться на себя за то, что он не может выполнить как следует давно знакомое заклинание и одновременно обреченно сознавать, что любит Ее также сильно, как прежде.

ЛЕТО. Это лето принесло ему долгожданную свободу и исполнение мечты. Теперь он по-настоящему состоит в числе последователей Темного лорда. Конечно же, знаменательному событию предшествовали испытания, первым из которых оказался выпускной бал в Хогвартсе. Он не хотел туда идти, но попав в число лучших учеников выпуска, не имел ни малейшей возможности отвертеться. В зале больше ста человек — семикурсники всех четырех факультетов, преподаватели и даже несколько родителей из попечительского совета. Он стоит рядом с Малсибером и Макнейром, рассеянно слушает их болтовню, и то и дело пробегает глазами по Залу. Конечно, просто так, от скуки, а вовсе не потому, что ищет Ее…

Она танцует с Поттером, который сегодня — надо же — даже причесался, так что его волосы не трочат во все стороны, как обычно. На нем его лучшая парадная мантия с высоким воротником — почти такая же дорогая и красивая, как и у большинства слизеринцев. А Она… Она просто ослепительна в своей легкой мантии цвета морской волны, темно-рыжие волосы заплетены в косы. Ни простая прическа, ни изящный, элегантный, но совершенно неброский костюм не могут скрыть Ее прелесть. Она так хороша, что невольно притягивает к себе взоры всех присутствующих. Он ловит злобную гримасу, исказившую точеное лицо красавицы Забини, опирающейся на руку Эйвери. Пусть наряд и драгоценности высокомерной слизеринки стоят целое состояние, все равно ни она, ни та блондинка с откровенным декольте, которую кружит самодовольно ухмыляющийся Блэк, ни одна другая девушка не могут и близко сравниться с Нею. Она движется в танце легко, едва касаясь земли, словно летит по воздуху. И, любуясь Ею, он на мгновение забывает, что в последний раз видит Ее так близко…

Да, разумеется, тогда он был неприлично взволнован, но это не объясняет, почему воспоминание об этом вечере пронзило его в тот момент, когда через два дня после своего первого рейда, в котором он показал себя очень достойно; он преклонил колено в окружении ближайшего круга Пожирателей Смерти и палочка Темного Лорда прикоснулась к внутренней стороне его левой руки. Он заранее знал, что без боли не обойдется, что все так и задумано, чтобы с первой же минуты было ясно, кто чего стоит. И все же то, что он испытал превосходило его самые ужасные фантазии. Словно тебя клеймят раскаленным докрасна железом, прожигая все тело насквозь. Он прокусил губу до крови, сумев спрятать свою агонию. Пока он, с трудом поднявшись на ноги, идет на свое законное место, где его дружно приветствуют бывшие товарищи по учебе, в ушах его звучит нежная музыка, а перед внутренним взором стоит Она во всем блеске своей красоты и радости. Он снова слышит ее серебристый смех, и жгучая боль отходит куда-то на задний план. На поздравления, раздающиеся со всех сторон, он отвечает словно бы автоматически. Комната кружится в его глазах также быстро, как кружилась, танцуя, Она, склонив головку на плечо партнера. Сейчас ему чудится, будто это он скользит по Большому Залу, держа Ее в своих объятиях. Умом он понимает, что это лишь иллюзия, что клеймо на его руке, которое до сих пор отзывается болью во всем теле, навсегда отрезало его от всего, что связано с Ней. Да так и лучше. Нынешнее лето должно стать первым в его новой жизни. Жизни без Нее…

ЛИЛИЯ. Он мог ожидать появления в «Пророке» объявления о помолвке «двух самых талантливых юных волшебников последнего десятилетия», однако не предполагал, что это произойдет настолько скоро, когда с момента окончания школы не прошло и полугода. О чем они только думают, ведь идет война! Впрочем, что ожидать от гриффиндорцев? И, конечно же, журналисты, которым за последнее время изрядно поднадоело писать о подвигах Пожирателей смерти, не упускают возможности порадовать своих читателей этой потрясающей новостью. (Впрочем, писаки вечно переворачивают все с ног на голову — каждый раз, читая очередной репортаж с «беспристрастным изложением фактов», непосредственные участники событий не могут удержаться от смеха).

Только ему совсем не весело, когда он читает статью в газете смакующую подробности биографии будущих супругов. Статья пестрит тошнотворными красивостями и сентиментальными оборотами. Называть Ее «прелестной лилией Гриффиндора»! Что за нелепое выражение! Разве оно хоть отчасти может передать, какой Она ангел? В статье пишут, что свадьба состоится весной в присутствии только родителей и ближайших друзей новобрачных, а шафером жениха будет Сириус Блэк. Ниже следуют краткие заявления многочисленных друзей и знакомых, главным образом рассыпающихся в поздравлениях и добрых пожеланиях. Он с отвращением вчитывается в эти пожелания, а потом комкает газету в руках и отбрасывает ее прочь. Ее глаза улыбаются с колдографии, занимающей половину страницы. Она глядит в камеру, сияя от искренней любви и счастья. Вся — нежность, вся — восторг. Он понимает, что это — конец для него, конец всем надеждам, которые он в глубине своего сознания продолжал питать все это время. Понимает, и все же не может противиться Ее чарам. Ему отлично известны строгие нравы Ее родителей и их любовь к дочери, так что вполне можно предположить, что Она еще живет в родном доме. То, что он собирается сделать — на редкость глупая авантюра, но он не способен поступить иначе…

Подходя к знакомому крыльцу, он набрасывает на себя Маскирующие чары, сливаясь со свежевыкрашенной стеной дома и осторожно заглядывает в окно. Она сидит в гостиной вместе со своими родителями, возле целой горы распечатанных конвертов и коробочек — по всей видимости, с подарками и поздравительными письмами в честь помолвки. Лица у всех троих праздничные и веселые, они берут в руки то один, то другой конверт или коробку. В мгновение ока он создает из воздуха белоснежную лилию. Вокруг стебля обернута записка, содержащая всего одно слово. Единственное слово, которое ему с таким трудом удалось заставить себя написать. То самое, которое он хотел, но не мог произнести с момента их первой встречи. Рука у него дрожала и ей трудно будет узнать почерк… Он осторожно стучит в дверь, кладет цветок с запиской на крыльцо и снова скрывается под чарами, наблюдая, как Она открывает дверь, удивленно озирается вокруг, а потом, наклонившись, замечает лилию. С легким удивлением, она поднимает цветок и разворачивает записку. Вдруг черты Ее проясняются, Она улыбается застенчиво и нежно, потом, целуя, прижимает подарок к груди. Увы, он стоит достаточно близко от Нее, чтобы прочесть по Ее губам имя. «Джеймс»… Он падает закрывает лицо руками…

ЛОВЕЦ. Всякий раз, отправляясь с другими Пожирателями смерти на задание, где предположительно они будут иметь дело с членами Ордена Феникса, он умоляет Мерлина лишь об одном — чтобы не столкнуться с тем, кого еще недавно страстно желал разорвать на части собственными руками. О, как бы ему хотелось отомстить ненавистному Поттеру за все! Если б только Она не так любила этого самодовольного болвана! И если бы Ее счастье не было ему дороже собственной жизни и души, дороже мечты о мести. Он боялся встречи с Поттером потому, что знал: как бы ни сжигала его ненависть, он не сможет причинить гриффиндорцу ни малейшего вреда. Никогда он не поднимет руку на этого человека, пока Ей хочется быть близ него. В тот час, когда Поттер станет Ей безразличен, он с наслаждением вырвет сердце из его груди и будет пить его кровь! Но до тех пор, он скорее даст разрезать себя на куски, но не тронет и волоска на его голове! Правда до сих пор он пребывал в уверенности, что отлично сможет удовлетворить свою мстительность, просто не мешая своим соратникам прикончить Поттера, коль уж не может убить его сам. Только вот судьба не упустила случая в очередной раз жестоко подшутить над ним.

Карательный отряд наткнулся на кучку сумасшедших из Ордена в лесу, неподалеку от магловской деревни, где пряталась намеченная жертва. Преимущество в численности было на их стороне: он и еще двое Пожирателей смерти из ближнего круга, плюс несколько «вольнонаемных» под Империусом и парочка «сочувствующих» оборотней из свиты Грейбека. А с Поттером было всего трое незнакомых волшебников. Судя по навыкам боя, они являлись аврорами, которых завербовал Дамблдор. Он сражался, стараясь держаться вдалеке от лохматого придурка, чтоб тот случайно его не опознал. Их оттеснили к лесу, но тут один из оборотней, развернулся и кинул заклятье в спину Поттера, увлеченно изощрявшегося в дуэльном искусстве с двумя противниками сразу. Самодовольный болван упал на землю, но внимание его соратников отвлекали другие Пожиратели смерти. Втроем они окружили Поттера, который выглядел несколько взволнованным. Один из волшебников поднял палочку и уже начал произносить: «Кру…», но он успел вмешаться. Четыре Оглушающих заклятия — и все четверо валяются у его ног без чувств. Две секунды, чтобы изменить память придурка — теперь тот будет уверен, что сам оглушил двух своих противников. Третьего придется убить — эти жалкие твари — «пушечное мясо», никто не станет о них жалеть, а уж меньше всего Темный Лорд…

Он оттаскивает бесчувственного врага и труп наемника к опушке леса, где все еще продолжается сражение. Затем обрушивается на ближайшего к нему врага, делая вид, будто сражался с ним все это время. Тут позади них внезапно возникают еще с десяток человек. Поняв, что силы неравны, он вместе с теми, кто еще на ногах аппарирует за подмогой, ничуть не заботясь об оставшихся. Уже исчезая в пространстве, он мысленно составляет отчет для Темного Лорда, хотя думает вовсе не о наказании, которое ждет их всех, за то, что они угодили в засаду. Сегодня он спас не мерзавца Поттера — он спас радость в ярко-зеленых глазах…

ЛУНА. В спальне, которую отвел ему Люциус в Малфой-мэноре, окна такие большие, что лежа на постели, он может видеть парк за окном и лунный диск, повисший между ветвями деревьев. Бледный свет проникает сквозь неплотно задернутую тяжелую штору и падает на темный паркет. Он не спит. Сегодня был не лучший день. В его роли в утренней стычке с Орденом не усомнился никто. Непревзойденное мастерство окклюмента помогло ему скрыть свои настоящие мысли, когда Темный Лорд проник в его разум. За провал операции его никто не винил — предусмотреть появление еще одной группы врагов было нельзя, да и с другой стороны жертву они все равно выследят и достанут в другой день, а потерь было не так уж много — какие-то шавки не в счет. И все же в профилактических целях всех «наградили» Круциатусом, чтоб в другой раз были предусмотрительней. Ему досталось сильнее всего, хотя он-то был виноват меньше других. По принципу: кто умнее, с того и спросу больше.

Но не отголоски боли во всем теле не дают ему уснуть. Мешают некстати нахлынувшие мысли о Ней. Он все время повторял себе, что помог гриффиндорскому идиоту лишь в качестве оплаты того долга, когда на пятом курсе тот помешал ему попасть на ужин к оборотню. Да и то — он лишь не позволил применить к нему Круциатус. Палочка оставалась в руках у его врага и Поттер имел неплохие шансы сам справиться с этими дилетантами, так что на спасение жизни это не тянет.

Нет, конечно, долг жизни для волшебников, увы, не просто слова. Если один маг спасает жизнь другому — между ними образуется особая связь, которую не разорвать просто так. Поэтому вполне возможно, что в будущем ему придется-таки каким-то образом полноценно «расплатиться» со школьным недругом. Но уж точно не сегодня! И плевать, что лунный свет, пробивающийся сквозь штору, все время напоминает ему о той самой ночи. Никакая связь с Поттером не истребит в нем ненависти к бывшему ловцу гриффиндорской сборной.

К тому же самовлюбленный кретин думал тогда не столько о нем, сколько о своих дружках. Вот и он сделал то, что сделал не ради самого Поттера, а лишь ради Нее. Если б не Она — нет такой силы, которая заставила бы его пошевелить для мерзавца хоть пальцем, невзирая на все «долги» на свете. Но Ей он никогда сознательно не причинит страданий. Довольно и того, что он уже натворил и за что, как он прекрасно понимает, Она никогда не простит его… Год назад он все на свете отдал бы за Ее прощенье, но что в этом толку теперь? Все равно сам он не простит себя до конца жизни…

В ответ на такую мысль он горько усмехается в темноте спальни. Он Пожиратель смерти, он находится в доме Малфоя, он не может заснуть от боли, потому что ему не удалось с первого раза выполнить приказ Темного Лорда. Это — жестокая реальность, а лунный луч на полу возле его постели — иллюзия, которая рассеется, чуть только начнет светлеть. Так не глупо ли ему надеяться на прощенье? И все же, вглядываясь в серебристую полоску света, он снова вспоминает Ее безмерную доброту и милосердие…

ЛЮБОВЬ. Память — худшая из пыток, какую несчастная страсть уготовила своим жертвам. С ней и впрямь не страшны никакие дементоры, ведь худшее, что могут сделать эти твари — отнять ее. Если б только знать, что смерть — и в самом деле настоящий конец, то это сильно помогло бы избавиться от страха перед нею. Не очень-то приятно признаваться в собственной трусости, однако лгать в данном случае бессмысленно. Может статься, именно эта трусость, которую он ошибочно принимает за голос разума и побуждает его взять себя в руки, забыть, одуматься. Нужно жить…

Нужно жить, хотя жизнь без Нее ничего для него не значит. Жить, хотя Она давным-давно позабыла о его существовании. Жить и знать, что Она будет счастлива, что Ей нет и не может быть дела до его терзаний. Зачем Ей знать о них? Она должна быть радостной, спокойной и счастливой, ведь она создана для добра и света.

И он пойдет дальше твердым шагом, ибо у него нет иного выбора. Он сделает жестокость средством своего выживания, постоянно созерцая чужие муки, он привыкнет к ним и сделается безразличным к горю других людей. Ни с кем он не повторит той глупости, которую совершил ради Нее. Он никого он не подпустит к себе достаточно близко, чтобы можно было заглянуть под маску, а уж поднимать ее вряд ли кому захочется. Он сумеет вызвать у всех, кто его окружает ненависть и презрение к себе, тогда будет легче свыкнуться с мыслью о Ее ненависти и презрении. Он исцелит свою душу! Он не позволит себе сломаться.

Неважно сколько раз он кричал про себя, что не может больше терпеть эту боль. Не хочет! Не умеет! Не собирается! Не обязан! Неважно сколько раз задавал себе вопрос: зачем все это. Должен. Придется. Будет Неважно, что он по-прежнему останется Ее врагом, что любой из бывших школьных знакомых или соратников по Ордену, любой из поддерживающих Дамблдора министерских работников, любой магл, живущий в их городке или Годриковой Лощине, ближе и дороже для Ее сердца, чем тот, кого она когда-то звала своим лучшим другом. Откуда же ей знать, что врагом иногда быть гораздо легче, что самая жгучая ненависть все же лучше снисходительной жалости? Как бы тяжело ему ни было в разлуке с Нею, если бы он был возле Нее, то не вынес бы таких страданий.

Если же когда-нибудь ему суждено все же встретиться с Ней (судьба порою поворачивается по-разному), он будет играть свою роль до последнего. Он уже доказал, что его трудно превзойти в умении притворяться, лгать, прятать свои настоящие мысли и чувства. Сам Темный Лорд впечатлился его талантом к обману и даже решил использовать его в качестве шпиона. Даже самому всемогущему Дамблдору будет нелегко раскусить бывшего студента, на которого он обращал столь мало внимания. Лишь Ей одной у него всегда плохо получалось говорить неправду. Все же, пока он вдали от Нее, ему совершенно нечего опасаться.

Да, он, увы, не властен над своими снами, в которых Она неизменно является ему. Он не властен над сердцем, где царит Ее образ. Он не властен над своей памятью, над словами, которые неизменно пробуждают в нем то, что ему так хочется забыть навечно: картины из прошлого, ощущения, воспоминания. Все, что заставляет его признать: всю свою жизнь он будет любить Ее. Каждое из этих слов хранит сокровища его сердца. Да, он не властен ни над любовью, ни над собой, но почему-то радуется собственному бессилию…

ЛАНЬ. В последнее время Темный Лорд доволен действиями своих подчиненных и на каждом собрании повторяет, что скоро они будут у цели. Он с почтительным вниманием вслушивается в эти слова, но они мало для него значат. У него нет цели — он лишь часть могущественной силы, которая через какое-то время должна прийти к своей победе. Он сам хотел этого, сам избрал свою участь и теперь ему некого винить. Это и есть то, что повелитель зовет «единством». Всех их, Пожирателей Смерти — его, Люциуса, Беллатрикс, и даже иностранцев Долохова и Каркаров, объединяет Черная метка. Знак, символ, средство связи. Последняя функция явно удобней, чем в Ордене, где часто используют для связи Патронусов…

Раз или два он видел собственными глазами, как серебристая Лань, которую он узнал бы где угодно, влетала в окно какого-нибудь дома. Тогда он вздрагивал, словно от укола, пронзенный вновь вспыхнувшей мыслью о Ней. Одно время ему казалось, что он почти забыл Ее — ведь они не виделись уже почти два года — срок, за который, казалось бы, любая болезненная привязанность могла быть преодолена. Могла бы… И вот всего лишь один вид Ее Патронуса снова пробуждает в его душе то, от чего он так старался уйти.

Сам он, наверное, не сможет вызвать Патронуса, даже если очень захочет. Как и большинство его соратников. На самом деле это глупо — считать, что им нет нужды защищаться от дементоров. Во всяком случае, те, кто в последнее время имел глупость попасться-таки в руки авроров и очутиться в Азкабане уж точно не согласятся с этим. Он-то на этот счет не беспокоится — не просто же так он носит на шее крошечный флакончик на тонком черном шнурке. Избежать унижения тюремного заключения не столь уж непосильная задача, как могло бы показаться. Нужно только преодолеть свой страх, а ведь именно страх и усиливают дементоры, именно страху и противодействует Патронус. И в самом деле: может ли быть более надежное средство от страха, чем воспоминания о пережитом счастье? Только вот, что делать, если эти воспоминания причиняют еще худшую боль…

Нет, он давно смирился с судьбой, давно похоронил свою прошлую жизнь. Жизнь, в которой была Она. Вступая в ряды сторонников Темного Лорда, он надеялся, что сможет расквитаться с Ней, он горел желанием отомстить. Его постигло разочарование. Да, он стал Ее врагом, он отделил себя от Нее всеми возможными преградами, он не помешал Ей стать женой своего злейшего врага — и все равно Она одержала над ним верх. Ведь Она с легкостью изгнала его из своей жизни, а он никак не может изгнать Ее из своего сердца и мыслей. Хотя, видит Мерлин, невозможно было больше стараться сделать это, чем он…

Конечно, кроме Нее в нем — Темном маге, убийце, бездушном монстре, наверное, не осталось уже совсем ничего доброго и светлого. Потому он больше и не способен сотворить самое светлое заклинание из всех существующих — заклинание, что так легко дается Ей. А ведь когда-то он сам учил Ее этому…

А вообще, все правильно… Он недостоин, ни Ее, ни Патронуса, связанного с Нею. Он недостоин света и недостоин счастья — он прекрасно это знает. И все же ему невыносимо, до боли хочется еще хотя бы раз взглянуть в глаза своего Патронуса… В Ее глаза…

ЛЕТО. Именно в летние каникулы, когда из-за жары даже война немного затихает, замедляет темп, он может найти, наконец, время, чтобы заняться одним делом. Ему давным-давно следовало бы избавиться от всех вещественных доказательств Ее существования в его жизни. Возможно, как раз эти мелочи и мешают ему раз и навсегда позабыть о Ней. И если их не будет — как знать — может исцеление пройдет скорее?

Он спускается по лестнице, держа в руках покрытую толстым слоем пыли засаленную коробку, вытащенную из-под кровати в его старой спальне, где все осталось также как было при жизни родителей. Собственно, в доме вообще ничего не изменилось — он остался таким же мрачным, темным и словно бы нежилым. Низкие потолки гостиной, которые теперь подпираются несколькими рядами книжных полок, делают комнату еще более похожей на палату для душевнобольных или на тюремную камеру. Впрочем, ему все равно. Он кладет коробку на потертый диван и, открыв, начинает перебирать то, от чего ему предстоит избавиться...

Салфетка. Белая тонкая льняная салфетка для летнего пикника. В нее была завернута еда, которую Она ему таскала из дому. Сначала он противился: не хотелось признаваться, что редкий день ему удается поесть досыта, но Она впихивала в него принесенные лакомства, не обращая внимания на протесты. А салфетку он сохранил: сложил в карман и унес. Она, конечно, ничего не заметила — для Нее это была только салфетка, ему же она стала сокровищем.

Несколько коротких писем, которые он от Нее получил. Почему-то Она редко ему писала, предпочитая говорить все, что хотела при встрече. Дважды Она летом уезжала с родителями заграницу — тогда Ее письма становились немного длиннее — притом, что он строчил Ей объемнейшие послания едва ли не каждый день.

Засохшая веточка жасмина из того букета, который Она однажды нарвала во время их прогулки по опушке Запретного Леса возле Хогвартса. Это было в конце четвертого курса. Букет вскоре завял, но он сохранил одну из веток — ведь жасмин всегда напоминал ему запах Ее духов…

Шелковая лента. Она не любила заплетать косы — Ее волосы были слишком густы для этого. Единственный раз, когда родители заставили Ее это сделать — перед визитом какой-то дальней родственницы — ужасно консервативной особы, которая должна была увидеть примерную школьницу, а не юную ведьму невообразимой красоты. Сразу после отъезда гостьи, Она прибежала в рощу, чтобы пожаловаться ему на скучнейший в Ее жизни вечер. Он помнит, с какой досадой сорвала Она с себя ненавистные ленты и в сердцах швырнула одну из них в траву. Он подобрал и хотел возвратить Ей, но забыл и вспомнил об этом только дома. Так эта полоска выцветшей ткани заняла свое место среди его реликвий…

Теперь он должен избавиться от всего этого хлама… Да, должен. Лучше всего сжечь. Совсем. Дотла, чтоб и пепла не осталось! Он решительно складывает вещицы обратно в коробку и направляет на нее палочку, хочет произнести заклинание, но… что-то мешает ему сделать это. Ну, же — уговаривает он себя — уничтожь их… Тщетно. Он понимает, что никогда, даже под страхом смерти не согласится расстаться с «мусором», собранным в старой коробке. И будь у него даже столько сейфов, набитых золотом, сколько у Люциуса или мерзкого Поттера — все равно у него никогда не будет ничего дороже этой коробки, дороже этих сокровищ, каждое из которых — Она. В каждом из них — то или другое лето, когда Она была возле него…

ЛИЛИЯ. Великий Мерлин, как же он ненавидит светские мероприятия! Особенно разного рода вечеринки и приемы. В школе его воротило с души от устраиваемых деканом Слагхорном вечеринок «для избранных». Все праздничные торжества в Хогвартсе он игнорировал, предпочитая с пользой провести время в библиотеке. Вот с официальными приглашениями друзей-аристократов приходилось считаться — потому что очень часто балы или званые обеды в доме того или иного чисткровного волшебника становились местом, где можно было без помех обсудить все, что касалось деятельности Пожирателей Смерти. Однако он старался не подвергать себя таким испытаниям чаще необходимого. Но в этот раз отвертеться не удалось…

Сегодняшний бал Малфоев по случаю дня рождения Нарциссы лишь слегка уступает свадебному. Если б не его почти дружеские отношения с виновницей торжества, никто не заставил бы его терять время. Но она так настойчиво просила его в этот раз непременно прийти, что он не смог отказать. Если б только он знал, что его ждет!

Зал украшен розами и лилиями — любимыми цветами хозяйки. Сама она сегодня просто обворожительна. Впрочем, все женщины выглядят на редкость великолепно. Он скользит равнодушным взглядом по роскошным нарядам красавиц и делает еще глоток вина…

В этот момент он видит именинницу. Она направляется в его сторону, ведя под руку красивую молодую женщину в длинной светло-голубой мантии, к которой приколота лилия… Ростом и сложением спутница Нарциссы так напоминает Ее, что он на мгновение прикрывает глаза, боясь поверить в невозможное…Сердце бешено вздрагивает в груди, но тут Нарцисса и незнакомка с лилией приближаются к нему. Его взору предстает очаровательное лицо, волосы, оттенка немного напоминающего Ее локоны… Нарцисса представляет гостью, как свою дальнюю родственницу из Франции, та, окинув его взглядом, на мгновение кривится, но тут же улыбается ему самой обворожительной из своих улыбок. Ярость поднимается в его душе. Как смеет эта вульгарная кукла походить на Нее! Как смеет прикалывать к своей мантии лилию, словно насмехаясь над муками его сердца!

Он почти не слышит мелодичного журчания французской речи у себя над ухом. Выдавив из себя несколько вежливых фраз, он буквально удирает из зала, пока собеседница не опомнилась. Вечер безнадежно испорчен. Он буквально вырывает свою дорожную мантию из рук эльфа в вестибюле. Хлопок аппарации — и он уже возле своего дома. Сегодня ему точно не удастся поработать — остаток ночи пройдет в компании бутылки вина. Правда, он ведь почти не пьет! Он не ожидал, что такая малость, как лилия на мантии очередной красавицы, которая по чьей-то просьбе согласилась разделить его общество, может настолько выбить из колеи! Ну почему он не может стать, наконец, равнодушным к ней? Почему не может заставить кровь не бросаться ему в лицо, а пульс не учащаться в несколько раз, стоит только чему-то напомнить о лилиях, о Ее имени? Почему ему не вырвать из сердца любовь, как вырывают цветы из земли? Почему одна лилия так глубоко пустила корни в его сердце?

ЛОВЕЦ. Вчера в «Пророке» появился некролог, извещающий всех о смерти родителей Поттера. Разумеется, он не испытал ни малейшего сочувствия к врагу — только подумал о том, как на Нее подействовала смерть свекра и свекрови. Он ничуть не сомневался, что Она сейчас пытается утешить любимого мужа, как может — она поступала так всегда. Она — воплощенное милосердие и доброта, ее нежная сострадательная душа способна утешить кого угодно в любой утрате. Поттер должен быть счастлив, что рядом с ним сейчас жена. Мало кому в тяжелые времена дается иметь поддержку такого ангела…

Будто нарочно, память услужливо подбрасывает сцену смерти его матери: как он прижимал к лицу холодную руку, прося прощения за то, что не ее последние шесть лет он любил больше всего на свете. Как в одиночестве стоял у могилы и кощунственно думал о Ней. Как сидел в пустом темном доме, дрожа от холода и медленно осознавая свое ставшее абсолютным одиночество. Чего бы он не отдал, лишь бы тогда Она была с ним…

Ему пришлось пройти через тот ужас одному. Он стал гораздо сильнее, чем прежде. А вместе с тем окончательно разучился сочувствовать чужому несчастью.

Будь Она тогда возле него — Ее умение принимать беду другого, как собственную, помогло бы ему сейчас понять чувства Поттера и найти в себе хоть каплю жалости к счастливому сопернику. А так, он может только с ледяным равнодушием снова и снова перечитывать некролог — все равно горе ненавистного гриффиндорца кажется просто ничтожным в сравнении со счастьем быть с Нею. Обнимать Ее, прижать к себе, сжимать Ее руку, пытаясь через пожатие выразить благодарность за то облегчение, какое Она приносит одним лишь своим присутствием.

Отныне он, наверное, всегда будет испытывать то же самое при виде страданий других людей. Он справился со своей болью сам, а если они не могут — значит, они просто слишком слабы. А жалеть слабых — слишком большая роскошь в том мире, где он живет. В том мире, где нет Ее…

Трудно поверить, что любовь к Ней может сделать, его жестоким, но теперь он убедился и в этом. Пожалуй, жестокость — лучшее, что могло дать ему безответное чувство. Поистине позавидовать можно тем, кто, пройдя через подобное, обретает настоящую жестокость. Не иметь сердца — самый надежный способ обезопасить себя от сердечных ран.

Благодаря некрологу, он может взять реванш, злорадствуя над душевной болью гриффиндорского ловца, как когда-то тот наслаждался его унижением. Но это обманчивое впечатление. Джеймс Поттер снова оказался удачливее его. У Джеймса Поттера, как всегда, есть за что благодарить судьбу — ведь он может жить ради Нее…

ЛУНА. С недавних пор он опять начал любить лунные ночи. При свете луны особенно хорошо работается, правда, когда не спишь несколько суток подряд, силы все же начинают изменять. Повелитель не так давно приказал ему найти способ приблизиться к Дамблдору, войти к нему в доверие. В принципе это понятно: будучи рядом намного легче шпионить за ним, чем издалека. Возможно, если бы ему удалось получить работу в Хогвартсе… Идея эта не привела его в восторг, но он пообещал повелителю найти случай… А пока случая не представилось — заработка от частных заказов на зелья хватает, чтобы сводить концы с концами.

Он приобрел уже известность в определенном кругу — во всяком случае, клиенты знают его, как одного из самых одаренных специалистов в Британии. Самые знаменитые специалисты отдают должное его мастерству. Он больше уже не мучается угрызеньями совести по поводу того, как именно клиенты используют его зелья. В конце-концов, если он не даст им того, что они хотят — найдут кого-нибудь другого. А вот он в этом случае останется без средств к существованию. Но все это никак не объясняет, почему ему так нравится работать по ночам, особенно когда луна светит в узкое грязное окно. Как тогда, миллион лет назад на младших курсах, когда он тайком сбегал из замка, чтобы в одиночестве подумать о Ней… Он насмешливо называл такие прогулки «вытьем на луну», нарочно давая своему пристрастию презрительное имя, чтобы скорее от него отделаться. А последний год с лунным светом для него долго связывалось для него невыносимое ощущение стыда…

В одну из ночей он поддался на уговоры Люциуса и братьев Лестрейнджей, позволив им показать ему «одно потрясающее место, где можно неплохо расслабиться. И как раз в твоем вкусе». Считающийся фешенебельным и модным притон в Уэльсе его и в самом деле потряс. Настолько странного места ему еще не приходилось видеть. Мало того, что он носил название «Лунный свет», внутренний дизайн тоже был выдержан в серебристо-белых тонах, что, судя по всему, должно было псоздавать атмосферу невинности и добродетели, а на самом деле производило впечатление пошлой насмешки над ними.

Сервис, конечно, был и впрямь на высшем уровне — здесь подавали дорогие вина, играла тихая и нежная музыка, а девушки были одеты в длинные серебристые, белоснежные или слегка голубоватые одеяния… Многие из них могли бы поспорить своей красотой с вейлами. И все-таки, если б его спутники не торчали все время рядом и не подливали ему бокал за бокалом, он сбежал бы оттуда в первую же минуту. Грязь, замаскированная под чистоту — терпеть такое было выше его сил. Но, видимо, в тот вечер в его голове слишком настойчиво крутились мысли о Ней, или же девицы все-таки что-то подсыпали ему в вино… Дальнейшие события он помнит очень смутно, зато четко знает, что никогда в жизни не чувствовал большего отвращения к себе, чем на следующее утро.

