Добрый доктор (гет)

— Я люблю твою сестру, — сказал Гарри сразу же, как только вошёл. Без предисловий и без обиняков.

Рон оторвался от бумаг, которые заполнял и посмотрел на часы.

— Присаживайтесь, — сказал он со вздохом.

Гарри никогда не следил за временем. Он или опаздывал на двадцать минут, или подпирал дверь с обратной стороны, ожидая, когда Рон отпустит очередного пациента.

— Так что мне делать, Рон? Я люблю твою сестру! — повторил Поттер с размаха опускаясь в кресло и поглядывая на Рона прищуренными раздражёнными глазами.

— Расскажите, мистер Поттер, как вы это осознали, — спокойно спросил Рон, кладя перо на стол.

От нетопленного камина веяло прохладой, ветер звонко стучался в запертое окно, на большом дубовом столе лежала маленькая стопочка документов и простое школьное перо. Доктор Уизли откинулся на спинку своего кресла и печально посмотрел на друга детства. Глава аврората, как же. Рон и сам мечтал стать главой аврората, когда ему было пятнадцать лет. Да как-то не срослось.

— Накатило! — зло выплюнул Поттер и посмотрел на доктора совершенно обезумевшими глазами. — Осознал, и осознал, ясно? Скажи ей об этом.

— Почему вы не можете сказать ей сами?

— Не верит она мне! — Гарри раздражённо подался вперёд, не отрывая от Рона холодный взгляд.

Это было не в первый раз — такое поведение Поттера. И доктор Уизли прекрасно знал, что ему следует делать по инструкции — нажать на тревожную кнопку и ждать санитаров.

Рон поднялся с кресла, отвернулся от Гарри и сказал спокойно и достаточно громко:

— Эй, друг, успокойся. Неудачный день?

Гарри со вздохом откинулся на спинку кресла, сложил руки на подлокотники и устало заметил:

— У меня теперь каждый день неудачный.

В просторном кабинете пол был выстлан паркетом. Это всегда наводило Гарри на мысли о танцах. Он мог представить совершенно чётко, как по залу кружатся пары, пышные подолы платьев у тонких дам поднимаются так высоко во время поворотов, что становятся видны тонкие щиколотки, галантные строгие кавалеры нежно поддерживают своих спутниц под спинку, не дают потерять равновесие. В этом кабинете особо и не потанцуешь, даже и не понятно, для чего здесь постелили паркет.

— Я говорю ей «Бросай свою Луну и переезжай ко мне». Она только смеётся в ответ, понимаешь? Сначала сама меня валит на постель, раздевает и трахается со мной. Так, знаешь, сильно, будто это она меня трахает, а не наоборот. А потом я ей «Переезжай ко мне», а она смеётся, как будто это была неудачная шутка! И я потом — как ты это говоришь? — рефлексирую с неделю. Ору на своих подчинённых, ору на министра, ору на официанток в кафе. На восьмой день отхожу. А на девятый прилетает её сипуха с клочком пергамента под лапкой. И у меня сердце ёкает, я бросаю все свои документы, дела, званые обеды. Понимаешь? Потом снова встречаемся, сходим куда-нибудь, зайдём ко мне. И в полночь она уже кидает дымолётный порох в камин и машет на прощание ручкой.

У доктора Уизли разорваны лёгкие. Это всё из-за ветра и запаха свободы в нём. Лёгкие доктора Уизли уже не подлежат восстановлению, ему больше совсем не нужно дышать. Он медленно умирает. Очень медленно. Очень тихо. Очень.

Сейчас его лёгкие затопляет кровь вперемешку со слезами. Он слушает Поттера молча, потому что ему не положено перебивать. Он слушает Поттера молча, потому что говорить ничего не может. Он задыхается. Он если только откроет рот, оттуда толчками начнёт выкатываться густая бордовая кровь. Кровавые сгустки — останки трахей — безобразно повиснут на белом врачебном халате. Их уже потом не отстираешь. Никак. Никакие очищающие чары не спасут.

— Вы же были женаты, — говорит Рон, не поворачиваясь. — Так что это ты сейчас?

— Не знаю, — теряется Поттер. И долго молчит.

Лукреция Борджия рассматривает его, хитро щурясь. На Потере надета магловская курта, грубые джинсы, поношенные ботинки. Встретишь такого мужчину на лице, подумаешь, что он похмельный алкоголик. Щетину, вон, дня три уже не брил. А волосы у него жёсткие, чёрные, и он к тому же не юнец. Под глазами прочно залегли мешки. Мимические морщины вокруг рта усилились. Но Лукреции он нравится. Женщину бы ему. Хорошую, заботливую женщину. Чтобы пироги пекла и ждала с работы.

— Я не помню, что тогда было, больше десяти лет прошло, Рон! Я не любил её совсем. Просто, так было нужно. Чёрт, не нужно, а правильно. Я так лоханулся тогда.

Перед глазами Рона всплывают слова, которые произносит Гарри. Эти слова написаны дурацким, еле различимым почерком. А ещё перед глазами Рона стоит его собственный белый халат, весь заляпанный бурой уже кровью. Все эти ржавые потёки, чёрные пятна вызывают тошноту.

— Ты сам предложил ей развестись. Мы не разговаривали потом два года с тобой, — Рон усмехнулся. — Мы были такими детьми, а, Гарри?

Поттер встал, обогнул стол и подошёл к Уизли. Положил руку ему на плечо.

За окном новый порыв ветра ударился в оконную раму.

— Ты сам как? Гермиона и… — Гарри запнулся, но руку убирать не стал.

— Нормально, — ответил Рон безжизненно. — Не знаю, правда, как жить дальше. Но я держусь.

— Ладно тебе, мы же всегда знали, что она тебя бросит! Помнишь, ставки делали на втором курсе? — улыбнулся Гарри.

— Она же и детей забрала, друг, — прошептал Рон и вздохнул. — Полагаю, Вам пора, мистер Поттер.

Гарри хлопнул его по плечу и направился к двери. Задержался на пару секунд, уже схватившись за ручку.

— Я ничего не передам Джинни, — сказал доктор Уизли.

— Я знаю, — усмехнулся главный аврор и открыл дверь. — Приходи ко мне в субботу, выпьем сливочного пива.

Оставшись один, Рон снял белоснежный халат и повесил его на спинку кресла. На столе лежат бумаги. Нужно взять перо и вернуться к делам.