Влюбленный волк - уже не хищник (гет)

4 курс

Суматоха в замке по поводу проведения Святочного бала была сравнима лишь с колебаниями щупальцев Гигантского кальмара в брачный период. Студенты Хогвартса сходили с ума: по всему замку летали записки, из каждого угла слышался смех, всенепременно связанный с предстоящим событием. Некоторые учителя махнули рукой на учеников, часы напролет думающих о том, как же хорошо играет ее партнер в квиддич и какая изящная походка у его спутницы. Другие же зверствовали в еще большей степени, чем обычно. К таким относились, естественно, МакГонагалл и Снейп. Последний по отношению к своим слизеринцам вообще проявлял чудеса муштры: во время подготовки к балу в подземельях царили спокойствие и легкий дымок фирменного слизеринского пренебрежения. Студенты змеиного факультета ходили с подчеркнуто спокойными лицами, ничего не выражающими. Профессор зельеварения разразился необычной для него многолосвной речью о том, что Слизерин — единственный, по выражению профессора, «адекватный факультет в Хогвартсе, лишенный особо знаменитых студентов, каждый день норовящих установить рекорд по количеству нарушенных правил». И совершенно неважно, что таких факультетов в Хогвартсе на самом деле три. Слизеринцы прекрасно поняли своего декана, и тихо-мирнопоприглашали друг друга на бал. Все остались довольны. Кроме Крэбба и Гойла, конечно, которые шли на Святочный бал в сопровождении друг друга. Да и то, только для того, чтобы поесть.

Однако были и такие люди, которые вообще не проявили ни малейшего интереса к предстоящему мероприятию. К таким как раз и относился Теодор Нотт. Вообще посмотреть на него, так он просто ангел во плоти, по каким-то причинам оставшийся тайной для человечества, принявший облик заурядного аристократа-слизеринца: тонкие черты лица, высокий рост и чуть вьющиеся волосы чернильно-синего оттенка, невозможно контрастирующие с голубыми глазами. Невозможно — потому, что голубоглазые брюнеты считаются своего рода людьми, обладающими генетическим уродством. Своеобразные ошибки природы. Собственно, природа не так уж и старалась, создавая Нотта: аристократический нос совершенно портила неуместная горбинка, а подбородок был безвольным. Тонкую черную бровь рассекал неприятного вида шрам, придавая всему Теодору специфический облик. В противовес всем Ноттам, Теодор был очень медлительным человеком. По сути, он был единственным слизеринцем, у которого были плохие отношения с деканом. Снейп просто-напросто ненавидел медлительных людей; его раздражало, что прежде, чем что-то сделать, Нотту необходимо основательно подумать, взвесить все «за» и «против», рассчитать дальнейшие вариантны возможного развития событий. Он был абсолютно не способен быстро найти выход из сложившейся ситуации, в незнакомой обстановке терялся. «Решительный» — это совсем не про него. Многих это раздражало и выводило из себя, однако нельзя сказать, что Теодор был неинтересным молодым человеком. Когда кто-то особо распалялся, и причиной тому был Нотт, то на его лице появлялось выражение «ах-как-плох-сей-мир — и — как-я-хотел-бы-сделать-его-лучше-и-благороднее», что неизменно способствовало смирению возмущенных с образом жизни Теодора.

Однако в спорах слизеринец оживлялся, его невозможно было узнать. Все его напускное, видимо, спокойствие куда-то пропадало, а на смену ему приходили вспыльчивость и смекалка, приправленные острой иронией, не всегда ласкающей ухо оппонента. А если же дело касалось его хобби — волшебных шахмат, чтения и квиддича — пиши пропало. Теодор становился настолько активным, приобретая веселость и благодушное расположение духа, что многие слизеринцы язвили, будто его распределили не на тот факультет. Теодор в такие моменты становился центром внимания, создавал шумную кампанию из ничего — романтическое одиночество явно не его стихия. В хорошем настроении Нотт иногда даже показывал дорогу первокурсникам, а в особо радужном — даже объяснял домашнее задание, исправно тренировался и вообще был сама любезность. Возможно, это было второй причиной, по которой Снейп недолюбливал Теодора. Но декан находил в нем настоящего помощника — Нотт был достаточно ответственным, чтобы поручить ему незаметно приглядыватьза, например, Драко Малфоем, и в случае чего незамедлительно сообщить о происшествии профессору зельеварения. Но поситинеНотт раскрывался, когда командовал кем-либо. Он обожал это занятие всей душой, однако его приказы чаще всего выполнялись домашними эльфами в Нотт-мэноре или же шахматными фигурками.

Возвращаясь к вопросу о бале, следует отметить, что Теодор Нотт вовсе не был обделен женским вниманием и отсутствием приглашений. Однако, отказывая, он больше уподоблялся Гарри, когда его пригласила огромнаяпятикурсница со Слизерина, чем Малфою, раздающему отказы направо и налево с таким видом, будто он отказывает в помиловании или предоставлении индульгенции. А что, довольно неплохая реклама для Драко. Искупи свои грехи — потанцуй с Малфоем. Едва Нотту приходила в голову подобная мысль, он тут же кривился, явно сетуя на комментарии Драко по поводу его «будущих жарких танцев с Пенси», ибо родители совершенно точно не удосужились объяснить ему, что такое «половое созревание».

