Записки о Северусе Снейпе (джен)

У Северуса совершенно потрясающие глаза. Он крайне сдержан в проявлении эмоций, по его лицу очень трудно догадаться о его настроении или самочувствии. Но глаза могут рассказать очень много. Если, конечно, он не закрывается с помощью окклюменции. Тогда у него не глаза, а, по меткому выражению Гарри, холодные черные тоннели. Но от меня профессор уже давно перестал закрываться.

Когда он работает в лаборатории, в его глазах блестят искорки любопытства и азарт ученого. В такие минуты даже его движения теряют свою сдержанность. Мне часто приходится наблюдать, как он почти что летает от разделочного стола к котлу, от котла к шкафу с ингредиентами, от шкафа к другому котлу и так по кругу.

С таким же интересом и любопытством он часто смотрит на меня. Наверное поэтому я до сих пор не могу отделаться от мысли, что Невилл Лонгботтом — всего лишь очередной эксперимент в жизни ученого Северуса Снейпа. Пускай и не из области зелий, а из области психологии человеческих отношений.

На студентов Северус смотрит с изрядной долей скепсиса, слегка прищуривая глаза и вздергивая бровь, словно не ожидая от них ничего хорошего. К счастью, преподавать он перестал, отчасти по собственному желанию, отчасти вняв моим горячим просьбам. И теперь на его плечах исключительно директорские обязанности. Вкупе с собственными исследованиями и постоянными заказами на зелья из серии «только Вы, мистер Снейп, можете их сварить», этого вполне достаточно, чтобы вечером он валился с ног от усталости и засыпал, не всегда успевая раздеться.

В минуты душевной близости, когда мы сидим у камина в гостиной и беседуем, потягивая маггловский, но столь любимый им «Джек Дениэлс», у него совершенно другой взгляд — мягкий, внимательный, чуточку насмешливый. Иногда мне кажется, что так мог бы на меня смотреть мой отец, если бы, конечно, он был здоров.

Есть еще одно выражение его глаз, которое, к счастью, я видел всего лишь однажды, но которое не могу забыть даже спустя двадцать лет. Эта странная смесь боли, животного страха и обреченности, застывшая в его огромных черных глазах, снится мне в ночных кошмарах. Я уже давно не встречался с боггартом, но я уверен, что теперь у моего боггарта именно такие глаза.

* * *

Перед сном мне удалось влить в Снейпа еще одну дозу Обезболивающего зелья. На этом я счел свой долг выполненным и завалился спать. Устал я сегодня смертельно — сначала навещал родителей, благо, недалеко. Чертова нога не позволяла особенно наслаждаться прогулками даже по больничному коридору. Вообще-то мне запретили вставать, но здесь все так заняты своими делами, что никто и внимания не обратил на бредущего по стеночке очередного героя войны. Тут таких пачками в каждой палате. Потом меня самого навещала бабушка. Сухо сообщила, что гордиться мною, оставила пригоршню галлеонов «на буфет» и испарилась. По-моему, ее не столько беспокоила моя нога, сколько тот факт, что я могу остаться голодным. Зато от бабушки я узнал, что почти все члены Армии Дамблдора уцелели в последней битве. А еще она сообщила мне совершенно ошеломляющую новость о том, что Гарри находится здесь же, в Мунго, на четвертом этаже. Это сообщение меня несколько насторожило, ведь на четвертом были и мои родители. Но бабушка меня успокоила, сказав, что с Гарри все в порядке. По ее словам, он пережил сильное нервное потрясение и теперь приходит в себя. Отдельная палата в Мунго хотя бы защищает его от журналистов и поклонников.

К Гарри меня, кстати, не пустили. Аврор на входе сказал, что посещения запрещены целителем. Черт знает, что творится, не больница, а какой-то филиал аврората, честное слово. У нас на дверях амбал в лиловой мантии, здесь тоже. Зато во время моей вылазки мне удалось своровать для Снейпа зелье. Словом, день был насыщен событиями, и я с большим удовольствием вернулся в кровать. Но долго проспать мне не удалось.

Меня разбудил дикий, леденящий кровь звук, который просто не способен издать человек. В первую минуту я подумал, что какой-то идиот пересаживает взрослую мандрагору. Потом вспомнил, где нахожусь, и пришел в ужас.

