Рассказы маленького оборотня (джен)

Как же я надеялся сегодня выспаться! Проучившись в Хогвартсе неделю, я понял, что это не только чудеса и веселье. Самое скверное, что я еле дотянул до воскресенья. Конечно, я мечтал учиться здесь, но родители никогда меня ничем не утруждали, и я попросту оказался не готов к подобной нагрузке. Чертовски неприятно подводить директора. Я ведь прекрасно понимаю, как он рисковал, принимая меня в школу. Я пообещал себе, что обязательно возьму себя в руки, как только отдохну, отосплюсь и обработаю, наконец, всю кучу нужной и ненужной информации накопившейся за неделю. Моим надеждам не суждено было сбыться.

Разбудила меня какая-то возня. Черт бы побрал эту волчью чувствительность! Послышались приглушенные крики. Снова Поттер с Блэком ругаются! Чтоб им пусто было... Всего за неделю они умудрились достать своими ссорами буквально всех, а меня в особенности. А вот крошку Пита это, похоже, забавляет. Маленькие, близко посаженные глазки с любопытством наблюдают за каждой перепалкой, внимательно следя, кто же выйдет победителем. Я же старался отмалчиваться, говоря то с одним, то с другим, пытался вразумить своих соседей. Не скрою, абсолютно впустую. В принципе, не очень-то и старался: слишком боялся, что они меня выведут, Бог знает, чем это закончится. Хотя о чем я говорю? Причем тут Бог? Я же оборотень! Да он первым делом поджарит меня на костре. Если у него вообще есть костер...да что я несу, в конце концов?! Какой Бог, какой костер? Во всю эту чушь я перестал верить лет в шесть, когда понял, что ликантропия неизлечима.

Сегодня мальчики разошлись не на шутку. Это переходило все границы.

— Ребята, — застонал я, — сегодня же воскресенье!

— Смотрите-ка, кто голос подал!

Я сонно поднял голову, жмурясь от яркого солнца. Мне очень не понравилась эта фраза. Очень. За прошедшую неделю я успел сделаться настоящим параноиком: мне казалось, что буквально каждый второй знает о моей маленькой проблеме. Проблеме! Настоящей катастрофе!

— Кто это сказал? — взорвался я. — Убью козлов!

Они оторопели от неожиданности. К подобным вспышкам ярости дома давно уже привыкли, но в школе это случилось впервые. До этого момента я вполне успешно держал себя в руках, не поддаваясь даже на явные провокации. Но усталость, недосып, а главное паранойя сделали свое дело, отправив сознание в нокаут, и оставили во мне лишь слепую ярость. Блэк тряхнул волосами, давно нуждавшимися в парикмахере.

— А что, Люпин, в морду дашь?

Мне это не нравилось. Краем сознания я пытался ухватиться за мысль, что нужно сейчас же развернуться и постараться снова уснуть. Или уйти. Сделать хоть что-нибудь, но не оставаться здесь, не продолжать спор. Не вмешиваться.

— Может и дам, — спокойно согласился я. Я был очень напряжен. Изо всех сил пытался цепляться за отголоски сознания, как утопающий цепляется за соломинку.

Поттер заливисто рассмеялся.

— Ну, я сказал.

Я посмотрел на него. Мне казалось, что мои зрачки снова превратились в вертикальные щелочки, а глаза стали янтарными. Я молил бога, чтобы это было всего лишь мое воображение. "До полнолуния еще далеко, до полнолуния еще далеко", — твердил я себе. Неожиданно даже для себя, я подлетел к нему и схватил за грудки.

— Послушай меня, Поттер. Мне плевать, что у вас с Блэком. Мне вообще на вас плевать. Делайте, что хотите, хоть глотки друг другу перегрызите, но не мешайте мне, черт возьми, спать! Вы ведете себя, как два петуха в одном курятнике! Чтоб вам шеи свернули да на суп пустили!

С этими словами я вытолкал Джеймса из спальни в одной рубашке и, захлопнув дверь, обернулся к ошарашенному Блэку. Мне уже было стыдно за свои действия, но отступать было поздно.

— У тебя есть четыре минуты на то, чтобы одеться и покинуть спальню, — обратился я к нему.

