Шрам (гет)

Глава 1.

Часть 1.

Скорпиус Малфой.

Никогда не сдавайтесь — никогда, никогда, никогда, никогда, ни в большом, ни в малом, ни в крупном, ни в мелком, никогда не сдавайтесь, если это не противоречит чести и здравому смыслу. Никогда не поддавайтесь силе, никогда не поддавайтесь очевидно превосходящей мощи вашего противника. © Уинстон Черчилль

Он сидел в купе, забравшись с ногами на сидение, и гладил филина, изредка неосознанно бросая взгляды через стеклянное окно на двери в коридор, где сновали ищущие свободные места первокурсники. Но никто не заходил в его купе, хотя было прекрасно видно, что он здесь один. И Скорпиус уверял себя, что компания ему не нужна.

За окном зарядил мелкий дождь, отчего небо окрасилось в серый цвет — цвет его глаз, которые то и дело обращались к пустующему сидению напротив.

Скорпиусу было одиноко. И тоскливо — даже в компании почти всегда подавленного, кашляющего деда, от которого веяло мрачностью и холодом, он чувствовал себя лучше, чем здесь, в этой клетушке. А из соседнего купе, отделенного от его собственного лишь тонкой стенкой, доносился радостный смех…

Но Скорпиус не собирался идти туда. «Мне и тут хорошо», — эта мысль была постоянно настороже и появлялась вовремя — тогда, когда у мальчика возникало искушение выйти в коридор и посмотреть: кто же так там веселится?

Чтобы отвлечься, Скорпиус начал спешно искать в своей памяти что-то, что поможет ему в этом. И нашел. Грустная улыбка тронула губы мальчика, когда он вспомнил маму и её наставления. Вот ведь глупая! И про «ритуалы» с мазью могла бы не напоминать, это его ежедневная процедура вот уже на протяжении восьми с лишним лет…

Мысли с мамы плавно перетекли на отца, и он поморщился. Отца Скорпиус не любил. Отчасти потому, что тот проводил с ним до безобразия мало времени. Даже дворецкий — и тот постоянно был рядом. А отца не было.

Конечно, он вечно занят. То он ездит с поставщиками древесины для волшебных палочек, чтобы самому проследить и за качеством материала, и за конечной стоимостью партии, то отправляется в мастерские поглядеть, как идёт процесс возникновения инструментов, то составляет сметы, подсчитывает доходы, расходы, отрицательное или положительное сальдо… Никто не спорит, это, разумеется, важно, но вот Скорпиус не мог припомнить, чтобы они с отцом куда-то выбирались: в горы, на пикник, в лес. Вот с дедом, мамой, и бабушкой — другое дело. И даже то, что Этамин получал столько же отцовской любви — то есть фактически нисколько, — не примиряло Скорпиуса с действительностью.

По большому счёту, Этамин уже сейчас, в свои девять, был избалованным матерью и бабушками мальчишкой. Если дед начал заниматься образованием Скорпиуса с шести лет, обучая его и приемам колдовства (в смысле, простеньким заклинаниям), и рассказывая историю семейства Малфоев, и развивая в нем стрелковые навыки (Скорпиусу жутко нравилось стрелять из лука, хотя он и понимал, что это умение ему ничего не дает, а дед не считал нужным останавливать его), то Этамин до семи лет даже не знал, что находится за оградой Малфой-мэнора.

Скорпиус вновь раскрыл ладонь, на которой лежал талисман. И вновь он не увидел ничего такого, что могло бы дать понять, что эта деревяшка на тонкой серебряной цепочке — магический артефакт, на создание которого ушла куча времени мистера Эскью и денег семейства Малфоев.

Проверить его действие можно было только одним способом. Скорпиус, скривившись, достал из кармана зеркало.

Он ненавидел зеркала. В Малфой-мэноре все висевшие по стенам в холле, бальном зале, многочисленных галереях зеркала были поспешно сняты по приказанию деда. И Скорпиус был солидарен — ведь именно он ворвался к деду, рыдая, и на вопрос вмиг утратившего напускное равнодушие Люциуса: «Что случилось?» ответил: «Оно показывает меня и говорит, что я, я… я — урод!»

