Влюбленный волк - уже не хищник (гет)

— Это твой кот! — надрывался Рон, крича во все горло на стоящую рядом с ним Гермиону на руках с Живоглотом. — Я знаю, что это он сделал!

— Рон, Глотик не виноват! — не менее разъяренно ответила гриффиндорка. — Когда это произошло, он все время был со мной!

— А что это тогда? — мальчик потряс перед лицом подруги сжатой в кулаке испачканной простыней.

— В чем дело? — спросил только что вошедший в гостиную Гриффиндора Гарри.

— Рональд свою крысу потерял, — раздражение Гермионы все больше и больше выплескивалось наружу.

— Это твой кот убил ее! — снова закричал Уизли.

— Он не виноват!

— Ну так что же это?! — младший сын четы Уизли все еще отчаянно жестикулировал с простыней в руке.

— А что это? — спросил Гарри, отняв ладони от ушей — так громко друзья кричали друг на друга.

— Рон, видите ли, считает, что Живоглот съел Коросту, — отрывисто произнесла Гермиона. — А простыни, — она махнула рукой в сторону красного Рона, комкающего их, — по мнению Рона, — доказательство.

— Каким образом? — Гарри пока что было не понятно, почему его лучший друг так думает, за что был награжден суровым взглядом Гермионы. Хотя, кто еще мог «расправиться» с Коростой?

— Гляди, — развернул Рон простыню. Поттер увидел на ней несколько капелек крови и, кажется, кошачьи волоски.

— Н-ну, я...

— В конце концов, это естественный процесс! — голос девушки стал дрожать. — Нет ничего удивительно в том, что Глотик съел ее, ведь он кот, а она крыса!

— Вот и не выпускала бы этого маленького уродливого плоскомордого кота, раз такая умная! — почувствовав послабление Гермионы, Рон принялся атаковать с двойной силой.

— Значит, твоя крыса может разгуливать, где ей заблагорассудится? — оторопела девушка.

— Да, она же не опасна ни для кого! — уши у Рона стали еще краснее. — А вот ты со своим котом вечно мешаете ей нормально жить!

— Рон, тебе не кажется, что... — начал было Гарри, видя лицо Гермионы.

— Нет, не кажется, — рыжий гриффиндорец отвернулся от друзей и вышел из гостиной, громко хлопнув портретом, что вызвало недовольное ворчание Полной дамы.

Гарри только успокаивающе погладил Гермиону по спине.

— Спасибо, — она шмыгнула носом и тоже покинула башню Гриффиндора. Гарри пожал плечами и сел в свое любимое кресло рядом с камином. Отблески пламени играли на стеклах его очков, отчего перед глазами у Мальчика-Который-Выжил появлялись разноцветные блики, то угасая, то вспыхивая еще сильнее.

* * *

Гермиона оказалась перед дверьми библиотеки. Эта величественная зала, занимавшая почти четверть первого этажа, ежедневно принимала у себя десятки школьников. И все искали в ней что-то свое: одни — рецепты зелий, другие — интересные заклятия, третьи стремились просто почерпнуть как можно больше знаний, остальные находили здесь покой и душевное равновесие. Среди сотен старинных книг и мягкого света факелов все чувства будто отступали, а им на смену приходило лишь одно — жажда знаний. Но, подобно приливам и отливам, всему свое время. Вот и расстроенная гриффиндорка на этот раз пришла сюда вовсе не потому, что хотела узнать что-то новое. Гермиона искала здесь гармонию — с самой собой и всем миром, с Роном, с родителями, с преподавателями. Она подошла к самому ближнему из стеллажей и достала первую попавшуюся книгу, а после опустилась на скамейку. Гриффиндорка бережно положила книгу на стол, провела ладонью по обложке: «Легенды и мифы Древнего Рима». Гермиона пожала плечами — странно, что маггловская литература есть в библиотеке Хогвартса, даже несмотря на ее объемы. Гермиона сразу вспомнила, как в обычной школе они изучали древнеримскую и древнегреческую литературу. Кажется, тогда она прочитала все мифы и легенды двух этих древних цивилизаций. Самыми любимыми у нее были сказания, связанные с истоками всех событий. Ведь все величие и могущество просто так не появляются, все откуда-то берет начало. В греческой мифологии — миф о сотворении мира, а в римской — легенда о капитолийской волчице. Последняя всегда напоминала ей о том, что при должном усердии получиться может все, что угодно; что нет никаких преград, все способны достичь максимального результата, который поначалу кажется невозможным и поистине недостижимым. Но стоит только приложить усилия...

Гермиона погрузилась в чтение, вновь и вновь переживая судьбы Ромулуса и Ремуса [1] и восхищаясь человечностью волчицы. Удивительно, насколько тонкая грань пролегает между человеком и животным — только переступи ее, и твой мир мгновенно поменяется от загадочных глубин океана до сверкающих звезд Вселенной...

* * *

— Гермиона? — кто-то ощутимо тронул заснувшую девушку за плечо, отчего та подняла голову и уставилась на разбудившего ее человека.

— Профессор Люпин! — встрепенулась девушка, тут же стремясь придать себе надлежащий вид. — Я, видимо, заснула...Сколько сейчас времени?

— Ничего, Гермиона, с каждым может случиться, — по-доброму усмехнулся профессор. — Сейчас около восьми часов вечера.

— Боже мой, я сколько же я проспала! — гриффиндорка явно была взволнована, ведь она упустила целых два часа драгоценного времени. — Спасибо, что разбудили меня, профессор, мне нужно срочно бежать!

— Подожди, пожалуйста, — мягко остановил ее Люпин. — У тебя болезненный вид. Все хорошо?

— Да, профессор, — девушка резко приобрела обычную невозмутимость. Однако проницательному профессору не нужна была легилименция, чтобы понять: с мисс Грейнджер явно не все в порядке. Обычно она не засыпает, читая что-то в библиотеке, это известно всем.

— Я думаю, что нам все же лучше пройти в мой кабинет, — сказал профессор и обронил, направляясь к одному из книжных стеллажей: — Я всего лишь дам тебе шоколад.

— Профессор, не стоит, я...

— Мисс Грейнджер, позвольте мне самому справиться с этой задачей, — вмиг посерьезнел Люпин.

— Да, конечно, — потупилась девушка, встав из-за стола. — Извините.

— Идем, Гермиона, — преподаватель защиты от темных искусств, взяв какую-то книгу, подтолкнул девушку в направлении выхода. Спустя несколько минут они уже шли по коридорам Хогвартса и поднимались по волшебным лестницам, которые испытывали ловкость не одного поколения учеников школы чародейства и волшебства Хогвартс. В окна барабанил весенний дождь, и свист все еще холодного ветра шумел в ушах, повергая учеников и преподавателей в меланхолическое настроение.

— Профессор, разве мы уже подошли по программе к оборотням? — тишину нарушила Гермиона, рассмотрев книгу в руках профессора Люпина. Витиеватая надпись на фолианте гласила: «Ликантропия и ее ипостаси в волшебном и маггловском мирах».

— Нет, — Люпин переложил книгу в другую руку и прибавил: — Это я заранее хочу подготовиться к урокам.

— О, профессор, это так здорово, что у нас наконец-то преподает человек, который ответственно берется за дело и прорабатывает все мелочи, — отвечала Гермиона. Однако от ее внимания не укрылось, что преподаватель ЗОТИ как-то поспешно ответил на ее вопрос, да и в ответе звучало... оправдание. Заметила она и то, что преподаватель сменил тему:

— Ты справляешься со всем по программе, у тебя нет никаких трудностей при выполнении домашнего задания?

— Нет, профессор, мне понятен весь материал, — Люпин получил кивок от одной из лучших учениц третьего курса. — Но у меня есть к вам вопрос, не касающийся вашего предмета.

— Что же, я к твои услугам, Гермиона,— разрешил профессор, быстро взглянув на мисс Грейнджер.

— Почему вы не позволили Гарри сразиться с боггартом? — неожиданно для учителя спросила гриффиндорка.

— О, — лицо профессора прояснилось, — тебе лучше поговорить об этом с Гарри. Я уже растолковал ему все и объяснил; честно говоря, я удивлен, что он не рассказал тебе.

— Хорошо, — снова кивок, — спасибо, профессор.

— Проходи, Гермиона, — преподаватель ЗОТИ приглашающим жестом распахнул дверь. — Даю слово, что только накормлю тебя шоколадом, и сразу же отпущу.

— Спасибо, профессор! — гриффиндорка улыбнулась и направилась в глубь кабинета, не заметив сидящего рядом с преподавательским столом темноволосого студента. А на столе красовались все признаки недавней, вероятно, теплой беседы и занимательного разговора: неполные чайные чашки, вазочка с мятными пряниками из Сладкого королевства, только что исписанные свитки пергамента и два пера, хранившие следы только что прерванной работы. Собеседники, очевидно, жарко спорили, закусывая свои аргументы пряниками и позабыв об этикете: крошки были рассеяны по всему столу, а парочка даже грустно плавала в чернильнице.

— Профессор, вы нашли ее? — взволнованный молодой человек, похоже, тоже совсем не обратил внимания на Гермиону, кинувшись к своему преподавателю.

— Да, Теодор, — Люпин добродушно улыбнулся и совсем тихо прибавил: — Мы с тобой позже обсудим все это.

— Профессор? — оторопелая Гермиона стояла неподалеку от говоривших; ее взгляд был полон удивления, что не представлялось неожиданным: нечасто увидишь слизеринца, не только с уважением беседующего с профессором Люпином, но и проводящего с ним свое свободное время! Гермиона, похоже, даже знала этого студента: перед ней был Теодор Нотт, один из прихвостней Малфоя. На одном из уроков Хагрида они надели капюшоны и изображали перед Гарри дементоров, стараясь его напугать и застать врасплох, подкрепляя свое «выступление» стандартными противными шуточками. Мерзкие слизеринцы!

— Что такое, Гермиона? — также удивился Люпин и тут же спохватился: — А, вы, вероятно, не знакомы друг с другом. Гермиона, это Теодор Нотт, студент Слизерина, мы с ним...занимаемся дополнительно во внеурочное время. Теодор, это Гермиона Грейнджер с Гриффиндора, одна из лучших учениц вашего курса! Держу пари, что ты слышал о ней.

— Как же, слышал, — иронично сощурился слизеринец. — Слухи о знаниях мисс Грейнджер доходят и до нашего отсталого подземелья...

— А до башни Гриффиндора долетают ваши грязные помыслы! — вспылив, ответила Гермиона.

— Ошибаешься, Грейнджер, мы не настолько громко думаем, что начинаем портить и отравлять жизнь другим ученикам, — ядовито ухмыльнулся Нотт.

— Вам и думать не надо, чтобы отравлять кому-то жизнь, — девушка явно не была намерена проиграть в этом своеобразном противостоянии.

— У некоторых жизнь такая, что и отравлять не надо, — молодой человек чеканил каждое слово. — Хуже уже не станет.

— Да что ты знаешь о жизни? — брови Гермионы изогнулись.

— Что я знаю? — неожиданно вспылил студент. — Да что ты знаешь об этом, Грейнджер!

