Нарушая запреты (гет)

Сестры,

история, в которой Андромеда Блэк ужасным поступком публично опозорила свою семью, а Беллатриса Блэк совершила поступок, возможно, даже более ужасный, но знали об этом лишь Нарцисса Блэк и некто Антонин Долохов

1 сентября 1966 года, когда я впервые в жизни отправилась в Хогвартс, меня стошнило на платформе 93/4. Мне было так стыдно, что я бросилась прочь от поезда, мечтая вернуться домой и забыть о школе, но сопровождавшая нас домовуха Тамми удержала меня и почистила мою мантию, папа с мамой произнесли несколько ободряющих слов, Белл подхватила мой чемодан, а Роми взяла меня, чуть не плакавшую от стыда, за руку и буквально втащила сначала в вагон, а затем в купе, где уже сидела Прюэтт.

Я, сгорая от унижения, молча села у окна и стала смотреть на родителей, которые, сладко улыбаясь, махали руками еще стоявшему на платформе Хогвартс-экспрессу.

Тем временем рыжая гриффиндорка сказала торжественно, но, как мне показалось, немного ехидно:

— Поздравляю тебя с помолвкой, Роми! Уверена, толстяк Басти будет тебе хорошим мужем!

Сестра, к моему изумлению, отчаянно покраснела и сказала чуть слышно:

— Пойми, Молли, это все несерьезно! Просто шутка такая…

— Да неужели?! — холодно спросила Белл, с моим чемоданом в руке входя в купе.

— Вот именно! — запальчиво ответила Роми. — Ни один нормальный человек не воспринимает всерьез помолвку, если жениху четырнадцать лет, а невесте — тринадцать!

— Как интересно! — Белл взглянула на сестру так недоуменно-холодно, словно видела ее впервые. — А вот наши родичи, Лестрейнджи, Руди, Басти и я придерживаемся иного мнения! Для всех нас двойная помолвка, призванная породнить между собой две высокородные семьи, очень серьезна! В тринадцать-четырнадцать лет уважающие себя чародеи вполне способны отвечать за свои поступки! Наши предки в этом возрасте уже вступали в брак!

— Ты еще дедушку Поллукса вспомни! — резко сказала Роми.

Белл опустила глаза и слегка покраснела; тогда я еще не знала подробностей этой позорной истории, но по смущению сестры поняла, что гордиться тут было нечем. Видя растерянность собеседницы, Роми продолжила атаку:

— Или, может быть, ты станешь утверждать, что любишь этого заморыша Руди Лестрейнджа?!

Белл покраснела еще сильнее и выпалила:

— Ты ничего не понимаешь! Мы выше любви, выше… всех обыденных человеческих чувств! Мы… идем своей дорогой, и она непонятна мещанам вроде тебя! У нас есть предназначение, ради которого мы живем! Ты от природы тупая и не понимаешь целей, которые вдохновляют Руди и меня, и это не вина твоя, а беда! Но на твоем месте я бы вцепилась в Басти мертвой хваткой! Не думаю, что хоть один достойный человек, кроме твоего нареченного жениха, позарится на такое чучело, как ты!

Роми тоже покраснела и потянулась в карман мантии за палочкой, но старшая сестра, молча поставив мой чемодан рядом со мной, быстро покинула купе, на прощание громко хлопнув дверью.

— Не обращай внимания, Роми! — быстро сказала Прюэтт. — Белл просто тебе завидует, потому что у тебя хватает смелости противоречить родным!

Сестра стиснула руки в кулаки и процедила:

— Не хватает у меня смелости, иначе я бы не стала участвовать в этой идиотской помолвке! Да и вообще…

Роми, закусив губу, начала внимательно смотреть в окно и перестала реагировать на дальнейшие попытки подруги продолжить разговор.

Я понимала чувства Роми. Если в раннем детстве мои сестры были очень похожи, то с возрастом их внешность все больше различалась. К пятнадцати годам Белл стала настоящей красавицей — тоненькая, стройная фигура, точеные черты лица, огромные черные глаза, белоснежная кожа… А Роми с каждым днем все больше походила на тетю Вальбургу — коренастую, крепко сбитую, с короткими пальцами, крупными, грубоватыми чертами лица и маленькими глазами. Мама, успокаивая себя и дочь, говорила, что все девочки в переходном возрасте выглядят гадкими утятами, зато к шестнадцати годам расцветают, словно розы. Но Белл и в пятнадцать выглядела потрясающе, и трудно было поверить, что неправильные черты лица Роми когда бы то ни было приобретут классическое совершенство, которым отличалась внешность ее старшей сестры. Роми никогда не выказывала ни грусти, ни сожаления из-за того, что Белл намного красивее нее, но я чувствовала, что Роми все же страдает.

На некоторое время в купе воцарилось молчание, прерываемое лишь вялыми попытками Молли начать разговор. Но затем дверь отворилась, и наше уединение нарушила компания почти взрослых мальчишек. Первыми я заметила Фабиана и Гидеона Прюэттов, чьи ярко-рыжие шевелюры привлекали всеобщее внимание, а затем узнала нашего дальнего родственника Фрэнка Долгопупса, который вместе с родителями порой бывал у нас на приемах. Не сомневаюсь, что Тед Тонкс тоже пришел тогда в наше купе, но я его абсолютно не запомнила и уж тем более не заподозрила, сколько зла этот человек принесет нашей семье.

Фрэнк рассеянно кивнул мне, остальные не обратили на меня ни малейшего внимания и начали громко обсуждать квиддич и незнакомых мне людей. Молли приняла активное участие в беседе, Роми через некоторое время тоже увлеклась разговором и заулыбалась. Очень скоро мне стало скучно, но я постеснялась попросить мальчишек, расположившихся у двери, пропустить меня к выходу из купе. Так я и просидела всю дорогу, не замечаемая никем…

Распределяющая Шляпа, разумеется, отправила меня в Слизерин, и все мои соседки по спальне — Марджори Хиггс, Виолетта Каррузерс и Урсула Готье — немедленно предложили мне свою дружбу. Я с удовольствием согласилась, потому что очень хотела, как это делали Белл и Роми, вернувшись домой на каникулы, рассказать родителям о своих замечательных подругах.

