Хрустальное небо (гет)

Давным-давно, когда Роуз была еще совсем крохой, а Хьюго — и того меньше, папа с мамой водили их на старую голубятню. Заправлял ею старик-сквиб — тонкий, длинный и иссохший, словно оторванный от ветки сук, едва тронутый белесым налетом времени и тлена. На фоне рябящих глаз домочадцев — огненно-рыжих отца и брата, разодетых в яркие мантии, и хрупкой, будто искрящейся изнутри, мамы, он выглядел бледной тенью, проворным привидением, сумевшим на короткое мгновение вновь обрести плоть. В первые минуты Роуз даже прониклась к нему легкой, по-детски искренней симпатией: ровно до того момента, как костлявые стариковские пальцы защелкнули на тонкой лапке одного из голубей отливающее мягким изумрудным свечением кольцо. Птице было больно, Роуз это видела и мысленно очень-очень ее жалела. Происходящее показалось ей настолько ненормальным и отвратительным, что она, не задумываясь, зашлась громким, истошным плачем. Реакцию родителей она не запомнила, нет: память сохранила лишь сбивчивые, полные искреннего недоумения, объяснения раздосадованного старика, что неслись им вслед…

«Это всего лишь птицы» — такой, кажется, была его последняя фраза.

Будь у Роуз ее прежняя, человеческая, мимика, она, пожалуй, улыбнулась бы. Вот уж ирония, так ирония. Знай она, сколько птиц на самом деле и не птицы, старая голубятня тронула бы ее куда больше. И уж одним мятным мороженым родители бы ее точно не успокоили.

— Вот уж удружила, пигалица! Уж такая шевелюра была, а тут что? — рявкнула старуха, тыча в Роуз пальцем. — Крылья серые, вы поглядите-ка! Эка, кому ты такая нужна будешь?

Где-то глубоко внутри, под слоем мягких перышек, затеплилась надежда. Может, все закончится? Может, ее отпустят?

Словно ухватившись за тонкую ниточку ее мыслей, старуха мерзко заулыбалась.

— Ты что же думаешь — отпущу? Зря, пышечка.

Роуз почувствовала, как что-то тяжелое, темное и вязкое — полное обиды и едкой, неуемной горечи — горячей волной накрыло все ее существо. Не задумываясь, не давая мерзкой похитительнице ни малейшей возможности прочитать и эту мысль, она бросилась вперед, прямо на толстые, почерневшие от времени и сырости прутья клетки — шипя и кусаясь. Старуха нападения совсем не ожидала: коротко взвизгнув, до неприличия звонко и жалобно, отскочила на два шага назад, прижимая пораненный палец к губам.

Роуз почувствовала себя почти счастливой. Это была пусть и маленькая, но все же победа. Ее собственная победа — без чьей бы то ни было помощи — не только обстоятельствами, но и над собой. Признаться, раньше она нечасто позволяла себе что-либо резкое, агрессивное по отношению к окружающим, пусть и причиняющим вред. Ох, нечасто.

Мама с детства учила, что дракой ничего не решишь. Кулаки, грубая сила — не их метод, никак нет. К любому человеку можно найти подход, ключик, бла-бла-бла.

Роуз с детства говорили, что мозгами она пошла в маму, а значит — надо было соответствовать.

— Ах, ты…

Волшебная палочка со свистом рассекла воздух, и Роуз вновь оказалась обездвиженной. Словно в замедленной съемке — в испорченном, тронутом помехами диафильме — она наблюдала, как старуха достает с антресолей большую стеклянную банку, доверху заполненную непонятными разноцветными вещицами. Бабушка Молли, помнится, любила использовать такую тару для домашних солений. Похитительнице же до домашнего хозяйства не было никакого дела: Уизли поняла это, как только увидела знакомое изумрудное свечение, исходящее от одного из предметов.

«Это ведь кольца… Десятки колец. Она хочет меня окольцевать совсем как тот старик голубя», — Роуз почувствовала, что дрожит. Одного короткого отзвука мысли хватило, чтобы вогнать ее состояние, близкое к панике.