Он резко развернулся на каблуках и выскочил из кабинета, громко хлопнув дверью. Слегка обеспокоенный профессор Люпин поморщился и, выйдя из ступора, в который его поверг жаркий, но недолгий, так странно оборвавшийся спор учащихся, нервно произнес:

— Гермиона, вот, держи шоколадку,— и он протянул ей плитку в красивой обертке, с которой ехидно улыбались садовые гномы.

— Благодарю, профессор, — отрывисто сказала Гермиона и уже на выходе бросила через плечо, явно пристыженная: — Простите меня за это недоразумение.

Профессор покивал удалившейся ученице и, с минуту померив шагами класс, уселся за стол. Он распахнул принесенную из библиотеки книгу, подперев голову обеими руками, и принялся за чтение. Часы тикали, и спустя полчаса профессор глубоко вздохнул и открыл ящик стола. Через некоторое время кабинет Защиты от Темных Искусств наполнил шорох, какой бывает, когда открываешь приличных размеров плитку молочного шоколада с цельным фундуком прямиком из Сладкого Королевства.

* * *

Небо было совсем темное. Его трехмерная всепоглощающая чернота плотно окутывала Гарри и Гермиону, притаившихся в достаточно высоких кустах, чтобы скрыться от посторонних глаз. Тишина давила на уши, отчего все шорохи и трески казались громче; они резали слух, делая ожидание невыносимым, а время как будто остановилось, издеваясь над третьекурсниками. Однако для Рона оно действительно остановилось, когда он увидел исчезнувших Гарри и Гермиону в больничном крыле. Его друзья, воспользовавшись маховиком времени, отправились спасать Сириуса и Клювокрыла, те самые «две невинные жизни».

Наконец из Воющей хижины выскользнули знакомые силуэты: Гарри и Сириус, на которых опирались раненый Рон, Гермиона, с помощью волшебной палочки левитирующая Снейпа, и профессор Люпин, контролирующий Питера Петтигрю. При виде Сириуса и Петтигрю Гарри дернулся, однако Гермиона удержала его, сердито шепнув:

— Нам нельзя вмешиваться!

— Там Петтигрю, — рявкнул Поттер.

— Нет, Гарри, только хуже будет! — правила путешествий во времени, казалось, немного вразумили Гарри, однако ненадолго. Пока друзья препирались, профессор Люпин превратился в оборотня, затеяв драку с огромным лохматым черным псом, так же известным как Сириус Блек, а Петтигрю сбежал. Гарри из прошлого подобрал увесистый камень и швырнул его в оборотня, дав собаке возможность оправиться для новой атаки. Люпин отвлекся от Сириуса, обратив свою узкую морду к мальчику. Внезапно Гермиона, дернув настоящего Гарри за рукав, сложила руки рупором и завыла, как раненый волк на луну.

— Ты что делаешь? — попытался остановить ее Гарри.

— Спасаю тебя! — вспыльчиво бросила Гермиона и снова завыла.

— Спасибо, — поблагодарил подругу Поттер, увидев, что оборотень теперь не намерен раскромсать тело Гарри из прошлого. Однако... — Теперь он бежит сюда.

— Да, глупо получилось, — признала Гермиона и в который раз за сегодня поторопила гриффиндорца: — Бежим!

Гарри и Гермиона, взявшись за руки, что есть мочи побежали в глубь леса. Гарри бежал впереди Гермионы, чуть опережая ее; гриффиндорка явно замедляла его, не давая набрать скорость. Она быстро запыхалась и еще больше тормозила обоих, а Люпин продолжал погоню, совсем не собираясь отказываться от возможного ужина. На извилистой тропинке, избранной друзьями, встречались небольшие ямки, попадающиеся в самых неожиданных местах, тонкие ветви деревьев, вдоль тесных рядов которых вилась дорожка, больно хлестали друзей по лицу, шее и рукам, а их корни будто специально обвивались вокруг ног бегущих, норовя опрокинуть их на землю. Впрочем, не так уж и безуспешно. Гарри со всего маху упал на землю, больно ударившись коленями и локтем. Гермиона, словно выхваченная из реальности, тут же остановилась и замерла, глядя на упавшего Гарри. Но, заслышав приближающийся топот тяжелых лап оборотня, Гермиона помогла Гарри встать, они снова взялись за руки и добежали до опушки леса. Отдышавшись, они не услышали ничего, кроме яростного стука собственных сердец. Гермиона облегченно вздохнула, но Гарри покачал головой, махнув в сторону огромного, вероятно, повидавшего юность Дамблдора, дуба, раскинувшегося в паре шагов от друзей. Гриффиндорцы встали за его необъятный ствол как раз вовремя: с противоположной стороны хрустнула ветка, придавленная оборотнем. Гарри приложил палец к губам и кивнул в сторону оборотня. Очевидно, тот решил обойти опушку в поисках Гарри и Гермионы. Друзья бесшумно обошли дерево, пятясь назад и постоянно оглядываясь. Оборотня там не было. Третьекурсники одновременно вздохнули и обернулись к выходу из леса, намереваясь его покинуть, чтобы помочь Сириусу. Но Люпин волчьем обличии оказался хитрее — он был прямо перед ними. Гарри прижал Гермиону к себе и закрыл ее корпусом, отвернув лицо от оборотня, занесшего лапу для удара. У Гермионы в голове пронеслась стайка совершенно не связанных между собой мыслей: «Мы не можем здесь погибнуть! Неужели эти жалкие клочки чернильно-синего неба — последнее, что я вижу в своей жизни? Нам должен кто-то помочь!»

И, словно в ответ на ее отчаянные мысли, свершилось чудо. Атаки оборотня не последовало, и Гарри с Гермионой отбежали на безопасное расстояние. Обернувшись, они увидели, как оборотня атакует какое-то другое существо; его не получалось разглядеть — Люпин пытался разорвать его тело когтями. Когда спаситель отбил атаку оборотня, брови Гермионы поползли вверх. Оборотень дрался с себе подобным! Девушка замерла, наблюдая эту ужасную схватку, мучительную и нерасторжимую потому, что силы в ней были равны. Гермиона не могла не подумать о том, откуда взялся второй оборотень. Не может такого быть, что оборотни просто так разгуливают по территории Хогсмида и Хогвартса! Хотя Люпин ведь может... И тут у нее в голове возник кабинет профессора. Около двух месяцев назад там она увидела слизеринца, дружелюбно беседовавшего с Люпином, относящегося к нему с уважением. Он ждал, пока профессор найдет книгу об оборотнях. Оборотни... Теодор Нотт. Может ли такое быть? Нет, наеврное, не может...

— Гермиона, бежим! — прикрикнул на застывшую гриффиндорку Гарри. — У нас скоро закончится время!

— Да, да... — потрясенная увиденным, а позже и додуманным, Гермиона побежала рядом с Гарри.

— Гарри, — через несколько минут спросила она, запыхавшись, — а ты не думал, откуда там взялся второй оборотень?

— Нет, — отрывисто бросил Гарри. — Сейчас главное — Сириус. И нам нужно найти Клювокрыла!

События понеслись на друзей, словно снежный ком, с головой погружая их в снег и совсем не предоставляя возможности вынырнуть. Отыскав гиппогрифа и приведя его к озеру, Гермиона увидела, как Гарри создал безупречного Патронуса, вдохновленный спасением жизни своего единственного родного человека — крестного, перенесшего бессчетное количество тягот для того, чтобы по-отечески обнять крестника.

* * *

Солнце палило нещадно. Отражаясь в, казалось, незыблемой глади Черного озера и в бесчисленном множестве окон Хогвартса, оно слепило каждого, кто поднимал глаза. Свет всегда приманивал живых существ, давал им надежду, направлял по верному следу. Люди тянулись ко всему светлому, что было в их жизни, какой бы темной не была их натура. В человеке всегда шла, идет и будет идти борьба между светом и тьмой, легкостью и правильностью, необходимостью и желанием. И порой, когда кажется, что просвета уже не будет, ты находишь такого человека, который являет собой истинное противостояние двух начал. И, видя в нем явную победу яркого света, надежда приходит и к тебе.

С высоко поднятой головой Гермиона Грейнджер прошествовала в кабинет своего уже бывшего профессора по Защите от Темных Искусств. После того, как о Люпине открылась правда, все отвернулись от него, что, в принципе, было неудивительно. Оборотень, преподающий в школе — что может быть абсурднее? О чем думал директор Дамблдор, принимая его в школу? Быть может, о равенстве всех людей, ведь все мы — одинаковы?

— Добрый день, Гермиона, — неожиданно услышала мисс Грейнджер, едва зайдя в кабинет.

— Здравствуйте, профессор, — кивнула гриффиндорка. — Вы, получается, пока что не отдали карту Гарри?

— Я собираюсь сделать это сегодня, — улыбка появилась на лице Ремуса, — ведь я теперь больше не учитель, а просто старый друг его отца.

— И правда, — согласилась Гермиона. Немного помолчали. Потом же девушка спросила: — Профессор Люпин, ведь отец Гарри, мистер Блек и Питер Петтигрю знали о том, кто вы такой?

— Да, Гермиона, — осторожно начал Ремус, переложив для уверенности пару свитков на столе, — они знали.

— Вероятно, им стало это известно в самом начале вашего обучения? — предположила третьекурсница.

— Да, — удивление отразилось на лице Люпина, — но почему ты сделала такой вывод?

— Я уверена, что именно это вас и сплотило, — солнце осветило лицо Гермионы, — и именно поэтому они и стали анимагами. А для того, чтобы научиться этому, требуется довольно много времени.

— Честно говоря, Гермиона, — на лице Люпина появилась добродушная усмешка, — ты самая спокойная и логичная девушка из всех, что я знал. Ты очень похожа на Лили, — тихо добавил бывший профессор ЗОТИ.

— Спасибо, — Гермиона смущенно потупилась. — Я просто хотела узнать, как же они вас разоблачили.

— О, когда мы стали дружить, то Джеймса и Сириуса очень волновало и беспокоило, куда же это я пропадаю каждый месяц, — начал Люпин, встав из-за стола, — и однажды эти безумцы решили в очередной раз нарушить школьные правила, устроив ночную экскурсию по Запретному лесу. В ту ночь они оба увидели, как мадам Помфри отводит меня в Воющую хижину. А после Джим и Сириус, по их словам, просидели там всю ночь, слушая мои вопли и шум, который я производил, ведь тогда еще не было Волчьего зелья. Ранним утром, когда мадам Помфри препроводила меня в больничное крыло, чтобы я пришел в себя после тяжелой ночи, они пришли ко мне и все рассказали. Именно тогда и возникла торжественная клятва о шалости. И никто из них не выдал мою тайну, унеся ее с собой в могилу, — тень пробежала по лицу Люпина, перемешиваясь с улыбкой воспоминания прошлых счастливых лет.

— Профессор, я...

— Они сказали, что нет ничего плохого в том, что я оборотень. Мне просто не повезло, — продолжал Ремус. — Джим говорил, что ему тоже не повезло: в некоторых кабинетах были планшеты только для правшей, а он был левшой. Сириус же сказал только одну фразу: «Ты просто оборотень, а не белая ворона во всем семейном гнезде». Они действительно сделали все возможное, чтобы я не чувствовал себя изгоем, оторванным от жизни, лишенным возможности нормально общаться, говорить всю правду людям, которые заслуживают доверия. Честно говоря, — Люпин прекратил мерить шагами комнату, — это бесценно, — то, что они сделали.