Марджори, Виолетта, Урсула и я вместе ходили на уроки, выполняли домашние задания и гуляли. Мои однокурсницы всячески выказывали мне свою приязнь, и я радовалась, что нашла таких замечательных подруг.

Увы, все это продолжалось недолго. Однажды в начале декабря я зашла в туалет и, войдя в кабинку, разумеется, закрыла за собой дверь. Через несколько минут я услышала шаги и негромкие голоса и узнала Марджори, Виолетту и Урсулу, которые, кажется, говорили о чем-то важном.

— Не понимаю, как это может быть! — удивилась Виолетта. — Они же Блэки и в Блэквуде живут! Я на фотографии видела их дом — богатейшее поместье!

— Так оно не их собственное! — хмыкнула Марджори. Меня поразил ее надменный тон. — Когда Цисси исполнится семнадцать, ее семейка вылетит оттуда, как пробка из бутылки! А своих денег у Сигнуса и Друэллы нет, так что наша принцесса Нарцисса, — эти слова были произнесены с особым презрением, — зря корчит из себя невесть что! Она попросту бесприданница!

— А по виду не скажешь! — ехидно заметила Урсула. — Посмотреть на нее — прямо наследница гоблинских золотых копей!

— Когда они из Блэквуда уедут, с нашей принцесски спесь спадет! — язвительно заметила Марджори.

Слушать это было невыносимо, я вышла из туалета и сказала, с трудом сдерживая слезы:

— Марджори, вчера я дала тебе списать эссе по зельеварению! Урсула, позавчера ты брала у меня волшебные краски! Виолетта, сегодня утром ты напрашивалась в наш дом на рождественский прием! Зачем вы лгали, что хотите со мной дружить, если так презираете меня?!

С этими словами я покинула вероломных подруг и, быстро пробежав по коридору, заскочила в другой туалет, где плакала так долго и так громко, что ко мне даже прилетела Плакса Миртл, жившая совсем в другом конце школы. Беседа с несчастным привидением меня немного успокоила: я поняла, что есть люди, которым в Хогвартсе приходилось намного хуже, чем мне, да и внешне я от Миртл отличалась в лучшую сторону. Так что через некоторое время слезы мои утихли, и я смогла вернуться к людям.

В тот же вечер Марджори, Виолетта и Урсула попытались со мной помириться, попробовав уверить меня, что я их не так поняла. Но я отказалась с ними разговаривать и почти до самого окончания Хогвартса не перемолвилась с бывшими подругами и парой слов. Сейчас я понимаю, что, возможно, была слишком категорична: невысокородная, но очень богатая Марджори, отцу которой принадлежала фабрика по производству шоколадных лягушек, меня действительно недолюбливала, — главным образом потому, что ее родичи не имели ни малейших шансов получить приглашение на прием к Блэкам, — а Урсула и Виолетта, происходившие из бедных и невысокородных семей, просто поддакивали богатой сверстнице. Но, так или иначе, я не люблю тех, кто предает своих друзей, и обычно считаю, что поступила тогда правильно.

Этот случай научил меня задумываться о том, что людям, которые хотят с тобой общаться, возможно, интересна не ты сама, а твои деньги и положение в обществе. Грустный, но, увы, очень полезный опыт!

Как бы то ни было, в Хогвартсе у меня друзья так и не появились. Поначалу я пыталась примкнуть к компании Белл, но пятнадцати— и шестнадцатилетним студентам я казалась слишком маленькой, а их разговоры о политике были мне скучны. Время от времени я общалась с Роми и ее приятелями, хотя они тоже считали меня малявкой. Но в сентябре 1970 года я прервала все контакты с этой компанией: когда кузен Сириус поступил в Хогвартс и опорочил семью, оказавшись в Гриффиндоре, Роми и ее приятели охотно общались с моим мерзким кузеном и его дружками.

Впрочем, даже до разрыва с Роми и ее компанией я большую часть времени проводила, наблюдая за другими людьми — студентами и преподавателями. Поначалу я удивлялась, насколько они отличаются друг от друга, но со временем начала видеть и сходство самых разных людей — жесткие, прицельные взгляды тех, кому хорошо давалась ЗОТИ, и игроков в квиддич (зачастую это оказывались одни и те же студенты), немного хлопотливые манеры пуффендуйцев и любителей травологии с других факультетов, внешняя рассеянность и внутренняя сосредоточенность когтевранцев, а также знатоков трансфигурации и нумерологии…

Со временем я узнала об окружающих меня людях довольно много — их страхи, мечты, тайные влюбленности… Будь на моем месте Марджори Хиггс, она бы, наверное, начала шантажировать тех, чьи тайны раскрыла, но я никогда не стремилась и не стремлюсь к власти над другими людьми. Меня вполне устраивало просто знать, насколько много мне известно о студентах и профессорах, с которыми я проводила под одной крышей по десять месяцев в году.

Тем не менее, школьные годы, которыми принято восхищаться, оставили у меня не самые приятные воспоминания: нелепая форма, невозможность остаться одной, необходимость подчиняться неизвестно кем придуманным дурацким правилам… И каждый раз мне было все тяжелее уезжать в Хогвартс: я не хотела проводить там месяцы, которые могла бы прожить в родном и любимом доме, откуда должна была уехать после своего совершеннолетия. Как же я завидовала сестрам, которые имели возможность оставаться в Блэквуде и после своего семнадцатилетия!

Время шло; с каждым днем Белл становилась прекраснее, а Роми, несмотря на эмоциональные мамины заверения в обратном, все сильнее походила на тетю Вальбургу.

Роми по-прежнему громко заявляла приятелям, что ее помолвка с Басти — это не более чем шутка, но на каникулах, как и подобает приличной барышне, посещала все приемы в сопровождении своего жениха.

Когда Белл окончила школу, я ждала, что она со дня на день объявит дату свадьбы с Руди Лестрейнджем, но время шло, а этого не происходило.