И ведь он был лишен даже удовольствия высказать притащившим его в «Лунный свет» друзьям все, что думает о них! Они встретили его дружескими шутками и приветственным похлопыванием по плечам. Не говорить же было о своих бесплодных дурацких чувствах к Ней, о глупой верности, которую они заставили его нарушить… Он просто не встречался с ними после этого неделю — не мог их видеть. И еще дольше не мог смотреть на лунный свет…

ЛЮБОВЬ. Он не раз уже задумывался о том, почему же с ним так? Почему для того, чтобы возникла любовь ему было достаточно только взгляда, а избавиться от нее настолько трудно? Ему всегда трудно было смириться с тем, что существуют вещи, которые он не может контролировать. Первой из таких вещей была любовь к Ней…

Отчего его так огорчает невозможность вызвать Патронуса. Ведь сторонникам Темного Лорда и впрямь ни к чему это заклинание. Все Пожиратели Смерти прекрасно обходятся без призрачных воплощений счастья. Им ведь не нужно защищаться от дементоров — естественных своих союзников. Так почему же он никак не может, как все другие, навсегда забыть о том, что вообще знал такое заклинание? Зачем ему серебряная Лань с Ее глазами? Однако он чувствует себя пустым без нее… Что за непонятная сила помешала ему сжечь мусор, столько лет бережно хранимый в старой картонной коробке, мусор, ценный лишь тем, что бесконечно бередит незаживающую рану в его душе? Однако он прячет проклятую коробку от чужих глаз, как прячут самое дорогое. Не может он избавиться окончательно от Ее незримого присутствия в его доме и в его сердце?

Даже лучший по всеобщему мнению способ забыть не оправдал себя. Ни благожелательные усилия Нарциссы все еще изредка пытающейся сблизить его с какой-нибудь женщиной, ни изысканные «развлечения» на манер достославного «Лунного света», ни оргии, вдохновленные изощренной фантазией Темного Лорда. «Черт, да не сошелся же на Ней свет клином!» — часто повторяет он себе самому. Есть ведь и другие…

О, эта извечная фраза, которую наверняка приходилось слышать каждому, кто пережил несчастную влюбленность. Среди сочувствующих всегда находится тот, кто скажет что-нибудь в этом роде. И, разумеется, из самых благих побуждений. Непонятно: неужто они и в самом деле воображают, будто таким способом можно вылечить от любви? Есть и другие, куда более достойные по крови и главное, куда менее недоступные… Интересно: а что же у них приготовлено на случай, если вдруг для тебя нет никого другого? Если в целом свете существует лишь один-единственный человек? Как для него, например…

Ему ведь тоже стараются показать, как много он теряет. Он и сам знает, что если бы захотел, то мог бы насладиться еще многими удовольствиями, в которых сейчас отказывает себе добровольно. Только к чему они ему? Что бы ни заставляли его делать его соратники, его враги и сам повелитель — к любви это не будет иметь ни малейшего отношения. Как ни трудно признаться, но бывают минуты, когда он даже рад, что Она не с ним, потому что ни единой капли мерзости и грязи не должно Ее коснуться. Ни малейшей тени не может упасть на Ее образ. Может быть, он уже окончательно погряз в пучине зла и порока, но его любовь к Ней осталась чистой. Чистой, как лепесток лилии, как лунный свет, как заклинание Патронуса. Как нежные слова и мелодичные звуки, хранящие его тайну…

ЛАНЬ. — Expecto Patronum!

Мог ли он думать, что эти драгоценные слова вернутся к нему в минуту, когда вся его жизнь опять полетит под откос? А ведь он самонадеянно полагал, что раз и навсегда оградил себя от новых ударов беспощадной судьбы. И вдруг она поразила его прямо в спину! Сколько раз проклинал он день и час, в который услыхал то проклятое пророчество. До сих пор вся кровь леденеет от ужаса, охватившего его при известии, что передав бессвязные слова полусумасшедшей колдуньи, он занес меч над Ее головой. Он, который с радостью отдал бы за Нее жизнь, подверг Ее смертельной опасности! Это звучало невероятно, дико, слишком ужасно, чтобы быть правдой. Все дальнейшее было словно в жуткой тяжелой грезе — разговор с Темным Лордом — вот когда пригодились ему блестящие навыки окклюменции; снисходительное обещание повелителя и глаза, полные таким чудовищным равнодушием, что он едва не отшатнулся. Поразительно, как с одного взгляда можно мгновенно разочароваться в человеке, бывшем прежде твоим кумиром. Мерлин знает, как ему удалось дожить до конца того длинного дня, ничем не обнаружив своего отвращения и ненависти. Ночью он ходил из угла в угол по комнате в своем убогом доме и перед ним вставала простая ясная и неумолимая истина: он больше не верит Темному Лорду, не может полагаться на чужие обещания там, где на кону стоит Ее жизнь. Это он навлек на Нее беду, а значит он и должен спасти Ее любой ценой. И помочь в этом может только один-единственный человек…

Разве что в самых ужасных ночных кошмарах мог он представить себя склонившимся у ног Дамблдора, молящим о милости. Раскрыть перед врагом самые сокровенные тайники своей души, смиренно выслушивать полные презрения упреки — да он скорее умер бы десять раз, чем согласился на это. Но ради Нее... Пока он стоял там, на холме и гадал, убедит ли его письмо руководителя Ордена Феникса прийти на встречу, сердце его колотилось от страха так, как никогда в жизни. То был страх не за себя, а за Нее. Маглорожденную, бывшую гриффиндорку, активную участницу Ордена, жену его злейшего врага, мать ребенка, которому назначено уничтожить Темного Лорда, женщину, оттолкнувшую его, не ответившую на его чувства. За рыжеволосого ангела, чьим Патронусом была серебряная Лань… Он знал: что бы ни потребовал от него директор Хогвартса — он согласится на все, не колеблясь. Ничто не может быть слишком высокой платой за Ее жизнь. Даже спасение Ее мужа и сына...

На холме ему с трудом далась та просьба спрятать их всех. Слишком сильна еще была ненависть, владевшая им. Зато потом, оставшись в одиночестве на пустынной холодной вершине, он осознал, что готов сделать все, чтоб спасти и их тоже. Потому что любит Ее больше жизни. Ни разу за все время, что знает Ее, он не понимал этого так ясно, как в тот миг, когда впервые за два с половиной года вновь произнес заветные слова и перед ним снова возникло чарующее видение. Любуясь им, он видел, что на этот раз его Лань пришла к нему, желая помочь признать собственные заблуждения, направить его душу к раскаянию и очищению. И, ловя дрожащими пальцами белый призрак, он чувствовал, как по его щекам струями текут слезы. Он раскается, он будет бороться со злом, шпионить за теми, кого недавно называл друзьями, он станет спасать всех, кого может. Он сделает все, что угодно, лишь бы снова не потерять серебристой Лани, воплощающей его любовь к Ней. Любовь которая все это время жила в глубине его сердца. И будет жить там, пока бьется пульс под тонкой кожей на его запястье, чуть выше того места, где горит Черная Метка, навсегда лишившаяся власти над ним...

ЛЕТО. У него было правило — никогда не думать о лете зимой или поздней осенью, когда прошлое лето уже позади, а до следующего еще далеко. Он считал, что это только расслабляет и заставляет предаваться пустым мечтам и воспоминаниям, мешает заниматься делом. Однако теперь ему до смерти хочется наплевать на все свои прежние правила, в том числе и на это…

Безудержное желание увидеть Ее охватило его сразу же после беседы с Дамблдором на холме, но он боялся признаться в нем даже себе самому. Ему было известно, что чета Поттеров с недавно родившимся сыном живет сейчас в Годриковой Лощине, в доме, где родился и вырос его счастливый соперник. Само название деревни уже не могло не возбуждать неприязнь в слизеринце, да и он признавал справедливость доводов Дамблдора, отговаривавшего его от рискованной затеи. И все же не мог противиться зову сердца…

Проходя по улицам, по обе стороны которых приветливо светились окна уютных домов, веселые витрины деревенских магазинчиков, разноцветные витражи маленькой церкви, он дивился, как не похоже все здесь на строгие унылые кварталы Манчестера, где он встретил Ее в один из летних дней больше десяти лет назад…

Впрочем, было и сходство. Например, домик, мимо которого он прошел только что, надежно прикрытый Маскирующими Чарами, был точь-в-точь как тот дом, возле которого он стоял тогда. В тот день небо было также покрыто тучами, но он предпочитал промокнуть, чем возвращаться домой к пьяному отцу и плачущей матери. Как вдруг услышал частый стук по камням мостовой, по таким же камням, как те, которые сейчас лежали под его ногами. Она была в светлом платьице с широкими зелеными полосками по подолу и манжетам. Подошвы Ее нарядных туфелек уже начинали сбиваться, хотя башмачки явно купили еще совсем недавно, а на одной из тонких коленок красовалась совсем свежая ссадина с запекшейся кровью. В тот жаркий летний день для него в один миг перевернулась вселенная. Перевернулась потрескавшаяся от зноя земля под его ногами и летнее небо, готовящееся вот-вот разразиться грозой, перевернулось все внутри него. И когда все пришло в норму, он долго удивлялся, почему же никто другой, судя по всему, не заметил неожиданного катаклизма. Он физически ощутил, как мир перевернулся, а все вели себя так, словно ничего не случилось.

Также точно шел он тогда по дороге, будто сомнамбула до самых дверей Ее дома. Также стоял под дождем, глядя, как стекают капли по блестящей только что выкрашенной двери. Коттедж, где жили Поттеры немного похож на дом Ее семьи там, в их родном городе. Зачем он пришел, ведь, скорее всего Она не выйдет сегодня из дома... И все же судьба смилостивилась над ним. Дверь отворилась, и она скользнула на мокрое крыльцо. Материнство ничуть не повредило Ее красоте — Она показалась ему самим солнцем, внезапно осветившим промозглый осенний вечер. Длинные рыжие волосы падали Ей на лицо, зеленые глаза глядели настороженно и серьезно. Она сошла с крыльца, оглянулась вокруг и аппарировала с легким хлопком. Несколько минут он стоит, впивая взглядом место, где она исчезла, потом тоже аппарирует. Ему нечего больше тут делать. Он видел Ее всего пару секунд, но даже на смертном одре он сможет воспроизвести Ее образ до малейших черточек, с такой же точностью как образ девочки, навсегда оставшейся в том далеком лете…

ЛИЛИЯ. «Посмотрите на полевые лилии, как они растут? Не трудятся, ни прядут…». Когда-то давно Она показала ему эти слова в Евангелии. Она читала эту книгу с детства вместе с сестрой и родителями и, как ни поразительно, верила всему, что там написано. Напрасно он уверял Ее, что это просто ерунда, которую только маглы могут принимать всерьез. Часто раскрывала Она перед ним эту книгу и читала вслух те места, которые особенно нравились Ей, а потом спрашивала, что он думает об этом.

Фраза про лилии сначала не понравилась ему — он не любил праздности. Тех, кому все доставалось просто так, без труда, подарком судьбы он презирал, потому что сам всегда работал много и упорно. Он был уверен, что лишь успех, достигнутый с помощью таланта, настойчивости и усердия достоин уважения. Конечно же, он не мог понять, что в тех словах так восхитило Ее. Она попыталась объяснить ему смысл, но объяснения не доходили до его сердца. Они тогда чуть не поссорились — слава Мерлину, ему хватило ума признать Ее правоту. Она согласилась простить его, однако с тех пор больше не читала с ним Евангелия.

Удивительно, насколько кстати те слова о лилиях пришлись сейчас, когда он не знал, что делать дальше, где найти ответ, как распутать этот клубок, выйти из лабиринта, в который он сам себя загнал. Быть может, именно вспомнив Ее любимую фразу из Евангелия, решился он переступить порог церкви. Он чувствует, что это необходимо ему, это часть его раскаяния. Только так сможет он освободиться от зла, которого столько видел и совершил за последние годы. Узнать свое настоящее предназначение, после того, как пять лет назад так страшно ошибся в выборе…Тут, под темными высокими сводами его окружает только красота и умиротворение — как раз то, что больше всего нужно ему сейчас. Именно здесь он оказывается способным понять — сердцем, а не умом, то, что Она имела в виду в их споре о том евангельском отрывке. Не все определяется пользой для дела. Есть на свете вещи, добиться которых тебе не помогут усердие, старания и труд. Потому что их не добиваются — они даруются свыше, и в этом нет ничего зазорного. Наоборот — только так и должно быть, иначе во всем этом вообще не было бы никакого смысла.

Полевые лилии… Они созданы для красоты и мира. Как и Она. Встреча с Нею озарила всю его жизнь, наполнила его душу миром и красотой, вместе с тем причинив самые сильные страдания в его жизни. Он пытался избавиться от этих страданий, избавиться от всего, что дала ему любовь к Ней, причем имел даже глупость думать какое-то время, будто ему это удалось. На самом же деле он только обманывал себя самого. Его любовь к Ней похожа на полевые лилии — она существует лишь потому, что ее даровало ему провидение. Ему не нужно ничего делать для того, чтобы эта любовь жила, а вот убить его чувство ничто не в силах. Вопреки всему, что их разделяло и продолжает разделять, он готов ради Нее на все. Ради Нее он уже совершил поступок, изменивший для него все. Ему пришлось заключить союз с теми, кого он прежде считал врагами и сделаться врагом тем, кто, как он теперь осознал, никогда не был друзьями для него. Теперь же, как сказал всезнающий Дамблдор, он должен ради Нее сделать не менее трудное дело — примириться с собою самим.

ЛОВЕЦ. Ненависть. Еще совсем недавно он думал, что никогда и никого не будет ненавидеть сильнее, чем Джеймса Поттера. Казалось, что ненависть к гриффиндорской квиддичной звезде, члену Ордена Феникса и, главное, Ее избраннику вряд ли сможет пересилить ненависть к кому-либо еще. Теперь он убедился, что ошибся снова. Нет, он ненавидит своего соперника по-прежнему, только еще больше ненавидит двух человек — Темного Лорда и себя самого…

Нельзя сказать, что те обвинения в равнодушии к участи Ее мужа и ребенка полностью несправедливы. Если б Она могла быть счастлива без них, он, возможно, и впрямь не задумался бы, что с ними будет. И нет смысла говорить о его долге жизни перед этим самодовольным позером. Ведь тот ничуть не изменился со школьных времен — не далее как несколько дней назад ему рассказывали, как в компании со своим закадычным дружком Блэком он умудрился ввязаться в стычку с несколькими противниками — так и осталось неясным, были то действительно Пожиратели смерти из числа не слишком близких повелителю, или просто кто-то «работал» под них. Так или иначе — два любителя приключений долго обменивались с преследователями заклинаниями, а потом, кажется, подняли в воздух магловский автомобиль, сбили кого-то из них и удрали на своих метлах. И это в то время, когда на семью Поттеров идет охота! Просто поразительное безрассудство!

Порой у него чешутся руки самому встретиться с лохматым идиотом и напомнить тому о клятве, данной у алтаря. Защищать и беречь Ее. Всегда. До конца дней своих. Но он знает, что это невозможно, он не имеет права раскрывать себя никому, потому что Ее жизнь зависит от этого. Связи с Дамблдором вполне вписываются в план, ведь Темный Лорд приказал ему найти способ подобраться поближе к директору. А вот встреча с потенциальной жертвой едва ли вызовет у повелителя сочувствие. И хотя ему наплевать на собственную жизнь куда больше чем Поттеру, рисковать Ею он не станет.

Противнее всего то, что сейчас его душит еще более жгучая зависть к Джеймсу Поттеру. Не к его богатству, красоте, беззаботности, верным друзьям, а к тому, что у проклятого гриффиндорца есть право беспокоиться о Ней открыто, не скрываясь. Не притворяться, не призывать на помощь все свои силы и знания, лишь бы не выдать себя. Не бояться, что кто-нибудь вдруг догадается какой бесконечный трепет он испытывает каждую секунду... Конечно, ему нет равных в искусстве контролировать свои мысли и чувства. Он умеет воздвигать в сознании стены во много раз тоньше самой тонкой паутины, но куда более прочные, чем любой алмаз. Даже сам Темный Лорд ни разу не заподозрил самого факта их наличия. И все же никогда еще ему не было так тяжело.

О, нет, он не жалуется, ни в коем случае. Ради Нее он выдержит что угодно. Да, он не супруг Ее, не возлюбленный, даже не Ее друг, хоть и был им когда-то. И в отличие от Джеймса Поттера, он не может находиться с Ней рядом, не может сам охранять Ее днем и ночью, не может говорить Ей о том, как Она ему дорога. Но у него тоже есть одно-единственное право, которого никто на свете не властен отнять: отдать жизнь во имя любви к Ней.

ЛУНА. Недавно ему пришлось наведаться в Хогвартс, чтобы повидаться с Дамблдором. Ведь директор, как это ни странно, довольно редко покидает школу. По правде сказать, возвращение в замок — место, где он провел долгих семь лет, единственное место, ставшее для него единственным настоящим домом взволновало его. Снова нахлынули воспоминания школьных лет. Как нарочно стояла одна из тех ясных лунных ночей, которые в былое время он так любил. Белые лучи, пробивающиеся сквозь ветви деревьев, рябь лунной дорожки на поверхности озера, диск, повисший среди облаков прямо над верхушкой Астрономической Башни… Мерлин всемогущий, как же это все было смешно и наивно... А ведь он расстался с этими стенами не так уж давно. Меньше трех лет прошло с тех пор, как он в последний раз смотрел из окна спальни на луну, думая о Ней. Он совсем забыл, что ему только двадцать лет, настолько старым и умудренным опытом ощущает себя. Впрочем, за короткое время он успел испытать столько, что хватит, пожалуй, на целую жизнь.

Возвращаясь от директора, он едва не поддался искушению спуститься в подземелья, увидеть гостиную, где провел столько ночей над книгами в бледном лунном свете, льющемся из зачарованного окна, заставляя себя не врисовывать в схемы по астрономии или трансфигурации Ее силуэт. Спальню, где после их роковой ссоры зажимал в зубах уголок наволочки, сдерживая рвавшиеся наружу рыдания. Кабинет зельеварения, где они с Ней так часто вместе работали над какой-нибудь его новой идеей или просто над домашним заданием. Но трезвый разум, как всегда пришел на помощь, подсказывая, что чем меньше людей заметят этот ночной визит, тем будет лучше для него. А значит и для Нее тоже.

Когда он вышел из дверей замка, луна скрылась за тучами и в его голове снова возникла неизвестно откуда поэтическая ассоциация: вот таким же образом тьма покрыла и его самого, когда он выбрал сторону Темного Лорда. А потом тучи начали рассеиваться и луна снова залила весь его мир волшебным серебристым светом, так живо напомнившим о Ней. Впрочем, тут, в Хогвартсе все о Ней напоминает слишком ярко и живо. На что бы ни упал его взгляд. Ведь Она — это чистота и нежность лунного сияния, отвергающего всякую тьму. Шпион Ордена Феникса…Зато теперь они сражаются на одной стороне, хотя надежды, что она когда-нибудь узнает об этом почти никакой.

Здесь они были ближе друг другу, чем в любом ином месте. Хогвартс был для них обоих нечто большее, чем просто школа. Может поэтому так хочется вернуться сюда? Впрочем, Темный Лорд не раз упоминал что ему не следует исключать для себя такую возможность. Правда, сам он никогда не думал об этом всерьез. И все же он очень хотел бы сюда вернуться. Вернуться, чтобы снова испытать все то, что он чувствовал в детстве, когда верил еще, что Она… Он привычно останавливает абсолютно неуместные проявления эмоций. В его положении недопустима излишняя сентиментальность — он получил уже достаточно подобных уроков в прошлом. Ошибки совершают все, но повторяют их, бесспорно, только круглые дураки. Он еще раз провожает взглядом матово-белый шар луны, снова появившийся из облаков и громаду замка. Семь лет. Семь трудных, горьких, но самых счастливых лет. Семь лет, которые он провел рядом с Ней…

ЛЮБОВЬ. За последние два с половиной года он не мог пожаловаться на скуку и однообразие жизни — события сменялись как узоры в калейдоскопе. И только одно оставалось неизменным — его любовь. Искать себе оправдания — занятие, которое всегда претило ему. Собственная совесть — самый беспощадный судья. Он был преданным последователем монстра, он служил злу, он оставлял за собой страдания, боль и кровь, он, пусть и ненамеренно, но сделал Ее семью мишенью Темного Лорда. Ему не нужны проповеди Дамблдора для того, чтобы понять глубину своей вины перед Ней. Вины, которую ему не искупить никогда и ничем.

И все же все это время он любил Ее, любил даже сильнее, чем сам предполагал. Любовь повернула его от края пропасти, не дала ему превратиться в преступника, заставила переосмыслить свою жизнь. Иначе разве смог бы Пожиратель Смерти обнажить сердце перед руководителем Ордена Феникса, разве отказался бы от всего, во что так истово верил? Разве мог он отшвырнуть все: мечты, амбиции, славу, знания и тайны магии, ради одной лишь возможности знать, что Она в безопасности.

Конечно же, Ее есть кому защитить и кроме него. У Нее есть Дамблдор — Ее учитель и руководитель Ордена, самый великий маг не только в Британии, но и в целом мире. У Нее есть много верных друзей, на которых она может положиться в любой беде. Наконец, у Нее есть Джеймс Поттер, обязанный оберегать Ее больше, чем кто бы то ни было. Их тревога и забота о Ней понятны и естественны. А кто он? Всего-навсего, бывший друг детства, с которым она рассталась на пятом курсе, который оскорбил Ее, который так виноват перед Ней, что уже не надеется заслужить Ее прощение… Да ему и не нужно прощения, он хочет только отвратить от Нее опасность. Он не связан с Ней никакими узами, у него нет перед Ней никаких обязательств, он не обещал Ей любить Ее до конца своих дней. Его любви ни к чему обещания, они не могут сделать ее крепче, чем есть. Нужно было тронуться умом, чтобы вообразить, будто можно забыть дождливое лето их встречи, цветок на Ее ладони, мокрое крыльцо, луну над древними башнями Хогвартса, серебристые струйки дыма, вылетавшие из волшебной палочки — первые неудачные попытки вызвать Патронус.

Хогвартс… Школа для него стала настоящим домом, которого он никогда не имел. Если он все-таки когда-нибудь вернется туда — он вернется к колыбели своей любви к Ней. Туда, где она расцвела, распустилась, как расцветают полевые лилии, о которых Она читала ему давным-давно в незапамятные времена... Мерлин ведает, что произойдет с ним дальше. Судьба его отныне в руках единственного человека, которому он открылся. Парадокс: он думал, что никто из ныне живущих никогда не узнает того, что он не говорил даже Ей. Однако ему в очередной раз не оставили выбора. Да и есть ли он? Любовь не выбирает и не дает выбора, тем она прекрасна и тем страшна одновременно. Повесть его любви развернула новую чистую страницу, но сохранила свои вечные слова, что были на всех предыдущих листах. Ни один провидец в мире не предскажет ему, много ли еще остается страниц до конца этой повести. Зато без всяких пророчеств он знает, что кончится она вместе с жизнью.

ЛАНЬ. Если душа мертва, то зачем жить телу? Как может он помыслить о том, чтобы остаться в живых, когда Ее больше нет. И не будет уже никогда и нигде. Она умерла… Навсегда… Значит и его самого тоже больше нет. Он умер вместе с Ней в ту страшную ночь. В ушах его все еще звучит холодный голос Дамблдора снова вырвавший его из мрака безумия и безысходного отчаяния, иначе он убил бы себя. Директор предложил цель, которой он мог бы посвятить себя теперь, когда его мир разлетелся вдребезги, когда он потерял ВСЕ. Ее сын. Единственное, что осталось после Нее на земле…

Но здесь старый мудрец все же ошибается. Она по-прежнему жива в нем, в его Патронусе — серебряной Лани. Ведь эта лань — Она, его любимая, единственная для него на земле. Он знал это, метаясь по развалинам коттеджа, в то время как разум его отказывался поверить, что все его усилия были напрасны — Ее погубило предательство и он не смог этого предотвратить. Знал, с криком боли вырываясь из рук авроров, которые, как всегда, оказались на месте происшествия позже всех. Знал, судорожно цепляясь взглядом за высокую фигуру Дамблдора, назвавшего его своим агентом и заявившего, что «до суда берет на себя ответственность за него».

Следующие дни представляли собой один сплошной водоворот человеческих лиц. В первый раз он радовался присутствию возле себя большого количества людей. Потому что если бы его оставили одного хотя бы на минуту, он мог бы не выдержать, даже невзирая на долг перед Ней…

Он плохо помнил, что и как говорил и делал во время суда, да и позже. Лица членов Визенгамота, свидетелей, зрителей расплывались в одно сплошное пятно. Он не видел никого — серебристая лань с Ее глазами стояла перед ним. Иногда лань исчезала, а на ее месте возникала Она сама, такая же реальная, как если б была из плоти и крови. И он недоумевал: как могут все эти люди говорить, будто Она мертва — вот же Она, прямо перед ним, прекрасная и нежная, как всегда, Ее зеленые глаза смотрят на него с печальным укором. Тогда он мысленно со слезами умолял Ее о прощении, клялся, что не хотел причинить Ей зла, потому что любит Ее всем сердцем с самого детства, с тех пор, как увидел впервые. Он говорил столь страстно, что если б произнес это вслух, то его бы наверняка признали безумным. Но в следующее мгновение он вновь возвращался к действительности, с ужасом понимая, что все это только иллюзии. Она мертва. Мертва и только он в этом виноват. Он убил Ее и ничего уже не поправишь.

Услышав почти единогласный вердикт «невиновен», он был до крайности возмущен. Как они могут? Он же убийца, он убил Ее, он заслуживает смертной казни! Он собрался уже громко заявить об этом, как вдруг лань сделала шаг прямо к нему. Обожаемые глаза очутились в дюйме от его лица, и он понял: Она появилась здесь не свидетельствовать против него, а объяснить, что он должен жить дальше. Жить, чтобы окончательно сокрушить Ее убийцу и тем искупить свое пособничество ему. Жить, чтобы защитить Ее сына, ради которого Она отдала свою жизнь, чтобы гибель Ее не стала напрасной. И он сделает это. Сделает, зная, что Она никогда не умрет. Она будет жить вечно в своем сыне, в памяти всех, кто Ее знал, и в его любви, о которой Ей так и не суждено было узнать.

ЛЕТО. Все лето перед роковой осенью его терзало предчувствие беды. Он просто не находил себе места. Удивительно, как его не разоблачили, ведь по его представлениям волнение и страх, сжигавший его изнутри, не могли не отразиться внешне. К счастью встречи с Дамблдором стали чаще, ведь он получил приказание сделать так, чтобы директор предложил ему должность преподавателя в Хогвартсе, на что давно рассчитывал Темный Лорд. Ходят слухи, будто тот когда-то сам пытался добиться этой чести, однако потерпел неудачу, причем до сих пор злится за это на старика. Он-то никогда не имел ни малейшего желания вдалбливать в головы тупиц-студентов знания, которых им все равно не постигнуть. Тем не менее, все лето он периодически являлся в Хогвартс сообщить очередные сведения, важные для воплощения планов старого хитреца. Пока чертов интриган не заявил, что он плохо выглядит, и не порекомендовал «немного развеяться и отдохнуть за границей». А спустя два дня то же предложил ему и Темный Лорд… Сама мысль о том, чтобы покинуть Британию сейчас, когда над Ней нависла угроза представлялась ему кощунственной. Но когда он начал отказываться, повелитель проявил такую странную настойчивость, что продолжать упорствовать было бы весьма опасно. Он имел очень точное чутье на подобные «проверки». Чувствовалось, что никакие его доводы не будут на этот раз приняты во внимание. Ничего не оставалось делать, как смириться с неизбежным. Так он очутился на юге Франции в компании приставленных к нему любителей «красивой жизни». Но очень быстро обнаружил, что не способен находиться среди беззаботно развлекающихся людей, в то время как сердце изнывает от предчувствия чего-то непоправимого. Три недели на Ривьере под действием одурманивающих настоек — весьма необычный опыт для любого волшебника.

Конечно, его спутники думали, что он работает. Что еще они могли думать. Он слыл «аскетом» — пил очень мало, причем почти никогда не напивался, не устраивал оргий. К тому же все знали его резкий неприятный характер. Естественно, его нежелание участвовать в общем веселье никому не показалось странным и его сочли за лучшее оставить в покое. Накачиваясь зельями, он пытался таким образом помешать себе бросить все и ринуться обратно в Англию, туда, где Она еще спокойно наслаждалась солнечными летними днями, ничуть не думая о нем. В своем наркотическом бреду он видел только Ее одну, а потом просыпался совершенно разбитый. В общем, «отпуск» любезно предоставленный обоими начальниками можно было бы с полным правом назвать худшим периодом в его жизни, если б не то, что последовало за ним…

По возвращении в Англию предчувствие дурного стало нарастать. Это было похоже на то, как в жаркий летний день в горячем воздухе висит тяжелое ощущение грозы, которая вот-вот должна разразиться. На все попытки привлечь внимание к своим ощущениям он получал от Дамблдора щедрые порции успокоительных уверений. Он и сам не понимал, что его гложет — ведь все, что можно было сделать для Ее безопасности было уже сделано. Он и в самом деле сделал все, что мог, но этого оказалось слишком мало…

ЛИЛИЯ. Наверное, ни разу еще на маленьком кладбище в Годриковой Лощине не собиралось столько волшебников сразу. Все они пришли сюда проститься с Поттерами. Множество фигур в черном мелькают перед его глазами, подходя по одному к свежему надгробию, где отныне покоится вся радость и счастье мира. Он прячется неподалеку на всякий случай прикрыв себя чарами, чтобы не быть замеченным не только маглами, но и теми, кто пришел попрощаться с Ней.

Среди пришедших он узнает знакомые лица. Бледный и подавленный Люпин, чета Уизли, Лонгботтомы, Дингл, Джонс… Все они объединены общим горем и могут хотя бы найти поддержку друг в друге. Его же наказание таково, что он не может даже открыто поклониться Ее могиле. Он не может, как они, упасть на колени и излить свое горе в слезах. Он не может спрятать лицо на чьей-нибудь груди или сжать чью-то ладонь, разделить с кем-то груз своей боли. Он вынужден стоять в стороне, один, как отверженный, не имея права приблизиться к тем, кто любил Ее при жизни. Каждый кладет на могилу цветы — их столько, что почти вся плита скрылась под ними. Он видит охапки роз, огромные венки из хризантем, орхидей, но лилии там нет ни одной.

