Нарушая запреты (гет)

Автобус,

история, в которой Андромеда Блэк, ее кузен Сириус Блэк, ее подруга Молли Прюэтт и примкнувшая к ним Нарцисса Блэк совершили ужасный поступок на праздновании четырнадцатилетия Беллатрисы Блэк

Мои старшие сестры — истинные барышни семейства Блэк, а я больше похожа на маму. С самого раннего детства я завидовала внешности Белл и Роми, да и сейчас испытываю те же чувства. Брюнетки со снежно-белой кожей, даже невыспавшиеся и смертельно усталые, выглядят куда симпатичнее, чем блондинки, кожа которых при малейшем утомлении принимает неповторимый серо-зеленый оттенок. И, чтобы привести эту сернистую зелень к чему-то более привычному в приличном обществе, даже домовым эльфам с их способностями к бытовой магии приходится потратить немало времени и усилий.

Но это я сейчас понимаю, а в детстве восхищалась Белл и Роми, потому что они выглядели точь-в-точь как принцессы с иллюстраций к «Сказкам барда Бидля». Самое удивительное, что из нас троих сказки любила слушать и читать только я, а сестры даже в самом раннем детстве требовали от Тамми, нашей нянюшки, правдивых рассказов о волшебниках, чудесных животных и даже — о, ужас! — маглах. Почтенная домовуха горестно вздыхала, но не смела ослушаться барышень, хотя о простецах знала совсем немного.

Сестры казались мне красивыми, словно сказочные принцессы, и я очень удивлялась, когда наши многочисленные родственницы и просто незнакомки в Косом переулке, увидев маму и нас троих, начинали тыкать в меня пальцами, сюсюкать и называть ангелочком и вейлой. На ангелочка мама реагировала спокойно, а, услышав слово «вейла», вскипала и начинала, в зависимости от настроения, или горделиво вещать, или истошно верещать:

— Моя дочь, наследница Блэков и Розье, — не презренное отродье нелюдей, а высокородная волшебница!

Интересно, знала ли мама правду? Изучая много лет спустя семейные архивы, я обнаружила, что наш далекий предок Фрэнсис Розье, воевавший вместе с Конрадом Валленштейном, привез жену с континента. После прочтения некоторых писем того времени у меня сложилось впечатление, что супруга Фрэнсиса Розье — в девичестве Либуше Зелинкова — была самой настоящей вейлой. Понятно, что Розье очень старались скрыть родство с нелюдями, но, когда я смотрю на моих сестер и на себя, мне кажется, что кровь вейл сильна во всех нас, несмотря на отделяющее нас от Либуше великое множество поколений; кстати говоря, метаморфизм Нимфадоры, дочери Роми, видимо, тоже является наследием вейл. По-моему, в Белл, Роми и во мне наследие вейл даже более заметно, чем у нашей мамы. Почему так случилось, я не знаю; может быть, потому, что мы трое живем в дикие и жестокие военные времена? Но ведь и детство мамы пришлось на эпоху недолгого владычества Гриндевальда… Ну ладно, тайны — на то и тайны, чтобы над их разгадкой можно было думать до бесконечности…

И еще я очень завидовала именам моих старших сестер. Беллатриса — звезда, Андромеда — созвездие, а меня назвали в честь бледного цветочка, который я всю жизнь терпеть не могу! Сокращения Белл и Роми тоже звучат красиво, а как Нарси, так и Цисси больше подходят домашним эльфам, чем высокородной барышне. Ненавижу оба моих уменьшительных имени!

Вот ведь ирония судьбы! Блэки испокон веков называли детей в честь звезд, а барышни Розье получали имена в честь цветов, и мама всю жизнь обижалась на родителей за свое некрасивое имя. Кларенс и Оливия Розье назвали дочь Друэллой, чтобы польстить ее дальней родственнице по материнской линии — богатой и одинокой старой деве, на наследство которой они очень рассчитывали. К сожалению, их надежды не оправдались: Друэлла Прэтчетт завещала все свое огромное состояние приюту для бездомных пушистиков.

Спастись от нищеты Розье сумели только потому, что мама сделала блестящую партию, выйдя замуж за представителя древней, высокородной и богатой семьи Блэк. Увы, часть своего имущества папа потерял в 1950 году при конфискации земель, принадлежащих волшебникам, а почти все оставшиеся деньги утратил, неудачно попытавшись заняться бизнесом.

Чем больше времени проходит, тем чаще я задумываюсь, влияет ли имя на характер и судьбу, и результаты этих размышлений, увы, не радуют. Но чего не изменить — о том и жалеть бесполезно…

В точном соответствии с именами и внешностью мои сестры больше любили отца и осуждали маму за то, что она неуважительно с ним обращалась. Я тоже сочувствовала папе: он очень много читал, знал бесчисленное количество невероятно интересных историй о магах и простецах, обожал стихи, с ним было интересно поговорить о дальних странах и удивительных приключениях. Но в то же самое время я понимала, что и мама в чем-то права; подробностей я в детстве, конечно, не знала, но инстинктивно чувствовала, насколько шатко и ненадежно наше положение в обществе.

Мой отец был вторым сыном в семье, однако, согласно завещанию основателя династии сэра Моргана Блэка, получил право жить в фамильном поместье Блэквуд, а также деньги на содержание этой огромной усадьбы. Так произошло потому, что папа, в отличие от своего старшего брата Альфарда (который, кстати говоря, на всю жизнь остался холостяком), женился до достижения двадцатипятилетнего возраста, и этот брак не остался бесплодным.

Однако собственных денег у папы было очень мало, а, согласно все тому же завещанию основателя династии сэра Моргана Блэка, наследник, который женился, но произвел на свет только девочек, мог жить с ними и женой в Блэквуде только до дня совершеннолетия своей младшей дочери. Если бы у мамы с папой родился хоть один мальчик, имение и средства на его содержание отошли бы ему, но у родителей были только три дочери, и ни одна из нас не могла унаследовать Блэквуд.

После совершеннолетия младшей дочери прежнего наследника поместье и деньги на его содержание переходили в собственность сына одного из младших (в порядке старшинства) братьев вышеупомянутого наследника. В случае отсутствия у прежнего наследника младших братьев или их сыновей поместье доставалось сыну одной из (опять же по старшинству) его сестер. Сын одного из младших братьев прежнего наследника получал поместье без всяких оговорок, а сын сестры — только при условии, что он согласится сменить фамилию на Блэк. Кроме неженатого и бездетного брата Альфарда, у отца имелась только одна сестра — замужняя Вальбурга, мать двоих мальчиков. И именно Сириус, старший сын Вальбурги и ее мужа Ориона, должен был по достижении совершеннолетия стать владельцем Блэквуда и денег на его содержание. Поскольку Орион тоже носил фамилию Блэк, это естественным образом решало все проблемы.

— Ну почему жизнь так несправедлива? — нередко вздыхала мама. — У Вэл и Ориона и без того денег более чем достаточно, но Блэквуд достанется именно их сыну…

И для этих сетований имелись основания. Конечно, отец владел собственным имением под названием Кэрфри, но его правильнее было бы называть не поместьем, а, скорее, летним коттеджем: там даже нормальный прием гостей не устроишь, не говоря уже о большом бале. Да и денег на поддержание Блэквуда в приличествующем состоянии хватало на жизнь всем нам, а собственные капиталы родителей были совсем невелики…

Мама частенько приглашала дедушку Поллукса и бабушку Ирму в гости, хотя и понимала, что они не могут изменить завещание сэра Моргана. Мама надеялась, что, пообщавшись с Белл, Роми и мной, бабушка с дедушкой помогут нам купить поместье, более соответствующее статусу нашей семьи. Однако дедушка был непоколебим.

— Девочки для семьи — отрезанный ломоть, — жестко говорил он, сурово глядя на нас. — А в Блэквуде всегда будут жить Блэки! Если же мужчина из семьи Блэк не способен обеспечить своей жене и детям жизнь, подобающую древности его рода и занимаемому в обществе положению, — значит, это не настоящий Блэк! Моя дочь Вальбурга — в сто раз больше мужчина, чем ты, Сигнус!

Слыша эти слова, папа бледнел, а мама кусала губы, не замечая, что на ее обычно бледном лице появлялись некрасивые красные пятна.

В отличие от отца, наш дедушка сумел сохранить почти все собственное состояние. По слухам, во время массовой конфискации земель Поллукс Блэк дал огромную взятку министерским чиновникам, и те оставили ему небольшой надел, на котором продолжали трудиться домовики. А бизнесом дедушка не занимался принципиально и презирал всех деловых людей, особенно неудачников. Решив вложить деньги в строительство волшебных железных дорог и став жертвой мошенников, наш папа навсегда потерял уважение своего отца.

— Всех этих бизнесменов, прости Мерлин, в наше время называли просто — барыги! — резко говорил дедушка, гневно глядя на своего неудачливого сына. — Среди Блэков нет барыг и никогда не будет!

Отец еще больше бледнел и втягивал голову в плечи, но никогда не пытался возражать.

Завещание сэра Моргана особенно огорчало меня, поскольку я любила и по-прежнему люблю Блэквуд, причем не потому, что это поместье обеспечивало нашей семье материальное благополучие и положение в обществе. До сих пор, стоит мне закрыть глаза, я вижу сложенный из огромных камней старый дом, увитый плющом, диким виноградом и вьющимися розами, гуляю по саду, брожу по аллеям парка… Блэквуд — это целый мир, прекрасный и самодостаточный, чудесная страна моего детства, моя радость, мое счастье…

Однако удержать Блэквуд мы не могли в любом случае. Единственным спасением от нищеты оставалось выгодное замужество для нас троих, а этого было нелегко добиться, учитывая более чем скромные семейные капиталы. Отец после катастрофы, постигшей его, когда он попытался заняться бизнесом, отстранился от решения финансовых проблем; мама взвалила это бремя на себя и порой срывалась на мужа, позволявшего ей в одиночку сражаться с жизненными невзгодами. В детстве, конечно, я всего этого не понимала, но сочувствовала маме, сама не зная почему.

Она очень ответственно относилась к своим обязанностям и с самых первых лет жизни готовила нас троих к тому, что мы должны будем осуществить, став взрослыми.

— Вы — самые лучшие, самые прекрасные и самые замечательные девочки на свете, — раз за разом повторяла мама, после очередного визита мадам Картье наряжая нас в сшитые почтенной портнихой красивые платья. — Никогда не забывайте об этом и ведите себя подобающим образом — как благовоспитанные высокородные барышни! Вы достойны самых лучших, самых высокородных, самых богатых женихов! Ни перед кем не робейте, но не забывайте: дуры с удовольствием демонстрируют свой ум, а истинно мудрые женщины не выставляют его напоказ, но непременно добиваются своего!

Не перестаю удивляться тому, насколько своеобразный результат имели мамины уроки! Впрочем, даже в детстве ее нравоучения пропадали втуне: Белл и Роми, не заботясь о хороших манерах, постоянно воевали друг с другом, и нянюшка Тамми только охала, залечивая юным барышням многочисленные синяки и царапины. Сестры объединяли усилия лишь в двух случаях: когда защищали отца от мамы или когда в Блэквуд приезжали Блэки, Розье и Лестрейнджи с детьми. В дни больших приемов Белл и Роми, забыв о своей обычной вражде, давали отпор нахальным мальчишкам, и Тамми приходилось лечить не только юных хозяек, но и их сверстников-гостей.

Мама поначалу пыталась запретить эти войны, но быстро осознала свое бессилие и, подобно всем мудрым людям, одобрила то, что не могла изменить:

— Может быть, это и хорошо, — вздыхала она. — Так девочки и мальчики лучше узнают друг друга…

Я в военных действиях своих родичей участия не принимала, поскольку не понимала, зачем тратить время и силы на бесполезные драки, но ожидания мамы все равно оправдывала только частично. Я могла быть милой и обаятельной с гостями, но, если вдруг видела, слышала или вспоминала что-то интересное, то немедленно переключала внимание на это и забывала о собеседниках. Кроме того, в такие минуты я порой забывала о правилах хорошего тона и говорила то, что думаю, а не то, что хотели слышать гости.

Мама до последнего надеялась, что я со временем смогу преодолеть свой досадный недостаток. Она часто повторяла, успокаивая себя:

— Белл — старшая в роду, строгая, но прекрасная хранительница семейных традиций, истинная Блэк! Роми — лесная дикарка, свежая и непосредственная…

На этих словах мама вздыхала, поскольку считала, что ее средняя дочь внешностью и манерами больше похожа на мальчика, чем на девочку. Но, когда речь заходила обо мне, мама вновь оживлялась, и, счастливо улыбаясь, говорила:

— А ты, Нарцисса, — настоящая Розье, свежая и прекрасная, как цветок, в честь которого названа! Ты умеешь быть приятной и любезной с людьми, ты непременно добьешься своего!

Частично мамина уверенность имела под собой основания: несмотря на постоянные конфликты между Белл и Роми и на то, что мы по-разному относились к родителям, я умудрялась сохранять прекрасные отношения и с отцом, и с мамой, и с сестрами. Белл удивлялась, зачем я общаюсь с коровой Роми, а Роми недоумевала, что я нахожу в зануде Белл, но каждая из них с удовольствием проводила со мной свободное от конфликтов время — учила, наряжала, рассказывала интересные истории…

Тогда я считала (хотя, возможно, и не могла выразить этого словами), что разногласия между нами не отменяют того факта, что все мы — Блэки, одна семья, единые и в радости, и в горе, и сходства между нами больше, чем различий.

Я впервые задумалась о том, какие мы разные, 6 августа 1965 года — в день, когда Белл исполнилось четырнадцать лет.

Точнее, все началось через несколько дней после возвращения сестер из Хогвартса: Белл закончила третий курс, а Роми — первый. Нет нужды говорить, что мне, десятилетней, сестры казались очень взрослыми, и я отчаянно им завидовала. Странно все же, что в зрелом возрасте разница в четыре года, не говоря уже о двух, абсолютно не имеет значения, а у детей она очень серьезна…

Я с восторгом слушала сестер, когда они говорили о Хогвартсе и школьных друзьях. Но если Белл уже третье лето рассказывала о своей компании, то истории о Молли Прюэтт, с которой Роми познакомилась в Хогвартсе, были мне в новинку. Слушая сестру, Белл фыркала: с ее точки зрения, общение с гриффиндоркой, тем более такой, как Прюэтт, оскорбительно для студентки Слизерина и высокородной барышни. Я уже тогда подозревала, что Роми подружилась с Молли не в последнюю очередь для того, чтобы насолить старшей сестре, а с годами мои подозрения превратились в уверенность.

Впрочем, каковы бы ни были причины возникновения этой дружбы, сестра отстаивала интересы Прюэтт решительно и уверенно. Однажды, через несколько дней после возвращения домой, за завтраком Роми спросила:

— Мама, я могу пригласить Молли на день рождения Белл?

Старшая сестра презрительно фыркнула, но молчала, ожидая, когда выскажутся родители.

Мама нахмурилась; причины ее тревоги в те годы были мне непонятны, но теперь более чем очевидны. Согласно неписаным традициям, каждый близкий родич именинника имел право пригласить на торжество как минимум одного своего друга: это помогало познакомиться представителям семей, ранее не общавшихся друг с другом. Так что в просьбе Роми ничего необычного не было. Проблема заключалось в том, что мисс Прюэтт была хоть и чистокровной волшебницей, но происходила из не слишком высокородной и совсем небогатой семьи. Само по себе это ничего бы не значило, но у Молли имелись два старших брата — Фабиан и Гидеон, а молодые люди нередко становятся кавалерами подруг своих младших сестер. Брак Роми с выходцем из небогатой и невысокородной семьи ставил крест на ее будущем, и поощрять дружбу барышни Блэк с мисс Прюэтт было опасно. С другой стороны, Роми, как и Белл, росла девочкой своенравной, и отказ родителей пригласить Молли на семейное торжество мог лишь сильнее сблизить упрямицу с неподходящей подругой… Мама, нахмурившись, размышляла, как поступить.

— Представь, что это была бы Моргана Уизли, — сказал папа, глядя в пустоту перед собой и ни к кому конкретно не обращаясь.

Тогда я не поняла, что хотел сказать отец, но сейчас не устаю поражаться его мудрости. Когда основатели акционерного общества по прокладке волшебных железных дорог сбежали, прихватив с собой все деньги вкладчиков, это нанесло страшный удар нашей семье и окончательно разорило древний род Уизли. Высокородные волшебники, которые вели свой род от короля Артура, наотрез отказались продавать оставшиеся у них жалкие клочки некогда огромных земельных угодий, многочисленные фамильные драгоценности и домовиков и потому оказались в отчаянном положении. По слухам, семья Уизли сейчас питалась только картошкой, да и ее не всегда хватало, а в Хогвартсе потомки одного из древнейших родов Англии носили гораздо более старые и потрепанные мантии, чем все остальные студенты. Моргана Уизли, единственная дочь в семье, была ровесницей Роми, тоже училась в Слизерине и имела даже не двух, а трех братьев. Если бы моя своенравная сестра подружилась с Морганой, это было бы гораздо, гораздо хуже…

Слова отца решили дело, и мама растянула губы в подобии приветливой улыбки:

— Хорошо, мы все будем рады увидеть на нашем торжестве твою лучшую подругу.

Роми вспыхнула от радости и, кажется, хотела вскочить из-за стола, чтобы немедленно отправить Молли письмо, но, вспомнив о хороших манерах, осталась сидеть за столом и чинно ответила в строгом соответствии с традициями:

— Папа, мама, Белл, я очень вам признательна.

Белл фыркнула, но промолчала. Я знала, что после обеда, скрывшись от взрослых, она непременно продолжит свою неутихающую войну с Роми, но отцу Белл возражать не смела и в его присутствии вела себя безупречно.

Не перестаю удивляться тому, насколько непредсказуема жизнь! Невзрачная, нищая Моргана Уизли, казалось, была обречена на бедность и участь старой девы. (Кстати сказать, Перси Уизли, которого я несколько раз видела на улицах и в магазинах, очень похож на свою тетю.) Однако мисс Уизли сделала, вообще говоря, блестящую партию, выйдя замуж за абсолютно безродного, но чистокровного и очень богатого Теренса Буллстроуда (капиталы этих нуворишей так огромны, что даже мой прадедушка Сигнус Блэк (папу назвали в его честь) не погнушался вступить в брак с Виолеттой Буллстроуд). Мы часто видимся с Морганой на светских приемах, хотя особой дружбы между нами нет; с годами миссис Буллстроуд не то что похорошела, но стала выглядеть гораздо значительнее, чем в юности. А Молли Прюэтт, веселая и обаятельная, пользовавшаяся, несмотря на свою бедность, большой популярностью у кавалеров, связала судьбу с нищим Артуром Уизли, родила ему семерых детей и совершенно опустилась! Впрочем, участь братьев Морганы оказалась еще более незавидной: один из них, Ланселот Уизли, отказался присоединиться к Темному Лорду, начал мстить самостоятельно и умер в Азкабане, куда был направлен за нападения на сотрудников Министерства Магии, а другой — Галахад Уизли — стал феллером и скончался от передозировки. Так что, возможно, очень хорошо, что Роми терпеть не могла Моргану Уизли и не общалась с ее братьями…

Наш отец умер в 1979-ом, став одной из последних жертв бушевавшей два года эпидемии гиппогриппа, а мама скончалась летом 1985-ого от корделлита. Болезнь протекала настолько тяжело, что облегчить боль не могли даже домовики своими странными чарами. Необходимые приборы имелись только в больнице Святого Мунго, и последние три месяца жизни мама провела там. Понимая, что ей осталось совсем немного, я однажды осторожно спросила, не хочет ли мама увидеть Роми и ее дочь. Мама покачала головой:

— Нет, — ответила она чуть слышно, но решительно. — Такое не прощается…

Через некоторое время я, оставив маму на попечение нашей верной домовухи Шенти, попрощалась и отправилась домой, чтобы немного поспать. Я уже открывала дверь, когда услышала тихий мамин голос:

— Лучше бы она выбрала Фабиана или Гидеона…

Шенти засуетилась и начала спрашивать маму, что она имеет в виду, но я все поняла и так. Если бы Роми сбежала из дома ради одного из братьев Молли Прюэтт, это тоже было бы мерзко, но до некоторой степени простительно: данная семья, пусть и с большими оговорками, но все же входила в наш круг. А соединить свою жизнь с маглорожденным — это предательство, и прощения ему нет. Так, во всяком случае, думала моя мама…

Я на всякий случай еще раз уточнила, не хочет ли мама все же увидеть Роми или ее дочь, но снова получила отрицательный ответ. Больше мы к этому разговору не возвращались, а через две недели мама умерла.

Впрочем, летом 1965 года никто не мог предвидеть будущее, хотя лично я именно тогда впервые почувствовала, что в нашей семье не все ладно. Впрочем, подготовка к празднованию дня рождения Белл прошла почти без осложнений. Единственной проблемой оказался мой праздничный наряд. Я хотела надеть на торжество свою любимую шелковую светло-зеленую мантию, но мама решила, что этот цвет, хотя и другого оттенка, больше подходит Роми и ее образу свежей и непосредственной лесной дикарки. Поэтому я надела светло-голубую мантию, которая, впрочем, тоже очень мне шла, а Роми — темно-зеленую, вышитую золотом.

Но королевой торжества, разумеется, была Белл. Ей впервые разрешили надеть фамильные драгоценности и встречать гостей вместе с родителями на парадной лестнице нашего дома, и эта честь заставила обычно бледные щеки сестры порозоветь от удовольствия. Тоненькая и прямая, с волосами, уложенными в сложную прическу из множества длинных локонов, увенчанная массивной золотой диадемой гоблинской работы, в шелковой белоснежной мантии Белл выглядела истинной высокородной волшебницей, достойной наследницей рода Блэков.

Видя юную и прекрасную девушку, улыбались все гости, даже самые мрачные, а толстый Тимоти Эйвери ухмыльнулся:

— Эх, будь я помоложе — непременно приударил бы за твоей дочкой, Дрю!

Мама фыркнула с деланным неодобрением:

— Белл заслуживает лучшего кавалера, чем такой дурно воспитанный тип, как ты, Тим!

Но выглядела мама при этом очень довольной.

А вот Молли Прюэтт, о которой столько рассказывала Роми, меня разочаровала. Гриффиндорка пришла на прием одна, без родителей и братьев, которых мама не сочла нужным пригласить; возможно, Прюэтты проводили дочь до ворот Блэквуда, но внутрь не зашли.

Ярко-красная бархатная мантия Молли выглядела эффектно, но совершенно не подходила к рыжим волосам и была слишком теплой для лета. Кроме того, эту дорогую вещь явно купили на вырост, и наша гостья просто тонула в своем праздничном одеянии. Молли все время хихикала, шмыгала носом, сильно потела — что в подобном наряде и при такой жаре было неудивительно — и часто вытирала лоб носовым платком. Я не понимала, что могла сестра найти в этой типичной нищебродке. Сейчас мне ясно, что Молли в тот день впервые отправилась на большое торжество без родителей, — а, может быть, вообще первый раз в жизни была приглашена на прием — и потому отчаянно нервничала. Но это не может служить оправданием: истинно высокородные волшебники должны вести себя с достоинством в любых обстоятельствах. Впрочем, веселый нрав и всегда хорошее настроение мисс Прюэтт неизменно привлекали к ней множество не слишком привередливых поклонников; однако своим выбором спутника жизни она доказала, что глупость губит любые хорошие качества…

Роми тепло приветствовала Молли и сразу же увела ее подальше от родителей и Белл. Идти за сестрой и ее подругой я не захотела и осталась одна. Мне было скучно смотреть, как прибывают гости, и я очень обрадовалась, когда эта казавшаяся бесконечной процедура наконец-то завершилась и настало время праздничного обеда, столы для которого были накрыты на лужайке перед Блэквудом.

В тот день домовики превзошли самих себя: красиво оформленные, легкие, но сытные блюда из рыбы, мяса и молодых овощей, великолепные, сказочные и по виду, и по вкусу десерты из ягод и фруктов нового урожая, безалкогольные коктейли — все было невероятно вкусно.

Когда обед закончился, столы, повинуясь взмахам рук эльфов, исчезли, а кресла, в которых сидели гости, поднялись в воздух и, пролетев немного, мягко опустились на краю лужайки. В свободном углу словно бы из ниоткуда возник оркестр и заиграл вальс.

Руди Лестрейндж, бледный и очень серьезный, подошел к Белл и пригласил ее на танец. Она, сделав глубокий реверанс, последовала за кавалером.

Первый круг вальса Белл и Руди протанцевали вдвоем, а затем к ним присоединились другие пары. Басти Лестрейндж пригласил Роми, а мой кузен Эван Розье — меня; для Молли Прюэтт кавалера здесь, разумеется, не нашлось, и она осталась сидеть. Увы, если Руди держался безукоризненно серьезно и вел свою партнершу в танце внимательно и бережно, совсем как взрослый, то и Басти, и Эван смущались, хихикали и наступали нам с Роми на ноги. Поэтому мы с сестрой очень обрадовались, когда вальс закончился. К нескрываемому облегчению наших кавалеров, мы вернулись к стульям, стоящим у края лужайки.

Роми подошла к Прюэтт. Музыка гремела, а гости переговаривались между собой, поэтому я не слышала, о чем моя сестра беседует со своей подругой. Но, перебросившись несколькими словами, они встали со стульев, покинули лужайку и направились в глубь парка.

Есть мне не хотелось, делать было нечего, и я решила пойти за Роми и Прюэтт.