— Помощь по своему существу бесценна, — тихо сказала Гермиона. — Но у вас ведь не было ее со стороны человека, находящегося в таком же положении, как и у вас. У вас не было опыта, что страшнее всего.

— Очень проницательно, Гермиона, — заметил Ремус. — Мне действительно не хватало этой помощи. И я понимаю теперь, насколько она важна для человека, и готов оказывать ее любому, кто попросит меня об этом.

— Но ведь вы и помогаете, — фраза была произнесена с нажимом.

— Всем студентам, кто обратится ко мне.

— Профессор, — резко сказала Гермиона, — в школе ведь есть еще один оборотень, кроме вас?

— Хм… Что ж, да, есть — нехотя подтвердил Люпин. — И я помогаю ему.

— Мне каежтся, я знаю, кто он.

— Раз ты пришла к этому самостоятельно, — профессор уселся за стол, — то должна понимать, что ни в коем случае нельзя разглашать подобную информацию. Ты можешь сломать жизнь этого паренька своими собственными руками, — профессор сцепил пальцы, поставив на них подбородок, — не делай этого.

— Я и не сделаю.

— Вот и хорошо. И еще, Гермиона… Гарри и Рон не должны знать.

— Мне все понятно, профессор, — кивнула Гермиона, — просто хотела убедиться в своих предположениях. — Ремус кивнул. — Я, наверное, пойду. До свидания, профессор Люпин. Счастливого пути.

— До свидания, Гермиона, — задумчиво проговорил Люпин, смотря вслед девушке. — Береги себя.

[1] — имена Ромул и Рем в латинском варианте.

4 курс

Суматоха в замке по поводу проведения Святочного бала была сравнима лишь с колебаниями щупальцев Гигантского кальмара в брачный период. Студенты Хогвартса сходили с ума: по всему замку летали записки, из каждого угла слышался смех, всенепременно связанный с предстоящим событием. Некоторые учителя махнули рукой на учеников, часы напролет думающих о том, как же хорошо играет ее партнер в квиддич и какая изящная походка у его спутницы. Другие же зверствовали в еще большей степени, чем обычно. К таким относились, естественно, МакГонагалл и Снейп. Последний по отношению к своим слизеринцам вообще проявлял чудеса муштры: во время подготовки к балу в подземельях царили спокойствие и легкий дымок фирменного слизеринского пренебрежения. Студенты змеиного факультета ходили с подчеркнуто спокойными лицами, ничего не выражающими. Профессор зельеварения разразился необычной для него многолосвной речью о том, что Слизерин — единственный, по выражению профессора, «адекватный факультет в Хогвартсе, лишенный особо знаменитых студентов, каждый день норовящих установить рекорд по количеству нарушенных правил». И совершенно неважно, что таких факультетов в Хогвартсе на самом деле три. Слизеринцы прекрасно поняли своего декана, и тихо-мирнопоприглашали друг друга на бал. Все остались довольны. Кроме Крэбба и Гойла, конечно, которые шли на Святочный бал в сопровождении друг друга. Да и то, только для того, чтобы поесть.

Однако были и такие люди, которые вообще не проявили ни малейшего интереса к предстоящему мероприятию. К таким как раз и относился Теодор Нотт. Вообще посмотреть на него, так он просто ангел во плоти, по каким-то причинам оставшийся тайной для человечества, принявший облик заурядного аристократа-слизеринца: тонкие черты лица, высокий рост и чуть вьющиеся волосы чернильно-синего оттенка, невозможно контрастирующие с голубыми глазами. Невозможно — потому, что голубоглазые брюнеты считаются своего рода людьми, обладающими генетическим уродством. Своеобразные ошибки природы. Собственно, природа не так уж и старалась, создавая Нотта: аристократический нос совершенно портила неуместная горбинка, а подбородок был безвольным. Тонкую черную бровь рассекал неприятного вида шрам, придавая всему Теодору специфический облик. В противовес всем Ноттам, Теодор был очень медлительным человеком. По сути, он был единственным слизеринцем, у которого были плохие отношения с деканом. Снейп просто-напросто ненавидел медлительных людей; его раздражало, что прежде, чем что-то сделать, Нотту необходимо основательно подумать, взвесить все «за» и «против», рассчитать дальнейшие вариантны возможного развития событий. Он был абсолютно не способен быстро найти выход из сложившейся ситуации, в незнакомой обстановке терялся. «Решительный» — это совсем не про него. Многих это раздражало и выводило из себя, однако нельзя сказать, что Теодор был неинтересным молодым человеком. Когда кто-то особо распалялся, и причиной тому был Нотт, то на его лице появлялось выражение «ах-как-плох-сей-мир — и — как-я-хотел-бы-сделать-его-лучше-и-благороднее», что неизменно способствовало смирению возмущенных с образом жизни Теодора.

Однако в спорах слизеринец оживлялся, его невозможно было узнать. Все его напускное, видимо, спокойствие куда-то пропадало, а на смену ему приходили вспыльчивость и смекалка, приправленные острой иронией, не всегда ласкающей ухо оппонента. А если же дело касалось его хобби — волшебных шахмат, чтения и квиддича — пиши пропало. Теодор становился настолько активным, приобретая веселость и благодушное расположение духа, что многие слизеринцы язвили, будто его распределили не на тот факультет. Теодор в такие моменты становился центром внимания, создавал шумную кампанию из ничего — романтическое одиночество явно не его стихия. В хорошем настроении Нотт иногда даже показывал дорогу первокурсникам, а в особо радужном — даже объяснял домашнее задание, исправно тренировался и вообще был сама любезность. Возможно, это было второй причиной, по которой Снейп недолюбливал Теодора. Но декан находил в нем настоящего помощника — Нотт был достаточно ответственным, чтобы поручить ему незаметно приглядыватьза, например, Драко Малфоем, и в случае чего незамедлительно сообщить о происшествии профессору зельеварения. Но поситинеНотт раскрывался, когда командовал кем-либо. Он обожал это занятие всей душой, однако его приказы чаще всего выполнялись домашними эльфами в Нотт-мэноре или же шахматными фигурками.

Возвращаясь к вопросу о бале, следует отметить, что Теодор Нотт вовсе не был обделен женским вниманием и отсутствием приглашений. Однако, отказывая, он больше уподоблялся Гарри, когда его пригласила огромнаяпятикурсница со Слизерина, чем Малфою, раздающему отказы направо и налево с таким видом, будто он отказывает в помиловании или предоставлении индульгенции. А что, довольно неплохая реклама для Драко. Искупи свои грехи — потанцуй с Малфоем. Едва Нотту приходила в голову подобная мысль, он тут же кривился, явно сетуя на комментарии Драко по поводу его «будущих жарких танцев с Пенси», ибо родители совершенно точно не удосужились объяснить ему, что такое «половое созревание».

И все же Теодор пошел на бал. И даже в сопровождении, причем не уподобившись Греббу и Гойлу. За пару дней до Святочного бала на сдвоенной трансфигурации с КогтевраномНотт попросту обернулся к сидящей сзади него девушке и попросил ее составить ему компанию. Та, хоть и удивилась, но согласно кивнула, ответив: «С радостью, Тео!» А потом она противно захихикала вместе с подругой, и в который раз слизеринец отметил, что куда важнее не миловидность и привлекательности девушки, а ее манера общаться, думать и жить — короче, внутренний мир. Однако смех сзади оборвался, когда девушки стали обсуждать приближающееся событие, мешая Нотту и Розье вникать в методику трансфигурации отдельных частей тела. Но и в этом был свой толк — Теодор услышал имя девушки, с которой пойдет на бал — Патриция Эмбер. Что ж, раз она коверкает его имя, елейно называя его «Тео», то и он будет звать ее «Пат».

* * *

— Это не Грейнджер, — растерянныйРозье провожал взглядом Гермиону, особенно красивую сегодняшним вечером. Одетая в небесно-голубое воздушное платье, она, казалось, была совсем невесомой — так легко чемпион Дурмстрангакружил ее в танце. Весь зал веселился; студенты Хогвартса, Шармбатона и Дурмстранга, что называется, «объединились», лихо отплясывая под музыку незабвенных Ведуний. Однако не все принимали участие в танцах: это были в основном четверокурсники, разбившиеся на группки по факультетам, состоявшие в основном из молодых людей. Слизеринцы — Малфой, Нотт, Розье и Мальсибер — сидели за небольшим столиком, которых было полно по всему Большому залу. Расположены они были так, чтобы не мешать танцующим. Слизеринцы вполне были довольны месторасположением — никто здесь не подслушает и, что более важно, не позарится на их запасы Огневиски. — Не может такого быть.

— Кому какая разница? — Мальсибер пожал плечами и, оглядевшись, украдкой выпил несколько глотков согревающей жидкости. Слизеринца разобрал кашель, но ему удалось быстро справиться, после чего он добавил: — Она все равно грязнокровка.

— Неизвестно, насколько она грязная на самом деле, — пьяная ухмылка озарило лицо Драко. — Я бы и не прочь проверить.

— Никогда ты не думал о чести, — буркнул Нотт.

— Ты что, слишком трезвый? — зашумел Мальсибер, а одновременно с ним заговорил и Малфой: — У грязнокровок нет чести, Нотт.

— Я не о ее чести, — выплюнул последнее слово Теодор, — а о твоей. Что скажет папочка Люциус, когда узнает?

— Он не узнает, — запил свои слова Малфой.

— Потому что ты этого не сделаешь? — с надеждой переспросил Розье.

— Да нет же, — привычно для всех растягивал слова Драко, — я умею скрывать. И не только я, да, Тео? Кажется, именно так тебя называет твоя дражайшая когтевранка?

— Не такая уж и дражайшая, — спокойствие звучало в голосе Нотта. — Тем более, я даже не знаю, где она. Ты сделал глупый выпад, Драко.

— Хватит занудствовать, — раздражение у Малфоя скрывать не получалось; он явно был задет, что Нотт урезонил его, — посмотри лучше на Грейнджер. Неужели тебе не хотелось бы?

— Нет, — все так же спокойно ответил Теодор. — У меня есть когтевранка.

— Так почему ты не с ней? — поинтересовался Мальсибер.

— Потому что Драко потащил нас сюда, чтобы рассказать что-то важное, — терпеливо объяснил Нотт. — И все молчит.

— Я выпить с вами хотел, — начал оправдываться Малфой, что было совершенно нехарактерно для него в общении с однокурсниками, — а потом дальше идти танцевать. Так что пойдемте.

Слизеринцы поднялись и медленно потянулись в сторону танцующих, пытаясь найти глазами своих партнерш. Трое из них, справившись с задачей, помчались в гущу толпы наверстывать упущенное, а Нотт остался. Он вернулся за столик и прокручивал в голове сегодняшний разговор. Совершенно бессмысленный гогот по поводу того, что Поттер и Уизли не умеют танцевать, а рыжая Уизли пошла на бал с Лонгботтомом, гадкие замечания насчет того, может ли Дамблдор обещать МакГонагал продолжение банкета после пары часов танцев, красота Грейнджер. Красота? Грейнджер? Два практически антонимичных слова, по мнению Драко, в одном предложении. Нотт не был солидарен с Драко в этом вопросе. Особенно потому, что Гермиона думала точно так же, как и Люпин. Нотт был в этом уверен. С другой стороны, кто ж ее разберет, как часто говорят о Грейнджер Поттер и Уизли. Хотя профессор Люпин не стал бы просто так предупреждать его, намекая именно на нее. И ведь не выдала его. Это было прекрасно известно. В таком случае Нотт уже учился бы в Дурмстранге или хотя бы выслушивал нотации Дамблдора и наставления декана. Значит, в ней есть не только превосходный ум по части учебы, она и в жизни кое-что понимает. И Грейнджер на самом деле красива. Когда причешется.