Но сейчас, держа талисман в пальцах, он видел в зеркале обычного мальчика с плотно сжатыми тонкими губами и угрюмым выражением лица.

Скорпиус хмыкнул и убрал зеркало. Талисман действовал, как надо, но это сейчас… Может быть, в школе вложенная в него магия будет блокирована? Кто знает эти привередливые магические потоки…

В это время, пока Скорпиус предавался размышлениям, из соседнего купе вышел черноволосый мальчик. Он открыл дверь и с порога закричал:

— Эй, хорёк, сын Пожирателя! Не стыдно тебе ехать в школу, в стенах которой убили столько людей дружки твоего папаши?

Скорпиус растерялся, и потому с опасением глядел на новоприбывшего, сжимая в руке нагревшуюся от тепла его ладони деревяшку.

— Что это ты там прячешь, а, хорёк? Какой-нибудь вредный артефакт? А ну, дай сюда! — и мальчишка кинулся на него.

Скорпиус вскочил и ловко подставил подножку. Противник полетел на соседнее сидение, но при этом он ухватил его за свитер, и Скорпиус упал на пол. При падении талисман вылетел из вспотевшей ладони, а наглый черноволосый мальчишка цапнул вещицу за тонкую серебряную цепочку, но так неаккуратно, что порвал её в нескольких местах, и мелкие звенья запрыгали по полу купе, закатываясь под сидения и украшая пол…

— Отдай, кретин! — заорал Скорпиус, кидаясь с кулаками на вора и попутно думая, что урок брани, который ему преподал, находясь в алкогольном опьянении, отец, он запомнил, равно как и произносимые заплетающимся языком слова.

— Иди к чёрту! — запыхтел противник, скидывая Скорпиуса вновь на пол и со всего размаху впечатывая кулаком в солнечное сплетение. Скорпиус захватал ртом воздух, цепляясь одной рукой за рубашку врага, другой — за сидение, но мальчишка врезал ему по запястью, и Малфой, охнув от боли, оторвал руку от одежды противника.

— Джеймс!!! — раздался повелительный крик из соседнего купе. — Прекрати немедленно! Ты опять дерёшься? Я тебе сейчас такое устрою..!

Поттер (только теперь Скорпиус сообразил, что это сын победителя Темного Лорда) повернулся и вылетел из купе, держа в руках трофей.

— Прекрати третировать всех! — закричала девушка; судя по голосу, это именно она осадила Поттера минуту назад. — Забияка! Мне стыдно, что мы с тобой родственники! Ты опять подрался? Джеееееймс! Опять ты… Слов никаких нет!

— Мари, я сказал ему правду! Все ведь вокруг это знают! — оправдывался мальчик, тоже переходя на крик.

— Не лезь к бедному мальчику! — завопила Мари-Виктуар. — Ему и так плохо! А ты напоминаешь ему о недальновидности его семьи! Он ведь не виноват в том, что… так вышло! Его вины в тех смертях и пытках нет! Ответь: зачем было ввязываться в драку?

— Между прочим, твой обожаемый Малфой вёз в Хогвартс какой-то артефакт, — ядовито заметил Джеймс.

— Граница школы ничего опасного не пропустит. И, по большому счёту, наши волшебные палочки тоже являются артефактами, и при этом никто не запрещает нам ими пользоваться, — тихий мальчишеский голос.

— Ну тебя, Ал, зануда! — буркнул обидчик Скорпиуса.

— Джеймс, утихни! Упади на сиденье и заткнись! — грубо отрезала девица-командирша.

— Действительно, Джеймс, прекрати, — робкий девчоночий голос. — Он нам ничего плохого не сделал.

— Роуз, когда он сделает “что-то плохое”, — передразнил Джеймс, — будет уже поздно!