Зато уже в начале августа 1969 года моя старшая сестра по рекомендации нашего дяди Колина Розье и своего жениха Руди Лестрейнджа вступила в какой-то закрытый охотничий клуб, куда женщин практически не принимали. Мама пыталась возражать, поскольку, с ее точки зрения, женщина не должна была пробовать свои силы в чисто мужских занятиях, но Руди, мило улыбаясь, заявил:

— Миссис Блэк, в прежние времена все так и было, но мы живем во второй половине ХХ века! Белл и С.О.В.ы, и Л.И.Р.О.Х.ВО.СТ.ы по ЗОТИ сдала на «П», и я не хочу мешать невесте проявлять свои таланты!

Маме пришлось смириться с выбором дочери.

Мы действительно жили во второй половине ХХ века, и мои соседки по спальне в Хогвартсе шептались о многом, поэтому я подозревала, что охотничий клуб — это всего лишь предлог, позволяющий Белл и Руди встречаться наедине. Мои подозрения подкреплял тот факт, что после каждого заседания клуба сестра приходила бледная, странно окаменевшая и не сразу отвечала, когда к ней обращались. Сейчас я поражаюсь своей тогдашней слепоте, но мне в ту пору было лет четырнадцать-пятнадцать, а в этом возрасте девушки видят мир таким, каким хотят его видеть. Удивляюсь, почему родители, кое-что знавшие об образе жизни Колина Розье и Рэйнальфа Лестрейнджа, ни о чем не догадались; впрочем, прежде женщины в ТОТ клуб и вправду не допускались…

Впервые я задумалась о том, чем действительно занимается Белл в своем клубе, в конце декабря 1970 года. Возвращение домой на каникулы всегда было для меня несказанным счастьем, но особенно я любила Рождество, когда Блэквуд явственно оживал, молодел и наполнялся тихой радостью.

В рождественские ночи я любила, накинув на плечи теплый плед, зажечь палочку Люмосом и отправиться бродить по дому — любоваться комнатами, преображенными рождественским убранством, и вслушиваться в звуки, которыми наполнен любой дом, особенно такой старый, как Блэквуд. Я знаю: многие боятся даже ночевать в старых особняках, не говоря уже о том, чтобы гулять там по ночам, однако я настолько любила родной дом, что ничего здесь не могло меня напугать.

Но однажды ночью в знакомые мелодии, наполнявшие ночной Блэквуд, вкрались не известные мне ноты. Походив по коридорам и вслушавшись в странные звуки, я поняла, что они доносятся с чердака, и удивилась. Там мы с сестрами когда-то играли, но больше наверху никто не жил, даже домовики предпочитали подвал. Я задумалась, кто мог шуметь на чердаке. Неужели в нашем доме появилось собственное привидение? Так вроде никто из родичей не умирал в последнее время…

Полная охотничьего азарта, я отправилась наверх, освещая себе путь палочкой. Я как раз преодолевала последние ступеньки винтовой лестницы, когда наверху раздался грохот, сопровождаемый вспышкой ярко-зеленого света. Призрак и даже полтергейст вряд ли мог сотворить нечто подобное, и я на миг окаменела от страха.

Затем раздался короткий торжествующий вопль, быстро сменившийся стоном разочарования:

— Опять не вышло…

Эти слова меня немного успокоили. Стало ясно, что источник ночного шума, кем или чем бы он ни был, явно не намерен причинить зло этому дому или его обитателям. Я быстро преодолела последние ступеньки — и окаменела от удивления.

Меньше всего я ожидала увидеть на чердаке Белл, да еще в таком состоянии. Моя сестра была одета в пеньюар, на который набросила теплый плед; волосы, обычно тщательно уложенные, сейчас небрежно скалывало несколько шпилек. Очень бледная, она слегка дрожала, ходила туда-сюда по чердаку, держа в руке волшебную палочку, и что-то бормотала себе под нос.

— Белл, что с тобой?! — я не на шутку встревожилась. — Ты плохо себя чувствуешь? Может быть, маму позвать? Или домовиков? Или целителя?

Услышав мой голос, сестра вздрогнула и резко повернулась ко мне. Меня поразил ее взгляд — мрачный, исполненный какого-то непонятного отчаяния. Раньше я никогда не видела Белл такой.

— Цисси, что ты здесь делаешь?! — она прекрасно знала, как я ненавижу свои уменьшительные имена, и это обращение свидетельствовало о крайней усталости моей сестры.

— Я шла по коридору, услышала на чердаке шум и решила выяснить, что здесь происходит…

— А что ты делала в коридоре? — Белл слегка покачнулась и хмыкнула. — Забааавно! Наша маленькая тихоня Цисси гуляет по ночам! Интересно, с кем?!

— Белл, как ты можешь такое говорить?! — я не поверила ушам. — А вот что здесь делаешь ты, мне действительно непонятно! По-моему, ты нездорова! Может быть, все же позвать Шелти?

— Я действительно нездорова, но лишь до некоторой степени, — сестра, вмиг помрачнев, погладила свой живот, — так что никого звать не нужно. Главная моя проблема связана с моим клубом, поэтому ни мама, ни эльфы не помогут…

— А что не так с твоим клубом? — удивилась я.

— С клубом-то как раз все в порядке, — криво улыбнулась Белл, — проблема во мне! Каждый член этого клуба должен соответствовать определенным требованиям и совершенствовать свое мастерство, а у меня это не очень получается. Я не могу освоить несколько важных заклинаний! Мою неумелость долго терпели, но теперь поблажкам пришел конец. Меня поставили перед выбором — либо до конца нынешнего года я осваиваю как минимум одно заклятье, которое у меня раньше не получалось, либо меня выгонят!

— Ну и что?! — слова сестры не укладывались у меня в голове. — Если ты уйдешь из этого клуба, то без проблем поступишь в другой! Их в Британии много, и в каждый с удовольствием примут мисс Блэк!

— Ты не понимаешь! — сердитым шепотом закричала сестра. — Этот клуб — самый лучший, другого такого нет!

— Разве ты забыла, что именно Блэки делают честь сообществам, в которых состоят, а не наоборот? — я еще больше удивилась, а потом вспомнила короткие рассказы Белл о своем клубе и ее детскую мечту, и мне в голову пришла почти безумная идея. — Погоди! Под словом «клуб» ты не школу мракоборцев имеешь в виду?!