Покидая лужайку, я заметила, что моему примеру последовал еще один гость, и выругалась про себя словами, которые однажды произнес мистер Эйвери, думая, что его никто не слышит. Именно Сириуса Блэка я меньше всего хотела видеть! Я не святая, и меня не радовало общение с будущим владельцем нашего родного дома, но дело было не только в этом. Сириус рос невероятно подвижным ребенком, он все время бегал, прыгал, визжал и кидался во всех встречных то камнями, то грязью, то игрушками, и с особенным удовольствием выбирал в качестве мишени меня, — наверное, потому, что, в отличие от старших сестер, я совсем не умела драться. Мама утешала меня и говорила, что так поступают все дети его возраста, а когда Сириусу стукнет шесть, то он повзрослеет и станет вести себя подобающим образом. Я с нетерпением ждала пятнадцатого апреля, когда Сириусу исполнялось шесть лет, но, увы, и после этого дня ничего не изменилось: мой кузен остался таким же несносным, как и был прежде. Я снова поговорила с мамой, и она меня удивила и по-настоящему напугала:

— Понимаешь, милая, — спокойно сказала она, — Сириус — будущий наследник Блэквуда. Достигнув совершеннолетия, твой кузен станет очень богатым человеком, а у нас почти ничего нет. Так что лучше бы тебе ему не противоречить…

— Но он же нападает на меня, мама! — я не верила ушам. — И не имеет значения, что мне десять лет, а Сириусу всего шесть: он умеет драться, а я — нет!

Мама обняла меня, и несколько секунд мы стояли молча. Потом она очень мягко сказала:

— Родная моя, пожалуйста, потерпи! Рано или поздно твой кузен повзрослеет, и все будет в порядке!

Я знала, что маме нелегко приходится, и не хотела ее подводить. До этого памятного разговора я попробовала бы остановить Сириуса или даже, собравшись с силами, ударить мерзкого кузена, но теперь только тихо сказала:

— Неужели у тебя нет своих дел? Почему ты постоянно ходишь за мной?

— Я не за тобой хожу, а изучаю свою будущую собственность, — ответил маленький негодник. — Когда мне исполнится семнадцать лет, это поместье будет моим, и вы все перестанете задаваться! А тебе, если ты захочешь здесь жить, придется на мне жениться!

— Да я скорее умру, чем женю… то есть выйду за тебя замуж! — возмутилась я. — И вообще, я старше тебя на четыре года, и, когда тебе исполнится семнадцать, я уже стану совсем взрослая, у меня будет муж и пятеро детей!

— Да кто тебя замуж возьмет, бесприданницу! — хмыкнул мой несносный кузен. — А если найдется такой идиот и ты родишь ему пятерых, то станешь толстой, как Игрейна Гойл!

— Да никогда в жизни! — я рассердилась еще больше, хотя секунду назад считала, что уже дошла до белого каления. — Миссис Гойл всегда ест за пятерых, потому и толстеет не по дням, а по часам! А я не позволю себе так опуститься!

— И правильно, — кивнул Сириус, очень довольный. — Мне не нужна толстая жена!

Характер у моего кузена всегда был отвратительный и с годами только ухудшился. Я знаю, многие считают, что Сириус Блэк реабилитировал себя многолетней тайной службой Темному Лорду, но я с этим мнением не согласна. Шпионство — занятие для грязнокровок, а высокородный волшебник должен, осознав свои ошибки, открыто перейти на сторону, идеи которой считает правильными, а не предавать тех, кто ему доверяет! Каждым поступком мой кузен демонстрировал низость и подлость своей натуры. Я всегда знала, каков он, и не понимала тех, кому это избалованное ничтожество нравилось!

Впрочем, скажу откровенно: больше всего я ненавижу Сириуса за то, что из-за его глупости и неосторожности Блэквуд, самый прекрасный и уютный дом на земле, теперь стоит заколоченным. Бегством из родного дома старший сын Вальбурги лишил себя наследства родителей, но не фамильного поместья Блэков, полученного по завещанию основателя династии. Да, Сириус не женился до двадцати пяти лет, но его младший брат Регул погиб в шестнадцать, еще несовершеннолетним, так что формально Блэквуд будет принадлежать моему находящемуся в Азкабане кузену до того момента, когда следующий в очереди наследник древнейшего и благороднейшего рода достигнет совершеннолетия.

Немного утешает меня лишь то, что этот следующий в очереди наследник — мой сын. Увы, я не уверена, что моя заветная мечта сбудется: у меня сложилось впечатление, что Люциус вряд ли позволит Драко сменить фамилию, а в этом случае Блэквуд достанется другому наследнику Блэков — небезызвестному Гарри Поттеру. Как ни трудно поверить, но отец этого ребенка, Джеймс, был кузеном моего отца, и, стало быть, Гарри — мой троюродный брат. Не сомневаюсь, ничтожный Поттер с превеликим удовольствием согласится сменить свою плебейскую фамилию на Блэк! А если Поттер погибнет, не оставив наследников, Блэквуд достанется сквибу Невиллу Долгопупсу, который тоже наверняка без малейших возражений согласится принять фамилию своих влиятельных родичей. Мерлин мой, какое падение некогда великого рода! Думаю, все усопшие Блэки перевернулись бы в гробах, узнай они об этом!..

Но до настоящей низости Сириусу было еще далеко, а пока донельзя избалованный и наглый мальчишка в испачканной вареньем черной бархатной мантии быстро бежал за мной.

Забыв о маминых предупреждениях, я уже открыла рот, намереваясь высказать маленькому негоднику все, что о нем думаю, но впереди послышался голос Роми, и я остановилась за деревом, чтобы узнать, о чем моя сестра говорит со своей лучшей подругой.

— И ты действительно на нем каталась? — голос Роми дрожал от волнения.

— Да, целых два часа, — гордо ответила Молли. — Он едет медленнее, чем «Ночной рыцарь», но зато почти совсем не трясет!

— Так ты и на «Ночном рыцаре» каталась? — ошеломленно спросила сестра. — Почему же ты раньше об этом не рассказывала?

Я тоже была потрясена: родители всегда говорили нам, что порядочные барышни не ездят на общественном транспорте в компании нищебродов и прочих сомнительных личностей. Нет, конечно, от гриффиндорцев и пуффендуйцев можно всякого ожидать, но это уже чересчур…

— А ты не спрашивала, — удивилась Прюэтт. — Я не знала, что ты ни разу…

— Ни разу, — сказала Роми, и в ее тоне мне почудилась горечь. — Но о «Ночном рыцаре» ты потом расскажешь, а сейчас объясни, как магловская техника передвигается без магии и тягловых животных?

— Я точно не знаю, — Молли говорила не очень уверенно, — но Фаб сказал, что магловская техника ездит с помощью движителей внутреннего сгорания, которые расположены под полом автобуса…

— И что горит внутри этих движителей? Дрова? Или факелы? — громко спросил мой несносный кузен. Он вышел из нашего укрытия и направился к моей сестре и Прюэтт. Мне ничего не оставалось, как последовать примеру маленького чудовища.

— Нет, точно не дрова и не факелы, — я очень боялась, что Молли, увидев Сириуса, откажется говорить дальше, но та продолжила как ни в чем не бывало: — Фаб, мой брат, сказал, что горит бензин.

— А что такое бензин? — заинтересовалась Роми.

— Фаб говорит, что бензином называют очищенную нефть, — Прюэтт явно наслаждалась всеобщим вниманием, — а нефть — это густая маслянистая жидкость, которую маглы извлекают из-под земли, очищают без магии и превращают в бензин…

— Как можно без магии извлечь из-под земли жидкость, очистить ее и во что-то превратить? — мой несносный кузен так увлекся, что подошел вплотную к гриффиндорке. Та немного отпрянула и растерянно ответила:

— Да не знаю я! Спроси у Фаба, если тебе интересно!

— А он живет там же, где и ты? — глаза Сириуса засияли, как у кошки в темноте. Когда Молли утвердительно кивнула, он улыбнулся. — Я непременно напишу твоему брату!

— Неужели маглы настолько неосмотрительны?! — поразилась я. — Ведь ездить в повозке, под полом которой что-то горит, очень опасно! Неужели огонь никогда не прожигает пол?!

— Я тоже спросила об этом Фаба, — гордо ответила Прюэтт, — и он сказал, что огонь, горящий в движителе, совсем особенный и никогда не прожигает пол! Так что поездки на автобусе совершенно безопасны! Кстати, когда мы подходили к вашему поместью, то видели один магловский автобус неподалеку от ворот. Думаю, он останавливается в магловской деревне, которая находится недалеко отсюда…

— Вот бы на нем прокатиться! — мой несносный кузен даже взвизгнул от восторга, представив это захватывающее приключение.

— Это было бы здорово, — быстро ответила Роми. Взглянув на нее, я поразилась: глаза сестры на миг засияли так же ярко, как у Сириуса, а потом вдруг потухли. — Но ничего не получится! Ворота поместья никого не впускают и не выпускают! Нужен ключ, а его у нас нет…

— Сегодня прием, поэтому заклятье с ворот сняли, точнее, изменили его, — вдруг сказала я, удивляясь сама себе. — Теперь гости могут входить в поместье и покидать его, если их сопровождает кто-то из хозяев…

Мне было странно, что я фактически помогаю Роми пойти против воли родителей, но рассказ Молли увлек и меня тоже. Поездка на магловском устройстве была настоящим приключением! «Мы ведь уйдем совсем ненадолго и быстро вернемся, — успокаивала я себя. — Взрослые ничего не заметят!»

— А я пока хозяйка Блэквуда, — просияла сестра. — Правда, в заклятии могли иметь в виду только взрослых хозяев…

— Не думаю, — немного подумав, я покачала головой. — Вряд ли кто-то предполагал, что мы решим покинуть поместье без сопровождения взрослых!

— А разве ты хочешь пойти с нами, Нарцисса? — удивилась Роми. — По-моему, ты еще слишком мала для таких приключений!

— Роми, — я умоляюще взглянула на сестру, — представь себя на моем месте! Неужели ты смогла бы стоять и смотреть, как твои друзья уходят кататься на магловском автобусе?

— Не могла бы, — она вздохнула. — Но обязательно во всем слушайся меня и Молли, слышишь?

— Хорошо, — я быстро кивнула, тихо радуясь, что мерзкого кузена мы с собой не возьмем, а Роми вдруг нахмурилась:

— Но что мы скажем взрослым, если ворота откажутся нас пропускать и сработает охранная сигнализация?

Мы трое молча смотрели друг на друга, не зная, что придумать.

— Если сработает сигнализация, я скажу, что пытался проверить, считает ли уже Блэквуд меня своим хозяином или нет, — сказал мерзкий кузен.

Сестра закусила губу и некоторое время молча смотрела на него, а потом решительно кивнула:

— Хорошо! Но если все получится, а ты будешь хныкать, плакать или жаловаться — я тебя отшлепаю, честное слово!

— Не учи, я не маленький, — огрызнулся Сириус.

— Вот уж никогда бы не подумала, — не сдержалась я, а этот маленький негодник кинул на меня ненавидящий взгляд.

Мы вчетвером направились к воротам, стараясь держаться подальше от лужайки, где все еще танцевали гости, но Прюэтт вдруг резко остановилась и сказала:

— Ох, я самое главное забыла! Проезд в магловском автобусе платный, и деньги нужны магловские! А у меня их нет…

Мы с Роми переглянулись в отчаянии: магловских денег у нас, разумеется, тоже не было, и мы даже не знали, как они выглядят. Возможность чудесного приключения испарялась, словно утренний туман.

— Эх вы, девчонки! — в голосе Сириуса звучало бесконечное презрение. Мерзкий кузен начал рыться в карманах своей мантии, извлек оттуда множество странных предметов и наконец с ликующим воплем вытащил несколько небольших бумажек.

— Вот! — с торжествующим воплем заявил Сириус. — Это магловские деньги! Фунты стерлингов! Я их выменял у Эвана Розье на живого лукотруса! Думаю, этого должно хватить на билеты!

— Отдай их мне, — быстро сказала Роми. — Я тут самая старшая, я и куплю билеты! Если это сделает такой маленький ребенок, как ты, маглы заподозрят неладное! А сдачу, если она останется, я тебе потом верну!

Маленький негодник гневно посмотрел на кузину, но молча отдал ей бумажки.

Мы подошли к воротам Блэквуда. Не знаю, как другие, а я отчаянно трусила: сердце колотилось, колени подгибались. Вместе мы шагнули в арку ворот. На мгновение нас ослепил яркий белый свет — но ничего страшного не случилось, и через мгновение мы уже стояли с внешней стороны ворот.

— Ура, получилось! — заорал Сириус и запрыгал вокруг огромного дуба в каком-то диком танце. Как ни странно, мы последовали примеру кузена. Первой опомнилась Роми:

— Мы сюда пришли не танцевать, а на немагическом устройстве кататься! Молли, веди нас!

Прюэтт быстро зашагала к небольшим магловским домам, видневшимся неподалеку. Мы последовали за гриффиндоркой по широкой дороге, покрытой странным плотным светло-серым материалом.

Погода была прекрасная, светило солнце, пели птицы. Мы быстро дошли до деревни и зашагали по улице, которая почти ничем не отличалась от тех, что я видела в деревнях, где жили волшебники, только дорогу покрывал странный светло-серый материал, а на крышах домов виднелись большие громоотводы странной формы.

Встречные маглы изумленно смотрели на нас, и я понимала их чувства: мы четверо выглядели совсем иначе, чем жители этой деревни. Мы тоже во все глаза рассматривали необычную одежду простецов и вслушивались в обрывки непонятных разговоров.

Наконец Прюэтт остановилась у странной постройки, где уже собрались несколько маглов, и сказала:

— Вот остановка автобуса. Теперь остается только ждать, когда он придет.

— А вызвать его нельзя? — спросил Сириус.

— Нет, молодой человек, это невозможно, — с легкой улыбкой ответил старик-простец, тоже ожидавший автобуса. — Придется подождать! А куда вы едете?

Мы переглянулись; мое сердце отчаянно заколотилось и ушло в пятки.

— В N, — сестра громким, но немного дрожащим голосом произнесла название города, расположенного недалеко от Блэквуда.

— А ваши родители не боятся позволять вам ездить одним, молодая леди? — мерзкий магл оказался не в меру любопытен.

— Вообще-то, они обычно нас сопровождают, — Роми стиснула руки в кулаки, однако старалась говорить спокойно, — но сегодня особый случай! Мы с сестрой, — она указала на меня, — подругой и кузеном принимали участие в благотворительном спектакле в поместье недалеко отсюда! Вот родители и разрешили нам погулять там подольше…

— … и вернуться в город рейсовым автобусом, — подхватила Молли дрожащим голоском, совсем не похожим на тот, которым говорила обычно.

— Тогда понятно, почему вы так странно одеты, — улыбнулся старик. — А в каком поместье вы выступали? В Эшвуде?

Мы переглянулись. Сестра раскрыла рот, собираясь, насколько я поняла, ответить утвердительно. Меня это встревожило: наш надоедливый собеседник мог работать в этом магловском поместье или знать тех, кто там служил, поэтому он вполне был способен разоблачить нас. Я попыталась вспомнить, что мама, которая вела активную светскую жизнь, рассказывала мне — Белл и Роми эта тема не интересовала — о благотворительных мероприятиях, в которых участвовала. Правильно говорят: нужда — лучший учитель! Я сама удивилась, как быстро придумала более-менее правдоподобный ответ. Я строго посмотрела на сестру и веско произнесла, отчаянным усилием воли скрывая волнение:

— Это было эксклюзивное мероприятие, и нам запрещено разглашать информацию о нем! Вот выйдет статья о спектакле в… — я чуть не упомянула «Волшебное зеркало», но вовремя опомнилась и продолжила: — в аккредитованных журналах, тогда мы и ответим на все ваши вопросы!

Магл посмотрел на меня странно, подумал немного, а потом решительно кивнул:

— Да, всякое бывает у богачей и артистов! Простому человеку не понять! А какой хоть спектакль-то был?

Роми отчаянно взглянула на меня, но я ответила, почти не думая:

— «Сон в летнюю ночь» Уильяма Шекспира, — книги этого писателя, одного из немногих маглов, имелись в библиотеке Блэквуда. Папа очень любил трагедии Шекспира и часто их цитировал, а мне нравились комедии этого талантливого простеца. — Мы все изображали свиту Титании — королевы фей… — я не знала, как, по представлениям маглов, одеваются феи, поэтому на всякий случай добавила, чтобы простец не удивлялся: — Постановка была авангардная…

Папа был в курсе магловских театральных новостей и иногда рассказывал мне об авангардных спектаклях.

— Чего только не бывает! — поразился старик.

Сириус открыл рот, собираясь о чем-то спросить, но Роми грозно взглянула на него, и мой несносный кузен не сказал ни слова.

— А где вы живете в N? — мерзкий старик продолжил расспросы.

На этот раз ему ответила Молли, а я, забыв о хороших манерах, облокотилась на стену сооружения, рядом с которым мы стояли. Я задыхалась от пережитого волнения, у меня дрожали колени.

Вдали послышался какой-то шум; все остальные маглы оживились.

— А вот и автобус едет! — обрадовался любопытный простец. — И именно тот, что вам нужен!

Тут я почувствовала омерзительный запах и гул, напоминавший одновременное гудение множества докси. Вскоре я увидела автобус, и выяснилось, что гудел и вонял именно он.

Немагическое устройство подъехало к нам и остановилось, выпустив в воздух клубы неприятно пахнущего дыма. Роми, Молли и Сириус вместе с маглами подошли к автобусу, а на меня навалилась такая слабость, что я не могла сделать ни шагу.

— Нарцисса, иди скорее! — сестра, очень сердитая, обернулась ко мне. — Автобус нас ждать не будет!

Раздалось странное шипение, и часть стены магловского устройства сложилась несколько раз и отъехала в сторону, давая людям возможность проникнуть внутрь. Нужно было идти, но я не могла, не могла…

— Вы поезжайте, а я останусь, — сумела я выдавить из себя несколько слов. Вспомнив то, что Прюэтт говорила любопытному старику, я быстро продолжила: — Мне что-то нехорошо, но вы за меня не волнуйтесь, я у тети переночую, она живет недалеко, в соседней деревне! А родителей ты предупредишь, они волноваться не будут!

Маглы быстро заходили внутрь, а Роми, Молли и Сириус стояли у дверей и смотрели на меня.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — еще раз уточнила сестра.

Автобус просигналил.

— Да-да, — я улыбнулась и закивала, потому что не была уверена, что они меня услышат. — Заходите же внутрь, а то без вас уедут!

Сестра в последний раз оглянулась на меня, а потом вместе с подругой и кузеном зашла внутрь. Магловское устройство снова зашипело, и двери закрылись. Затем автобус зарычал, сорвался с места и поехал по дороге из странного материала, изрыгая клубы темного, вонючего дыма.

Я стояла на опустевшей остановке и махала магловскому устройству, пока оно не исчезло из виду, а затем отправилась обратно. Хотя я знала, что Роми, Молли и Сириус уехали ненадолго и скоро вернутся, на душе у меня было так тяжело, как будто мы расстались навсегда, и я с трудом сдерживала слезы. Даже мерзкий кузен не вызывал у меня такого негодования, как обычно…

Но, покинув деревню, я вынуждена была вернуться от грустных мыслей к суровой реальности. Вдруг мне показалось, что я забыла, где нужно сворачивать с дороги, по которой мы шли за Молли, к тропинке, ведущей к Блэквуду. Я испытала самую настоящую панику, но через несколько минут узнала дуб, вокруг которого мы плясали, выйдя из поместья, и направилась к нему.

Через ворота я прошла без приключений: меня вновь ослепил яркий белый свет, а затем я оказалась в знакомом парке.

С лужайки перед домом доносилась музыка, — значит, гости все еще танцевали. Я очень удивилась: мне казалось, что прошли века с того времени, как мы четверо покинули территорию поместья.

Я понимала, что в своем нынешнем состоянии не должна показываться на глаза гостям, дабы не омрачать их веселье, поэтому быстро зашагала в глубь парка. Некоторое время я шла, не задумываясь, куда направляюсь, и в недоумении остановилась у невысокой кованой черной ограды, за которой, как я знала, находится усыпальница тех Блэков, которые жили и умерли в Блэквуде. Раньше я никогда там не бывала, но сейчас потянула ручку калитки на себя и вошла, сама не зная почему.

Я медленно шагала по аллеям, читая надписи на надгробных памятниках. Дойдя до дальнего конца кладбища, я почти у самой стены увидела три небольшие могильные плиты, у подножия которых лежали мягкие игрушки. Удивленная, я подошла поближе и прочла:

Поллукс Сигнус Блэк

(10.01.1949-20.01.1949)

Кастор Сигнус Блэк

(23.06.1950-04.07.1950)

Арктур Регул Блэк

(15.03.1957-25.04.1957)

В тот момент я не поняла, что вижу, но все равно почувствовала себя нехорошо и бросилась бежать к калитке.

Повзрослев, я часто думала, что испытывали родители, когда их долгожданные сыновья умирали в младенчестве. Я не знаю, как мама могла улыбаться, радоваться жизни и заботиться о нас, потеряв троих детей. Я бы так не смогла…

Выбежав с кладбища, я бросилась к лужайке, где еще продолжался бал, и остановилась лишь в нескольких метрах от стульев, на которых сидели гости. Тут со мной что-то случилось. Я смотрела, как мои родные и друзья танцуют, пьют принесенные домовиками коктейли, болтают, и мне вдруг показалось, что я вижу не живых людей, а марионеток. Это было невыносимо странно и страшно, и я снова бросилась в глубь парка, чтобы не видеть пугающую картину и поскорее забыть о том, какими мне показались люди, знакомые с самого раннего детства. В парке, среди зеленой листвы и птичьего щебета, я пробыла довольно долго — до того времени, когда голод напомнил мне, что близится ужин, который собирались подать в Большом зале Блэквуда.

Нас хватились примерно тогда же. Узнав от родителей, что Роми, Молли и Сириуса никто не видел с того момента, как они в самом начале танцев ушли с лужайки, я испугалась и все рассказала о нашем приключении. Я ждала наказания, но мама побелела как полотно и отчаянно взглянула на отца, а тот сразу посерьезнел и вместе с дядей Орионом, дядей Колином, мистером Лестрейнджем и мистером Эйвери быстро зашагал к воротам. Тетя Вальбурга бросилась за мужчинами, но мистер Лестрейндж негромко сказал:

— Вэл, присмотри за женщинами, — и она вернулась к нам.

Намного позже я узнала, что Роми, Молли и Сириус без происшествий доехали до города, там решили немного погулять и увлеклись, тем более что деньги у моего кузена еще оставались. Опомнились искатели приключений лишь вечером, когда магловские магазины начали закрываться.

Тем не менее, сестра, ее подруга и Сириус умудрились сохранить необходимую для покупки обратных билетов сумму и успели на нужный автобус. Искатели приключений как раз шли по деревенской улице, направляясь к воротам нашего поместья, когда столкнулись с отправившимися на их поиски мужчинами.

Не знаю, как родители моего кузена и Молли наказали детей за непослушание, но наша мама так отчаянно заплакала, обняв Роми, что стало ясно: никаких наказаний высокородной барышне Блэк не будет.

Сильнее всех в этой истории пострадала я: Роми обиделась на меня за предательство и не разговаривала до самого своего отъезда в Хогвартс. А я и сейчас считаю, что поступила правильно: ведь, если бы трем странно одетым детям встретились нехорошие маглы, это приключение могло бы закончиться трагедией!

Сестра сменила гнев на милость только первого сентября, на платформе 9 3/4. Увидев, что я сейчас заплачу, Роми обняла меня и сказала:

— Не горюй, сестренка, все будет хорошо! На следующий год ты тоже поедешь в Хогвартс!

Я тоже обняла ее. Ох, как же я завидовала тогда Белл и Роми!

Следующим летом, на праздновании пятнадцатилетия Белл, была объявлена двойная помолвка. Семнадцатилетний Руди Лестрейндж сделал предложение имениннице, а четырнадцатилетний Рабастан Лестрейндж — тринадцатилетней Андромеде Блэк. Больше у мистера Лестрейнджа и его жены детей не было, так что я осталась без жениха и очень завидовала сестрам.

В сентябре того же года я действительно поступила в Хогвартс, — разумеется, на Слизерин, как и все Блэки. Но это уже совсем другая история...

Сестры,

история, в которой Андромеда Блэк ужасным поступком публично опозорила свою семью, а Беллатриса Блэк совершила поступок, возможно, даже более ужасный, но знали об этом лишь Нарцисса Блэк и некто Антонин Долохов

1 сентября 1966 года, когда я впервые в жизни отправилась в Хогвартс, меня стошнило на платформе 93/4. Мне было так стыдно, что я бросилась прочь от поезда, мечтая вернуться домой и забыть о школе, но сопровождавшая нас домовуха Тамми удержала меня и почистила мою мантию, папа с мамой произнесли несколько ободряющих слов, Белл подхватила мой чемодан, а Роми взяла меня, чуть не плакавшую от стыда, за руку и буквально втащила сначала в вагон, а затем в купе, где уже сидела Прюэтт.

Я, сгорая от унижения, молча села у окна и стала смотреть на родителей, которые, сладко улыбаясь, махали руками еще стоявшему на платформе Хогвартс-экспрессу.

Тем временем рыжая гриффиндорка сказала торжественно, но, как мне показалось, немного ехидно:

— Поздравляю тебя с помолвкой, Роми! Уверена, толстяк Басти будет тебе хорошим мужем!

Сестра, к моему изумлению, отчаянно покраснела и сказала чуть слышно:

— Пойми, Молли, это все несерьезно! Просто шутка такая…

— Да неужели?! — холодно спросила Белл, с моим чемоданом в руке входя в купе.

— Вот именно! — запальчиво ответила Роми. — Ни один нормальный человек не воспринимает всерьез помолвку, если жениху четырнадцать лет, а невесте — тринадцать!