— Стоп! Хватит! — два человека одновременно произнесли эту фразу, и соседнее купе буквально взорвалось от хохота.

— Я видел вас с Тедди, — язвительный голос Джеймса, казалось, раздавался по всему вагону. — А ведь ты его не любишь, Мари. Сама же в прошлом году в щечку целовала Тэйлора Вуда!..

Повисло молчание, от которого явно веяло арктическим холодом. Наконец Виктуар произнесла:

— Лишаю свой собственный факультет двадцати баллов.

— За что? — возопил Джеймс.

— За промышленный шпионаж! — отрезала девушка; секунду спустя хлопнула дверь, а мимо двери Скорпиуса пробежала рыжеволосая девушка, яростно сжимающая кулаки.

— Ты ее обидел! — нежный тихий голос девочки — Роуз, кажется, — пробрел звенящие нотки.

— Роуз! Я всего лишь…

— Ты всего лишь повел себя некрасиво, Джеймс! И уже в который раз за сегодняшний день! Мне за тебя стыдно. А у тебя самого, похоже, своей совести нет, — девочка наверняка надулась.

— Роз, он лопух, ты же знаешь.

— Молчи, Ал! — взъерепенился Джеймс. — Ты у нас зато благородный!

— Он, по крайней мере, не издевался над мальчиком только потому, что он из семьи Малфоев! И потому что он везет какой-то артефакт в школу! Может, это что-то лечебное, а ты..! — взвизгнула девочка.

— Прекрати попрекать меня этим, Роуз!..

Дальше Скорпиус не слушал. Ему хватило и того, что он уже успел услышал.

Вся эта родственная перебранка глубоко задела Скорпиуса — он почувствовал, что глаза наполнились слезами. Яростно вытирая их, он мимолетом подумал, что это странно — кто-то его защищает, даже не зная его в лицо. Это противоречило тому, что постоянно говорил дед: «Никто за тебя не заступится, если ты сам не покажешь, что ты — главный». А еще — было странно то, что он, так ценивший свое время, потратил несколько бесценных минут на подслушивание этого разговора, в то время как необходимо было решить, что делать дальше, поскольку Поттер не отдаст талисман, а без него все узнают о его, Скорпиуса, уродстве. Маскирующие чары он, в отличие от родителей, накладывать не умеет…

Тупик. Выхода нет. И все узнают. Вся тщательно скрываемая на протяжении восьми лет правда вылезет наружу из-за его безответственности. Скорпиус вздохнул, вытирая навернувшиеся на глаза слёзы. Теперь оставалось только думать, как обезопасить себя от нападок этого Поттера и остальных, потому что такие точно найдутся.

Он вновь вытащил из нагрудного кармана чудом не разбившееся зеркало и посмотрел в него, ясно представляя, что увидит. И не ошибся.

Правую щеку пересекал отвратительный шрам. Прямой — почти от внешнего угла глаза и до рта, — и размашисто-широкий, словно края давно зажившей раны расползлись намного дальше при регенерации поврежденных тканей.

Скорпиус сжал зубы, чтобы не разрыдаться в голос. Он урод. И все будут это знать. Репутации семьи конец. О, Мерлин, как же хреново (очередная папочкина фраза) начинается тот день, который, по определению, должен стать лучшим днем его детства…

* * *

Скорпиус сидел за столом Слизерина и с удивлением понимал, что он уже чужой. Напротив трое мальчишек, распределенных до и чуть позже него на этот же факультет, уже оживленно переговаривались; один время от времени что-то вставлял в их разговор. Оглядывая преподавательский стол за неимением другого предмета для переключения внимания, Скорпиусу тут же из темного угла подмигнул знакомый отца, Теодор Нотт, который преподавал в Хогвартсе зельеварение.