Старуха тем временем выудила из банки тоненькое дымчато-голубое колечко и с довольной ухмылкой защелкнула его на тоненькой лапке птицы.

Роуз коротко вскрикнула и затихла: ее слабое тельце пронзил неприятный и болезненный импульс, мощным энергетическим всплеском проник в каждую клеточку тела, изменил ее, вытатуировал на самих клетках — самой ее сути — уродливое клеймо рабства. И все — тишина, холод. Нет больше Розы Уизли — есть безмолвная, обличенная в птичью форму, раба кольца. До скончания веков, своих дней или до того, как хозяйка сама отпустит ее…

— Вот так-то, — старуха грубо зашвырнула пленницу обратно в клетку, едва не вышибив из нее дух, закрыла дверь и лишь потом сняла заклинание обездвиживания.

Ночью, когда Беллона наконец уснула (как только кольцо оказалось на лапке, это имя само пришло на ум, и Уизли готова была дать голову на отсечение, что ее повелительницу зовут именно так), Роуз долго всматривалась в узкий прямоугольник окна под самой крышей: тихонько шевелила клювом — таким чужим, нелепым, безобразным — и все силилась произнести имена тех, кого так недавно любила. Гермиона, Рон, Хьюго, Тедди, Джеймс — задыхаясь, до остервенения, долотом вбивая каждое имя под корку, в самое тайное, дальнее место, куда грязные скрюченные пальцы старухи никогда не доберутся. Память — то немногое, что у Роуз еще осталось. За это нужно держаться. Держаться изо всех сил.

Засыпая, она попрощалась со всеми. Надеяться на то, что ведьма отпустит ее добровольно или хотя бы снимет заклятие перед своей смертью много лет спустя, было глупо, а значит, самым реальным вариантом ее высвобождения оставалось скончание веков. Беллона умрет, а она, Роуз, будет продолжать жить. Кто-то другой подберет кольцо и станет ее господином. Круг не прервется.

А ее родные — изъеденные горем — тем временем уйдут, ведь даже маги столько не живут. Умрут без нее, потратив жизнь — прекрасную и яркую в своих красках — на глупые поиски, а затем, быть может совсем-совсем нескоро, на попытки принять ее смерть, смириться...

«Джеймс… Мне страшно, Джеймс», — с его именем она прощалась последним.

* * *

Роуз проснулась от резкого толчка: ее вместе с клеткой швырнуло вперед и вниз, на дощатый пол. Похоже, старая скрипучая повозка, на которой они три дня к ряду пробирались сквозь заснеженные лесные дебри, натолкнулась на что-то неожиданное.

От удара о стальные прутья, Роуз на время потеряла ориентацию в пространстве. Признаться, она даже не запомнила, кто и как поднял ее клетку с пола и вернул ее на место, хорошенько закрепив.

Перед глазами у нее расцветали разноцветные пятна, а в груди, переминаясь, терлись друг о друга большие острые камни. Реальность пенилась и растекалась мутной жижей, оседала едкой пылью в гортани. Роуз кашляла и задыхалась, содрогая хрупкое птичье тельце в немыслимых для него конвульсиях.

Лишь несколько долгих минут спустя, немного успокоившись, собравшись, она наконец смогла воспринять то, что происходило вокруг.

Остановка повозки и правда не была случайной: на облучке рядом со старухой восседал незнакомый человек, укутанный в шерстяную мантию с пушистым меховым воротом.

Что-то в голове всколыхнулось: среди ошметков человеческой памяти, еще не утраченных, не выкраденных Белонной, сохранилось лицо этого человека. Она точно видела его раньше.

— На ярмарку едите, леди? — голос у него звонкий, ровный, хорошо поставленный.

— А как же, голубчик. Вот, скарб на продажу везу, — одной рукой придерживая поводья, другой она сделала широкий взмах в сторону крытой части повозки.

Человек окинул взглядом незадачливую поклажу, на короткое мгновение задержавшись на клетке с птицей внутри.