— Как интересно! — Белл взглянула на сестру так недоуменно-холодно, словно видела ее впервые. — А вот наши родичи, Лестрейнджи, Руди, Басти и я придерживаемся иного мнения! Для всех нас двойная помолвка, призванная породнить между собой две высокородные семьи, очень серьезна! В тринадцать-четырнадцать лет уважающие себя чародеи вполне способны отвечать за свои поступки! Наши предки в этом возрасте уже вступали в брак!

— Ты еще дедушку Поллукса вспомни! — резко сказала Роми.

Белл опустила глаза и слегка покраснела; тогда я еще не знала подробностей этой позорной истории, но по смущению сестры поняла, что гордиться тут было нечем. Видя растерянность собеседницы, Роми продолжила атаку:

— Или, может быть, ты станешь утверждать, что любишь этого заморыша Руди Лестрейнджа?!

Белл покраснела еще сильнее и выпалила:

— Ты ничего не понимаешь! Мы выше любви, выше… всех обыденных человеческих чувств! Мы… идем своей дорогой, и она непонятна мещанам вроде тебя! У нас есть предназначение, ради которого мы живем! Ты от природы тупая и не понимаешь целей, которые вдохновляют Руди и меня, и это не вина твоя, а беда! Но на твоем месте я бы вцепилась в Басти мертвой хваткой! Не думаю, что хоть один достойный человек, кроме твоего нареченного жениха, позарится на такое чучело, как ты!

Роми тоже покраснела и потянулась в карман мантии за палочкой, но старшая сестра, молча поставив мой чемодан рядом со мной, быстро покинула купе, на прощание громко хлопнув дверью.

— Не обращай внимания, Роми! — быстро сказала Прюэтт. — Белл просто тебе завидует, потому что у тебя хватает смелости противоречить родным!

Сестра стиснула руки в кулаки и процедила:

— Не хватает у меня смелости, иначе я бы не стала участвовать в этой идиотской помолвке! Да и вообще…

Роми, закусив губу, начала внимательно смотреть в окно и перестала реагировать на дальнейшие попытки подруги продолжить разговор.

Я понимала чувства Роми. Если в раннем детстве мои сестры были очень похожи, то с возрастом их внешность все больше различалась. К пятнадцати годам Белл стала настоящей красавицей — тоненькая, стройная фигура, точеные черты лица, огромные черные глаза, белоснежная кожа… А Роми с каждым днем все больше походила на тетю Вальбургу — коренастую, крепко сбитую, с короткими пальцами, крупными, грубоватыми чертами лица и маленькими глазами. Мама, успокаивая себя и дочь, говорила, что все девочки в переходном возрасте выглядят гадкими утятами, зато к шестнадцати годам расцветают, словно розы. Но Белл и в пятнадцать выглядела потрясающе, и трудно было поверить, что неправильные черты лица Роми когда бы то ни было приобретут классическое совершенство, которым отличалась внешность ее старшей сестры. Роми никогда не выказывала ни грусти, ни сожаления из-за того, что Белл намного красивее нее, но я чувствовала, что Роми все же страдает.

На некоторое время в купе воцарилось молчание, прерываемое лишь вялыми попытками Молли начать разговор. Но затем дверь отворилась, и наше уединение нарушила компания почти взрослых мальчишек. Первыми я заметила Фабиана и Гидеона Прюэттов, чьи ярко-рыжие шевелюры привлекали всеобщее внимание, а затем узнала нашего дальнего родственника Фрэнка Долгопупса, который вместе с родителями порой бывал у нас на приемах. Не сомневаюсь, что Тед Тонкс тоже пришел тогда в наше купе, но я его абсолютно не запомнила и уж тем более не заподозрила, сколько зла этот человек принесет нашей семье.

Фрэнк рассеянно кивнул мне, остальные не обратили на меня ни малейшего внимания и начали громко обсуждать квиддич и незнакомых мне людей. Молли приняла активное участие в беседе, Роми через некоторое время тоже увлеклась разговором и заулыбалась. Очень скоро мне стало скучно, но я постеснялась попросить мальчишек, расположившихся у двери, пропустить меня к выходу из купе. Так я и просидела всю дорогу, не замечаемая никем…

Распределяющая Шляпа, разумеется, отправила меня в Слизерин, и все мои соседки по спальне — Марджори Хиггс, Виолетта Каррузерс и Урсула Готье — немедленно предложили мне свою дружбу. Я с удовольствием согласилась, потому что очень хотела, как это делали Белл и Роми, вернувшись домой на каникулы, рассказать родителям о своих замечательных подругах.

Марджори, Виолетта, Урсула и я вместе ходили на уроки, выполняли домашние задания и гуляли. Мои однокурсницы всячески выказывали мне свою приязнь, и я радовалась, что нашла таких замечательных подруг.

Увы, все это продолжалось недолго. Однажды в начале декабря я зашла в туалет и, войдя в кабинку, разумеется, закрыла за собой дверь. Через несколько минут я услышала шаги и негромкие голоса и узнала Марджори, Виолетту и Урсулу, которые, кажется, говорили о чем-то важном.

— Не понимаю, как это может быть! — удивилась Виолетта. — Они же Блэки и в Блэквуде живут! Я на фотографии видела их дом — богатейшее поместье!

— Так оно не их собственное! — хмыкнула Марджори. Меня поразил ее надменный тон. — Когда Цисси исполнится семнадцать, ее семейка вылетит оттуда, как пробка из бутылки! А своих денег у Сигнуса и Друэллы нет, так что наша принцесса Нарцисса, — эти слова были произнесены с особым презрением, — зря корчит из себя невесть что! Она попросту бесприданница!

— А по виду не скажешь! — ехидно заметила Урсула. — Посмотреть на нее — прямо наследница гоблинских золотых копей!

— Когда они из Блэквуда уедут, с нашей принцесски спесь спадет! — язвительно заметила Марджори.

Слушать это было невыносимо, я вышла из туалета и сказала, с трудом сдерживая слезы:

— Марджори, вчера я дала тебе списать эссе по зельеварению! Урсула, позавчера ты брала у меня волшебные краски! Виолетта, сегодня утром ты напрашивалась в наш дом на рождественский прием! Зачем вы лгали, что хотите со мной дружить, если так презираете меня?!

С этими словами я покинула вероломных подруг и, быстро пробежав по коридору, заскочила в другой туалет, где плакала так долго и так громко, что ко мне даже прилетела Плакса Миртл, жившая совсем в другом конце школы. Беседа с несчастным привидением меня немного успокоила: я поняла, что есть люди, которым в Хогвартсе приходилось намного хуже, чем мне, да и внешне я от Миртл отличалась в лучшую сторону. Так что через некоторое время слезы мои утихли, и я смогла вернуться к людям.

В тот же вечер Марджори, Виолетта и Урсула попытались со мной помириться, попробовав уверить меня, что я их не так поняла. Но я отказалась с ними разговаривать и почти до самого окончания Хогвартса не перемолвилась с бывшими подругами и парой слов. Сейчас я понимаю, что, возможно, была слишком категорична: невысокородная, но очень богатая Марджори, отцу которой принадлежала фабрика по производству шоколадных лягушек, меня действительно недолюбливала, — главным образом потому, что ее родичи не имели ни малейших шансов получить приглашение на прием к Блэкам, — а Урсула и Виолетта, происходившие из бедных и невысокородных семей, просто поддакивали богатой сверстнице. Но, так или иначе, я не люблю тех, кто предает своих друзей, и обычно считаю, что поступила тогда правильно.

Этот случай научил меня задумываться о том, что людям, которые хотят с тобой общаться, возможно, интересна не ты сама, а твои деньги и положение в обществе. Грустный, но, увы, очень полезный опыт!

Как бы то ни было, в Хогвартсе у меня друзья так и не появились. Поначалу я пыталась примкнуть к компании Белл, но пятнадцати— и шестнадцатилетним студентам я казалась слишком маленькой, а их разговоры о политике были мне скучны. Время от времени я общалась с Роми и ее приятелями, хотя они тоже считали меня малявкой. Но в сентябре 1970 года я прервала все контакты с этой компанией: когда кузен Сириус поступил в Хогвартс и опорочил семью, оказавшись в Гриффиндоре, Роми и ее приятели охотно общались с моим мерзким кузеном и его дружками.

Впрочем, даже до разрыва с Роми и ее компанией я большую часть времени проводила, наблюдая за другими людьми — студентами и преподавателями. Поначалу я удивлялась, насколько они отличаются друг от друга, но со временем начала видеть и сходство самых разных людей — жесткие, прицельные взгляды тех, кому хорошо давалась ЗОТИ, и игроков в квиддич (зачастую это оказывались одни и те же студенты), немного хлопотливые манеры пуффендуйцев и любителей травологии с других факультетов, внешняя рассеянность и внутренняя сосредоточенность когтевранцев, а также знатоков трансфигурации и нумерологии…

Со временем я узнала об окружающих меня людях довольно много — их страхи, мечты, тайные влюбленности… Будь на моем месте Марджори Хиггс, она бы, наверное, начала шантажировать тех, чьи тайны раскрыла, но я никогда не стремилась и не стремлюсь к власти над другими людьми. Меня вполне устраивало просто знать, насколько много мне известно о студентах и профессорах, с которыми я проводила под одной крышей по десять месяцев в году.

Тем не менее, школьные годы, которыми принято восхищаться, оставили у меня не самые приятные воспоминания: нелепая форма, невозможность остаться одной, необходимость подчиняться неизвестно кем придуманным дурацким правилам… И каждый раз мне было все тяжелее уезжать в Хогвартс: я не хотела проводить там месяцы, которые могла бы прожить в родном и любимом доме, откуда должна была уехать после своего совершеннолетия. Как же я завидовала сестрам, которые имели возможность оставаться в Блэквуде и после своего семнадцатилетия!

Время шло; с каждым днем Белл становилась прекраснее, а Роми, несмотря на эмоциональные мамины заверения в обратном, все сильнее походила на тетю Вальбургу.

Роми по-прежнему громко заявляла приятелям, что ее помолвка с Басти — это не более чем шутка, но на каникулах, как и подобает приличной барышне, посещала все приемы в сопровождении своего жениха.

Когда Белл окончила школу, я ждала, что она со дня на день объявит дату свадьбы с Руди Лестрейнджем, но время шло, а этого не происходило.

Зато уже в начале августа 1969 года моя старшая сестра по рекомендации нашего дяди Колина Розье и своего жениха Руди Лестрейнджа вступила в какой-то закрытый охотничий клуб, куда женщин практически не принимали. Мама пыталась возражать, поскольку, с ее точки зрения, женщина не должна была пробовать свои силы в чисто мужских занятиях, но Руди, мило улыбаясь, заявил:

— Миссис Блэк, в прежние времена все так и было, но мы живем во второй половине ХХ века! Белл и С.О.В.ы, и Л.И.Р.О.Х.ВО.СТ.ы по ЗОТИ сдала на «П», и я не хочу мешать невесте проявлять свои таланты!

Маме пришлось смириться с выбором дочери.

Мы действительно жили во второй половине ХХ века, и мои соседки по спальне в Хогвартсе шептались о многом, поэтому я подозревала, что охотничий клуб — это всего лишь предлог, позволяющий Белл и Руди встречаться наедине. Мои подозрения подкреплял тот факт, что после каждого заседания клуба сестра приходила бледная, странно окаменевшая и не сразу отвечала, когда к ней обращались. Сейчас я поражаюсь своей тогдашней слепоте, но мне в ту пору было лет четырнадцать-пятнадцать, а в этом возрасте девушки видят мир таким, каким хотят его видеть. Удивляюсь, почему родители, кое-что знавшие об образе жизни Колина Розье и Рэйнальфа Лестрейнджа, ни о чем не догадались; впрочем, прежде женщины в ТОТ клуб и вправду не допускались…

Впервые я задумалась о том, чем действительно занимается Белл в своем клубе, в конце декабря 1970 года. Возвращение домой на каникулы всегда было для меня несказанным счастьем, но особенно я любила Рождество, когда Блэквуд явственно оживал, молодел и наполнялся тихой радостью.

В рождественские ночи я любила, накинув на плечи теплый плед, зажечь палочку Люмосом и отправиться бродить по дому — любоваться комнатами, преображенными рождественским убранством, и вслушиваться в звуки, которыми наполнен любой дом, особенно такой старый, как Блэквуд. Я знаю: многие боятся даже ночевать в старых особняках, не говоря уже о том, чтобы гулять там по ночам, однако я настолько любила родной дом, что ничего здесь не могло меня напугать.

Но однажды ночью в знакомые мелодии, наполнявшие ночной Блэквуд, вкрались не известные мне ноты. Походив по коридорам и вслушавшись в странные звуки, я поняла, что они доносятся с чердака, и удивилась. Там мы с сестрами когда-то играли, но больше наверху никто не жил, даже домовики предпочитали подвал. Я задумалась, кто мог шуметь на чердаке. Неужели в нашем доме появилось собственное привидение? Так вроде никто из родичей не умирал в последнее время…

Полная охотничьего азарта, я отправилась наверх, освещая себе путь палочкой. Я как раз преодолевала последние ступеньки винтовой лестницы, когда наверху раздался грохот, сопровождаемый вспышкой ярко-зеленого света. Призрак и даже полтергейст вряд ли мог сотворить нечто подобное, и я на миг окаменела от страха.

Затем раздался короткий торжествующий вопль, быстро сменившийся стоном разочарования:

— Опять не вышло…

Эти слова меня немного успокоили. Стало ясно, что источник ночного шума, кем или чем бы он ни был, явно не намерен причинить зло этому дому или его обитателям. Я быстро преодолела последние ступеньки — и окаменела от удивления.

Меньше всего я ожидала увидеть на чердаке Белл, да еще в таком состоянии. Моя сестра была одета в пеньюар, на который набросила теплый плед; волосы, обычно тщательно уложенные, сейчас небрежно скалывало несколько шпилек. Очень бледная, она слегка дрожала, ходила туда-сюда по чердаку, держа в руке волшебную палочку, и что-то бормотала себе под нос.

— Белл, что с тобой?! — я не на шутку встревожилась. — Ты плохо себя чувствуешь? Может быть, маму позвать? Или домовиков? Или целителя?

Услышав мой голос, сестра вздрогнула и резко повернулась ко мне. Меня поразил ее взгляд — мрачный, исполненный какого-то непонятного отчаяния. Раньше я никогда не видела Белл такой.

— Цисси, что ты здесь делаешь?! — она прекрасно знала, как я ненавижу свои уменьшительные имена, и это обращение свидетельствовало о крайней усталости моей сестры.

— Я шла по коридору, услышала на чердаке шум и решила выяснить, что здесь происходит…

— А что ты делала в коридоре? — Белл слегка покачнулась и хмыкнула. — Забааавно! Наша маленькая тихоня Цисси гуляет по ночам! Интересно, с кем?!

— Белл, как ты можешь такое говорить?! — я не поверила ушам. — А вот что здесь делаешь ты, мне действительно непонятно! По-моему, ты нездорова! Может быть, все же позвать Шелти?

— Я действительно нездорова, но лишь до некоторой степени, — сестра, вмиг помрачнев, погладила свой живот, — так что никого звать не нужно. Главная моя проблема связана с моим клубом, поэтому ни мама, ни эльфы не помогут…

— А что не так с твоим клубом? — удивилась я.

— С клубом-то как раз все в порядке, — криво улыбнулась Белл, — проблема во мне! Каждый член этого клуба должен соответствовать определенным требованиям и совершенствовать свое мастерство, а у меня это не очень получается. Я не могу освоить несколько важных заклинаний! Мою неумелость долго терпели, но теперь поблажкам пришел конец. Меня поставили перед выбором — либо до конца нынешнего года я осваиваю как минимум одно заклятье, которое у меня раньше не получалось, либо меня выгонят!

— Ну и что?! — слова сестры не укладывались у меня в голове. — Если ты уйдешь из этого клуба, то без проблем поступишь в другой! Их в Британии много, и в каждый с удовольствием примут мисс Блэк!

— Ты не понимаешь! — сердитым шепотом закричала сестра. — Этот клуб — самый лучший, другого такого нет!

— Разве ты забыла, что именно Блэки делают честь сообществам, в которых состоят, а не наоборот? — я еще больше удивилась, а потом вспомнила короткие рассказы Белл о своем клубе и ее детскую мечту, и мне в голову пришла почти безумная идея. — Погоди! Под словом «клуб» ты не школу мракоборцев имеешь в виду?!

— Да ты что?! — сестра так возмутилась, что закричала в голос. — Любой порядочный человек презирает этих ничтожных защитников грязнокровок! Нет, это совсем другое… — она снова погладила себя по животу.

— Может быть, тебе имеет смысл попросить Руди о помощи? Он, как-никак, твой жених и состоит в том же клубе… Или дядя Колин…

— Они мне уже и так достаточно помогали, а теперь им запретили! Я должна сама… — Белл закусила губу и продолжила задумчиво: — Есть и еще одна проблема… Если Руди или дядя Колин узнают всю правду, они потребуют, чтобы я ушла из клуба, но я не хочу! — последние слова сестра почти прокричала, но потом вновь понизила голос и продолжила каким-то странным тоном: — Моя жизнь принадлежит только мне! Я намерена прожить ее так, как сама считаю правильным! Я не хочу, как мама или тетя Вальбурга… — Белл немного помолчала, а затем заговорила совсем тихо: — А возникли сложности! В мае наш клуб отправится на выездную охоту, и не исключено, что я не смогу в ней участвовать, хотя мечтаю об этом больше всего на свете!.. Руди и дядя Колин ни о чем не догадались… Странно! Они знают меня почти всю мою жизнь, но ничего не заметили, а Долохов, посторонний человек, понял…

— Кто такой Долохов? — эту фамилию я тогда услышала впервые. — Разве иностранцы тоже состоят в вашем клубе?

Но сестра, словно не слыша меня, продолжала:

— Долохов догадался… Он серьезно поговорил со мной и, когда понял, что решение мое твердо, рассказал об одном заклятии… — она осеклась и горячо продолжила, словно убеждая сама себя: — Это ведь и вправду самый верный выход! Заклинание совсем простое! Если я его освою, то и остальные у меня наверняка получатся! Долохов сказал — перед тем, как начать, нужно выпить для храбрости. Но даже это не помогло… Я не могу… не могу… он такой маленький, совсем маленький, и у него нет никого, кроме меня…

— Кто маленький?! — совсем растерялась я. — Долохов?! Знаешь, Белл, по-моему, ты явно нездорова! Я сейчас позову маму и домовиков!

Я часто вспоминаю наш ночной разговор и в этом самом месте в воображении своем быстро спускаюсь вниз по ступенькам, бужу маму, папу, Роми, домовиков — всех, всех, всех! Мы вместе поднимаемся наверх и спасаем мою родную и любимую старшую сестру и ее еще не… и ее еще живого… Тогда ведь все могло сложиться совсем иначе…

Но мне было всего пятнадцать лет, и я еще не знала, когда и почему женщины поглаживают свой живот так, как это делала Белл. Я не знала… не знала… не знала…

В ту декабрьскую ночь 1970 года я действительно направилась к лестнице, ведущей вниз, но сестра бросилась за мной, обхватила за плечи и отчаянно зашептала на ухо:

— Нарцисса, родная, пожалуйста, не выдавай меня! Я сама должна все решить, сама, понимаешь? Пожалуйста, хорошая моя, не выдавай, не выдавай…

Я очень хорошо помню, о чем тогда подумала — о том, как после памятной поездки на магловском автобусе Роми почти месяц не разговаривала со мной, считая предательницей. Одну свою сестру я уже выдала, так неужели другую тоже подставлю?..

И я позволила Белл убедить себя. Этот поступок тяжким камнем будет лежать на моей совести до конца дней. Я многое отдала бы, чтобы изменить ту ночь, но сделанного не воротишь…

— Хорошо, Белл, будь по-твоему, — я кивнула, однако на всякий случай решила еще раз уточнить: — Но ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Да-да-да, — она кивала, а по ее щекам текли слезы. — Со мной все в порядке, Нарцисса, а теперь иди спать!

Я послушалась сестру, но долго ворочалась в кровати, не в силах заснуть, а когда все-таки задремала, то меня мучили странные и неприятные сны, которые я, однако, не запомнила…

Проснувшись на следующее утро, я первым делом спросила причесывавшую меня домовуху, где сейчас Белл. Служанка ответила, что мисс Блэк проснулась в семь часов утра и уехала в поместье Лестрейнджей, куда была приглашена несколько дней назад. Я обрадовалась: если сестра уехала в гости, — значит, с ней все в порядке! Но что-то меня все же тревожило, и я решила еще до завтрака поговорить с мамой.

Подходя к ее спальне, я услышала доносящийся оттуда голос отца. Это было необычно: папа всегда говорил очень тихо. Он и сейчас не кричал, но в его голосе звучала такая сила, что я застыла на месте от изумления.

— Дрю, этот вопрос решен раз и навсегда! — сказал отец негромко, но очень жестко. — Я не буду вступать в организацию! Пойми, денег особых нам это не принесет, зато неприятности могут быть очень большими! Кроме того, я вообще не намерен служить полукровке! Я не комнатная собачка, не гиппогриф и не домовик!

— Сигнус… ты понимаешь, что говоришь?! — меня поразил тон мамы, в котором слышалось бесконечное потрясение и испуг.

— Да, понимаю! — резко ответил отец. — Не забудь: я учился лишь двумя курсами младше и все прекрасно помню! Не бойся, — по его голосу я поняла, что папа слегка улыбнулся, — я не намерен высказывать свое мнение кому бы то ни было, но в организацию не вступлю никогда! Будь моя воля, я подобрал бы Белл и Роми других мужей, но денег у нас нет, а Колин все же твой брат, и я надеюсь, что он не позволит супругам своих племянниц вляпаться в глупости… И я молю Бога, чтобы муж Нарциссы не был замешан во все эти дела!

Смысл разговора родителей я поняла намного позже, а тогда лишь осознала, что им не до меня, и направилась прямо в столовую. До конца каникул мне так и не представилось случая поговорить с мамой о Белл. Впрочем, думаю, было уже поздно…

До моего отъезда в Хогвартс Белл так и не вернулась домой, оставшись в поместье своего жениха. В следующий раз мы встретились на Пасху, и я поняла, что старшей сестры у меня больше нет, — точнее, есть девушка, которая откликается на ее имя, но не имеет ничего общего с той вспыльчивой, немного надменной, но нежной и заботливой Белл, которую я знала.

Незнакомка была немного похожа на мою сестру, но гораздо больше напоминала куклу. Неестественно прямая, очень бледная, с лихорадочно блестящими глазами, она говорила со странными интонациями, то растягивая слова, то, наоборот, чеканя их, словно преподаватель ЗОТИ на уроке. Когда разговор заходил о грязнокровках, от сдержанности той, что теперь отзывалась на имя Белл, не оставалось и следа: лицо искажалось от отвращения, ноздри раздувались от бешенства, она громким срывающимся голосом, захлебываясь словами, говорила, что власти этих презренных существ над волшебным миром скоро придет конец. Выглядела немного похожая на мою сестру незнакомка во время своих вдохновенных речей как-то странно и неприятно. Даже тетя Вальбурга, которая гневалась довольно часто, далеко не всегда впадала в такую ярость…

Когда мы остались наедине, я, собравшись с силами, спросила ту, что теперь отзывалась на имя Белл, удалось ли ей освоить заклятия, которые раньше не удавались.

Незнакомка сначала вздрогнула, потом улыбнулась — ее лицо при этом неприятно исказилось, — обняла меня, поцеловала и сказала:

— Да, милая, все хорошо, спасибо тебе!

Впервые в жизни прикосновения и поцелуи сестры были мне неприятны: мне показалось, что до меня дотронулась покойница.

На взгляд постороннего наблюдателя, наши отношения с Белл абсолютно не изменились после той декабрьской ночи 1970 года: мы с сестрой по-прежнему были милы и приветливы друг с другом. Не знаю, как воспринимала происходящее Белл, но я абсолютно убеждена, что после памятного разговора на чердаке прежняя детская дружба и взаимное доверие между нами исчезли навсегда. Так я потеряла одну из своих сестер.

Лишь совсем недавно я додумалась сопоставить услышанные во время разговора на чердаке слова Белл о большой охоте ее клуба, назначенной на май, и попавшее в мае 1971 года даже в волшебные газеты известие о необъяснимом и бесследном исчезновении жителей сразу трех магловских деревень…

А наша жизнь тем временем шла своим чередом, и ничего в ней не менялось. Белл и Руди по-прежнему не спешили вступить в законный брак. Согласно неписаной традиции, Роми и Басти не могли сыграть свадьбу, пока Белл и Руди еще не были женаты. Тем не менее, обе помолвленные пары на все приемы ходили вместе.

Летом 1971 года, после окончания пятого курса Хогвартса, я начала выезжать в свет, но особым успехом у кавалеров не пользовалась: любители поразвлечься остерегались связываться с будущей родственницей Лестрейнджей, а тех, кто всерьез искал жену, не интересовали бесприданницы. Впрочем, меня это не слишком огорчало: бал честь четырнадцатилетия Белл по-прежнему оставался самым ярким моим воспоминанием о светском празднестве; так, кстати, обстоят дела и по сей день. Все приемы, на которых мне довелось бывать позднее, казались мне скучными и однообразными, а веселящиеся гости напоминали кукол.

Сейчас я понимаю, что мне очень повезло: ведь на будущую родственницу Лестрейнджей могли обратить внимание их одноклубники; во всяком случае, я точно знаю, что в начале 1970-ых годов серьезно подыскивал себе жену некто Уолден Макнейр…

Возвращаясь в Хогвартс после рождественских каникул в начале января 1972 года, я плакала навзрыд, зная, что покидаю Блэквуд очень надолго, — возможно, навсегда. 7 марта мне исполнялось семнадцать лет, и это означало, что наша семья должна будет уехать из дома, где мы жили долгие годы, из дома, который я считала родным.