Крик оборвался, перейдя в тихий стон, вслед за которым я услышал злобный шепот:

— Вы совсем с ума сошли, Бербидж? Наложите заглушающее заклинание, мальчишка услышит.

— Пусть слышит. Этот мальчишка — герой войны, и на войне наверняка десяток положил таких вот… Вы не забыли, Стейн, у вас тут по соседству его до безумия замученные Пожирателями родители прописались?

— И Снейп составит им компанию от ваших методов, если не отправится к праотцам раньше, — хмыкнул Стейн. — Чего вы от него добиваетесь? Он все равно не в состоянии говорить, поверьте целителю.

— О, вы не представляете себе всех возможностей этой твари, — возразил тот, кого назвали Бербиджем. — Говорят, он может летать без метлы. Так что я не удивлюсь, если он заговорит с разорванным горлом. Если захочет, конечно. А я заставлю его захотеть. Ну, скотина, отвечай, что стало с моей женой?

Еще один нечеловеческий крик. Я вгляделся в темноту, пытаясь рассмотреть, что происходит. Две фигуры стояли возле кровати Снейпа. Одна, грузная и широкая, замерла в нескольких шагах, сложив руки на груди, как бы подчеркивая свою непричастность. Это Стейн, его трудно не узнать из-за веса. Второй, худой и высокий, очевидно, Бербидж. Где же я слышал эту фамилию? Ах, да, Чарити Бербидж преподавала у нас маггловедение. Исчезла на нашем шестом курсе, говорят, была убита Волдемортом.

Бербидж стоял, склонившись над Снейпом, и одной рукой, в которой была зажата палочка, целился ему в грудь, а второй…

Когда я понял, что вторая рука Бербиджа лежит на горле Снейпа и периодически надавливает на рану, что и является источником нечеловеческих звуков, меня затошнило.

— Ты знаешь, что тела так и не нашли, тварь? — продолжал допрос Бербидж. — Что вы с ней сделали? Скормили гадюке своего лорда? Как жаль, что тобой она подавилась. Ты ведь при этом присутствовал, да, Снейп? Присутствовал! Твои дружки на допросах много интересного рассказали. Но я хочу услышать от тебя, каково это, когда твою коллегу едят у тебя на глазах?

Еще один крик. Мерлин, я сейчас сознание потеряю. Тело покрылось противным холодным потом, а голова закружилась.

— И на что ты надеешься, а, Снейп? Валяешься тут на чистых простынях вместо того, чтобы гнить в Азкабане! Мне кажется, наше новое правительство слишком мягко с вами обходится! На допросах их не пытать, легиллименцию строго дозированно, Веритасерум при свидетелях. Курорт просто! А потом мы ни одного преступления доказать не можем! Стейн, когда вы его наконец выпишете и отдадите в руки правосудия?

— Пока не могу ничего поделать, — развел руками целитель. — В его отношении личное указание министра Шеклболта — держать у себя и лечить до получения иных распоряжений. Говорят, Гарри Поттер собирается сделать какое-то заявление. Ну, лечить его, конечно, никто не собирается, но жизнь ему поддерживать приходится, мне проблемы с Министерством не нужны. Так что давайте закругляйтесь, он все равно ничего о вашей жене не скажет.

Бербидж с явной неохотой отпустил горло Снейпа, пообещав напоследок:

— Подожди, мы еще встретимся с тобой в аврорате. И поговорим по душам.

Перед тем, как уйти, Стейн влил что-то в рот Снейпа. Снова раздались хрипяще-булькающие звуки, видимо, придержать ему голову никто не удосужился. Мы остались со Снейпом вдвоем в зловещей тишине, нарушаемой лишь его тяжелым свистящим дыханием.

Я сидел на своей кровати и отчаянно хотел проснуться. Но минуты текли, ничего не менялось, и я понимал, что все, произошедшее сейчас в этой комнате, мне не снилось. Повинуясь неясному порыву, я взял палочку и, произнеся «Lumos», подошел к Снейпу. И тогда я увидел то выражение его глаз, которое снится мне в кошмарах. Затравленные глаза раненого зверя. Сильного, умного, но смертельно уставшего и измученного, доведенного до крайней степени отчаяния.