— Да ты что?! — сестра так возмутилась, что закричала в голос. — Любой порядочный человек презирает этих ничтожных защитников грязнокровок! Нет, это совсем другое… — она снова погладила себя по животу.

— Может быть, тебе имеет смысл попросить Руди о помощи? Он, как-никак, твой жених и состоит в том же клубе… Или дядя Колин…

— Они мне уже и так достаточно помогали, а теперь им запретили! Я должна сама… — Белл закусила губу и продолжила задумчиво: — Есть и еще одна проблема… Если Руди или дядя Колин узнают всю правду, они потребуют, чтобы я ушла из клуба, но я не хочу! — последние слова сестра почти прокричала, но потом вновь понизила голос и продолжила каким-то странным тоном: — Моя жизнь принадлежит только мне! Я намерена прожить ее так, как сама считаю правильным! Я не хочу, как мама или тетя Вальбурга… — Белл немного помолчала, а затем заговорила совсем тихо: — А возникли сложности! В мае наш клуб отправится на выездную охоту, и не исключено, что я не смогу в ней участвовать, хотя мечтаю об этом больше всего на свете!.. Руди и дядя Колин ни о чем не догадались… Странно! Они знают меня почти всю мою жизнь, но ничего не заметили, а Долохов, посторонний человек, понял…

— Кто такой Долохов? — эту фамилию я тогда услышала впервые. — Разве иностранцы тоже состоят в вашем клубе?

Но сестра, словно не слыша меня, продолжала:

— Долохов догадался… Он серьезно поговорил со мной и, когда понял, что решение мое твердо, рассказал об одном заклятии… — она осеклась и горячо продолжила, словно убеждая сама себя: — Это ведь и вправду самый верный выход! Заклинание совсем простое! Если я его освою, то и остальные у меня наверняка получатся! Долохов сказал — перед тем, как начать, нужно выпить для храбрости. Но даже это не помогло… Я не могу… не могу… он такой маленький, совсем маленький, и у него нет никого, кроме меня…

— Кто маленький?! — совсем растерялась я. — Долохов?! Знаешь, Белл, по-моему, ты явно нездорова! Я сейчас позову маму и домовиков!

Я часто вспоминаю наш ночной разговор и в этом самом месте в воображении своем быстро спускаюсь вниз по ступенькам, бужу маму, папу, Роми, домовиков — всех, всех, всех! Мы вместе поднимаемся наверх и спасаем мою родную и любимую старшую сестру и ее еще не… и ее еще живого… Тогда ведь все могло сложиться совсем иначе…

Но мне было всего пятнадцать лет, и я еще не знала, когда и почему женщины поглаживают свой живот так, как это делала Белл. Я не знала… не знала… не знала…

В ту декабрьскую ночь 1970 года я действительно направилась к лестнице, ведущей вниз, но сестра бросилась за мной, обхватила за плечи и отчаянно зашептала на ухо:

— Нарцисса, родная, пожалуйста, не выдавай меня! Я сама должна все решить, сама, понимаешь? Пожалуйста, хорошая моя, не выдавай, не выдавай…

Я очень хорошо помню, о чем тогда подумала — о том, как после памятной поездки на магловском автобусе Роми почти месяц не разговаривала со мной, считая предательницей. Одну свою сестру я уже выдала, так неужели другую тоже подставлю?..

И я позволила Белл убедить себя. Этот поступок тяжким камнем будет лежать на моей совести до конца дней. Я многое отдала бы, чтобы изменить ту ночь, но сделанного не воротишь…

— Хорошо, Белл, будь по-твоему, — я кивнула, однако на всякий случай решила еще раз уточнить: — Но ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Да-да-да, — она кивала, а по ее щекам текли слезы. — Со мной все в порядке, Нарцисса, а теперь иди спать!

Я послушалась сестру, но долго ворочалась в кровати, не в силах заснуть, а когда все-таки задремала, то меня мучили странные и неприятные сны, которые я, однако, не запомнила…

Проснувшись на следующее утро, я первым делом спросила причесывавшую меня домовуху, где сейчас Белл. Служанка ответила, что мисс Блэк проснулась в семь часов утра и уехала в поместье Лестрейнджей, куда была приглашена несколько дней назад. Я обрадовалась: если сестра уехала в гости, — значит, с ней все в порядке! Но что-то меня все же тревожило, и я решила еще до завтрака поговорить с мамой.

Подходя к ее спальне, я услышала доносящийся оттуда голос отца. Это было необычно: папа всегда говорил очень тихо. Он и сейчас не кричал, но в его голосе звучала такая сила, что я застыла на месте от изумления.

— Дрю, этот вопрос решен раз и навсегда! — сказал отец негромко, но очень жестко. — Я не буду вступать в организацию! Пойми, денег особых нам это не принесет, зато неприятности могут быть очень большими! Кроме того, я вообще не намерен служить полукровке! Я не комнатная собачка, не гиппогриф и не домовик!

— Сигнус… ты понимаешь, что говоришь?! — меня поразил тон мамы, в котором слышалось бесконечное потрясение и испуг.

— Да, понимаю! — резко ответил отец. — Не забудь: я учился лишь двумя курсами младше и все прекрасно помню! Не бойся, — по его голосу я поняла, что папа слегка улыбнулся, — я не намерен высказывать свое мнение кому бы то ни было, но в организацию не вступлю никогда! Будь моя воля, я подобрал бы Белл и Роми других мужей, но денег у нас нет, а Колин все же твой брат, и я надеюсь, что он не позволит супругам своих племянниц вляпаться в глупости… И я молю Бога, чтобы муж Нарциссы не был замешан во все эти дела!

Смысл разговора родителей я поняла намного позже, а тогда лишь осознала, что им не до меня, и направилась прямо в столовую. До конца каникул мне так и не представилось случая поговорить с мамой о Белл. Впрочем, думаю, было уже поздно…

До моего отъезда в Хогвартс Белл так и не вернулась домой, оставшись в поместье своего жениха. В следующий раз мы встретились на Пасху, и я поняла, что старшей сестры у меня больше нет, — точнее, есть девушка, которая откликается на ее имя, но не имеет ничего общего с той вспыльчивой, немного надменной, но нежной и заботливой Белл, которую я знала.