Забираясь обратно в кровать, я поймал на себе удивленный взгляд двух маленьких черных глазок, выглядывающих из-за полога. Отлично! К вечеру об этом будет знать весь факультет. Конечно, я же оборотень, незаконно обучающийся вместе с "нормальными" детьми, почему бы мне не привлекать к себе побольше внимания? Почему бы, в конце концов, не выдать себя с головой и не выставить директора полным идиотом? Какой же я болван. "Держи себя в руках, Римус Люпин" — сказал я сам себе в надежде успокоиться. Хлопнула дверь: Блэк соизволил удалиться. Поворочавшись еще немного, я провалился в беспокойный сон.

— Ты не понимаешь! Это же проще простого, все продумано, я не прошу тебя ничего делать, просто не пали меня, ладно?

Я осторожно, чтобы не спугнуть говорящих, выглянул из-за полога кровати, силясь узнать, кто разбудил меня второй раз за день. У кровати Блэка на коленях сидел Поттер и рылся в его чемодане. Петтигрю сидел на своей кровати и лихорадочно теребил край одеяла. Его определенно мучала совесть, но он понимал, что если не пообещает молчать, Поттер заткнет его силой.

Я тоже чувствовал, что нужно остановить Поттера, но любопытство пересилило, и я продолжал наблюдать. Он вытащил из чемодана Блэка зимнюю мантию, достал из-под своей кровати большую стеклянную банку, в которой сидели два огромных паука, каждый размером с кулак школьного лесничего Хагрида, закутал банку в мантию, и аккуратно убрал в блэковский чемодан.

— Отлично, полдела сделано! Осталось только накропать письмо МакГонагалл, и....

Поттер с энтузиазмом схватил кусок пергамента, и обмакнув перо в чернильницу, принялся писать. Происходящее с каждой секундой нравилось мне все меньше и меньше... нужно было срочно что-то делать. Поттер замыслил что-то очень нехорошее... вражда враждой, но это уже переходит все границы!

Питер был из тех людей, которые всегда выбирают сторону сильнейшего, а Поттер сейчас представлял куда большую угрозу, чем где-то безмятежно шлявшийся Блэк. Если судить по заинтересованным глазкам и одобрительным кивкам, Питер уже сделал свой выбор.

Что ж, пора и мне сделать свой. Я задумался.

Мне нравился Блэк. В отличие от суетливого Поттера, который изо всех сил добивался внимание к своей персоне, Сириус обладал каким-то холодным спокойствием. Он шутил, но ему было плевать оценит ли собеседник его шутку. Он делал это для себя. Он поступал так, как ему вздумается, не считая нужным оповещать об этом всех. И мне он не казался таким уж надменным... защитная реакция, только и всего, учитывая, как его приняли гриффиндорцы. Конечно, он тоже тот еще кадр, но в данный момент не он, а Поттер замышляет какую-то подлость.

Аккуратно вытащив палочку из-под подушки, я направил ее на ванную комнату.

— Редукто, — произнес я одними губами, и раздался звон бьющегося стекла. Петтигрю с Поттером рванули осматривать место происшествия. Как только они оказались в ванной, я так же тихо прошептал:

— Колопортус! — и мои соседи оказались запертыми.

Не теряя времени, я подбежал к кровати Поттера, и схватил с тумбочки уже законченное письмо. Оно гласило:

Профессору МакГонагалл

От перепуганного ученика

Профессор!

В течение этой недели, многие ученики попали в Больничное крыло с одинаковыми симптомами. Это не совпадения! Ходят слухи, что один из первокурсников держит у себя каких-то запрещенных животных. И это у нас в Гриффиндорской башне! Нам всем очень страшно, профессор. Боимся спать по ночам: вдруг натравит на нас этот ужас. Собираемся дружно в гостиной и боремся со сном. Пожалуйста, примите меры! Кстати, Полная Дама говорит, что кто-то из учеников каждую ночь покидает гостиную. Говорят, он прячет что-то в Зале Наград. Не хочу подписываться, на случай если письмо попадет не в те руки.

Искренне, ваш любящий ученик.

У меня глаза на лоб полезли от подобной наглости! Питтегрю и Поттер продолжали бороться с дверью. Я усмехнулся. Ну конечно, никто из них и не удосужился полистать учебники!