Каждый год, когда мне нужно идти на официальный прием по случаю годовщины Победы и надевать свои боевые награды, я вспоминаю эти глаза. И нахожу предлог не являться на праздник. Каждый раз, когда я вижу на мантии какого-нибудь министерского чиновника значок-эмблему Гриффиндора (после войны стало модно среди взрослых волшебников подчеркивать свою факультетскую принадлежность), я слышу стоны, смешанные с хрипами. Вспоминаю, как судорожно он пытался вздохнуть, как каждый глоток воздуха давался ему с невероятным трудом и невероятной болью. И руку Бербиджа на его разорванном горле я тоже вспоминаю.

В ту ночь я впервые понял, что передо мной не злобный преподаватель, Пожиратель смерти и убийца Дамблдора, а живой человек. Не враг. Я не мог воспринимать его, стонущего и хрипящего, как врага. Враг — это тот, кто стоит перед тобой с палочкой в руках, готовый сражаться. Бабушка всегда говорила, что сражаться можно только с равным или превосходящим тебя по силе. Тот, кто слабее, врагом быть не может по определению.

В свете палочки было видно, что и без того грязная повязка на шее Снейпа пропиталась кровью. Тогда я удивлялся, как он остался жив с таким обращением и без надлежащей медицинской помощи. Потом уже узнал, что Стейн давал ему очень популярное в аврорате и, разумеется, запрещенное зелье Optimus Mundus, основой которого является кровь единорога. Оно не позволяло человеку умереть, какими бы страшными ни были его ранения. В целительстве не использовалось во-первых из-за того, что кровь единорога считалась запрещенным ингредиентом. Во-вторых, применение этого зелья сохраняло жизнь, но наносило здоровью непоправимый вред. Со многими последствиями того «лечения» мы боремся до сих пор.

Но все это я узнал гораздо позже. А тогда я стоял над ним, освещая перекошенное страданиями лицо, и не знал, что делать. Я задал самый идиотский вопрос, который только можно было задать:

— Чем вам помочь, сэр?

Как ни странно, Снейп на него отреагировал. У него хватило сил протянуть ко мне тощую, окровавленную руку (он постоянно хватался за горло, пытаясь облегчить себе вздох) и просипел:

— Убить.

Меня затрясло, столько искреннего желания было в этой просьбе, но я все же совладал с эмоциями и выдавил:

— Нашли время для сарказма, сэр. Я, конечно, теперь убийца с опытом, но надо же и совесть иметь, сейчас я на законном больничном и работать героем не собираюсь.

Снейп со стоном прикрыл глаза. То ли не мог меня видеть, то ли силы кончились.

Мерлин, что же делать? Он же просто истечет тут кровью. Звать другого целителя? Но кто сказал, что другой будет вести себя иначе, чем Стейн? Вспомнить хотя бы миссис Веллингтон, чем она лучше? Позвать целителя с четвертого этажа, который лечит моих родителей? Вроде нормальный человек, доброжелательный. Стоп! Четвертый этаж! Там ведь и Гарри находится. А Стейн говорил, что Гарри собирается сделать какое-то заявление относительно Снейпа, и все ждут этого заявления, потому Снейпа тут и держат. Значит, Гарри может прекратить издевательства над раненым. Пусть делает свое заявление, и Снейпа судят. Уж лучше сразу получить поцелуй дементора, чем вот так мучиться.

— Сэр, я сейчас вернусь, — обратился я к Снейпу. — Потерпите немного, хорошо?

Зельевар на мои слова никак не отреагировал, и я выскользнул из палаты.

Гарри я нашел почти сразу, благо, в коридорах четвертого этажа я ориентируюсь как в собственном доме. Мне повезло, дежурный аврор на входе спал. Или это ему повезло, он десятый сон видит, а я со своей ногой по коридорам бегаю.

Герой магического мира дрых, раскинувшись на кровати в позе морской звезды. Я потряс его за плечо:

— Гарри! Гарри! Просыпайся, дружище!

Гарри нехотя открыл глаза, пошарил рукой на тумбочке, нацепил очки.

— Невилл? Что случилось? Что ты здесь делаешь?

— Пытаюсь спасти Снейпа, — не задумываясь выпалил я, запоздало сообразив, что при такой формулировке Гарри, ненавидевший профессора, моего энтузиазма не разделит.