Нотт устало зевнул, еще раз посмотрел на светящуюся от счастья гриффиндорку в руках Крама, оценившего ее достоинства, и нашарил под стулом Драко почти пустую бутылку Огневиски. Надо попробовать, ведь говорят, что изрядная доза этого напитка, поднимая бодрость духа и туманя рассудок, придает земному существованию достаточную привлекательность, чтобы заставить вас лечь спать.

* * *

Дыхание сбилось, бежать дальше совсем не было сил. Но нужно было. Гарри сказал, что «если мы не успеем, то попадутся все». Гермиона, отчаянно пытаясь добежать до башни Гриффиндора, все более снижала скорость. Однако бежала она уже достаточно долго, чтобы скрыться от Инспекционной дружины. Ее путь пролегал через восьмой этаж, где находился кабинет прорицаний, чтобы запутать и сбить со следа преследующих. Гермиона спустилась на седьмой этаж, где уже через два поворота должен был показаться портрет Полной Дамы, но... Девушка резко врезалась в Крэбба. Тот грубо встряхнул ее, словно тряпичную куклу, и поволок в обратную сторону, к Выручай-комнате, где все и началось. Гриффиндорка изо всех сил брыкалась, пыталась достать палочку, но безуспешно. Тупое, совершенно монолитное выражение лица Крэбба с гнусной ухмылкой на нем не предвещало ничего хорошего. К удивлению Гермионы, он потащил ее через какой-то потайной ход, неизвестный ей. А значит, он был неизвестен и близнеца Уизли. Крэбб нарочно закрыл ей глаза, чтобы Гермиона не видела, где они находятся. Через толстые как сардельки пальцы огромного слизеринца Гермиона успела разглядеть абсолютно пустой портретный проем, а после — темнота. Очевидно, это какой-то ход в стенах, причем совершенно не освещенный. Крэбб убрал руки с лица Гермионы, споткнулся, а гриффиндорка, воспользовавшись моментом, изо всех сил ударила его локтем в лицо. Слизеринец взвыл, отпустив свою пленницу, а та со всей мочи понеслась в сторону выхода и...врезалась в слизеринца во второй раз за сегодняшний день. И снова всеми силами она пыталась освободиться, сбросить с себя грубую хватку, но не тут то было. Она закричала, а слизеринец, лица которого разглядеть не удалось, поспешно зажал ей рот рукой.

— Хватит, не брыкайся! — зашипел на нее студент, вытащив палочку и направив ее в ту сторону, откуда прибежала Гермиона. Ей подумалось, что он, скорее всего, думает, будто она бежала еще вместе с кем-то, а потому не вняла просьбе слизеринца, продолжая отчаянные попытки высвободиться.

— Я же сказал! — почему-то шепотом говорил он. — Я ничего тебе не сделаю. — От удивления гриффиндорка даже перестала сопротивляться. Но кто, в самом-то деле, поверит слизеринцу?

— Остолбеней! — вскрикнул он, направив палочку в сторону показавшегося из-за поворота Крэбба. Тот упал навзничь, не успев и рта раскрыть. Да, реакция у нападающего была отменная. Гермиона, раскрыв рот, наблюдала за тем, как Крэбба отволакивают к стене, сажают его, на минуту оживляют, а затем корректируют ему память! Причем так, что он будет считать, что вовсе не видел и не гнался сегодня за Гермионой Грейнджер, что не видел, как его оглушил Теодор Нотт. Тем временем последний справился с огромным слизеринцем и подошел, наконец, к до смерти пораженной девушке.

— Почему ты это сделал? — слова вылетали так медленно, будто время постепенно останавливалось, сила притяжения перестала действовать, а по лицу Нотта вообще невозможно было определить, действуют ли на него законы физики.

— Ты сама знаешь, почему, — пожал плечами слизеринец, усевшись рядом с Гермионой и прислонившись к стене. Та спешно отодвинулась от него.

— А ты наверняка понимаешь, что я тебе не верю, — здравая мысль, не находите? — гриффиндорец в здравом уме никогда не поверит слизеринцу.

— Даже если тот его спас? — саркастически усмехнулся Нотт.

— Ну да, как же, «я спасу его, и он будет мне должен» — вот и вся ваша пресловутая философия, не так ли?

— В некоторой степени ты права, — Теодор пожал плечами, — но в нашем случае должен тебе я.

— То есть ты помог мне только из-за обостренного чувства долга? — язвительно осведомилась Гермиона.

— А чего ты оскорбилась? — урезонил ее Нотт.

— Я...Я не...

— Умоляю тебя, оставь всю эту чепуху, — нотки легкого раздражения и усталости играли в его голосе, он махнул рукой. Гермиона только пожала плечами. Неуверенность и растерянность очерчивали ее позу.

— Гермиона! — послышался вопль Рона, открывшего потайной ход с другой стороны. Послышался топот ног. Очевидно, Уизли искал ее. И нашел.

— Что нам делать? — запаниковал Теодор. Вся его неуверенность и медлительность мешали ему сосредоточиться, чтобы принять единственно верное решение. Выход подсказала Гермиона:

— Когда Рон будет совсем близко, я пошлю рядом с тобой Петрификус Тоталус, и мы с ним уйдем, — шепнула гриффиндорка. — Ты только не шевелись, если не хочешь провести тут пару часов без движения.

— Х-хорошо, — промямлил Нотт.

— Будь здесь же в восемь вечера, — бросила через плечо Гермиона, встав у стены так, чтобы Рон сразу же увидел, как она посылает заклятье в нападавшего. — Мы явно не закончили разговор.

— Не опаздывай, Гермиона, — кивнул Теодор и потер глаза. А Грейнджер от удивления чуть не забыла о плане. Не каждый день слизеринцы называют ее по имени.

* * *

— Так можно узнать, зачем ты меня спас? — скептично спросила Гермиона, скрестив на груди руки. Спустя пятнадцать минут после назначенного времени она стояла у самого выхода из потайного хода. Нотт опоздал. Намеренно или случайно — не важно, оба варианта вполне себе слизеринские. Теодор выглядел усталым, был явно взволнован. Гриффиндорка же вела беседу в наступательном, атакующем характере. Она не боялась слизеринца, хотя тот явно был сильнее ее, причем в магическом плане тоже. Однако Гермиона была спокойна — пока Нотт сообразит, что делать, она успеет добраться до своей спальни. В Лондоне.

— Не думай, что из особо благородных побуждений, — улыбнулся Нотт.

— И в мыслях не было.

— Я знал.

— А я вот до сих пор не знаю, зачем.

— Что зачем?

— Ты меня спас.

— А я разве тебя спас?

— Выходит, что так.

— А что так?

— Прекрати!

— Что прекратить?

— Быть таким мерзким.

— Ладно, — Нотт зевнул.

— Зачем ты меня спас?

— Потому что я тебе должен, а Нотты всегда отдают свои долги.

— Ты? Мне? Должен? — выделяя голосом каждое слово, отчеканила Гермиона.

— Именно, — у Нотта резко активировалась актуальная для слизеринцев в роли хозяев положения снисходительность.

— Я просто не верю тебе, — отвернулась от него гриффиндорка. — Не верю таким, как ты.

— А что, я разве плохой? — притворно удивился Нотт. Он и не думал подходить ближе к Грейнджер. Ей надо поговорить — значит, она услышит его.

— Как будто ты сам не знаешь, о чем я говорю.

— Вот видишь, а корчила из себя дурочку, — Теодор театрально всплеснул руками, — ты тоже знаешь, за что я тебе должен.

— За молчание? — спустя некоторое время спросила его Гермиона. Нотт только хлопнул в ладоши, сохранив на лице циничную мину. — Так это правда?

— Правда.

— Теодор, я... — Гермиона нерешительно повернулась в его сторону. Нотт выглядел как-то обескуражено, но в то же время хотел казаться хозяином положения, держащим ситуацию под контролем. Однако удивление его достигло предела: он нахмурил лоб, когда Грейнджер сделала маленький шажок в его сторону. Нотт открыл рот, пораженный, что Гермиона не убежала прочь. Узнала, что он оборотень, и ничего?!

— Что ты? — рявкнул Нотт. И морщины на его лбу разгладились: удивление быстро прошло, когда гриффиндорка испуганно отшатнулась. Он протянул к ней руку, но та стремглав бросилась к двери и скрылась, громко хлопнув ею. Под звук ее громких шагов Теодор прислонился к стене и медленно опустился вниз. Зачем родители научили его говорить?

* * *

В камине уютно потрескивал огонь. Ученики постепенно расходились по своим спальням, и только избранные оставались в гостиной за уроками. Даже Фред и Джордж уже свернули свою рекламную акцию по продаже Забастовочных завтраков, которые пользовались необычайной популярностью. Когда они появлялись в гостиной Гриффиндора, их со всех сторон облепляли ученики со всех курсов, начиная от первого и заканчивая седьмым. Сквозь толпу виднелись только их рыжие макушки, покачивающиеся от смеха. В восторге были все, кроме Гермионы, сейчас склонившейся над толстенным учебником по нумерологии. Объяснения профессора Вектор потонули в тумане сегодняшней усталости и неожиданного признания Нотта. Этот слизеринец выбил Гермиону из колеи, причем уже второй раз. И оба эти раза связаны с его...сущностью. Как же все нелепо вышло! Он оборотень, да, но и обычный человек тоже! Почему ему должны доставаться все эти шишки? Парню просто не повезло. Жизнь Теодора и так, считай, наполовину загублена. Как жить с этим, Гермиона не представляла. И она так корила себя, что испугалась его неожиданного вскрика. Ведь хотелось подойти к ближе, чтобы поддержать, дать ему понять, что он не один, что может доверять ей. Можеть быть даже просто обнять его. Но нужно ли ему это? Ведь это чувство — вовсе не жалость, а желание помочь. Но это его удивление, приподнятая бровь, рассеченная шрамом, нахмуренный лоб, а потом хриплый вскрик «Что ты?!». И стало страшно. Гермиона знала по профессору Люпину, что агрессия у оборотней частенько выплескивается наружу. Они с трудом контролируют свои эмоции. У Люпина не всегда получалось, что говорить о Нотте. Сколько с этим живет профессор ЗОТИ, и сколько — Теодор. Вещи разные.

Тем не менее, Гермиона, оставшись одна в гостиной, громко захлопнула учебник и встала из-за стола. Через пару минут гостиная опустела, и послышался недовольный, сонный голос Полной Дамы: кто-то покинул гостиную Гриффиндора.