Тут раздался протяжный вопль, и ко мне подскочил здоровый филлипинский филин. Возмущенный таким вольным обращением с почтой своего хозяина, он начал наступать на меня. Расправив огромные крылья, сердито сверкая желтыми глазищами и грозно щелкая уродливым клювом, он приближался ко мне. Затем резко в один момент, больно клюнув палец, выхватил у меня письмо и вылетел в открытое окно.

Вот черт! Потирая укушенный палец, я подошел к чемодану Блэка. Надо избавиться от этой гадости, пока не поздно. Вдруг раздался громкий треск: Питер и Джеймс справились, наконец, с дверью.

— Люпин, сволочь двуличная! Отойди от чемодана. Отойди, я тебе говорю! — Джеймс был вне себя от ярости и без конца теребил свою и без того растрепанную шевелюру.

— Не-ет, Поттер, ты зашел слишком далеко!

Питер испуганно смотрел то на одного, то на другого, пытаясь незаметно забиться в какой-нибудь угол и не попадаться никому на глаза.

— Не лезь в это дело, Люпин. — мрачно предупредил Джеймс.

— Что, избалованное дитятко не может привлечь к себе внимание и крушит все на своем пути? — то, что я держал в себе целую неделю, сорвалось-таки с моего языка. — Отзови сову, и убери пауков, — добавил я, глядя на взбешенного собеседника.

— О, Блезуа отлично вышколен. Не сомневайся, он мигом доставит письмо по адресу.

— Твоего филина могут узнать.

— Мой филин пожертвован в фонд школы, если ты не знаешь. Когда он мне не нужен, им может воспользоваться любой для отправки срочных сообщений. Благодаря его врожденным качествам, скорости, а так же воспитанию, филлипинский филин — весьма щедрый подарок, не находишь?

— Показуха. Убери пауков, Поттер, — я непроизвольно сжал кулаки.

Вдруг послышались шаги.

— Поздно, — усмехнулся Поттер и кинулся ко мне. Повалив меня на кровать, он сунул мне в рот отвратительный на вкус и вид боб, и я почувствовал, как проваливаюсь в сон. — Поспи немного, — бросил он мне перед тем, как запрыгнуть на свою кровать.

Преодолевая сонливость, я с трудом приподнял тяжелые веки. Посреди комнаты стояла профессор МакГонагалл с Флитвиком и каким-то незнакомым магом. Джеймс сидел на кровати с учебником в руках и изображал крайнее удивление. Я с трудом разбирал слова: почему-то они говорили ужасно медленно, и голоса их перекрывал какой-то стук. Нос забил странный кисловатый запах, заполнявший всю комнату. Я попытался привлечь к себе внимание, но тело не слушалось меня. Прислушался. Сейчас я с ужасом вспоминаю, как услышал биение их сердец. Вот какой стук мешал мне разобрать их слова! Вспоминаю, как принюхался и понял, что ощущаю запах крови, бегущей по их жилам. С омерзением осознаю, как в тот момент мне захотелось этой крови, я буквально почувствовал, как эта кровь согревает мое горло, течет по моим губам. Я не мог думать ни о чем кроме нее. Видимо, Поттеровский боб усыпил во мне человека, но не смог справиться с волком. Я смотрел на мир его глазами! Обычно я не помню ничего, оправившись после полнолуния, а теперь, осознав свои мысли и желания, я ненавижу себя еще больше. Но тогда в комнате витал еще один запах, ужасно раздражавший меня. Это был солоноватый запах страха, исходивший от Петтигрю. Однако люди, находившиеся там, не заметили никаких перемен в вечно трясущемся Питере. Очнувшись, я смог вспомнить весь их разговор, который во время отключки не мог понять. Я вспомнил все. Вспомнил, как обыскав всю комнату, маг нашел в чемодане Блэка пауков, вспомнил, как Джеймс, сделав удивленные глаза, долго таращился на них, а потом, как бы невзначай вспомнил, что Сириус каждую ночь покидает спальню. Я вспомнил, как профессор МакГонагалл решила не трогать Сириуса, а поймать его ночью на горячем, вспомнил, как МакГонагалл рассердилась и рассказала про ночной взрыв в Зале Наград, про то, что преступник не был пойман. Но это я вспомнил только потом. А в этот момент я лежал неподвижно и жаждал крови, хотел впиться зубами в одно из этих горячих сердец, в одно из этих теплых тел.