Только в сумерках последние из печальных друзей аппарируют с кладбища. Убедившись, что остался совершенно один, он осторожно выходит из своего укрытия. Он падает ничком на землю, прижимаясь губами к мокрой земле, навсегда скрывшей Ее от него, покрывает жаркими поцелуями мертвый камень и каждую букву вырезанного на нем дорогого имени. Холод на губах ощущается особенно остро по сравнению с горячими слезами, которые стекают по его лицу и падают на усыпанную цветами могилу. Невнятные признания и мольбы о прощении срываются с его уст нескончаемым потоком, он даже не замечает, что уже совсем стемнело и начал капать отвратительный мелкий осенний дождь. Ночи в ноябре уже подхватывает морозом. Пронизывающий ледяной ветер треплет длинные черные волосы вокруг его головы и раздувает полы мантии, заставляя дрожать от холода. Только разве может этот холод сравниться с тем, что сжимается кольцом у него в груди?

Еще раз осмотревшись на всякий случай, чтобы ненароком не привлечь чьего-нибудь внимания, он делает палочкой несколько коротких движений и осторожно сжимает пальцами только что созданную из воздуха белоснежную лилию. Раздвинув груды принесенных букетов, он кладет цветок на могилу, запечатлев на его почти прозрачных лепестках еще один самый нежный, страстный, но одновременно безгранично робкий и трепетный поцелуй. Первый поцелуй чистой и беззаветной любви. Тот, которым он так и не поцеловал Ее…

ЛОВЕЦ. Смерть давнего врага не вызвала в нем ни радости ни сочувствия. Он не жалеет о гибели Поттера — тот полностью заслужил ее своей беспримерной глупостью, безрассудством и излишней доверчивостью. Но разве могло это служить утешением, если вместе с собой этот глупец погубил и Ее? Да, этот герой тоже виноват в Ее смерти — его стремление верить людям на слово, его самоуверенность, его пренебрежение мерами безопасности. И хотя его собственная вина куда больше, этого своему врагу он не простит никогда.

Джеймс Поттер и в смерти остался вместе с Ней, как был возле Нее при жизни. Они жили счастливо и умерли в один день. Снова повод для зависти. Обидно, черт возьми, что даже в смерти Джеймс Поттер оказался намного удачливее его. Как всегда, гриффиндорской звезде повезло. Убивающее Заклятие — самый гуманный из всех существующих способов убийства. Уж кому-кому, а ему это отлично известно. Зеленый луч убивает мгновенно, жертва часто даже не успевает понять, что случилось. Оно не оставляет никакого следа или отметины. И никто еще не выживал после него до их — Ее и Поттера — сына. Мальчика, который выжил потому, что Она пожертвовала ради него своей жизнью.

Теперь они покоятся вместе под тем камнем, который он целовал со слезами раскаяния. Он был бы счастлив, если б мог надеяться после смерти обрести свой последний приют вблизи Ее могилы. Он был бы счастлив, если б мог надеяться уйти также легко, как Она. Но это невозможно. Рано или поздно ему придется возобновить двойную игру и тогда, если раскроют его предательство, ему, может быть, придется испытать на себе всю изобретательность воображения не только самого повелителя, но и некоторых соратников.

И все равно, как и когда бы ни назначила ему судьба умереть — в одном он не сомневается ни на секунду: он умрет ради Нее, с Ее именем и последней его мыслью будет мысль о Ней. Ему нет больше смысла пытаться состязаться с соперником — он остался жить ради Нее одной. Он для Нее был только прошлым, которое Она хотела забыть, а настоящим являлось Ее счастье с Поттером и их общие мечты, надежды на будущее. А для него все совершенно иначе. Природа создала его однолюбом. Кроме Нее у него нет и не будет никого. Ни с кем он не сможет быть счастлив, как счастлива была Она с Поттером. Все его мечты и надежды, пока они существовали, были связаны только с Ней. Теперь же он утратил их навсегда. Он не боится ничего, ведь уже отправляясь на первую свою встречу с Дамблдором, он был готов к самому худшему. В конце концов, причинить боль можно лишь его телу. Душа его и так мертва, ей все равно. Он не может жить без Нее и не живет. А значит, ему не составит никакого труда встретить смерть столь же мужественно, как сделал это его соперник. А все то время, которое у него еще осталось он употребит на то, что не смог, не решился, побоялся сделать раньше — доказать Ей свою любовь.

ЛУНА. Дамблдор все-таки предложил ему работу в Хогвартсе, объяснив, что это лучший и единственный способ уничтожить Темного Лорда, когда тот вернется и защитить Гарри Поттера, когда тому придет время идти в школу. Пока же ребенок находится под опекой родственников. Правда, он знал Ее сестру, как совершенно отвратительную особу, но кровь все же не вода. Так или иначе, директору виднее, это его забота.

Он согласился еще и потому, что работа в Хогвартсе точно будет отнимать львиную долю его времени, а ему необходимо заполнить чем-то свои часы и дни, в противном случае он просто-напросто сойдет с ума в тюрьме собственных чувств. Вдобавок будет приятно возвратиться в замок, по которому он тайно тосковал все эти годы, в его первый настоящий дом. Он снова сможет работать по ночам, при лунном сиянии, льющемся в открытое окно. Снова под его пальцами будут шелестеть страницы, залитые серебристо-белым светом… Работа — лучшее противоядие от горя. А днем уроки, проверки домашних заданий, назначение отработок, наказание провинившихся, (он не собирается давать никому спуску, пусть не ждут от него лояльности к наглым выходкам разных болванов и непроходимых тупиц, каковыми является подавляющее большинство учеников), составление контрольных и прочая рутина преподавательской деятельности займут его мысли и отвлекут от воспоминаний о Ней.

Вряд ли теперь он возобновит свои опыты, которые любил проводить в ясные лунные ночи, когда еще был студентом. Без Нее он сможет добросовестно выполнять свои обязанности, заниматься обычными повседневными делами из которых и состоит понятие «нормальной жизни». Вот только то состояние души, которое высокопарно именуется вдохновением, совершенное, таинственное и эфемерное, точно луна, уже сполна не вернется к нему. В школьные годы он с таким рвением предавался своим опытом во многом потому, что втайне мечтал, чтобы Она восхищалась и гордилась им. Позже он делал это, пытаясь Ее позабыть. Теперь же ему не нужно ни того, ни другого — Ее признания ему не получить, ведь Она умерла, а помнить Ее он будет и так. Поэтому загадочная притягательность лунного света заняла теперь свое место среди навсегда утраченных иллюзий.

И сидя за учительским столом в кабинете, где за одной с Ней партой переживал одни из самых счастливых в его жизни мгновений, он с тоскою смотрит в широкое окно, где как прежде, расстилается темная территория в обрамлении цепи гор на горизонте, с блестящей поверхностью озера и узкой полоской Запретного Леса. Подлунный мир даже не заметил Ее смерти — ничто в нем не изменилось, не исчезло, не нарушило свой привычный ход. Все осталось точно таким же, как было в те времена, когда один глупый мальчишка разговаривал с ночным светилом о своей неразделенной любви.

Того влюбленного подростка больше нет и не будет, как не будет безмолвных воззваний неизвестно к кому и надежд на свершение чуда. После того, как вся его безмерная любовь в соединении с казавшимися ему безграничными возможностями магии не смогли спасти Ее, он не верит больше в чудеса…

ЛЮБОВЬ. Любовь сильнее смерти. Дамблдор уже прожужжал ему все уши этой «утешительной» сентенцией. Эта фраза сопровождает практически все выспренние речи, которыми директор Хогвартса имеет обыкновение проповедовать окружающим доброту и терпимость. Темный Лорд, конечно, назвал бы подобные утверждения сентиментальной чушью. И порой кажется, что он был прав и все это не более, чем красивая ложь, придуманная специально для утешения слабаков. Ведь если бы любовь и впрямь была всесильна, разве страдал бы он сейчас из-за Ее смерти? Разве пришлось бы ему целовать холодный мрамор Ее надгробия и молить о прощении Ее тень? Разумеется, нет! Так стоит ли верить бредням, годным разве что для чувствительных кретинов, у которых душа нараспашку? Да он сам согласился бы с этим всего несколько месяцев назад, пока не знал, что эти слова — правда…

Разве не доказала Она сама силу настоящей любви своим самопожертвованием лишив силы величайшего из темных магов на земле и разве не благодаря Ее любви Ее сын сделался единственным за всю историю магии человеком, пережившим Убивающее Заклятие? Разве Она не была такой всегда, всю свою жизнь своим примером заставляя других людей стать лучше? И разве не ощутил он Ее влияния в полной мере на себе самом?

Ведь не что иное, как любовь к Ней изменила его, научила раскаянию, привела к искуплению. Любовь дала ему мужество продолжать жить в тот момент, когда казалось, что лучшее — это уйти вслед за Ней. И Ее смерть хотя и принесла ему полностью заслуженные муки, но все же не победила любовь. Пускай Она умерла, но он не перестал любить Ее и никогда не перестанет. Его вина в том, что он прозрел слишком поздно. Слишком поздно увидел и понял, насколько Она оказалась права. И боль, которую ему причиняет сознание этого и есть самое страшное наказание. Страшнее не мог бы придумать никакой суд. Ни на единый миг он не был достоин Ее, ни на единый миг не заслуживал Ее доверия и дружбы. Одному Дамблдору каким-то образом удалось убедить его, что именно поэтому он и должен посвятить себя той цели, ради которой Она пожертвовала своей жизнью.

Он пошел на это отнюдь не из-за мальчишки Поттера, известного теперь всем и каждому под громким титулом Мальчика-Который-Выжил, а также не ради спасения своей души и уж тем более не из-за абстрактного и безразличного ему "всего мира", который нужно во что бы то ни стало спасти от Темного Лорда, а единственно потому, что все еще любит Ее…

Мертвую, он не может забыть Ее также как не мог забыть живую. Где бы он ни был: в Британии, или за ее пределами, на маленьком деревенском кладбище или в стенах огромного тысячелетнего замка — любовь и память о Ней живет в его душе. А это, по уверениям Дамблдора, и есть самое явное свидетельство бессмертия любви. Ведь если любя Ее, он будет защищать того, кого Она любила, то мальчик получит сразу двойную силу, двойную броню, созданную любовью. Любовь порождает любовь.

Он не верит, что когда-нибудь сможет искупить свою вину перед Ней, не верит в возможность прощения, но все равно сделает все, что потребуется. Не для себя — для Нее. Потому что, какова бы ни была его любовь, она тоже неподвластна смерти. Навсегда. Навечно. Для него это не просто слова. Они столь же истины, как бессмертие настоящей любви, как ее непобедимая сила, более могущественная, чем все силы природы и не доступная никакой магии…

ЛАНЬ. Десять лет… Десять долгих лет без Нее… Срок, казалось бы, вполне достаточный, чтобы залечить любую рану, только не ту, которой терзается он. Для него за эти десять лет не изменилось почти ничего. Работа не смягчила его горе, она так и осталась неприятной повинностью, которую нужно выполнять. Хоть он и стал деканом своего факультета, преподавание отнюдь не его стезя и он всегда знал это. К тому же эти годы нисколько не изменили его привычное одиночество. Ни с коллегами, ни с учениками он так и не нашел контакта, правда, не очень-то и пытался. Язвительность, мрачность, отвратительный характер и прошлое Пожирателя Смерти не слишком способствовали симпатии окружающих, но он не испытывал ни малейшего огорчения по этому поводу. Ему наплевать, что все они думают о нем, потому что он не нуждается ни в ком, кроме Нее…

Она, как прежде, почти каждую ночь приходит к нему во сне. Но наяву он может видеть Ее лишь в своем Патронусе — серебристой лани, которая для него куда реальнее, чем большая часть окружающих его людей. Разумеется, он сделал все, чтобы никто никогда не узнал его тайну. Никогда он не использовал Патронуса, как способ связи, что очень популярно в рядах сторонников Дамблдора и особенно бывших членов Ордена Феникса. Из-за этого за его спиной часто шепчутся, что он, мол, как и все Пожиратели Смерти, просто не владеет этим заклинанием, недоступным для Темных магов. Он не обращает внимания на такие сплетни, ему все равно. Его любовь к Ней — только его достояние, его сокровище, которое он прячет от чужих глаз, стараясь, чтобы даже малейший отблеск ее не заметил никто из окружающих, тем более, что к большинству из них он не испытывает ничего, кроме презрения и неприязни.

Кто-то, возможно, назвал бы все это безумием, да и от Дамблдора он слышал не раз, что жить прошлым — неблагодарное занятие. Но на этот раз старый мудрец заблуждается. Его любовь — не прошлое. Она — его единственное настоящее и будущее, то, ради чего он еще живет в этом мире. Ведь хотя со дня Ее гибели прошло уже целых десять лет, он любит Ее также сильно, как прежде. Он знает, что она давно мертва и все-таки всякий раз, как он произносит заклинание — в мрачной ли тишине собственного кабинета или в том заветном уголке Запретного Леса, где когда-то учил Ее вызывать Патронуса (даже теперь он способен отыскать эту полянку с закрытыми глазами) — ему все время кажется, будто Она здесь, рядом с ним, живая и прекрасная, как никогда…

Каждый год в день Ее рождения, смерти и годовщину их первой встречи, он приходит к Ее могиле и терпеливо ждет возможности остаться одному. Наедине со своим неутешным горем, своей неугасимой любовью и с Ней. И когда он снова со слезами целует неумолимый мрамор, он физически, со всей ясностью ощущает, что Она слышит все мольбы и клятвы, срывающиеся с его губ. Серебряная лань да холодный могильный камень — вот все, что осталось ему от Нее. Впрочем нет, не все… Есть еще мальчик, Ее сын, которого он поклялся защищать. И он снова и снова повторяет эту клятву, данную десять лет назад. «Вы знаете, как и почему она погибла, сделайте так, чтобы это было не зря». Он не строит иллюзий — вряд ли когда-нибудь он сможет полюбить этого ребенка, но он выполнит свое обещание. Любой ценой…

ЛЕТО. В этот раз он опять едва успел заметить, как окончился учебный год и уже вот-вот начнется новый. Виной всему его приятельские отношения с семьей Малфоев. Их единственный драгоценный отпрыск поступает в Хогвартс! Такое событие должно было придать их ежегодному летнему балу особый размах. Конечно, как правило, в июне устраивалось еще два бала — дни рождения Драко и Нарциссы разделяло чуть более трех недель. Он обычно не присутствовал на всех этих нескончаемых летних праздниках — начало июня было периодом, когда на всех учителей в школе сваливалась куча работы, связанной с экзаменами. Ему, как декану факультета, тоже приходилось беспокоиться о том, как его студенты покажут себя на С.О.В. и Ж.А. Б.А. Так что думать о чем-нибудь, помимо работы, у него просто-напросто не оставалось времени. После того, как экзамены благополучно проходили, следовал еще выпускной, на котором большей части преподавательского состава волей-неволей приходилось присутствовать.

А отпуск он обычно проводил не на многолюдных сборищах в поместье Люциуса, а в уединении собственного убогого дома и изменял планы лишь тогда, когда представлялась возможность заполучить новый экземпляр для своей библиотеки. Разумеется, Нарцисса желала поручить Драко его покровительству. С трудом уговорив Люциуса отказаться от идеи отправить сына учиться заграницу, она теперь надеялась, что именно он, давний друг семьи и декан Слизерина подробно расскажет мальчику о жизни факультета, на который тот, без сомнения поступит.

Конечно, он не желал тратить на всякую ерунду драгоценное время летних каникул. К тому же ему всегда казалось, что Нарцисса слишком опекает сына, но эта женщина была прекрасной матерью и этим напоминала ему Ее. Он ведь довольно долго не мог до конца понять и принять Ее безграничной любви к своему ребенку, ради которой Она пожертвовала жизнью. Дело было в том, что сам он в детстве никогда не ощущал материнской любви.

Вспоминая собственную мать, он с высоты приобретенного жизненного опыта должен был сознаться себе, что ее трудно было назвать хорошей матерью. Впрочем, он и сам не был лучшим сыном на свете. И все же он искренне любил свою бедную мать… Странно, в последние годы он напрочь забыл дату смерти мамы, а ведь она тоже умерла летом. Просто потеряв Ее, он чувствовал боль, несравнимую по силе ни с чем другим. Перед этой катастрофой утратило смысл все и казалось невероятным, что в его жизни вообще были дорогие люди, кроме Нее одной. Только воспоминания о Ней заполняли все его мысли. Он всегда чувствовал вину перед своей матерью за то, что в один прекрасный летний день рыжеволосая девочка с зелеными глазами оттеснила, ее, мать, на второе место в сердце сына. А теперь он единственный, кто может помочь сыну этой девочки остановить Ее убийцу и отомстить за Ее смерть и смерти множества других ни в чем неповинных людей.

Он обычно с нетерпением ожидал окончания летних каникул. В первую очередь потому что работа хотя бы немного отвлекала его. Но в этот год предстоящая неминуемая встреча с Ее сыном неожиданно воскресила в его памяти собственное детство. Теперь он уверен больше, чем когда-либо, что его жизнь началась лишь в минуту встречи с Ней. Он любил Ее всегда, сколько себя помнит. И ради Нее он делает и будет делать все, что в его силах, чтобы спасти несносного мальчишку. Ради Нее и того далекого лета, когда Она вошла в его жизнь…

ЛИЛИЯ. Зеркало «Еиналеж»… Как только Дамблдор мог подумать, будто мальчишка сможет устоять перед таким соблазном? С его появлением в школе и так началось черте что. Сначала появился философский камень и трехголовая псина — питомец недоумка Хагрида. Потом Квиррелл, бывший преподаватель магловедения, стал вести себя настолько странно, что Дамблдор попросил приглядывать за ним. А вскоре на квиддичном матче кто-то пытался сбросить с метлы новый гриффиндорский самородок и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы спасти мальчишке жизнь. Он даже взялся судить следующий матч, хотя всю жизнь ненавидел эту игру. Не мог же он позволить причинить вред Ее сыну. А вот теперь это…

Он сам когда-то едва не поддался искушению зеркала. В отличие от мальчишки, он-то прекрасно знал, что этот такое, поскольку не раз читал о нем в книгах. Это было через год после их разрыва, когда он точно также шатался по Хогвартсу и случайно наткнулся на зеркало. Нужно ли говорить, что он тогда увидел в зеркале Ее — в белой одежде и с цветком лилии в руках. Такой он сам нарисовал Ее однажды и подарил Ей этот портрет на четырнадцатилетие. (В юности он неплохо рисовал, хотя никогда не придавал этому значения). Он сам не знал, почему выбрал именно такой образ — возможно, лилия казалась словно бы отражением Ее самой, Ее чистоты и нежной прелести. А может быть он хотел таким способом дать хотя бы намек на свои чувства к Ней. А может это было связано с тем, что нарисованный собственноручно портрет являлся единственным подарком, который он был в состоянии сделать Ей и ему не хотелось, чтобы он затерялся и померк на фоне тех бесчисленных дорогих и красивых вещей, что дарили ей друзья, родители и поклонники. Странно, но его подарок понравился Ей тогда больше всех других. Во всяком случае в Ее глазах он увидел благодарность и радость, какой до того не видел ни разу. В глазах же прекрасной тени, глядевшей на него из глубины волшебного зеркала, он нашел иное, еще более желанное выражение. Он мог бы поклясться, что Она смотрела на него с любовью…

С большим трудом удалось ему внушить себе, что этот нежный и ласковый взгляд — всего лишь иллюзия, плод его воображения, что никогда Она не смотрела и не посмотрит на него так. Слишком хотелось поверить…

Неудивительно, что рассказ Дамблдора о происшествии с мальчишкой настолько выбил его из колеи. Оставшись один в своем кабинете, он снова и снова вспоминал портрет, где он изобразил Ее с цветком лилии. Интересно, что Она сделала с его рисунком? Наверняка уничтожила его, как стремилась уничтожить любую память об их дружбе. Или, может быть, все-таки нет?

Раз за разом задавал он себе этот вопрос. Кончилось тем, что проверяя домашние работы студентов, он влепил «Отвратительно» шестикурснику с Хаффлпаффа, который не смог достаточно точно описать в своем сочинении все волшебные свойства и применение водяных лилий. В тот вечер он заснул прямо за письменным столом, не окончив своей работы. И впервые ему приснилась Она — не с полным презрения и упрека взором, от которого он каждую ночь просыпался в слезах и отчаянии, а такая, какой он увидел Ее в проклятом зеркале — юная и счастливая, с глазами, полными любви и с белоснежным цветком лилии в руке.

ЛОВЕЦ. Почему некоторым кажется странным, что ненависть может жить также долго, как любовь? За десять лет он остался столь же постоянным в ненависти, как и в любви. Джеймс Поттер… Все эти годы он почти не помнил о нем и даже не ощущал перед ним своей вины. Даже наоборот — винил своего соперника за Ее гибель, ведь тот был Ее мужем и, значит, обязан был сделать все, чтобы уберечь Ее от опасности. А вместо этого проявил легкомыслие и всегдашнюю самоуверенность, доверившись Блэку, однажды уже проявившему наклонности убийцы. Заносчивый самовлюбленный идиот! И таков же его сын!

Сын… Он сразу же выделил в толпе первогодок до боли знакомую черную лохматую макушку. Всем обликом мальчишка настолько напоминал его школьного врага, что на мгновение почудилось, будто он видит самого Поттера таким, каким он был в тот день, когда они впервые встретились в купе Хогвартс-экспресса. Наглец в очках и дорогой мантии не понравился ему с первого взгляда. Не потому ли, кроме всего прочего, что неосознанным чутьем он угадал в Поттере человека, которому суждено встать между ним и той, которую он имел когда-то дерзость считать своей… Знаменитый Гарри Поттер выглядел полной копией своего отца. Разумеется, он ни минуты не сомневался, что младший Поттер попадет в Гриффиндор, как его родители. И, разумеется, оказался прав. Делая вид, что занят разговором с Квирреллом, он исподтишка наблюдал за мальчишкой, сидевшим за украшенным красно-золотыми знаменами столом возле очередного отпрыска Уизли. Мальчишка разглядывал Большой Зал, столы, зачарованный потолок с таким же наивным восторгом, как рассматривала все вокруг Она, в тот день, когда в первый раз переступила порог школы рука об руку с ним.

Внезапно мальчишка обернулся к столу преподавателей и встретился с ним взглядом. Великий Мерлин, что с ним сделалось! С ненавистного лица на него взглянули ярко-зеленые глаза миндалевидной формы. Ее глаза… Никогда еще ему не было так трудно сохранить самообладание и невозмутимое выражение лица. Скользнув по лицу мальчика равнодушным взглядом, он повернулся к своему собеседнику и продолжил разговор. Хотя он вроде бы слышал от Дамблдора в ту роковую ночь, что-то такое о Ее глазах, тем более оказался ослеплен и шокирован.

Потом, на квиддичном матче, повторяя и повторяя контрзаклятие, чтобы не дать новому гриффиндорскому ловцу-самородку упасть с метлы и разбиться, он не желал думать ни о Джеймсе Поттере, ни о своем долге перед ним. Как бы там ни было, он все-таки расплатился со своим школьным врагом за спасение его жизни на пятом курсе. Он спас его сына и даже Дамблдор посчитал, что они в расчете. Ведь что бы там ни воображал себе директор Хогвартса, привыкший думать о людях гораздо лучше, чем они есть на самом деле, он согласился защищать мальчика именно ради его матери. Теперь он может продолжать выполнять клятву, данную Ей. Для Нее одной он спасает и защищает этого ребенка, ненавидя в нем своего счастливого соперника, потому что это единственное, что осталось от Нее на земле.

ЛУНА. Прогулки при луне в последнее время сделались довольно опасным развлечением. К несчастью, Ее сын тоже унаследовал от отца любовь к ночным похождениям — уже несколько раз его ловили, когда он бродил по школе. Но, по крайней мере, ему не приходит в голову выйти ночью из замка полюбоваться луной. Тем большее удивление вызвало у всех наказание, которому Макгонагалл, по приказу директора, подвергла четырех первокурсников, в том числе и сына Люциуса. Послать их в Запретный Лес с этим дубиной Хагридом и его собакой! Настоящее сумасшествие! Счастье еще, что рядом оказались кентавры.

Он сам как-то сталкивался в лесу с этими необычными существами и не сказать, чтобы встреча оставила у него приятные воспоминания. Хорошо, что сразу понял, как нужно с ними вести себя, чтобы не оскорбить. Испокон веков было известно, что они обладают тайными знаниями, недоступными людям и не делятся ими ни с кем. Для них луна, солнце, звезды и планеты были открытой книгой, которую они читали для собственного удовольствия. Предсказания их всегда вызывали у него неподдельный интерес, хотя вообще он не очень-то верил в такие вещи, как гадания, гороскопы, влияние планет на человеческую судьбу. Точнее не верил до тех пор, пока одно пророчество не разрушило весь его мир…

Судьба… Луна, точно верный спутник, сопровождала его на протяжении всей жизни — начиная с бессонных ночей в школьной спальне, наполненных мечтами о Ней, через годы его службы у Темного Лорда, когда даже среди гибельного очарования тьмы, любовь к Ней освещала его душу чистым сверкающим светом, этот свет — Ее свет — привел его к раскаянию, к новой цели, которую он осознал, благодаря Дамблдору в страшную ночь Ее смерти. Любовь и сейчас светит ему, как яркая полная луна, среди непроглядной темноты жизни. Что другое могло бы заставить его жить, потеряв всякий смысл существования? Жить, хотя мир без Нее ему ненавистен. Но именно ради спасения этого мира живет он сам и живет Ее дитя, которому назначено победить самого могущественного мага за всю историю человечества.

Как объяснил ему Дамблдор, независимые строптивые кентавры, спасая в ту ночь ребенка, верили, что выполняют волю небесных светил, помогают свершиться предначертанному судьбой. И сам мальчик тоже рано или поздно выполнит то, что сказано в проклятом пророчестве. Сказано все это было в обычной для директора завуалированной форме. Впрочем, старый мудрец любит туманные формулировки. Например, сейчас он подозревает, что директору отлично известно, что означают все странные события, которые произошли в школе за последний год. Зачем иначе он выдумал весь план с защитой философского камня? Ведь даже такому идиоту, как младший Поттер ясно, что Квиррелл только орудие, а настоящий враг неизмеримо сильнее… Но Дамблдор убежден, что Поттер непременно справится, ведь мальчика хранит сила Ее любви и самопожертвования. Директор не раз говорил ему, что в мире не существует ничего сильнее... Разве что в тот чистый, как лунное сияние свет, который когда-то назвал «лучшим, что в нем есть»…

ЛЮБОВЬ. Да, время так и не смогло нанести ни малейшего ущерба его любви. Годы жестоких мук, боли и невыносимых страданий, остались годами любви. Любви, воплощенной в Патронусе, столь же неизменном, как его чувства. Быть может, Патронусы иногда меняются, но у него не тот случай. Десять лет не смогли залечить рану его сердца, потому что эта рана неотделима от него самого. Прошло уже много лет, с тех пор, как Она умерла и с ней — он, его душа, его сердце. Все, что осталось ему — Патронус-лань, надгробие из белого мрамора и мальчик с Ее глазами, похожий как две капли воды на его заклятого врага. А еще его клятва, которую он готов исполнить ценою собственной жизни. Ревность, ненависть, глухое раздражение, испытываемое им, когда он находит в лице и поступках этого ребенка все новые и новые черты его отца, испаряются, стоит ему взглянуть в зеленые глаза. Глупые поступки мальчишки, самонадеянное стремление попусту рисковать своей жизнью, полное отсутствие того таланта и стремления к знаниям, за которое все учителя обожали Ее, приводит его в настоящее бешенство. Придираясь к нему на уроках, он в какой-то мере «отводит душу». Директор говорит, что он "видит лишь то, что хочет видеть"... Может и так, но он не знает другого способа выбить излечить мальчишку от излишнего самомения и помешать ему стать таким же, как покойный папаша. Да и к тому же, благодаря наказаниям, отработкам, снятым с Гриффиндора баллам, а также саркастическим замечаниям в свой адрес мальчишка сразу же возненавидел его со всей страстностью своей гриффиндорской натуры, что только на руку в их с Дамблдором планах.

Разумеется, Поттер никогда не узнает его тайны. Она известна только Дамблдору, а директор дал ему обещание, что никогда и никому не раскроет его секрет — тем более сыну Поттера. А ненависть мальчика для него даже удобна — никто из коллег или студентов Слизерина даже не подумает, будто он имеет какое бы то ни было отношение к защите Избранного. Тем более что Темного Лорда, когда тот вернется, обмануть будет не так-то легко.

Всякий раз, как он встречает полный ненависти и презрения взор ярко-зеленых глаз, все переворачивается у него внутри. Как не похоже это выражение на то, что видел он в волшебном зеркале иллюзий, показывающем каждому его самое заветное желание!

Когда-то он действительно желал, чтобы Она его полюбила. Он мечтал об этом, как о величайшем счастье, надеялся, верил, что чудо может случиться. Потом же, окончательно осознав мучительную неосуществимость своих желаний, он больше всего хотел «освободиться». И только ужасная катастрофа доказала, что свобода, гордость, призвание, карьера, уважение лидера, дружба соратников и прочие громкие слова, за которые он цеплялся — ничто.

Его любовь к Ней, может казаться столь же призрачной и эфемерной, как лунный свет, хотя она также вечна и неизменна, как сама луна. Столь же вечна, как цель, ради которой он до сих пор еще не покончил разом со всем. А ведь этого ему тоже так сильно хочется! Но он не имеет права подвести Ее второй раз. Он должен оберегать Ее сына, потому что только этот мальчик способен окончательно избавить мир от Темного Лорда. В день, когда это произойдет, кончится и его собственная миссия. А до тех пор он станет делать то, что должен. Какие бы жертвы не пришлось ему принести: переступить через ревность, спасать тех, кого ненавидит, терпеть презрение и недоверие, взять на свою душу грех новых смертей — наградой для него будет служить уже то, что он делает это ради Нее. Его путь не будет легким и в конце его ждет смерть — он никогда не обольщался на этот счет, зная, что рано или поздно должен будет доказать Ей свою любовь не словами, а делом.

Сын. Год второй.

ЛАНЬ. Неужели можно подумать, будто мертвые — те, кого мы любили, покинули нас навсегда? Но разве не о них вспоминаем мы в минуты самых тяжких испытаний? Во всяком случае, в его отношении это справедливо полностью. Разве не Ее призывает он в минуты волнения или тревоги, в страхе или смятении, когда всегдашнее самообладание грозит изменить ему? Его преданность Ей не знает границ — иначе стал ли бы он терпеть несносного мальчишку, который только и делает, что попадает в истории.

Взять хотя бы ту выходку с автомобилем — невозможно описать его чувства, когда Филч принес ему кипу магловских газет с сообщениями о замеченном летающем автомобиле. Подумать только: двое двенадцатилетних сопляков и машина, зачарованная Артуром Уизли! Полет из Лондона в Шотландию! Неудивительно, что он не мог найти себе места и ему не лез кусок в горло. Он неистово молился Ей, чтобы все окончилось благополучно. Наверное, в этом и заключается один из смыслов заклинания Патронуса.

