Thunder and Lightning (гет)

В день, когда на улице ярко светит солнце, и неспешно плывут облака, Гарри замечает, что Гермиона задумчиво разглядывает его шрам.

— Гермиона, все в порядке? Почему ты все время на меня так смотришь?

Она ничего не отвечает, только еще больше хмурится и переводит взгляд на свое запястье и несильно сдавливает его, словно там, под кожей, угнездилась непрошенная боль.

Гермиона встает и уходит в свою комнату, и когда начинает темнеть, укладывается спать, прислушиваясь к давящему безмолвию тихой ночи.

* * *

После сорвавшейся с уст Сириуса под давлением Гарри правды об Ордене, Сириус бегом поднимается по лестнице и подходит к двери спальни крестника, прижимаясь к ней ухом. «Рост не всегда является показаетлем властности...» — слышит он. Это Фред и Джордж говорят о Джинни. Сириус отскакивает от двери и, неслышно ступая, исчезает в тени коридора, заслышав осторожные шаги поднимающейся Молли.

На следующий день за завтраком он принимается подмигивать сидящей напротив Гермионе. Рост не всегда показатель силы. Сириус смотрит на ее руки, такие девичьи и нежные, и замечает, что левая рука все время растирает правое запястье. Он вспоминает свои пальцы, плотно обхватившие хрупкое запястье Гермионы – видимо тогда, после его хватки, и появились синяки. Вспоминает тот огонь, охвативший их, стоило им только прикоснуться друг к другу.

Его глаза призывают ее поднять взгляд, и она им повинуется. Ее руки безвольно разжимаются. И она слышит на грани восприятия его тихие слова:

— Я гром. Я могу напугать тебя.

Гермиона смотрит ему глаза и отвечает:

— А я молния.

"Да уж, молния! — думает она. — Молния, в отличие от меня, слишком прекрасна, чтобы озарять своим светом всегда одно и то же место".

* * *

Гермиона в полночь спускается на кухню в поисках какого-нибудь напитка и возможности отдохнуть от давящей темноты своей комнаты. Сириус сидит за кухонным столом, и, в какой-то момент, они понимают, что остались наедине. Взгляд Сириуса останавливается на краю ночной рубашки Гермионы, закрывающей ее бедра. Он поднимается и пытается уйти, в ушах оглушительно пульсирует кровь. Он не знает, что ему делать и сможет ли он сдержать себя, находясь так близко от нее.

— Сириус, — говорит Гермиона, становясь прямо перед ним, ее рука касается плеча Блэка, заставляя остановиться.

Она задерживает руку на плече, чувствуя согревающее тепло. Краснеет.

— Было ли что-то между нами?.. – Сириус умолкает и пристально смотрит на нее.

Гермиона прекрасна, и он вспоминает тот раз, когда они вот так же были вдвоем. Вспоминает о молнии, о громе, о красоте и о страхе. Она смотрит на свою руку, лежащую в опасной близости от края рубашки. Смещает ее на полдюйма ниже, и ее пальцы касаются открытой кожи шеи.

Он задерживает дыхание, и они оба просто смотрят и ждут. Она гордо стоит, глядя ему в глаза, ее тело, словно говорит, что она прикасается к нему, наплевав на чьё-либо мнение, но он видит в ее глазах беспокойство. И чувствует, как дрожит ее рука и начинает соскальзывать. Сириус помнит, что он сделал в прошлый раз, чтобы не дать ей уйти – схватил за запястье и держал крепко-крепко, чтобы даже и мысли не возникло уйти. Вздохнув, он ловит ускользающее запястье и, сжав пальцы вокруг него, тянет на себя. Не дав ей сказать ни слова, он закрывает ее рот поцелуем, нежно скользя языком по губам. Этот поцелуй заставляет её потерять связь с реальностью.

Он по-прежнему сжимает ее запястье, почти болезненно прижимая правую руку к своей груди, а другой рукой нежно скользит дрожащими пальцами, едва касаясь ее щеки. «Страх и красота, — думает она, — гром и молния».

Когда их губы вновь касаются друг друга, а его дыхание опаляет ее, Гермионе кажется, что внутри нее растекается жидкий огонь, ветвится по венам и достигает кончиков пальцев.

Она углубляет поцелуй, все сильнее вжимаясь в его тело. Такое ощущение, что она может почувствовать каждую клеточку тела Сириуса, каждое движение даже самой маленькой мышцы, гул, струящейся по венам крови, который, будь он громче, мог бы заставить ее содрогнуться от страха.

Его рука скользит по ее щеке и спускается на подол рубашки, легким движением сдвигая ее, и касается разгоряченной кожи бедра. Гермиона прерывает поцелуй, наклоняет голову, чтобы коснуться губами нежной кожи на горле и проводит языком вдоль бешено бьющейся жилки. Он поднимает еще выше ее рубашку, скользя чуткими пальцами по ребрам, легко прикасаясь к нижней части груди, а она слегка откидывает голову назад, чтобы взглянуть ему в глаза.

Секунду спустя, его лицо становится белым от росчерка пронзившей ночное небо молнии. Она прерывисто вздыхает и еще сильнее прижимается к нему, а его рука скользит вдоль ее талии, сильнее сжимая хрупкое тело. Но Гермиона резко отталкивает его, когда за окном гремит раскат грома такой силы, что она почти чувствует, как дрожит дом.

Сириус удивлен подобной реакции и крепко держит ее в объятиях, видя, как она неотрывно всматривается в темноту за окном. Гермиона с ужасом ждет продолжения грома, но ничего не происходит, кухня погружена в тишину, нарушаемую лишь их дыханием.

Гермиона отрывает свой взгляд от окна и поворачивается к Сириусу. В приглушенном свете ее глаза кажутся почти черными. Его рука по-прежнему крепко обнимает ее за талию под ночной рубашкой, и вдруг Гермиона неожиданно осознаёт, что все его действия слишком интимны. Она лихорадочно начинает оправлять рубашку, вынуждая его убрать руку, но он по-прежнему крепко держит ее за запястье, несмотря на то, что она стоит в трех шагах от него, продолжает прижимать ее раскрытую ладонь к груди там, где бьется сердце.

Она может почувствовать гром его сердцебиения, которое словно становится громче, и она делает еще один шаг назад, когда появляется чувство, что этот гром просачивается сквозь ладонь в ее кожу и кровь. Он по-прежнему крепко держит ее запястье, но не может понять, почему она так настойчиво пытается вырваться, так мучительно пытается покинуть его объятия. Она задыхается и прижимает руку к груди, а он поражен тем, что потерял над собой контроль.

— Гермиона, я…

Она разворачивается и выходит из кухни, оставляя тяжело дышащего Сириуса наедине с его мыслями.