Очнулся я только к вечеру. Комната была пуста. Я глянул на часы. "Если поспешу, — подумал я, — успею на ужин. Успею предупредить Блэка. Вскочив с кровати, я бросился прочь из спальни. Лестница, лестница, пролет. "Только не вздумай менять направление, не вздумай менять направление", — твердил я про себя, зная про вредный характер Хогвартских лестниц и их привычку менять направление. Но мне повезло. До большого зала я добрался быстро и без приключений, весь взмыленный и запыхавшийся, но вовремя: Блэк еще ужинал.

Быстрым шагом, стараясь не привлекать к себе внимание, я направился к гриффиндорскому столу, по дороге сильно толкнув маленькую белокурую девочку с забавными хвостиками. Она ойкнула, но времени извиняться у меня не было. Подойдя ближе к столу, я усмехнулся про себя: хоть Блэк уже целую неделю проучился в гриффиндоре, его по-прежнему избегали, поэтому место около и напротив него всегда было свободным. Я уселся напротив него и, не глядя, покидав к себе в тарелку разной всячины для отвода глаз, зашептал:

— Сириус, не ходи сегодня ночью никуда. Ты влип глубоко и надолго, хорошо, если тебе удастся выкрутиться. Поттер, он...

— Ты считаешь, я не способен сам справится с Поттером? — резко перебил меня Блэк.

— Нет, просто он...

— Вот и не лезь тогда. Твоя забота очень трогательна, но я в ней не нуждаюсь, Римус.

— Поттер — гнида подлая, Блэк очнись, послушай, не ходи никуда сегодня ноч...

— С Поттером я разберусь сам, — холодно отчеканил Сириус, вытер рот салфеткой, и не оглядываясь покинул Большой Зал.

"Вот козел! И с чего это вдруг я решил, что он не высокомерный? Такая же пафосная сволочь, так и все в его семейке. Неблагодарный. Ну и черт с тобой". — Сделав подобный вывод, я принялся за еду. Но от вида пудинга тошнило, от запаха жареной курицы выворачивало внутренности, печеная картошка в горло не лезла — есть совершенно не хотелось. В голове вертелась настойчивая мысль рассказать все МакГонагалл. Но разве мне поверят? Уж слишком правдоподобно у Поттера все получилось. И Блэк, дурак, со своими ночными вылазками...сам себе могилу роет! Что вообще ему надобно?

Погруженный в эти мысли, я не сразу почувствовал на себе чей-то взгляд. Обычно такие вещи я улавливаю моментально. Обернувшись, я увидел нерешительно переминающегося с ноги на ногу Петтигрю, который покраснел, как только я заметил его. Ну а этому-то что от меня нужно?! Я выжидающе смотрел на него. Он замялся, как будто не решаясь говорить.

— Римус, — быстро проговорил он, наконец, — сделай что-нибудь!

— Чего-о? — тупо переспросил я. Питер виновато потупил глаза. Потом бросив красноречивый взгляд на Поттера, снова посмотрел на меня убедиться, что я понял его намек. Говорить об этом он, как видно, не решался.

— А что я могу сделать? — обреченно поинтересовался я у него. — Все сходится, а против Поттера — ничегошеньки, кроме моих слов. Против Блэка — факты и улики. Ему ничем не поможешь. Его выгонят и накажут.

— Но ведь так нельзя! Это не правильно! — воскликнул Питер, в волнении заламывая руки и возводя глаза к небу.

Оказывается, он не подлец...Трус, но не подлец.

— Сделай что-нибудь, Люпин, придумай, ну же! — его руки лихорадочно тряслись, губы дрожали, а глаза болезненно блестели.

— Нельзя помочь человеку, который не хочет, чтобы ему помогали, — сухо сказал я, будучи сильно задет словами Сириуса. Впрочем, наверное, если бы я знал выход, эта обида вряд ли смогла бы остановить меня. Но так как у меня не было ни одной дельной мыслишки, и голова моя была абсолютно пуста, эта обида служила мне своеобразным оправданием.