Незнакомка была немного похожа на мою сестру, но гораздо больше напоминала куклу. Неестественно прямая, очень бледная, с лихорадочно блестящими глазами, она говорила со странными интонациями, то растягивая слова, то, наоборот, чеканя их, словно преподаватель ЗОТИ на уроке. Когда разговор заходил о грязнокровках, от сдержанности той, что теперь отзывалась на имя Белл, не оставалось и следа: лицо искажалось от отвращения, ноздри раздувались от бешенства, она громким срывающимся голосом, захлебываясь словами, говорила, что власти этих презренных существ над волшебным миром скоро придет конец. Выглядела немного похожая на мою сестру незнакомка во время своих вдохновенных речей как-то странно и неприятно. Даже тетя Вальбурга, которая гневалась довольно часто, далеко не всегда впадала в такую ярость…

Когда мы остались наедине, я, собравшись с силами, спросила ту, что теперь отзывалась на имя Белл, удалось ли ей освоить заклятия, которые раньше не удавались.

Незнакомка сначала вздрогнула, потом улыбнулась — ее лицо при этом неприятно исказилось, — обняла меня, поцеловала и сказала:

— Да, милая, все хорошо, спасибо тебе!

Впервые в жизни прикосновения и поцелуи сестры были мне неприятны: мне показалось, что до меня дотронулась покойница.

На взгляд постороннего наблюдателя, наши отношения с Белл абсолютно не изменились после той декабрьской ночи 1970 года: мы с сестрой по-прежнему были милы и приветливы друг с другом. Не знаю, как воспринимала происходящее Белл, но я абсолютно убеждена, что после памятного разговора на чердаке прежняя детская дружба и взаимное доверие между нами исчезли навсегда. Так я потеряла одну из своих сестер.

Лишь совсем недавно я додумалась сопоставить услышанные во время разговора на чердаке слова Белл о большой охоте ее клуба, назначенной на май, и попавшее в мае 1971 года даже в волшебные газеты известие о необъяснимом и бесследном исчезновении жителей сразу трех магловских деревень…

А наша жизнь тем временем шла своим чередом, и ничего в ней не менялось. Белл и Руди по-прежнему не спешили вступить в законный брак. Согласно неписаной традиции, Роми и Басти не могли сыграть свадьбу, пока Белл и Руди еще не были женаты. Тем не менее, обе помолвленные пары на все приемы ходили вместе.

Летом 1971 года, после окончания пятого курса Хогвартса, я начала выезжать в свет, но особым успехом у кавалеров не пользовалась: любители поразвлечься остерегались связываться с будущей родственницей Лестрейнджей, а тех, кто всерьез искал жену, не интересовали бесприданницы. Впрочем, меня это не слишком огорчало: бал честь четырнадцатилетия Белл по-прежнему оставался самым ярким моим воспоминанием о светском празднестве; так, кстати, обстоят дела и по сей день. Все приемы, на которых мне довелось бывать позднее, казались мне скучными и однообразными, а веселящиеся гости напоминали кукол.

Сейчас я понимаю, что мне очень повезло: ведь на будущую родственницу Лестрейнджей могли обратить внимание их одноклубники; во всяком случае, я точно знаю, что в начале 1970-ых годов серьезно подыскивал себе жену некто Уолден Макнейр…

Возвращаясь в Хогвартс после рождественских каникул в начале января 1972 года, я плакала навзрыд, зная, что покидаю Блэквуд очень надолго, — возможно, навсегда. 7 марта мне исполнялось семнадцать лет, и это означало, что наша семья должна будет уехать из дома, где мы жили долгие годы, из дома, который я считала родным.

На пасхальные каникулы я вернулась уже не в Блэквуд, который заколоченным дожидался совершеннолетия своего нового владельца, а в Кэрфри — открытый всем ветрам коттедж, стоящий посреди торфяных болот. По слухам, в прошлые века Блэки привозили туда магловских девиц, с которыми хотели поразвлечься. Опять же по слухам, ни одна из этих девиц не вернулась домой…

Не знаю, соответствуют ли эти слухи действительности, но на меня светлый, уютный Кэрфри производил гнетущее впечатление: любой неожиданный скрип или стук заставлял вздрагивать и нервно оглядываться. Прогулки в окрестностях нашего нового дома тоже не радовали: кишевшая в этих местах нечисть, которую могли заметить только волшебники, портила все удовольствие от отсутствия простецов и свежего воздуха, не отравленного магловскими повозками.

Впрочем, все неприятные особенности Кэрфри я открыла немного позже, а сразу по возвращении меня ошарашили двумя новостями: Белл и Руди, так и не вступившие в брак, сняли в Лондоне квартиру, а Роми сбежала к маглорожденному Теду Тонксу. Не знаю, сколько родители (да и Лестрейнджи, не желавшие становиться участниками скандала) заплатили за то, чтобы все без исключения журналисты проигнорировали сенсационную новость о побеге высокородной Андромеды Блэк, нареченной невесты высокородного Рабастана Лестрейнджа. Но, так или иначе, это известие не попало ни в одну газету. На балах и приемах о поступке моей сестры, конечно, не только шептались, но и говорили, почти не понижая голос, — скандал ведь действительно вышел страшный, — однако пресса хранила полное молчание о случившемся. Тогда я приняла тактичность газетчиков как должное и только со временем, лучше узнав жизнь, поняла, каких затрат это стоило моим родным и друзьям…

По сравнению с бегством Роми поведение Белл уже не казалось таким предосудительным, хотя в другое время оно тоже выглядело бы скандальным. Безусловно, во второй половине ХХ века помолвленные молодые люди уже имели право бывать наедине, вдали от досужих глаз, но подобные отношения все равно не афишировались. А уж чтобы жених и невеста из высокородных семей вместе снимали квартиру — это было совершенно неприлично! Но, повторюсь, возмутительное поведение Белл и Руди померкло рядом с позором, который навлекла на нашу семью Роми.

Новости мне сообщила мама, как-то сразу постаревшая. Раньше ее принимали за нашу старшую сестру — так она была свежа и хороша, — а теперь мама выглядела в точности на свой возраст.