— Что же это вы птичку мучаете? — он мягко улыбнулся, не спрашивая разрешения, протянул руку к прутьям клетки, провел по ним самыми кончиками пальцев и даже едва коснулся края оперения узницы.

Роуз готова была поклясться, что в какое-то мгновение их взгляды встретились.

Малфой. Так его звали. Вернее, не совсем звали. Роуз помнила, что у людей это обычно называется «фамилия». Имя — немного другое.

— Да кто ж ее мучает? — пробурчала старуха. — Сама кого хошь замучает.

Почти задушенная надежда в душе Роуз взорвалась снопом ярких искр. Он ведь тоже должен ее знать — что-то глубоко внутри подсказывало, что просто обязан — а, значит, вполне может помочь. Нужен только небольшой толчок. Нужно дать ему знать, что это она, Роуз, а не какая-нибудь птица, случайно попавшая в руки ведьме.

— Ты-то сам как тут оказался, посреди леса? Места тут нехорошие, гиблые.

— Да вот сам на ярмарку собрался, — Малфой и бровью не повел. — На полпути у повозки колесо соскочило. Пока менял, лошадь вырвалась и убежала.

— Болота мертвые недалеко. Лес — как пересадник для дряней, что оттуда лезут.

— Россказнями балуетесь, бабушка? Не первый раз тут езжу. Ничего плохого раньше не случалось.

Старуха обвела попутчика мрачным, полным сдержанного негодования, взглядом и продолжила уже совсем иным, приторно-любезным, тоном:

— Эх, помню я деньки, когда аппарировать можно было безо всяких бумажек министерских. Разрешения! Ишь, придумали.

Роуз эти самые «деньки» уже не застала. Магглы придумали свои супертехнические штуки слежения еще до ее рождения.

— Да уж.

Конечно, связываться с Малфоем, толком не помня, кто он — это риск. Исковерканная память (Беллона, дракл ее подери, как хозяйка кольца, хорошенько ее подавляла) выдавала информацию об этом человеке скомкано, порциями. Кроме имени ничего конкретного она вспомнить не могла. Так, ерунда одна: силуэт в толпе юношей и девушек в одинаковых, как под копирку, черных мантиях с вышитыми инициалами, короткий взгляд через длинный старинный стол, усыпанный книгами… Это не говорило ровным счетом ни о чем. Другой ниточки к прошлой жизни у нее, однако, не осталось.

Убаюканная мерным поскрипыванием колес, все еще слабая после падения, Роуз сама не заметила, как уснула.

* * *

Роуз проснулась в кромешной темноте. По-видимому, Беллона и ее попутчик бросили птицу в повозке, а сами разбили лагерь: неподалеку отчетливо доносились глухое потрескивание костра и обрывки фраз.

Если Роуз расслышала правильно, Малфой просил отдать ему что-то — сначала за деньги, а потом, поразмыслив, задаром — а Беллона это отдавать отказывалась. Голос Малфоя становился все выше, звонче и пронзительнее, в то время как хозяйка кольца оставалась насмешливо спокойной.

Резкая словесная перепалка перетекла в неясную возню, а затем, в звенящей тишине, в чеканную фразу Малфоя:

— Днем вы, кажется, спрашивали, что я делаю в лесу. Так вот, я живу тут неподалеку. Прекрасное место, знаете ли, хоть и гиблое.

Ведьма коротко взвизгнула и, похоже, попыталась убежать. Связанная незримой нитью кольца с хозяйкой, Роуз чувствовала, насколько та напугана. До безумия.

«Да что же происходит?»

Паника внутри вдруг — в момент, без переходов и полутонов — сменилась спокойствием. Ее связь с хозяйкой оборвалась. Роуз вспомнила все.

Малфой быстро влез на облучок и пришпорил коня. Лишь несколько часов спустя, когда они въехали на узкую подъездную аллею перед неприметного вида каменным домом, он надел на палец дымчато-голубое кольцо.

У Роуз появился новый хозяин.