— Господи, Люпин, избавь меня от своей тупой гордости! Блэк — дворянин, причем одного из благороднейший семейств, — он никогда не станет просить помощи, потому что это значило бы признать свою слабость. Он поступает, как того требует его гордость, но ты! Тебе следует поступать, как требует твоя совесть, а не ослепленное гордостью самолюбие.

Я оторопел. Он не только не подл, но, как выясняется, еще и не глуп. Отнюдь не глуп. Откуда же столько трусости и подхалимства в человеке честном и неглупом? В гриффиндорце? Я еще раз всмотрелся в этого в высшей мере странного человека. Мелкие, близко посаженные, почти бесцветные светло-голубые глазки постоянно бегали, не задерживаясь подолгу на одном предмете. Но при более тщательном рассмотрении этот бегающий взгляд был не только осмысленным, но и казалось, каждую секунду оценивал окружающую обстановку. Светло-русые, почти белесые волосы, были истончены и, казалось, висели какими-то неопрятными клоками. Это не были длинные, явно отращиваемые волосы Блэка или небрежные лохматые патлы Поттера, но были именно неопрятные пряди разной длинны и оттенка, местами совсем выцветшие, местами даже, казалось, поседевшие, и, вероятно, являлись следствием недавней болезни. Все это, вместе с привычкой постоянно набивать живот и притаскивать за пазухой еду в спальню, определенно говорило не о счастливой жизни в сытости и довольстве. Еще один несчастный вдоволь побитый судьбой.

Отчаявшись добиться от меня хоть чего-нибудь толкового и будучи не в силах совершить что-нибудь толковое сам, Питер бросил на меня последний укоризненный взгляд и пошел прочь, бормоча что-то себе под нос и качая головой.

Есть я не мог. Я злился сам на себя, на собственное бессилие, на трусость Питера, на подлость Поттера, на тупое упрямство Блэка, на чертового филина, в конце концов, так бдительно следящего за письмами хозяина.

МакГонагалл закончила ужин и покидала Большой Зал. Было видно, что и она взволнована.

— Профессор,— донесся до меня тоненький голосок, когда она проходила мимо, — а хулигана, взорвавшего Зал Наград накажут?

Я повернулся и увидел ту самую белокурую девочку, которую так грубо толкнул, спеша предупредить Блэка. Заметив мой взгляд, она улыбнулась мне. Я смутился. Надо будет извиниться.

— Безусловно, мисс МакКиннон. И прежде, чем вылететь из школы, он наведет полнейший порядок в Зале Наград. Не говоря уже о том, что ему придется переписать все сгоревшие таблички.

— А правда, что у первокурсника нашли кого-то запрещенного? — осмелев, шепотом спросила девочка, доверчиво глядя на своего любимого учителя.

МакГонагалл поджала губы.

— Да, к сожаленью, это правда. — Сдержанно ответила она тихим голосом, так что слышать ее могли только гриффиндорцы.

Из груди девочки вырвался сдавленный крик.

— Тише, Марлин, не поднимайте шума. Он будет серьезно наказан. Есть основания полагать, что он и хулиган, устроивший взрыв — одно и то же лицо. Поверьте, у нас достаточно мер воздействия на подобных учеников. Его дело будет передано отделу магических правонарушений несовершеннолетними. Нанесение вреда Залу, имеющему историческую ценность, это, конечно, ужасно, но не идет ни в какое сравнение с опасностью, которой он подвергал всю школу, притащив сюда этих тварей. Их запрещено держать даже в домах волшебников, а ученик, мой ученик привез их в школу! Какой позор! Боюсь, что просто исключением ему не отделаться.

При этих словах я вздрогнул. Что имела в виду МакГонагалл? Уже то, что Сириуса выгонят, переходит все границы, так еще и дрязги с министерством! Интересно, теперь Поттер доволен? Из любопытства я перевел взгляд на Джеймса. Тот смертельно побледнел и тяжело сглотнул.

Ужин уже заканчивался, большой зал стал постепенно пустеть, и я подвинулся так, чтобы оказаться напротив Джеймса.

— Что, Поттер, совесть мучает?

— Иди ты к черту, Люпин. — Оскалился он.

— Теперь ты, должно быть, доволен?

— Иди к черту.

— Сириуса исключа-ат...

— Иди к черту.

— Сириуса нака-ажут...

— Иди к черту.

— Министерство его вздрючит, ни в одну школу его уже не возьму-ут...