Конечно, это была Гермиона. Влекомая неизвестным чувством, имеющем в маггловском мире аналог «преступник всегда возвращается на место преступления», она направилась в злосчастный потайной ход, в котором сегодня открылась правда. И Гермиона действительно ощущала себя в некотором роде преступником, виновным. Ведь она испугалась, отшатнулась, не приняла вдруг открывшегося ей Нотта. Наверняка он не может признаться никому из слизеринцев — в этом гадюшнике спасу ему после такого не будет, хоть он и чистокровный, из древнего и баснословно богатого рода. Интересно, откуда он знает, что Гермиона догадалась? Возможно, ему сказал профессор Люпин, прозрачно намекнув, что стоит опасаться знаний со стороны особо умных гриффиндорцев женского пола. Выбор тут невелик.

Грейнджер почувствовала себя еще более виноватой, когда оказалась в потайном ходе. Тихо шепнув: «Люмос!», она направила палочку вглубь небольшого, но достаточно широкого коридора, образующего посередине нечто вроде комнаты. В ней стояло трансфигуриванное (или же попросту принесенное) темно-зеленое бархатное кресло с ножками и подлокотниками из красного дерева, на котором мирно посапывал Теодор Нотт. Ноги его были вытянуты, а руки лежали на подлокотниках кресла. Голова была повернута в сторону того выхода, откуда пришла Гермиона, что позволило ей поближе рассмотреть слизеринца. Его чуть вьющиеся черные волосы ниспадали на лоб, прикрывая небрежный росчерк шрама на брови, а уголки губ были приподняты, как будто молодому человеку снилось что-то хорошее. Грудь юноши равномерно опускалась и поднималась; дыхание у него было ровным и спокойным. У спящего слизеринца был поистине умиротворенный вид. Однако знай девиз Хогвартса — не буди спящего дракона.

— Грейнджер, я знаю, что ты тут, — приоткрыл один глаз Нотт.

— Извини, — слегка замялась Гермиона, — я думала, что ты спишь.

— Уже нет. Ты меня разбудила.

— А что, полноценный сон не входит в обычный распорядок дня оборотня?

— Только не у такого, который скрывает это всех, — Нотт встал с кресла.

— Ты знаешь, я поняла, что это не страшно, — выпалила Гермиона. — Ведь все люди разные, и у каждого свои причины быть другим. Мы должны помогать друг другу. Прости, что я так отреагировала.

— Ничего, я и так все понял, — самоуверенность Теодора не покидала, — с самого начала.

— Это хорошо, — Гермиона опустила голову. Нотт подошел ближе.

— Спасибо тебе, — шепнул Нотт, приобняв девушку. — Я рад, что все получилось именно так.

Он неслышно вышел из хода, оставив Гермиону одну. На лице ее сияла улыбка.

* * *

— Гермиона, что это за сова? — возмутился Рон, на которого птица громко ухнула. — Она все время к тебе летает, вот уже месяца два. Каждый чертов день.

— Ты преувеличиваешь, Рональд, — спокойно ответила гриффиндорка, но покраснела, отвязав от лапки совы послание.

— Это что, все от Вики?

— Какого Вики? — не поняла девушка.

— Я о Краме, — процедил рыжий.

— Нет, что ты! — рассмеялась Гермиона. — Венн летает поближе.

— Так от кого она?! — под Ронов крик Грейнджер удалилась к себе в спальню, развернув, наконец, письмо. К слову, это была маленькая записка. Витиеватым почерком на нем было выведено: «Каждый четверг в восемь вечера в потайном ходу. Звучит по-дурацки, но не знаю, как еще написать. Т.Н.».

— Так что насчет маггловских сладостей? — битый час допытывался Нотт у Гермионы. Они сидели в самом дальнем углу библиотеки, защищенные заклятием «Оглохни». Оказывается, слизеринцам была известна часть заклинаний Принца-Полукровки. Гермиона сердито взирала на Теодора с таким видом, будто он только что разломал ее волшебную палочку пополам. — Они вкусные, или нет?

— Да, — буркнула Грейнджер, снова погрузившись с головой в домашнее задание по трансфигурации.

— Ну расскажи мне хоть что-нибудь о них, — Нотт опустил подбородок на стол, чуть нахмурившись, отчего шрам на его брови «подскочил» вверх.

— Я же сказала, что тебе это знать не обязательно, — отвлеченно проронила Гермиона, — если я раз о них упомянула, это вовсе не значит, что нужно производить подробный анализ всего того, о чем я говорю.

— Да я и не произвожу. Мне просто скучно, — Нотт выпрямился и стал раскачиваться на стуле.

— Я делаю трансфигурацию, — раздраженно напомнила Гермиона. — Потерпи чуть-чуть. Или сам займись чем-нибудь.

— Я и так все знаю, — махнул рукой слизеринец.

— Вот так и сдают все ЖАБА на «У», — девушка была необычайно ворчлива, когда занималась уроками.

— Просто скажи, какие тебе нравятся маггловские сладости, — нудил Теодор.

— Ириски, Мерлинова борода, — возмутилась Гермиона.

— Неужто ты сейчас о цветах?! — стул с громким хлопком встал на все четыре ножки.

— Да нет же! — гриффиндорка все еще пыталась хоть что-то сделать по трансфигурации. — Это такие...М. Даже не знаю, как тебе объяснить.

— Тогда скажи первое, что приходит тебе в голову, когда ты говоришь об этих самых «ирисках», — последнее слово Нотт как будто «выплюнул».

— У меня от них пломбы выпадают, — рассеянно произнесла девушка.

— Это еще что?— Нотт даже слегка испугался. Гермиона снова сердито на него покосилась, но потом снисходительно улыбнулась. — Понял. Записываюсь на маггловедение.

— Малфой тебя не поймет, — презрительно и иронично хмыкнула Грейнджер.

— Ну его, — зевнул Нотт, — не хочу его видеть и слышать.

— Почему это вдруг? — гриффиндорка окончательно отвлеклась от учебника, внимательно посмотрев на Теодора.

— Тебе это прекрасно известно, — пожал он плечами. — Драко — самый последний из всех засранцев, стоящий в конце их полного списка.

— Раньше тебе это не мешало, — резонно ответила Гермиона.

— Все же плохо, когда у девушки есть мозги, — подпер голову рукой Нотт.

— Ну, значит, рассказывай, — Гермиона сцепила пальцы и чем-то напомнила молодому человеку Дамблдора.

— Хорошо, ты только руки опусти, а то я себя чувствую как у директора, — поморщился слизеринец.

— Годриковы подтяжки, — проворчала Гермиона, выполнив просьбу Нотта. — Ну а так?

— Годится, — Теодор растерялся, внезапно сообразив, что ему сейчас предстоит выложить то, что у него на душе. — Ну, в общем...Если коротко, то Малфой...слишком много о себе думает.

— И что в этом необычного?

— Необычна здесь причина.

— И? — подняла бровь Гермиона.

— Ну, короче, если уж совсем в двух словах, то Малфою дали задание, как-то связанное с Хогвартсом, — наконец-то выжал из себя Тео. — Я сам ничего об этом не знаю, хотя сейчас мой отец на гораздо более хорошем счету у Темного Лорда, чем Малфой-старший. Из Драко прямо-таки лезут язвительные шуточки по поводу того, что в Хогвартс скоро прибудет более квалифицированный кадр, чем я, — Нотт похрустел пальцами, а после стал делать такие движения руками, словно он кого-то душит.

— И тебя беспокоит именно последнее? — насторожилась Гермиона. — Может, он просто как всегда пытается унизить всех, кто не носит фамилию «Малфой»?

— Да нет же, ты не поняла, — раздражился Теодор. — Не в этом дело.

— Так в чем же? Объясни мне, — Гермиона вложила свою ладонь в его.

— Пока он занят делом, я просто мантию просиживаю, — набычился Нотт.

— А ты, стало быть, хочешь быть при деле? Выполнять поручения Волдеморта, например? — холодно ответила Гермиона, но руку не убрала. — А если тебе прикажут убить Гарри? Или Рона? Или меня?

— Ты же знаешь, что я не об этом, — в голосе собеседника гриффиндорки слышались раздражение и некоторая горечь. — Я просто хочу быть полезным хоть кому-то.

— И это значит, что тебе абсолютно все равно, на чьей стороне быть? Кому и для чего быть полезным? — отрешенно и совсем тихо спросила волшебница.

— Нет, просто...— замялся Теодор. Его обеспокоило, что обычно импульсивная и даже вспыльчивая гриффиндорка сейчас была спокойна и как-то отвлечена. — Ты знаешь, что я только в благих целях использую свою.... «особенность». Помнишь третий курс? Я спас тогда тебя и Поттера в лесу. Хотя сам не знаю, как мне удалось тогда контролировать себя — это был первый раз, когда я принял Волчье зелье.

— Это был ты? — встрепенулась студентка.

— Ну а кто еще? — повел плечами слизеринец. Он встал из-за стола, передвинув стул поближе к Гермионе. — Иди сюда, — он привлек ее к себе, склоняя ее голову себе на грудь.

— Нет, ты что, сдурел? — зашипела Грейнджер. — Мы тут и так сидим почти что у всех на виду!

— Сюда никто не заглядывает, — протестовал Нотт. — И вообще, помолчи, а, — Теодору все-таки удалось задуманное, и теперь Гермиона покоилась не его груди.

— У тебя сердце так колотится, — шепнула она.

— Да, наверное, боюсь, что нас кто-то найдет тут, — сыронизировал юноша. — Скажем, Поттер. А лучше — МакГонагалл. Как же, любимая ученица променяла трансфигурацию на паршивого оборотня, да еще и со Слизерина.

— Слушай, помолчи, а.

* * *

Насколько потеря Дамблдора осложняет победу орденцев? Есть ли у них вообще теперь хоть что-то стоящее; что-то, что можно противопоставить Волдеморту и его шайке? Кроме национального символа, естественного. Имеется в виду Поттер, святой Поттер. Совершенно непонятно, чего такого особенного Гермиона в нем нашла, но в Нотте ничего примечательного тоже не было. Однако, это же Грейнджер. Бескорыстная и открытая добрая душа. Надолго ли? Странные мысли для Теодора, который убедился в наличии всех положительных качеств у Гермионы за этот год. Но когда перед тобой стоит лысый змееголовый лидер, старательно вбивающий тебе и еще кучке вполне здоровых и мозговитых волшебников, способных мыслить самостоятельно, в голову очередной этап своей арийской программы, то мысли приходят самые разные. Тоталитаризм какой-то. Ну да, а Малфой-мэнор — это Бундестаг во время Гайтлара...Гутлейра...Гитлера, вот. Да, кажется, Гермиона именно так и говорила Нотту. Их разговоры всегда заходили в такие непроходимые джунгли, что выйти не представлялось возможным. Молодые люди всегда были увлечены — если не горячим спором, то друг другом. Неожиданный союз Гермионы и Теодора был таковым и для них обоих в том числе. Нет, вы только подумайте, слизеринец и гриффиндорка (и даже не в Выручай-комнате)! Невероятно, но факт. Принять это было трудно даже для них самих, не то, что для других. Именно поэтому, опасаясь реакции со стороны других студентов и ненужных слухов, Нотт и Грейнджер вовсе никому не сказали, предпочитали явственно не разгуливать по замку вдвоем. Но, несмотря на договоренность никому не говорить, каждый поделился с тем, кому доверял. Гермиона доверилась Джинни, а Нотт, перевоплотившись в оборотня, вел задушевные беседы с фестралами и нюхлерами Запретного леса. Были, однако, и те, кому впрок было гарантированно наплевать на их отношения. Собственно, это был оратор сегодняшнего собрания, на которое неожиданно позвали Нотта.