Некоторое время назад между его коллегами разгорелся спор о сходстве Патронусов, как свидетельстве «родства душ». И, разумеется, Макгонагалл вспомнила о Ней и Поттере. По ее словам они были близки настолько, что понимали всегда друг-друга с полуслова, у обоих были одни и те же мысли, каждый даже на расстоянии сердцем чувствовал другого. Это было подлинное слияние, они просто не могли существовать порознь. Поэтому и Патронусы у них закономерно были парой. Лань и Олень — двое, ставшие одним существом, воплощение идеальной, счастливой взаимной любви…

Он слушал беседу Минервы с Флитвиком по этому поводу и думал о своем Патронусе, являвшемся ничем другим, как воплощением его любимой. Его любовь не была взаимной, за все время их дружбы у Нее так и не возникло более глубоких чувств к нему. А потом Она отдала свое сердце его врагу. И у него остался один его Патронус — точь-в-точь похожий, на Нее. Любовь, навсегда спаянная с его душой. Его Лань. Его возлюбленная, хотя никогда не принадлежала ему. Даже говоря про Нее «моя», он имел в виду совершенно противоположное «твой».

Парадоксально, но для него это так. Ей принадлежит его жизнь. Не Дамблдору, который спас его от тюрьмы и от самоубийства, не школе, не работе, которую он так и не смог полюбить, и уж тем более не сыну Джеймса Поттера, а Ей…

Ей, которую он искал и нашел в себе после всей истории с философским камнем, когда представил себе опасность, которой подвергались трое первокурсников, потом, после происшествия с летающей машиной и во время всех этих странных нападений, природу которых пока никому не удается объяснить. К счастью, отношения между ним и младшим Поттером нисколько не переменились, так куда легче издали наблюдать за маленьким паршивцем, не вызывая ни у кого никаких подозрений. Его тайна неизвестна никому, за исключением Дамблдора и уж конечно Поттер с его ограниченным умом никогда не узнает, что он обращается за помощью к Ней, когда его одолевают сомнения в правильности того или иного решения, или не может понять, как поступить, чтобы защитить Ее сына. В Ней черпает он ту твердость, спокойную уверенность. хладнокровие и силу духа, которая так поражает всех, кто его знает. «Родство душ»? Нет, просто Она — его маяк, звезда, которая ведет его к цели. И эта цель будет достигнута, чего бы это ни стоило. Он исполнит то, чего хотела Она. Потому что в минуты самых тяжких испытаний на помощь ему, приходит любовь — ведь у него такой же Патронус, как был у Нее.

ЛЕТО. История с философским камнем наделала много шума в Хогвартсе. Особенно после того, как его факультет впервые за семь лет лишился Кубка Школы. Несмотря на полное равнодушие к всевозможным регалиям, он гордится тем, чего под его руководством достиг факультет Слизерин. Он следит за успеваемостью и дисциплиной своих подопечных, он очень серьезно подходит к формированию состава квиддичной команды, хотя терпеть не может эту игру. Он старается знать обо всем, что происходит на факультете, быть в курсе всех настроений, чтобы иметь возможность вовремя повлиять на события, если в том возникнет нужда...

Для него самого все это имеет значение лишь постольку, поскольку важно для его студентов. Они должны видеть в нем покровителя, лидера, который всегда на их стороне. И только в этом случае станут ему подчиняться беспрекословно. Это слизеринский принцип и его еще никому из слизеринцев никогда не удавалось нарушить. Так что не странно, что когда победу вырвали у них из рук прямо на прощальном пиру, весь его факультет возненавидел Ее сына, хотя итоговые баллы Гриффиндору принес не он, а рохля и недоумок Лонгботтом. «Труднее противостоять своим друзьям!» Кажется впереди новый виток факультетской вражды…

Вражда факультетов существовала всегда, но было время, когда ему казалось, что это пустой предрассудок. И также думала Она. Оба уверяли себя, что распределение не играет роли, что они все равно сохранят свою дружбу, хоть волшебная Шляпа и разъединила их. Но уже тогда, сразу после распределения, он рассудком понимал, что все кончено. Их пути разошлись и вряд ли сойдутся опять. Лишь сердце отказывалось признать очевидное.

И все же пять лет он верил в чудо. Пять лет он игнорировал многозначительные намеки старших друзей, с самого начала недовольных этой дружбой. Она, судя по всему, тоже выслушивала о нем немало со стороны товарищей по факультету. Он не обольщался по поводу их мнения на свой счет, но ему было наплевать. Ни до кого на свете, кроме Нее ему не было дела. Быть рядом с Ней, видеть Ее, держать за руку — сравниться с этим счастьем могли разве что те часы, что он проводил за чтением книг о Темной магии и его творческие изыскания. Тогда он восхищался Темным Лордом и пределом мечтал вступить в ряды его сторонников. Она не раз пыталась убедить его, что он ошибается, но он был ослеплен. Ослеплен и преступно слеп… Да и с житейской точки зрения каждому ясно, что отношения угрюмого, мрачного, некрасивого парня, и прекрасной жизнерадостной, купающейся во всеобщем внимании девушки не могут длиться слишком долго. И все же он безрассудно надеялся, надеялся до тех пор, пока не услышал из Ее уст роковые слова…

С тех пор произошло слишком многое, но как противостояние факультетов не мешало и не мешает ему любить Ее даже еще сильнее, чем прежде, так не может она помешать ему помогать Ее сыну, каким бы гриффиндорцем до мозга костей не являлся этот мальчишка. Он предвидит, что для этого ему может понадобиться вся хитрость, какою славятся слизеринцы вместе с мужеством, которым, по всеобщему мнению обладают только гриффиндорцы. Но какое значение имеют все критерии Основателей, коль скоро их презирает любовь!

ЛИЛИЯ. Он давно уже возненавидел праздники. Все без исключения, они вызывают у него только злобу и зависть к чужой радости. У него есть только три священных даты, которые он неизменно встречает на кладбище с одними и теми же букетами лилий: день их знакомства и дни Ее рождения и смерти. Все же остальные торжества приносят одну только сердечную боль. В особенности же День Всех Влюбленных. Слова этого выскочки Локхарта пришлись прямо в раскрытую рану, пусть даже этот идиот и в мыслях этого вообразить не в состоянии…

Не раз он сердился на Дамблдора за то, что тот так и не позволил ему преподавать Защиту от Темных Искусств, к которой душа у него лежит несравненно больше, чем к зельям, хотя, говоря без ложной скромности, и в том и в другом предмете мало кто способен с ним соперничать. Тем отвратительнее для него апломб этого бездарного выскочки Локхарта, которого Дамблдор пригласил на «проклятую» должность в этом году. Если самомнение Поттера или Блэка его раздражало, то самомнение этого ничтожества выглядит столь смешно и жалко, что даже не вызывает гнева. Правда, он доставил себе удовольствие публично проучить его в «Дуэльном клубе». Но тот нисколько не изменил своему обычному поведению. И надо сказать, балаган, устроенный на День Влюбленных не больше чем ему пришелся по вкусу Ее сыну…

Он болезненно помнил маленькую изящную открытку в форме сердца в обрамлении венка из роз и лилий. Он купил эту открытку с такими предосторожностями, с какими разве что отравители покупают яды. Да и как же иначе: ведь сколько раз выказывал он презрение всем, кто принимал участие во всей этой пошлой суете, сколько раз высмеивал своих однокашников, писавших валентинки и бегающих по школе с подарками и цветами. А уж приверженность девушек ко всей этой «романтике» приводила его в настоящее бешенство. Она прекрасно знала о его отношении к этому празднику и потому никогда не требовала никаких знаков внимания в этот день. «Я и так знаю, что мы с тобой друзья. И ты это знаешь не хуже» — говорила Она. А он с преувеличенным жаром соглашался и отводил взгляд, чтобы Она не сумела прочесть по глазам его подлинные чувства.

Драко Малфой весь день в слизеринской гостиной развлекал всех изображая в красках реакцию Поттера на музыкальную валентинку, полученную от самой младшей Уизли, декламировал какие-то дурацкие стишки, смеялся над слезами и смущением последней.

Вот точно такой же ситуации и он сам страшился много лет назад с той своей единственной валентинкой, хотя тогда был старше Уизли на целых четыре года. В конечном счете, он так и не решился отдать свою открытку той, которой она была адресована. А по зрелом размышлении решил, что это вовсе ни к чему. Он любит, а настоящей любви не нужны дешевые символы, украшения и особые праздники, что непременно поймет, став старше, эта девочка, если, конечно, действительно любит Ее сына также как он любит Ее…

ЛОВЕЦ. Надо признать, мальчишка и в самом деле унаследовал талант своего отца. Новая звезда квиддича! Даже может быть еще одареннее — ведь Джеймс Поттер все же попал в сборную факультета только на втором курсе. Сборная Слизерина в этом году тоже получила приобретение в лице сына Люциуса и семи великолепных метел. Следовало бы, наверное, объяснить юному аристократу, сколь низкие и оскорбительные для фамильной чести подозрения может возбудить подобная неуместная «благотворительность». Но он никогда не вмешивается во внутренние дела факультетской команды. Нет, как декан, он делает для своих игроков все, что необходимо: бронирует поле, пишет разрешения, наблюдает за состоянием их здоровья, иногда подстраивает контрольные работы к графику тренировок, старается не обращать внимания на жалобы на них со стороны представителей других факультетов. Однако ничто не может поколебать его предубеждения против самой игры. Предубеждения, которым он обязан Джеймсу Поттеру.

Одно время Она тоже казалась равнодушной к квиддичу и ходила на эту игру исключительно из солидарности с подругами-болельщицами, половина из которых сходили с ума по Поттеру и Блэку. А он если и появлялся на стадионе, то исключительно ради того, чтобы лишний раз увидать Ее. Ему приходилось сидеть в совершенно другой части трибун и смотреть, как Она в красно-золотом секторе беседует со своими друзьями, обсуждая происходящее на поле. Ну а Поттер с удовольствием демонстрировал для Нее свои самые любимые номера. Стоило Ей появиться среди зрителей — и матч превращался в настоящее шоу высшего пилотажа. Каких только рискованных трюков не проделывал этот позер в надежде произвести на Нее впечатление. А уж после того, как Она и Поттер стали встречаться, и вовсе ни одной игры не обходилось без Ее инициалов выписанных в воздухе и воздушных поцелуев при выходе из пике.

Чтобы не видеть сцен, рвавших на части его бедное сердце, он совсем перестал ходить на матчи, посвящая все свое время чтению и подготовке к Ж.А.Б.А. Теперь же у него нет больше способа избежать неприятной обязанности. Являясь деканом факультета, он вынужден, как другие учителя, смотреть все матчи своей сборной.

В прошлый раз, это позволило ему спасти Поттера от Квиррелла, пытавшегося убить мальчика. В этом году кто-то зачаровал один из мячей так, что он гонялся только за гриффиндорским ловцом и в конце-концов сломал тому руку. В этот раз он не вмешивался, поскольку серьезного повода для беспокойства не увидел — переломы не представляют никакой трудности для школьной целительницы и в его помощи, как в более серьезных случаях нет надобности. Увы, рядом оказался Локхарт, умудрившийся превратить обычный перелом в достаточно серьезную травму. Он не жалел Поттера — мальчишка, бесспорно, унаследовал от отца не только талант, но и наглость, любовь к славе и дерзкий характер. К тому же нападения, не прекратившиеся даже со смещением Дамблдора (на этот раз Люциус зарвался), привели школу в состояние, близкое к панике. Жертв, Слава Мерлину, пока нет, но он боится даже подумать, кто стоит за покушениями. Кто бы это ни был — но если их цель — Поттер, то он сделает все, чтобы защитить мальчика от злоумышленников, как обещал Ей…

ЛУНА. В отличие от старших коллег, он нечасто появляется в факультетской гостиной. Если у студентов есть какое-то дело, они приходят к нему в кабинет и то лишь в том случае, если происходит нечто важное и старосты не могут уладить ситуацию без его участия. А вот сегодня ночью он пришел сюда сам. Причина проста и банальна: ему не спится…

В уютно обставленной гостиной никого нет. Все студенты давно уже видят десятый сон, даже старшекурсники. Гостиная залита тусклым чуть зеленоватым светом. Такое впечатление создается из-за того, что подземелья находятся прямо под озером. Огонь в камине тлеет уже совсем слабо. В одном из кресел, обитых изумрудно-зеленым бархатом, валяется книжка в серебристой обложке, похожая на роман, оставленная, вероятно, кем-то из студентов. Он небрежно поднимает книгу, губы его кривит презрительная усмешка. Книга называется: «Лунная песнь». (Ему знакомо это сочинение –оно весьма популярно, как-то раз он видел его даже в Ее руках). Сборник виршей какого-то колдуна жившего в восемнадцатом веке, посвященные его возлюбленной. Чаще всего вдохновенный рифмоплет сравнивает свою красавицу с луною. Стихи необыкновенно «романтичны», что и служит причиной их популярности…

Он перелистывает страницы, одновременно завидуя и негодуя... Его бесят авторы, которые тратят время на глупости подобного рода. И все же, даже прожив тысячу лет, он не смог бы сказать ничего подобного о Ней. Все эти реки красивых фраз, восхвалений, высокопарных признаний не смогли бы вместить и тысячной доли его любви. Какие пышные хвалы можно найти, чтобы описать Ее красоту? Какими словами рассказать о том, что он чувствовал и чувствует? Какой лунной песнью мог бы он воспеть свои страдания, тоску, муки вины и счастье служить Ей? И луна, служащая предметом столь бурных восторгов поэта — один из символов его любви. Она тоже воплощает для него Ее красоту, Ее чистую, светлую, кристально-прозрачную душу, недоступную никакому злу и тьме. С самой первой минуты он восхищался Ею беспредельно, обожал Ее, мучился ревностью, мечтал и думал о Ней, однако вряд ли смог бы выразить эти ощущения при помощи слов. Он не умеет ни писать красивые слова, ни говорить их. В его огромной всепоглощающей любви никогда не было ни малейшей романтики…

Еще раз пробежав глазами по строчкам, он с сожалением кладет книгу обратно в кресло, несмотря на то, что ему очень хочется бросить ее в камин. Серебристая обложка с ярко-голубыми буквами, четким пятном выделяющаяся на темной обивке кресла и впрямь немного напоминает луну в бескрайних просторах неба. Пожалуй, такое сравнение пришлось бы по душе автору «Лунной песни». Но он не поэт. Его любовь не претендует на восхищение романтиков, она скрыта от всех, но ничуть не менее прекрасна, чем то, что заключено в этой книжке. Ему не дано слов, зато он способен действовать. И действия: борьба с Темным Лордом, защита сына своего врага, подчинение Дамблдору могут сказать гораздо большее. Потому что все это — во имя Ее…

ЛЮБОВЬ. То, что сейчас происходит в школе, внушает ему ужасную тревогу. Если тот, кто стоит за этими нападениями добивается гибели Поттера, то им с Дамблдором приходится расчитывать на непостижимую удачу, до сих пор позволявшую мальчику выходить целым и невредимым из смертельно опасных переделок, куда он влезал по собственной глупости. Недаром директор приписывает эту удачу Ее жертве, Ее бесконечной любви, перед которой оказался бессилен сам Темный Лорд. И он, который так любит Ее, глядя на ребенка, за которого Она погибла, не может не испытывать неприязни. Вот еще одна его вина, может быть тягчайшая из всех…

Он виновен перед Ней столь во многом, что не надеется получить прощения ни у Нее, ни у себя самого. Его грешным устам не пристало произносить слово «люблю» и все же именно его повторяет он снова и снова трижды в год на маленьком кладбище в Годриковой Лощине. Это слово подсказывает ему и его Патронус-Лань. Пусть его любовь не была никогда взаимной, пусть между ними никогда не было никакого чудесного «слияния душ», он принадлежит Ей одной до самой последней своей минуты. Начиная со злосчастного решения Распределяющей Шляпы и многолетней факультетской вражды, их разделяло еще много куда более серьезных препятствий. Но все, что не убивает нас, делает нас сильнее — что и произошло с его любовью к Ней. Ее силой он пришел к Дамблдору, той же силой пережил Ее смерть, а потом согласился посвятить себя защите Гарри Поттера…

Хорошо, что отношения между ним и мальчишкой нисколько не изменились. Сокрушения директора по этому поводу производят на него ни малейшего впечатления. И так не проходит ни одного года, чтоб несносный гриффиндорец не ввязался в какую-нибудь историю. Чего стоят покушения на квиддичном стадионе, прошлогодняя авантюра с философским камнем, нынешние ужасные происшествия. Он находит Поттера столь же заносчивым, жадным до чужого внимания, дерзким и безрассудным, как покойный отец и хотел бы также возненавидеть. Только слишком сильна в нем любовь к матери мальчика. Та любовь, про которую он никогда не умел сказать словами — ни вслух, ни на бумаге. Отсюда и ненависть к всевозможным проявлениям «романтики», вроде валентинова дня, или книги что он нашел в слизеринской гостиной. Существует любовь, которую нельзя заключить в рифмованные строчки, невозможно вместить в открытку в виде сердца или музыкальное послание. Для нее нет никаких слов. Быть может, потому он и не рассказал Ей о своей любви, что не мог представить, как это вообще можно рассказать. Выразить его любовь под силу единственно Патронусу, представляющему собой ничто иное, как отражение души, да той миссии, которую он взял на себя. А больше всего — смерти. Смерти ради выполнения этой миссии, смерти за Нее, с Ее именем на устах. Ну что ж — придет время и он «скажет» Ей то, чего не успел и не смог…

ЛАНЬ. Инициатива Люпина, решившего научить мальчишку Поттера заклинанию Патронуса, была поддержана Дамблдором. Вообще эти двое очень сблизились с самого начала, хотя он лично никогда ни от кого не скрывал своего недоверия и неприязни к оборотню, чье появление в Хогвартсе принесло ему только новые проблемы и обязанности. Но, Поттер, как обычно проявил свойственную ему доверчивость — и это после всего, что произошло в прошлом году, когда он чудом снова спасся от Темного Лорда. Хотя, разумеется, при освоении такого сложного заклинания, как Патронус важно доверие к наставнику. Он прекрасно помнит, как учил Ее — и то, сколько было трудностей, неудач… Но Она верила ему, а он верил в Нее — и все получилось…

Сам он в первый раз попробовал это заклинание тоже на третьем курсе. Его никто не учил, он руководствовался сведениями, почерпнутыми из книг, старательно проштудированных им от корки до корки. Освоить технику заклинания ему удалось довольно легко, хуже обстояло дело со счастливыми воспоминаниями. До того, как узнать Ее, он считал самым счастливым воспоминание о том, как однажды, во время его болезни (ему было тогда лет восемь), мать тайком от отца поднялась в его каморку с целебным зельем. Думая, что он крепко спит, наклонилась над ним и прикоснулась холодными губами к его пылающему лбу. То была единственная ласка, какую он получил за всю жизнь.

И все же это воспоминание не годилось ему для Патронуса — ведь настоящее счастье, если оно вообще было в его жизни, связано только с Нею. Произнося заклинание, раз за разом, он устремляется мыслями к Ней. Увы, почти все воспоминания омрачены либо присутствием посторонних, либо ссорой, когда он имел несчастье вызвать Ее неудовольствие. Однако после нескольких неудачных попыток он понимает, что все это не так уж важно. Его счастье — любви к Ней. В том, что в жизни его есть Она: самое чудесное создание на земле. И стоило ему подумать об этом, как он увидел в первый раз свой Патронус — серебряную лань, невероятно похожую на Нее, потому что она и была Ею.

Уже потом, научив Ее вызывать Патронуса, он понял, почему дело у Нее так долго не шло на лад. Она боялась признаться себе в тех чувствах, что уже тогда жили в Ее сердце в образе человека, чьей «второй половинкой» Она хотела стать. Ему же вовсе не нужен был наставник. С самого начала находил свое счастье просто в том, чтобы любить Ее. Любить, несмотря ни на что, вопреки всем доводам разума, вопреки голосу самолюбия. Точно так же как он любит Ее и сейчас — той любовью, из-за которой делал и делает все, чтобы сохранить жизнь Ее сыну. Потому-то даже смерть не смогла изменить его чувства. Счастье его осталось прежним, как и его Патронус. Ради этого счастья он, как бы ни ненавидел мальчишку, не допустит, чтобы легкомыслие и безрассудство сделали напрасной Ее великую жертву…

ЛЕТО. Назначение Люпина на должность преподавателя Защиты от Темных Искусств привело его едва ли не в большую ярость, чем известие о побеге Блэка из Азкабана. Когда летом Дамблдор сообщил ему две эти «потрясающие» новости, он даже сперва подумал, что ослышался. Уверения Дамблдора, будто дементоры и авроры из Министерства непременно изловят Блэка лишь увеличили его сокровенное желание собственными руками расправиться с тем, кто предал Ее Темному Лорду. Разумеется, ему было ясно, что даже представься такая возможность — воспользоваться ею нечего и мечтать. А тут еще решение Дамблдора дать работу Люпину. Все его протесты ни к чему не привели, а это означало, что на него ложится еще одна обязанность: ежемесячно варить зелье, сохраняющее оборотню разум при трансформации. В ответ на свои попытки возразить он услышал привычный аргумент: мол, никто другой не только в Англии или в Европе, но, пожалуй, и во всем мире не способен сделать это лучше него…

Если говорить начистоту, то у него должно быть меньше оснований ненавидеть Люпина, чем любого другого из мародеров. На самом же деле малодушие всегда возмущало его куда больше, чем открытая агрессия. Прятать голову в песок, притворяясь, что ничего не видишь и не слышишь, лишь бы не потерять расположение друзей — что это, как не трусость? Даже Лонгботтом в этом отношении оказался смелее! После той истории с Гремучей Ивой, Люпин, правда, пытался мямлить нечто похожее на извинения, но при этом ничто не изменилось в его отношении ни к своим друзьям, ни к ответственности старосты факультета. Кроме того, он всегда подозревал, что оборотню известно о его отношении к Ней.

Из мародеров Люпин всегда был наиболее серьезным и рассудительным, тем, с кем Она общалась довольно охотно. На пятом курсе оба стали старостами, что сблизило их еще больше. Вероятно, Ей случалось говорить с товарищем по факультету о своей дружбе с ним. Один раз после того, как Она все рождественские каникулы отдыхала с родителями в Италии, он, увидев Ее на вокзале, беседующей с другими старостами, бросился Ей навстречу с такой быстротой, которая явно выдавала, как он тосковал по Ней эти полторы недели. Да, весьма возможно, что Люпин о чем-то догадывался. Тем менее ему хотелось снова видеть того в Хогвартсе.

Впрочем, нужно сказать, что последний тоже был удивлен, узнав, что им предстоит работать вместе. Являясь бывшим членом Ордена Феникса, оборотень, естественно, знал о его прошлом Пожирателя смерти. Но Дамблдор заявил, что верит им обоим и все оставшиеся летние дни до начала учебного года усердно пытался наладить между ними контакт. Его эти попытки ничуть не трогали: мысли были заняты побегом Блэка и тем, как уберечь Поттера от преступника. В сравнении с этим еще одно испорченное лето можно было считать просто-напросто ерундой.

Как ни странно, Люпин не сказал Поттеру ни слова о его дружбе с Ней. Причем, как он подозревает, не из деликатности, а потому, что не посчитал сей факт достойным упоминания. Можно было бы радоваться, но в глубине души чуть-чуть жаль, что никто, включая и Дамблдора никогда не поймет, как глубока его любовь…

ЛИЛИЯ. Он редко звал Ее по имени. Просто не смел… Сложно представить, как такое между близкими друзьями, но имя Ее всегда казалось святыней, как имя Бога, которое верующие не произносят всуе. В нем, как и в гордом прекрасном цветке, столько небесной божественной чистоты, что просто так прикоснуться к нему, значило бы осквернить. Даже с Дамблдором он, помнится, называл Ее по имени всего несколько раз…

Не только он находил, что Она похожа на лилию. Многочисленные друзья и подруги, в том числе мародеры и Джеймс Поттер, прозвали Ее «Цветочек». Кстати, насколько он знает, идея эта принадлежала Блэку. Хоть он находил прозвище нестерпимо банальным и пошлым — как раз в духе шавки, все же ему тоже иногда отчаянно хотелось бы звать Ее так… Она же звала его по имени совершенно свободно и просто, как всех своих друзей, даже не догадываясь, что у него сердце замирает от счастья, стоит ему услышать свое имя в Ее устах.

Кроме Нее его имя никто никогда не сокращал, даже мама называла его только полным. Уменьшительные имена всегда в его глазах являлись непростительной фамильярностью. Но Ей он не только позволял — он был счастлив, если Она так делала… Не раз он говорил себе, что это всего лишь обычное проявление дружбы с Ее стороны, что нечего воображать себе невесть что, что Она, наконец, может догадаться о чем-нибудь, увидев, что он не может удержаться от улыбки, когда она произносит его имя.

Разве что письма к Ней он осмеливался начинать с имени, те самые письма, что никогда не уставал писать в разлуке. И когда сова стучалась в узкое окно его спальни, с драгоценным свитком, исписанным рукою «Цветочка», он покрывал бесчисленными поцелуями каждый дюйм, в особенности подпись — четыре буквы Ее нежного имени…

С тех пор, как Она умерла, никто, кроме Дамблдора не слышал от него Ее имени. Да если б оно и вырвалось у него ненароком — решили бы, что речь идет о цветке, о чем-то, связанном с зельями, но уж никак не о Ней.

Если кто-то заводил о Ней разговор, он старался незаметно уйти, исчезнуть. Впрочем, он мог бы не бояться — никто никогда ничего не замечал, ведь все, кто знал об их дружбе, давно уже позабыли события двадцатилетней давности. Оборотень, который возможно, догадывался, что его дружба с девушкой-цветком могла быть чем-то большим, по крайней мере с его стороны, сейчас так занят Поттером, что подозрения наверняка изгладились из его ума. Интересно: они с Поттером говорят о Ней или только о его позере-отце и Блэке, который стал головной болью для всей магической общественности Британии? А вообще-то, ему что за дело? С момента побега предателя он часто шепчет Ее имя во сне, принося клятвы мщения, обещая, что негодяя все равно рано или поздно настигнет заслуженное наказание. «У тебя есть я и Дамблдор, — говорит он в такие минуты, — ты можешь надеяться на нас!»

ЛОВЕЦ. Квиддич. Квиддич. Квиддич. С тех пор, как Поттер играет в команде Гриффиндора, он перестал и мечтать о Кубке. Вот и в этом году гриффиндорцы выиграли все матчи. Неудивительно, учитывая, что после матча с Хаффлпаффом, в котором великий ловец лишился своей метлы, кто-то прислал ему другую, под названием «Молния». Макгонагалл и Флитвик долго проверяли метлу на самые различные заклятия, но им так и не удалось ничего обнаружить. Конечно, он потом тоже тайком проверил ее, в том числе и на скрытую Темную магию. Не мог же он допустить, чтобы с Ее сыном опять что-то произошло. Ему хватило выходки, устроенной Драко Малфоем, когда он вместе с верными приспешниками Крэббом и Гойлом переоделся в дементоров во время матча Гриффиндор-Рэйвенкло в надежде напугать Поттера. Пришлось сделать всем троим внушение, объяснив, что столь грубые выходки недостойны студентов факультета Слизерин и если у них не хватает мозгов для по-настоящему изощренной хитрости, лучше не заниматься этим вообще.

Еще страшнее вспомнить, что творилось с ним в тот момент, когда этот дерзкий мальчишка в ответ на разнос за самовольный поход в Хогсмид при отсутствии разрешения, имел наглость попрекнуть его «героическим поступком» Джеймса Поттера! Мерлин свидетель, он был в шаге от того, чтобы придушить Поттера на месте. К счастью, сверкающие гневом ярко-зеленые глаза совсем рядом с его лицом помешали ему окончательно потерять контроль над собой. Он ограничился лишь тем, что осведомил Ее сына о роли, которую сыграл в той «шутке» его отец. После этого взаимная ненависть перешла уже всякие границы… Она утверждала тогда, что он должен быть благодарен Поттеру за спасение. А то, что «шутка» Блэка едва не стоила ему жизни, словно бы для Нее не имело значения. Это его так обидело, что он не смог сдержаться и выказал ревность. Да, не следовало так говорить с Ней, но он чувствовал, что теряет Ее и желал получить подтверждения своей уже рушившейся уверенности. Знал, что Она уже не с ним и тщетно старался отдалить ужасный момент, когда нужно будет принять горькую правду. Как глупо и нелепо он себя вел… И напоминание о собственной глупости, тем более от младшего Поттера оказалось невыносимо вдвойне. Его снова спасли зеленые глаза — Ее глаза…

Наверное, Поттер решил выиграть последний матч в отместку не только всем слизеринцам, но и ему лично. Команда его факультета не смогла сделать ничего, не помогло даже использование откровенно грязных приемов. Крики болельщиков сливались в многоголосый рев. Игроки гриффиндорской сборной победили с огромной разницей в счете. После финального свистка красно-золотые трибуны ликовали так, что ему на мгновение почудилось, будто на поле снова стоит его покойный враг и горделиво улыбается в ответ на приветствия восхищенных поклонников. Он хотел отвернуться, чтобы не видеть ненавистного торжествующего лица, но не смог. Ярко-зеленые глаза светились безграничным счастьем и радостью…

ЛУНА. Присутствие в школе Люпина с каждым днем тяготит его все больше. Дело не только в необходимости варить сложное зелье. Он серьезно подозревает, что оборотень — сообщник Блэка. Кто-то же помог преступнику зимой пробраться в Гриффиндорскую Башню, а потом ускользнуть незамеченным! Все коллеги считают причиной его предубеждения историю с боггартом. Смешно! Да, он злился на «господина Лунатика», который выставил его на посмешище. Злился, потому что оборотню, да и всем остальным тоже, следовало бы молиться, чтобы рохля и тюфяк Лонгботтом никогда в своей жизни не столкнулся ни с чем более страшным, чем он. В особенности, если в тот момент с ним рядом не будет отличника, чтобы сделать за него все необходимое…

Он нарочно задал то эссе про оборотней. Должен же среди стада болванов найтись хоть кто-то, кто догадается сопоставить признаки оборотней и даты отсутствия Люпина с фазами луны. Сам он много лет назад догадался именно так. Напрасно Она считала, что им движет только злоба и чувство мести. Он мог бы посочувствовать Люпину, если б ночные развлечения мародеров не подвергали опасности жизни других людей. Ее жизнь… Он не хотел, чтобы Она доверяла Люпину, не из-за того, что тот оборотень, а потому что на такого нельзя положиться. Мягкость и кротость — это еще не все. Может он и не причинил бы никому зла намеренно, но «страусиная политика» уже не раз становилась причиной бед. Он всего лишь хотел Ее уберечь и в очередной раз совершил роковую ошибку…

Из-за Блэка, Люпина и Гарри Поттера он почти перестал спать. Вдобавок ко всему этому экзамены, да и его обычных обязанностей никто не отменял. Поэтому лунные ночи проходят для него едва ли многим спокойнее, чем для Люпина. Хорошо еще, что последние дни все несколько успокоились. Никто не вспоминает о Блэке и о дементорах, которые дежурят на территории школы. Студенты говорят только об учебе, о Кубке Школы и о предстоящей казни гиппогрифа. (Нет, Драко его положительно разочаровал — сводить счеты с неразумным животным…) Он все время думает о Ней, о Ее сыне, о человеке, который в одночасье разрушил все, что он сделал для Ее спасения. Можно ли было предположить в ту осеннюю ночь почти тринадцать лет назад, когда он, Ее враг, готов был отдать жизнь, лишь бы обеспечить Ее безопасность, кто-то из Ее ближайших друзей, один из тех, кому Она всегда так безгранично верила, кто не слышал от Нее упреков и обвинений, не видел выражения холодного презрения на прекрасном лице, предаст Ее. И вот теперь тот же самый человек предположительно пытается убить Ее сына. Он не смог, несмотря на все свои старания, предотвратить первое преступление, но второе будет предотвращено. Неужели маг его уровня не справится, если придется с узником Азкабана? Пусть говорят, будто месть — низкое чувство, он намерен насладиться ею сполна.

