Долгая и счастливая жизнь (гет)

Северус Снейп, ты — мастер обмана. Долгие годы ложь была твоим оружием и спасением. Удивительно, что при этом она так и не стала твоей сутью.

Как-то раз ты объяснил мне, что идеальная ложь состоит из правды. Не нужно ничего выдумывать, достаточно лишь о чём-то умолчать или чуть-чуть сместить акценты.

Это письмо — идеальная демонстрация твоего искусства. Ты не упомянул в нём о наших бесконечных разговорах, об огневых спорах, когда ироничные и весёлые замечания летали от одного к другому словно шарик в пин-понге, о длинных вечерах и посиделках у камина, когда раскалённый чай обжигал губы, а горячие взгляды — сердца. Ты не написал об уютной тишине и мягком шелесте страниц, и о том, как раз за разом я умирала в твоих объятьях, а в твоих глазах светились нежность и гордость.

Нет, ты вспомнил про итальянца... Совершенно при этом забыв, как мы потом смеялись над их неспособностью спросить дорогу, не упомянув при этом о "прекрасных глазах сеньориты". Какая ложь, мой милый...

И в то же время — правда. Да, я раздражала тебя, да, мы очень разные. Но самое главное — ты не верил мне. Ждал, когда я, наигравшись, уйду, отталкивал, держал дистанцию, часто бывал холоден и жесток. Но я, глупая, верила, что это временно, и рано или поздно ты увидишь, что я всерьёз, поверишь и, может быть, полюбишь... Ведь было же и хорошее! И неужели та нежность, которой, несмотря на все оскорбления, дышит твоё письмо, это просто минутное настроение? Неужели ты бросился спасать меня просто так?

В минуты слабости я готова допустить и это. Защищать людей, рискуя при этом жизнью, давно уже стало твоей привычкой, условным рефлексом.

Любил ли ты меня?

Я не знаю.

О, господи... Каково мне было очнуться в больничном крыле и прочитать твоё письмо? Как ты мог?! Идиотский героический жест — умереть, чтобы я продолжала жить. Тебе, естественно, не пришло в голову задуматься, хочется ли мне такой жизни? Нет, ты всё решил за меня! Да ещё и взял с Гарри нерушимую клятву, пользуясь тем, что он не мог тебе отказать! Ты, чёртов авторитарный мерзавец!

К счастью, ты просчитался. Гарри оглушил тебя прямо у моей постели, едва ты произнес слова ритуала. Он решил, что мне будет легче, если я смогу нормально проститься с тобой. Бедняга ещё не знал о смерти Рона, иначе он никогда бы так не поступил...

Я прощалась? Нет, нет... умирала. От боли, безысходности, тоски... Сколько я простояла около тебя на коленях? не знаю... очнувшись, только когда в палату вломился отряд авроров.

Оказалось, что ты сам их вызвал и оставил подробные объяснения произошедшему. Ты позаботился о том, чтобы семье Уизли было кого проклинать.

Сколько презрительных и ненавидящих взглядов! Какое разнообразие красочных эпитетов! Они устроили совещание прямо в палате, решая, что лучше: устроить показательный суд с последующей казнью или позволить тебе покончить с собой под действием проклятья. А я поняла, что сделаю всё, чтобы спасти тебя.

Я немедленно отправилась к Шеклботу и устроила ему скандал. Правда, его это абсолютно не впечатлило. Выслушав меня, он сказал:

— Послушай, ты его любишь. Снейп защищал тебя, и по-мужски я его понимаю. Так дай ему умереть спокойно.

Но я не желала этого слушать.

— Ты всё равно ничего не сможешь сделать, это проклятие можно снять только одним способом. А если случится чудо, его ждёт суд. Лучше умереть сейчас, чем получить поцелуй дементора или пожизненное заключение.

Я продолжала спорить. Наконец, Шеклбот сдался, но сказал, что будет ждать месяц, не больше.