На пасхальные каникулы я вернулась уже не в Блэквуд, который заколоченным дожидался совершеннолетия своего нового владельца, а в Кэрфри — открытый всем ветрам коттедж, стоящий посреди торфяных болот. По слухам, в прошлые века Блэки привозили туда магловских девиц, с которыми хотели поразвлечься. Опять же по слухам, ни одна из этих девиц не вернулась домой…

Не знаю, соответствуют ли эти слухи действительности, но на меня светлый, уютный Кэрфри производил гнетущее впечатление: любой неожиданный скрип или стук заставлял вздрагивать и нервно оглядываться. Прогулки в окрестностях нашего нового дома тоже не радовали: кишевшая в этих местах нечисть, которую могли заметить только волшебники, портила все удовольствие от отсутствия простецов и свежего воздуха, не отравленного магловскими повозками.

Впрочем, все неприятные особенности Кэрфри я открыла немного позже, а сразу по возвращении меня ошарашили двумя новостями: Белл и Руди, так и не вступившие в брак, сняли в Лондоне квартиру, а Роми сбежала к маглорожденному Теду Тонксу. Не знаю, сколько родители (да и Лестрейнджи, не желавшие становиться участниками скандала) заплатили за то, чтобы все без исключения журналисты проигнорировали сенсационную новость о побеге высокородной Андромеды Блэк, нареченной невесты высокородного Рабастана Лестрейнджа. Но, так или иначе, это известие не попало ни в одну газету. На балах и приемах о поступке моей сестры, конечно, не только шептались, но и говорили, почти не понижая голос, — скандал ведь действительно вышел страшный, — однако пресса хранила полное молчание о случившемся. Тогда я приняла тактичность газетчиков как должное и только со временем, лучше узнав жизнь, поняла, каких затрат это стоило моим родным и друзьям…

По сравнению с бегством Роми поведение Белл уже не казалось таким предосудительным, хотя в другое время оно тоже выглядело бы скандальным. Безусловно, во второй половине ХХ века помолвленные молодые люди уже имели право бывать наедине, вдали от досужих глаз, но подобные отношения все равно не афишировались. А уж чтобы жених и невеста из высокородных семей вместе снимали квартиру — это было совершенно неприлично! Но, повторюсь, возмутительное поведение Белл и Руди померкло рядом с позором, который навлекла на нашу семью Роми.

Новости мне сообщила мама, как-то сразу постаревшая. Раньше ее принимали за нашу старшую сестру — так она была свежа и хороша, — а теперь мама выглядела в точности на свой возраст.

— Нарцисса, мне надо с тобой очень серьезно поговорить, — начала она немного дрожащим голосом. — Ты уже взрослая и понимаешь, как нас опозорила Андромеда. Она бросила нареченного жениха и связалась… с маглорожденным, — мама с трудом произнесла это слово, — своим поступком доказав, что ни во что не ставит честь нашей семьи и взятые на себя обязательства. Наш долг, наш безусловный долг — хоть как-то сгладить оскорбление, которое Андромеда нанесла нашим друзьям Лестрейнджам! И это в наших силах! Андромеда отвергла своего нареченного жениха, но ее младшая сестра имеет возможность искупить вину беглянки! Нарцисса, согласна ли ты принять на себя тот обет, который презрела Андромеда, и стать нареченной невестой, а потом и женой Рабастана Лестрейнджа?

— Да, мама, — ответила я, не раздумывая.

Не знаю, почему тогда я ни в малейшей степени не беспокоилась о том, что означает лично для меня мое согласие, хотя толстяк Басти мне абсолютно не нравился. Насколько я могу судить теперь, мне казалось, что все это происходит не со мной, а с какой-то другой девушкой, а я просто наблюдаю за ней…

Мама заплакала, обняла меня и тихо сказала:

— Спасибо тебе, Нарцисса! Ты моя дочь, моя единственная дочь… И может быть, даже хорошо, что Роми сбежала: ее долю приданого разделят между тобой и Белл…

Тут мама завыла, словно дикий зверь, закусила руку и зарыдала в голос.

Я очень испугалась и вызвала домовуху Шелти. Та не удивилась и начала успокаивать маму.

Выйдя в коридор, я увидела бледного отца, стоящего у двери комнаты, где мы говорили с мамой.

— Ты согласилась? — резко спросил он меня.

— Да, папа. А что с мамой?

— Пойми, ты не обязана соглашаться! — сказал он резко. — Ты имеешь право прожить жизнь так, как хочешь!

— Я понимаю, папа, и соглашаюсь с радостью, — солгала я. — Басти мне давно нравится, и я очень довольна, что он достанется мне. Так что все-таки с мамой?

Отец некоторое время вглядывался в меня, а потом вздохнул с облегчением:

— Если тебе действительно нравится Рабастан, я очень рад за тебя! А с мамой ничего особенного не случилось! Это возрастное, да еще и горе от побега Роми наложилось! Не волнуйся, со временем все пройдет!

Утешения папы меня, однако, не убедили. Я всерьез встревожилась за маму, а побег Роми казался мне не серьезным и осознанным поступком, а очередным сумасбродством взбалмошной девицы. Чтобы помочь маме, а также избавиться от нежеланного жениха, я решила найти беглянку и уговорить ее вернуться домой. Я не знала, где живет Тед Тонкс, но не сомневалась, что Молли Прюэтт — в замужестве Уизли — известен адрес человека, к которому сбежала моя сестра.

Порывшись в вещах Роми, которые она не взяла с собой при побеге, я нашла фотоальбом. Там имелись снимки молодоженов Уизли, запечатленных на фоне коттеджа со странным названием «Нора», где они поселились после свадьбы.

Трансгрессию я освоила блестяще, семнадцать мне уже исполнилось, и я решила, что не будет ничего дурного, если я перемещусь в пространстве до получения официального разрешения на это: ведь я нарушаю закон ради счастья моих родных!

Наложив на себя заклятие Мимикрии, я трансгрессировала к «Норе». Убожество этого жилища меня поразило, но отступить я не могла и позвонила во входную дверь.

Как только прозвенел звонок, в доме раздался пронзительный детский плач.

— Билли, успокойся! — раздался громкий женский голос. — Это к нам гости пришли! Сейчас мамочка откроет дверь и узнает, кто нас навестил…

За дверью послышались тяжелые шаги, и она распахнулась. В ноздри мне ударил тошнотворный запах капустной похлебки, которую в нашем доме брезговали есть даже эльфы. Затем я увидела Молли Прюэтт — теперь Уизли — и с трудом сдержала возглас удивления и жалости.

Подруга моей сестры никогда не была худенькой и одевалась достаточно бедно, но сейчас растолстела до омерзения и надела совершенно кошмарную бесформенную мантию серо-коричневого цвета. Волосы Молли были небрежно сколоты на затылке, на лице выступили обильные капли пота. Одной рукой она прижимала к себе орущего младенца, а в другой сжимала половник. Теперь-то я понимаю, что Молли тогда уже носила под сердцем своего второго ребенка, но в ту пору я была крайне шокирована столь непрезентабельным видом совсем еще молодой женщины.

Меня Молли явно не ожидала увидеть, и на ее лице отразилось сразу несколько чувств, среди которых не было радости. Впрочем, удивляться этому не приходилось…

— Доброе утро, Молли, — быстро заговорила я, — я хотела бы поговорить с Роми. Ты наверняка знаешь, где она сейчас живет, и я очень прошу дать мне ее адрес.

— А зачем тебе это нужно? — подруга моей сестры смотрела на меня с тревогой и недоверием.

— Хочу скормить сестру разъяренным драконам, разве непонятно? — я огрызнулась, но, заметив неподдельный испуг в глазах собеседницы, решила больше так не шутить. — На самом деле я хочу поговорить с Роми. Маме очень плохо, и помочь ей может только возвращение сбежавшей дочери…

Молли некоторое время внимательно смотрела на меня, а потом, видимо, приняв какое-то решение, кивнула:

— Роми и Тед сейчас снимают квартиру в Лондоне. Я могу сказать тебе их адрес, но не думаю, что ты уговоришь сестру вернуться! У них с Тедом любовь…

— Роми — моя сестра, и я понимаю ее лучше, чем ты! — слова собеседницы меня по-настоящему удивили. — У Теда ведь нет своих денег! Как собирается жить миссис Тонкс? Так же, как…

Я хотела сказать: «Как ты», — но вовремя опомнилась и оборвала фразу. Молли, однако, меня поняла и улыбнулась:

— А мне нравится моя жизнь! Я всегда мечтала вести хозяйство и иметь много детей! — она рассеянно погладила свой живот на удивление знакомым жестом. Я задумалась, где могла видеть похожий, но в тот момент этого не вспомнила и потрясенная, выпалила:

— Но чем же ты собираешься кормить своих детей?! Неужели капустной похлебкой?!

— А почему бы и нет? — Молли улыбнулась. — У меня шесть сестер и два брата, все мы выросли на капустной похлебке и живы-здоровы… Но не волнуйся, Роми моя судьба не грозит! Она мечтает сделать карьеру…

— Да какую карьеру может сделать Роми, если ни один уважающий себя высокородный волшебник не примет на работу беглянку?!

— О, она девушка умная, как-нибудь выкрутится, — пожала плечами подруга моей сестры.

Самое странное, что толстая домохозяйка Молли Уизли оказалась права, а я ошиблась. Роми довольно долго не могла найти работу, они с Тедом и дочерью жили чуть ли не впроголодь, но некоторое время спустя мою сестру — для смеха, я полагаю, — пригласили преподавать в школе по подготовке троллей-охранников. «Кому же еще учить троллей? Только той, кто похожа на них как две капли воды!» — язвительно прокомментировала Белл трудоустройство Роми.

Как ни странно, высокородная барышня Блэк, — точнее, теперь уже миссис Тонкс, — легко нашла с безмозглыми увальнями общий язык в самом прямом смысле этого слова. Сестра очень скоро освоила наречие троллей и стала записывать их сказки, мифы, былины… Теперь даже я не могу игнорировать тот факт, что Андромеда Тонкс стала основательницей нового направления в ксенологии. У моей сестры теперь учатся троллеведению молодые ксенологи, она выступает с лекциями во многих странах мира… Впрочем, весной 1972 года до этого было еще далеко.

Не желая дальше тратить время на разговор с Молли, я попросила у нее адрес Роми и Теда. Узнав необходимые сведения, я достала из кармана кошелек, высыпала оттуда все его содержимое — галеонов двадцать — и протянула собеседнице. Однако она пристально посмотрела на меня — и я немедленно спрятала монеты обратно и порадовалась тому, что этот сосредоточенный взгляд не оказался сглазом.

— Ты эльфам своим жалованье плати, — сказала Молли звенящим от ярости голосом, — мы бедные, но не нищие!

— Извини, пожалуйста, я просто хотела помочь, — я действительно не намеревалась сердить женщину, которой так нелегко жилось.

— Извиняю, — сквозь зубы ответила она, — но больше никогда так не делай! Передавай Роми и Теду от меня привет! И напомни им, пожалуйста, что в субботу мы с Артуром ждем их на обед!

Я больше никогда не разговаривала с Молли Уизли, хотя мы порой сталкиваемся на улицах и в магазинах. Чета Уизли живет очень бедно; Молли родила семерых детей и еще больше растолстела, однако выглядит счастливой.

Попрощавшись с подругой сестры, я трансгрессировала в Лондон и довольно долго искала улицу, которую она мне назвала. В конце концов выяснилось, что Роми и Тед поселились в магловском квартале, причем, насколько я могла судить, даже простецы считали это место непрезентабельным. Здесь на улицах валялись обрывки бумаги и другой мусор, а местные жители с помятыми лицами и голодными глазами смотрели на меня так, что я незаметно сжала в кармане палочку, готовая отразить внезапное нападение.

Однако до нужного дома я добралась без приключений и спокойно вошла внутрь. Подъезд оказался еще более грязным, чем улица, на которую он выходил. Это меня немного успокоило: я не сомневалась, что Роми уже раскаивается в своем опрометчивом поступке и просто боится вернуться домой.

Дойдя до нужной квартиры, я позвонила, однако звонок не работал. Тогда я постучала в дверь кулаком. В квартире послышались шаги, и дверь распахнулась. На пороге стояла Роми, к моему изумлению, одетая в странный магловский наряд.

— Зачем ты нацепила эти тряпки? — удивление мое было столь велико, что я, забыв заранее заготовленные слова, спросила о том, что меня действительно интересовало.

— Мы же среди маглов живем, — спокойно ответила сестра. — Кроме того, одежда простецов стоит дешевле…

Меня поразил спокойный, обыденный тон Роми. Видимо, потрясение от всего увиденного и стало причиной того, что заранее придуманная речь исчезла из моей памяти и я, путаясь в словах, рассказала сестре о болезни мамы и отчаянии отца. Однако Роми восприняла мои слова на удивление спокойно.

— Мама способна силой своей фантазии и уморить себя до смерти, и вылечить, — сказала сестра, пожав плечами, когда я наконец умолкла. — Маме пора привыкнуть к тому, что не все люди ведут себя так, как она хочет! Как себя сейчас чувствует папа, я не знаю, но он всегда говорил, что каждая из нас должна прожить свою, а не чужую жизнь.

— Неужели эта магловская помойка — твоя жизнь, Роми?! — я не верила ушам. — Ты же высокородная барышня Блэк, твое место — среди равных тебе, а не здесь!

Последние слова я произнесла довольно громко, и из глубины квартиры послышался мужской голос:

— Энди, кто это пришел?.. А, Нарцисса, добрый день!

Тед Тонкс, тоже одетый по-магловски, подошел к моей сестре и обнял ее за плечи. Мы с Тедом не виделись с того времени, как он окончил школу, и я не могла не признать, что этот грязнокровка стал довольно красивым парнем. Но, на мой взгляд, выглядел Тонкс слишком ленивым и вялым, словно большой кролик.

— Кто такой Энди? — растерянно спросила я.

— Это я, — ответила Роми и улыбнулась. — Тед меня так называет… — она потерлась щекой о его руку.

— Нарцисса, я очень раз тебя видеть, — сказал Тонкс приветливо. — Проходи в комнату, зачем стоять на пороге?!

— Извините, мистер Тонкс, но внутрь я не войду, — ответила я, стараясь скрыть волнение. — Более того, я пришла забрать домой свою сестру. Ее мать больна, отец в отчаянии… Место Роми — в ее родном доме!

— Вы правы лишь частично, мисс Блэк, — я порадовалась, что грязнокровка перестал называть меня по имени: вне школы это звучало невежливо. — Место девушки, которая еще не встретила свою любовь, — действительно в родительском доме. Но место жены — рядом с мужем!

— Но вы же не женаты! — у меня перехватило дыхание от ужаса.

— Я сделал Энди предложение, она его приняла, и мы зарегистрируем брак в мэрии через две недели. Мы оба не очень-то верим в Бога, поэтому не станем венчаться в церкви. Но свадьба будет настоящая, шумная и веселая! Родителям Энди мы уже прислали приглашения, а вас приглашаем сейчас…

— Но это невозможно! — мне все еще казалось, что Тед просто шутит. — Роми не может выйти за вас замуж, мистер Тонкс! Она помолвлена с Басти Лестрейнджем!

— Энди не может выйти замуж за Басти Лестрейнджа, потому что любит не его, а меня! Согласитесь, мисс Блэк, Басти вряд ли обрадовался бы браку с девушкой, которая любит другого!

— Но родители Эн… Роми этого не переживут! — я закусила губу, досадуя на нелепую оговорку. Спокойствие Тонкса начинало меня злить.

— Брак дочери всегда является причиной волнения родителей, но оно не смертельно, — пожал плечами грязнокровка. — Если родители Энди нанесут нам визит или согласятся придти на свадьбу, мы будем очень счастливы! Но Энди — не марионетка в руках своих родителей, а самостоятельная личность! Она имеет право решать, как ей жить!

— Так почему же вы говорите за нее, мистер Тонкс?! Пусть Роми и скажет!

— Если бы я думала иначе, чем Тед, то сейчас была бы не здесь, а в гостиной Кэрфри, — ответила сестра, слегка улыбнувшись, и обняла грязнокровку. — Ты же знаешь, у меня слова и мысли не расходятся с делом! Я благодарна тебе за желание меня спасти, Нарцисса, но, поверь, со мной все в порядке! Я абсолютно счастлива и очень рада, что ты навестила нас! Заходи к нам, я приготовлю чай…

— Простите, мисс Энди, — ответила я одними губами, — у меня сегодня еще много дел…

Я отвернулась от предательницы крови и быстро спустилась вниз по лестнице. Так я потеряла и вторую свою сестру…

Насколько я знаю, две недели спустя Энди и Тед действительно поженились. Никто из родичей невесты на свадьбе не присутствовал. Девять месяцев спустя молодая миссис Тонкс родила девочку. Как выяснилось почти сразу же, новорожденная была метаморфом. Я считаю это наказанием Энди за совершенное ею предательство крови: пока представители рода Розье вели себя достойно, наследие вейл в них было незаметно, а вот в дочери отступницы кровь нелюдей проявилась совершенно явственно…

Порой мы с Энди и ее дочерью встречаемся в магазинах и ресторанах, но даже не раскланиваемся, а смотрим друг на друга как чужие люди. Чужие люди…

Со временем Энди стала больше похожа на Белл, хотя возможно, мне это только кажется; ведь я не видела самую старшую свою сестру без малого десять лет. Люциус несколько раз навещал ее еще до суда, в тюрьме при Министерстве, а однажды даже сумел добиться разрешения на посещение Азкабана, но мне Белл запретила к ней приходить. Порой мне хочется нарушить этот запрет, но что-то останавливает меня, — возможно, память о разговоре на чердаке Блэквуда в конце декабря 1971 года…

Через несколько дней после разговора с Энди и Тедом, пока я еще оставалась в Кэрфри на пасхальных каникулах, нас навестил Басти Лестрейндж. Он еще больше потолстел с того дня, когда мы виделись в последний раз, и черная бархатная мантия была ему тесна. Тяжело дыша, Басти заговорил, обращаясь к маме:

— Миссис Блэк, вы знаете, насколько сильно я страдал после того, как моя нареченная невеста Андромеда своим опрометчивым поступком разбила мне сердце. Но, к моей несказанной радости, лекарство я нашел там же, где прежде росла роза, поранившая меня! Юная Нарцисса нежным взглядом своих голубых глаз пленила мое сердце, и я прошу у вас ее руки…

— Ах, мистер Лестрейндж, я, право, не знаю… — мама очень достоверно изображала удивление и растерянность. — Моя младшая дочь так юна и неопытна… Она сама должна решить… Что ты скажешь, Нарцисса?

— Да, мисс Блэк, что вы скажете? — Басти повернулся ко мне и смотрел на меня взором, по его мнению, выражавшим пылкие чувства. — Решите же мою судьбу — жить мне или умереть!

Меня неприятно поразил этот дешевый, наигранный и до ужаса нелепый пафос, но я обязана была продолжать игру. Я мило улыбнулась и сказала:

— Дорогой мистер Лестрейндж, ваше предложение для меня абсолютно неожиданно, но очень приятно! Я согласна стать вашей женой!

Басти подошел ко мне и осторожно поцеловал мою руку, мама захлопала в ладоши, а папа немного растерянно улыбнулся и пробормотал слова поздравления.

И вот тут меня словно оглушили Конфундусом! Я наконец поняла, что означают слова «стать женой». Стать женой толстяка Басти, который много и неаккуратно ест, часто потеет и любит грубые, пошловатые шутки. Жить с ним под одной крышей, спать в одной постели, носить под сердцем и рожать его детей — таких же толстых и неопрятных, как он сам…

Меня затошнило, я покачнулась и поспешила сесть, однако мое странное поведение никого не удивило.

— Это она от счастья! — радостно объяснила мама.

Я нашла в себе силы улыбнуться и кивнуть.

Но Басти засмущался, заторопился и почти сразу же ушел, сославшись на неотложные дела. По-моему, его наша помолвка радовала не больше, чем меня.

Добравшись до спальни, я наложила на стены Заглушающие чары и зарыдала отчаянно и безнадежно. Я не хотела выходить замуж за Басти, но не видела способа разорвать помолвку. Если бы наша свадьба была назначена на ближайшее время, я бы, наверное, немедленно сбежала к Роми, но мы с Басти не могли пожениться до того, как Белл и Руди сочетаются браком, а об этом мероприятии никто и никогда не заговаривал. Так что я кое-как справилась со своим страхом и нашла в себе силы спуститься на ужин.

В Хогвартс я вернулась уже нареченной невестой.

Так и началась моя Очень Долгая Помолвка, но это уже другая история…

Очень долгая помолвка,

история, повествующая о тех немногих событиях, которые произошли с Нарциссой за пять лет, когда она считалась невестой Басти Лестрейнджа, об очень похожих предложениях, полученных ею от очень разных мужчин, а также о случайно подслушанном разговоре и скандальном поступке, совершенном высокородной мисс Блэк на балу у Берков

Когда я, окончив шестой курс, вернулась из Хогвартса, на платформе 93/4 меня встретили не родители и домовики, а Басти с букетом цветов. Новоиспеченный жених взял мой чемодан, поцеловал меня в щеку — я с трудом подавила желание вытереть ее платком — и сказал:

— Ну, поехали!

— Куда? — я очень надеялась, что в моем вопросе слышно радостное любопытство, а не испуг. Басти держался со мной настолько по-хозяйски, что я встревожилась, уж не назначили ли в мое отсутствие Белл и Руди свою свадьбу.

— В Кэрфри, разумеется!

Этот ответ меня немного успокоил.

Мы вышли с вокзала, и я ахнула от удивления и восторга. Там, где обычно стояли магловские автомобили, сейчас невидимо для простецов расположился шикарный экипаж, запряженный четверкой крылатых лошадей. На козлах восседал невообразимо важный домовик.

— Прошу, мисс! — Басти с улыбкой поклонился, распахнул передо мной дверь кареты и помог войти. Когда я устроилась, он сел рядом и скомандовал кучеру:

— Поехали! Смотри, не растряси мисс Блэк!

— Ни в коем случае, мистер Рабастан Лестрейндж, сэр! — пропищал эльф и натянул вожжи. — Полетим, как по маслу!

Лошади сначала побежали, а потом, набрав достаточную скорость, поднялись в воздух. Они тащили карету гораздо спокойнее, чем гиппогрифы, без рывков и рысканий в воздухе, и я наслаждалась полетом, любуясь проплывавшими внизу пейзажами.

Но идиллия длилась недолго. Как только мы покинули Лондон, Басти прижал меня к себе и начал целовать, а его руки как-то удивительно быстро забрались мне под мантию. Я задохнулась от неожиданности, ужаса и отвращения: от моего жениха явственно пахло потом, руки, шарившие по моему телу, тоже были потными и влажными.

Однако Басти ничего не замечал и в перерывах между поцелуями быстро шептал:

— Цисси, ты такая красивая… красивая… красивая… Позволь мне, пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… Никто не узнает… Шуми — парень надежный, он не выдаст… Давай побыстрее, ладно?

Теперь я понимаю то, чего не видела тогда: Басти было всего двадцать лет, он не пользовался успехом у девушек своего круга, но очень хотел казаться опытным кавалером, а бегство Роми задело самолюбие отвергнутого жениха. Сейчас я могу оправдать поведение Басти, но в семнадцать лет такие вещи воспринимаешь совершенно иначе, особенно если прежде ты ни с кем даже не целовалась. Поэтому действия жениха показались мне особенно возмутительным.

Я уже вознамерилась осадить хама, как вдруг замерла, потрясенная простой и страшной мыслью: это мой будущий муж. Если я покажу Басти, как он мне неприятен, он мне никогда этого не простит. Значит, нужно выкручиваться иначе…

Я взглянула на жениха умоляющим, трепетным взором и заговорила тоненьким, задыхающимся голоском:

— Басти, пожалуйста, не надо! Ты такой сильный… мне больно… ты меня сломаешь… Я не смогу жить, если все случится так, я бабушке Ирме обещала, что не позволю себе ничего подобного до свадьбы… Не надо, пожалуйста, Басти!

Как ни странно, он купился на мой трогательный вид и наглую ложь. Нареченный жених выпустил меня из объятий — я украдкой вздохнула с облегчением — и грустно сказал:

— Да, ты, наверное, еще маленькая, хоть и совершеннолетняя…. Да и бабушке обещала, а слово нарушать нельзя…

Он отодвинулся от меня на другой край сиденья и молчал всю дорогу до Кэрфри. А я молча возблагодарила Бога за свой невысокий рост и хрупкое телосложение, из-за которых выглядела младше, чем была на самом деле.

Больше Басти ни разу не пытался меня ни обнять, ни поцеловать, не говоря уже о чем-то большем. Этой своей победой я горжусь до сих пор.

Теперь на балы и приемы меня сопровождал Басти, и от этого они стали еще более скучными. Ко мне избегали подходить даже те немногие кавалеры, кого раньше привлекала возможность обсудить новые книги и пластинки.

Светские мероприятия после переезда в Кэрфри раздражали меня и по еще одной банальной причине — у нас не было денег на новые бальные мантии для меня. Сестрам повезло больше — они начали выезжать задолго до того, как мы покинули Блэквуд, а денег тогда хватало на все.

Сейчас же мама выкручивалась изо всех сил (папа, как обычно, отстранился от решения проблемы). Все намного упростилось бы, если бы я могла носить мантии, перешитые из нарядов моих старших сестер, но это было, увы, невозможно: тона, украшавшие белокожих брюнеток, меня убивали наповал. Особенно меня огорчило, что в чудесной розовато-оранжевой мантии, в которой некогда блистала на балах Белл, я больше всего напоминала несвежий бешеный огурец. Я, помню, даже расплакалась от несправедливости и обиды.