ЛЮБОВЬ. Любовь подсказывает ему, что и он и Ее сын и весь магический мир стоит на пороге тяжких испытаний. Побег Блэка — только первое звено в цепи. Дамблдор говорит, что им всем придется перенести еще очень многое, а старый мудрец, как правило, не ошибается. Директор уверен, что самое трудное ждет Ее сына и потому чем раньше мальчик научится владеть своей силой — тем лучше. К примеру, мальчик имел уже случай убедиться в силе заклинания Патронуса, созданного светлыми чувствами, скрытыми в глубине сердца. Он не стал спорить с директором. Уж кто-кто, а он готов ко всему, что придется принять во имя Ее. Его счастье непохоже на счастье других людей — ведь это счастье одной любви. Счастье более сильное, чем любые радостные воспоминания. То счастье, каким было и есть для него Ее похожее на цветок имя, которое он никогда не произносил и не произнесет просто так. «Проницательные» особы вроде Люпина думают, что если он не говорит о Ней, значит давно уже позабыл и самое имя Ее. И он ни в коем случае не намерен их разубеждать. Его любовь — не игрушка для глаз и языков тех, кто считает его бездушной тварью, не способной любить…

Он ненавидит Люпина, как ненавидит Блэка и всех мародеров. Неудивительно, что мальчишка Поттер — точная копия своего отца верит оборотню. Наверняка он также поверит и Блэку, если тот догадается сочинить какую-нибудь трогательную историю. А ведь доверчивость одного заносчивого болвана уже привела к Ее гибели. Но больше этого не будет. Ради любви к Ней он остановит кого угодно, даже Темного Лорда, если тот и в самом деле вернется. Возможно, придет время, когда ради любви к Ней ему придется быть намного бессердечнее и жестче, чем может себе это представить боящийся его до дрожи Лонгботтом…

Никогда у него не будет и тысячной доли той безмерной любви к людям, которую Она щедро изливала на всех. Ее любви хватало на многих, его — принадлежит только Ей, вся, без остатка. Но ради этой любви он терпит выводящее из себя поведение Ее сына, его вечные проделки в отцовском стиле, его успехи в квиддиче, уязвляющие самолюбие его студентов и подрывающие его авторитет среди коллег. Ради этой любви он готовит для Люпина сложнейшее зелье, хотя у него полно другой работы. Она была уверена, что Ее предназначение — нести другим людям добро, любовь и свет своей души. И, конечно же, верно поняла, что ему не по пути с Ней на этой дороге. На нем без счету грехов, о которых он знает. И возможно самый тяжкий в Ее глазах состоит в том, что только ради Нее он делает то, что Она делала по зову сердца…

В нем никогда не было любви к другим. Зато в нем есть любовь к Ней. Любовь, которая преодолела уже столько, что можно твердо сказать: нет ничего, что она не преодолеет. Она выше мести, мечтой о которой он живет с тех пор, как Она умерла, выше ревности и презрения к тем, кто не заслуживал Ее любви и не оправдал Ее доверия — в первую очередь к себе самому. Выше страха перед тем ужасом, который может ожидать впереди. Выше гордости и самолюбия, от которых уже остались только клочки. Выше горя и отчаяния. Излишняя самоуверенность никогда не была ему свойственна, но сейчас он твердо знает, что справится с кем и с чем угодно ради Нее, сумеет сделать то, что не под силу никому другому. Он может переоценить собственные силы, но силу его любви переоценить невозможно...

ЛАНЬ. Он знал, что рано или поздно это должно произойти. Дамблдор сказал ему об этом сразу после Ее смерти. Почему же ему стало страшно, когда на бледной коже руки начал проявляться черный знак, о котором все давно позабыли за прошедшие годы? Да, страшно, хотя Дамблдор и считает его храбрецом. Он надеялся, что суета Турнира Трех Волшебников, постоянное мельтешение вокруг целой толпы людей, всеобщее волнение из-за приезда иностранных гостей и делегаций Министерства, поиск таинственного врага, устроившего Поттеру участие в Турнире, заботы по организации Святочного Бала вытеснят из его сердца страх. Тщетно…

Сейчас, как никогда ему необходима его лань. Ведь магия Патронуса должна служить защитой от страха. И до сих пор он думал, что когда с ним Она — страх ему неведом. А сейчас он боится. Боится не старого аврора Муди, который преследует его своими подозрениями, стараясь изо всех сил уличить все равно в чем, боится не встречи со старыми друзьями и бывшим повелителем. Он боится себя самого. Боится подвести Ее и мальчишку Поттера. Боится, что не сможет достаточно убедительно притворяться перед тем, кто погасил Ее зеленые глаза, оставив ему только Патронус, которого, как известно, не бывает у черных магов.

На людях он держится совершенно хладнокровно и невозмутимо в отличие от Каркарова, который дошел уже до того, что является к нему на уроки. Он пытается успокоить этого труса до поры до времени — мало ли что тот со страху может натворить. Он спокойно повторяет, что «не видит никаких причин для беспокойства». Он отмахивается от истерик и панических настроений. А в минуты полного уединения в тиши собственного кабинета, он напрасно выкрикивает прерывающимся голосом заклинание, не находя в своей душе других чувств, кроме отвратительного страха. «Помоги мне, — задыхаясь повторяет он, — помоги мне! Я не справлюсь один, без Тебя!». Если бы только можно было избавиться от предстоящей ему задачи, сбежать без оглядки, послать ко всем чертям и Дамблдора и Поттера и Темного Лорда…

Да, вопреки всем презрительным выпадам в адрес почтенного директора Дурмстранга, его тоже несколько раз посещали подобные мысли. Только он-то прекрасно знал, что никогда этого не сделает. Не позволит Поттер, который пока благополучно проходит испытания Турнира одно за другим, демонстрируя истинно гриффиндорское благородство и даже не сознавая, какой опасности подвергается, но нет никаких оснований предполагать, что так будет продолжаться до самого финала. Не позволит серебряная лань, которая моментами чудится ему повсюду, даже при свете дня. При взгляде на нее страх отступает, как отступают и бегут без оглядки дементоры при одном появлении Патронусов. Растворяется, как растворяются они в воздухе от яркого серебристого света, видя в нем свою неизбежную гибель. Он снова собран и деловит. Он обдумывает, что и как нужно будет сказать. Он готов к неизбежной встрече с Ее убийцей, ко второй войне и к опасной работе двойного агента. Его храбрость достойна восхищения Дамблдора лишь потому, что Ее серебряная лань стоит на часах в его сердце…

ЛЕТО. Нынешнее лето стало концом спокойной жизни для всей магической общественности. Именно тогда здесь начались события, истинного смысла которых не понял, пожалуй, никто, кроме него и Дамблдора. Этим летом половина Британии была занята исключительно Чемпионатом Мира по квиддичу, причем «эпидемия» затронула даже аристократические семьи. Его абсолютно не интересовала вся эта шумиха: он ведь не только не болельщик, но и терпеть не может публичных сборищ. Естественно, что он, по своему обыкновению, предпочел собственное нищее жилище веселой компании ста тысяч человек. А о выходке Пожирателей Смерти он узнал из газет. Нельзя сказать, что он сильно беспокоился, однако при встрече с Люциусом назвал поступок в высшей степени неосторожным и опрометчивым, и предупредил, что пустая бравада иной раз может дорого обойтись. Разумеется, когда черная метка стала постепенно оживать, это несколько отрезвило старого друга. Каждый из Пожирателей Смерти задумался о своей участи, о том, как оправдаться перед повелителем, который скоро должен вернуться, в чем уже не могло быть никаких сомнений…

Для него это тоже представляло важнейший вопрос. На следующий же день после финала он вернулся в Хогвартс, чтобы обсудить с Дамблдором план действий… Теперь он вынужден был согласиться с директором в том, что им понадобятся союзники. Он знал, что ему так или иначе придется забыть о личной вражде и работать со всеми, кто может помочь защитить Ее сына. Все, кто любит этого мальчишку на одной стороне с ним, а значит, он не имеет права поддаться ненависти. Нет, он не в силах простить причиненное зло, но ради Нее готов подать руку даже тому, кого совсем недавно едва не убил собственными своими руками.

Произошедшее в конце прошлого года в Визжащей Хижине выставило его в весьма неприглядном свете. Конечно же, не следовало допускать таких вот эмоциональных вспышек. Он снова потерял контроль, увидев перед собою того, кого считал виновником Ее смерти. Думал, что наконец-то получил возможность отплатить предателю за долгие годы своих страданий, за боль, причиняемую необходимостью жить без Нее, за тоску, от которой нет лекарства, за слезы и мольбы, обращенные к Ней, которых Она никогда уже не услышит. За буквы на белоснежном мраморе, потускневшие от его поцелуев, за то, что в этом мире нет больше Ее…

Теперь же он чувствует, что вряд ли вправе винить Поттера и Блэка за ошибку, которую сделал и сам… Питер Петтигрю, по прозвищу Хвост! Действительно трудно в здравом уме заподозрить в предательстве такое откровенное ничтожество. А уж тем более предположить, что оно способно инсценировать собственную смерть, да еще и свалить всю вину на другого. Поразительное хитроумие для жалкого прихвостня мародеров! Хотя, если, как объяснял ему Дамблдор, троица мародеров была незарегистрированными анимагами, то все вполне логично. Крыса из этой твари вышла первосортная! Обиднее всего, что Она всегда считала Петтигрю «таким скромным, тихим и симпатичным». И самое ужасное, что мелкую мразь не получается даже ненавидеть. Будь предателем и в самом деле Блэк, тот был бы достоин и ненависти и мести. А к Петтигрю не получается питать ничего, кроме презрения и гадливости…

Правда, его чувства к Блэку и Люпину тоже ничуть не изменились. В конце-концов, в произошедшем виноваты безрассудство и самонадеянность одного и малодушие другого. Но они нужны Ее сыну, так что он сделает все, чтобы помочь им остаться в живых. Досадно лишь, что в день, когда он отведет от них смерть, эти двое даже не поймут, что это Она спасла их его рукою…

ЛИЛИЯ. С момента начала Турнира в Хогвартсе толчется такая пропасть народу, что замок похож на гигантский муравейник. Правда, иностранные гости живут в основном у себя — в карете или на корабле. О делегациях Шармбатона и Дурмстранга в Хогвартсе говорят много. Главные предметы осбсуждения — спортивная слава Крама и невероятная красота француженки-чемпионки. Последняя и впрямь так ослепительна, что даже некоторые из преподавателей невольно засматриваются. Кстати, имя этой девушки тоже означает «цветок»… (Не будучи таким большим полиглотом, как бывший начальник Отдела обеспечения магического правопорядка, он, тем не менее, свободно владеет французским, немецким, итальянским, а также греческим и латынью. Некоторые из самых старых магических книг написаны именно на этих языках, почему ему и пришлось изучить их).

Ему уже приходилось прежде сталкиваться с вейлами и ни разу он не встречал мужчины, способного устоять против их чар. Только на него они вообще не действовали, потому что для него существует только один прекраснейший в мире цветок. Недаром говорят, что настоящая любовь — иммунитет против всякого обольщения…

Она никогда не кичилась своей красотой, как все другие женщины. Ее совершенная душа была чужда всякого тщеславия. Восторги поклонников были Ей приятны, но Она не принимала их всерьез. Ей казалось, что они говорят комплименты просто, чтобы сделать Ей приятное. Мало того: даже в обычной женской зависти Ее невозможно было упрекнуть — красота других женщин вызывала у Нее искреннее восхищение и удовольствие, такое же, как созерцание какой-нибудь красивой вещи, картины, цветка. Она, например, вполне понимала и сочувствовала тем несчастным, кто таскался по следам Нарциссы в те два года, которые та училась вместе с ними. Ей нравилось любоваться изображениями прекрасной Ровены Рэйвенкло, которые Ей однажды показывал профессор Флитвик. А как-то, кажется на втором курсе, делая задание по истории магии, Она обнаружила в одной из книг портрет Вивиан — легендарной возлюбленной самого Мерлина. Само собой, Она в тот же вечер показала картинку ему и спросила, что он думает. Неправда ли, эта женщина похожа на пышную цветущую розу? «Мне больше нравятся лилии», — ответил он тогда. То был единственный намек, какой он смог себе позволить… Он не делал Ей комплиментов, не говорил ни слова о Ее красоте и не осмеливался восхищаться Ею открыто. Он просто не видел, не замечал никого, кроме Нее, как не замечает и сейчас.

Несмотря на это, в жизни его, увы, случались моменты, когда он оказывался заложником ситуации, в основном в период службы Темному Лорду. Порой отказаться — означало возбудить в окружающих подозрения, а порой на кону стояли интересы общего дела и невыполнение приказа грозило смертью не только ему. Бывало, что другая сторона искала выгоды — например, жадная на деньги супруга одного мелкого министерского чиновника однажды расплатилась с ним собой за одно оригинальное зелье, позволившее дискредитировать в глазах неких весьма богатых родственников ее мужа их собственного сына и таким образом сделать последнего наследником всего их состояния. В «развлечениях» своих друзей он старался не принимать участия вовсе, но раз или два их влияние вкупе с алкоголем сделало свое, как в том давнем случае с уэльским борделем.

Единственное, чем он может себя утешать — все это не имело ни малейшего отношения к любви. Он и лиц-то тех женщин не помнит. Дамблдор, когда он рассказал ему обо всем, заявил, что верность — понятие не физическое, а духовное... Что ж, если так, то его вина, быть может, чуть менее тяжка. Потому что в сердце своем он сохранил верность Ей одной. Все те истории вызывали в нем одно отвращение к себе. Его чувства и мысли оставались с Нею. Тогда и сейчас. Всегда. Он наслаждался красотой многих цветов, но только лилия пленила его навеки…

ЛОВЕЦ. Вероятно, впервые он не радуется отмене школьного первенства по квиддичу. Турнир — куда более опасное мероприятие, в особенности, когда в нем участвует Ее сын. По странной иронии судьбы среди чемпионов сразу три игрока в квиддич. Но Поттер, по крайней мере, использует свой талант. Нужно признать, что в первом задании он показал себя совсем недурно. Акцио — простое заклинание, но сама идея была не столь уж глупой.

После второго тура у него появились серьезные подозрения по поводу личности таинственного вора с самого начала года забирающегося в его личное хранилище для ингредиентов. Поттер с друзьями уже два года назад стащили у него составляющие для Оборотного зелья. Хотелось бы знать, для чего им это понадобилось на этот раз. Директор говорил, что это может быть кто-то другой, но кому еще это нужно?

Ко всему прочему, они так и не вычислили злоумышленника, подбросившего имя мальчишки в Кубок Огня, и даже не могут понять, в чем тут цель. И с исчезновением Крауча что-то весьма нечисто… Сам Дамблдор не в состоянии понять, куда девался спятивший министерский чиновник. Все находятся в смятении, вплоть до Министра магии, а мальчишка ведет себя также дерзко и нагло, как всегда. Взять хотя бы случай со статьей этой журналистки… Читая вслух ту заметку, он сделал вид, будто бы хочет таким способом проучить зарвавшихся гриффиндорцев, осмелившихся заниматься посторонними делами во время его урока.

На самом же деле причина его гнева не имела отношения к школьной дисциплине. И уж тем более его нисколько не интересовали перипетии отношений Грейнджер с ловцом болгарской сборной. Просто все эти бесчисленные статьи, о Ее сыне вызывают у него очень неприятное чувство. Его всегда раздражала всякая публичность, даже в юности, когда в нем еще жило честолюбие, которое и привело в итоге к роковым событиям, ставшим причиной Ее смерти.

Уже десять лет хранит он в тайнике среди своих бесценных сокровищ, с трудом найденную коротенькую заметку, вырезанную из одного небольшого и узконаучного журнала по зельям. Там описывался первый проект, который они разработали вместе с Нею. Ее радость от этих двух десятков газетных строк намного превосходила его сдержанную, почти равнодушную реакцию. Она была счастлива и он старался радоваться Ее радостью. В первый и последний раз его и Ее имена стояли рядом. Следующим сообщением в прессе, которое он прочел о Ней было объявление в «Пророке» о Ее помолвке с Джеймсом Поттером…

С тех пор ему ни разу не доводилось, ни слышать, ни читать, чтобы Ее имя упоминалось в отдельности от имени мужа. Поттеры. Родители Избранного. Члены Ордена Феникса. Гриффиндорцы. Любимые ученики. Дорогие друзья. Прекрасная пара. Всегда вместе, вдвоем — и на бумаге и в устах людей — Она и знаменитый гриффиндорский ловец. В жизни, в смерти и в памяти всех, кто Ее знал. Но только не в его. Для него Она всегда с ним — как в тех двадцати строчках. Говоря о Ней, он всегда называет Ее только девичьей фамилией, будучи не в силах соединить Ее обожаемое имя с ненавистным именем своего врага.

Ему не дано быть возле Нее ни в жизни, ни в смерти. Он не может надеяться, что его имя когда-нибудь каким бы то ни было образом свяжется с Ее, что хоть кто-нибудь упомянет их рядом. В одной лишь крошечной газетной вырезке, которую он сожжет перед своей смертью, они навсегда останутся вместе. Вдвоем. Он и Она…

ЛУНА. Чем ближе последний тур злосчастного Турнира, тем большая тревога охватывает его и директора. Ее ребенок и Ее убийца должны встретиться и исполнить сказанное в пророчестве, которое на свою беду он когда-то услышал. И судя по всему, это произойдет очень скоро. Он тщательно обдумал все до последнего слова, что должен будет сказать, чтобы снова завоевать доверие Темного Лорда. Не ради себя — ради Нее и ради мальчика. Но тревожные мысли не покидают его…

В последнее время он часто одалживает у Дамблдора Омут Памяти — любимое изобретение старого волшебника. Глядя, как кружатся в глубоком сосуде голубовато-серебристые завихрения воспоминаний, похожие на расплавленный лунный свет, он вновь возвращается ко всему, что видел и пережил и что должно помочь ему понять, как нужно действовать, чтобы не совершить ни одной ошибки. Он осторожно опускает в чашу одну беловато-серебряную нить за другой. Словно кусочки лунных бликов касаются прозрачной поверхности, расплываясь в густую массу, сотканную из тончайших бликов. Драгоценные моменты с Нею, в которых он ищет сейчас ответа.

Когда-то он благословлял небо, что Она не владеет окклюменцией и не может прочесть его мысли, увидеть то, что он пытался скрыть. Да у Нее и не было никакой необходимости в этом. Он с детства в совершенстве владел искусством скрывать свои мысли, лгать так тонко, что ни у кого не возникало и легчайших сомнений. Начав изучать легилименцию и окклюменцию, он достиг в обеих областях почти заоблачных высот. И не зря. Во всяком случае, умение скрывать свои мысли пригодилось ему в жизни не раз и скоро может понадобиться снова. Для того чтобы суметь сделать то, что он обещал Ей, он должен не иметь себе равных в притворстве и хитрости. Загородить свое сознание стеной прозрачной и почти невидимой, как лунный луч, и в то же время тверже алмаза — способность, доступная лишь очень немногим, понимающим саму суть ментальной магии. Поэтому научится окклюменции так непросто.

А вот Ей, с Ее поразительным чистосердечием ментальная магия была совершенно ни к чему. По крайней мере, с ним. К Ней он никогда не применял своих навыков, никогда не пытался насильно вторгнуться в Ее сознание, чтобы узнать, о чем или о ком Она думает. Нередко, когда они бывали вдвоем, он, наблюдая за Нею тайком, замечал, что она о чем-то задумалась. В такие моменты Она казалась ему какой-то… недосягаемой, как луна в ночном небе. Посмотришь — чудится, что совсем близко, только рукой подать. А протянешь руку, желая дотронуться — сразу понимаешь как бесконечно далеко до нее. И тянешься за нею, ловя частички серебристого сияния, пока не становится ясно, что ты уже не сможешь ее достать…

Проживая заново все моменты, когда они были рядом, он наполняет сердце своими переживаниями тех времен. Потом осторожно касается палочкой блестящей поверхности Омута, разделяет лунно-серебристую смесь на части и вкладывает свои мысли обратно в голову. Никто не должен увидеть их и тем более — мальчишка Поттер, который, как говорил ему директор, уже проявил один раз свое неуемное любопытство. И Дамблдор воспринял это как должное. Он же и мысли не может допустить, что когда-либо добровольно откроет мальчишке Поттеру свою сокровенную тайну, позволит увидеть свои воспоминания, узнать, что вся его жизнь, все, что он делал и делает — для Нее…

ЛЮБОВЬ. Предстоящее возвращение Темного Лорда, в котором он уже не сомневается — ничто иное, как еще одно испытание его любви. Там на холме и в ночь Ее смерти, он знал, что ему придется встретиться с врагом лицом к лицу, сойтись с ним в борьбе, которая много труднее, чем сражение в открытом бою. От исхода этой борьбы зависит жизнь Ее сына и других людей, которых Она любила. И если в этой борьбе на стороне противника все силы и знания, могущество, что когда-то внушали ему благоговение и преданность, то зато на его стороне — его любовь.

Раньше с благоговением и восхищением соседствовал еще и страх, порой даже трепет. Любовь уничтожила даже след этого страха, как Патронус уничтожает темную силу дементоров, превратив его в ненависть к тому, кто отнял у Нее жизнь.

Но и сама любовь его стала другой. Нет, она нисколько не уменьшилась, напротив — возросла неизмеримо. Возросла так, что ради Нее он не остановится перед необходимостью действовать во благо тех, кого он ненавидит. Открытие невиновности Блэка не заставило его испытывать сочувствие к лучшему другу Поттеров. Он всегда придерживался убеждения, что безответственность, беспечность, легкомыслие и уверенность, что ты умнее всех, приносят столько вреда, что вполне могли бы встать в один ряд с уголовными преступлениями, караемыми тюремным заключением. Так говорит его ненависть. А любовь в то же самое время властно повторяет, что теперь все, кто любит Ее сына или может помочь ему, слишком нужны мальчишке. (Тем более, сейчас, во время этого проклятого Турнира. Ведь ни Дамблдору, ни старому аврору Муди до сих пор так и не удалось выяснить личность таинственного врага, подстроившего участие Поттера в Турнире). Мальчишке нужны все, кто ему предан, все, кто когда-то Ее мужу и Ей самой. А значит, и он тоже…

Еще давно, спустя совсем немного времени после того, как познакомился с Нею и узнал Ее, он поклялся хранить Ей верность до конца своих дней. Это обещание было дано в ранней юности, когда он мало что знал о жизни, но достаточно знал о любви. С тех пор прошло много лет и сердце его всегда оставалось предано Ей одной, вопреки всему, что произошло с ним за эти годы. Как бы он хотел, чтобы слова Дамблдора о верности были правдой и имело значение только то, что он никогда не любил и не полюбит никого, кроме Нее. Чувства его поддавались обаянию только Ее красоты — красоты, которую он боготворил с детства и никакие чары ничего не смогли бы в нем изменить. Для него нет других женщин — и это не красивая фигура речи, а чистая правда. Ни к чему притворяться святым: да случалось, что он бывал против своего желания либо по необходимости, близок с кем-то еще, но никого из них просто не существовало для его сердца, для его помыслов, для его верности и любви.

У мальчишки Поттера тоже есть верные друзья — те, кто предан ему именно так, что всегда будет с ним рядом. И он тоже будет рядом с Ее сыном, если уж быть возле Нее ему не позволено. Они никогда не были вместе по-настоящему. Но все-таки есть то, что принадлежит только ему и никому другому: крошечная, пожелтевшая от времени вырезка из старого научного журнала, да лунно-серебристые нити воспоминаний о моментах, когда они были вдвоем. В решающий момент Ее не смогли уберечь ни он, ни тот, кому выпало редкое счастье не расставиться с Нею в жизни и в смерти, даже на чужих устах. И теперь он должен снова спуститься в бездну, откуда его вытащила любовь к Ней, потому что только так сможет спасти Ее сына. На этот раз он наверняка найдет на этом пути смерть. Впрочем, ему и не нужно лучшего счастья, чем умереть за Нее, хотя, несмотря на все бескорыстие и полное презрение к мнению окружающих, какая-то часть его существа продолжает надеяться, что когда он умрет, память о его любви не исчезнет из мира…

ЛАНЬ. В Ордене Феникса он единственный, кто не использует для передачи сообщений Патронус. С тех пор, как о возвращении Темного Лорда стало официально известно, и Орден был собран снова, его члены связываются друг с другом только так. А он избегает этого всеми возможными способами. Ведь все они — по крайней мере, те, кто состоял в Ордене еще во времена первой войны, наверняка отлично знают Ее Патронус — серебряную лань, так что если у него увидят точно такой же, только идиоты не догадаются в чем дело. В Ордене его лишь терпят, да и то по указке Дамблдора. Зато это сильно укрепило его позиции как шпиона, коль скоро Темный Лорд поверил ему снова и приблизил к себе, с тем, чтобы получать «важную информацию» из лагеря сторонников Дамблдора. Общение с другими участниками Ордена он ограничивает исключительно деловыми контактами — отчетами, передачей тех планов и намерений Темного Лорда, которые может передать без ущерба для своей легенды, обсуждением планов действий… Заставить его лишнюю минуту находиться в обществе Блэка или под его крышей также немыслимо, как заставить его выдать тайну своего Патронуса и своей любви к Ней…

Каждая его встреча со старым врагом превращается в обмен оскорблениями. Их словесная пикировка под Рождество едва не кончилась дуэлью. Нужно признаться, что ему нравится провоцировать гриффиндорца. Его насмешки гораздо тоньше и обиднее, чем до крайности прямолинейные обвинения Блэка. Тот торчит в этом доме, бесится со скуки и не знает, куда себя деть, с тех пор как судебное разбирательство по поводу использования Поттером Патронуса для защиты от дементоров летом в Суррее, завершилось благополучно. Именно в эту точку он и направляет свои удары. Нет, он не собирается ставить себе в заслугу, что рискует жизнью, ведь это — ради Нее, но он терпеть не может людей, которые ноют и жалуются. А до обвинений Блэка ему нет никакого дела…

Впрочем, бывший узник Азкабана отнюдь не единственный, кто уверен, что он «как был, так и остался черным магом и Пожирателем смерти». Многие удивляются беспредельной наивности Дамблдора. Можно ли доверять человеку с таким прошлым? Откуда Альбус может знать, что он на самом деле раскаялся? Где доказательства, что он на нашей стороне? Часто они пристают к директору с расспросами по этому поводу, но тот не желает слышать ни слова против него. А он, хотя и притворяется равнодушным к тому, что о нем думают, на самом деле благодарен своему покровителю за доверие.

Что же касается остальных — то их отношение только сильнее утверждает его в мысли, что он совершенно прав, не желая ни в малейшей мере открываться никому из этих людей, а уж тем более — делиться с ними самым сокровенным…

Иногда ему приходит мысль, что он слишком уж осторожничает. Ведь если бы даже кто-то из Ее друзей или соратников и увидел случайно его Патронус, то любой из них скорее поверил бы во что-нибудь сверхъестественное, в Ее необъяснимое возвращение в мир живых, нежели в его любовь. Даже те, кто когда-либо знал или догадывался о его чувствах, наверняка не сомневаются, что после стольких-то лет ни о чем подобном уже давно нет и помину. Дамблдор и тот, судя по его поведению, не подозревает, что любовь, с которой один из сторонников Темного Лорда когда-то упал к ногам руководителя Ордена, все еще жива...

Директор ценит его преданность, понимает его раскаяние и ничуть не сомневается, что он в полной мере проникся важностью провозглашаемых стариком идей: защищать Поттера и всех других невинных людей, бороться со злом, спасать жизни, избавить других от страданий и горя, не допустить, чтобы магический мир попал под власть тирана и убийцы, искупить свою вину перед обществом. Старый волшебник прав по форме, но не по сути. Он и в самом деле изменил свои взгляды, стал иначе относиться к человеческой жизни, пересмотрел свои ценности. Но все это произошло оттого, что он любит Ее. Через любовь к Ней он постиг настоящее раскаяние, боль потери научила его понимать глубину чужих страданий, через любовь обрел он потребность творить добро, избавить как можно больше людей от тех мук, что пережил он сам. Все это дала ему Она. Иначе, как бы он смог создать именно такой Патронус?