Мальчик не любил отца, и, уж тем более, его подозрительных знакомых, которые наведывались в Малфой-мэнор чаще всего ночью и оставались в нем часа на два-три, не более. А утром, на завтрак, отец приходил потрепанным, с усталым расфокусированным взглядом и жутким запахом перегара, отчего дед презрительно морщился, а мать поспешно пододвигала стакан, в который предусмотрительно за некоторое время до появления мужа наливала антипохмельное зелье.

Одним из таких знакомых был и мистер Нотт. Скорпиус запомнил его благодаря тому, что, однажды, в грозовую ночь, громкое буханье кулака мистера Нотта в дверь вырвало Скорпиуса из очередного кошмара. За это мальчик был благодарен своему будущему учителю, но, тем не менее, пользоваться привилегиями от знакомства профессора с отцом он не собирался. И дед полностью его поддерживал.

Рядом с профессором Ноттом сидела женщина, которая, щуря темные глаза, оглядывала не прошедших распределение первокурсников.

— Это профессор Кристалл, преподает трансфигурацию, — прошептал на ухо Скорпиусу староста Слизерина. — Декан гриффов, хотя сама когтевранка. Всегда делает своим послабления.

Скорпиус кивнул, переводя взгляд на других учителей. Назойливый голос старосты сверлил мозг:

— А это профессор Долгопупс, ведет травологию, декан Пуффендуя. Они на него молятся — он постоянно защищает их от нападок профессора Нотта, хотя они сами за себя должны уметь постоять… Впрочем, это даже забавно — смотреть, как он вытирает слюни очередной грязнокровке и идет разбираться с профессором Ноттом, который сказал, что нужно было добавлять две капли сиропа чемерицы, а не одну…

— А вот это, — кивок на низкорослого старичка, — профессор Флитвик, преподает заклинания. В принципе, объективен, и дисциплину жестко держать не умеет. На его уроках главное — делать вид, что ты не спишь…

— Рядом с ним сидит профессор Синистра, оба преподают уже черт знает сколько лет и всё не уходят… Возле неё — директор, профессор Джонс…

Скорпиус взглянул на директора и чуть поморщился. Он слышал от отца, что нынешняя директриса состояла в Ордене Феникса, а после этого — преподавала защиту от темных искусств. «И бездарно!» — заключал Драко, ударяя кулаком по столу.

Профессор Макгонагалл оставила Хогвартс спустя шесть лет после свержения Волан-де-Морта. Она заявила, что устала и хочет отдыха. Недоброжелатели хихикали, что без Дамблдора школа МакГонагалл стала не мила. Директор за эти шесть лет не сумела подготовить себе замену — Флитвик отказался, Стебль ушла на покой, оставив вместо себя неопытного Долгопупса, прочие профессора также категорически отказались. И двадцатисемилетней Гестии Джонс, которая неполных семь лет проработала учителем, пришлось возглавить школу чародейства и волшебства «Хогвартс». Однако Попечительский совет был согласен, и девушку, ставшую самым юным директором за всю историю учебного заведения, утвердили на эту должность.

— Кто из учителей преподает защиту?

Взгляд старшекурсника сразу же стал цепким.

— Старик Подмор. Глупый фениксовец.

Скорпиус кивнул — об этом факте из жизни преподавателя он знал.

— На его уроке держись от него подальше. Он немного сумасшедший. В прошлом году покалечил Тилси Паркинсон, — староста кивнул на темноволосую второкурсницу, сидевшую подле него с мрачным выражением лица. Скорпиус знал её — она была дочерью отцовской подруги, миссис Персефоны Паркинсон. Они довольно часто виделись в то время, когда Паркинсоны жили неподалеку от их поместья.

— Он просто псих, — надменный голос Тилси и брезгливое выражение лица ярко контрастировали со спокойной физиономией старосты. — Он издевается над всеми слизеринцами, особенно того потока, на котором учился, — пауза и выплюнутое имя, — знаменитый Поттер. Нашим родителям не повезло, они были врагами с этими гриффами. И теперь старик «мстит» за то время, — на протяжении всей речи в голосе Тилси слышалось рычание.

— Успокойся, Тилси, — староста сжал её плечи. — Забудь.