Но, видимо, сведения мои устарели. Потому что Гарри отреагировал совсем иначе:

— Снейпа? — наш герой резко сел в кровати. — Разве он не здесь?

— Он здесь, но его не лечат. Даже не пытаются лечить, понимаешь? Дают что-то, чтобы копыта не отбросил. И то только потому, что министр приказал. Все ждут твоего заявления, но медлить больше нельзя. Профессор просто кровью истечет. Они его по ночам пытают, типа допрашивают. А я не могу этого больше слушать и…

Закончить Гарри мне не дал.

— Что??? Они пытают Северуса Снейпа? Да как они смеют! Я же сказал Кингсли! Я же велел сделать для профессора все, что только возможно! Да я же их всех сейчас….

Я еще успел подумать, что мальчик в пижаме с четвертого этажа Святого Мунго, раздающий приказы министру, это несколько…гм… экстравагантно, но Гарри уже выбежал из палаты. И я поспешил за ним.

— Я им покажу! Я им сейчас устрою! — возмущался Гарри, спеша по коридору к лестнице.

Я едва успел его догнать и остановить.

— Гарри, подожди. Так мы ничего не добьемся. Если ты будешь орать, все просто решат, что ты тронулся на войне. Тебя накачают успокоительным и запрут здесь.

Мои слова возымели действие, Гарри немного остыл.

— Нужно отправить министру сову, рассказать о том, что творится в Мунго. Даже если Снейп преступник, пусть его поскорее судят и казнят, потому что так мучить нельзя даже убийцу.

Гарри оторопело посмотрел на меня:

— Преступник? Невилл, да ты что? Северус Снейп больший герой, чем мы все вместе взятые. Он все это время был на нашей стороне. Он отдал мне свои воспоминания, я знаю правду. И я смогу это доказать.

В первый момент я почувствовал, как с души падает камень. Не враг. Не предатель. Мне почему-то это было не все равно. Наверное потому, что теперь было оправдание жалости и сочувствию, которые я испытывал к этому человеку. А потом на место камня навалилась скала понимания. На нашей стороне… Двойной агент… Он ни в чем не виноват…

— Гарри! — я забыл обо всем на свете и сам заорал чуть ли не на всю больницу. — Почему же ты молчал? Почему не сказал раньше?

— Но я думал все рассказать на суде, когда профессор поправится, — растерялся Гарри. — Я был уверен, что его лечат. Мне сказали, что с ним все будет в порядке. Невилл! Мне надо срочно увидеть Кингсли.

— Отправь ему патронуса, сову ты здесь вряд ли найдешь, — посоветовал я, приваливаясь к стенке.

У меня как-то резко закончились силы.

Уже рассветало, так что долго ждать министра не пришлось. Сначала появилась пантера, пообещавшая голосом Шеклболта скоро быть. Я оставил Гарри дожидаться министра, а сам отправился к Снейпу.

Профессор находился в полубессознательном состоянии и моего прихода не заметил. Я сел рядом с ним. Не предатель. Не враг. Герой. Это тогда не укладывалось у меня в голове. Я не знал всех подробностей, но если даже Гарри верил Снейпу, я не мог не верить. Тем более что верить отчаянно хотелось.

Я взял его прохладную руку, безвольно лежавшую вдоль тела, и легонько сжал ее, удивляясь про себя ее тонкости и хрупкости. Моя рука по сравнению с его — просто лапа горного тролля. Не враг…

— Терпите, профессор. Совсем немного нужно потерпеть.

* * *

Утро началось с грандиозного скандала. В нашу с профессором палату ввалилась целая толпа народа. Возглавлял делегацию лично министр Шеклбот, с ним было еще несколько министерских работников, которых можно легко идентифицировать по казенным лицам и строгим нарядам. Вокруг всех них суетились целитель Стейн, миссис Веллингтон и еще один колдомедик в изумрудном халате, которого я не знал. Судя по всему, Стейн еще в коридоре по дороге к нам в чем-то пытался убедить министра, он и сейчас не переставал заискивающе заглядывать ему в глаза и что-то объяснять. Но Кингсли его не слушал, его внимание было сосредоточено на Гарри, который тоже что-то рассказывал на ходу, наверно, посвящал министра в подробности. Последней в палату протиснулась Рита Скитер со своим Прытко Пишущим Пером. Вот кого я бы точно не хотел здесь видеть. А говорят, что в Мунго журналистов не пускают!