Так что маме пришлось тайно посылать домовиков относить наряды моих сестер в магазин по продаже подержанных мантий, а на вырученные деньги покупать ткани и одежду более подходящих мне оттенков. Наши домовики из купленных тканей шили новые мантии, а подержанные наряды распарывали и перешивали до полной неузнаваемости: если бы кто-то узнал, что высокородная мисс Блэк носит чужие перешитые мантии, то масса поддельно-сочувственных (а на самом деле — ехидно-злорадных) утешений мне была бы обеспечена…

С каждым днем Басти нравился мне все меньше и меньше. Он много пил, — конечно, не так, как нищеброды-алкоголики, но все же было заметно, что на балах и приемах мой нареченный жених злоупотребляет огневиски. Выпив, Басти становился развязен и начинал громко вещать о том, что власти грязнокровок в Англии скоро придет конец. В эти минуты он неприятно напоминал мне Белл.

Остановить брата мог только Руди. Он, мило улыбаясь, подходил к Басти и что-то негромко говорил. Тот, вздрогнув, замолкал и даже немного трезвел. И вот что странно: многие вполголоса сожалели, что наследником состояния и фамильного поместья Лестрейнджей станет тихий, молчаливый Руди, а не решительный и сильный Басти, но я видела, как буквально одним касанием брови невысокий и тщедушный старший брат заставлял умолкнуть крепкого, громогласного здоровяка-младшего.

Впрочем, не только Басти тогда говорил на светских вечеринках о политике. Именно летом 1972 года Темный Лорд, желавший запретить грязнокровкам доступ в волшебный мир, начал открыто провозглашать свои идеи. Всем до одного британским чистокровным волшебникам 1 июля 1972 года совы доставили манифест Темного Лорда под названием «Очистим наш мир от грязи!» Этот документ обсуждали во всех гостиных — и роскошных, и совсем скромных, — о нем спорили, с ним не соглашались или превозносили его до небес. Сейчас я понимаю, что именно тогда в воздухе впервые запахло войной, хотя в семнадцать лет подобная идея, мне, разумеется, даже в голову не приходила. Разговоры о политике казались мне донельзя скучными, а неуклюжее участие в них Басти по-настоящему раздражало.

Единственной приятной стороной моей помолвки стала возможность регулярно посещать поместье Лестрейнджей. Не знаю, как бы повел себя Басти, если бы я хоть раз осталась там ночевать, но, к счастью, я каждый вечер возвращалась домой, объясняя это слабым здоровьем мамы.

А днем усадьба Лестрейнджей, — конечно, не такая огромная, как Блэквуд, но все же окруженная немаленьким парком, — была очень приятным местом для отдыха и прогулок.

Однако даже больше возможности хоть ненадолго вспомнить навеки утраченный родной дом меня начал привлекать в поместье Лестрейнджей регулярно бывавший здесь Руди — жених моей сестры Белл. В детстве пять лет разницы в возрасте — это очень много; старшего из братьев Лестрейндж я узнала по-настоящему только теперь и не уставала восхищаться его умом, начитанностью и оригинальностью мышления.

Обычно Руди и Белл трансгрессировали в поместье Лестрейнджей незадолго до моего появления и вместе с Басти встречали меня. Далее предполагалось, что мы парами будем гулять по аллеям и вести подобающие помолвленным молодым людям беседы, однако наши встречи проходили совсем иначе.

Белл и Басти отправлялись на расположенную перед домом лужайку и отрабатывали там боевые заклятия, которым научились в своем клубе, а мы с Руди, защитившись Щитовыми Чарами, усаживались на стулья неподалеку и начинали обсуждать исторические события далекого прошлого, книги, музыку, научные открытия, — словом, почти все на свете за одним примечательным исключением. О современной политике мы не говорили никогда. Руди, что вполне очевидно, не спешил обсуждать последние новости, а причины своего тогдашнего молчания мне и самой теперь непонятны, — видимо, я что-то чувствовала подсознательно. Встречи с женихом сестры доставляли мне много радости, и я очень сожалела, когда пришло время возвращаться в Хогвартс.

Тем не менее, седьмой курс оказался для меня самым приятным из всех школьных лет, возможно, потому, что в Кэрфри и к Басти я абсолютно не хотела возвращаться. Но время пролетело незаметно, и в конце июня 1973 года я в последний раз приехала из Хогвартса на платформу 93/4. Выйдя из вагона, я оглянулась, ища глазами массивную фигуру Басти, и очень удивилась, когда совсем рядом прозвучал знакомый тихий голос:

— Здравствуй, Нарцисса! Поздравляю с окончанием школы! Как ты сдала Л.И.Р.О.Х.ВО.СТ.ы?

— Здравствуй, Руди! — я искренне обрадовалась ему и отсутствию своего жениха. — Шесть Л.И.Р.О.Х.ВО.СТ.ов я сдала на «В», оставшиеся три — на «П»! А где Басти?

Жених моей сестры сразу помрачнел:

— Басти уехал по делам примерно на неделю, так что мой долг — заменить брата и доставить тебя в Кэрфри в целости и сохранности!

— А как на это посмотрит Белл? — с шутливым ужасом спросила я.

— А мы от нее это скроем, — ответил Руди с улыбкой, но вдруг помрачнел. — Белл тоже уехала по делам примерно на неделю…

Я хотела спросить, какие дела могут быть у Белл и Басти, которые нигде не работали, но сочла за лучшее промолчать, сообразив, что мой собеседник, видимо, имеет в виду дела охотничьего клуба, в котором все они состояли.

Руди взял мой чемодан; мы вышли с вокзала и уселись в уже знакомую карету. Когда лошади взмыли в воздух, жених моей сестры негромко сказал:

— Нарцисса, прости, что вмешиваюсь не в свое дело, но… Скажи, ты довольна тем, что через некоторое время выйдешь замуж за Басти?

— У меня пока нет оснований сожалеть об этом, — слова моего обычно сдержанного собеседника меня очень удивили. — Или тебе известно о Басти нечто такое, чего я не знаю?

— Нет, — задумчиво ответил Руди, — Басти не лучше и не хуже, чем большинство людей его круга, ведущих подобный образ жизни. Просто я подумал… — он немного помолчал, а потом негромко произнес, четко выговаривая слова: — Может быть, ты предпочтешь выйти замуж за меня, а не за Басти? Все вопросы с ним, Белл и твоими родителями я улажу…

Я задохнулась от изумления:

— Но как же так, Руди? Вы с Белл давно помолвлены и живете вместе…

— Не знаю, любили ли мы друг друга когда-нибудь, — ответил он спокойно, — но наши чувства, даже если они и были, давно прошли. Белл хочет всего и сразу, а мои желания гораздо скромнее. Твоя сестра не создана для семейной жизни — у нее и без того хватает забот. А с тобой мы хотя бы можем поговорить…

Я закусила губу. Жених моей сестры был прав: с ним я чувствовала себя гораздо свободнее, чем с Басти. Но в то же время мысль о браке с Руди вызывала у меня отчаянный протест. Старший из братьев Лестрейндж напоминал мне пасмурный, холодный осенний день. Я, как ни странно, любила и поныне люблю гулять в такую погоду, когда воздух, пахнущий водой и гниющими листьями, приятно холодит лицо. Но особую радость этим прогулкам придает осознание того, что осень не вечна — вслед за ней придет зима, а потом весна и лето… Брак с Руди для меня означал, что осень в моей жизни воцарится навсегда.

— Пожалуйста, прости… — начала я смущенно.

— Я все понял, можешь не продолжать, — ответил он вежливо и грустно, а после недолгого молчания пробормотал: — Хотя это, наверное, и к лучшему…

Остаток дороги до Кэрфри мы не разговаривали, и больше Руди никогда к данной теме не возвращался. Иногда я думаю, как сложилась бы моя жизнь, выйди я замуж за Рудольфа Лестрейнджа — человека, который через несколько лет после нашего разговора в карете возглавил разведку Темного Лорда…

Несколько дней спустя после того, как я приехала из Хогвартса, Басти и Белл вернулись, и все продолжилось по-прежнему.

Меня повсюду сопровождал человек, которого я не любила, но готовилась связать с ним свою жизнь; попрощавшись с ним, вечером я возвращалась в Кэрфри, хотя не считала это место своим домом. Дни складывались в месяцы, а месяцы — в годы…

Темный Лорд понемногу выходил из тени; грядущая война становилась все более и более явственной. Слова «нападение Пожирателей Смерти» стали привычной темой газетных заголовков, но в светских гостиных все еще оставалось по-прежнему.

Я сумела заметить, хотя и не сразу, что связанные с делами клуба поездки Белл и Басти довольно часто совпадают по времени с наиболее дерзкими и жестокими нападениями Пожирателей Смерти на грязнокровок и мракоборцев. Моя сестра и мой жених возвращались домой ленивыми и благодушными, но в то же время, как ни странно, какими-то взвинченными, до странности напоминая друг друга. Мне было тяжело общаться с Белл и Басти в первые дни после их приезда.

Со временем я стала замечать, что примерно так же, как моя сестра и мой жених, иногда выглядят и многие другие люди нашего круга. Некоторые из них, — например, мой кузен Ивэн Розье — были одноклубниками Белл и Басти, другие, наоборот, шумно заявляли, что не хотят заниматься политикой. Но все они, даже те, кто никуда и никогда надолго не уезжал, порой производили на меня странное впечатление — черты их лиц словно бы размазывались, стирались, превращая высокородных волшебников в единое многоголовое и безликое существо. Они одинаково двигались, похоже улыбались и говорили с одними и теми же интонациями. Чем больше проходило времени, тем сильнее все эти люди, знакомые и почти незнакомые, напоминали мне один другого. Про себя я называла их стертыми, хотя своими впечатлениями, как обычно, ни с кем не делилась.

Поначалу мне казалось, что Руди Лестрейндж не похож на своих одноклубников, но, приглядевшись, я поняла, что, в отличие от них, он ни на секунду не позволял себе расслабиться, а внимательно наблюдал за всем, что происходило в гостиных и бальных залах. В те недолгие мгновения, когда жених моей сестры утрачивал над собой контроль, его лицо почти полностью теряло четкость, и он становился еще более стертым, чем все остальные. Видя это, я в очередной раз радовалась, что в свое время отказала Руди, — стертым этот тихий, дружелюбный человек пугал меня даже больше, чем его шумный, агрессивный брат…

Моя странная, призрачная, необязательная жизнь продолжалась четыре года. Руди и Белл по-прежнему не вступали в брак, а я тем более не торопилась связывать свою жизнь с Басти. Роми воспитывала дочь, кузен Сириус еще больше опозорил семью, сбежав из родного дома, а я жила словно в каком-то полусне.

Хотя нападения Пожирателей Смерти на мракоборцев и грязнокровок становились все более дерзкими и жестокими, в начале 1977 года высокородных волшебников гораздо больше разгорающейся войны волновала начавшаяся эпидемия гиппогриппа, из-за которой светские мероприятия пришлось свести к минимуму. Особенно часто заболевали чародеи старше сорока и маленькие дети; для пожилых гиппогрипп нередко оказывался смертелен, а выживавшие после болезни дети порой становились бесплодными. Лекарство от этого недуга изобрели лишь в 1988 году, и мне больно думать, сколько жизней удалось бы спасти, если бы оно было создано раньше…

В самом начале эпидемии Руди и Белл предложили мне поселиться у них. Переезд в Лондон сильно уменьшал для меня опасность заразиться от родителей, которые по причине своего возраста имели больше шансов заболеть, чем я. Но я отказалась покидать поместье. Во-первых, я считала и считаю, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, а, во-вторых, на почти безлюдных торфяных болотах, где стоял Кэрфри, на мой взгляд, было гораздо меньше шансов подхватить гиппогрипп, чем в густо населенном Лондоне. Кроме того, переезд к сестре и ее жениху означал постоянное общение с ними и их стертыми друзьями, которые с каждым днем пугали меня все сильнее.

Тем не менее, ни начавшаяся эпидемия, ни смерть от гиппогриппа в феврале 1977 года дяди Альфарда, которого я почти не знала, не слишком повлияли на мое настроение и отношение к жизни. Да и, честно говоря, последняя воля дяди, который все свое немалое личное состояние кузену Сириусу, и без того унаследовавшему Блэквуд, не вызвала у меня к покойному ни малейшей симпатии.

Оглядываясь назад, я понимаю, что из сонного оцепенения меня вывел, как ни странно, месье Аристид. Впервые я услышала о нем в марте 1977 года от мамы — она познакомилась с этим человеком на одном из благотворительных вечеров и всячески расхваливала ум, щедрость и деловую хватку своего нового знакомого.

Через несколько дней мама пригласила месье Аристида к нам на обед. Этот человек оказался намного моложе, чем я ожидала, и гораздо красивее — темные вьющиеся волосы, смуглая кожа, огромные черные глаза, белоснежные зубы, обаятельная улыбка, мягкие, пластичные движения... Мне, однако, месье Аристид сразу не понравился: было что-то неестественное в его подчеркнутой любезности, беззаботности и туманных намеках на родство со знаменитым греческим миллионером Аристотелем Фемистоклесом. Да и взгляды, которые наш новый знакомый бросал на маму, не обращая внимания на присутствие ее мужа, были слишком уж нежными.

После знакомства с месье Аристидом мама помолодела и похорошела. Она вновь начала носить светлые мантии, а на его нежные взгляды отвечала нежной, немного смущенной улыбкой.

Месье Аристид стал частым гостем в Кэрфри, а в начале мая 1977 года и вовсе поселился у нас, вознамерившись провести лето, по своему собственному выражению, «на природе». Странно! Когда этот человек появился в нашей жизни, я уже была достаточно взрослой, чтобы понимать, в каких отношениях он состоит с моей матерью. Но мне и сейчас трудно назвать эти отношения теми словами, которые их обозначают…

Впрочем, я считала и считаю, что частная жизнь других людей касается только их самих, поэтому не вмешивалась в отношения родителей и старалась не обращать внимания на нашего гостя. Однако буквально несколько дней спустя после приезда в Кэрфри месье Аристид обратил внимание на меня, и не замечать этого я не могла.

Самым скверным было то, что, на первый взгляд, его поступки и слова казались абсолютно невинными. Этот человек подкарауливал меня в пустынных коридорах, преграждал путь, маслено улыбался и говорил шелковым голосом:

— Мадемуазель Нарцисса, мадемуазель Нарцисса, и снова мы встречаемся наедине! Какая неожиданность! И снова вы одна, мадемуазель Нарцисса! Нежели такой красивой девушке, как вы, не скучно столько времени проводить в одиночестве?

— Я привыкла к одиночеству, а когда оно мне надоедает, я провожу время с родителями, сестрой и женихом, — отвечала я, стараясь держаться спокойно.

Месье Аристид улыбался хитроватой улыбкой и подмигивал:

— Родители и сестра — скучная компания для столь прелестной девушки, как вы, мадемуазель Нарцисса, а ваш жених навещает вас слишком редко для по-настоящему влюбленного человека!

— Мы с Басти давно помолвлены и хорошо знаем друг друга, так что не нуждаемся в излишне пылком проявлении чувств, — решительно говорила я, всем своим видом давая понять, что не намерена продолжать беседу.

Однако месье Аристид отнюдь не собирался отступать:

— Нет, мадемуазель Нарцисса, такие строгие английские проявления чувств — не для вас! Поверьте моему опыту — вам нужны пылкие страсти, знойные южные чувства! Неужели вам не хочется послать к черту вашу размеренную, скучную жизнь?

— Нет, не хочется, потому что она мне нравится, — решительно отвечала я и приказывала, надеясь, что мой голос звучал твердо: — Дайте мне пройти!

Месье Аристид подчинялся, насмешливо улыбаясь и слегка кланяясь. Уходя по коридору, я спиной чувствовала взгляд этого человека.

Иногда я и сейчас задумываюсь, на что он рассчитывал. Для безродного и нищего иностранца брак с высокородной англичанкой, разумеется, был пределом мечтаний, но на какие средства месье Аристид планировал жить после женитьбы и как он намеревался все объяснить моей маме? Этого я не знала тогда и не знаю до сих пор, но после пары якобы случайных встреч с нашим гостем в коридорах Кэрфри я попросила домовуху Шелти ночевать в моей спальне. Не уверена, что месье Аристид всерьез намеревался взять меня силой или захватить врасплох, но и проникновение постороннего мужчины в спальню высокородной барышни Блэк было чревато страшным скандалом и могло поставить крест на моей репутации в свете. Там, как и много веков назад, жили в полном соответствии со словами еще одного талантливого простеца — Мольера: «Тот, кто грешит в тиши, греха не совершает». Другими словами, делай что хочешь, но упаси тебя Мерлин, чтобы твои дела вышли наружу! И жертвовать своей репутацией ради иностранца-нищеброда я не собиралась…

К счастью, месье Аристид недолго прожил в Кэрфри — всего около двух недель. Однажды за завтраком — наш гость просыпался поздно и спускался в столовую лишь в самом конце утренней трапезы, так что за столом мы сидели еще втроем — отец негромко сказал:

— Друэлла, ты прекрасно знаешь, что я позволяю тебе жить, как ты хочешь, и не вмешиваюсь в твои дела. Я нечасто обращаюсь к тебе с просьбами и потому очень прошу отнестись к моим последующим словам со всем возможным вниманием... — выждав некоторую паузу, он произнес тихо, но очень отчетливо: — Я требую, чтобы месье Аристид сегодня же покинул наш дом!

Мама сначала покраснела, потом побледнела, но, когда она заговорила, голос ее звучал уверенно и жестко:

— Что за глупости ты говоришь, милый! Блэки никогда не выгоняют своих гостей! Если ты выгонишь месье Аристида, то над тобой станут смеяться все наши знакомые!

— Мне глубоко плевать, что подумают обо мне мои знакомые, — ответил отец ничего не выражающим голосом, — но если этот человек не уберется отсюда сегодня же, мы с Нарциссой уедем жить к Вальбурге и Ориону!

Мама еще больше покраснела. Она взглянула на меня, пытаясь найти поддержку, но я упорно смотрела в тарелку, ибо проживание месье Аристида в Кэрфри создавало мне немало проблем. Наконец мама произнесла срывающимся голосом:

— Сигнус, ты не посмеешь…

— Можешь не сомневаться, Друэлла, я посмею. И запомни: дважды я повторять не буду! Выбирай, кто для тебя важнее: муж и дочь или… — услышав скрип двери, отец со всей своей безукоризненной светскостью приветливо улыбнулся вошедшему и сказал: — Доброе утро, месье Аристид, рад вас видеть! А мы с женой как раз о вас говорили! Хорошая сегодня погода, не правда ли?

В тот же день месье Аристид, сославшись на неотложные дела, уехал в Лондон. Не знаю, подслушал ли этот человек разговор в столовой или покинул Кэрфри по просьбе моей мамы; впрочем, причины поступков месье Аристида меня не волновали абсолютно. Также я не знала, догадался ли отец обо всем со свойственной ему чуткостью или ему рассказали о поведении наглого гостя домовики. Я просто была счастлива, что месье Аристид навсегда покинул Кэрфри.

После ужина я зашла в библиотеку, где отец обычно читал по вечерам, села на ковер у его ног, как любила это делать в детстве, и негромко сказала:

— Спасибо, папа…

— Не за что, — он погладил меня по голове. — Мы, Блэки, должны стоять друг за друга горой! Я, конечно, не самый лучший отец в мире, но и не пустое место! Если у тебя возникнут еще какие-нибудь проблемы такого рода — обращайся ко мне, я помогу…

Я улыбнулась отцу, и он улыбнулся мне в ответ. Нечасто я с такой отчетливой ясностью чувствовала наше кровное родство! Менее всего в тот вечер я могла предположить, что папе осталось жить чуть больше двух лет. Он оказался одной из последних жертв эпидемии гиппогриппа, ушел из жизни, едва преодолев полувековой рубеж, и так и не узнал, что его кузен, ровесник и друг Орион Блэк скончался неделей ранее от той же болезни…

Дядя Альфард, ставший одной из первых жертв эпидемии, скончался в феврале 1977 года, тетя Вальбурга умерла в сентябре 1985-ого от последствий инсульта, а Поллукс Блэк ушел из жизни в 1990-ом, пережив всех своих детей. Я не очень люблю своего дедушку, но в конце его жизни искренне сочувствовала старику: хотя он изо всех сил старался держаться, как обычно, я видела, насколько глубоко и сильно горюет Поллукс о своих умерших детях.

После изгнания из Кэрфри месье Аристид бывал в свете еще около месяца, а потом неожиданно покинул Англию, никого не предупредив о своем отъезде. Я пару раз замечала, что на балах и приемах Белл и Руди очень пристально и неприязненно смотрели на этого человека, поэтому сильно подозреваю, что именно они и их одноклубники заставили месье Аристида уехать из страны; впрочем, уверенности в этом у меня нет и по сей день.

После отъезда месье Аристида мама заметно постарела и стала носить темные мантии. Я сочувствовала ей, но понимала, что отец, Руди и Белл поступили правильно: нищий, глупый и неосмотрительный иностранец мог разрушить репутацию не только мамы, но и всех ее родичей.

Примерно в то же самое время я начала задумываться, как сложится моя семейная жизнь с Басти. Результат размышлений каждый раз оказывался неутешительным: я понимала, что не хочу выходить замуж за Рабастана Лестрейнджа, жить с ним в одном доме и рожать от него детей. Однако никакого выхода из ловушки, в которую попала, я не видела.

А примерно месяц спустя после отъезда месье Аристида — 14 июля 1977 года — моя жизнь резко изменилась.

Это произошло на балу, который проходил в лондонском доме Берков. Погода стояла жаркая, и ни распахнутые настежь окна, ни парящие в воздухе десятки огромных вееров не помогали справиться с царившей в бальном зале духотой.

Басти и Белл снова уехали по делам, и на сей раз их сопровождал Руди, так что мне даже было не с кем поболтать. Отец в тот раз отговорился от посещения бала, сославшись на плохое самочувствие, а мама, впервые после отъезда месье Аристида надевшая светлую мантию, увлеченно беседовала с грузным, седовласым Джозефом Буллстроудом и ничего вокруг не замечала.

Я в тот вечер почти не танцевала: учебный год в Хогвартсе уже закончился, юные барышни с удовольствием посвящали два месяца каникул светским развлечениям, так что кавалеры были нарасхват.

Я не очень люблю танцевать, но наблюдать за танцующими — и вовсе скучное занятие. Когда раздались торжественные звуки полонеза, я почувствовала, что задыхаюсь от жары и скуки, и решила ненадолго выйти в парк, чтобы подышать свежим воздухом, а затем вернуться. Моего отсутствия все равно никто бы не заметил…

Хотя парк, окружавший особняк Берков, был невелик, но там действительно оказалось намного приятнее, чем в бальном зале: воздух, уже по-вечернему свежий и прохладный, приятно холодил лицо. Я неторопливо шла среди деревьев, наслаждаясь тишиной и покоем, и сама не заметила, как по одной из боковых аллей парка добралась до высоких главных ворот, скрывавших дом от глаз маглов.

Я немного постояла, собираясь с силами перед возвращением на скучный бал. Вдруг из-за деревьев, которые росли у ворот, раздался негромкий мужской голос, наполненный сдержанной яростью:

— Потерпите немного, пожалуйста! Что для вас значит месяц? А в начале сентября я верну вам долг с процентами, вдвое большими, чем мы договаривались!

И слова, и особенно тон, которым они были сказаны, удивили меня — нечасто высокородные волшебники столь ярко проявляли свои чувства. Возможно, в иной ситуации я поспешила бы уйти, но сейчас до такой степени изнывала от скуки, что решила остаться и послушать странную беседу, благо деревья скрывали меня очень надежно.

— Месяц отсрочки для меня действительно ничего не значит, сэр, — в голосе кредитора звучала неприкрытая ирония, — но кто гарантирует, что по прошествии данного срока такой важный человек, как вы, все же найдет время выплатить мне долг?

— Моего слова вам недостаточно?! — эти слова были произнесены не с гневом, а с едва сдерживаемым отчаянием. — Я дам вам расписку, если хотите!

— Зачем мне расписка, сэр? — кредитор явно наслаждался ситуацией. — Я человек простой и верю, что с теми, кто не держит свое слово, непременно случаются разные гадости, — например, неизвестные хулиганы вполне могут переломать ноги такому безответственному типу. Поэтому я предпочитаю решать дела миром, сэр. Прося у меня денег взаймы, вы обещали вернуть их первого августа, но сегодня прислали записку, в которой сообщили, что отдадите деньги не раньше первого сентября. Мне такое поведение не кажется вежливым.

— Нет у меня сейчас времени на вежливость, — в голосе должника звучала отчаянная усталость. — Я и на этот бал приехал только потому, что хотел уломать Джозефа Буллстроуда, но он отказался мне помочь, поскольку не верит в перспективы волшебных радиоприемников! Он ошибся и горько об этом пожалеет, но ситуация на заводе сейчас действительно сложная. Неделю назад, когда мы попытались начать поточное производство, транслирующие чары почему-то перестали держаться на приемниках, хотя до этого все опытные экземпляры работали великолепно! Инженеры и заклинатели трое суток не спали, пытаясь найти неисправность! Теперь она обнаружена, однако на ее устранение потребуется как минимум дней десять, так что открытие завода откладывается. Но через две недели завод откроется, и сотни волшебных радиоприемников появятся в магазинах! Одновременно начнут свое вещание три новые музыкальные радиостанции, так что наши приемники люди расхватают как горячие пирожки! Доходы будут огромными, и, поверьте, я легко верну вам долг!