— Пьюси, я совершенно спокойна, разве ты не видишь?

Скорпиус отвернулся от них и успел заметить, как губы Тилси раскрылись. Он не сомневался в том, что в поле её зрения попал его шрам.

— Ты видел?.. — торопливый шепоток.

— Да, видел, успокойся… Тилси, ты слизеринка, держи себя в руках…

Рядом со Скорпиусом села бледная девочка, после чего почти сразу же поднялась преподавательница заклинаний, профессор Чанг.

— Эрида? — он знал, что это дочь друга его отца, которая несколько раз оставалась на обед в Малфой-мэноре.

— Добрый вечер, Скорпиус. Рада тебя видеть.

Мальчик усмехнулся (Эрида немедленно попросила его больше никогда так не делать в её присутствии) и принялся за еду.

Вечером Скорпиус сидел в гостиной Слизерина, возле камина, и пытался насладиться тем, что — вот, он наконец-то в Хогвартсе, что завтра он начнет полноценно изучать магию, завтра же он сможет пойти в библиотеку, чтобы…

И он не мог наполниться этим чувством. Сейчас ему больше всего хотелось вернуться в неприветливый Малфой-мэнор, сидеть в душном кабинете постоянно покашливающего деда и слушать его наставления: «Помни о том, что ты Малфой. Трижды обдумай каждый шаг. Не поступай наобум. Ищи выгоду в любом деле. Не делись с друзьями секретами, они проболтаются. Лучше вообще не заводи друзей. Ты — Малфой, не забывай.»

И впервые Скорпиус был не рад, что его желание сбылось.

Часть 2.

Эрида Забини.

Она сидела в кресле и огорченно смотрела на Скорпиуса, расположившегося на полу и бездумно глядящего в яркий огонь. Отблески прыгали по его щеке, той самой, где находился шрам, и Эрида постоянно ёжилась.

Она думала, что, когда поступит в школу, Скорпиус станет её другом. Они ведь виделись раньше у него дома, на нескольких обедах, — и гордая Эрида была уверена, что подружиться со Скорпиусом не составит труда.

Нет, не так.

Она была уверена, что он сам с ней подружится.

Но она ошибалась. И сейчас была разочарована тем, что мальчик не оправдал её планов.

Было видно, что с ним что-то не так. Опущенные плечи, закушенная губа, постоянно запускаемая ладонь в волосы. Казалось, будто перед ней сидит не одиннадцатилетний мальчик, который, как она сама, должен радоваться, что попал в Хогвартс (вы только вдумайтесь — Хогвартс!) а уже потрепанный жизнью подросток.

Сама же Эрида была рада, что ей пришло приглашение именно из Хогвартса. Отец и мама успели трижды поссориться, решая, куда она поступит. Папа утверждал, что дочь Забини безусловно попадет в британскую школу магии, а мама, француженка по происхождению, но вспыльчивая, как румынка, била посуду и кричала, что «толко Шаг’мбатон!». Однако к тому времени, когда хогвартская сова прилетела — на два дня раньше, нежели было доставлено письмо из Франции, — мама уже успела смириться с тем, что её дочь «поедет туда, где ошень холодно», то есть в Шотландию. И потому Эрида не могла понять — как можно не радоваться?

Она чуточку поерзала на кресле и вновь принялась глядеть на Скорпиуса, который так и не менял позы.

— Скорпиус, — осторожно позвала она, удивляясь, как слабо и тихо звучит её голос.

Он поднял голову и, оглядевшись, вновь опустил, решив, что ему послышалось.

— Скорпиус, повернись, пожалуйста, я позади тебя.

Он обернулся.

— Что, Эрида?

— Скорпиус, — начала она, комкая в руках носовой платок, — я подумала, что ты… Ты одинок, ты не подружился с другими мальчишками, и… Может, мы с тобой будем дружить? Мы ведь уже знакомы и…

Он грустно усмехнулся.