Мисс Скитер с любопытством покосилась на меня, сидящего возле постели Снейпа. Руку профессора я поспешно отпустил, но Прытко Пишущее Перо уже запрыгало по страницам блокнотика.

— И вы будете утверждать, Стейн, что безукоризненно выполняли мое распоряжение? — прогремел Кингсли, едва успев оглядеться.

Он быстрыми шагами пересек палату, остановился напротив постели и резким движением откинул простынь, прикрывавшую Снейпа, прежде чем я успел что-либо возразить. Профессор, к несчастью, был в сознании. Я видел, как расширяются его глаза от ужаса и полной невозможности что-либо предпринять.

В одну секунду на всеобщее обозрение были выставлены и еще больше исхудавшее за эти дни (или казавшееся мне таким без привычных слоев одежды) тело, и искалеченная рука, и промокшая от крови повязка на шее, и не слишком чистое белье, и нижнее, и постельное. Скитер аж затрясло от подобной сенсации, Перо заметалось по блокноту как сумасшедшее.

— Это вы называете должным уходом и адекватным лечением? — взревел Кингсли, оборачиваясь к целителям. — Что-то не похоже, чтобы его хоть как-то лечили! Вы игнорируете распоряжения Министерства Магии? Вы хотите заниматься другой работой, Стейн? Может быть, выносить горшки? Начнете практиковаться прямо сейчас?

— Но позвольте, это же Пожиратель смерти и убийца профессора Дамблдора, — лепетал Стейн, не зная, в какой угол вжаться.

— Какая разница? Наше правительство обеспечивает равную медицинскую помощь всем без исключения! К тому же насчет Снейпа вам были отданы особые распоряжения. Мы все ожидали заявления Гарри Поттера на этот счет, которое и будет сделано сегодня. Вы должны были использовать самые лучшие зелья, привлечь самых квалифицированных специалистов!

— Я достаточно квалифицирован, — не выдержал Стейн, — но случай совершенно безнадежный. Ваш подопечный сейчас жив исключительно благодаря применению Optimus Mundus.

Тогда я еще ничего не знал об этом зелье, но по тому, как ахнула Скитер, и даже наш чернокожий министр заметно побледнел, понял, что штука это совсем не хорошая.

— Вот именно, — продолжил Стейн, вдохновившись общей реакцией. — Я мог бы не использовать запрещенное и, кстати, очень дорогое зелье, рискуя нажить неприятности, но я выполнял ваше распоряжение. Снейп жив. Но, если прикажете, я могу положить конец его мучениям, просто не влив в него очередную дозу.

— Прекратите это немедленно! — тут я уже не выдержал. — Вы не понимаете, что профессор вас прекрасно слышит? Прекратите говорить о нем так, как будто его здесь нет!

Я вырвал из рук министра конец простыни, которую он все еще держал в руке, и прикрыл Снейпа чуть ли не до подбородка.

— Профессору Снейпу нужна помощь, а не ваши препирательства! И лично мне плевать, есть у него шанс или нет. Вы должны лечить его, а не заставлять захлебываться собственной кровью в грязной постели. Что вы здесь рассказываете, Стейн? Вы думаете, я не видел, как вы пытали его ночью? А вы, миссис Веллингтон, вы хоть раз к нему подошли? Воды стакан принесли хотя бы?

Кингсли с минуту ошарашено смотрел на меня, наверное, пытался вспомнить, кто я такой. Потом, видимо, вспомнил, даже улыбнулся и кивнул:

— Ну вот что. Мы действительно видели и слышали достаточно, дальше выяснять вопрос о вашем соответствии должности, Стейн, мы будем в другом месте. Профессору Снейпу требуется квалифицированная медицинская помощь и тишина. Немедленно переведите его на первый этаж в секцию «А».

Что это за секция знал даже я, слышал от бабушки. Специальное отделение для VIP-персон, членов Визенгамота, крупных министерских шишек и других знаменитостей. Там работают лучшие колдомедики Британии, которые одновременно являются и невыразимцами. Мера безопасности: мало ли, какие личные тайны могут быть у их высокопоставленных пациентов. Теперь можно было не сомневаться, что для профессора сделают все возможное. Только вот будет ли этого достаточно?