— Нарцисса, мне надо с тобой очень серьезно поговорить, — начала она немного дрожащим голосом. — Ты уже взрослая и понимаешь, как нас опозорила Андромеда. Она бросила нареченного жениха и связалась… с маглорожденным, — мама с трудом произнесла это слово, — своим поступком доказав, что ни во что не ставит честь нашей семьи и взятые на себя обязательства. Наш долг, наш безусловный долг — хоть как-то сгладить оскорбление, которое Андромеда нанесла нашим друзьям Лестрейнджам! И это в наших силах! Андромеда отвергла своего нареченного жениха, но ее младшая сестра имеет возможность искупить вину беглянки! Нарцисса, согласна ли ты принять на себя тот обет, который презрела Андромеда, и стать нареченной невестой, а потом и женой Рабастана Лестрейнджа?

— Да, мама, — ответила я, не раздумывая.

Не знаю, почему тогда я ни в малейшей степени не беспокоилась о том, что означает лично для меня мое согласие, хотя толстяк Басти мне абсолютно не нравился. Насколько я могу судить теперь, мне казалось, что все это происходит не со мной, а с какой-то другой девушкой, а я просто наблюдаю за ней…

Мама заплакала, обняла меня и тихо сказала:

— Спасибо тебе, Нарцисса! Ты моя дочь, моя единственная дочь… И может быть, даже хорошо, что Роми сбежала: ее долю приданого разделят между тобой и Белл…

Тут мама завыла, словно дикий зверь, закусила руку и зарыдала в голос.

Я очень испугалась и вызвала домовуху Шелти. Та не удивилась и начала успокаивать маму.

Выйдя в коридор, я увидела бледного отца, стоящего у двери комнаты, где мы говорили с мамой.

— Ты согласилась? — резко спросил он меня.

— Да, папа. А что с мамой?

— Пойми, ты не обязана соглашаться! — сказал он резко. — Ты имеешь право прожить жизнь так, как хочешь!

— Я понимаю, папа, и соглашаюсь с радостью, — солгала я. — Басти мне давно нравится, и я очень довольна, что он достанется мне. Так что все-таки с мамой?

Отец некоторое время вглядывался в меня, а потом вздохнул с облегчением:

— Если тебе действительно нравится Рабастан, я очень рад за тебя! А с мамой ничего особенного не случилось! Это возрастное, да еще и горе от побега Роми наложилось! Не волнуйся, со временем все пройдет!

Утешения папы меня, однако, не убедили. Я всерьез встревожилась за маму, а побег Роми казался мне не серьезным и осознанным поступком, а очередным сумасбродством взбалмошной девицы. Чтобы помочь маме, а также избавиться от нежеланного жениха, я решила найти беглянку и уговорить ее вернуться домой. Я не знала, где живет Тед Тонкс, но не сомневалась, что Молли Прюэтт — в замужестве Уизли — известен адрес человека, к которому сбежала моя сестра.

Порывшись в вещах Роми, которые она не взяла с собой при побеге, я нашла фотоальбом. Там имелись снимки молодоженов Уизли, запечатленных на фоне коттеджа со странным названием «Нора», где они поселились после свадьбы.

Трансгрессию я освоила блестяще, семнадцать мне уже исполнилось, и я решила, что не будет ничего дурного, если я перемещусь в пространстве до получения официального разрешения на это: ведь я нарушаю закон ради счастья моих родных!

Наложив на себя заклятие Мимикрии, я трансгрессировала к «Норе». Убожество этого жилища меня поразило, но отступить я не могла и позвонила во входную дверь.

Как только прозвенел звонок, в доме раздался пронзительный детский плач.

— Билли, успокойся! — раздался громкий женский голос. — Это к нам гости пришли! Сейчас мамочка откроет дверь и узнает, кто нас навестил…

За дверью послышались тяжелые шаги, и она распахнулась. В ноздри мне ударил тошнотворный запах капустной похлебки, которую в нашем доме брезговали есть даже эльфы. Затем я увидела Молли Прюэтт — теперь Уизли — и с трудом сдержала возглас удивления и жалости.

Подруга моей сестры никогда не была худенькой и одевалась достаточно бедно, но сейчас растолстела до омерзения и надела совершенно кошмарную бесформенную мантию серо-коричневого цвета. Волосы Молли были небрежно сколоты на затылке, на лице выступили обильные капли пота. Одной рукой она прижимала к себе орущего младенца, а в другой сжимала половник. Теперь-то я понимаю, что Молли тогда уже носила под сердцем своего второго ребенка, но в ту пору я была крайне шокирована столь непрезентабельным видом совсем еще молодой женщины.

Меня Молли явно не ожидала увидеть, и на ее лице отразилось сразу несколько чувств, среди которых не было радости. Впрочем, удивляться этому не приходилось…

— Доброе утро, Молли, — быстро заговорила я, — я хотела бы поговорить с Роми. Ты наверняка знаешь, где она сейчас живет, и я очень прошу дать мне ее адрес.

— А зачем тебе это нужно? — подруга моей сестры смотрела на меня с тревогой и недоверием.

— Хочу скормить сестру разъяренным драконам, разве непонятно? — я огрызнулась, но, заметив неподдельный испуг в глазах собеседницы, решила больше так не шутить. — На самом деле я хочу поговорить с Роми. Маме очень плохо, и помочь ей может только возвращение сбежавшей дочери…

Молли некоторое время внимательно смотрела на меня, а потом, видимо, приняв какое-то решение, кивнула:

— Роми и Тед сейчас снимают квартиру в Лондоне. Я могу сказать тебе их адрес, но не думаю, что ты уговоришь сестру вернуться! У них с Тедом любовь…

— Роми — моя сестра, и я понимаю ее лучше, чем ты! — слова собеседницы меня по-настоящему удивили. — У Теда ведь нет своих денег! Как собирается жить миссис Тонкс? Так же, как…

Я хотела сказать: «Как ты», — но вовремя опомнилась и оборвала фразу. Молли, однако, меня поняла и улыбнулась:

— А мне нравится моя жизнь! Я всегда мечтала вести хозяйство и иметь много детей! — она рассеянно погладила свой живот на удивление знакомым жестом. Я задумалась, где могла видеть похожий, но в тот момент этого не вспомнила и потрясенная, выпалила:

— Но чем же ты собираешься кормить своих детей?! Неужели капустной похлебкой?!