— Эрида, я не хочу, чтобы ты дружила со мной из жалости, — его напыщенные, взрослые слова, сказанные холодным тоном, пробирали девочку до дрожи. — Я могу быть твоим приятелем, могу помогать тебе делать домашние задания, научить летать и всё в этом духе. Но твоя дружба мне не нужна.

— А мне не нужна твоя… благотворительность! — выкрикнула Эрида, соскочив с кресла. — Я и без тебя смогу сделать домашнее задание!

— Зачем тогда тебе нужен друг? — вновь усмехнулся Скорпиус — теперь уже ядовито, зло, так, как сегодня вечером в Большом зале.

— Мне очень жаль, если ты не знаешь понятия «дружба»! — вскричала Эрида.

— Не надо меня жалеть, Забини! Не — надо — меня — жалеть! — крикнул он ей вдогонку, когда девочка, кусая губы и чуть ли не рыдая, выбежала из гостиной и бежала вниз по лестнице, в спальню.

Она не видела и не слышала, как Скорпиус, вновь опустившись на ковер, прошептал:

— Дед велел быть стойким. «Лучше вообще не заводи друзей». Я поступлю так, как ты наказывал, дед. Прости меня, Эрида. Я делаю правильно.

На следующее утро Эрида довольно приветливо поздоровалась со Скорпиусом, не делая никаких попыток вспомнить вчерашнее. Но девочке было тяжело — главным образом потому, что Лиана Флинт и Денебола Блэк, по-видимому, также знакомые ранее, были уже дружны, и вклиниваться в их компанию Эрида не хотела. Четверо мальчишек-однокурсников косились на пятого, Скорпиуса, с подозрением и испугом, по-видимому, ожидая, что он попросит их принять его в свою группу. Но Малфой продолжал завтракать, намазывая маслом тост, и выглядел при этом весьма довольным жизнью.

— Расписание, — Брайан Пьюси шел вдоль стола, раскладывая перед первогодками листы, на которых был написан распорядок учебного дня. Он наклонился к Эриде и, сочувственно прошептав ей на ухо: «История магии первым уроком! Вам жутко не везет…», всучил девочке кусок пергамента.

— Эрида! — окрикнул девочку Скорпиус. — Пойдем вместе на Историю магии?

— Нет, Скорпиус, извини, я ещё не поела, — и с преувеличенным энтузиазмом Эрида начала ковыряться в тарелке с кашей.

Он бросил на неё странный взгляд и, поддернув сумку, пошел по проходу.

Эрида следила, как он идет между столами Слизерина и Пуффендуя, смотрела, как его светловолосая макушка мелькает в потоке людей, и понимала, с каждой секундой всё отчетливее, — она его предала.

Потому что она ещё со вчерашнего вечера поняла, что что-то в его семье не так. Поняла, но не смогла простить той резкости, грубости, которую она слышала от Скорпиуса, аргументируя это для себя тем, что она не «всепрощающая гриффиндорка».

И сейчас было больно смотреть, как он уходит.

Эрида бы так и сидела, если бы Тилси не потрепала её по плечу, спрашивая: «Забини, ты в порядке? Что с тобой? Империус наложили?»

Девочка помотала головой и, схватив пергамент с расписанием, пошла к выходу из Большого зала, кусая губы.

Она впервые не знала, как ей поступить.

Впрочем, этот вопрос решился достаточно скоро — тогда, когда она увидела сидящего на истории магии Скорпиуса с рассечённой губой и ярко-красным крупным пятном на подбородке, которых совершенно точно не было, когда он уходил из Большого зала.

— Мерлиновы потомки! — ахнула Эрида, поспешно роясь в карманах в поисках платка.

— У него их не было, — пробубнил Скорпиус, трогая языком рану и морщась. Его шрам на щеке сейчас странно вытянулся, и казалось, что Скорпиусу далеко не одиннадцать. Отвратительный след на его лице старил мальчика лучше специального зелья.