Сам не знаю, зачем я это сказал. Вырвалось, наверное. А может быть, причиной были глаза профессора, в которых плескались все те же отчаяние и безысходность, что и до светлого явления министра. Но я все-таки сказал:

— Я хочу быть рядом с профессором.

— О, как это трогательно! — Скитер все-таки не удержалась от реплики с места. — Какая необычная привязанность героя войны и убийцы!

— И другого героя войны! — резко перебил ее Гарри. — Мисс Скитер, сейчас мы с вами спустимся в холл, и я все объясню.

Профессор попытался протестующе поднять здоровую руку, но сил у него не хватило, и рука безвольно упала на кровать. Мерлин, что такого Гарри собирается рассказать, что профессор категорически против?

Я хорошо знал Гарри и его чувство такта, позаимствованное не иначе как у горного тролля. Но следующая его фраза заставила меня изменить свое мнение.

— Действительно, Кингсли, пусть Невилла тоже переведут в секцию «А». Ему тоже не помешает квалифицированная медицинская помощь. И заодно Невилл приглядит, чтобы с профессором Снейпом обращались как положено. Лично я уже никому тут не доверяю!

Как ни странно, Шеклболт согласился, и через несколько минут действующие лица сменились. Гарри в компании Риты Скитер отправился делать свое сенсационное заявление, министр со своими сотрудниками пошел дальше разбираться с произволом колдомедиков. А к нам явились две целительницы, внешность которых я сейчас не могу ни вспомнить, ни описать. Помню только, что это были очень внимательные и обходительные леди, которые должны были с нами аппарировать в секцию «А». Профессора для аппарации предлагалось обездвижить, чтобы не причинить ему дополнительных страданий. Но обездвиживать его показалось мне настоящим кощунством. Видимо, в тот день я решил исчерпать лимит безрассудных поступков до дна, и поднял профессора на руки, поддерживая под лопатки и колени. Целительницы тут же возмущенно зашипели на меня, Снейп заскрипел зубами, но мне кажется, был благодарен.

В секции «А» все было совсем иначе. С профессором нам пришлось все же ненадолго расстаться, в процедурную меня не пустили. За то время, что с ним возились целители, одна из милых леди, сопровождавших нас, привела в порядок мою ногу, заменив повязку и наложив какое-то заклинание, полностью устранившее все неприятные ощущения. Если бы не видел, как нога выглядит, решил бы, что полностью здоров.

Из процедурной профессора принесли, слава Мерлину, уже спящим. За те дни, что нам пришлось пережить в этой больнице, я не один раз пожалел о том, что сам не владею чарами Наведенного Сна, чтобы применить их к Снейпу. Теперь и без меня было кому о нем позаботиться. Повязки на руке и шее заменили на чистые, кровотечение остановили. Да и зелий, я думаю, в него влили немало. Во всяком случае теперь он дышал ровно, и вообще, на чистых простынях, заботливо укрытый до середины груди, смотрелся гораздо лучше. Кроме того, теперь у нас в палате была постоянная сиделка, которая следила за его (ну и моим тоже, но мне-то что сделается) состоянием. Так что я смог наконец-то с чистой совестью завалиться спать.

* * *

Нет, это слишком тяжело вспоминать. Я отложил перо и, откинувшись на спинку стула, потянулся за бокалом виски, ожидавшим своей участи уже несколько часов. Хорошо, что Северус сегодня ушел спать пораньше. Смешно сказать, но в его присутствии я ужасно стесняюсь писать. Дело даже не в его привычке заглядывать через плечо, достаточно было один раз попросить, чтобы он перестал это делать. Но даже если он сидит в другом конце комнаты и читает или занимается своими бесконечными директорскими бумагами, расписаниями и табелями, я все равно жутко стесняюсь. Потому что он знает, о чем я пишу. И наверняка не одобряет. И даже если бы одобрял содержание, все равно придрался бы к форме. Я ведь не писатель, я всего лишь скромный учитель Гербологии, и не должен заниматься подобными глупостями.

Но я думаю, дело на самом деле в другом. Просто Северус тоже не хочет, чтобы я вспоминал то трудное время. И тем более фиксировал, переживая его еще раз сам, заставляя переживать его своих возможных читателей. Но я должен был начать с самого начала, иначе нарушится хронология повествования, и я не смогу рассказать обо всех тех замечательных событиях, которые были дальше. Ну, не только замечательных, конечно, события были разные. Но все же начинать нужно именно с начала, пусть даже такого печального.