ЛЕТО. Три летних месяца полностью восстановили и даже упрочили его положение среди Пожирателей Смерти. За столь краткое время он сумел не только вернуть доверие повелителя, но и сделаться одним из его ближайших советников. Конечно, они с Дамблдором сразу поняли что случилось, когда, после того как Поттер исчез в Лабиринте, метка на его руке загорелась, извещая о вызове. А когда он не обнаружил в толпе гостей из Дурмстранга высокой фигуры Каркарова, последние сомнения улетучились. Темный Лорд вернулся и исчезновение Ее сына, разумеется, связано с этим событием. Только огромное самообладание удержало его от того, чтобы броситься на место действия и хотя бы узнать точно, что там произошло... Неизвестность была невыносимо мучительна, но внезапно посреди стадиона появился Поттер — окровавленный, в разорванной одежде с телом Диггори на руках и сообщил, что Темный Лорд вернулся. Пока мальчишки не было, он сходил с ума от тревоги, но когда тот появился с телом своего товарища и явно в состоянии сильнейшего потрясения, тревога превратилась в какую-то странную смесь ужаса и обреченности…

По крайней мере, Ее сын все же остался жив. Осознав это, он закрыл лицо руками и несколько секунд стоял, словно парализованный, тщетно пытаясь справиться с собой, пока директор, схватив за руки его и растерянную Минерву Макгонагалл, не бросился с ними обоими в кабинет профессора Муди, под маской которого, как оказалось, скрывался виновник всех ужасных событий этого года. Нет нужды описывать общее изумление, когда к обезвреженному злоумышленнику вернулся настоящий облик. Он мгновенно узнал Барти Крауча-младшего, имевшего среди Пожирателей Смерти репутацию одного из самых одержимых фанатиков — поспорить с ним могла бы разве что Беллатрикс Лестрейндж. И этот негодяй дважды чуть не убил Ее сына! По правде сказать, в отличие от Дамблдора и Минервы Макгонагалл, он был просто счастлив, что Крауч получил Поцелуй Дементора и не сможет снова присоединиться к Темному Лорду, как мечтал. Не только из-за Поттера, но еще и потому, что обмануть человека, в течение года умудрявшегося водить за нос его и Дамблдора не представлялось возможным…

Перед тем, как он отправился к Темному Лорду Дамблдор сказал: «Если ты готов это сделать»… Он мог бы и не спрашивать, отлично зная, что ради Нее он готов на все. Явившись через два часа после всех остальных, он застал Темного Лорда в ярости, вызванной тем, что Ее сыну опять каким-то чудом удалось спастись. Ему стало страшно, но он знал, что должен взять себя в руки. Поклонившись с обезоруживающей непринужденностью, он попросил повелителя выслушать его. Затем привел убедительные доказательства своей преданности и сообщил сведения о Дамблдоре и Поттере, которые не могли не заинтересовать повелителя. На все вопросы он отвечал твердо и как бы без раздумий, с видом человека, который не знает за собою никакой вины. В общем, после получасовой беседы недовольство Темного Лорда его опозданием исчезло без следа. Он получил приказание вернуться в Хогвартс и продолжать шпионить за Дамблдором. Тогда же он узнал, что после того, как мальчик в очередной раз спасся из его рук, первостепенная цель Темного Лорда — услышать злополучное пророчество целиком…

Когда Темный Лорд явно с умыслом напомнил о его просьбе за Нее и выразил сожаление, что не выполнил обещания, он сделал вид, будто едва помнит, о чем идет речь. Повелитель остался вполне удовлетворен, но все же добавил утешительным тоном, что ведь есть и другие женщины, притом чистокровные, куда более достойные его, чем Она. Собрав все усилия он сохранил самообладание и равнодушно произнес: «Конечно, милорд!» В тот момент, глядя в красные глаза Ее убийцы, он отлично сознавал, что все совершенно естественно, нельзя было и ждать ничего другого. Перед ним чудовище, монстр без души и сердца, который не понимает и никогда не поймет, что такое любовь и что на самом деле значила для него Она.

Разумеется, Темный Лорд проверил его легилименцией, причем настолько тщательно, как никогда прежде. И если бы не его мастерство и Ее помощь, этот день мог бы стать последним в его жизни. Да, Она стояла там, на кладбище, рядом с ним. Она не позволила никому услышать, как бешено, едва не вырываясь из груди, колотится его сердце. Она подсказывала нужные слова, и они словно сами ложились на язык. Именно постоянное ощущение Ее невидимого присутствия делало его голос таким уверенным и спокойным, точно он сидел в библиотеке Хогвартса, объясняя Ей принцип применения законов Голпалотта…

ЛИЛИЯ. Успехи Поттера в окклюменции пока не очень-то отличаются от плачевных результатов в зельеварении. Причина всему: легкомыслие, лень и расхлябанность. Что больше всего раздражало его в мальчишке с первого дня — неумение и нежелание приложить старания, пересилить себя, чтобы достичь результата. Опять наследие отца, потому что Ей это было совсем не свойственно. Часто даже, если у Нее что-то не получалось, Она наотрез отказывалась от его помощи, говоря, что хочет научиться сама. Как долго и внимательно, к примеру, она читала расписанный им для Нее состав того самого зелья, в котором на первом уроке ошибся Поттер. А ведь Она как-то тоже ошиблась именно на том же самом месте. Сироп чемерицы. Ошибка и в самом деле являлась очень распространенной, учитывая, что зелье это требовало крайней внимательности и сосредоточенности. Но когда он сам в первый раз варил его еще в конце третьего курса, он не допустил общей оплошности. Может быть именно потому, что все связанное с Ней и с Ее именем удерживалось в его памяти особенно прочно.

Ему очень нравилось заниматься вместе с Нею, хотя по-настоящему сосредоточиться в Ее присутствии было крайне трудно. Приходилось буквально заставлять себя думать о задании, а не о Ней. Хорошо, что уже тогда он умел в нужный момент собраться, взять эмоции под контроль, подавить все мысли и чувства, не связанные с работой. В дальнейшем это ему не раз пригодилось. Благодаря этой способности ему удавалось справиться с задачами любой сложности — начиная с домашней работы на тему: «Применение экстрактов растений из семейства лилейных в приготовлении лекарственных зелий», до необходимости лгать в глаза самому Темному Лорду…

Только раз случилось так, что он едва не выдал себя. Трансфигурация была единственным предметом, с которым у него иногда возникали некоторые сложности. И где он не мог обойти Джеймса Поттера. Последний же явно гордился своими способностями к данному предмету и, разумеется, не упускал случая использовать это, чтобы обратить на себя Ее внимание. Однажды, как обычно быстрее всех справившись с заданием Макгонагалл, этот позер победно поглядывал через плечо на Ее старания, ожидая просьбы помочь. А у него, как назло, дело не ладилось. Он сбивался, путался, не мог вспомнить нужную формулу… Ее взгляд на Поттера становился все более заинтересованным, что еще сильнее выбивало из колеи… Он вел себя точь-в-точь, как младший Поттер на уроках окклюменции — напрасно тратил силы на бесполезную злость, ругался про себя, тупо повторял попытки снова и снова, даже не пытаясь справиться с эмоциями. Одним словом, вместо превращения хомяка в набор кистей для рисования, он каким-то образом ухитрился превратить собственное перо в лилию. В классе раздались удивленные возгласы. Чудом ему удалось вернуть перу первоначальный вид прежде, чем Она что-то поняла...

А вот Поттер во время занятий никак не может отрешиться от злости на Амбридж — министерскую крысу, которая успела восстановить против себя почти всю школу. Ее в этом году навязал Хогвартсу Фадж. Этот тупица поднял целую кампанию против директора и мальчишки, после того, как летом министра, грубо говоря, «ткнули носом в очевидное». Мальчишка успел доставить немало неприятностей этой женщине вместе со своим «Отрядом Дамблдора». Та в отместку исключила Поттера из команды по квиддичу, объявила лжецом и хвастуном, распространяющим ложные сведения в целях саморекламы, уволила Трелони, терроризировала Хагрида, и чуть не арестовала Дамблдора. Директор, естественно, оказался Амбридж не по зубам, но с тех пор, как та узурпировала власть, ему, фактически, приходится одному возиться с Поттером и его видениями...

Вдобавок эта женщина еще и создала Инспекционную Дружину, в основном из учеников его факультета. И хотя он дал всем устную рекомендацию как следует подумать, прежде чем вступать туда, учитывая, что магия замка не признала профессора Амбридж настоящим директором, а значит, власть ее не может быть законной. К сожалению, его слова не возымели особого эффекта. Возможность безнаказанно доставлять неприятности гриффиндорцам явилась для многих слишком заманчивой перспективой. Ему до смерти хотелось бы отравить эту жабу, но он снова вынужден сдерживаться и прятать свои истинные чувства, как всегда делал это с Ней…

ЛОВЕЦ. Нет, это невозможно перенести! Он чуть не сошел с ума, обнаружив Поттера в Омуте памяти, наблюдающим ту самую сцену, которую он можно с полным правом назвать худшим воспоминанием в его жизни. Никогда еще ему так сильно не хотелось прикончить дерзкого мальчишку на месте! Как только наглый щенок посмел это сделать! Хорошо еще он успел вовремя вытащить наглеца, но тот и так успел увидеть слишком многое… Он сам плохо помнит, что делал потом: кажется, выбросил гриффиндорца из своего кабинета и что-то швырнул ему вслед — кажется, банку с сушеными тараканами. Им овладела ярость, сравнимая разве что с той, которую он испытывал в момент, когда выкрикнул Ей непростительное слово, навсегда перечеркнув всю свою дальнейшую жизнь…

Мерлин, если б только он мог вычеркнуть из памяти тот ужасный день после экзамена С.О.В. по Защите от Темных Искусств! Если б он, не столь погруженный в раздумья над вопросами своего билета, посмотрел, куда идет! Если бы эта четверка не заметила его, если бы Поттер и Блэк не вздумали в очередной раз «поразвлечься» за его счет! Если бы Она не увидела все это и не сочла своим долгом вмешаться! Если бы гриффиндорский ловец не захотел поиграть в благородного рыцаря, по слову Прекрасной Дамы оказывающего милостивое снисхождение своему побежденному противнику! Нет, не издевательства мародеров привели его тогда в состояние слепого бешенства — а легкая тень улыбки, скользнувшая по Ее губам, когда он, задыхаясь, лежал на земле, тон, которым Она отчитывала Джеймса Поттера и роковые унизительные слова ненавистного гриффиндорца…

С раннего детства он дорожил своей гордостью, как почти единственным достоянием. Ни от кого не зависеть, не принимать ничьих благодеяний, не просить и не ждать ни помощи, ни поддержки, ни покровительства, быть всем обязанным только себе самому — это нельзя купить ни за какие деньги. Именно это он всегда считал свободой и скорее умер бы, чем поступился хотя бы малейшей частью. Именно за это его уважали на родном факультете. Многие надменные и высокомерные чистокровные аристократы вполне могли понять его гордость, поскольку сами ценили свою фамильную честь превыше всего. Находились, конечно, и те, кто считал гордость неуместной в его положении, но и они, против воли смотрели на него благожелательно.

Легко предоставить себе, какие чувства вызвало в нем одно предположение, что Она могла думать, будто он хотел бы, чтобы женщина заступалась за него, помогала, или защищала от его врагов! Неужели Она считает, что он будет Ей благодарен за заступничество? Неужели же все это время Она испытывала к нему только милосердное сочувствие и жалость? Неужели он для Нее — всего лишь слабое и беспомощное существо, нуждающееся в Ее поддержке и покровительстве? Его рассудок не выдержал бездны унижения, которую раскрыла перед ним эта мысль. Злость на Нее, желание задеть, заставить почувствовать такое же унижение, мгновенно заполнили все его существо и вырвались наружу, словно раскаленная лава, при извержении вулкана. И только когда невозвратимые слова уже сорвались с его губ, он понял, что натворил…

Странно, что мальчишка тогда не накинулся с кулаками на оскорбителя своей матери. Наверное, слишком испугался. Сейчас он наверняка хотел бы разорвать в клочки «грязного мерзавца», который, по его мнению, без сомнения, получил от его отца и крестного по заслугам. Но как бы его не обвинял Поттер или кто-нибудь другой — сам он винит себя гораздо больше. Он пошел против приказания Дамблдора, самовольно отменив уроки окклюменции, но он просто не мог дольше выносить самого вида мальчишки, а на уроках вел себя так, словно тот был невидимым. Он ни за что не допустит, чтобы подобное повторилось, а враждебные чувства Ее сына его не страшат нисколько. Ненависть в зеленых глазах не помешает ему исполнить свой долг до конца…

ЛУНА. Сейчас такая же лунная ночь, как в видениях мальчишки. Он стоит в той же темной, завешанной портьерами комнате, где горит единственный канделябр со свечами. Он стоит на том же дорогом ковре, где Поттер видел коленопреклоненного Руквуда, а перед ним возвышается высокая худая фигура Темного Лорда. Бледные кисти рук повелителя сжимают спинку стула, четко выделяясь в полоске лунного света. На фоне темной бархатной обивки они напоминают больших белых пауков. Разговор идет о предстоящей операции в Министерстве. Уже сформирована группа, которая должна добыть пророчество и возглавлять ее будет Люциус. Темный Лорд утверждает, что подготовил для мальчишки отличную ловушку. Главное — помешать Ордену Феникса сорвать их планы. Он не раз уже предупреждал и Дамблдора и самого Поттера, что Темный Лорд может попытаться использовать странную связь, существующую между ними, чтобы внедрить в сознание мальчика ложные видения.

Положение тем труднее, что без Дамблдора в школе осталось только двое членов Ордена — он и Минерва Макгонагалл. Все время, оставшееся до экзаменов ему придется быть настороже, поскольку он не знает во всех подробностях плана Темного Лорда и не сможет вовремя предостеречь Поттера. С другой стороны и тот не может связаться с Орденом из-за Долорес Амбридж, которая один раз уже пыталась напоить Ее сына Сывороткой правды. Слава Мерлину, что эта министерская дрянь настолько отвратительно разбирается в зельеварении, что ему не составило никакого труда подсунуть подделку.

Он почтительно кланяется в ответ на приказ Темного Лорда оставаться на своем месте в Хогвартсе и не подвергать риску доверие Дамблдора. С тревогой он замечает на белом, змееподобном лице признаки плохо скрытого триумфа и его сердце словно сжимает ледяная ладонь. Потом, повинуясь небрежному жесту, возвещающему, что он свободен, выходит из комнаты и бредет по длинным коридорам, провожаемый взглядами бледных людей на портретах, развешенных по стенам. Их нарисованные лица мерцают в кромешном мраке, словно множество лун. Они высокомерно и презрительно смотрят ему вслед, находя невероятной дерзостью само его присутствие в этом доме, принадлежащем одному из древнейших чистокровных родов. Также смотрит на него в штабе Ордена на площади Гриммо портрет Вальбурги Блэк, хотя старая ведьма не осмеливается выкрикивать оскорбления в его адрес, ограничиваясь лишь кислой миной да поджиманием губ…

Он мог бы направиться в спальню, которую отвели ему хозяева, предполагая, что эту ночь он проведет здесь. Но с тех пор, как в поместье обосновались некоторые из тех Пожирателей Смерти, кто сбежал из Азкабана в январе — в частности Беллатрикс Лестрейндж, о покое в этих стенах можно только мечтать. Уж лучше вернуться в Хогвартс — туда, где незримо витает Ее нетленный дух…

Огромный парк утопает в легкой прозрачно-белой дымке, сквозь ночную тишину слышится негромкое журчание фонтана и резкие отрывистые крики белых павлинов, важно расхаживающих вдоль узких аллей. Посеребренный лунным сиянием пейзаж кажется таким красивым, что в голову неожиданно приходит мысль: Ей бы понравилась эта картина. Он медленно идет по подъездной дорожке к большим кованым воротам, любуясь окружающей красотой и уговаривая себя, что, может быть, это последний раз, когда он может отдаться романтическим воспоминаниям. Дальше ему нужно будет не грезить о Ней, а сражаться ради Нее. Сражаться каждый час, каждую минуту и сражение будет тем более трудным, что оно незаметно ни для кого. Но сегодня он еще может, не спеша, шагать по аллее, представляя, будто под руку с ним в неверном лунном свете идет Она…

ЛЮБОВЬ. Близость войны все чаще принуждает его задумываться о будущем. Не о своем — у него впереди нет ничего, кроме возможности отдать жизнь во имя любви к Ней, для этого он живет последние четырнадцать лет. Он думает о неизбежной схватке между Темным Лордом и Поттером, о грузе пророчества, предписывающем одному из них уничтожить другого. Дамблдор уверен в победе мальчика — ведь с этим ребенком Ее жертва и Ее защитная магия. Хотя в последнее время ему все чаще кажется, что старый мудрец знает куда больше, чем говорит — несколько раз он прозрачно намекал, что открыл какой-то страшный секрет, который поможет окончательно покончить с Ее убийцей. Нужно будет расспросить об этом старика, когда тот вернется в школу…

Скрытность Дамблдора искренне ранит его; он ведь беспрекословно соблюдает соглашение, заключенное много лет назад на холме. Он вернулся к своему бывшему патрону и сумел вернуть его расположение. Темный Лорд доверяет ему настолько, насколько вообще способен доверять кому бы то ни было. Он знал, что будет еще более ценен для Темного Лорда в качестве члена Ордена Феникса и вступил туда, хотя для него лично в этой организации нет ничего хорошего — разве что удовольствие выводить из себя Блэка. Занятия окклюменцией, организованные Дамблдором привели только к тому, что мальчишка чуть не узнал его тайну, подсмотрев самый страшный момент его жизни. И даже после этого он готов делать сделать все, что понадобиться, чтобы спасти не только Поттера, но и всех людей, кто сможет в дальнейшем помочь мальчику исполнить свое предназначение.

Травля министерством Поттера и Дамблдора увеличила пропасть между факультетами, а после «воцарения» Амбридж они находятся практически в состоянии открытой войны. Ему же приходится держаться между двух — точнее даже трех — огней, не вызывая при этом подозрений ни у кого. Темный Лорд посвящает его в большую часть своих планов — например в план использовать связь, существующую между ним и Поттером, чтобы узнать, наконец, полный текст пророчества, но все же регулярно проверяет его при помощи легилименции и приставил к нему «помощником» предателя Петтигрю, который воспринял это, как возможность за ним шпионить. Соратники по Ордену в последнее время относятся к нему все более настороженно. В этой изматывающей атмосфере только воспоминания о Ней — те самые, что он прятал в Омут Памяти перед занятиями окклюменцией, не дают ему сойти с ума. Это его отдушина… Он может быть в ярости от выходки младшего Поттера, но будет оберегать Ее сына. Потому что это и есть любовь. Потому что, несмотря на идиллические убеждения Дамблдора, дело как раз в том, что он любит Ее.

Внешне он остается прежним: жестким, резким и нетерпимым к чужой и к собственной слабости. Он не дает себе труда быть вежливым с теми, кого терпеть не может. Его методы преподавания от членства в Ордене Феникса ничуть не поменялись, его все также раздражает невнимательность, неаккуратность, чрезмерное самомнение и привычка работать «спустя рукава». За это Ее сын ненавидит его едва ли не сильнее, чем самого Темного Лорда. Но уж лучше видеть в зеленых глазах пламя гнева, чем холодное презрение, которое он видел в них много лет назад у входа в Башню Гриффиндора и которое никогда не сможет забыть…

Он не знает, достаточно ли всего того, что он уже сделал и того, что еще сделает, чтобы заслужить Ее прощение, когда он, наконец, встретится с Нею снова — он совершенно не думает об этом. Хотя он готов отдать жизнь, чтобы защитить Ее сына и избавить мир от Темного Лорда, но делает это не из любви к ближнему и не из нравственного благородства и чистоты души — тут никогда ни в малейшей мере ему не сравнится с Ней. Его ведет иная сила — куда более могущественная и непостижимая. Его ведет любовь…

ЛАНЬ. Всегда… Всю жизнь… Вечно… Слезы на глазах Дамблдора при виде его Патронуса едва не заставили плакать его самого. Что стало причиной его порыва? Вероятнее всего злость на старого интригана, который, попал по своей же неосторожности под смертельное проклятие Темного Лорда, взвалил на него ответственность за судьбы учеников и учителей Хогвартса, да еще и заставил пообещать «помочь старику избавиться от боли и унижения». Такая просьба сама по себе тяжела для него так что он все еще не может решиться окончательно, хоть и знает, что у него нет выбора. И вот теперь Дамблдор еще заявил, что Ее сын тоже должен погибнуть от руки Темного Лорда! Заявил почти спокойно и равнодушно, словно говорил о чем-то само собой разумеющемся! А когда он возмутился, попытался объяснить свои чувства — спросил с откровенной иронией, не начал ли он, наконец, беспокоиться о мальчике. Тут уже он не мог удержаться, чтобы не показать, почему его так волнует эта новость. Вызвав Патронуса, он вовсе не рассчитывал впечатлить или растрогать директора — то был порыв…

Зрелище плачущего Дамблдора было настолько непривычным, почти шокирующим, что все его возмущение и негодование вдруг растворилось в искренности и чистоте этих слез старика. Он не предполагал, что директор так удивится, он просто оскорбился предположением о его привязанности к мальчику. Как Дамблдор мог подумать такое? Неужели мудрец не понимает, что все это время он жил одной целью? Шел на огромный риск, на предательство, ложь, лицемерие, только для того, чтобы сохранить жизнь ребенку, ради которого Она пожертвовала собой? И вот теперь получается, что все было напрасно. Никаких его умений, знаний, навыков не хватило, чтобы сберечь Ее сына. Мальчик должен погибнуть от руки Темного Лорда. Лишь такой ценой может свершиться справедливое возмездие. Неужели старик не понял, что сказать это — все равно, что убить его на месте? После того, как Дамблдор огласил свой приговор Ее сыну, его мир рухнул в третий раз…

Он выкрикнул слова заклинания, вложив в него всю боль, которую причинило ему известие о необходимости гибели мальчика, всю так долго скрываемую тоску по Ней, все раскаяние, всю любовь, в которой он так и не нашел мужества Ей признаться…

Никогда еще его серебряная лань не сияла таким ослепительно-ярким светом, никогда не казалась такой красивой и так невероятно похожей на Нее. Лань легко и грациозно спрыгнула на пол, одним быстрым и изящным прыжком пересекла кабинет и вылетела в распахнутое настежь окно. Серебристое свечение еще очень долго горело вдали, пока его наставник и покровитель вглядывался в темноту ночи, не в силах оторвать взгляда от чудного видения. А он так и стоял с поднятой палочкой, точно окаменев, не в силах даже опустить ее…

Когда Дамблдор, наконец, снова повернулся к нему, неподдельное потрясение отражалось на лице старого мага, который столь охотно и часто произносил перед ним высокопарные речи о великой силе любви. Было видно, что Дамблдор не ожидал ничего подобного, и выглядел столь ошеломленным, словно за все долгие годы прожитые им, ему не приходилось встречать такого. Пронзительные синие глаза великого волшебника блестели от слез. Он прочел в них изумленный вопрос прежде, чем старик смог выговорить что-то дрожащим от волнения голосом: Через столько лет?!

Что мог он сказать? Его Патронус являлся лучшим ответом на вопрос директора. Какие слова нужны были после столь наглядного доказательства? Прошло двадцать шесть лет с тех пор, как он увидел Ее в первый раз и шестнадцать лет после Ее смерти. Но у него такой же Патронус, как у Нее. Она одна остается чистым светом и радостью его жизни. Он по-прежнему любит только Ее одну и хранит верность Ее памяти. Самая счастливая его мысль — воспоминание о Ней. Против его чувства оказалось бессильно даже время. Потому что он полюбил Ее с первого взгляда и будет любить до последней секунды…

Какою речью мог бы он выразить все это? Единственное слово, которое он нашел, появилось внезапно, из ниоткуда, будто бы помимо него — как сам Патронус и он тут же почувствовал в горле комок, мешавший выговорить еще что-нибудь. Горло сдавило рыданиями и он с трудом смог разглядеть сквозь их пелену лицо Дамблдора, который также молча стоял, не спуская с него взгляда и слезы стекали по его щекам, исчезая в длинной седой бороде…

ЛЕТО. Это лето было как никогда богато событиями. Жаль лишь, что ни одно из них нельзя назвать радостным. До сих пор он так и не смог догадаться, зачем вообще Дамблдору потребовалось надевать на палец то проклятое кольцо. Какое необъяснимое безумие владело им? Говорят, высшая степень мастерства в любой области — это понимать, когда твои знания бессильны. И в тот момент, одним взглядом оценив состояние старого волшебника, он понял именно это. В течение часа он делал все, что в его силах, но когда Дамблдор пришел в себя, стало ясно, что ему удалось лишь приостановить разрушительное действие проклятия, заперев его в руку. Но со временем чары неминуемо должны были начать распространяться и итогом могла быть только медленная мучительная смерть…

Его нисколько не удивило спокойствие, с каким директор воспринял известие, что ему осталось не больше года. Дамблдор не раз утверждал, что «для высокоорганизованного ума смерть — это очередное приключение». С болью упрекал он своего покровителя за то, что тот не позвал его раньше — тогда, возможно, он смог бы выиграть больше времени. Но старый упрямец отказался дальше обсуждать этот вопрос и предпочел вернуться к обсуждению планов Темного Лорда. Тут и прозвучала роковая просьба: «Меня должны убить вы!» Он пробовал сопротивляться, но старик как всегда подавил его сопротивление одним-единственным аргументом имевшим над ним власть: только так он сможет спасти жизнь Драко Малфоя, защитить учеников Хогвартса и помогать Ее сыну…

Положение Драко и в самом деле внушает опасения. Вторым знаменательным событием лета явился неожиданный визит в его дом Нарциссы в сопровождении Беллатрикс. Несчастная женщина была вне себя от горя с момента ареста мужа, но задание сына сломило ее окончательно. Будучи достаточно умной, чтобы догадаться — поручение Темного Лорда ничто иное, как наказание для Люциуса, провалившего в июне операцию с пророчеством, Нарцисса в какой-то безумной надежде бросилась искать помощи именно у него. Поразительно: как непохожа была жена Люциуса на ту надменную изысканную ледяную светскую даму, которую знали все, когда рыдала на полу в его убогом доме, прижимая его руки к губам. Настолько непохожа, что, глядя на женщину, он ощутил острую жалость, сострадание, что с ним бывало нечасто. В тот момент он видел в Нарциссе только мать. Мать, обезумевшую от страха и готовую на все, только бы уберечь, спасти от грозящей опасности своего ребенка…

До Ее смерти, в такой ситуации он непременно почувствовал бы злое торжество: гордая чистокровная аристократка со слезами целует руки нищему полукровке, умоляя о помощи. Ничто не смогло бы сильнее польстить его самолюбию. Но вид этот слишком живо напомнил ему его самого — когда он столь же униженный, беспомощный и жалкий, в таком же безмерном отчаянии молил у ног своего врага о спасении дорогого ему человека. Также, как сейчас Нарциссе, ему нечего было предложить взамен, кроме собственной жизни — он мог только уповать на милость, просить сжалиться над ним. И вот теперь настал его черед…

Он дал матери Драко Непреложный Обет, уже зная планы директора и желая отрезать себе все пути к отступлению. Несмотря на все его сомнения, колебания, внутреннее сопротивление убийству, нежелание разыгрывать роль палача своего благодетеля, будет гораздо легче, если у него просто-напросто не останется никакого выхода. К тому же рядом стояла Беллатрикс, только что устроившая ему целый допрос, и ему понадобилось немало хитрости, чтобы вывернуться. Так что отказать Нарциссе в присутствии ее сестры-фанатички безгранично преданной Темному Лорду, не представлялось возможным. Да он и не хотел отказывать, хотя отлично понимал: это его первый шаг на пути к смерти.

Требование Дамблдора — приговор, это ясно ему, как день. Никто ведь не знает о происшествии с этим проклятым кольцом и о смертельном проклятии, наложенном на странный предмет Темным Лордом. Больше того: повелитель действительно намерен поручить ему убийство директора Хогвартса, после того, как Драко Малфой, как и ожидается, потерпит фиаско. Тиран полагает, что в его работе шпиона скоро не будет нужды, поскольку школа окажется в руках Пожирателей Смерти. И, разумеется, с кончиной Дамблдора, так и произойдет. Только он один может не допустить гибели Драко. Только он один может защитить Ее сына и всех остальных детей. Только он один. Как всегда…

ЛИЛИЯ. Пожалуй, он одобрял решение Дамблдора вернуть в Хогвартс Горация Слагхорна. Тем более что в этом году директор, видимо решив «подсластить пилюлю», исполнил, наконец, его давнюю мечту, позволив преподавать Защиту от Темных Искусств. А может быть, просто посчитал, что так ему будет легче наблюдать за Поттером и Драко. Слагхорн прекрасно заменит его на должности профессора зельеварения, ведь тот был его учителем и деканом Слизерина. У них, правда, всегда были довольно прохладные отношения — тщеславного Слагхорна задевало, что ученик знает предмет намного лучше его самого. А ему, в свою очередь, претило «покровительство» декана и его вечеринки для избранных. Зато Ее Слагхорн буквально обожал — рассыпался в комплиментах и называл своей любимой ученицей. И Ей тоже нравился профессор зельеварения…

Как-то, вызнав день рождения любимого преподавателя, Она пришла к нему и попросила помочь сделать Слагхорну подарок. Объяснив свою идею, Она принесла наполненный водой аквариум и белоснежный лепесток лилии. Сначала ему не хотелось ничего делать для человека, которого он не любил, но против Ее просьбы и взгляда зеленых глаз ему не удавалось устоять и они взялись за работу. Превратить лепесток лилии в красивую рыбку было, в сущности, достаточно просто, но вот сделать так, чтобы превращение произошло медленно, постепенно, на глазах у именинника — это требовало большого труда…

В конце-концов им все же удалось подобрать комбинацию заклинаний, которые, соединенные вместе, дали нужный эффект. Помогли и идеи из его учебника — того самого, благодаря которому Поттер сейчас заслужил столь горячее восхищение Слагхорна, который имел уже раньше случай оценить кое-какие из этих «блестящих идей» — он щедро делился ими с Ней. Неважно, что Ее успехи приносили баллы Гриффиндору, зато Ее глаза сияли от радости, когда Слагхорн хвалил Ее при всем классе. Его же достижений профессор, как правило, не замечал вовсе, хотя признавал его выдающийся талант и всегда ставил высшие оценки. Слагхорн сознавал, что он — один из самых одаренных студентов в школе, но констатировал как факт, никак не выражая собственного отношения к этому. То, что его книга попала в руки Поттера, обидно, но может быть послужит чем-то на пользу Ее сыну, как послужила когда-то Ей…

Тогда, помогая с подарком, он показал Ей чары, придуманные им самим и Она присоединила их к заклинаниям, которые уже наложила на лепесток лилии в аквариуме. На следующий день (это было в последних числах сентября), он шел за Ней к кабинету Слагхорна, неся аквариум с драгоценным лепестком. Поставив подарок на стол, они поспешили уйти. Она была абсолютно уверена, что когда лепесток лилии на глазах профессора превратится в рыбку, тот мгновенно догадается, чьих рук это дело. Так и произошло. Как Она потом рассказывала, Слагхорн был в неописуемом восторге. Такая красивая магия, маленькое чудо, произошедшее прямо на глазах…

Нужно признаться и у него был свой корыстный интерес. Она выглядела такой счастливой, что сюрприз удался, что он, видя Ее радость, робко мечтал: вдруг Она обнимет его в знак признательности или даже поцелует в щеку. Вместо этого Она только горячо поблагодарила его за помощь и пообещала вечером принести ему огромный кусок именинного торта с вечеринки, на которую Слагхорн пригласил всех членов своего клуба. Она все время забывала, что он терпеть не может сладкого…

Та рыбка жила у Слагхорна довольно долго — сентиментальный старик всем с гордостью демонстрировал подарок своей ученицы. Говорил, что когда смотрит на эту рыбку, то вспоминает самую прелестную, смелую, веселую и талантливую волшебницу, какую ему приходилось учить. Волшебство пропадает, когда умирает тот, кто его сотворил. Недавно он слышал, как Слагхорн рассказывал Макгонагалл и Флитвику, что та рыбка, созданная из лепестка белой лилии исчезла из аквариума в тот самый день, когда умерла Она…

ЛОВЕЦ. Ему так и не удалось выяснить, что замышляет Драко Малфой и это очень тревожит его. Осенью ему едва удалось вытащить с того света девушку с Гриффиндора, Белл… На ожерелье, которое кто-то хотел заставить жертву пронести в Хогвартс, лежало очень сильное проклятие. Возьми девушка ожерелье в руки без перчаток — умерла бы на месте. К счастью, ему удалось остановить распространение проклятия, после чего пострадавшую отправили в больницу святого Мунго, где девушку должны поставить на ноги. Потом, в марте был отравлен Рональд Уизли. В вине, которое двое гриффиндорцев пили в кабинете у Слагхорна, оказался яд. Тот позже признался, что собирался подарить бутылку на Рождество директору, но, будучи лакомкой и гурманом, пожадничал и решил оставить себе. Слава Мерлину, у Поттера, видимо, хоть что-то отложилось в голове из его уроков… И он, и Дамблдор, естественно, знали, кто стоит за покушениями, но никаких доказательств не было.