Тебя перевели в тюремный госпиталь.

А я отправилась в больницу Святого Мунго и, скрыв себя дезиллюминационными чарами, принялась методично обыскивать больничный архив. Идея была проста до чрезвычайности: адрес за адресом, фамилию за фамилией я составляла список неизлечимо больных людей. А кто ещё мог согласиться взять на себя Корам Интеритус?

Это была единственная надежда. Мне нельзя было забрать проклятье на себя, это убило бы Гарри. Но может быть кто-нибудь из этих людей проявит к тебе милосердие?

Как же я ошибалась! Мне пришлось убедиться, что человек тем сильнее цепляется за жизнь, чем меньше ему осталось. Следующие недели превратились в настоящий ад. Меня встретила стена непонимания и шквал злобы. Но я упрямо таскалась из дома в дом, словно побитая собачонка, заглядывала в глаза и как заведённая повторяла одни и те же слова, которые скоро стали казаться мне пустыми и затёртыми. Никто не слушал. Порой мне даже не давали договорить, прерывая бранью. "Бессердечная тварь!", "Сволочь!", "Убирайся!", "Пошла вон!" — это всё, что я слышала на протяжении многих дней.

На меня обрушились потоки грязи и оскорблений. Оглушительная ненависть. Пощёчины. Но, в очередной раз выброшенная на улицу, я поднималась, переводила дыхание и отправлялась по новому адресу. Рассказывать. Просить. Умолять.

А время уходило.

И вдруг, уже совсем отчаявшись, я нашла его — старого седого человека по имени Александр Одли.

У него была последняя стадия рака, постоянные боли, с которыми уже не справлялись зелья. Ни семьи, ни детей, только старая кошка да обветшавший дом, в котором он терпеливо дожидался смерти. Он согласился помочь, едва меня выслушав. А я стояла, ошеломлённая, не смея поверить своим ушам. Александр смущённо улыбнулся и похлопал меня по руке: успокойся. И тогда я рухнула на колени и разрыдалась. Неужели ты будешь спасён?

Потом мы долго гуляли в его маленьком саду. Он брёл, с трудом волоча ноги, тяжело опираясь на палку, и неторопливо рассказывал о себе. О тихой и незаметной службе, о неудачных попытках писать стихи, о том, как робел перед женщинами. Но какое же море юной и свежей доброты было в этом худеньком, ссохшемся старике! Я слушала и плакала, сама не знаю о чём.

Александр попросил два дня, чтобы уладить свои дела. Я согласилась — у меня оставалась ещё неделя. Позже я узнала, что всё своё нехитрое имущество он завещал мне.

А тогда мы явились в Министерство, и нас провели в твою палату, которая больше напоминала каземат. Сказать, что нас встретили недоверчиво — значит не сказать ничего. Начальник Аврората лично проверил, не находится ли мистер Одли под Империусом. Ничего не нашёл и прямо спросил, зачем он жертвует собой ради преступника. Александр задумчиво улыбнулся и сказал:

— Большинство людей проживают совершенно никчёмную жизнь, и я — не исключение. Но благодаря этой милой девушке в ней появился смысл. Не знаю как вам, а мне это важно.

Он ободряюще улыбнулся мне, вытащил волшебную палочку и произнёс формулу переноса проклятья. Через несколько минут усыплённого Александра отправили в больницу святого Мунго.

Через полтора месяца он скончался от рака. Дважды в год, в день рождения и день смерти, я бываю на его могиле. И не устаю благословлять этого человека.

* * *

Мне даже не дали поговорить с тобой и бесцеремонно выпроводили из тюремного госпиталя. В отчаянии я пыталась пробраться назад, но успела только мельком увидеть, как тебя, уже одетого в тюремную робу, уводили куда-то два аврора.

* * *

Газеты взвыли.