— Я верю вам на слово, сэр, но это только ваши проблемы. А я хотел бы первого августа получить назад свои деньги. Впрочем, если денег у вас не будет, меня устроит и блокирующий пакет акций вашего завода…

— Только этого не хватало! — должник возмутился так искренне, что я невольно улыбнулась. — Это мой завод! Я сам его придумал, нашел специалистов по заклинаниям и магловских инженеров…

— Если вы первого августа не отдадите мне деньги или акции, сэр, я подам на вас в суд и сделаю все, чтобы вы обанкротились. Тогда вы потеряете свой завод навсегда… — кредитор помолчал, а потом сказал негромко: — Впрочем, есть и другой выход… Я согласен на плату натурой.

— Что вы имеете в виду?

— Не надо делать вид, что вы не понимаете, сэр, — в голосе кредитора послышалась улыбка. — Я довольно скромен в своих желаниях и не потребую от вас вечной любви — меня вполне устроит годичный срок. На год сдать себя в аренду — не такая уж большая плата за ваш чудесный завод, не так ли?

— Да пошел… — должник осекся.

— Я понимаю ваше изумление, сэр, поэтому не обижаюсь, — серьезно сказал кредитор. — Так или иначе, у вас остаются всего две недели. Первого августа я жду от вас либо денег, либо акций, либо арендной платы, сэр! Отказавшись платить, вы навсегда потеряете свой завод. Выбор остается за вами, а теперь разрешите откланяться!

Послышался хлопок трансгрессии. Я удивилась: как и большинство домов, принадлежащих чародеям, особняк Берков был защищен антитрансгрессионными чарами. Впрочем, когда я познакомилась с кредитором, то поняла, что умение противостоять чужим мощным заклятиям было далеко не единственным необычным умением этого человека…

Должник грязно выругался. Он повторял ругательство снова, снова и снова.

Затем послышались шаги, и я поспешила скрыться за деревьями. Мне было интересно увидеть человека, который так сильно любит столь прозаическую вещь, как завод.

Сейчас я уже не помню, каким представляла собеседника сурового кредитора, но меньше всего ожидала увидеть именно того, кто прошел мимо меня по аллее парка Берков. Мы почти не общались в Хогвартсе, а после окончания школы виделись считанные разы и вообще не разговаривали, но, как ни странно, я узнала его сразу — и окаменела от изумления.

В красавчика Люциуса Малфоя были влюблены все слизеринки, а также как минимум половина студенток других факультетов. Особенно усердствовала моя однокурсница Марджори Хиггс. Она прятала фотографию «лапочки Люци» под подушку и всем рассказывала, что по окончании школы непременно выйдет за него замуж, ведь родители будущих супругов уже обо всем договорились, и помолвка будет объявлена на днях.

Однако мечты моей честолюбивой однокурсницы так и остались мечтами, и год спустя после окончания Хогвартса Мардж стала женой очень богатого Карадока Паркинсона, который до невероятности напоминал слегка увеличенного в размерах мопса. Свадьба была пышная и безвкусная, а сейчас молодые супруги уже воспитывали сына.

Мне же Люциус никогда не нравился: меня раздражало его типично плебейское стремление к роскоши во всем и чрезмерная забота о собственной внешности. Малфой носил школьные форменные мантии, сшитые из тончайшего шелка и дорогого бархата, и обувь из драконьей кожи. Личные вещи, которыми пользовался кумир большинства студенток Хогвартса, тоже были излишне броскими и неприлично дорогими для студента, а уж вел себя этот потомственный торгаш с такой нелепой напыщенностью, словно задался целью полностью соответствовать своему фамильному гербу, изображавшему белого павлина на розово-зеленом поле.

После окончания школы Люциус, насколько я могла судить, абсолютно не изменился. Мы очень редко встречались на балах и приемах, но всякий раз, когда я видела его, он был одет в изысканно-вычурные мантии светлых тонов, которые больше бы подошли юной девушке, а не взрослому мужчине. Малфой выглядел таким ухоженным, что мне казалось, будто он по вечерам снимает с плеч голову и кладет ее на столик у кровати, чтобы не помять лицо и прическу во сне. Не люблю мужчин, которые слишком уж дрожат над своей внешностью! По-моему, это вернейший признак отсутствия ума…

Тем не менее, мои взгляды на Люциуса не разделял почти никто. Малфой и после окончания школы оставался кумиром незамужних девушек и их мам, в том числе и высокородных; его чуть ли не каждый месяц прочили в мужья очередной блеснувшей в свете барышне — то красивой, то высокородной, то богатой. За прошедшие годы Люциус делал предложения руки и сердца нескольким девушкам, и о каждом таком событии непременно с умилением сообщало «Волшебное зеркало», однако всякий раз он расторгал помолвку пару месяцев спустя. Я сильно подозревала, что подобными действиями Малфой стремится, с одной стороны, хоть на некоторое время обезопасить себя от поклонниц, а с другой — несколько охладить пыл потенциальных невест.

Впрочем, о Люциусе я знала очень мало, поскольку мы принадлежали к разным слоям общества. Ведь вопреки мнению тех, кто никогда здесь не бывал, высший свет — это не единый круг общения, а несколько кружков, завсегдатаи которых почти не поддерживают контакты с чужаками.

Блэки и Розье принадлежали к тому кругу светского общества, в который входили высокородные волшебники. А Малфои, несмотря на то, что в конце XIX века они были удостоены герба и права именоваться высокородными, так не стали своими среди представителей древних фамилий, многие из которых вели происхождение от рыцарей короля Артура и спутников Вильгельма Завоевателя.

Кстати говоря, свой нелепый герб Малфои получили неслучайно. По слухам, почти сто лет назад они заплатили совершенно безумные деньги за то, чтобы их признали высокородными, и отказаться от такого щедрого дара Министерство Магии не могло. Но сотрудники геральдической комиссии, как и все люди нашего круга, не забыли, как в середине XVII века, в эпоху Войны Бледного Всадника и голода, Малфои продавали высокородным семьям Англии хлеб из червивой муки и тухлое мясо, принимая в качестве оплаты земли, замки и фамильные драгоценности. Отразить в гербе истинную сущность этой торгашеской семьи специалисты по герольдике не могли, но продемонстрировали хотя бы ее внешнюю форму…

Так что родичи Люциуса, как и он сам, по-прежнему входили в круг деловых людей, к которому также принадлежали Паркинсоны, Флинты, Флагштоки, Блетчли… Некоторые из этих семей тоже получили право именоваться высокородными, другие, наоборот, гордились плебейским происхождением, но сути дела это не меняло: истинно высокородные волшебники не считали нуворишей равными себе и в свой круг не принимали. Исключение было сделано лишь для сказочно богатых Буллстроудов, которых с равным радушием принимали и высокородные, и плебеи.

Эти традиции существовали долгие века, и мне больно видеть, что в последние годы они попираются все чаще и чаще: высокородные вступают в браки с плебеями и радуются при этом так, словно супруги оказывают великое одолжение наследникам древнейших фамилий Англии, принимая их в свои вульгарные дома. Понятно, что после войны с Темным Лордом в высокородных семьях осталось очень мало женихов, но нельзя же забывать о чести!

Да, мне тоже похвастаться нечем, но Малфои, несмотря на свои недостатки, живут в Англии с XVII века и, как-никак, все же были признаны высокородными! А когда Доротея Макмиллан, предки которой известны со времен войны Алой и Белой Розы, выходит замуж за Кассиуса Флагштока — внука крестьянина, арендовавшего землю у семьи Уизли, — это, по-моему, возмутительно! Надеюсь, что лет через пять, когда повзрослеет новое поколение молодых людей, подобные неравные браки навсегда уйдут в прошлое!

Но обо всем этом я, разумеется, не думала в тот момент, когда Люциус Малфой, одетый так же нелепо, как обычно, быстро прошел мимо меня по аллее к дому Берков, где продолжался бал. Выждав некоторое время, я последовала в том же направлении.

В бальном зале ничего не изменилось: гремела музыка, гости танцевали, флиртовали или сплетничали. Я не сразу, но нашла в толпе Люциуса Малфоя — он стоял у окна, мрачно и неприязненно глядя прямо перед собой. Заметив Люциуса, я смутилась и опустила глаза — очень уж не подходящим к обстановке было выражение его лица. Обычно Малфой выглядел благодушным и невероятно довольным собой, но стоящий у окна человек ничем не напоминал того самовлюбленного типа, которого я видела прежде.

Сейчас Люциус был очень похож на штырехвоста — загнанного в угол, но не сдавшегося, готового продолжать борьбу или хотя бы дорого продать свою жизнь. Мне казалось, Малфой не очень понимает, где сейчас находится, и держит себя в руках отчаянным усилием воли. Люциус настолько отличался от других гостей, — веселых, беззаботных, довольных собой и жизнью, — что я удивилась, почему на него никто не обращает внимания.

И еще стоящий у окна человек выглядел невероятно ЖИВЫМ, как бы странно это ни звучало. В Малфое не было ничего стертого, и на фоне равнодушных или стертых гостей он выделялся так же ярко, как павлин среди серых и коричневых кур и уток. Лишь намного позже я узнала, что в клуб, в котором состояла моя сестра и многие знакомые, Люциус вступил в шестнадцать лет. Однако все время до нашей встречи на балу у Берков и еще два года после нее участие Малфоя в клубной работе ограничивалось лишь регулярными солидными финансовыми взносами и присутствием на выступлениях главы клуба. Лишь в начале 1980 года одноклубники сделали Люциусу предложение, от которого он не смог отказаться. Если бы я знала обо всем, то вместе мы непременно бы что-нибудь придумали, но в кои-то веки раз он поступил как настоящий высокородный волшебник и решил не впутывать меня в свои дела. Что ж, прошлое нельзя изменить — его нужно принять и продолжать жить дальше…

Но всего этого я, стоя в бальном зале дома Берков, разумеется, тоже не знала, а просто краем глаза наблюдала за стоящим у окна человеком. Тем временем закончился менуэт, и на несколько мгновений музыка смолкла. В наступившей тишине дирижер торжественно объявил:

— Дамы и господа, а теперь… — он немного помолчал, а затем провозгласил: — Белый танец — вальс! Дамы приглашают кавалеров!

Возникла пауза; девушки смущенно хихикали и переминались с ноги на ногу.

Этот плебейский обычай пришел к нам с континента во время войны с Гриндевальдом. На балах в домах, где жили отпрыски самых древних родов Англии, разумеется, никаких белых танцев не было, но Берки, находившиеся на грани разорения, старались угодить и высокородным, и плебеям, и мне такая позиция не нравилась. Ни одна уважающая себя высокородная барышня, разумеется, никогда не позволяла себе пригласить на танец мужчину — разве только нареченного жениха, да и то незадолго до свадьбы. Нет нужды говорить, что я никогда не танцевала белых танцев…

— Ой, душка Люци вернулся, — прощебетала подруге совсем молоденькая девушка, стоявшая неподалеку. — Таааакой мужчина — и не женат! Нет, Марси, я его сейчас приглашу!

— Неужели у тебя хватит смелости, Крисси? — удивилась подруга очередной поклонницы Малфоя.

Та, кажется, сама немного опешила от собственной смелости, но через мгновение решительно кивнула:

— А почему бы и нет?! Сме…

Я не стала дожидаться конца фразы и быстро зашагала к окну. Я видела, что Люциус держится из последних сил, и одно неосторожное слово способно заставить его потерять над собой контроль. Я сама удивилась, почему меня это волнует, но быстро поняла, в чем дело. Малфой сейчас выглядел более живым, чем все остальные гости, вместе взятые, и я не хотела, чтобы человек, способный испытывать такие сильные чувства, потерял лицо перед людьми, умеющими любить только себя и радоваться лишь чужим промахам. То обстоятельство, что объектом страсти кумира как минимум половины великосветских барышень был абсолютно неромантичный завод, ничего для меня не меняло: любовь многолика, но всегда прекрасна. Ведь моя мама тоже не понимала, почему мы с отцом любим Шекспира, Мольера и Гёте…

Подойдя к Люциусу, я сказала, сама удивляясь своему спокойствию:

— Мистер Малфой, разрешите пригласить вас на танец!

Он вздрогнул и взглянул на меня с невероятным изумлением.

Я поспешила объясниться:

— Так бал же, мистер Малфой! Только что объявили белый танец — вальс! Разрешите вас пригласить!

Он кивнул, возвращаясь к реальности, и мы вышли на середину зала. Еще ни одна девушка не успела пригласить кавалера, и потому на нас внимательно смотрели все гости, а также музыканты и даже домовики, разносившие закуски и напитки. Впрочем, наш пример вдохновил многих, и скоро на середину зала вышли немало пар. Заиграла музыка, и мы начали вальс.

Под пристальными взглядами не танцевавших гостей я чувствовала себя не очень уверенно, да и Люциус смотрел на меня как-то странно. Я решила молчать, дабы не усугублять и без того неловкую ситуацию, но вдруг, к собственному бесконечному изумлению, открыла рот и спросила:

— Вы выглядите усталым и встревоженным, мистер Малфой. У вас какие-то проблемы в бизнесе?

Люциус сильнее обнял меня и спросил, кривя рот в усмешке:

— А почему вы думаете, что мои проблемы связаны именно с бизнесом, мисс…

Он умолк, вспоминая мое имя.

— Мисс Блэк, мистер Малфой. Мисс Нарцисса Блэк. Я считаю, что ваши проблемы связаны с бизнесом, поскольку не знаю, из-за чего еще вы можете так волноваться. Вы молоды и здоровы, да и с личной жизнью у вас вроде все в порядке…

— Вы правы, мисс Блэк. Но неужели мое волнение так заметно?

— Да, очень заметно, мистер Малфой. Собственно, поэтому я и осмелилась пригласить вас на танец. Мне показалось, вы так глубоко погрузились в размышления, что забыли, где находитесь, а это опасно. Светская публика не прощает тех, кто, в отличие от нее, способен волноваться за кого-то или за что-то…

— Вы очень наблюдательны, мисс. Я действительно беспокоюсь из-за проблем своего завода, но, поверьте, они вовсе не так велики, как вам, боюсь, показалось.

— А что производит ваш завод? — я очень старалась выглядеть естественно и скрыть тот факт, что подслушала разговор Люциуса с его кредитором. Я от всей души надеялась, что мой собеседник не владеет легилименцией и не способен прочитать мои мысли.

— Он будет производить волшебные радиоприемники, — торжественно ответил Малфой, — и скоро вытеснит с рынка всех конкурентов!

— А почему вы так уверены, что сумеете победить конкурентов? — удивилась я. — Радиоприемники сейчас производит завод, принадлежащий семье Блетчли. У нас тоже есть их радиоприемник, и он очень хорошо работает!

— А потому, — Люциус просиял, — что мои радиоприемники будут продаваться почти в два раза дешевле, чем те, что производят Блетчли!

— Но как вам удалось этого добиться?! Вряд ли вы намерены разориться…

— Мы сумели значительно удешевить технологию производства! — мой собеседник победно улыбнулся.

— Но почему же Блетчли не сумели этого сделать, а вы — смогли?

— А потому что Блетчли не любят шевелить мозгами…

За следующие два часа я узнала о радиоприемниках больше, чем за всю свою прежнюю жизнь. Люциус рассказывал о технологии производства, о том, как находил инженеров и рабочих, как искал кредиты и договаривался с хозяевами магазинов о поставке своей продукции… Только намного позже я поняла, в каком отчаянии он находился в тот момент: обычно Люциус никогда не говорил со своими светскими знакомыми о бизнесе.

Я слушала, удивляясь сама себе: мой собеседник говорил очень просто и толково, и оказалось, что бизнес может быть не менее интересным, чем искусство и история. Тем не менее, некоторые моменты мне были все же неясны; я переспрашивала, желая их уточнить, и Люциус объяснял все очень понятно и доходчиво…

Когда музыка стихла и долго не начиналась, я оглянулась и с изумлением обнаружила, что за окнами уже стемнело. Позже выяснилось, что мы с Люциусом танцевали больше двух часов, ни на секунду не размыкая рук.

Мой кавалер тоже недоуменно оглянулся, слегка улыбнулся, а потом, низко поклонившись, поцеловал мне руку:

— Благодарю за чудесный вечер, мисс Блэк! Для меня большая честь познакомиться с вами!

— Благодарю за чудесный вечер, мистер Малфой, — эхом откликнулась я, склоняясь в глубоком реверансе. — Знакомство с вами — большая честь для меня!

Я пошла к маме, стоявшей у стены, чувствуя на себя взгляды всех без исключения гостей. На меня продолжали смотреть, и когда мы с мамой направились к выходу из зала.

Когда мы сели в карету и гиппогрифы быстро взмыли в воздух, радуясь возвращению домой, мама спросила дрожащим голосом:

— Нарцисса, как ты могла?! Танцевать столько времени с одним кавалером, да еще с Люциусом Малфоем, да еще в отсутствие своего жениха…

— Мне очень жаль, — ответила я, не думая о своих словах.

— Мерлин великий, что скажут люди? — мама, несмотря на отчаянный тон, в глубине души явно наслаждалась скандальным происшествием. — Люциус ведь известный волокита, а ты столько лет помолвлена с Басти…

Мамин голос звучал, словно ручей, и я быстро перестала обращать на него внимание, погрузившись в свои мысли. Я вспоминала рассказ Люциуса о заводе и инженерах, — магах, сквибах и даже маглах, — придумавших новый способ волшебной радиотрансляции. Жизнь этих людей была наполнена событиями, борьбой с собой и обстоятельствами, поисками, победами и поражениями… Почему некоторые способны противостоять судьбе, а у меня это не получается?! Почему чья-то жизнь интересна и исполнена смысла, а моя — пуста и бессмысленна?

Я плохо помню, как мы вернулись домой. В ту ночь я почти не спала — то лежала без сна, то ходила по комнате. Когда за окном забрезжил рассвет, я приняла решение, но это уже совсем другая история.

Веревка,

история, повествующая о том, как Нарцисса Блэк стала жертвой коварных планов Люциуса Малфоя и обозвала его павлином, а после того как он сравнил ее с огнедышащим драконом, поняла, что должна выйти замуж за этого циничного человека, дабы избавить от его вредного влияния всех прочих девушек

После завтрака я попросила родителей пройти вместе со мной в гостиную и сразу пожалела об этом: в самой большой комнате Кэрфри я чувствовала себя чужой. Сделать свое признание в библиотеке мне было бы проще, но менять планы на ходу я уже не могла.

Когда родители уселись в большие удобные кресла, я начала, стараясь говорить спокойно и размеренно:

— Папа, мама, я вас очень люблю. Если вы тоже любите меня, то, надеюсь, поддержите в эту непростую минуту. Я долго думала о своей жизни и будущем и поняла, что не хочу жить так, как намеревалась прежде. Я приняла решение разорвать помолвку с Рабастаном Лестрейнджем.

Отец тихо ахнул, мама громко вскрикнула и резко спросила:

— Надеюсь, ты просто пошутила, Нарцисса?! Вы с Басти помолвлены больше пяти лет! Его смертельно оскорбила твоя сестра Андромеда, а теперь и ты решила последовать ее примеру?! Ты хоть понимаешь, какой удар наносишь жениху?!

— Никакого удара я Басти не наношу, — к возражениям родителей я была готова. — Если бы он любил меня, то женился уже давно! Но мой жених любит меня не больше, чем я его, так почему мы должны вступать в брак и отравлять друг другу остаток наших жизней?! Уверена, Басти меня поддержит! Если он настолько не торопится жениться, то явно не хочет связывать свою судьбу со мной!

— Но Басти очень хороший человек, — заявила мама не слишком уверенно.

— Возможно, но я его не люблю, а без любви нет счастья!

— Позволь задать тебе один вопрос, милая, — по сладчайшему тону мамы я поняла, что она испытывает страшное бешенство. — Не повлияла ли на твое решение вчерашняя встреча с Люциусом Малфоем? Уж не влюбилась ли ты в этого торгаша? Имей в виду, он меняет девушек как перчатки! Если Люциус танцевал с тобой два часа, это вовсе не значит, что он в тебя влюблен!

Я даже рассмеялась от нелепости этого предположения:

— Мама, что ты! Любой девушке, которая пообщается с Люциусом хоть десять минут, станет ясно, что он любит только свой завод! Ни одна красотка мира не сравнится для мистера Малфоя с его расчудесной собственностью, поэтому я очень сочувствую девушке, с которой он решит вступить в брак! Думаю, женится этот человек непременно на деньгах, которые помогут ему обустроить завод… Так что я Люциусу абсолютно не нужна!

Мама несколько раз открыла и закрыла рот, не находя слов, а потом сказала еще более сладко, чем прежде:

— Ну, раз уж ты сама заговорила о деньгах… Пока мы считаемся будущими родственниками Лестрейнджей, то многие вещи можем покупать в долг, поскольку денег у семьи твоего нареченного жениха куры не клюют. Белл давно живет отдельно от нас, и, если ты разорвешь помолвку с Басти, нам перестанут продавать в долг что бы то ни было. На что ты собираешься жить?

И об этом я тоже думала минувшей ночью.

— Я устроюсь в Министерство Магии — папа часто говорил, что там работают несколько его друзей-однокурсников. Я знаю три иностранных языка, сдала шесть Л.И.Р.О.Х.ВО.СТ.ов на «В» и три — на «П», так неужели никто не захочет нанять меня?!

— Но это же скандал, — даже не прошептала, а просипела мама. — Блэки не служат!

— Денег у нас все равно нет, — значит, мне придется служить, — отчеканила я.

Сейчас я иногда размышляю, хватило бы у меня сил осуществить свои тогдашние грандиозные планы. Порой мне кажется, что я не справилась бы, но когда я вспоминаю толстого, неопрятного Басти Лестрейнджа, то чувствую, что сделала бы все, лишь бы избавиться от него.

— Но ты же не сможешь ходить на балы!

— И слава Мерлину! Я там отчаянно скучаю!

— Сигнус, — мама, донельзя растерянная, обернулась к своему мужу за поддержкой, — объясни хоть ты…

— Дрю, — отец слегка улыбнулся, — я считаю, что Нарцисса абсолютно права! Помолчи, — он взмахом руки остановил жену, готовую разразиться гневной речью, — и выслушай! Пока Нарцисса была довольна своей жизнью, я считал, что Басти станет ей неплохим мужем и сумеет защитить от невзгод. Но если Нарцисса поняла, что хочет чего-то иного, брак с Басти окажется для нее камнем на шее! И принудить дочь мы сумеем вряд ли: вспомни Андромеду! Если Нарцисса хочет попробовать начать работать — я возражать не стану. Мой однокурсник Персей Рэттиган служит в Департаменте международных контактов; думаю, он поможет устроить туда Нарциссу…

На лице мамы проступили красные пятна. Помолчав немного, она сказала дрожащим голосом:

— Я не могу спорить с вами обоими, но и не собираюсь позволить дочери разрушить свою жизнь! Предлагаю компромисс! Если ты, Нарцисса, хочешь устроиться на работу — ради Мерлина! Я возражать не стану! Но немедленный брак с Рабастаном тебе не грозит, и я умоляю тебя, Нарцисса, пока не разрывать помолвку! Если через год работы в Министерстве ты не передумаешь расставаться с женихом — поступай как знаешь! Но пока я очень прошу тебя не торопить события!

— А если Басти захочет жениться на мне в течение этого года?

— Если ты не захочешь выходить за него замуж — то откажи! В конце концов, твой нареченный жених и впрямь слишком медлит со свадьбой! Но пока, родная, умоляю, не разрывай помолвку!

Подумав, я согласилась с просьбой мамы. Я не сомневалась, что никогда не захочу выйти замуж за Басти, но другие кавалеры на мою руку и сердце пока не претендовали, так что торопиться было некуда.

Пока папа пытался найти мне работу в Министерстве, я приступила к реализации еще одного своего плана. В ночь после возвращения с бала, вспоминая разговор Люциуса с кредитором, я поняла, что у меня есть шанс немного улучшить финансовое положение нашей семьи. Однако я очень боялась попасть впросак и решила тщательно подготовиться.

Поэтому следующую неделю я посвятила изучению книг нашей и министерской библиотеки, куда папа по моей просьбе оформил мне допуск, и чтению биржевых сводок. Также я дважды посетила нашего адвоката. Надеяться на благополучный исход моей авантюры помогал и тот факт, что Л.И.Р.О.Х.ВО.СТ. по нумерологии был одним из трех выпускных экзаменов, сданных мной на «П».

Ни мама, ни я не сообщили о моем намерении начать службу в Министерстве никому из знакомых. Мама надеялась, что я передумаю; у меня подруг не было, а Руди мои новости вряд ли обрадовали бы.

Вечером двадцать второго июля отец сообщил, что завтра мистер Рэттиган готов показать мне мое рабочее место, а службу я смогу начать еще неделю спустя.

В Министерство я шла с замиранием сердца, надеясь, что служащие столь важного учреждения живут такой же насыщенной жизнью, как и сотрудники Люциуса. Увы, мои мечты оказались очень далеки от истины! Мистер Рэттиган был на удивление похож на сушеного сверчка. Я не очень хорошо знаю зельеварение, но рассуждения моего будущего начальника о необходимости пользоваться котлами строго определенной толщины и в точности донести наши требования до всех иностранных производителей, поставляющих свой товар в Англию, показались мне полным бредом.

Но другой работы пока не было, и даже общение с мистером Рэттиганом казалось мне предпочтительнее брака с Басти, поэтому я решила все же начать службу в Министерстве и одновременно поискать более толковое занятие.

Тем не менее, вернулась в Кэрфри я усталая и грустная. Дверь мне открыла Шелти. Взглянув на домовуху, я испугалась — ее трясло, как в лихорадке, глаза светились, словно у кошки в темноте, а зубы стучали.

— Мисс Нарцисса Блэк, как хорошо, что вы пришли, — пролепетала Шелти. — Там… — она указала в направлении гостиной, — там… такое…

— Да что случилось?! Говори скорей!