— .... — в Хогвартсе, не так ли, юный Нотт? — прошипел Волдеморт своим обычным низким шепотом. Теодор порыскал глазами по толпе — все были взвинчены, кто-то маскировал истерический смех под кашель, а другие уже откровенно зевали.

— Я могу с вами согласиться только наполовину, ибо это достаточно проблематично, — с умным видом пробасил Нотт.

— Вышло в этот раз, выйдет и в следующий, — сказал Розье чуть надтреснутым, скрипучим голосом.

— Верно, — хриплый шепот Волдеморта снова стучался в барабанные перепонки Теодора. — Ты готов принять задание.

— Правда? — переспросил Нотт, заметив, что на собрании нет одного лишь только Малфоя.

— Сущая, — подтвердил Темный лорд. — У тебя получится, ведь ты хищник по природе своей — волк. Ты один, у тебя нет стаи. Сам по себе, ничем не обремененный; тебе нечего терять. У тебя нет слабостей.

— Для меня честь, мой Лорд, — опустился на одно колено слизеринец, — выполнять ваше поручение.

— Тебя ждет награда, — шипел змееголовый лидер, — принимайся за работу.

— Да, мой Лорд, — Нотт встал и направился к двери.

— И помни: тебе нечего терять.

Как только Нотт услышал последнее, что сказал Волдеморт, он подумал вовсе не о Гермионе. А о Драко. Как тот был счастлив, получив задание от Волдеморта! А когда цель была достигнута, Драко превратился в еще более бледного, чем раньше, неуверенного и забитого червяка, каким он, по сути, всегда и был. Мало кто мог разглядеть его натуру за махровым эгоизмом и пущенной в глаза пылью. Но она обнажилась, стоило только трудностям нахлынуть на него. Какой же на самом деле Теодор, что скрывается за его маской?

Гермиона стояла на мосту в Кенсингтонском саду [2], уже битый час дожидаясь Теодора. Она была предельно напряжена и взволнована: ей только на один день удалось выбраться из Норы, чтобы повидаться перед началом осени с Ноттом, а он все не приходил. Ее нетерпение, казалось, поддерживали плакучие ивы, росшие по обоим берегам Раунд-Понда. Их листья дрожали и содрогались на ветру, отчего становилось неуютно и зябко. Лондон практически никогда не радовал своих жителей теплотой уходящего лета — в конце августа лили привычные для британцев дожди, а по небу носились недовольные серые тучи, гонимые холодным ветром с севера. Однако, несмотря на непогоду, по пруду на маленьких парусниках катались дети вместе со своими родителями. Их радостные возгласы и постоянный смех еще больше нервировали Гермиону, ведь именно этого она и была сейчас лишена. В такое время, как сейчас, стоило ждать чего угодно. Хотя Нотт и был слизеринцем, а его отец — Пожирателем Смерти, но никто не гарантировал сохранность его жизни и здоровья, что очень тревожило гриффиндорку.

— Эй, — Теодор обнаружил себя, прикоснувшись к плечу Гермионы. — Зачем было назначать встречу в маггловском парке? Я его еле как нашел! Ты только представь, как трудно использовать заклинание Компаса, находясь в маггловском квартале!

— Слава Богу, ты жив, — не обратив внимания на ворчанье Нотта, Гермиона обняла его, крепко прижавшись к нему. На его лице было написано удивление; ему требовалось некоторое время, чтобы осознать, что происходит. Но вот до него все-таки долетела мысль ответно обнять Гермиону, что Теодор тут же и выполнил.

— Конечно, я жив, — сбивчиво пробормотал Нотт. — Не делай таких глупых предположений.

— Сейчас может произойти что угодно, — отстранилась Грейнджер. — Надо беречь каждую минуту. Потому что потом ее просто может не быть.

— Ой, да прекрати ты, — махнул рукой слизеринец. — Не надо обо мне беспокоиться. Ты же знаешь, что я, вроде как, на стороне зла, — он нервно усмехнулся, — и Сама-Знаешь-Кто вряд ли станет мне угрожать. Как и вы, впрочем: орденцы не станут трогать, по их меркам, ребенка.

— Ну вот, снова ты говоришь «ваша сторона». — Гермиона поправила шейный платок. — Почему считаешь, что невозможно уйти? Нельзя вырваться?

— Да вот почему, — Теодор, закатав рукав белоснежной рубашки, продемонстрировал ей свою левую руку, на которой красовалась Черная метка. — Да-да, для тебя это шок, и все такое, но давай немножко побудем реалистами. Я не смогу уйти из своей поганой компании, а даже если и получится, то в твоей меня никогда не примут. А я не хочу чувствовать себя не в своей тарелке всю жизнь. Так что гнить мне в слизеринском гадюшнике.

— Тео, что с тобой сегодня? Ты как-то чересчур категоричен, — мягко заметила Гермиона, с трудом переварив информацию о метке. Нотт явно не просто так устроил исповедь. Для его необычной немногословности это было практически истерикой.

— Просто я от Сама-Знаешь-Кого, — он передернулся, облокотившись на перила моста. — Рука еще болит, он поставил метку сегодня с самого утра.

— Боже, — Гермиона поднесла руку ко рту.

— Я же сказал тебе, что все будет нормально, — пообещал Нотт. — Но ты должна понимать, что умирать за тебя я не собираюсь. Я же не Поттер. Это я к слову о том, что в наше время может произойти что угодно.

— Я понимаю, Теодор, — кивнула Гермиона и придвинулась к нему. Теперь они оба смотрели на гладь пруда, по которому кругами расходилась вода, колеблемая ветром. — И не хочу сейчас об этом думать.

— Я тоже, — неожиданно признался Нотт. — Меня это достало. Но я не буду ныть, обещаю, — легкая улыбка тронула его губы.

— Пройдемся?

— Давай.

Они обошли весь Кенсингстонский сад, заглянув в каждый его укромный уголок. Обогнув Раунд-Понд, они направились на аллею, в самом центре которой располагался памятник Питеру Пену. Нотт с удивлением воззрился на него, шепнув Гермионе: «А откуда магглы знают об искателе лепреконов?» Она ответила, что о мистере Пене написана замечательная детская сказка, которая выставляет его вовсе не искателем лепреконов, а мальчиком, не желающим расставаться с детством. Теодор отметил, что завидует ему, и признал, что не такой уж он и реалист, раз не хочет расставаться с детством. Молодые люди сами не заметили, как вновь оказались на мосту. Облокотившись на перила, они оба встали спиной ко входу в сад. Они смотрели вниз, наблюдая за кругами, расходящимися по воде. Каждый из них видел в них что-то свое. Гермиона — нарушающееся равновесие, а Нотт — равновесие создающееся.

— Тео, — едва слышно позвала Гермиона.

— М? — ветер трепал волосы Нотта, отчего они падали ему прямо на глаза.

— В этом году меня не будет в Хогвартсе, — быстро проговорила гриффиндорка.

— Как так? — юноша был ошарашен. Он-то к такому явно не готовился.

— Я, Гарри и Рон уходим, — нехотя пояснила Гермиона. Хотя, чего она ждала? Короткого «ясно, счастливого пути»? — Нам нужно...кое-что найти.

— Я так понимаю, что ты не скажешь мне, что именно? — Гермиона только кивнула. — Поттеровские заморочки, да?

— Гарри — мой друг. И я готова на все ради него.

— Гриффиндорцы, — сардонически махнул рукой Нотт. — Совсем пропащие.

— Мы уходим уже совсем скоро, после свадьбы старшего брата Рона, — Теодор получил еще кусочек информации. До него постепенно доходило, что Гермионы не будет рядом весь этот год. И неизвестно, будет ли она рядом еще хоть когда-нибудь. И он, наверное, совершил первый за свою жизнь решительный поступок — порывисто поцеловал Гермиону; долго не отпуская ее, он будто старался надышаться перед смертью. Что, естественно, не получилось.

— Черт, я хочу быть романтиком, — буркнул Нотт.

— Ну и будь, — улыбка гриффиндорки была грустной. Теодор нежно поцеловал ее в щеку и отпустил. Он провожал ее взглядом до тех пор, пока девушка не скрылась из виду. Слизеринец, перегнувшись через перила, стал смотреть на воду. Ее расчерчивали маленькие точки — пошел дождь.

Нотт многозначительно шмыгнул носом.

[2] http://www.pichome.ru/image/DTu

* * *

Иссиня-черная мантия ночи поплотнее закутала день, накрыв его с головой. Угасающие цвета дня, тускнея, совсем испарялись, уступая место темным — хозяевам мрака. Он плотно ложился меж деревьев, устилая землю густыми клубами. Казалось, что в темноте ничего не было видно, однако это было не совсем так. Сквозь кроны дубов можно было разглядеть тусклое, почти не видимое для глаза свечение. И то, в случае, если знаешь, что и где искать.

Теодор Нотт, уверенно вытащив палочку, махнул ей, снимая защитные заклинания. Он уповал на удачу — неизвестно наверняка, кто окажется за щитом. Слизеринец, конечно, ожидал увидеть Гермиону. Больные на голову Поттер и Уизли, наделав шуму в газетах, оставили свою подругу на попечение обстоятельств, заявив, что предпринятое ими путешествие слишком опасно для девушки. В результате этой выходки весь волшебный мир узнал, что Поттер, Уизли и Грейнджер отправились на прогулку совсем не увеселительного характера, что натолкнуло Волдеморта и оппозицию в лице Скримджера на определенные подозрения. Однако Нотт сделал из этого всего один вывод — Гермиона сейчас одна где-то скитается. Он-то особо не переживал за нее — она девочка не маленькая, со всем справится — но вот Малфоя-старшего чрезвычайно заинтересовала, как он ее называл, «грязнокровка». Отправить на ее поиски своего сыночка Люциус побоялся, сплавив грязную работу Теодору — он ведь оборотень, ему очевидно проще. В итоге он получил официальный приказ от Волдеморта. Слизеринец, в принципе, не возражал. Ему было гораздо спокойнее самому найти Гермиону, провести с ней некоторое время, а потом все так же спокойно сообщить Волдеморту, что след грязнокровки утерян. Горе-то какое.

Поначалу Нотт вообще недоумевал, как это Поттер и Уизли могли вот так облажаться. Мало того, что они оставили Гермиону в полном одиночестве, так еще и рассказали всей Британии о своих похождениях. Поттеру явно пора писать мемуары, раз так неймется. Теодор вообще не понимал, чем эти двое олуха руководствовались. Гриффиндорство в голову ударило? Хотя, что можно сказать об этих людях, если будучи двенадцатилетними они пытались улететь на маггловском фордике от гигантского паука? Люди, по рассказам Гермионы, совершенно лишенные логики и здравого смысла.