И все же Теодор пошел на бал. И даже в сопровождении, причем не уподобившись Греббу и Гойлу. За пару дней до Святочного бала на сдвоенной трансфигурации с КогтевраномНотт попросту обернулся к сидящей сзади него девушке и попросил ее составить ему компанию. Та, хоть и удивилась, но согласно кивнула, ответив: «С радостью, Тео!» А потом она противно захихикала вместе с подругой, и в который раз слизеринец отметил, что куда важнее не миловидность и привлекательности девушки, а ее манера общаться, думать и жить — короче, внутренний мир. Однако смех сзади оборвался, когда девушки стали обсуждать приближающееся событие, мешая Нотту и Розье вникать в методику трансфигурации отдельных частей тела. Но и в этом был свой толк — Теодор услышал имя девушки, с которой пойдет на бал — Патриция Эмбер. Что ж, раз она коверкает его имя, елейно называя его «Тео», то и он будет звать ее «Пат».

* * *

— Это не Грейнджер, — растерянныйРозье провожал взглядом Гермиону, особенно красивую сегодняшним вечером. Одетая в небесно-голубое воздушное платье, она, казалось, была совсем невесомой — так легко чемпион Дурмстрангакружил ее в танце. Весь зал веселился; студенты Хогвартса, Шармбатона и Дурмстранга, что называется, «объединились», лихо отплясывая под музыку незабвенных Ведуний. Однако не все принимали участие в танцах: это были в основном четверокурсники, разбившиеся на группки по факультетам, состоявшие в основном из молодых людей. Слизеринцы — Малфой, Нотт, Розье и Мальсибер — сидели за небольшим столиком, которых было полно по всему Большому залу. Расположены они были так, чтобы не мешать танцующим. Слизеринцы вполне были довольны месторасположением — никто здесь не подслушает и, что более важно, не позарится на их запасы Огневиски. — Не может такого быть.

— Кому какая разница? — Мальсибер пожал плечами и, оглядевшись, украдкой выпил несколько глотков согревающей жидкости. Слизеринца разобрал кашель, но ему удалось быстро справиться, после чего он добавил: — Она все равно грязнокровка.

— Неизвестно, насколько она грязная на самом деле, — пьяная ухмылка озарило лицо Драко. — Я бы и не прочь проверить.

— Никогда ты не думал о чести, — буркнул Нотт.

— Ты что, слишком трезвый? — зашумел Мальсибер, а одновременно с ним заговорил и Малфой: — У грязнокровок нет чести, Нотт.

— Я не о ее чести, — выплюнул последнее слово Теодор, — а о твоей. Что скажет папочка Люциус, когда узнает?

— Он не узнает, — запил свои слова Малфой.

— Потому что ты этого не сделаешь? — с надеждой переспросил Розье.

— Да нет же, — привычно для всех растягивал слова Драко, — я умею скрывать. И не только я, да, Тео? Кажется, именно так тебя называет твоя дражайшая когтевранка?

— Не такая уж и дражайшая, — спокойствие звучало в голосе Нотта. — Тем более, я даже не знаю, где она. Ты сделал глупый выпад, Драко.

— Хватит занудствовать, — раздражение у Малфоя скрывать не получалось; он явно был задет, что Нотт урезонил его, — посмотри лучше на Грейнджер. Неужели тебе не хотелось бы?

— Нет, — все так же спокойно ответил Теодор. — У меня есть когтевранка.

— Так почему ты не с ней? — поинтересовался Мальсибер.

— Потому что Драко потащил нас сюда, чтобы рассказать что-то важное, — терпеливо объяснил Нотт. — И все молчит.

— Я выпить с вами хотел, — начал оправдываться Малфой, что было совершенно нехарактерно для него в общении с однокурсниками, — а потом дальше идти танцевать. Так что пойдемте.

Слизеринцы поднялись и медленно потянулись в сторону танцующих, пытаясь найти глазами своих партнерш. Трое из них, справившись с задачей, помчались в гущу толпы наверстывать упущенное, а Нотт остался. Он вернулся за столик и прокручивал в голове сегодняшний разговор. Совершенно бессмысленный гогот по поводу того, что Поттер и Уизли не умеют танцевать, а рыжая Уизли пошла на бал с Лонгботтомом, гадкие замечания насчет того, может ли Дамблдор обещать МакГонагал продолжение банкета после пары часов танцев, красота Грейнджер. Красота? Грейнджер? Два практически антонимичных слова, по мнению Драко, в одном предложении. Нотт не был солидарен с Драко в этом вопросе. Особенно потому, что Гермиона думала точно так же, как и Люпин. Нотт был в этом уверен. С другой стороны, кто ж ее разберет, как часто говорят о Грейнджер Поттер и Уизли. Хотя профессор Люпин не стал бы просто так предупреждать его, намекая именно на нее. И ведь не выдала его. Это было прекрасно известно. В таком случае Нотт уже учился бы в Дурмстранге или хотя бы выслушивал нотации Дамблдора и наставления декана. Значит, в ней есть не только превосходный ум по части учебы, она и в жизни кое-что понимает. И Грейнджер на самом деле красива. Когда причешется.

Нотт устало зевнул, еще раз посмотрел на светящуюся от счастья гриффиндорку в руках Крама, оценившего ее достоинства, и нашарил под стулом Драко почти пустую бутылку Огневиски. Надо попробовать, ведь говорят, что изрядная доза этого напитка, поднимая бодрость духа и туманя рассудок, придает земному существованию достаточную привлекательность, чтобы заставить вас лечь спать.

* * *