Джеймс побледнел еще больше.

— Иди к черту, — уже совсем вяло отмахнулся он.

— Ну, разве разве что родственнички деньжат отвалят. А насчет родственничков...Они наверное будут очень горды своим наследником. По голо-овке погладят... — Я испытывал почти что удовольствие, видя, как все сильнее бледнеет его виноватое лицо, как сникают плечи.

— Иди к черту, — почти беззвучно прошептал он.

— Ты испортил парню жизнь, — заключил я, — можешь быть собой доволен. Теперь твоя персона всегда будет в центре внимания.

— Иди. Ты. К черту. — Медленно, с расстановками произнес Джеймс, вскакивая из-за стола. Целую минуту мы буравили друг друга взглядом. Наконец, отведя глаза, он в бешенстве удалился.

Я в задумчивости тупо ковырялся вилкой в тарелке еще около получаса, пытаясь вернуть утерянный аппетит. Наконец, я заметил, что остался почти один: все разошлись по своим факультетским гостиным. С отвращением отодвинув от себя тарелку, я побрел в гриффиндорскую башню. Я выбрал самый длинный путь, чтобы прийти в себя. Портреты на стенах возмущались беспечности молодежи, всячески поносили хулигана, взорвавшего большой зал, а тощая ведьма с длинным носом переходила с портрета на портрет и шептала что-то на ухо, после чего переходила на следующий портрет. После её посещения все охали, ахали и качали головами. Почему-то я ничуть не сомневался, что эта старая сплетница, приятельница Полой Дамы, охраняющей вход в гостиную Гриффиндора, разносила слухи о найденных пауках.

В гостиной царила не обычная веселая оживленность, а какая-то мрачная суета: ученики собираясь кучками шептались по разным уголкам. Казалось, что объявили траур: никто не смел повышать голоса. Не задерживаясь в гостиной ни на секунду и ни с кем не разговаривая, я поднялся в спальню. Если в гостиной царил почти что траур, то в нашей спальне, вероятно, лежал труп. Тишина была гробовая. Лишь скрип кроватей, да нервная барабанная дробь, которую в задумчивости отбивал Джеймс. Сириуса не было. Никто не осмеливался сказать ни слова. Даже взглядом старались не встречаться. Я взял книгу, но строчки бежали перед глазами. Воздух в спальне будто загустел, стал не просто осязаемым, но каким-то липким и неприятным. В таком напряжении прошел еще час. Сириус не возвращался. Барабанная дробь превратилась в похоронный марш.

— Прекрати! — не выдержал я.

Кинув на меня злобный взгляд, Джеймс, тем не менее, прекратил барабанить. Не зная куда себя деть, он принялся мерить шагами комнату. Это раздражало не меньше. Питер беспокойно ерзал на кровати. Время от времени все поглядывали на часы, но Сириуса все не было. Я сам жутко нервничал, и чужое волнение только сильнее раздражало меня. Спустя час Джеймс снова уселся на кровать. Питера лихорадило. У меня кулаки чесались вмазать кому-нибудь.

Даже в гостиной уже утихли шорохи и шепотки: все разошлись по спальням. Наконец, я, не выдержав напряжения громко захлопнул книгу. Все вздрогнули и укоризненно покачали головами. Я задернул полог, уткнулся носом в подушку и попытался заснуть. Но мозг мой явно отказывался верить в утверждение "утро вечера мудренее". Послышался глухой размеренный стук. Отбросив надежды на сон, я снова откинул полог. Поттер был похож на призрака. Бледное лицо отчетливо выделялось из темноты. В какой-то полудрёме он стучался головой в стену. Ни на секунду не прекращались тяжелые вздохи Питера. Я зажег свечу и достал из-под подушки дневник. По мере того, как я писал, я чувствовал, как появляется какое-то тупое безразличие. Какое мне собственно дело до Блэка, до Поттера? Я сделал все что мог. Но дойдя до разговора с Джеймсом, я остановился. Дальше писать не хотелось. Я снова открыл книгу, зная, что все равно не смогу прочитать ни строчки.