Возвращаясь к реальности, следует отметить, что ожидания Нотта оправдались — за завесой заклинаний действительно оказалась Грейнджер. Она сидела перед палаткой на табурете, склонившись над какой-то книгой. Погруженная в чтение, она не заметила манипуляций слизеринца. Тот неслышно, звериной поступью подкрался к гриффиндорке, встав сзади нее. Свет Люмоса у девушки постепенно заканчивался — нужно было обновить заклинание. Однако она не успела — слизеринец оказался быстрее. Гермиона вскочила, как ошпаренная, услышав всего на всего «Нокс» позади себя. В следующую секунду ее и слизеринца разделяли мощнейшие Протего.

— Гермиона, опусти палочку, это я, — поднял руки вверх Нотт.

— А вдруг это оборотное зелье? — на лбу Гермионы собрались складки, выдающие ее крайнее напряжение и нервозность.

— Задавай вопросы, на которые могу знать ответ только я.

— Что такое пломбы? — выпалила девушка.

— Это такие штуки, которые делают люди с профессией, как у твоих родителей, — медленно проговорил Нотт, глядя на палочку Гермионы, направленную ему в живот. — А когда ешь маггловские ириски, они приклеиваются к ним и отдираются.

— Тео, — гриффиндорка облегченно обняла Нотта, поспешно сняв щитовые чары. Пока она была в его объятиях, за ее спиной он, чертя какие-то символы палочкой, накладывал новые защитные заклинания. — Задам универсальный вопрос: что ты здесь делаешь?

— Малфой послал искать тебя, — зевнул слизеринец. — Зайдем в палатку?

— Да, только поставлю защиту.

— Сделано, мэм.

— Тогда идем, — Гермиона удивленно, но с улыбкой посмотрела на Нотта. Ей сразу же сделалось легко на душе — еще бы, родной человек рядом. И она с ним в безопасности.

— Наверное, по запаху, — предположила Грейнджер. — Я хорошо защищаю палатку.

— А если бы отправили Сивого?

— Не отправили бы.

— Ладно, — Нотт понял, что спорить с ней здесь бесполезно, — во-вторых: почему ты еще тут шляешься по горам, по долам? Собирайся домой.

— Нет, — железные нотки слышались в голосе Гермионы. — Я пообещала Гарри, что...

— Ну так Гарри бросил тебя здесь, одну, черт возьми! — вспылил Теодор.

— Они с Роном сделали это, чтобы защитить меня, — не менее разъяренно ответила гриффиндорка. — Они просто надеются, как и ты, что я преспокойно отправлюсь домой!

— Железная логика, что у тебя, что у твоих друзей, — издевательски заметил Теодор. — Чего же вы Золотое трио, а не Железное, а?

— Ты поорать на меня пришел? — девушка вскипала, как чайник.— Так вот, не надо мне этого. Я к тишине привыкла.

— Вот в тишине и помрешь, если и дальше будешь так безрассудно себя вести, — буркнул Нотт. Гермиона, услышав его слова, замолчала. Румянец нахлынувшей ярости сошел с нее, лицо стало бледным, градом посыпались слезы. Теодор готов был рвать на себе волосы. Никогда еще не приходилось ему сталкиваться с такой ситуацией.

— Слушай, прости, — Теодор замялся. Они оба выглядели жалко: маленькая сгорбленная фигурка девушки, беззвучно рыдающей, и внушительный молодой человек, совершенно беспомощно взирающий на ее плач. — Я немного не это имел в виду, понимаешь, — он неуверенно дотронулся до плеча гриффиндорки и придвинулся к ней поближе, — совсем другое. Я просто не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Угу, — Гермиона подняла на него красные глаза. Усиленно шмыгая носом, она прижалась к Нотту так крепко, как никогда раньше. — И ты меня прости. Зря я сорвалась.

— Ничего, — он успокаивающе гладил ее по спине. — Расскажи лучше, как тут тебе.

— Не Сладкое королевство, — точно ответила Гермиона. — После того, как я оказалась одна, стало еще хуже. А что самое плохое — страшнее. Я не могу нормально спать ночью, и все время думаю о вас всех.

— О Поттере, Уизли и мне?

— Не так. О тебе, Поттере и Уизли, — с легкой полуулыбкой поправила гриффиндорка.

— Хм, — задумчиво протянул Нотт. — Тут очень холодно.

— Есть такое, — согласилась Грейнджер. — Наложить согревающие чары? — она привстала, обводя палочкой условные контуры их тел. По ним сразу же побежало приятное тепло. Вдруг Нотт рывком опусти Гермиону, посадив ее себе на колени — в последнее время решительность так и сквозила из него.

— Гермиона, ты меня любишь? — прямо спросил Теодор. — Я тебя да.

— И я, — кивнула девушка. Лицо ее раскраснелось, естественно, от смущения, а никак не по вине согревающих чар.

— Займемся любовью? — Нотту явно нравилось задавать прямые, обескураживающие вопросы. Несколько минут в палатке не было слышно ни звука. Гермиона выпучила глаза, смотря на Теодора так, словно он подхватил драконью оспу. И какого же было его удивление, когда она едва заметно кивнула. Нотт почувствовал ее губы на своей шее...

Чтобы прочитать полное описание данной сцены, отправьте короткое сообщение с текстом 9900 на номер 1717. Благодарим вас за пользование нашими услугами!

* * *

— У тебя такие красивые плечи, — глухо заметил Нотт, когда в темноте луна высветила плечи Гермионы, чуть приподнявшейся на постели.

— Ты все же решил быть романтиком? — вспомнился ей их разговор в Кенсингтонском саду.

— Ага, — Теодор почесал макушку. — Людям ведь нужна романтика?

— Нужна, — подтвердила гриффиндорка.

— Выходит, мы не люди? — протянул Нотт. Наткнувшись на недоумевающий взгляд Гермионы, он пояснил: — Оглянись вокруг. Мы в чертовой палатке посреди леса. У меня уши замерзли. Дубак страшный, — поежился слизеринец.

— Мои родители как-то говорили мне, что жизнь у меня будет гораздо более полной романтики, чем у них, — ответила Гермиона. — Потому что я волшебница.

— А какой, кстати, общий символ романтики и для магглов, и для волшебников? — молодой человек подпер голову рукой.

— Париж, наверное, так и остается этим местом, — выдохнула девушка.

— Ну, тогда, наш Париж — здесь. В холодной штопаной-перештопанной палатке, но зато вместе. За ее стенами — война, — проговорил Нотт.

— Тебя точно подменили, — заметила Гермиона. — Слишком много непрактичных вещей и решительных, быстрых действий ты сегодня сказал и совершил.

— Я, наверное, меняюсь.

— Блестящий вывод.

— Но в одном я по-прежнему останусь собой: мне нужно уйти, — нехотя сказал Теодор.

— Сейчас?

Слизеринец кивнул. Ему не хотелось смотреть в узкие змеиные глаза Волдеморта. И уж тем более — врать ему. Скрывать что-то. Утаивать. Но чего не сделаешь ради светлого чувства?

— Где Поттер и Уизли? — неожиданно для Гермионы спросил Нотт. — Я хочу с ними поговорить.

— Но они не примут тебя, скорее нападут...

— Просто скажи, где они, — отрезал слизеринец.

— Когда они уходили, направлялись в «Кабанью голову», — все же ответила Гермиона. — Я думаю, они все еще могут быть там. Только осторожнее.

— Спасибо, — Нотт поцеловал Гермиону в лоб. — Береги себя. Возвращайся домой.

— Когда все закончится, — пообещала Гермиона. Нотт свел брови у переносицы и трансгрессировал.

* * *

— Профессор! — Нотт издалека заметил профессора Люпина, ведущего свой отряд на Астрономическую башню. Тот замахал руками — мол, позже, сейчас некогда. Однако Люпин явно был рад видеть своего бывшего ученика — даже в такой ответственный момент, как битва за Хогвартс, он улыбнулся Теодору. И все-таки Нотт подбежал к своему любимому учителю. Они быстро о чем-то говорили. По мере продвижения разговора лицо Люпина становилось все более вытянутым, он качал головой, но в конце концов хлопнул Нотта по плечу, и вовремя — Тедора чудом не задел красный луч. Вспышки заклятий, летавших от одной палочки к другой, освещали коридоры и помещения, в которых проходили сражения, позволяя оценить масштаб разрушений. А масштаб был как на карте мира, не больше ни меньше. Защитники Хогвартса надежду не теряли — она вела их вперед. У них еще оставались силы бороться и умирать за то светлое будущее, что будет построено на сегодняшней жертве. И пусть жизнерадостность из действий защитников в лице Тонкс навсегда пропала, улыбка Фреда навечно погасла, чувства сломались со смертью Лаванды, момент упущен вместе с Колином Криви, то и жалость исчезла вместе с Добби. Орденцы были беспощадны в своем чувстве противостояния, отдавая последние силы на защиту замка и сохранение того шаткого мира, который еще не перевернулся.

Удивительно, что Нотт остался здесь вместе со всеми, отрекшись от Пожирателей. Возможно, ради любви, а может, из-за того, что на стороне победителя всегда находиться лучше. Теодор же не сомневался, что Волдеморт проиграет. Слизеринец бегал по замку, пытаясь найти Гермиону. Наверняка она ничего не знает пока что, если конечно, не была там вместе с ними. Но совсем скоро, когда гриффиндорка узнает об этом, ей станет очень плохо. Нужно найти ее. Найти Гермиону.

— Тео! — окликнули Нотта сзади. «Тео» его называла только она. Свершилось.

— Гермиона! — вскричал Теодор. Они порывисто обнялись.

— Слава Мерлину, ты жив, — выдохнула запыхавшаяся Гермиона.

— Вы успели то, что хотели? — быстро проговорил Нотт. — Ну, вы с Поттером и Уизли справились?

— Да, почти! — просияла Гермиона. — Они успели! Осталась только змея.

— Эээ...Что? Какая змея? Как они смогли успеть?!

— Нужно убить змею Волдеморта, — скороговоркой пояснила Гермиона. — Только тогда он умрет.

— Вы сражались храбро...— раздался в шуме боя громовой голос Того-Кого-Нельзя-Называть. С п— рвым звуком Пожиратели испарились, словно их здесь и не было. Всё войско Волдеморта будто пропало— куда-то в мгновение ока. — Но все равно понесли огромные потери. Вам не победить меня, и вы это знаете. А для меня каждая капля пролитой волшебной крови — невосполнимая утрата. Мне было жаль проливать кровь мальчишки Уизли. И даже кровь его драгоценного друга я пролил с жалостью. Гарри Поттер мертв!!!

По руинам Хогвартса прошел крик отчаяния. Казалось, каждый уцелевший камень был пропитан горем утраты. Разрушенные же будто приняли удар на себя — неудивительно, что таких камней было больше. Неожиданно голос Волдеморта растоптал светлое будущее сражающихся. Вместе с Гарри ушла надежда магического мира. Рон...Гарри...Их больше нет?

— Сдавайтесь, — продолжал Волдеморт, когда наступила тишина, — вам больше не за что сражаться. Я не трону никого из вас, если битва прекратится. Вы будете жить в новом мире и по новым, справедливым законам. Но предателям жизни не будет.