— А почему бы и нет? — Молли улыбнулась. — У меня шесть сестер и два брата, все мы выросли на капустной похлебке и живы-здоровы… Но не волнуйся, Роми моя судьба не грозит! Она мечтает сделать карьеру…

— Да какую карьеру может сделать Роми, если ни один уважающий себя высокородный волшебник не примет на работу беглянку?!

— О, она девушка умная, как-нибудь выкрутится, — пожала плечами подруга моей сестры.

Самое странное, что толстая домохозяйка Молли Уизли оказалась права, а я ошиблась. Роми довольно долго не могла найти работу, они с Тедом и дочерью жили чуть ли не впроголодь, но некоторое время спустя мою сестру — для смеха, я полагаю, — пригласили преподавать в школе по подготовке троллей-охранников. «Кому же еще учить троллей? Только той, кто похожа на них как две капли воды!» — язвительно прокомментировала Белл трудоустройство Роми.

Как ни странно, высокородная барышня Блэк, — точнее, теперь уже миссис Тонкс, — легко нашла с безмозглыми увальнями общий язык в самом прямом смысле этого слова. Сестра очень скоро освоила наречие троллей и стала записывать их сказки, мифы, былины… Теперь даже я не могу игнорировать тот факт, что Андромеда Тонкс стала основательницей нового направления в ксенологии. У моей сестры теперь учатся троллеведению молодые ксенологи, она выступает с лекциями во многих странах мира… Впрочем, весной 1972 года до этого было еще далеко.

Не желая дальше тратить время на разговор с Молли, я попросила у нее адрес Роми и Теда. Узнав необходимые сведения, я достала из кармана кошелек, высыпала оттуда все его содержимое — галеонов двадцать — и протянула собеседнице. Однако она пристально посмотрела на меня — и я немедленно спрятала монеты обратно и порадовалась тому, что этот сосредоточенный взгляд не оказался сглазом.

— Ты эльфам своим жалованье плати, — сказала Молли звенящим от ярости голосом, — мы бедные, но не нищие!

— Извини, пожалуйста, я просто хотела помочь, — я действительно не намеревалась сердить женщину, которой так нелегко жилось.

— Извиняю, — сквозь зубы ответила она, — но больше никогда так не делай! Передавай Роми и Теду от меня привет! И напомни им, пожалуйста, что в субботу мы с Артуром ждем их на обед!

Я больше никогда не разговаривала с Молли Уизли, хотя мы порой сталкиваемся на улицах и в магазинах. Чета Уизли живет очень бедно; Молли родила семерых детей и еще больше растолстела, однако выглядит счастливой.

Попрощавшись с подругой сестры, я трансгрессировала в Лондон и довольно долго искала улицу, которую она мне назвала. В конце концов выяснилось, что Роми и Тед поселились в магловском квартале, причем, насколько я могла судить, даже простецы считали это место непрезентабельным. Здесь на улицах валялись обрывки бумаги и другой мусор, а местные жители с помятыми лицами и голодными глазами смотрели на меня так, что я незаметно сжала в кармане палочку, готовая отразить внезапное нападение.

Однако до нужного дома я добралась без приключений и спокойно вошла внутрь. Подъезд оказался еще более грязным, чем улица, на которую он выходил. Это меня немного успокоило: я не сомневалась, что Роми уже раскаивается в своем опрометчивом поступке и просто боится вернуться домой.

Дойдя до нужной квартиры, я позвонила, однако звонок не работал. Тогда я постучала в дверь кулаком. В квартире послышались шаги, и дверь распахнулась. На пороге стояла Роми, к моему изумлению, одетая в странный магловский наряд.

— Зачем ты нацепила эти тряпки? — удивление мое было столь велико, что я, забыв заранее заготовленные слова, спросила о том, что меня действительно интересовало.

— Мы же среди маглов живем, — спокойно ответила сестра. — Кроме того, одежда простецов стоит дешевле…

Меня поразил спокойный, обыденный тон Роми. Видимо, потрясение от всего увиденного и стало причиной того, что заранее придуманная речь исчезла из моей памяти и я, путаясь в словах, рассказала сестре о болезни мамы и отчаянии отца. Однако Роми восприняла мои слова на удивление спокойно.

— Мама способна силой своей фантазии и уморить себя до смерти, и вылечить, — сказала сестра, пожав плечами, когда я наконец умолкла. — Маме пора привыкнуть к тому, что не все люди ведут себя так, как она хочет! Как себя сейчас чувствует папа, я не знаю, но он всегда говорил, что каждая из нас должна прожить свою, а не чужую жизнь.

— Неужели эта магловская помойка — твоя жизнь, Роми?! — я не верила ушам. — Ты же высокородная барышня Блэк, твое место — среди равных тебе, а не здесь!

Последние слова я произнесла довольно громко, и из глубины квартиры послышался мужской голос:

— Энди, кто это пришел?.. А, Нарцисса, добрый день!

Тед Тонкс, тоже одетый по-магловски, подошел к моей сестре и обнял ее за плечи. Мы с Тедом не виделись с того времени, как он окончил школу, и я не могла не признать, что этот грязнокровка стал довольно красивым парнем. Но, на мой взгляд, выглядел Тонкс слишком ленивым и вялым, словно большой кролик.

— Кто такой Энди? — растерянно спросила я.

— Это я, — ответила Роми и улыбнулась. — Тед меня так называет… — она потерлась щекой о его руку.

— Нарцисса, я очень раз тебя видеть, — сказал Тонкс приветливо. — Проходи в комнату, зачем стоять на пороге?!

— Извините, мистер Тонкс, но внутрь я не войду, — ответила я, стараясь скрыть волнение. — Более того, я пришла забрать домой свою сестру. Ее мать больна, отец в отчаянии… Место Роми — в ее родном доме!

— Вы правы лишь частично, мисс Блэк, — я порадовалась, что грязнокровка перестал называть меня по имени: вне школы это звучало невежливо. — Место девушки, которая еще не встретила свою любовь, — действительно в родительском доме. Но место жены — рядом с мужем!