— Держи, — Эрида нашла платок, но не опускала его в протянутую ладонь Скорпиуса. Она вытянула руку и сама осторожно дотронулась до его губы. Он приглушенно зашипел:

— Давай лучше я сам.

— Как скажешь, — испуганно отстранилась девочка. — Можно, я с тобой сяду?

Он кивнул и отнял кусочек белой ткани от лица. Посмотрел на кровяной след и хмыкнул:

— Да, хорошо они меня отделали…

— Кто? — мгновенно навострила уши Эрида.

— Неважно, — Скорпиус, стремясь избавиться от пристального внимания девочки, кивнул на доску, через которую в класс просачивался профессор Бинс, и приложил холодный флакон чернильницы к красноте на подбородке.

— Добрый день, студенты. Сегодня мы с вами начинаем изучение истории магии со знакомства с великими волшебниками, оставившими след в истории. Мерлин — один из величайших колдунов, основоположник магического искусства, собравший некоторые современные элементы магии по крупицам от древнейших созданий, таких, как…

Скрип перьев двух когтевранцев, зудение мухи, пытающейся протаранить оконное стекло, жаркая аудитория, хмурость за окном, — всего этого было достаточно, чтобы погрузить Эриду в глубокий беспробудный сон. Но сейчас этому мешало кое-что. Точнее, её сосед.

Отец рассказывал дочери про семью Малфоев. Главным образом, про то, что мистер Малфой, папа Скорпиуса, был главным школьным недругом известного Поттера. Рассказывал про вечное противостояние Драко Малфоя и Гарри Поттера. Иногда, в годовщину гибели Волан-де-Морта, когда мама уезжала к родителям, отец доставал бутылку огневиски, и хриплым пьяным голосом говорил о войне, Пожирателях, о том, что Малфои были приспешниками Того-Кого-Нельзя-Называть, но сумели переметнуться на светлую сторону. Такие рассказы маленькая Эрида слушала, затаив дыхание — слишком неправдоподобными они ей казались. Не верилось, что десять лет назад в мире происходило такое.

Иногда отец говорил о красоте матери Скорпиуса, о том, что он сам был готов жениться на ней, если бы Драко не опередил его… В таких беседах мама всегда тоненько фыркала и встряхивала пшенично-золотистыми волосами. А отец смеялся, обнимал её за плечи и шептал, что всё это — бурные воспоминания молодости, и сейчас она дня него дороже всех-всех-всех. Только своих детей — Эриду и Иксиона — он любит так же, как и жену. И при этих словах Эрида счастливо смеялась, а Иксион презрительно морщился, но и на его лице проступала улыбка. Когда Эрида спрашивала, какая у Малфоев семья, отец всегда отвечал: «Драко любит Тори, она не чает в нем души. У них замечательные дети. Они дружная и любящая семья. Как мы».

Но сейчас, глядя на угрюмого Скорпиуса, помня о его шраме, вспоминая его вчерашнее поведение, Эрида уже не была уверена в словах отца. Более того — она ставила их под сомнение, чего с ней почти никогда не случалось.

Скорпиус записывал лекцию унылого призрака и изредка, морщась, подносил к губе пальцы. А Эрида смотрела на его профиль, и сейчас, когда она не видела отвратительного следа на его щеке, он ей казался обычным прилежным мальчишкой. И даже не верилось, что это он вчера отказался с ней дружить. Словно это было не с ней. Или же — просто дурной сон.

— Может, ты скажешь, кто это тебя так? — спросила девочка, когда звук колокола обозначил конец урока, укладывая в сумку чистый пергамент и поднимая лицо.

— Нет, — во взгляде темно-серых глаз Скорпиуса ясно читался запрет. — И больше не спрашивай. И держись от меня подальше. Потому что подобное — это меньшее, что тебя ждет рядом со мной.

Он смахнул письменные принадлежности со стола и, напоследок ещё раз покачав головой, пошел к дверям класса.

А Эрида вновь осталась стоять, понимая, что она вновь сама все испортила.