Я почувствовала, что у меня подгибаются колени. Моему воображению представились скончавшиеся от гиппогриппа родители, Пожиратели Смерти, пришедшие убить отца за непочтительность к Темному Лорду, и мракоборцы, которые разыскивали наших родичей — Пожирателей Смерти.

Домовуха пролепетала:

— В гостиной мистер Люциус Малфой разговаривает с вашими родителями, мисс Нарцисса Блэк! Идите скорее туда, только сначала наденьте мантию понаряднее!

Я не поняла, зачем нас без приглашения навестил малознакомый человек, встревожилась и, разумеется, не стала переодеваться, а отправилась в гостиную в той же черной рабочей мантии, в которой была в Министерстве.

Увидев меня, Люциус, одетый еще более нелепо, чем всегда, улыбаясь, бросился мне навстречу и быстро заговорил:

— Нарцисса, дорогая, как я рад тебя видеть! Ты очень вовремя! Я только что попросил у родителей твоей руки!

Я на мгновение подумала, что брежу, и резко спросила:

— Что все это значит, мистер Малфой, и почему вы называете меня по имени?

— О, дорогая, — наглец понимающе улыбнулся, — больше нет нужды скрывать наши чувства от всех! Я уже рассказал твоим родителям, как давно и нежно мы любим друг друга, а также о многочисленных доказательствах своих чувств, которые ты мне предоставила!

Мне очень хотелось спросить, что мой самозваный кавалер имеет в виду под представленными мной доказательствами любви к нему. Увы, пришлось промолчать: я понимала, что если Люциус ответит, то мне, видимо, придется, вспомнив манеры тети Вальбурги, выцарапать ему глаза. Но ссориться с этим человеком я категорически не хотела.

— Нарцисса, — подлый обманщик прямо-таки лучился радостью, — похоже, ты еще не веришь, что наше счастье уже близко! Так знай же, что ты уже свободна от своей постылой помолвки! Позавчера я поговорил с Рабастаном Лестрейнджем и его отцом Рэйнальфом и рассказал им о нас! Они согласились, что нельзя мешать истинной любви, и разрешили расторгнуть вашу с Рабастаном помолвку! Я уже показал твоим родителям письмо от твоего бывшего жениха и его отца…

Я взглянула на папу — тот утвердительно кивнул.

Потрясение мое от этой новости было столь сильным, что я, не успев сообразить, что делаю, бросилась наглецу на шею с радостным воплем:

— Люци, дорогой, ты лучший жених в мире!

— Сколько раз я просил не называть меня так, Цисси, — ласково заметил он, тоже обнимая меня. Я в гневе начала царапать шею обманщика, но в этот момент он меня поцеловал. Между прочим, это был первый поцелуй в моей жизни…

Выпустив меня из объятий, мой самозваный жених, сославшись на занятость, почти сразу ушел, а я так и осталась стоять посреди гостиной с ошалелым выражением лица.

— Поздравляю, — сказала мама как-то растерянно. — В некоторых отношениях Люциус — даже лучшая партия, чем Рабастан. Твой новый жених намного богаче и, прямо скажем, красивее прежнего. Конечно, Малфои всегда были торгашами, но, как-никак, их все же признали высокородными…

Настало время обеда, и мы отправились в столовую. Мама продолжала сравнивать достоинства и недостатки моих женихов, а я пыталась понять, что за игру ведет Люциус Малфой. Вряд ли он намерен мне отомстить, ведь ничего плохого я своему самозваному жениху не сделала. Значит, Люциус ведет какую-то игру, в которой решил зачем-то использовать меня. Разумеется, жениться на мне он не собирается, но это неважно. Возможно, если я помогу Малфою сейчас, это упростит наши дальнейшие контакты…

Я собиралась написать своему самозваному жениху, чтобы предложить встретиться на нейтральной территории, но он опередил меня. В самом конце обеда большой филин доставил мне письмо, в котором мистер Люциус Малфой приглашал меня провести завтрашний вечер в «Альгамбре» — самом модном ресторане сезона. Я, разумеется, согласилась, поскольку это предложение полностью соответствовало моим планам.

Игры играми, но, собираясь в «Альгамбру», я долго раздумывала над своим нарядом и в конце концов выбрала сильно декольтированную шелковую светло-зеленую мантию, которая очень мне шла. К ней я надела немногие принадлежавшие нашей семье фамильные драгоценности (увы, самые дорогие и красивые украшения вместе с Блэквудом перешли к мерзкому кузену Сириусу).

Выйдя из кареты у дверей «Альгамбры», я увидела Люциуса, поджидавшего меня у дверей, и с трудом сдержала смех. Малфой, как нарочно, нарядился в украшенную кружевами светло-розовую мантию, которая к тому же совершенно ему не шла. Я понимала, что вместе мы будем очень напоминать невероятно уродливый торт, но отступать было некуда.

Люциус поцеловал мне руку и повел к заказанному столику. Когда мы сели и сделали заказ официанту, в воздух поднялись струи фонтана, надежно укрывшие наш столик от посторонних глаз. Взмывающая со всех сторон ввысь заговоренная вода, разумеется, не задевала нас ни единой каплей.

— А теперь объясните мне, мистер Малфой, — сказала я, убедившись, что нас никто не видит и не слышит, — зачем вам понадобилась эта нелепая игра в помолвку?

— Мисс Блэк, — сладко улыбнулся он, — поверьте, ваши подозрения абсолютно не соответствуют действительности! Да, мои действия были несколько… поспешными и необычными, но мною двигали лишь чувства, которые я испытываю к вам со времени нашей встречи в доме Берков!

Если бы мне было шестнадцать лет, то я, возможно, и поверила бы Люциусу Малфою; впрочем, не исключено, что и тогда меня насторожил бы его приторный тон. Но мне уже исполнилось двадцать два, я кое-что знала о жизни и людях и видела, что сейчас со мной говорит совсем не тот человек, с которым я танцевала у Берков.

— Мистер Малфой, — я старалась не сорваться на крик, — мне больно и неприятно слышать вас! Я ничего плохого вам не сделала, зачем вы обижаете меня?!

— Мисс Блэк, — он все так же лучился самодовольством, — мне горько видеть ваше недоверие! Что я могу сделать, чтобы переубедить вас?

— Сказать правду. Я знаю, вы меня не любите. Денег у нас почти нет, как и связей в Министерстве, — во всяком случае, таких, которые вам необходимы для бизнеса. Объясните, что вам от меня нужно?

— Нарцисса, дорогая…

Этого я уже терпеть не собиралась.

Я встала из-за стола и шагнула прямо в фонтан. Падающая вода, почувствовав мое приближение, разумеется, расступилась. Я оказалась в зале ресторана и направилась к выходу.

— Нарцисса, подожди!

Люциус бросился за мной. Я ускорила шаг, но мой самозваный жених догнал меня, обнял за плечи и развернул к себе. Устраивать скандал в присутствии официантов я не хотела и молча ждала, что Малфой скажет или сделает. К моему изумлению, он опустился на колени и заговорил нараспев:

— Нарцисса, дорогая, прости мою грубость! Я не хотел тебя обидеть! Возможно, это, — Люциус достал из кармана мантии маленькую коробочку и открыл ее, — послужит хотя бы небольшим утешением…

В коробке находилось кольцо с самым большим и вульгарным бриллиантом, который я когда-либо видела. Мой самозваный жених надел мне кольцо на палец и сладко улыбнулся.

Вдруг с разных сторон послышалось щелканье; меня ослепили вспышки яркого света, разогнавшие полутьму ресторана. Оглянувшись, я увидела человек десять фотографов, остервенело щелкавших своими камерами.

Малфой улыбнулся особенно сладко, но при этом немного злорадно. Я вдруг все поняла — и задохнулась от гнева, стыда и отвращения.

Несколько раз — и когда мы жили в Блэквуде, и после переезда в Кэрфри — к нам обращались журналисты бульварных изданий с просьбой разрешить сфотографировать интерьеры наших домов и опубликовать снимки в своих газетах и журналах. За это предлагали довольно приличные деньги (а еще большие суммы обещали заплатить нам за разрешение пропустить фотографов на балы и приемы), но родители, разумеется, отказывались: Блэки собой не торгуют!

А Малфои, стало быть, торгуют не только собой, но и своими знакомыми… Ведь не случайно же «Волшебное зеркало» печатало фотографии Люциуса со всеми его невестами, лучившимися от счастья и гордости! Бедные девочки наверняка не подозревали, что их жених вовсе не собирался вступать с ними в брак, а разыгрывал перед журналистами спектакль ради денег. Разумеется, помолвка торгаша Малфоя с высокородной мисс Блэк, семья которой всегда помнила о фамильной чести, — это гораздо большая сенсация, чем тысяча первое предложение руки и сердца, сделанное презренным обманщиком дочери нувориша или забывшей о достоинстве девице невысокородной фамилии. А бОльшая сенсация и стоит намного дороже…

Мне стало до ужаса тошно и противно; я впервые захотела ударить человека, вцепиться ему в волосы, выцарапать глаза… И я очень хорошо помню, что меня тогда остановило: я подумала о десятках людей, которые работали без выходных и праздников, помогая создать совершенно новый завод тому, кто сейчас стоял передо мной.

Малфой, кажется, что-то заподозрил, потому что быстро поднялся на ноги и впился своими губами в мои, не давая мне сказать ни слова. Это был второй поцелуй в моей жизни.

Закончив целовать меня, Люциус обнял меня за плечи и повел обратно к нашему столику. Поддерживая игру, я сладко улыбалась, но, когда мы устроились за столом, на котором официанты уже успели расставить заказанную нами еду, и фонтан снова скрыл нас от посторонних глаз, я перестала строить из себя идиотку и сказала, чувствуя отчаянную усталость:

— Ох, какая же вы сволочь, мистер Малфой! Какая же вы сволочь!

— Что вы хотите этим сказать, мисс Блэк?

Он уже успел взять нож и вилку и начать трапезу, но, когда я заговорила, отвлекся от своей тарелки и внимательно взглянул на меня. Я чуть не вскрикнула от неожиданности: сейчас на меня смотрел именно тот человек, с которым я танцевала у Берков.

— Неужели вам не понравилось мое признание в любви? — спросил он, слегка улыбаясь. — Ведь все было так романтично!

— Перестаньте придуриваться! — рявкнула я в лучших традициях тети Вальбурги. — Неужели вы думаете, я не понимаю, что весь этот спектакль вы устроили для фотографов?! Надеюсь, они заплатили вам достаточно много за прилюдное оскорбление высокородной барышни Блэк?!

Некоторое время Люциус внимательно наблюдал за мной, обдумывая свои дальнейшие действия, а потом хмыкнул:

— Я получил от них меньше, чем мне хотелось бы, но довольно приличную сумму! Поверьте, мисс Блэк, я вовсе не намеревался вас оскорблять! Я устроил эту аферу, потому что мой завод отчаянно нуждается в деньгах!

— Да неужели?! — хмыкнула я. — А предыдущие помолвки вы устраивали, чтобы осчастливить своих невест?!

— Вообще-то, до некоторой степени вы правы, — самодовольно улыбнулся он. — Все мои бывшие невесты очень быстро вышли замуж после нашего разрыва, так что, возможно, вам тоже повезет. Все мужчины знают, что только самые замечательные девушки удостаиваются внимания Люциуса Малфоя!

Мне до чрезвычайности захотелось обрушить на голову моего собеседника стоящую на столе вазу с цветами. Но я сдержалась, порезала выглядевший очень аппетитно холодный язык, представляя на его месте голову мерзкого наглеца, отправила в рот кусочек и, ласково улыбаясь, процитировала одну из любимых фраз Руди Лестрейнджа:

— У вас неадекватное восприятие собственной личности, мистер Малфой! Кроме того, постоянное созерцание ваших нарядов вызывает тошноту у любого человека с хорошим вкусом!

У Люциуса вдруг стали такие бешеные глаза, что я поняла: никто и никогда прежде не говорил ему ничего подобного. На мгновение мне показалось, что этот мерзкий лжец сейчас схватит стоявшую на столе вазу с цветами и обрушит ее мне на голову, но он сдержался и вдруг от души рассмеялся, а потом сказал, утирая слезы:

— Знаете, мисс Блэк, я очень не советую вам говорить мужчинам подобные вещи, иначе вы навеки останетесь старой девой!

— Уж лучше голодать, чем что попало есть, — процитировала я Омара Хайяма — талантливого простеца, книги которого имелись в библиотеке как Блэквуда, так и Кэрфри, — а затем отправила в рот новый кусочек холодного языка и вежливо сказала: — Впрочем, напоминаю вам, что жених у меня уже есть — Рабастан Лестрейндж. Интересно, как вы уговорили его разорвать помолвку со мной? Вы обманули Басти? А, может быть, вы вообще подделали письмо, которое показали моим родителям?

— Нет, что вы, мисс Блэк, — ответил Малфой вкрадчиво, но ехидно, — мне не нужны проблемы с кланом Лестрейнджей. Поэтому я никого не обманывал, а просто предложил старине Басти десять процентов от денег, которые журналюги заплатили мне за фотографии нашей с вами помолвки, а уж с отцом он договаривался сам. Ваш жених, мисс Блэк, любит жить на широкую ногу, но старик Рэй с возрастом стал скуповат…

На мгновение мне показалось, что я брежу, но, внимательно посмотрев на Люциуса, я поняла, что он говорит правду. У меня перехватило дыхание.

— Спасибо за разъяснения, мистер Малфой, — произнесла я с трудом. — Пожалуй, вы правы: жениха у меня больше нет. Я не намерена связывать судьбу с человеком, который торгует своей невестой!

— Я рад, что оказал Басти эту услугу, — ухмыльнулся Люциус. — Никому не пожелаю такой… наглой и неприятной жены, как вы!

Вспоминая наш разговор, я не перестаю удивляться сама себе. Обычно в присутствии незнакомых людей я чувствую себя не очень уверенно, и любая насмешка, даже самая невинная, способна заставить меня смутиться. Но в тот вечер в «Альгамбре» мой отвратительный собеседник возмущал меня до такой степени, что мне и в голову не приходило обижаться на оскорбления этого расфуфыренного чучела.

— Вы тоже, знаете ли, не подарок, мистер Малфой, — вкрадчиво заметила я. — Ни одна уважающая себя девушка не захочет выходить замуж за столь самодовольного и напыщенного павлина, как вы!

— Осторожнее, мисс! — он снова ухмыльнулся. — Павлин изображен на нашем фамильном гербе, и мы стараемся соответствовать символу рода Малфоев!

Я хотела сказать собеседнику, что было бы лучше, если бы он соответствовал образцам хорошего вкуса, но осеклась на полуслове, вспомнив одну свою идею. Продолжение взаимных оскорблений не входило в мои планы. Да, Люциус — изрядная сволочь, но если уж он так нагло использовал меня, я это просто так не оставлю и постараюсь хоть немного попользоваться им.

— Мистер Малфой, оставим лирику в стороне, — заявила я. — Тот факт, что мы не привлекаем друг друга в качестве супругов, вовсе не означает, что мы не можем сотрудничать вообще. Я знаю, что вам отчаянно нужны деньги. У меня есть небольшое состояние, доставшееся мне от бабушки и дедушки по материнской линии. Я советовалась с нашим адвокатом, и он сказал, что этими деньгами я вольна распоряжаться по своему усмотрению. Я хочу вложить их в ваш завод. Я предпочитаю приобрести акции вашего завода, а не предоставить вам заем. На блокирующий пакет акций, не говоря уже о контрольном, у меня денег не хватит, но и обычные акции, судя по вашим словам и биржевым сводкам, могут принести неплохую прибыль!

Люциус, только что положивший в рот внушительный кусок ростбифа, вдруг закашлялся, а когда снова смог говорить, то спросил немного пренебрежительно:

— Что вы знаете об акциях, мисс Блэк?

— Кое-что, — гордо ответила я и, моля Бога о том, чтобы он помог мне не попасть впросак, начала рассказывать Люциусу сведения, которые после нашей встречи у Берков сумела найти в учебниках по экономике.

Мы обсуждали денежные вопросы на протяжении всего ужина и к его окончанию достигли согласия. Я понимала, что наша будущая сделка больше выгодна Малфою, чем мне, — все же в финансах он разбирался намного лучше, — но не очень из-за этого переживала. В отличие от моего собеседника, я мечтала не о захвате рынка, а о стабильном, пусть и небольшом, доходе. Я отдавала себе отчет в том, что сильно рискую; в конце концов, мой отец потерял большую часть капитала, вложив его в акции фирмы по прокладке волшебных железных дорог. Но, с другой стороны, на крохотные проценты, приносимые наследством дедушки и бабушки Розье, все равно невозможно было жить…

И мне почему-то казалось, что такой наглый, жадный и самоуверенный тип, как Люциус, не разорится и не сбежит с деньгами акционеров, а будет отчаянно сражаться за свой любимый завод и в конце концов сделает его прибыльным.

Когда все заказанное было съедено и выпито, мой собеседник сказал:

— Мисс Блэк, когда мы пойдем к выходу, пожалуйста, улыбайтесь поласковее!

— Придется! — хмыкнула я. — Ведь если часть вашего завода, пусть и небольшая, будет принадлежать мне, то я кровно заинтересована в получении денег на его развитие!

Мы вышли в зал, держась за руки. Когда мы прошли примерно половину пути до выхода, мерзкий нахал развернул меня к себе и поцеловал снова. Это был третий поцелуй в моей жизни. Фотографы вновь защелкали своими камерами.

Вырываться я не могла, но, когда мы продолжили наш путь, прошептала на ухо Малфою:

— Если вы еще раз поцелуете меня без разрешения, я выцарапаю вам глаза!

— Как же я сочувствую вашему будущему мужу! — прошептал он в ответ.

Оба мы при этом сладко улыбались.

Когда мы, по-прежнему держась за руки, подошли к моей карете, Люциус вдруг обнял меня сзади и прошептал на ухо:

— А, может быть, продолжим столь интересно начатый вечер, мисс Блэк? У меня есть очень симпатичный коттедж неподалеку от Скарборо. Там красиво, и в окна слышен шум моря…

Мерзкий обманщик начал целовать меня в шею, и у меня дух захватило от подобной наглости:

— А где вы там прячете фотографов? Под кроватью?!

— Мисс Блэк, — его губы продолжали скользить по моей шее, — вы хоть где-нибудь видели мои фотографии, сделанные в спальне?

— Ради своего завода вы и не на такое пойдете.

— А если я дам вам Нерушимую Клятву, что никаких фотографов не будет? Свидетелем станет ваш домовик… Более того, если там появится хоть один газетчик, я немедленно наложу на него Обливиэйт! Соглашайтесь, мисс Блэк!

Его губы касались моей шеи, а руки гладили мою обнаженную спину и плечи. Это немного напоминало мне действия Басти в день моего приезда из Хогвартса, но сейчас все было иначе, совсем иначе! Я почувствовала, что сейчас скажу: «Да»…

— Нет, мистер Малфой, — я высвободилась из обнимавших меня рук. — Увы, с личной точки зрения вы интересуете меня меньше, чем с финансовой…

Я ждала, что Люциус будет настаивать, но он лишь слегка поклонился и сказал:

— Что ж, мисс Блэк, тогда увидимся послезавтра у вашего нотариуса! Завтра я подготовлю все необходимые документы! До свидания!

— До свидания, мистер Малфой!

Я захлопнула дверцы кареты, и кучер-домовик дал гиппогрифам знак трогаться.

Дома меня поджидала мама, донельзя взволнованная:

— Нарцисса, это правда?! Люциус подарил тебе кольцо?!

— Нет, это неправда, — ответила я, чувствуя себя очень усталой и поражаясь тому, как быстро мама узнавала все новости. — Мы с Люциусом на пари решили разыграть влюбленных, а на самом деле между нами нет никаких чувств!

— Но… как же так?! — мама побледнела и схватилась за сердце. — Что скажет Басти?!

— Он все знает и не возражает. Да и вообще Басти мне уже не жених… Извини, мама, я спать хочу…

День, наступивший после разговора с Люциусом в «Альгамбре», оказался очень хлопотным для всех, кто был причастен к подготовке нашей сделки. Малфой вместе со своим юристом в фабричном офисе работал над текстом соглашения о продаже части акций. Наш семейный адвокат мэтр Бернс занимался тем же самым в своей конторе.

А для меня этот день начался со сражения с родителями. Они долго и упорно пытались уговорить меня отказаться от покупки сомнительных акций новой фабрики, а я так же упрямо возражала и пыталась убедить отца и маму в своей правоте. Боюсь, мне это так и не удалось, но мнение родителей ничего не меняло. Деньги бабушки и дедушки Розье принадлежали только мне, я была совершеннолетней и имела полное право ими распоряжаться.

Незадолго до обеда я решила навестить мэтра Бернса — и вернулась домой только после полуночи. Сначала он зачитал мне свой вариант соглашения о покупке акций и ответил на мои вопросы. Затем Люциус и его юрист прислали нам свою версию текста документов, и мы с мэтром Бернсом до хрипоты обсуждали, почему Малфой использовал иные формулировки, чем мы, и соответствует ли предложенный им вариант моим интересам. Потом мы отправили наши замечания и возражения Люциусу, через час пришел его ответ… Спать я отправилась только по настоятельному требованию мэтра Бернса. Он заявил, что будущая совладелица фабрики должна во время совершения сделки выглядеть благополучной и полной сил, и возразить мне было нечего. А сам адвокат, по-моему, работал с текстом соглашения еще очень долго…

Подписание документов о продаже акций должно было состояться в офисе мэтра Бернса. Как мы и договорились накануне, я пришла в контору за час до назначенного времени, чтобы еще раз обсудить наши действия во время разговора с Люциусом и его юристом. Повторяя мне свои напутствия, мэтр Бернс выглядел спокойным и решительным, но мне казалось, что он все же волнуется. А я боялась так, что колени подгибались от страха. Я не питала иллюзий относительно Люциуса Малфоя и была уверена, что ради своей фабрики он готов на все и непременно обманет меня, если я предоставлю для этого хоть малейшую возможность. Я не сомневалась в честности мэтра Бернса: он служил нашей семье много лет и зарекомендовал себя безукоризненно порядочным человеком и настоящим профессионалом. Вот только опыта в покупке и продаже акций нашему адвокату явно не хватало. А мне было известно об этом еще меньше, чем мэтру Бернсу: теоретические знания никогда не заменят практического опыта. Зато Люциус знал об акциях гораздо больше, чем наш адвокат и я, вместе взятые, и не погнушался бы воспользоваться своими знаниями для спасения фабрики.

Но и отказаться от сделки я не могла и не желала. Люди, сумевшие придумать то, что раньше никому не приходило в голову, вызывали у меня восхищение, и я очень хотела им помочь. Кроме того, эта сделка могла стать очень выгодной: владельцы предприятий только в самых крайних случаях соглашаются продать такое большое количество акций, которое Люциус уступал мне. И если наше соглашение окажется честным, а фабрика заработает и начнет приносить доход, то ее акции будут очень прибыльными. Но и риск велик: Люциус мог ошибиться в своих расчетах и разориться или попытаться обмануть меня…

Мои тревожные размышления были прерваны самым прозаическим образом: за пять минут до назначенного времени встречи во входную дверь конторы позвонили. Я, к собственному изумлению, немедленно начала лучезарно улыбаться — сказалась мамина школа.

Вскоре секретарь мэтра Бернса ввел в комнату худого как палка человека с унылым лицом. Оглянувшись, он грустно произнес:

— Прошу извинить моего клиента, он прибудет буквально через пару минут — задержался в цеху.

Но время шло, а Малфой не появлялся. Лишь десять минут спустя после назначенного времени встречи в камине замерцало зеленое пламя, и из него в комнату шагнул Люциус, одетый в строгую черную мантию. Длинные волосы были связаны в хвост — такую прическу я у него раньше никогда не видела. Оглядев нас, Малфой пробормотал:

— Прошу меня извинить, там у ребят возникли кое-какие идеи. Есть шанс запустить фабрику на пару дней раньше, нужно было проверить…

Люциус вздрогнул, потер виски и выпрямился. На его лице появилось строгое и отстраненное выражение. После недолгой паузы Малфой произнес официальным тоном, четко выговаривая слова:

— Мисс Блэк, мэтр Бернс, мэтр Тупинс, доброе утро! Прошу простить мое опоздание; мне, право же, очень неудобно вас подводить… Итак, давайте приступим к делу. Мэтр Тупинс, бумаги у вас? Я на всякий случай прихватил дополнительный комплект всех документов…

Юристы обменялись пергаментными свитками, и мы начали их изучать. Я с головой погрузилась в чтение бумаг, от правильности составления которых зависело мое благосостояние, но почему-то время от времени взглядывала на Люциуса, внимательно изучавшего документы, сидя в кресле напротив меня. Он закусил губу, на его лбу появилась тонкая морщинка. Сначала я не понимала, что кажется мне странным в облике кумира половины барышень на выданье, а потом догадалась — и поразилась своей прежней глупости. Сидящий напротив меня человек устал — смертельно, нечеловечески устал, и причиной его усталости была не только тревога за фабрику, но и физическое утомление. Сосредоточившись, я вспомнила, что и на встрече в «Альгамбре» глаза моего самозваного жениха выглядели покрасневшими и были окружены сетью морщинок, но тогда я не придала этому значения. Все-таки одежда и манера поведения сильно влияют на наше впечатление о человеке! Я задумалась, уж не потому ли Малфой так кошмарно одевается и нагло себя ведет, что хочет скрыть от людей свое истинное настроение... Но я быстро опомнилась, выбросила из головы несвоевременные мысли и продолжила изучать бумаги. Лишь намного позже я узнала, что Люциус действительно не умел правильно одеваться и не понимал, почему те или иные вещи нельзя носить вместе…

А в тот сумасшедший день дела шли своим чередом. Когда изучение документов было закончено, Малфой задал мэтру Бернсу и мне несколько вопросов о них. Несмотря на усталость, голос моего самозваного жениха звучал твердо и решительно, а глаза смотрели уверенно. К счастью, к вопросам, которые задал Люциус, мы с мэтром Бернсом были готовы.