Когда голос Волдеморта затих, в толпе среди клубов черного дыма появился Пожиратель Смерти. Гермиона, подчинившись испугу и безрассудству, крепко зажмурила глаза. Зеленый луч, вылетевший из палочки слуги Темного Лорда, казалось бы, никого толком и не задел, однако, когда Пожиратель исчез, все услышали стук падающего тела. Гриффиндорка распахнула глаза. Подле нее лежал Теодор. Его широко распахнутые голубые глаза потеряли свой особенный блеск, руки и ноги лежали под неестественным углом, рот был приоткрыт. Гермиона опустилась на колени рядом с ним и прислонилась к его груди. И на этот раз она не услышала биения его сердца. Слезы заливали рубашку Нотта, но Гермиона не проронила ни звука. Для нее мир будто остановился. Со смертью Гарри и Рона ушла надежда, а с уходом Теодора — сама жизнь. Она не замечала ничего вокруг: ни того, как Невилл разрубил Нагайну пополам, ни того, как снова начался бой, и появились Пожиратели во главе с Волдемортом. Она не слышала предсмертных криков, полных отчаяния и боли, не чувствовала счастья, когда Кингсли поразил Темного Лорда зеленым лучом прямо в грудь, не знала, не понимала, не могла...Потому что Теодор Нотт не мог. Никогда.

Золотая осень была в самом расцвете. В этом году Англия порадовала своих жителей феноменальным отсутствием дождей — за весь сентябрь тучи поливали землю лишь трижды. Небо было кристально-голубым. Ни облачка. Англичане не верили своему счастью — так редко посещает их такая осенняя погода, что хочется выбраться на улицу, чтобы наслаждаться этим зрелищем, дыша свежим возухом. В небольшом городке Севеноакс, что в графстве Кент, на удивительно чистые небеса, задрав головы, глядели двое детишек лет четырех. С ними была молодая женщина, едва поспевавшая за бегущими детьми. Они беспрестанно смеялись, и грустное лицо женщины, казалось, светлело, когда она смотрела на них. Как только детей догнали, все трое взялись за руки и направились в сторону небольшой готической церквушки, расположенной в паре минут ходьбы от их дома. Ветер трепал темные волосы детишек; они падали им на глаза, частично закрывая обзор. Оба все время сдували волосы со лба, однако ветер был сильнее. Красные, золотые и местами зеленые листья слетали с деревьев, росших вдоль дороги, по которой шло маленькое семейство. Аллея была довольно узкой, а в конце приводила к той самой церкви. Хоть и небольшая, но величественная церквушка была построена еще в 15 веке, что чувствовалось, как только нога твоя касалась мощеной дорожки, с которой и брала начало территория церкви. Женщина с детьми прошли по ней и свернули во внутренний дворик, в котором располагалось скромных размеров кладбище. Захоронения были как новые, так и совсем старые; с надгробных памятников сыпались цифры, раскрывающие даты появления человека в этом мире и его ухода. Дети притихли. В звенящей, напряженной тишине явственно ощущалась некая дисгармония, нарушение естественного хода событий. Обычно шумные и жизнерадостные дети были тише воды, ниже травы, а на их лицах ничего не отражалось. Хотя, так и должно быть, когда дети приходят на могилу отца. Но это так странно: новые жизни с необъятным горизонтом будущего находятся там, где уже нет никакой надежды, способной осветить беспросветность ушедшего бытия.

— Мисс Грейнджер? — послышался голос позади. Женщина обернулась; солнце светило ей в глаза, и на один момент ей показалось... Но как только человек приблизился к ней, то она выдохнула. Солнце блеснуло на башенных часах церквушки — стрелки показывали час пополудни.

— Ремус, здравствуйте! — улыбнулась Гермиона. — Как вы поживаете?

— Спасибо, хорошо, — на лице бывшего преподавателя появилась ответная улыбка, — ты, я вижу, тоже?

— Да, живем потихоньку, — кивнула Гермиона и склонилась к детям, что-то шепнув им на ушко.

— Здравствуйте, сэр, — немного картаво, в один голос произнесли дети.

— Ну здравствуйте, проказники, — Люпин присел на корточки. Гермиона опустилась рядом с ним и пояснила:

— Как вы уже, вероятно, поняли, это мои дети. Софи, — мисс Грейнджер указала на темноволосую девочку с курносым носиком и глазами точь-в-точь как у матери, помахавшую профессору ладошкой, — и Теодор, — махнула она рукой в сторону близнеца девочки. Мальчик исподлобья взирал на Люпина как охотник на кфоффл, но, увидев в ком-то веки беззаботное выражение лица матери, смягчился и протянул Ремусу руку.

— Зовите меня Тео, — проговорил мальчик. — Мама меня всегда так называет. Но мне больше нравится Теодор.

— Что же, раз тебе больше нравится Теодор, то так буду тебя величать, — улыбнулся Люпин, пожав мальчику руку.

— Я привык к Тео, — мальчик не переставал улыбаться в отличие от своей сестры. Она как-то озабоченно разглядывала своего знакомого, во все глаза рассматривая его.

— А вы уже совсем старый и седой, мистер Люпин! — округлила глаза дочь Гермионы.

— Софи! — пристыдила дочь мисс Грейнджер.

— Не стоит, Гермиона, — добродушно ответил Люпин, — я и правда постарел. С тех пор, как я один, волосы беспрестанно седеют, — у бывшего профессора ЗОТИ был вид человека уставшего, но вполне довольного жизнью. — Только вот Тедди совсем не понимает, почему у меня волосы белые. Как-то не приходилось объяснять ему про седину. Особенно метаморфу, — на лице Люпина появилась улыбка при воспоминании о сыне.

— Мама, мама, а кто такой метаморф? — запрыгали вокруг Гермионы ее дети.

— Даже и не припомню, когда я объясняла это своим, — прикусила губу Гермиона, усмиряя Софи и Тео. — Как там Тедди, Андромеда?

— Неплохо, Гермиона, спасибо. И называй меня Ремус, — попросил (бывший) профессор. — Мы с тобой в похожем положении, да и столько пережили, считай, вместе. И не преподаю я уже очень давно.

— Да, вы правы, профес...Ремус, — неловко запнулась Гермиона.

— Мам, Мам, мы с Софи подойдем вон к тому огромному дубу? — Тео размахивал ладошкой, пытаясь указать матери направление.

— К какому именно? — строгость у Гермионы явно присутствовала.

— Да к нему же, — ткнул пальцем куда-то влево мальчик, — мне кажется, что там белочка!

— Хорошо, — нехотя согласилась бывшая гриффиндорка. — Бегите, но поосторожней там.

— Он ведь всего в нескольких шагах от нас, — заговорил Люпин.

— Не привыкла их отпускать, — пояснила Гермиона. — Мы всегда вместе. И спим втроем.

— О, Тедди постоянно пинается во сне, — рассмеялся Люпин, — честно говоря, это ужасно. Но я привык. Да и редко я с ним сплю — чаще все миссис Тонкс, хвала Мерлину.

— Вы пришли к Нимфадоре? — отчасти бестактно спросила Гермиона, что совсем не было похоже на нее.

— Да, — в голосе Ремуса послышалось легкое удивление. — Я же могу тоже задать тебе вопрос, скажем, очень личного характера?

— М-можете, — немного помедлив, согласилась Гермиона.

— Вижу, ты уже догадалась о том, что я хочу спросить, — кивнул Люпин, всматриваясь куда-то в даль. — Но все же... Гермиона, кто отец твоих детей? К кому ты приходишь сюда?

— К… Теодору Нотту, — подняла глаза мисс Грейнджер на своего бывшего учителя, немного погодя. Люпин малость опешил.

— Что же, я знал его, — почесал макушку Люпин, — но никогда бы не подумал...

— Да никто никогда бы не подумал, — буркнула гриффиндорка.

— Помнится, на вашем четвертом...нет, на третьем курсе я довольно много с ним контактировал, — Люпин погрузился в воспоминания, — он был очень интересным собеседником для своего возраста. Признаться, иногда он говорил такие вещи о темных искусствах, которые были мне не просто неизвестны, я о таком даже и помыслить не мог.

— Что здесь сказать? Теодор ведь был слизеринцем, — светло улыбнулась воспоминанию Гермиона. — И меня он тоже обескураживал, временами подтверждая мои самые невероятные догадки или, наоборот, опровергая наиболее логичные вещи.

— И чем же он тебя удивил больше всего? — Люпину просто необходимо было вновь погрузиться в то время, когда он еще преподавал в Хогвартсе, когда до второй войны с Волдемортом было еще целых четыре мирных года.

— Наверное, все-таки тем, что он не побоялся уйти от Волдеморта, в последний момент встав на нашу сторону, — пожала плечами Гермиона. — Да, думаю, что этим.

— Ремус, почему вы молчите? — удивленно моргнула мисс Грейнджер по прошествии затянувшейся паузы.

— Гермиона, я даже не знаю, как сказать тебе...

— Говорите как есть, — брови бывшей ученицы Люпина поползли к переносице. Гермиона выглядела озабоченной.

— Гарри и Рон...После того, как все закончилось, никто так и не сумел выяснить, как Волдеморт нашел их. Но практически перед самой смертью мы столкнулись на Астрономической башне с Теодором. И он рассказал мне, кто это сделал, — Гермиона была напряжена, как никогда. Люпин, казалось, даже пожалел, что затронул эту тему. — Именно Теодор выдал Гарри и Рона Волдеморту, — тихо закончил Ремус.

— Нет, нет... — Гермиона явно не могла осмыслить сказанное Люпином.

— Гермиона, Теодор просил меня рассказать тебе. Когда-нибудь, когда ты будешь готова. Вероятно, он знал, что жить ему осталось не так уж и долго, — Люпин выглядел виноватым.

— Я… Я называла Тео и Софи «мои маленькие волчата», — дрогнувшим голосом начала Гермиона. — Они знают, что их отец — волк, настоящий хищник, погибнувший ради своей волчицы, ради ее жизни и будущего. Значит, это все ложь?

— Да, наверное, да… — кивнул Люпин. Гриффиндорка расплакалась, слезы текли по ее щекам, беззвучно падая на золотые листья, шуршащие под ногами. Она осела на землю; Люпин подхватил ее, по-отечески склонив ее голову к своему плечу.

— Ты не обманутая и покинутая, одинокая женщина, слышишь. Гермиона? — гладя всхлипывающую молодую женщину по волосам, говорил Люпин. — Ты настоящая капитолийская волчица, а Софи и Тео — твои Ромулус и Ремус. Позволь им построить нечто такое же великое и вечное, как Рим.

— Да, да, — кивала она и снова всхлипывала; у нее не получалось остановиться.

— Знаешь, Гермиона, внутри Теодор всегда был волком на свой лад. Несмотря на то, что он слизеринец, честь была для него очень важна, и ты это знаешь. Волдеморт угрожал ему — не выдай Нотт Гарри и Рона, ты была бы мертва, — задумчиво сказал Люпин. — Но такой волк не может сражаться. Влюбленный волк — уже не хищник.

Неожиданно поднявшийся ветер заглушил слова Люпина, подняв с земли, казалось, сотни и тысячи разноцветных опавших листьев. Подчиняясь ветру, они разлетались на все четыре стороны, напоминая о разрозненности и шаткости всего мира. Но когда они вновь падали на землю, объединяясь в пестрый ковер, становясь единым целым, они кричали о незыблемости натуры человека. Но будь то движение или единение, погибшие листья были хаотичны, склоняясь под волей ветра. Никому не известно, почему дует ветер, не так ли?