— Но вы же не женаты! — у меня перехватило дыхание от ужаса.

— Я сделал Энди предложение, она его приняла, и мы зарегистрируем брак в мэрии через две недели. Мы оба не очень-то верим в Бога, поэтому не станем венчаться в церкви. Но свадьба будет настоящая, шумная и веселая! Родителям Энди мы уже прислали приглашения, а вас приглашаем сейчас…

— Но это невозможно! — мне все еще казалось, что Тед просто шутит. — Роми не может выйти за вас замуж, мистер Тонкс! Она помолвлена с Басти Лестрейнджем!

— Энди не может выйти замуж за Басти Лестрейнджа, потому что любит не его, а меня! Согласитесь, мисс Блэк, Басти вряд ли обрадовался бы браку с девушкой, которая любит другого!

— Но родители Эн… Роми этого не переживут! — я закусила губу, досадуя на нелепую оговорку. Спокойствие Тонкса начинало меня злить.

— Брак дочери всегда является причиной волнения родителей, но оно не смертельно, — пожал плечами грязнокровка. — Если родители Энди нанесут нам визит или согласятся придти на свадьбу, мы будем очень счастливы! Но Энди — не марионетка в руках своих родителей, а самостоятельная личность! Она имеет право решать, как ей жить!

— Так почему же вы говорите за нее, мистер Тонкс?! Пусть Роми и скажет!

— Если бы я думала иначе, чем Тед, то сейчас была бы не здесь, а в гостиной Кэрфри, — ответила сестра, слегка улыбнувшись, и обняла грязнокровку. — Ты же знаешь, у меня слова и мысли не расходятся с делом! Я благодарна тебе за желание меня спасти, Нарцисса, но, поверь, со мной все в порядке! Я абсолютно счастлива и очень рада, что ты навестила нас! Заходи к нам, я приготовлю чай…

— Простите, мисс Энди, — ответила я одними губами, — у меня сегодня еще много дел…

Я отвернулась от предательницы крови и быстро спустилась вниз по лестнице. Так я потеряла и вторую свою сестру…

Насколько я знаю, две недели спустя Энди и Тед действительно поженились. Никто из родичей невесты на свадьбе не присутствовал. Девять месяцев спустя молодая миссис Тонкс родила девочку. Как выяснилось почти сразу же, новорожденная была метаморфом. Я считаю это наказанием Энди за совершенное ею предательство крови: пока представители рода Розье вели себя достойно, наследие вейл в них было незаметно, а вот в дочери отступницы кровь нелюдей проявилась совершенно явственно…

Порой мы с Энди и ее дочерью встречаемся в магазинах и ресторанах, но даже не раскланиваемся, а смотрим друг на друга как чужие люди. Чужие люди…

Со временем Энди стала больше похожа на Белл, хотя возможно, мне это только кажется; ведь я не видела самую старшую свою сестру без малого десять лет. Люциус несколько раз навещал ее еще до суда, в тюрьме при Министерстве, а однажды даже сумел добиться разрешения на посещение Азкабана, но мне Белл запретила к ней приходить. Порой мне хочется нарушить этот запрет, но что-то останавливает меня, — возможно, память о разговоре на чердаке Блэквуда в конце декабря 1971 года…

Через несколько дней после разговора с Энди и Тедом, пока я еще оставалась в Кэрфри на пасхальных каникулах, нас навестил Басти Лестрейндж. Он еще больше потолстел с того дня, когда мы виделись в последний раз, и черная бархатная мантия была ему тесна. Тяжело дыша, Басти заговорил, обращаясь к маме:

— Миссис Блэк, вы знаете, насколько сильно я страдал после того, как моя нареченная невеста Андромеда своим опрометчивым поступком разбила мне сердце. Но, к моей несказанной радости, лекарство я нашел там же, где прежде росла роза, поранившая меня! Юная Нарцисса нежным взглядом своих голубых глаз пленила мое сердце, и я прошу у вас ее руки…

— Ах, мистер Лестрейндж, я, право, не знаю… — мама очень достоверно изображала удивление и растерянность. — Моя младшая дочь так юна и неопытна… Она сама должна решить… Что ты скажешь, Нарцисса?

— Да, мисс Блэк, что вы скажете? — Басти повернулся ко мне и смотрел на меня взором, по его мнению, выражавшим пылкие чувства. — Решите же мою судьбу — жить мне или умереть!

Меня неприятно поразил этот дешевый, наигранный и до ужаса нелепый пафос, но я обязана была продолжать игру. Я мило улыбнулась и сказала:

— Дорогой мистер Лестрейндж, ваше предложение для меня абсолютно неожиданно, но очень приятно! Я согласна стать вашей женой!

Басти подошел ко мне и осторожно поцеловал мою руку, мама захлопала в ладоши, а папа немного растерянно улыбнулся и пробормотал слова поздравления.

И вот тут меня словно оглушили Конфундусом! Я наконец поняла, что означают слова «стать женой». Стать женой толстяка Басти, который много и неаккуратно ест, часто потеет и любит грубые, пошловатые шутки. Жить с ним под одной крышей, спать в одной постели, носить под сердцем и рожать его детей — таких же толстых и неопрятных, как он сам…

Меня затошнило, я покачнулась и поспешила сесть, однако мое странное поведение никого не удивило.

— Это она от счастья! — радостно объяснила мама.

Я нашла в себе силы улыбнуться и кивнуть.

Но Басти засмущался, заторопился и почти сразу же ушел, сославшись на неотложные дела. По-моему, его наша помолвка радовала не больше, чем меня.

Добравшись до спальни, я наложила на стены Заглушающие чары и зарыдала отчаянно и безнадежно. Я не хотела выходить замуж за Басти, но не видела способа разорвать помолвку. Если бы наша свадьба была назначена на ближайшее время, я бы, наверное, немедленно сбежала к Роми, но мы с Басти не могли пожениться до того, как Белл и Руди сочетаются браком, а об этом мероприятии никто и никогда не заговаривал. Так что я кое-как справилась со своим страхом и нашла в себе силы спуститься на ужин.

В Хогвартс я вернулась уже нареченной невестой.

Так и началась моя Очень Долгая Помолвка, но это уже другая история…