Затем мы задали несколько вопросов нашим гостям, и на все из них ответил Малфой — мэтр Тупинс лишь согласно кивал головой.

Наконец все неточности разъяснились, и на всех документах были поставлены необходимые подписи. Я написала в банк «Гринготтс» письмо с просьбой перевести деньги с моего счета на счет Люциуса.

Извещения из банка мы получили скорее, чем можно было ожидать. В письме, адресованном мне, гоблины сообщили, что мое требование выполнено. В послании, отправленном Малфою, банкиры извещали, что полученные им деньги уже переведены на заранее названный счет. Это означало, что долг таинственному и безжалостному кредитору уплачен в срок, и банкротство больше не угрожает новой фабрике.

Люциус поднялся с кресла и торжественно вручил мне небольшую стопку акций, напечатанных на розовой бумаге с зеленой каймой, — теперь они стали моей собственностью. Я по-прежнему не могла влиять на действия главного акционера фабрики, но он любая из принадлежавших мне ценных бумаг стоила намного дороже и обеспечивала прибыль в десятки и сотни раз большую, чем принесут своим владельцам акции, которые поступят в продажу, когда дешевые радиоприемники заполнят прилавки наших магазинов. Или никакой прибыли не будет, а все замыслы моего самозваного жениха так и останутся бесплодными мечтами?

Я запретила себе думать об этом и взглянула на него. Малфой вновь уселся в кресло, откинулся на его спинку и прикрыл глаза.

В комнате на несколько минут воцарилось молчание. Затем мэтр Бернс негромко спросил:

— Мистер Малфой, с вами все в порядке?

Люциус вздрогнул, открыл глаза, мгновенно сосредоточился, поднялся на ноги и быстро сказал:

— Да, со мной все хорошо. Я сейчас вернусь к себе; мэтр Тупинс, вы пойдете со мной. Вечером придет письмо от человека, который хочет покупать наши приемники оптом. Нужно будет сразу ответить, а пока мы должны уточнить текст договоров о поставке, и в офисе это сделать проще…

Уразумев, что под словами «к себе» мой самозваный жених подразумевает офис, я не выдержала и быстро спросила:

— Мистер Малфой, когда вы в последний раз спали?

Услышав мой вопрос, — согласна, весьма бестактный, — он вздрогнул и резко сказал:

— Не уверен, что вас это касается, мисс Блэк.

Но я уже рассердилась всерьез и продолжила расспросы:

— Скажите, пожалуйста, мистер Малфой, — по-моему, как акционер вашей фабрики я имею право это знать — вы доверяете своим работникам? По-вашему, они достаточно компетентны?

Усталое лицо Люциуса словно осветилось изнутри. Он надменно сказал:

— Мисс Блэк, если бы я сомневался в компетентности этих людей, то не нанял бы их. Я доверяю им всецело.

— Так неужели они не смогут поработать несколько часов самостоятельно, без вашего неусыпного наблюдения? — ласково осведомилась я.

Малфой вдруг побагровел. Мне показалось, что сейчас он ударит меня каким-нибудь особенно мерзким заклинанием, и я бы поняла такое поведение. Но вместо этого мой самозваный жених махнул рукой, покачал головой и быстро вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

— Спасибо вам, мисс Блэк, — негромко сказал мэтр Тупинс. — Мистер Малфой последние несколько месяцев спит урывками и большую часть времени проводит на фабрике — то обсуждает технологию с инженерами и рабочими, то уговаривает кредиторов, то принимает будущих покупателей. Я уже отчаялся уговорить его выспаться и очень рад, что вам это удалось. Что ж, должен заметить, мистер Малфой правильно выбрал спутницу жизни…

Тут до меня наконец дошло, насколько бестактным было мое поведение. Я обратилась к Богу, моля его о том, чтобы не слишком сильно покраснеть, и с трудом сказала:

— Боюсь, в разговоре со своим… женихом я показала себя… не с лучшей стороны…

— Такое бывает между любящими друг друга людьми, мисс Блэк, — успокаивающе сказал мэтр Тупинс, — и вам не о чем тревожиться. А теперь я должен откланяться: мне действительно необходимо вернуться на фабрику, чтобы просмотреть тексты договоров о поставке…

Когда за юристом Люциуса закрылась дверь, мэтр Бернс спросил:

— Мисс Блэк, скажите, когда вы с вашим женихом собираетесь составлять брачный контракт? Это ведь тоже очень непростое дело…

Я чуть не ляпнула: «Какой контракт?» — но вовремя сообразила, что все считают нашу фиктивную помолвку настоящей, и ответила, что подготовкой к свадьбе мы займемся, когда дела моего жениха немного устроятся. Юрист понимающе кивнул, а мне почему-то стало очень грустно.

Простившись с мэтром Бернсом, я вернулась домой. Нужно было убрать розово-зеленые акции в фамильный Особо Надежный Сейф, но я отчего-то медлила и гладила безвкусно-пестрые листы пергамента, словно кошку.

На душе у меня было тоскливо. Я очень сердилась на Люциуса за его мерзкую выходку с помолвкой, но, увы, не успела высказать ему хоть десятую часть своего возмущения. И самым печальным оказалось знать, что подобная возможность мне представится еще очень нескоро. Теперь необходимость притворяться женихом и невестой отпала, и в следующий раз мы с Люциусом увидимся, лишь когда настанет время выплаты дивидендов по акциям. Да и придет ли оно вообще, это время? Ведь завод Малфоя может и разориться…

Но сидеть и горевать о несбывшихся возможностях было глупо, да и важные бумаги необходимо хранить в надежном месте. Я убрала акции в сейф и закрыла его заклятиям, известным лишь мне.

Окружающий мир на глазах выцветал, теряя краски, и становился таким же тусклым, как обычно.

На следующий день я получила приглашение на свадьбу Руди и Белл, назначенную на первое сентября. Я не знала, радоваться ли мне за сестру и ее жениха, поскольку не имела ни малейшего представления, какие чувства они сейчас испытывают друг к другу.

А на следующий день, сразу после завтрака, к нам пришел Люциус, одетый так же нелепо, как и всегда. Он мило улыбнулся и сказал:

— Нарцисса, дорогая, неужели ты забыла о нашем уговоре?! Ведь мы же сегодня собирались навестить моих родителей! Я много рассказывал им о тебе, и они просто мечтают с тобой познакомиться!

Мне отчаянно захотелось ударить мерзкого наглеца, но я улыбнулась и последовала за ним к выходу. Когда мы покинули дом, я ласково сказала:

— Люциус, дорогой, перед встречей с твоими родителями я немного волнуюсь! Давай немного прогуляемся по здешним живописным окрестностям, ты не возражаешь?

Он кивнул, и мы зашагали по узкой тропинке мимо торфяных болот, от которых доносилось громкое кваканье лягушек. По обеим сторонам тропинки кривлялась, строила рожи и улюлюкала разнообразная нечисть — исконные обитатели здешних мест. Тропинка на всем своем протяжении была заговорена, так что мерзкие существа не могли вступить на нее; однако постоянное присутствие мерзких злобных уродцев, разумеется, не радовало. Люциус поначалу пытался запустить в нечисть Силенцио и Ступефаем, но безуспешно: болотные обитатели легко уворачивались от ударов.

— Мистер Малфой, пожалуйста, не тратьте силы на нечисть! Это бесполезно, — резко сказала я, когда мы отошли на некоторое расстояние от дома. — Лучше объясните мне, зачем вам понадобилось опять обманывать моих родителей? Вы заключили еще одну сделку с фотографами?

— Нет, мисс Блэк, — он поклонился, — просто я решил познакомить родителей со своей невестой. Ваша сестра скоро выйдет замуж, и я считаю, что нам не следует надолго откладывать свадьбу! Пятнадцатое сентября в качестве даты нашего бракосочетания вас устроит?

Я вдруг с изумлением поняла, что, несмотря на переполнявшие меня гнев и возмущение, чувствую себя абсолютно счастливой. Я ни секунды не верила в искренность моего самозваного жениха, но с огромным удовольствием высказывала ему все, что о нем думаю. Мне казалось, я готова препираться с Люциусом вечно, и даже ненавистные болота и обитавшая там нечисть сейчас казались мне симпатичными. Но демонстрировать свои чувства, разумеется, было нельзя, поэтому я отчеканила в лучших традициях тети Вальбурги:

— Мистер Малфой, немедленно прекратите этот балаган!

Впрочем, на мерзкого наглеца моя резкость не произвела ни малейшего впечатления. Он все так же мягко ответил:

— О нашей свадьбе и вашем знакомстве с моими родителями я говорю абсолютно серьезно, мисс Блэк!

Я внезапно осознала, что очень хорошо понимаю тетю Вальбургу, которая обожала ссориться с мужем и, по слухам, в минуты особой ярости бросалась в него тяжелыми предметами. Сила моего гнева даже немного напугала меня: все-таки миссис Вальбурга Блэк не была тем человеком, на которого я стремилась стать похожей. Я постаралась выбросить из головы мысли о членовредительстве, попыталась сообразить, зачем Малфою понадобился дурацкий спектакль, вдруг все поняла и скривилась от отвращения:

— А, так вот в чем дело! Вам настолько нужны акции вашего завода, что ради них вы готовы на мне жениться?! Хорошо, я согласна их продать и передать вам мои деньги как заем! О процентах я должна еще немного подумать…

— Нет, мисс Блэк, такая сделка меня не устраивает! — мерзкий нахал слегка улыбнулся. — Более того, в брачном контракте я специально оговорю, что принадлежащие вам акции так и останутся в вашей собственности…

— Тогда почему же вы собираетесь на мне жениться, мистер Малфой? — я окончательно растерялась.

— Я собираюсь жениться на вас, мисс Блэк, так как мне неприятна мысль, что еще хоть один человек может предъявить на вас права, — ответил он очень серьезно и даже немного грустно.

И вот тут мне стало совсем тошно. Прежде я как-то недооценивала размеры малфоевского тщеславия, а теперь поняла, что этого павлина смертельно оскорбило мое равнодушие, и он готов на все, лишь бы вызвать у меня те же самые эмоции, которые испытывали влюбленные в него клуши. Он познакомит меня с родителями, станет говорить комплименты и сопровождать на все балы и приемы, а когда добьется своего, то бросит без всякой жалости.

Самым скверным было то, что я понимала, что долго так не выдержу. У Блэков и Розье тщеславие тоже есть, и если мне сейчас приятно допустить — хотя бы на секунду, — что я сумела покорить кумира половины наших барышень, то дальше мое самомнение будет расти как на дрожжах. И когда Малфой меня бросит, я этого не переживу. То есть, конечно, переживу, но мне будет очень тяжело. Очень… Значит, нужно пресечь болезнь, то есть тщеславие, в зародыше.

— Мистер Малфой, — я остановилась и взглянула ему в глаза, — вам так важно, чтобы я испытывала к вам… — я помолчала, подбирая самые подходящие слова — нежные чувства?

— Да, мисс Блэк, — он серьезно кивнул, — это сейчас важно для меня не меньше, чем судьба моего завода.

Такая наглая ложь заставила меня задохнуться от гнева. Многих девушек, наверное, обидело бы сравнение с заводом, но я понимала, что мой собеседник сделал мне самый большой комплимент, который только мог, и от этого чувствовала себя еще хуже. Но я поборола приступ отчаяния, приказала себе улыбнуться и сказала, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Можете полностью переключить внимание на завод, мистер Малфой! В отношении меня вы своей цели добились! — я быстро продолжила, не давая ему сказать ни слова: — Это совсем не так, как рассказывают! Это похоже на веревку! Один ее конец врос в мое сердце, а другой привязан к вам! Я все время думаю о вас, мне плохо, когда мы расстаемся, а когда я вас вижу, то… Мистер Малфой, пожалуйста, оставьте меня в покое! Поверьте, мне очень нелегко и без ваших фальшивых знаков внимания! Пожалуйста, не мучайте меня!

Он некоторое время внимательно смотрел на меня, а потом негромко сказал:

— Знаете, мисс Блэк, мне часто признавались в любви…

— Да неужели?! — съязвила я.

— … но никто не делал этого так необычно, как вы. Скажите, мисс Блэк, вам не приходило в голову, что у веревки, один конец которой врос в ваше сердце, есть и другой конец, и он врос в мое сердце?

— Но этого не может быть! — возмутилась я.

— Почему? — удивился он. — Вы не верите, что можете вызвать любовь мужчины?

— Я абсолютно убеждена, что могу вызвать любовь мужчины, но сомневаюсь, что именно вы способны оценить меня по достоинству, мистер Малфой!

Он улыбнулся, и такая это была ироничная, умная улыбка, что у меня сжалось сердце:

— Да, мисс, вы уже высказывали весьма нелестное мнение о моих умственных способностях! Но, поверьте, веревка, которая отравляет вам жизнь, мучает меня не меньше! И, раз уж нам так плохо друг без друга, то, может быть, лучше держаться вместе?

— А почему я должна вам верить, мистер Малфой? — спросила я.

Вместо ответа он обнял меня и поцеловал, а потом снова, и снова, и снова… Я понимала, что этот павлин ради удовлетворения своего тщеславия способен целовать кого угодно, но его поцелуи меня почему-то убедили.

— Вот уж не думал, что так глупо влипну, — пробормотал Люциус, целуя меня в шею, — да еще в тот момент, когда у меня проблемы с заводом! Ты постоянно мешаешь мне работать…

— Поверь, я абсолютно к этому не стремилась и от души тебе сочувствую, — я погладила его волосы. — Но, по-моему, ты слишком легкомысленно относишься к браку. Вдруг веревка разорвется, когда мы поженимся?

— Тогда мы разведемся, только и всего, — сейчас Люциус целовал меня в глаза.

— Но это вызовет ужасный скандал в свете!

— Тебя так волнует, что о тебе подумают люди? — удивился он, вознамерившись снова поцеловать меня в губы.

— Меня это вообще не волнует, — ответила я, удивляясь тому, насколько просто решается тревожившая меня проблема.

— Вот и заме… — последнее слово Люциус не договорил, потому что начал целовать меня в губы.

В тот день мы не поехали к его родителям, а под неумолчное лягушачье кваканье и улюлюканье нечисти ходили по тропинке вдоль мерзких торфяных болот и говорили, говорили, говорили… и целовались, разумеется. Вернулись в Кэрфри мы только к ужину.

Родители очень удивились, увидев нас. За едой мой новый жених вел себя безукоризненно и почти не выводил меня из равновесия; я тоже старалась держать себя в руках.

После ужина я вышла проводить Люциуса к карете, на которой он приехал. Когда мы отошли довольно далеко от дома, мой новый жених обнял меня и зашептал на ухо:

— Кстати, я забыл поблагодарить тебя за бал у Берков. Я тогда действительно был не в себе. Не знаю, что бы я тогда сделал, если бы не ты, — может быть, отправился бы маглов грабить в подворотнях! Спасибо, что удержала меня от глупостей!

— Ты славно отблагодарил меня за мою доброту, — ехидно ответила я, борясь с желанием назвать этого наглеца каким-нибудь ласковым прозвищем, столь любимым клушами. — Нашу фальшивую помолвку я никогда не забуду!

— Я уже тогда почувствовал, что влип, — пробормотал он смущенно, — и хотел убедить себя, что ошибся. Но я ведь все исправил, правда?

— Это мы еще посмотрим, — заявила я самым сладким тоном.

Люциус вдруг выпустил меня из объятий, хлопнул себя по лбу, достал из кармана какую-то коробочку и протянул ее мне:

— Вот, это твое обручальное кольцо, а то, которое я тебе подарил в «Альгамбре», выброси!

— Почему?! — поразилась я.

— Там бриллиант ненастоящий, — хмыкнул он, — не буду же я каждой идиотке дарить подлинные драгоценности!

— Знаешь, когда мне кажется, что я уже узнала о тебе все самое плохое, выясняется, что наихудшее ты оставил на десерт! — возмутилась я. — Оказывается, ты не просто самодовольный павлин, но еще и скряга!

Люциус от души расхохотался:

— Когда я отверг очередную невесту, предложенную моими родителями, отец в сердцах сказал, что только огнедышащий дракон сумеет заставить меня жениться! А я, наивный, подумал, что он шутит! Как же я ошибался! Между прочим, будущая миссис Малфой должна радоваться, что ее нареченный жених не любит тратить деньги на всяких идиоток!

— До этого момента я сомневалась, стоит ли мне выходить за тебя замуж, — я опять задохнулась от возмущения, — но теперь понимаю, что, вступив с тобой в брак, окажу обществу огромную услугу! Я просто обязана избавить от твоих фальшивых знаков внимания девушек, которых ты решишь сделать своими фальшивыми невестами!

Вместо того чтобы возразить, Люциус вдруг обнял меня и зашептал мне на ухо:

— Завтра я буду занят на работе и к моим родителям мы отправимся послезавтра. Спокойной ночи, родная!

— Спокойной ночи, милый, — ответила я, удивляясь сама себе.

Затем мерзкий обманщик снова поцеловал меня в губы и быстро отправился к своей карете. Через минуту гиппогрифы взмыли в воздух.

Возвращаясь домой, я представила, какое лицо будет у Марджори Хиггс, — точнее, теперь уже Паркинсон, — когда она узнает о нашей с Люциусом свадьбе, и мне стало совсем хорошо. Если бы я могла предположить, что Паркинсонов нам придется регулярно принимать в Малфой-мэноре, я бы так не радовалась; впрочем, на все заигрывания Мардж Люциус не обращал ни малейшего внимания…

Новое кольцо я рассмотрела, только вернувшись домой. Бриллиант там был абсолютно настоящий и намного больше полученного прежде фальшивого, и это несколько подготовило меня к той разнузданной роскоши, которую я увидела в Малфой-мэноре.

К моему бесконечному изумлению, любовь Люциуса и чувства покоя и защищенности, которые я испытывала рядом с ним, оказались такими же настоящими, как бриллианты в наших обручальных кольцах.

Впервые я почувствовала это на свадьбе Белл и Руди, куда Люциус сопровождал меня в качестве моего нареченного жениха. Тогда я впервые по-настоящему испугалась, увидев столько стертых людей вместе, и самыми безликими из них были молодожены. А Люциус выглядел таким же ярким и живым, как всегда, и его присутствие и молчаливая, но очень надежная поддержка помогли мне держаться подобающим образом.

А вот сотрудники Люциуса, с которыми он познакомил меня по моей просьбе, произвели на меня гораздо более приятное впечатление. В этих людях не было ничего стертого, они казались очень увлеченными своей работой, хотя их сложных технических объяснений я так и не поняла. Нескольких инженеров, происходивших из высокородных семей, я даже пригласила на небольшой прием в Кэрфри, но они отказались, сославшись на занятость.

— Они так выматываются на работе, что у них просто нет сил танцевать и сплетничать на балах, — позднее объяснил Люциус причины отказа своих сотрудников. — Я бы тоже не ходил на эти идиотские приемы, но приходится работать лицом — рекламировать нашу будущую продукцию…

— Как же повезло всем девушкам! — улыбнулась я. — Если бы ты не пришел на бал к Беркам, мы бы с тобой не познакомились, и ты так и продолжал бы вешать несчастным барышням лапшу на уши!

— Да, никогда не знаешь, где и как влипнешь! — он улыбнулся и поцеловал меня.

Деньги все еще были нужны радиозаводу, поэтому на нашей свадьбе, в отличие от бракосочетания Белл, присутствовали десятки фотографов. Увидев репортеров, моя старшая сестра презрительно хмыкнула:

— Быстро же твой вульгарный муженек заставил тебя забыть о чести Блэков, Цисси!

Я не стала ничего объяснять Белл, поскольку не сомневалась, что она меня не поймет.

Нам пришлось мириться с присутствием фотографов и во время свадебного путешествия на юг Франции: исправление технических неполадок радиоприемников затягивалось, и деньги были необходимы по-прежнему.

Однако уже в ноябре 1977 года продажа произведенных на заводе Люциуса радиоприемников начала приносить огромный доход. Со временем моему мужу, как он и намеревался, удалось вытеснить продукцию Блетчли с рынка.

Я, честно говоря, немного опасалась, что теперь Люциус разведется со мной, поскольку его завод начал приносить прибыль и исчезла необходимость зарабатывать деньги на развитие производства, позируя фотографам. Но, услышав это мое предположение, муж отрицательно покачал головой и с улыбкой объяснил, что семейные фотографии владельца завода, опубликованные в «Волшебном зеркале», наверняка помогут росту продаж радиоприемников, а я настолько фотогенична, что большего и желать нельзя.

Поскольку Люциус настоял на том, чтобы купленные у него акции так и остались в моей собственности, я не могла ему возразить. И в тот же день мы уже мило позировали газетчикам в гоблинской ювелирной мастерской, где мой супруг заказал для меня великолепный комплект золотых украшений, украшенных огромными и абсолютно настоящими изумрудами. Я сильно подозреваю, что Люциус сохранил акции в моей собственности именно для того, чтобы я не возражала против всех его авантюр, направленных на повышение продаж производимых на его заводе товаров. Впрочем, меня вполне устраивало то, что и я, и мои родители забыли о необходимости экономить, а мнение Белл, да и прочих светских знакомых, меня не слишком беспокоило.

Необходимость постоянно позировать фотографам имела и положительный эффект. Показывая мужу его снимки и снимки других людей, одетых более прилично, я смогла убедить его несколько изменить стиль одежды. Впрочем, Люциус по-прежнему считает, что богатство необходимо демонстрировать всем и каждому. Я время от времени пытаюсь переубедить мужа, но, боюсь, в этом вопросе мои усилия вряд ли достигнут успеха.

Через несколько месяцев после свадьбы Люциус пригласил к нам на обед некоего Горбина — владельца антикварной лавки в Лютном переулке. Услышав голос нашего гостя, я поняла, что именно он был тем человеком, с которым мой будущий муж разговаривал в саду дома Берков в день нашего знакомства. Горбин очень старался выглядеть тихим и безобидным старичком, но мне редко доводилось видеть людей, менее безобидных, чем он.

Я не знаю, что Горбин не поделил с Люциусом; впрочем, не исключено, что в случившемся четырнадцатого июля 1978 года ростовщик виновен не был. Так или иначе, муж иногда приглашал его к нам и после того страшного дня…

В годовщину нашего знакомства Люциус после работы отправился в Лютный переулок, чтобы в гоблинской ювелирной мастерской забрать заранее заказанный для меня подарок. Но осуществить это намерение мой муж не смог: неподалеку от мастерской неизвестные злоумышленники напали на него, сломали его волшебную палочку, обе ноги и шесть ребер. Затем негодяи посыпали сломанные кости порошком, блокирующим действие обезболивающих и сращивающих переломы зелий, трансгрессировали моего мужа на один из необитаемых островков у побережья Шотландии и бросили там. Мракоборцы искали Люциуса четыре дня и нашли, когда он уже был на грани смерти от истощения и ран. Именно с тех пор мой муж всегда ходит с тростью: некогда сломанные кости по-прежнему нередко болят.

На третий день после исчезновения Люциуса, семнадцатого июля 1978 года, я потеряла нашего нерожденного ребенка. Ему было всего четыре месяца.

Не знаю, как бы я пережила смерть нашего малыша и — год спустя — моего отца, если бы не Люциус. Он почти не говорил мне утешительных слов, но я неизменно чувствовала его тепло и поддержку. Когда я носила Драко, муж наверняка волновался не меньше меня, но, общаясь со мной, скрывал даже тень своей тревоги, излучая силу и уверенность в том, что все завершится благополучно. Так и случилось.

Многих удивило имя, которое мы выбрали для ребенка, но наш сын родился очень слабеньким, поэтому мы решили сделать его тезкой самого сильного и выносливого существа из всех известных науке и одновременно продолжить фамильную традицию Блэков, называвших детей в честь звезд и созвездий. (По-английски «дракон» пишется как dragon, а Draco — это созвездие Дракон — прим. авт.)

Когда времена стали совсем нелегкими, мой муж вынужден был делать то, что ему не нравилось, но он не позволил себя стереть, хотя его одноклубники отчаянно пытались этого добиться. Я горжусь многими поступками Люциуса, но больше всего — тем, что он сумел сохранить себя в нечеловеческой ситуации.

Мы оба знаем, что нынешние спокойные времена — лишь затишье перед неминуемой и страшной бурей. Но мой муж обещал мне: что бы ни случилось, он останется в живых и спасет нашего сына и меня. Люциус порой не держит обещания, данные посторонним людям, но мне он всегда говорит правду.

Я сожалею о многих своих поступках и о многих поступках Люциуса, но никогда не жалела о том, что стала его женой, хотя моя семейная жизнь совсем не похожа на размеренный, упорядоченный быт Блэков и представителей других высокородных семей.

Иногда я задумываюсь, почему мы трое — Белл, Роми и я — живем очень по-разному, но совсем иначе, чем большинство наших родичей. Увы, я так и не смогла найти ответ на этот вопрос! Допустим, образ жизни Белл можно объяснить появлением Темного Лорда, но на наш с Роми выбор это событие почти не повлияло! Почему же жизнь трех барышень Блэк так отличается от той, которую вели многие поколения наших предков?!

Впрочем, об этом я размышляю довольно редко. Гораздо чаще я пытаюсь вообразить, что случится после возвращения Темного Лорда и как тогда сложатся судьбы Драко, Люциуса и моя собственная. В зависимости от настроения мне представляются совершенно разные, порой диаметрально противоположные варианты развития событий, но одно я знаю точно: что бы ни случилось, мы непременно выживем. Люциус мне это обещал, а своему мужу я верю.

HAPPY END