Предстоял сенсационный судебный процесс. Бывший Упивающийся Смертью, оправданный и снова преступивший закон, жестокое убийство студента, в котором замешана Грейнджер — знаменитая героиня войны! Репортёры буквально лопались от счастья.

"Директор Хогвартса соперничал за внимание студентки с её бойфрендом!", "Сенсационные подробности нашумевшего убийства!", "Хогвартс — школа магии или преступности?", "Вопиющая мягкотелость министерства привела к чудовищной трагедии!", "Чёрная метка — клеймо на душе.", "Кровавый любовный треугольник!"... На меня показывали пальцем, за спиной не шептались — обсуждали в голос, папарацци караулили на всех углах, а знакомые стыдливо отворачивались.

Семья Уизли возненавидела меня, одноклассники — тоже. Все пришли к выводу, что я виновна в смерти Рона. Скиттер выдала душещипательную историю про Уизли — скромного героя войны, который невинно пострадал из-за бездушной дряни.

Да, Рон сумел создать практически идеальный капкан.

Во всём этом кошмаре Гарри приходилось хуже всех. Он любил Джинни и разрывался между ненавистью к тебе и чувством справедливости. Гарри попытался уговорить меня отказаться от борьбы, но я закусила удила. Между нами произошёл очень тяжёлый разговор, и, в конце концов, мне пришлось пригрозить, что, если он не поможет, я покончу с собой. Гарри изменился в лице. Нет, он не испугался смерти, просто был до глубины души потрясён моей подлостью.

— Ты многому научилась у Снейпа, — выплюнул он, и мне стало ясно, что ненависть в сердце моего бывшего друга победила.

Я приказала себе не плакать.

— Завтра принесёшь тысячу галлеонов. И потом сколько понадобиться.

Он смерил меня ледяным взглядом и кивнул.

Так и пошло. Гарри давал мне деньги, но отныне в его глазах было только холодное презрение.

Я уговаривала себя, что всё это неважно. Зато у меня появилась возможность обратиться к самому лучшему и известному адвокату — Стивену Фергюссону.

Он охотно взялся за твоё дело, проявив при этом огромною энергию. Начал собственное расследование покушения Рона, развернул ответную компанию в прессе. Я воспрянула духом, но спустя какое-то время по его хмурому и рассеянному виду поняла, что что-то идёт не так.

Между нами состоялся откровенный разговор, и Фергюссон мрачно заявил, что шансы на победу мизерны. Я перепугалась.

— Нет, пожалуйста, придумайте что-нибудь. Нельзя отступаться.

И протянула ему очередной гонорар.

— Этого мало.

— Я принесу ещё.

— Не об этом речь, — Фергюссон постучал пальцами по столу, — скажите, у вас или Снейпа имеются влиятельные друзья, которые смогли бы воздействовать на Визенгамот?

О чём он?

— В рамках закона вашего друга не спасти, неужели непонятно? Или вы против подобных методов? Может быть, они противоречит вашим моральным принципам?

Я замотала головой. Какие уж тут принципы...

— У меня никого нет, я же магглорождённая.

И вдруг вспомнила.

— Малфой. Профессор спас его сына.

— А вот это уже интересно. Идёмте!

— Прямо сейчас?

— Немедленно! — адвокат направился к камину. — Скажу вам по секрету, милочка: я очень не люблю проигрывать.

* * *

Нельзя сказать, что Малфой обрадовался нашему визиту. А уж напоминанию о долге — и подавно. Однако, Фергюссон быстро привёл его в себя.

— Послушайте, Люциус, мы знаем друг друга не первый год. Полагаю, нам ещё не раз придётся работать вместе. Так убедите меня, что вашему слову по-прежнему можно доверять.

Малфой прищурился. Адвокат добавил:

— Юная леди на нашей стороне. Но чтобы вам было спокойней, мы сейчас отправим её отдыхать, а сами, не торопясь, обсудим все детали.

— Ну что ж...