Весьма некстати, что Драко стал относиться к нему с явной антипатией, словно он и в самом деле виноват, что Люциус попал в опалу — точь-в-точь, как Ее сын, который винит его в смерти Блэка. Мальчишка не хочет признавать, что в гибели Блэка повинно только собственное безрассудство бывшего мародера. Он же предупреждал своего школьного врага, что тому незачем соваться в Министерство, что это не сильно поможет Поттеру и его товарищам, что Орден справится с Пожирателями Смерти и без помощи Блэка, что, в конце концов, следует подробно обрисовать ситуацию Дамблдору… Но в крестном, как и в крестнике, взыграла привычка разыгрывать из себя героя. А уж отвлекаться на насмешки, сражаясь с Беллатрикс Лестрейндж — и вовсе самоубийственная глупость…

Короче говоря — он так и не смог с достоверностью выяснить, что именно задумал Драко на этот раз, где пропадает целыми днями и что там делает, а значит, понятия не имеет, как остановить своего студента. Дамблдор боится и за Драко и за других детей — за всех, кроме себя самого… Он пробовал применить легилименцию, но проверка ничего не дала. В общем, в этот год Хогвартс получил сразу двух непредсказуемых и неуправляемых подростков вместо одного. Неудивительно, что это оказалось уже чересчур и чуть не кончилось трагедией. Он и до этого подозревал по рассказам Слагхорна, что в руках Поттера находится его старый учебник, но ему не приходило в голову, что этот идиот использует темное заклинание на однокурснике, не зная как оно действует. Тем более такое заклинание! Ведь в книге нет контрзаклятия, позволяющего исцелить последствия Сектумсемпры, он придумал его гораздо позже, уже после разрыва с Нею.

Наказание, выбранное им, служило сразу нескольким целям. Во-первых, оставляло гриффиндорскую сборную по квиддичу без их знаменитого непревзойденного ловца на финальном матче года и существенно уменьшало их шансы победить, во-вторых, давало возможность привести в порядок картотеку, о чем давно просил Филч, и, в-третьих, отнимало у мальчишки часы досуга, что являлось весьма полезным уроком на будущее. По всей вероятности после смерти Дамблдора ему и мальчишке не придется больше терпеть друг друга, поскольку едва ли Ее сыну удастся вернуться в Хогвартс. Но это его совсем не радует — мальчику, как уверяет Дамблдор, нельзя погибнуть преждевременно. Казалось бы, рядом с мальчишкой достаточно искренне любящих и преданных людей, но ведь и у Нее их было не меньше…

Он заметил, что Ее сын с недавних пор начал проводить все больше времени в обществе мисс Джиневры Уизли. Похоже, девочка все-таки добилась своего. На его глазах повторялась романтическая история рыжеволосой красавицы, покорившей сердце гриффиндорского ловца. Да и эта девочка на самом деле немного похожа на Нее — жизнерадостностью, решительностью, смелостью и влюбленностью в Поттера. Что ж, можно надеяться, что хотя бы какое-то время Ее сын будет счастлив по-настоящему…

ЛУНА. Спать по ночам он перестал окончательно. Слишком много поводов для волнения и тревоги. Успокоительные речи Дамблдора, который, впрочем, куда чаще запирается в компании с Поттером, чем с ним, только раздражают. Он предпочитает уединение в тиши своего кабинета или на Астрономической Башне. Там с ним нет никого, кроме ночи и луны над головой… Никогда он не думал, что станет колебаться там, где речь идет о выполнении долга, но все же чем ближе день, когда ему придется выполнить данное Дамблдору слово, тем чаще ему хочется отыскать какой-нибудь способ избежать выполнения обещания. Он убеждает и уговаривает сам себя, взывает к собственной совести, заклинает любовью к Ней. Такое решение слишком тяжело даже для него, и все же он должен решиться. Директор сочувствует его душевным мукам, однако понимает и тот факт, что в нужный момент он оправдает все возлагаемые на него надежды. Но он продолжает бороться с собой, находя в этой борьбе какое-то странное моральное удовлетворение… Странно, как иногда спустя много лет возвращаются забытые привычки — вот и у него во время таких размышлений нередко возникает такое впечатление, словно время повернулось вспять, и он опять стал школьником, мечтавшим о Ней лунными ночами…

Но реальность жестока и когда по утрам он читает в газетах — неважно магических или магловских — информацию о новом странном исчезновении, похищении или массовом убийстве, погроме или разрушениях, необъяснимом стихийном бедствии или несчастном случае, то чувствует боль в груди, словно это лично его вина. В «Пророке» каждый раз пишут, что нет ни малейших сомнений в том, что за то или иное ужасное происшествие ответственны Пожиратели Смерти, а он ведь тоже один из них. И он не может отделаться от этого чувства, хотя ему вполне достаточно собственной вины, чтобы брать на себя еще чужую…

Он снова начал страшиться полнолуний, после которых в прессе постоянно появляются сообщения о страшных деяниях Фенрира Грейбека. Именно из-за этого маньяка провалилась человеколюбивая пропаганда Люпина, которую тот вел несколько месяцев среди оборотней по приказанию Дамблдора. Что неудивительно — только Дамблдор или Люпин в состоянии вообразить, будто таких тварей можно в чем-то убедить красивыми словами. Всем этим наивным бредням они предпочитают вполне ощутимые практические выгоды сотрудничества с Темным Лордом. Правда, они не видят, что Темный Лорд и Пожиратели Смерти презирают их не меньше, и уж точно никто не собирается считаться с ними в дальнейшем…

Кстати, Люпин сейчас гораздо больше занят личными проблемами. Та молоденькая девчонка, аврор, судя по всему, очень серьезно увлеклась им, несмотря на разницу в возрасте. Он уже несколько раз встречал Нимфадору Тонкс в коридорах школы, когда девушка приходила к директору, пытаясь справиться о своем возлюбленном. Она выглядит крайне удрученной и подавленной страусиной манерой поведения Люпина. Тот, кажется, старается избегать всяких контактов и уклоняется от любых объяснений — что вполне в духе «совести мародерской компании». Прятать голову в песок — любимое занятие этого человека. С тех пор, как в самом начале учебного года он в присутствии Поттера недвусмысленно продемонстрировал девице свое отношение к Люпину и к их роману, одним человеком, ненавидящим его на свете стало больше. Ну и прекрасно — скоро их количество значительно возрастет, так что нужно привыкать заранее… В глубине души он вынужден признаться, что испытывает зависть к бывшему однокурснику — ту же зависть, которую испытывает ко всем, кто еще способен надеяться и желать.

Последнее сообщение о еще одном крупном нападении Пожирателей Смерти, при котором были насмерть замучены несколько человек, в том числе дети, произвело на всех тяжелейшее впечатление. На следующую лунную ночь на Астрономической Башне, глядя в ночное небо, он думал о том, что Она наверняка сказала бы, что все это нужно прекратить любой ценой, остановить чудовище, монстра, по чьему приказу творятся такие страшные вещи. Вероятно, Она даже назвала бы его эгоистом за то, что он страшится опять взять на душу грех убийства Дамблдора. Что значит его давно уже запятнанная душа в сравнении с жизнями стольких невинных людей? Что значит его раскаяние в сравнении с чистотой тех, кто никогда не совершил ни единого греха? Что значат все его слезы, мольбы, поцелуи, цветы у дорогого надгробия по сравнению с радостью и счастьем тех, кто заслуживает быть счастливыми?

ЛЮБОВЬ. Заключительная глава в повести его жизни, наверное, уже близко. Но, как всегда перед счастливым финалом, коим для него является смерть, нужно пройти главное испытание. Испытание, которое тяжелее всех остальных. Теперь он даже в какой-то степени понимает покойного Блэка. Быть предателем в глазах всего магического мира — незавидная участь. Но Блэк, по крайней мере, сделался жертвой обстоятельств, собственной глупости и козней вероломного друга. От него же требуется пойти на этот шаг сознательно и добровольно...

Он начисто лишен наивности и иллюзий, а потому отлично представляет себе, что его ждет. Орден Феникса объявит на него охоту. Бывшие коллеги будут пытаться расправиться с ним. Когда он займет место Дамблдора, ученики будут считать его узурпатором и поднимут против него настоящий бунт, как это было с Долорес Амбридж. Только его они будут ненавидеть неизмеримо сильнее. Все порядочные волшебники и волшебницы будут осыпать его проклятиями, желать ему ужаснейших мук. Те, кто еще сегодня, так или иначе, верят ему, скажут, что они-то всегда видели его настоящую суть. Ее сын возненавидит его и это будет уже не ненависть к слишком строгому по представлениям мальчишки преподавателю, третирующему его на уроках. Он станет Гарри Поттеру смертельным врагом. Смертельным врагом тому, кого поклялся перед Ней защитить хотя бы ценою жизни и души. Но под его ответственностью теперь находится не только Гарри Поттер, а каждый человек в Хогвартсе, неважно взрослый это или ребенок, гриффиндорец или слизеринец. Вражде между факультетами не может быть места там, где речь идет об истинной любви…

Дамблдор оставил ему весьма подробные инструкции касательно того, что именно и когда ему нужно будет сделать для мальчишки. Однако очень многое из действий старого интригана он не может понять до сих пор — к примеру, для чего тот изготовил копию знаменитого меча Гриффиндора и поместил в директорском кабинете в стеклянный ящик, где полагается лежать настоящему мечу. Или чем все-таки они занимались с Поттером целыми днями, запираясь в директорском кабинете или какую такую важную информацию, которую должен знать мальчишка, он получить не может.

Его злит и почти оскорбляет недоверие директора, но на все его упреки тот неизменно отвечает, что на данный момент уже рассказал все, что ему необходимо знать… Действительно, так ли уж важны секреты старика, коль скоро он знает самое главное. Знает то, чего не знал Дамблдор и чем был шокирован буквально до слез. Старик, даже увидев воочию его Патронус, едва мог поверить, что спустя столько лет он до сих пор может любить Ее. Любить также сильно, и даже, пожалуй, еще сильнее, чем любил в детстве и в юности. И что же, что Ее уже давно нет на свете? В отличие от маленькой красивой рыбки в аквариуме Слагхорна, любовь не умирает со смертью того, кто зажег ее в сердце другого человека. Во всяком случае, его любовь. Он соглашается со всеми планами Дамблдора потому что на самом деле сделал свой выбор еще много лет назад ненастной осенней ночью на холме, произнеся слова: «Я сделаю все, что угодно»…

Он не надеется выжить — все для него кончено. Дамблдор избавится от унижения и медленной мучительной смерти, которую причинило бы ему проклятие Темного Лорда. Драко Малфою не придется совершать убийства, на которое этот юноша к тому же и не способен физически. Он выполнит Непреложный Обет, данный Нарциссе — единственной женщине, к которой со дня Ее смерти он испытывал некое слабое подобие привязанности. А ему еще останется найти способ открыть Ее сыну последнюю самую главную тайну — что только смерть мальчика принесет гибель Темному Лорду. Дамблдор совершенно прав, не сомневаясь, что узнав об этом, Поттер, как все гриффиндорцы с готовностью отправится навстречу концу. Но он не хочет этого видеть. С него достаточно Ее смерти, после которой он так долго заставлял себя жить ради любви, пока ему не объявили, что все было напрасно. Потому в этот раз он просто хотел бы уйти первым…

Жалеть ему на земле не о чем и не о ком, как никто не станет жалеть о нем. Он так много пережил за эти шестнадцать лет, что ощущает себя гораздо более древним и дряхлым, нежели его покровитель, хотя даже на магловский счет он еще достаточно молод. Ему совершенно не хочется в том маловероятном случае, если даже ему каким-то чудом удастся остаться в живых, доказывать свою приверженность противникам Темного Лорда. Он не собирается давать объяснения перед Визенгамотом, оправдывать перед кем-либо свои поступки, свои ошибки или свою любовь. Он не хочет, чтобы его любовь изучали и разглядывали под лупой, точно экспонат, не желает быть свидетелем газетной шумихи вокруг его имени, не хочет, чтобы о нем и о Ней говорили люди, которые не могут даже понять его чувства. У него нет желания переворачивать новую страницу в книге своей любви — он убежден, что настала пора закрыть последнюю. Но прежде он сделает все, что должен сделать...

Маленькое предисловие к последней главе:

Средь поленьев остатки желаний

И клочки опаленных надежд.

Разве трусость — устать от страданий,

От обидного гнета невежд?

Завтра снова меня ожидает

Справедливая ярость коллег

Разве трусость, что сил не хватает?

Я ведь тоже простой человек.

Нет, ни слова сейчас не сорвется

С нарисованных губ мудреца.

Древний Замок как будто клянется

Ненавидеть меня до конца.

Я для всех негодяй и подонок,

Но, как заповедь, помню одно:

Каждый взрослый и каждый ребенок

Под защитой моей все равно

Школа спит, я один в кабинете,

Но уверен: теперь за стеной,

Как всегда, собираются дети,

Чтобы насмерть сразиться со мной.

Тишина этой призрачной ночи

Созидает фальшивый уют,

Разве трусость — зеленые очи

Что сегодня уснуть не дают?

Пламя бьется в огромном камине,

По щеке пробегает слеза,

"Здравствуй, смерть! Ты легка на помине!

Посмотри мне смелее в глаза..."

ЛАНЬ. Его серебряная лань все же стала проводником, «путеводным светом» и для мальчишки. Это был единственный способ передать завещанный меч. План возник в его голове сразу же, как только портрету Финеаса Найджеллуса после стольких недель бесплодных усилий все же удалось выяснить точное местонахождение Поттера и Грейнджер, которые весьма предусмотрительно аппарировали с места на место чуть ли не по всей Британии. По его приказу самый непопулярный директор Хогвартса (впрочем, теперь данный титул заслуженно перешел к нему самому) долго пытался уловить в разговорах с Поттером и его друзьями хотя бы малейший намек на то, где те находятся в данный момент. Но получилось только после Рождества, когда родственник Блэка примчался возбужденный в раму картины и выпалил: «Директор, они разбили палатку в лесу Дин…» Радость, охватившая его при этом известии, сменилась приступом гнева, едва Финеас Найджеллус произнес в адрес Грейнджер ужасное слово, которое он не мог слышать спокойно с тех самых пор, как бросил его Ей… Резко оборвав бывшего коллегу, он повернулся к портрету Дамблдора, конечно, слышавшего весь разговор. Отодвинув картину в сторону, он взял из тайника настоящий меч Гриффиндора, спрятанный там куда надежнее, чем подделка в сейфе банка Гринготтс. Старый интриган отказался-таки объяснить ему, почему так важно, чтобы Поттер получил меч, зато не забыл напомнить, насколько важно ему сохранить инкогнито, будто он сам не понимал этого!

К счастью, не пришлось обыскивать весь огромный заснеженный лес. Он почти сразу почувствовал чары, которыми гриффиндорцы окружили свою палатку. Видеть их он не мог, но ясно чувствовал, что они здесь. Теперь нужно было отыскать способ передать Поттеру меч. «Он дается лишь отважному и в крайней нужде» — сказал ему Дамблдор. То есть мальчишка каким-то образом должен был проявить гриффиндорскую смелость, чтобы получить драгоценный приз. Замерзшее озеро, раскинувшееся посреди лесной поляны вполне подходило для его целей. Зимнее купание — небольшое удовольствие, но ничего лучшего он не сумел придумать…

Спрятавшись за деревьями, надежно укрытый маскирующими чарами он произнес заклинание…

Expecto Patronum! — его голос отдавался от стволов голых деревьев, с веток упало несколько комьев снега, мимо его ног прыснула в чащу стайка каких-то мелких зверушек. Ночной мрак прорезала ослепительная вспышка — стройная изящная лань возникла прямо перед ним высоко держа прекрасную голову с большими глазами и длинными ресницами. Трудно было поверить, что она всего лишь призрак, настолько яркое сияние разливалось вокруг. В тысячу раз более белоснежное, чем снег… Он опустился на одно колено, не замечая, как полы его дорожной мантии утопают в сугробе. Серебряная лань смотрела на него Ее глазами, а он ловил дрожащими пальцами бесплотный свет, пока, наконец, не вспомнил, зачем они оба в этом зимнем лесу… Расколоть заклинанием лед на озере, опустить меч Гриффиндора в воду и одним движением палочки снова восстановить ледяную корку было делом двух минут. Затем он повернулся в ту сторону, где все еще сиял Патронус и тихо, одними губами прошептал: «Иди!».

Лань развернулась и легко, беззвучно скользя над мерзлой землей, двинулась с полянки туда, где находилась палатка. Он стоял за деревьями, укрытый Дезиллюминационным заклинанием даже от собственных взоров; сердце билось так быстро, точно хотело проломить грудную клетку и устремиться вдогонку за ланью, чей силуэт все так же ярко мерцал в темноте. Он думал о Ней и о том, что нынешнее Рождество в Хогвартсе было совсем невеселым ни для учеников, ни для преподавателей. Думал о зверствах Кэрроу, которые сдерживал, как мог, но не властен был прекратить, о сегодняшней стычке с Минервой Макгонагалл. Он в который раз просил декана Гриффиндора убедить подопечных вести себя благоразумно — даже угроза арестовать самых рьяных борцов из Отряда Дамблдора, мало действовала на преподавательницу трансфигурации, такую же неисправимую гриффиндорку. Макгонагалл откровенно заявила ему, что он не посмеет так поступить, он — вероломный обманщик, убийца благороднейшего волшебника на земле и вся школа надеется увидеть, как он понесет наказание за все свои преступления…

С начала года он в достаточной мере свыкся с проклятиями и оскорблениями, он ведь даже пройти по коридору не может без того, чтобы с какого-нибудь портрета до него не донесся возглас: «Убийца!», «Мерзавец!», «Подлая тварь!» Всякий раз, входя в Большой Зал, а класс или в учительскую, он ощущал, что воздух в помещении буквально пропитан ненавистью, которая сдавливает легкие, не давая вздохнуть. Дамблдор, когда они остаются наедине, пытается его утешить, но от речей старика не делается легче. Только там, в холодном безмолвии зимнего леса, со своим Патронусом, он мог хоть ненадолго забыть о кошмаре Хогвартских будней…

Его обостренный слух различил скрип снега под ногами мальчишки еще прежде, чем тот вышел на поляну, не сводя глаз с чудесной серебряной лани, что быстро шла впереди. Со дня их последней встречи Ее сын вырос, похудел и раздался в плечах, лицо приобрело черты зрелой мужественности и стало еще более похожим на ненавистного Джеймса Поттера. А вот мешковатый свитер и потертые джинсы невольно воскресили в памяти его собственное детство… Когда Патронус внезапно исчез, юноша несколько секунд стоял в растерянности, словно пытаясь отыскать в темноте ее следы. Потом нерешительно обошел полянку и приблизился к озеру. Он следил за каждым движением Поттера; тот наклонился к озеру, видимо, заметив, наконец, сквозь лед блеск рубинов на рукоятке меча Гриффиндора. После нескольких глупых жестов, вроде попытки применить Манящие чары или бесплодного призыва о помощи, мальчишка понял, что нужно сделать…

— Диффиндо! — лед раскололся и Поттер, дрожа от холода, прыгнул в воду. На секунды черноволосая голова с мокрым вихром на затылке показалась над поверхностью озера, затем гриффиндорец отважно нырнул…

В первые секунды он даже не понял, что именно происходит, потом вода забурлила, точно на дне шла борьба, лишь тогда он с ужасом осознал, что мальчишка и в самом деле борется с чем-то, что не дает ему всплыть. Наверное, не зря все же Дамблдор сделал комплимент его храбрости — что иное, как не гриффиндорское безрассудство владело им, когда он рванул с плеч дорожную мантию и готов был уже броситься вперед, как вдруг увидел мчащегося мимо него человека, в котором тут же узнал Рональда Уизли. Как был, в одежде, Уизли кинулся в озеро и, спустя несколько секунд, вытащил на берег меч и задыхающегося, хрипящего, но, определенно живого Поттера.

Уверившись, что Ее сын невредим, он сразу аппарировал прямо к воротам Хогвартса и бессильно привалился к железной решетке, задыхаясь и кашляя, точно сам только что несся, сломя голову через лес или плавал в ледяной воде. Подняв палочку, он с трудом выговорил слова заклинания. Серебряная лань, правда, не такая яркая, как в лесу, опустила призрачную головку ему на грудь. Через мгновение лань исчезла, зато он мгновенно почувствовал прилив сил, распахнул ворота и скользнул на территорию школы… Что ж, все прошло более или менее удачно… Только бы за время его отсутствия не случилось никаких новых происшествий, требующих его вмешательства. Может же он расчитывать на это хотя бы одну-единственную ночь?

ЛЕТО. Лето смерти Дамблдора. Лето, когда он навсегда отделил себя от всего остального мира. Последнее лето его жизни…

В отличие от Кэрроу и других Пожирателей Смерти, он не любит говорить о той ночи, когда Флитвик ворвался в его кабинет, крича, что в школу проникли Пожиратели Смерти. Он понял, что неизбежность настигла его как всегда — внезапно и безжалостно, не оставляя никакого выбора. Последние сомнения и колебания рассеялись, пока он бежал по коридорам, прорываясь сквозь толпу сражающихся к Астрономической Башне… На вершине Башни взгляд его сразу различил обезоруженного полумертвого Дамблдора, перепуганного Драко, с палочкой, направленной в грудь директора, торжествующие лица Трэверса и обоих Кэрроу, плотоядную ухмылку Фенрира Грейбека. Окинув взглядом площадку, он сразу же заметил две метлы у стены. Разумеется, Поттер был тут же, рядом, иначе вся сцена не имела бы смысла. И все-таки он колебался последние доли секунды, пока его не вернул к реальности слабый молящий голос директора, взывающий к нему по имени. Словно бы со стороны слышал он собственный холодный голос, произносящий Убивающее заклятие, наблюдал, как зеленый луч ударил в грудь Дамблдора и последний человек, который был ему не совсем безразличен, перевалился через стену Башни и исчез внизу…

Потом ему оставалось только схватить за шиворот Малфоя и крикнуть Пожирателям Смерти, что нужно убираться… Он сам плохо помнит, как они вновь бежали сквозь битву, думая лишь о том, как поскорее увести всех Пожирателей из школы, чтобы они не ранили и не убили никого из детей или преподавателей. Ему удалось увлечь их за собою и все уже бежали по территории к воротам, когда он услышал за спиной топот и крики. «Беги, Драко!» — все, что он успел крикнуть прежде чем обернуться и оказаться лицом к лицу с Поттером и с болью и яростью в Ее зеленых глазах. И взгляд этот причинял ему больше страданий, чем неумелые удары мальчишки, которые он отбивал без малейших усилий. Между вспышками, он даже успевал объяснить, как нужно вести дуэль, если сражаешься с противником, владеющим легилименцией — то был последний урок, данный им Ее сыну…

Вдруг из-за его спины ударил другой луч и мальчишка свалился на траву, корчась от боли. Он успел оттолкнуть в сторону Пожирателя Смерти, применившего Круциатус, напомнил, что Поттер принадлежит Темному Лорду и причинять вред мальчику не следует… Все, кроме него бросились к воротам, а Поттер поднявшись, заковылял в его сторону, выкрикивая бесполезные оскорбления. Вслушиваясь в них, он даже не сразу понял, что за заклятие летит ему навстречу. Память обожгло ощущением дежавю... «Ты посмел использовать против меня мои же заклинания! Это я изобрел их я, Принц-полукровка, а ты обратил мои изобретения против меня, совсем, как твой гнусный отец »… Что он говорил, что делал — все смешалось в сплошной водоворот, из которого сознание выхватило яркие зеленые глаза и губы, выплюнувшие ему в лицо обвинение в трусости. Он выдержал бы что угодно, только не это. Слово «трус» наотмашь хлестнуло его по щеке, барьеры самоконтроля рухнули. В себя он полностью пришел в Малфой-Мэноре, где уже собрались все участники событий в Хогвартсе. Драко рухнул на ковер почти без сознания, так что Нарциссе пришлось хлопотать вокруг сына, пока Темный Лорд и остальные слушали его четкий, бесстрастный, подробный отчет об удачном проведении операции.

Со смертью Дамблдора ничто больше не стесняло Темного Лорда и поэтому его сторонники действовали уже почти открыто. В начале лета он еще читал в газетах сообщения о собственных розысках, потом они исчезли, зато появились некрологи с панегириками Дамблдору и статьи Бэрбидж — хогвартского профессора магловедения. Он проводил в Малфой-Мэноре практически круглые сутки, если не считать одного тайного визита в бывший штаб Ордена Феникса, и еще одного — в Хогвартс. Это было после того, как ему проучили выяснить, когда именно Поттера будут перевозить из дома родственников. Ведь тридцать первого июля Поттеру исполнялось семнадцать лет и защита крови, созданная Ее жертвой должна была исчезнуть. Дольше в Литтл-Уингинг юноше оставаться было нельзя, что отлично знали и Дамблдор и Темный Лорд и Орден Феникса. Темный Лорд хотел захватить мальчишку в момент, когда тот станет перебираться на новое место. А новые законы, проведенные Яксли, практически загнали и мальчишку и Орден в угол…

План Дамблдора с двойниками был прост и оригинален, как все гениальное. Словно насмешкой судьбы поначалу все шло, как по маслу — с помощью Конфундуса он заставил Мундунгнуса Флетчера предложить Ордену Феникса хитрый трюк, сообщил повелителю точную дату отъезда мальчика, не вызвав ни у кого никаких подозрений… (К тому времени большую часть Пожирателей Смерти, попавших в тюрьму год назад, вышли на свободу. В их числе был и Люциус, который растерял весь свой лоск и высокомерие и по примеру своей жены чуть не целовал ему руки за спасение сына. То, что благодаря ему, давний друг понял, что для него в жизни важно по-настоящему, несколько утешает относительно дальнейшей судьбы их семьи).

Дамблдор, как обычно оказался прав — в ловле его все же заставили участвовать! Будто мало было спокойно наблюдать за зверским убийством несчастной Чарити Бэрбидж! Он мог лишь надеяться, что план Дамблдора собьет с толку Пожирателей Смерти, что сперва и произошло. Орден Феникса сопротивлялся им весьма умело. Несколько человек были ранены, а двое или трое, возможно, убиты… Темный Лорд метался туда-сюда, пытаясь понять, с кем же летит мальчишка. Мечущиеся перед глазами фигуры на метлах, вспышки заклятий, ветер в лицо, крики справа и слева, сверху, снизу… Он летел в группе, преследовавшей метлу, управляемую Люпином и одной из копий Поттера. Хотя он думал, что, скорее всего, это двойник, полной уверенности быть не могло и он держался чуть впереди своих соратников, чтобы не терять преследуемых из виду. Внезапно чья-то тень загородила небо — один из Пожирателей поднял палочку, целясь в спину Люпина. У него была лишь секунда, чтобы принять решение. Он по-прежнему ненавидел этого человека, и все же почему-то не мог, просто не мог допустить его смерти. Оборотень был слишком нужен — не только Ее сыну, но и своей жене. Спасти чужое счастье ради своей любви… Он ударил, не раздумывая… Мерлин знает, почему он промахнулся и заклинание угодило не в его соратника, а в спутника Люпина… Он едва успел понять, в чем дело. Так или иначе, но нападавший шарахнулся в сторону, резко уходя вниз. Оборотень развернул метлу и мгновенно рванулся прочь, удерживая свободной рукой залитого кровью напарника, в чьих волосах уже начинала пробиваться рыжина… Позже он узнал, что ранил Джорджа Уизли.

Переживал ли он, что случайно покалечил юношу? Да, бесспорно. Мысль об этой новой вине перед Нею угнетала его в последние недели лета. Но наступившая осень вытеснила их из сознания в тот самый миг, когда первого сентября он поднялся за столом в Большом Зале под взглядами учеников и преподавателей Хогвартса, чья жизнь отныне зависела только от него…

ЛИЛИЯ. Его последнее сокровище хранится не в старой запыленной коробке под кроватью убогой спальни. Оно всегда с ним, у самого сердца, с тех самых пор, как подобно мелкому воришке Флетчеру, он украл из дома на площади Гриммо одну чудесную драгоценность…

Этот его визит был истерическим отчаянным порывом. Смерть Дамблдора, битва с Орденом Феникса в школе, полные ненависти глаза мальчишки, еще более увеличившаяся благосклонность Темного Лорда — все свалилось на него слишком внезапно. Аппарируя на площадь Гриммо, он знал, что дом уже не используется в качестве штаб-квартиры и мог надеяться, что никого там не застанет. Среди знакомых темных комнат с покрытой пылью старинной мебелью, высоких лестниц и резных дверей, гобеленов и старинной мебели на него сейчас же нахлынули разом все враждебные чувства по отношению к последнему хозяину этого дома. Он пришел в какое-то исступление — то была первая истерика за последние шестнадцать лет. Он метался по комнатам, бесцельно переворачивая вверх дном все вокруг, открывал ящики и шкафы, выбрасывая наружу их содержимое, переворачивал стулья, рылся в бумагах, сам не зная, что ищет…

До роскошной спальни школьного врага он добрался, когда уже изрядно выдохся. Вывернув ящики комода, он обнаружил пачку пожелтевших от времени писем. Он стал рассеянно перебирать их одно за другим, когда в глаза ему бросились строчки, написанные рукой, которую он узнал бы где угодно, даже через тысячу лет. Он замер, еще боясь поверить в увиденное… Не было никакого сомнения: вот по этим страницам скользила когда-то Ее теплая рука, выводя чернилами букву за буквой. Он сразу узнал Ее неповторимое «у», всегда напоминавшее ему бутон еще не распустившегося цветка. Это письмо было не похоже на короткие записки их детства и юности, под которыми Она иногда вместо подписи рисовала лилию. Ему очень нравилось, когда Она так делала, но со временем это стало казаться Ей глупым и детским. …

Он пытался прочесть Ее послание к «дорогому Бродяге», но не смог — в глазах стояли слезы. Буквы сливались в сплошное пятно, позволяя различить только похожие на бутоны лилий «у». Листки упали на ковер, он поднял их дрожащей рукой и поднес вплотную к своему лицу, впивая глазами и губами написанные Ею слова.