Я опустошил бокал и уже решил было вернуться к рукописи, как вдруг почувствовал смутную тревогу. Я слишком хорошо знал это ощущение, чтобы игнорировать его или списывать на алкоголь, усталость и разыгравшееся к ночи воображение. Ментальная связь с профессором возникла много лет назад благодаря постоянному общению. Думаю и наши занятия легилименцией сыграли свою роль. Северус сумел сделать из меня очень неплохого легилимента, а с наставником в этой сложной науке у ученика всегда возникает особая связь. Одним словом, мимолетного ощущения мне хватило, чтобы без особых колебаний сделать то, за что любого другого профессор неминуемо бы проклял на месте — войти в его спальню.

— Успели закончить свои литературные изыскания, или я должен испытывать угрызения совести, что прервал полет вашей мысли, сэр? — поинтересовался насмешливый голос из темноты, едва я открыл дверь.

От сердца сразу отлегло. Судя по тому, что в вопросе содержалась изрядная доля ехидства, ничего страшного не произошло.

— Что случилось, сэр?

Пришлось зажечь Lumos, в спальне было абсолютно темно. Профессор сидел в кресле-качалке в углу комнаты, на мои попытки осветить его фигуру ответил гневным взглядом, так что я быстро отвел палочку.

— Иногда я начинаю жалеть, что учил вас легилименции, мистер Лонгботтом. Или жалеть нужно о том, что научил вас недостаточно хорошо, и вы так и не умеете ставить защиту от чужих мыслей и эмоций. Как вы не сваливаетесь с мигренью после каждого занятия со студентами, с такой-то восприимчивостью?

— Вы прекрасно знаете, сэр, что я умею ставить защиту, но не хочу закрываться от вас. Это может быть опасно.

Мерлин, сколько будет продолжаться эта пикировка? Он может просто сказать, что случилось? Откуда это щемящее чувство? У него что-то болит? Приснился кошмар? Не может уснуть?

— Ничего из того, что вы подумали, Лонгботтом. Не устаю напоминать вам, что я не китайская ваза из Британского Национального Музея, надо мной не надо трястись. Мне просто нужно поразмышлять кое о чем в одиночестве.

Ну да, именно поэтому он сидит тут в одной ночной сорочке, босой и растрепанный, и раскачивается взад-вперед в одном ритме так, что меня при взгляде на него начинает подташнивать.

Я подошел ближе, стараясь не светить ему в глаза, присел на корточки перед креслом, чтобы не возвышаться над ним.

— Профессор?

Прохладная рука легла мне на затылок. Тонкие пальцы чуть взъерошили волосы. Вот сейчас я услышу правду:

— Я взорвал котел, Невилл.

Голос прозвучал мягко и устало.

— Я не взрывал котлы уже пятьдесят лет! Даже в школе у меня не взорвался ни один котел. Только в детстве, когда мама учила меня варить мои первые зелья. Но это было в том возрасте, когда нормальные волшебники еще не держали в руках волшебную палочку. А если человек начинает делать то, что делал только в детстве, это уже деградация. И старость.

— Глупости, сэр. Котел может взорваться у волшебника в любом возрасте. Что вы варили?

— У этого зелья пока нет названия.

— То есть очередной эксперимент?

Северус кивнул.

— Тогда тем более нет повода расстраиваться. Вы ведь не ошиблись каком-то стандартном рецепте. Просто ваше экспериментальное зелье требует доработки.

— Да, доработки оно определенно требует, — невесело усмехнулся он.

Я поднялся и осторожно взял его за руку:

— Вставайте, сэр. Нужно вернуться в постель. Давайте я принесу вам зелье Сна без сновидений. А завтра вы продолжите свой эксперимент.

Профессор позволил взять себя за локоть и помочь встать, но, оказавшись на ногах, ловко вывернулся из моего захвата, призвал комнатные туфли и халат.

— Вы правы, Лонгботтом, эксперимент нужно продолжать.

И направился к дверям. Мерлин мой, теперь можно даже не надеяться, что сегодня он ляжет спать!