Малфой поднялся и с издевательской любезностью проводил меня к камину. Уже ступив в огонь, я услышала его ехидный вопрос:

— Что вы сделали, чтобы нанять Фергюссона? Снова ограбили Гринготтс?

* * *

Но как бы там ни было, Малфой вернул свой долг сполна. В ход пошло всё: шантаж, подкуп, угрозы. Фергюссон заметно повеселел. Он рьяно готовился к процессу: искал прецеденты, мотался в Азкабан, совещался с детективами... А я могла только ждать, умирая от страха, от волнения перестав есть и спать.

Может быть именно поэтому я так плохо запомнила суд. Была тошнота, подгибающиеся ноги и чувство полной опустошённости. Хуже всего мне стало, когда я увидела тебя. Фергюссон говорил, что ты держишься молодцом и передаёшь мне приветы. Но теперь я поняла, что он мне врал. Ты даже не взглянул в мою сторону, молча прошёл к своему месту и сел. Тяжёлые цепи обвили твои руки...

Суд... Больше всего это действо напоминало живодёрню. Под бесстыдно откровенными вопросами, на глазах у жаждущей расправы толпы, наши отношения, наши души вывернули наизнанку и выставили под безжалостный свет фотовспышек. Всё было растоптано и опошлено.

В накалённой атмосфере судебного заседания Фергюссон чувствовал себя как рыба в воде. Он был изящен, остроумен, напорист, и, словно фокусник, вытаскивал из рукава всё новые аргументы в пользу твоей невиновности. Адвокат выставлял тебя рыцарем, защищавшим прекрасную даму, но вставал представитель обвинения, и воздвигнутые им бастионы рушились в пыль. Фергюссон снова шёл в атаку. Зрители ахали, хлопали и свистели. Толпа развлекалась по первому разряду. А я видела только твоё равнодушное лицо. Ты терпеливо ждал, когда же закончится этот балаган, и можно будет, наконец, умереть.

Умереть... Мне ты не дал возможности такого лёгкого выхода. Как бы не относился ко мне Гарри, я не могла его убить. А вдруг всё-таки случится чудо? Вот сейчас Фергюссон им объяснит, судья встанет и скажет: "Невиновен!" Может быть, он уже получил свою взятку?

Члены Визенгамота погрузились в обсуждение. Что? Уже? О, боже... боже...

— Виновен!

Воздух вдруг отказался проходить в лёгкие. Нет! Пожалуйста, нет! Мир почернел и косо ушёл вниз.

* * *

Когда я пришла в себя, зал заседаний почти опустел. Я поднялась и, дрожа всем телом, поплелась на выход. В вестибюле Министерства увидела лопающегося от гордости Фергюссона, который давал интервью. Ласково улыбаясь журналистам, он отвечал на вопросы и выслушивал поздравления.

Поздравления... С чем?...

Он заметил меня и подошёл, лучась самодовольством.

— Ну что, мы молодцы?

Я тупо смотрела на него.

— Десять лет! Блестящая победа! Невероятный по своей мягкости приговор!

Он что, рехнулся?

— Я рассчитывала, что его оправдают.

Адвокат задохнулся, поражённый моей наглостью.

— Милочка, — прошипел он, — да после того, что натворил этот безрассудный человек, десять лет — неслыханная удача.

Удача?! Мир вокруг снова закружился. Но усилием воли я взяла себя в руки.

— Мне надо его увидеть.

Фергюссон равнодушно пожал плечами.

— Обратитесь к администрации тюрьмы.

Господи, да он просто мразь.

— Если бы вы не грохнулись в обморок, то смогли бы подойти к нему на минутку. Наведайтесь в Азкабан. Хотя вряд ли вам пойдут навстречу. К заключённым пускают только ближайших родственников, а вы Снейпу — никто.

Он коротко кивнул мне и растворился в толпе.

_________________________________

1. Per aspera (лат.) — через тернии. Часть изречения "Per aspera ad astra" ("Через тернии к звёздам").