Кое-как ему удалось разобрать первый лист — слезы лились безостановочно, стекая по длинному крючковатому носу, по худым впалым щекам. Он не особенно вникал в содержание — письмо было ценно совсем не этим. То была единственная за много лет память о Ней, вещь, хранящая в себе частицу Ее души.

Немного придя в себя, он заметил на ковре у своих ног квадратик картона. Опустившись на колени, он поднял его и, повернув изображение к себе, с трудом осознал, что перед ним та самая фотография, о которой писала Она. Черноволосый ребенок влетал и вылетал из нее на игрушечной метле. Рядом то и дело возникала высокая фигура отца в очках и с торчащими во все стороны взъерошенными волосами. А в другой части картинки смеялась Она, небрежно откидывая с лица длинную темно-рыжую прядь. В Ее изумрудных глазах плясали веселые искорки, а улыбка сияла, освещая не только комнату, но и весь мрачный дом благороднейшего и древнейшего семейства Блэков. Ему показалось, что сотни кинжалов вонзаются в его истерзанное сердце — рядом с ним Она никогда не выглядела настолько прекрасной и, главное, счастливой. Счастье сквозило в каждой Ее черточке, в каждом жесте, в каждом трепетании ресниц. Счастье с Джеймсом Поттером и с их сыном…

Не в силах больше смотреть на это, он перевел взгляд на второй листок, где было всего несколько слов. Он пытался крепиться, но подпись… Ее подпись… «С любовью…» Восхитительные слова, которых он от Нее ни разу не слышал... Он никогда не думал, что способен так рыдать — горько, безудержно, безутешно, выплескивая в слезах свою муку, равной которой невозможно найти в мире. Он не узнавал сам себя — куда девалась его сдержанность, железная выдержка, самоконтроль, непревзойденное умение владеть своими эмоциями? Он плакал, кривясь от боли, стоя на коленях в пустой спальне своего покойного врага и слезам его, казалось, не будет конца…

Очнулся он только тогда, когда в комнату из-за тяжелых бархатных штор уже пробивались первые бледные лучи рассвета. Повинуясь странному наитию он спрятал под мантию драгоценный листок с Ее подписью и любовью. Потом разорвал фотографию пополам, оставив себе Ее, а другую часть отбросил на пол, под комод. Потом с усилием встал на ноги, пошатываясь, спустился по лестнице и вышел на улицу. Площадь еще спала и сквозь легкий утренний туман едва различались очертания соседних зданий. Холод остудил его лицо, высушив последние слезы. Он все еще сжимал свои находки, когда аппарировал в свой дом, где не был с самого конца прошлого года.

Его похожее на могильный склеп обиталище нисколько не изменилось с тех пор — удушливый спертый воздух, низкий давящий потолок, множество книг и убогая обшарпанная мебель. Хорошо еще, что мелкая крыса Петтигрю находится в Малфой-Мэноре, исполняя обязанности тюремщика при узниках, заточенных в подвале. Ему тоже следовало бы быть там, но он не может показаться никому на глаза в таком состоянии. Кажется, где-то у него завалялась бутылка огневиски — как раз то, что ему сейчас нужно…

Он наливает до краев запыленный бокал и опрокидывает залпом, не отрывая глаз от Ее фотографии. За этим бокалом следует второй, потом третий…

С ленивым равнодушием он думает, что, пожалуй, следовало бы взять с собой кое-какие книги, ведь неизвестно, когда он сюда вернется и вернется ли вообще. И потом, некоторые книги могут понадобиться ему в Хогвартсе — в особенности старинные издания о Темных Искусствах. Потом они смогут обогатить школьную библиотеку — хоть какая-то будет польза человечеству — размышляет он с горькой иронией… Собственно, единственное, чем он здесь дорожит — это книги и коробка сокровищ, связанных с его любовью к Ней. Что случится с остальным имуществом после его смерти, его нисколько не беспокоит — едва ли кому-то придет в голову заглядывать в такую жуткую дыру… Он умрет предателем, а не героем и никого не заинтересует место, где он родился, вырос и встретил Ее. Свою любимую с волшебным именем, как и Она, напоминающим цветок лилии…

Ему предстоит самый страшный учебный год в Хогвартсе, который, вероятнее всего, станет для него концом. И он рад, что можно еще несколько часов сидеть на старом потертом диване под тусклым светом грязной, покрытой пылью люстры и в сотый раз перечитывать две строчки, начертанные Ее рукой. Смотреть на Ее фотографию, любуясь Ее прекрасным сияющим личиком и воображать, будто это ему Она улыбается так тепло и радостно, будто это ему посылает привет своим нежным «С любовью»… Может быть, он поступил, как эгоист, но ведь и преступнику, приговоренному к казни, не отказывают в последнем предсмертном желании! Неужели все его жертвы, все перенесенные им страдания не стоят одного клочка иллюзии, обрывка красоты, частицы чужого счастья, тайком унесенного им под полою?

Допив огневиски, он швыряет пустую бутылку в угол, призывает Манящими Чарами нужные ему книги с полок и заставляет их сложиться в аккуратную стопку, берет коробку со своими реликвиями, еще раз целует фотографию, на которой смеется Она — невыносимо красивая и как никогда похожая на белую лилию. Даже не бросив прощального взгляда на родной дом, он выходит из комнаты, навсегда закрывая за собой тяжелую дверь…

ЛОВЕЦ. По странному совпадению, его главной головной болью в этом году снова стал новый ловец гриффиндорской сборной. Джиневра Уизли — душа сопротивления режиму Пожирателей Смерти в Хогвартсе. Девочка уже доставила Кэрроу столько неприятностей, что не будь она чистокровной, эти мрази давно избавились бы от «проблемы». Эта девушка объединила три факультета под знаменем борьбы во имя Гарри Поттера, возродила отряд Дамблдора, обеспечила каналы связи. И хотя стремление доморощенных повстанцев лезть на рожон безмерно его раздражает, иногда, наблюдая за Уизли он с некоторым удовлетворением подмечает в девочке Ее отвагу, упорство и непоколебимую решимость отстаивать справедливость. Плохо лишь то, что гриффиндорцам неведомо чувство разумной осторожности…

Сколько раз он уже пытался убедить деканов повлиять на своих подопечных. Те стоят за студентов горой и хотя должны докладывать ответственным за дисциплину Кэрроу обо всех проступках детей — не делают этого, если есть хоть малейшая возможность. Он прекрасно знал, что так будет — потому и заставил этих двух тупиц отвечать за дисциплину, они ведь слишком глупы и ограничены, чтобы тягаться с сообразительными, быстрыми на выдумки студентами, если только те сами не афишируют свои провинности, что они, к сожалению, делают слишком часто.

Никакие его «репрессии» не способны удержать бунтовщиков во главе с Уизли и Лонгботтомом от безрассудных выходок. Он ввел обязательное ночное патрулирование коридоров, возобновил указ Амбридж о роспуске всех ученических организаций и запрете собираться вместе более чем по трое (вот уж никогда он не думал, что сможет оценить практическую пользу указов старой жабы), он ограничил походы в Хогсмид, а кое для кого запретил их совсем, он приказал, чтобы на каждой тренировке факультетских команд по квиддичу присутствовал кто-то из профессоров. И все равно не проходит дня, чтобы кто-нибудь из детей не нарвался на неприятности.

Чаще всего приходится отдавать наказание на откуп Кэрроу и потом с болью смотреть, как те пользуются своей властью, издеваясь над теми, кто слабее их. Не один раз ему, правда, удавалось заменить пытки Кэрроу на более изощренное по их понятиям, а на деле гораздо более легкое наказание. К тому же он провел со своими заместителями беседу о нецелесообразности разбазаривания чистой крови. Может быть только благодаря этому почти за целый год никого еще не убили и даже не причинили ничьему здоровью непоправимого вреда. О последнем, впрочем, он заботится лично. Сваренные им собственноручно целебные зелья регулярно тайком поступают в распоряжение школьной медсестры, которая всякий раз не перестает удивляться, что приготовляемых ею лекарств хватает столь надолго и они оказывают такой великолепный эффект. (Для поручений подобного рода он предпочитает использовать домовых эльфов Хогвартса, которые подчиняются ему, как директору и не станут болтать. Шансов же, что Кэрроу станут их расспрашивать примерно столько же, как на то, что Темный Лорд добровольно перестанет охотиться за Ее сыном). Оказывая медицинскую помощь очередной жертве садистских наклонностей Кэрроу, он спасал многих из них от тяжелых последствий и даже от смерти, и тем больнее ясно выраженное отвращение и враждебность, читающееся во взглядах целительницы, стоит ему переступить порог Больничного Крыла.

Он боится за мисс Уизли больше, чем за других студентов, потому что представляет, чем должна стать для девушки неизбежная смерть Поттера. Едва ли под силу женщине те страдания, что он испытал на себе. Остается лишь надеяться, что девушка любит мальчишку не так сильно, как он любил и продолжает любить Ее. Хотя тот эпизод, когда Уизли с Лонгботтомом и Лавгуд пытались похитить поддельный меч Гриффиндора, не внушает на сей счет оптимизма. Он застал их, когда они уже тащили меч вниз по лестнице. Что именно они собирались с ним делать, остается загадкой и по сей день. Во всяком случае, увидев его, все трое вместо того, чтобы бросить меч и скрыться стояли и смело глядели прямо ему в глаза, прожигая насквозь. Лонгботтом — робкий, неуклюжий, рассеянный, вечно все забывавший Лонгботтом смело шагнул вперед, загораживая собой спутниц. Нужно признать, в тот момент он впервые ощутил гордость за этого мальчика. Его жесткость, требовательность и нежелание потакать слабости явно возымели успех.

Он протянул руку к мечу, который держала Уизли. Та выпрямилась во весь рост, значок капитана сборной по квиддичу на мантии блеснул в свете факелов, придававших длинным растрепавшимся волосам почти такой же оттенок, как у Нее… Одно мгновение ему казалось, что девушка сейчас ударит его мечом, но потом пальцы его сомкнулись на рукоятке и Уизли была вынуждена выпустить меч из рук. Они застыли в беззвучном поединке взглядов… Он опустил глаза первым — слишком о многом ему не хотелось говорить девушке, которая сейчас так живо напомнила ему о Ней…

Разумеется, не подлежало сомнению, что все трое должны были быть наказаны. На сей раз Кэрроу с полным правом могли быть оставлены в стороне — к нему в кабинет забрались провинившиеся и у него пытались совершить кражу. Алекто и Амикус наперебой предлагали множество вариантов самых жестоких наказаний, начиная с заклятия Круциатус и до заточения в цепях без пищи и воды. Он иронически поблагодарил услужливых подчиненных и заявил, что намерен отправить всю троицу на исправительные работы в Запретный Лес. Пока брат и сестра обменивались недоуменными взглядами, он напомнил об акромантулах, змеях и голодных диких животных, обитающих там. Тогда тупые физиономии обоих Кэрроу прояснились и оба дружно закивали головами… Когда на следующее утро он объявил приговор, то сразу заметил, как Уизли пожала плечами. Он не сомневался, что Хагрид, тогда еще остававшийся на своем месте, защитит друзей Поттера от любой опасности. Великан никогда не блистал умом, но преданность Дамблдору в нем не знала границ. А еще Хагрид, в числе многих других, когда-то восхищался Ею и Она относилась к леснику столь доброжелательно, что порой заставляла его чувствовать, что даже этот тупица Ей куда дороже него…

Трое героев провели в Запретном Лесу неделю и вернулись в школу грязные, исхудавшие, в изорванной одежде, зато без единой царапины. А спустя несколько дней в первом матче года против его команды, Уизли выхватила снитч прямо из-под носа Драко Малфоя, который, против обыкновения, отнесся к своей позорной неудаче более, чем равнодушно, что, впрочем, неудивительно, учитывая во что превратил Темный Лорд жизнь их семьи. Юноша почти перестал общаться с товарищами по факультету, весь год сторонится даже своих бывших верных телохранителей Крэбба и Гойла. Всех, кроме младшей Гринграсс — светловолосой шестикурсницы, имеющей отдаленное сходство с Нарциссой. Очевидно, искать женщину, похожую на мать, в обычае не только у Поттера…

Случай с мечом и блестяще выигранный матч, судя по всему, придали Уизли еще больше силы духа. Проблемой оставались ее отношения с Амикусом Кэрроу. Видимо дама сердца Поттера приглянулась мерзавцу еще с летней битвы с Орденом после смерти Дамблдора. В первый раз, когда возмущенная Минерва Макгонагалл пожаловалась, что эта тварь открыто преследует девушку порочными притязаниями, он изобразил полнейшее равнодушие к данному факту, чем заслужил новый поток проклятий и оскорблений в свой адрес. На самом же деле он просто не представлял, каким образом помешать Амикусу. Сперва он решил все обдумать как следует, но вскоре после начала второго семестра подонок в очередной раз придрался к ученице на своем уроке и под предлогом отработки оставил в своем кабинете, отобрал волшебную палочку, а затем попытался применить насилие. Слава Мерлину, он находился поблизости и услышал крики девушки…

Ему хотелось убить Амикуса на месте, а пришлось холодно разъяснить ему, что Темный Лорд едва ли одобрит подобные развлечения в стенах школы, тем более с чистокровной волшебницей. Он заставил Амикуса вернуть Уизли палочку, но не успел тот исполнить приказание, как Уизли совершенно игнорируя его присутствие запустила в профессора Защиты от Темных Искусств проклятие, в котором он узнал Летучемышиный сглаз, являющийся по-видимому, фирменным ее приемом. После девушка развернулась и с вызовом посмотрела на него, давая понять, что ничуть не боится наказания. «Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора и две недели отработок, мисс Уизли» — сказал он голосом, полным плохо скрытого торжества. Эта девушка действительно достойна любви Ее сына…

ЛУНА. Ночи в конце апреля еще достаточно холодны и камин в кабинете директора полыхает, бросая отсветы на каменный пол. Слышно мерное дыхание спящих портретов директоров и директрис. Портрет Дамблдора похрапывает, приподнимая очки на кривоватом носу. Стоя посреди кабинета он, как никогда остро ощущает свое одиночество. За окном расстилается территория, озаренная бледным светом луны. Серебристый диск висит очень низко над озером, почти касаясь темной поверхности воды, а неподалеку высится величественной громадой белая гробница. Все выглядит совсем так, как недавно, когда он сопровождал к гробнице Темного Лорда. Странные идеи и загадочные замыслы повелителя явно известны и понятны Дамблдору и, по его уверениям, только на руку их общему делу...

Он не осмелился тогда следить за действиями повелителя — все же тот гораздо сильнее, как маг, да и повод для лишних подозрений давать не хотелось. Темный Лорд в ту ночь явился в его кабинет в прекрасном расположении духа и заявил, что наконец-то получил возможность одолеть мальчишку. Он сыграл радость, хотя внутри него все похолодело от страха и предложил выпить за это событие… Во время беседы тиран поинтересовался, почему он оставил на месте портрет Дамблдора. Нужно было срочно придумать правдоподобное объяснение. Пришлось сказать, что портреты прежних директоров невозможно убрать — их создает сама магия замка. Процесс происходит независимо от чьей-либо воли, он пытался уже избавиться от раздражающего его портрета, но ничего не вышло. Темный Лорд принял объяснения и даже соблаговолил пообещать позже попробовать как-нибудь помочь его горю.

После ухода повелителя он, к своему изумлению, заметил, что Дамблдор на портрете выглядит довольным донельзя. На вопрос о причинах неожиданной веселости, директор сообщил, что каждый шаг Темного Лорда отныне неумолимо приближает убийцу к гибели. Он не слушая отвернулся к окну и загляделся на луну, висящую над озером, почти касаясь воды, гоня от себя мысли о том, что это будет также гибель Ее сына…

С раннего детства он всегда прислушивался к своей интуиции. Когда до него дошли вести о спасении Поттера, Уизли и Грейнджер из Малфой-Мэнора, и гневе повелителя при этом сообщении, стало понятно, что ждать развязки недолго. Шестое чувство еще никогда не обманывало его, вот и сейчас он уверен, что прав — сегодня он последний раз видит полную луну…

Бессонница переносится им на удивление легко, ведь он очень скоро выспится насовсем. А Ее зеленые глаза, раньше являвшиеся ему во сне, теперь возникают перед ним наяву, особенно в такие ночи, как нынешняя. Он словно бы видит их — здесь, сейчас в призрачной пустоте кабинета. Но ему больше нет нужды говорить Ей то, что он говорил прежде — зачем? В нем не осталось больше ни ревности, ни отчаяния, ни гнева, ни досады, ни обиды на несправедливость судьбы. Ничего, кроме любви. Единственной любви, пронесенной им от душного летнего дня двадцать семь лет тому назад, до этой хмурой весенней ночи. Все, что осталось в нем от маленького мальчика, встретившегося много лет назад в пригороде Манчестера с прелестной девочкой, ставшей потом прекрасной женщиной, счастливой женой, самоотверженной матерью — это любовь…

Камин затоплен, но он все равно дрожит от холода, точно пылающий огонь не дает ни капли тепла. Снова поежившись, он подходит к тайнику, который показал ему Дамблдор, и где после передачи Поттеру меча он держит ту самую заветную коробку со своими сокровищами. За стеной непривычно тихо, словно — в кои-то веки — весь замок заснул также спокойно и безмятежно, как в прежние мирные времена. Присев на корточки возле камина он протягивает окоченевшие руки к огню, но яркое пламя кажется совершенно холодным, как лунный свет, озаряющий комнату. Впрочем, он знает отличный способ сделать его немного теплее…

Одно за другим он вынимает из коробки бесценные реликвии своего сердца. Когда-то он уже хотел сжечь их — чтобы забыть Ее, только не смог. Сейчас ясно, что тогда это было крайне глупо и самонадеянно. Эти вещи — часть его самого и только с ним вместе могут исчезнуть. Осторожно перебирает он единственное богатство, какое имел за всю жизнь. Еще повезло, что не нужно писать завещания — ему нечего завещать, да и некому. Все, чем он владеет на момент смерти — знания, заключенные в его голове. Все его имущество — в этой небольшой коробке. Так что тратить пергамент не придется…

Чуткими пальцами он ощупывает каждую вещь, запоминая, впитывая кожей прикосновение то мягкой бумаги, то более жесткого пергамента, то гладкой поверхности шелка, то готовых рассыпаться под руками высушенных листьев и лепестков. Пусть на тот краткий срок, что еще остается ему, все это сохранится в нем, в его порах, в каждой клеточке его тела.

Чуть помедлив — все же нелегко принудить себя сжечь память о Ней, хоть он и знает, что должен это сделать — он бросает все в камин вместе с коробкой. Пламя взвивается вверх, почуяв новую пищу… Его сокровища должны были бы вспыхнуть в мгновение ока, но они отчего-то сопротивляются огню, не желая загораться… Он отрешенно следит, как языки пламени постепенно пробираются по ним, заставляя сжиматься и чернеть и вот уже ни одной из его реликвий нельзя различить в огне…

Пламя взвивается вверх, пожирая все, что было ему дорого в этом мире и по кабинету разливается долгожданное тепло… Тепло охватывает и все его тело, так что он, забыв, что несколько минут назад дрожал от холода, отходит к открытому окну, снова вглядываясь в холодную апрельскую ночь. На сплошном черном фоне отчетливо выделяются два белых пятна: одно на небе — луна; другое на земле — гробница убитого им директора Хогвартса Альбуса Дамблдора. Великий волшебник даже после смерти остается героем, своеобразным знаменем для преданных ему соратников. Эта гробница — такой же символ, каким служит всем, кто борется против власти Темного Лорда, имя Ее сына, которому назначено судьбой умереть ради победы Добра. И вне всякого сомнения мальчик тоже будет вечно жить в памяти и в сердцах всех, кто любит его: друзей, учителей, союзников, бесстрашной девочки, которая пока любит и счастлива, не подозревая, какая участь ожидает любимого…

Он вспомнил памятник, поставленный семье Поттеров, там, в Годриковой Лощине… Три больших красивых статуи, увековечивающих их подвиг и их любовь… Ее помнят и будут помнить всегда, также как и Ее сына. Его же последним приютом в лучшем случае станет простая яма где-нибудь в лесу, подальше от глаз, без надгробия и имени. Если, конечно, не будет решено бросить его поганый труп на растерзание диким животным и птицам. Так ведь, кажется, принято у честных благородных людей поступать с предателями и отверженными? Его имя забудут, а если когда-нибудь и вспомнят, то лишь для того, чтобы плюнуть в него. Он и не заслужил иного…

Прислушавшись к треску огня за спиной, он снова поворачивается к камину… От его сокровищ уже не осталось ничего, кроме черного пепла на мраморной каминной решетке. Последние следы его любви к Ней исчезли, рассыпались, словно их и не существовало никогда в мире…

Одной рукой он обхватывает другую, чувствуя мерное биение под бледной кожей, и несказанно удивляясь что его пульс все еще стучит. Наверное, он тоже рассыпался кучкой черного пепла, исчез без следа, вместе с останками своей души. Его нет, а бьющееся сердце всего-навсего пустая формальность. Большая часть его умерла вместе с Ней много лет назад, а сегодня умерло и то немногое, что еще оставалось, долгие годы продолжая страдать во имя любви к Ней. Теперь он сжег символы этой любви собственными руками… А за окном по-прежнему стоит весенняя лунная ночь и тишина нарушается только треском пламени, да негромким храпом портрета Дамблдора, спящего в своей раме прямо за директорским креслом… Его нет и уничтожение тела не изменит уже ровным счетом ничего…

ЛЮБОВЬ. Огненные вспышки, выстрелы, крики, стоны сливаются в ушах в какой-то невообразимый гул. Звуки битвы почти не долетают в Визжащую Хижину, где он стоит, глядя в уродливое жестокое лицо своего смертельного врага… Темный Лорд вызвал его сюда с поля боя когда он пытался пробиться сквозь сражение обратно к замку, надеясь найти там мальчишку Поттера. По правде сказать, он не ждал от бывших коллег прямого нападения, тем более втроем против него одного. Поняв, что не сможет долго отражать их удары, не причинив никому вреда, пришлось сбежать, использовав то редкое умение, которое он перенял у повелителя. Когда он присоединился к Пожирателям Смерти, те уже готовились к штурму. Те, чьи дети учились в Хогвартсе благополучно отправили их по домам. Люциус и Нарцисса не находили себе места от страха, потому что Драко не оказалось среди слизеринцев, в полном составе явившихся доказать Темному Лорду свою лояльность. Так что его старый друг испытывал не меньшее желание попасть в замок, чем он. Люциус быстро передал ему приказ повелителя и почти сразу скрылся, не перебросившись с ним и парой слов. Понятно, что тот сейчас куда больше озабочен судьбой сына, нежели чем-то еще и все же жаль, что они не успели проститься.

Рядом с ним слышен тихий шип — это Нагайна свивает и развивает кольца в огромной прозрачной сфере. Он наблюдает за змеей, пытаясь разобраться, как это связано с тем, что говорил ему Дамблдор, вспоминает все недомолвки и увертки старика, стремясь нащупать среди них нить истины. Одно ясно: он должен увидеть Поттера. Дважды повелитель отвечал отказом на просьбу позволить ему отыскать и привести мальчишку. Темный Лорд говорит что-то о своей новой волшебной палочке и о старой легенде о непобедимом Жезле Смерти. Но если та легенда правдива и в руках у тирана действительно смертоносное оружие, переходящее от владельца к владельцу путем убийства, значит судьба его решена… В таком случае тем более необходимо увидеться с Поттером, рассказать мальчику что необходимо сделать… Только Ее сын может убить Темного Лорда. Пророчество непреложно, но лучше бы оно оказалось лживым… Он так хотел бы иметь возможность расправиться с Ее убийцей сам и тем спасти Ее сына от смерти, которая ему уготована!

Что это, сбоку? Какое-то движение за ящиком, где начинается туннель, ведущий сюда от Гремучей Ивы. К счастью шипение змеи и голос повелителя заглушают эти звуки. Он уверен, что кто-то крадется сюда по туннелю… Мантия Темного Лорда шуршит по грязному полу Хижины. Тиран мерит шагами небольшую комнату, все продолжая говорить. А он застыл, словно изваяние, не отводя глаз от змеи в мерцающей сфере. Он слышит вопросы, но смысл их не доходит до его сознания, он отвечает автоматически: «Нет, милорд», «Не знаю, милорд», «Не имею представления о чем вы говорите милорд»… Сбоку снова доносятся звуки, ящик немного сдвигается в сторону, но, к счастью, Темный Лорд полностью поглощен им и ничего не замечает… Кто же там… без сомнений там кто-то есть, но кто… Ему некогда долго раздумывать над этим, в его разум снова врывается холодный голос повелителя…

— Я просидел здесь всю эту долгую ночь перед самой победой, думая, размышляя над тем, почему Старшая палочка отказывается мне подчиняться, отказывается сделать то, что по легенде, она должна сделать для своего законного владельца и мне кажется, я нашел ответ…

Воздух в его легких точно сгустился, он не дышит, а как бы продирается через колючую изгородь… Неужели сейчас, сразу… Он пытается собраться с мыслями, нужно что-то ответить, может быть найти какие-то слова… но все куда-то испарилось… короткий взгляд в сторону ящика, потом еще один — на змею…

— Может быть ты уже нашел догадался — голос Темного Лорда становится еще тише — ты ведь вообще-то умный человек…

Лестная оценка его интеллектуальных способностей звучит, как насмешка… Нужно что-то делать, но сил нет совсем… Он слишком долго был сильным, слишком упорно боролся: с жизненными трудностями и невзгодами, с людьми, с обстоятельствами, с собственными страхами, отчаянием и болью. Слишком стойко держался, не позволяя себе ни малейшей слабости и вот теперь судьба отомстила ему... Он прижимает свободную руку к груди, надеясь найти опору в своей любви… Ее имя в сердце и на устах — как святая молитва, которой он не знал никогда…

— Старшая палочка не повинуется мне по-настоящему, потому что я не законный ее владелец. Старшая палочка принадлежит тому волшебнику, который убил ее предыдущего хозяина. Ты убил Альбуса Дамблдора. Пока ты живешь, Старшая палочка не может по-настоящему принадлежать мне…

— Повелитель… — красные глаза чудовища смотрят ему в лицо без малейшего признака сочувствия или сожаления… — Иначе быть не может. Я должен получить власть над этой палочкой, а значит и власть над Гарри Поттером.

В запоздалом движении он поднимает оружие… Поздно… Короткий взмах руки убийцы… Сверкающая сфера несется из угла комнаты прямо к нему. Мгновение — его голова и плечи уже внутри, силуэт Ее убийцы еле виден сквозь пленку… Он напрягает последние силы своего тела, пытаясь сбросить шар… Пальцы разжимаются и палочка с коротким стуком падает на пол… Близость двух чудовищ лишает всякой воли к сопротивлению… Рывок и зубы отвратительной твари погружаются в его шею…

Как больно! Он с ранних лет приучал себя не бояться боли, но не думал, что когда-нибудь придется испытать такое… Он закричал бы, но в легких совсем нет воздуха… крик застревает в горле, превращаясь в невнятное бульканье, колени его подгибаются и он валится на пол…

— Мне очень жаль… — равнодушный безжалостный голос и шорох мантии по направлению к выходу из Хижины… Кровь все струится и струится на пол… Почему так много крови?… Он зажимает раны пальцами, пытаясь если не остановить кровь, то хоть замедлить ее течение… Снова какое-то движение… шаги… совсем близко… Как сквозь туман различает он склоненное над ним лицо с растерянными зелеными глазами… Поттер. На заднем плане маячат еще два удивленных взволнованных лица… Уизли и Грейнджер, кто ж еще… Видно, судьба все же решила сделать ему подарок в последний час, оказав нежданную милость…

Он судорожно хватает мальчишку за край одежды, притягивая к себе. Ближе… Ближе… Да, не так он себе представлял раскрытие правды Ее сыну, но Поттер должен узнать… Вся оставшаяся в нем магия сосредоточивается в области рта, глаз и ушей, выпуская наружу серебристо-голубое вещество, похожее и на жидкость и на газ одновременно… Еще немного… Еще… Силы уходят с каждой секундой, на то, чтобы замедлить кровотечение их уже не остается…

— Собери… собери… — из его горла вырывается то ли бульканье, то ли хрип, но Поттер, кажется понял… В руке юноши появился флакон — Грейнджер, как обычно, пришла на помощь… Еще немного усилий… перед его умственным взором проносятся картины связанные с Ней… Любовь — чистая, нежная, светлая, и в то же время страстная, неистовая, самозабвенная, кипит в его жилах, выливаясь наружу все новыми струями крови… Прости… Прости… Он сам не знает, за что именно просит сейчас прощения — может быть за то, что так и не осмелился признаться Ей в своей любви…

Серебристая субстанция заполняет флакон… Кровь течет все быстрее, ее уже почти совсем не осталось… Последние капли переливаются голубоватым сиянием… Ужасная боль уходит, уступая место холоду… Почему ему страшно — он ведь столько лет хотел этого?…

— Взгляни… на… меня… — разжать губы и прошептать эти три слова стоит ему неимоверного труда… Смертный холод подкрадывается к сердцу… Он жадно впивается меркнущим взором в зеленые глаза, так похожие на те, что он любил всю жизнь… Наверное, с такою алчностью он не смотрел даже тогда, давным-давно на пустой детской площадке за кустами возле качелей…

Вдруг черты лица Поттера начинают меняться… и перед ним возникает Ее лицо… Нет, это не может быть предсмертным бредом, он ведь видит Ее так ясно и четко, как никогда ничего не видел при жизни… Это Она — Ее неимоверно, душераздирающе-прекрасное лицо, Ее губы, Ее темно-рыжие волосы и сияющие глаза… Она глядит на него с такой грустью, что ему хочется утешить, успокоить Ее, как он делал всегда, когда Ее что-то сильно расстраивало, сказать, что все обязательно будет хорошо, но речь уже не повинуется ему…

Грусть в Ее глазах на миг сменяется ласковой укоризной, словно Она спрашивает его, для чего вообще нужны слова, сочетания звуков, произносимые губами и языком, если все самое важное можно рассказать без всяких слов — сердцем, душой, взглядом? Он сознает, что это правда… Ему действительно совершенно не нужны слова, чтобы произнести самое важное:

— Я… давно хотел… сказать, что люблю те…

КОНЕЦ.