Вдруг распахнулась дверь, и в комнату влетел взлохмаченный Сириус. Мы все как по команде вскочили. Быстро окинув комнату взглядом, он принял бесстрастный вид. Перемещаясь туда-сюда по комнате, он спокойно собирал свои вещи. В том, как аккуратно он складывал свою одежду, учебники, перья, даже самый внимательный глаз не уловил бы волнения.

— Ты чего уставился? — заметил он мой взгляд, -Ты читай, читай. Хотя не думаю, что четыре часа утра лучшее время для практики в чтении вверх ногами.

Я быстро перевернул книгу, но продолжал следить за Блэком.

— С-сириус, ты что делаешь? — слегка заикаясь, спросил Питер.

В этот момент снова хлопнула дверь: это Джеймс пулей выскочил из спальни.

Питер проводил его задумчивым взглядом. Сириус сделал вид, что ничего не заметил и вернулся к вопросу Питера.

— Что я делаю? Собираю вещи. Один мой хороший знакомый достал мне путевку, и я отправляюсь в небольшое путешествие, — издевательски произнес он.

— Я так понимаю, разговаривать об этом ты не намерен? — уточнил я.

— Правильно понимаешь.

— Н-но почему ты не объяснился? — Питер снова решился задать вопрос.

— Оправдываться? — презрительно фыркнул Блэк. — Ну, уж нет.

Снова повисло неловкое молчание. Сириус продолжал складывать свои вещи, Питер пытался уснуть, а я — читать книгу, время от времени краем глаза наблюдая за Блэком.

Теперь, когда к нему не были прикованы взгляды, он дал волю чувствам. Глаза блестели от ярости, руки тряслись, а губы беззвучно рассыпали проклятия. Пытаясь трясущимися пальцами застегнуть на руке часы, он выронил их.

— Вингардиум левиоса! — успел произнести я прежде, чем они коснулись пола.

— Спасибо, — вполне искренне сказал Блэк.

— Было бы за что.

— Нет, серьезно. За все спасибо.

Я внимательно посмотрел на него, пытаясь понять, о чем он думает. Но Сириус сразу отвернулся и вернулся к сбору вещей.

В дверь постучали. В комнату вошла профессор МакГонагалл, за которой едва тащился Джеймс.

— Мистер Блэк, не утруждайте себя сбором вещей, они вам завтра понадобятся.

— Но зачем? — удивился Сириус.

— И завтра, и после завтра, и в течение всего учебного года.

Сириус хотел было задать еще один вопрос, но профессор, казалось, совсем забыла про него и обернулась к Джеймсу.

— Мистер Поттер, я жду вас завтра в восемь часов утра в своем кабинете. Директор будет нас ждать. На уроки можете не собираться. — С этими словами она покинула комнату.

Джеймс понуро опустился на свою кровать. Сириус удивленно моргал глазами. Питер сидел с открытым ртом. А я... я просто кусал губы. Неужели Поттер признался? Его ждут огромные неприятности. Но зато...зато совесть его теперь чиста.

Неожиданно для всех Джеймс поднялся.

Со смущенной улыбкой он подошел к Сириусу и протянул ему руку.

— Прости. — коротко произнес он.

Сириус замялся, потом подавил в себе желание, отбросить протянутую ему руку, пожал ее.

Питер, обрадовавшись мирному окончанию драмы, весело плюхнулся на кровать и сразу же захрапел. Сириус, пожав плечами, тоже лег.

Теперь остались мы с Джеймсом. Я вношу записи в свой дневник, а Джеймсу не уснуть теперь до утра. Завтра он будет спать уже дома. Правда остались загадки, вроде взрыва в Зале Наград, или таинственной болезни, подкашивавшей учеников, которой так успешно воспользовался Джеймс, чтобы свалить ее на пауков, но все это разрешится потом. Потом, не сегодня. Все тайны рано или поздно раскроются, но часы показывают уже пять, и это явно не то время, когда стоит ломать голову над такими загадками.

Я снова всматриваюсь в Джеймса, и не могу понять, как он смог найти в себе столько злости, решаясь на подобную подлость, и как смог найти в себе столько смелости, чтобы признаться в этом?

Не ошибается только тот, кто ничего не делает, только тот, кто не живет. Мы все совершаем ошибки, и жизнь без них не возможна, но может главная мудрость и состоит в том, чтобы вовремя признать их? В том, чтобы не дать маленьким ошибкам вырасти в большие катастрофы?