Когда цветет Ликорис (гет)

Дом наполнился запахом лукового супа, который, к сожалению, вызывал у меня лишь тошноту. Снова. Гриффиндорка неплохо готовила, но полгода, за которые меня кормили достаточно редко и скудно, выработали у организма стойкое отвращение к любой еде. Каждый день мне приходилось заставлять себя съесть хотя бы немного из того, что приносила мне Грейнджер, а остаток дня я стабильно тратил на борьбу со все усиливающейся тошнотой. Я с трудом двигался, и мне пришлось забыть о возможности встать с кровати, сразу же после первой попытки подняться. Тогда я хотел добраться до туалета, но не смог даже сесть на постели. Я попробовал сначала опустить на пол ноги, а после подняться, помогая себе руками, но все кончилось тем, что я просто упал, а через пару минут в комнату, прихрамывая, вошла Грейнджер и уронила поднос с едой, предназначавшейся мне. Тогда я даже был рад, что она пришла сама. Было нестерпимо унизительно показываться кому-то в таком жалком виде, но я никогда бы не позвал ее сам, и ее своевременный приход спас меня от необходимости лежать на полу в неудобной позе. Помимо прочего первые дни я не мог даже ложку самостоятельно держать, и гриффиндорке приходилось кормить меня. В тот раз меня вырвало ей под ноги, и с тех пор к моему и без того огромному ассортименту зелий прибавилась еще парочка.

На пятые сутки жизни с Грейнджер случился первый стихийный выброс, перепугавший и ее и меня. Такое было со мной только один раз, да и то в далеком детстве, когда умерла Джина, наша собака. Я сидел в гостиной, держа на руках золотистого ретривера, а вокруг меня летали кресла и столы, картины и статуэтки. Когда мама нашла меня, зала лежала в руинах, и только небольшой пяточек пола вокруг меня и собаки сохранил первозданный вид. С тех самых пор подобное не происходило ни разу до той злосчастной среды, но первый выброс будто послужил толчком, и теперь каждый день Грейнджер восстанавливает мою комнату.

С момента моего появления в этом доме прошло семь дней. Я открываю глаза и вполне самостоятельно, хоть и с некоторым трудом сажусь на кровати, подложив под спину подушку. За окном радостно светит недавно взошедшее солнце, и мне хочется немедленно оказаться там, за пределами этой долбанной комнаты, или хотя бы открыть окно. Я пытаюсь пошевелить ногой, но та будто вовсе и не является частью моего тела. Играющая в колдомедика Грейнджер постоянно твердит, что мне нужно научится терпению, и что скоро я вновь смогу ходить. Ага, как же, научись тут терпению, когда сам постоянно привязан к кровати и даже малую нужду не можешь справить самостоятельно!

Дверь в комнату открывается и гриффиндорка ставит поднос с горячим еще супом мне на ноги. Мне нестерпимо хочется есть, но я боюсь, что меня опять вырвет.

— Отравить не забыла? — слова вырываются как-то сами собой, хотя я и не надеюсь, что Грейнджер что-то ответит.

— Нет, добавь по вкусу, — ее раздраженный голос заставляет меня удивленно взглянуть на нее, но она сразу же отворачивается.

— Плохое настроение, Грейнджер?

— Не твое дело.

Ты права, не мое, но однообразие, окружающее меня начинает надоедать. Правда, я тебе об этом не скажу. Грейнджер бросает на меня осуждающий взгляд исподлобья, не то злой, не то расстроенный, а после уходит, плотно закрыв за собой дверь.

Кое как съев предложенную мне еду, я убираю поднос и проваливаюсь в беспокойный сон, вновь наполненный кошмарами.

Где-то в доме раздался приглушенный хлопок аппарации, вырвавший меня из полудремы. Часы, повешенные гриффиндоркой в моей комнате, показывают час дня, и я слышу, как Грейнджер желает кому-то доброго утра. В такие минуты хочется сдохнуть от собственной беспомощности, неспособности хотя бы взглянуть на того, кто, возможно, мог бы сделать мой мир, наполненный лишь бесконечными зельями и редкими приходами Грейнджер, немного интереснее.

Но вот в коридоре раздаются быстрые, приглушенные шаги, и я поворачиваю голову, пытаясь разглядеть человека в темном проеме двери. Воздух застревает в голе, и голос становится хриплым и чужим, когда я узнаю вошедшего:

— Северус! — слово испуганной птицей вырывается из легких, и мне кажется, что комната вновь наполнилась солнечным светом, скрывшимся было за соседней стеной. Он постарел. Его походка уже не так уверенна и тверда, будто и не он вовсе, а кто-то другой расхаживал в развевающейся черной мантии по коридорам Хогвартса, вселяя ужас в учеников. Северус аккуратно присел на краешек моей кровати и взял меня за руку, так и не сказав ни слова. Всегда такая прямая и гордая осанка будто изменила ему, плечи поникли, и весь он выглядел так, будто из его тела вынули стержень, железный прут, который всегда держал его голову высоко поднятой. Его взгляд был пуст, и казалось, будто он потерял целый мир, или всю жизнь в отчаянной, неравной борьбе. Даже глаза его, казались, потухли — не было больше того черного, неукротимого огня, вдохновлявшего меня когда-то. Я видел каждую его морщинку, темные мешки под глазами, слегка поднятые уголки губ, и все продолжал сжимать его руку, будто бросая нам обоим спасательный круг, будто кроме его руки и не было больше ничего на свете. — Подустал, Север?

Я с трудом опираюсь на свободную руку и сажусь на кровати, с силой притягивая его к себе. Северус обнимает меня, и я тихо прошу его лечь со мной. С минуту крестный просто смотрит на меня и в его глазах медленно начинает возрождаться былой огонь. Северус помогает мне подвинуться, а потом просто ложится рядом. Так мы и лежим, в уютном молчании, без слов рассказывая друг другу о прошедших месяцах. За окном сгущается темнота, а мы лечим друг друга объятьями, которых, казалось, больше никогда не будет.

Когда совсем стемнело, крестный поднялся, и уже вполне спокойно посмотрел на меня. Сейчас он выглядел отдохнувшим и живым, жилка на шее билась без надрыва, а в осанку вернулась привычная гордость и стать.

— Дракон, я принес тебе новую волшебную палочку, — сказал он, и я благодарно улыбнулся ему.

Не стоит даже думать о том, каких трудов ему это стоило, и лучше даже не заикаться об этом вслух. Поэтому я просто забираю подарок и бережно поглаживаю бок коробки так, будто она живая.

— Спасибо, — просто говорю я, а он и не требует ничего другого. Новая палочка ложится в руку легко, так, будто всегда в ней и лежала, и приветственно выпускает сноп серебристых искр. — Когда ты придешь снова?

— Я постараюсь прийти завтра,

Я киваю и еще долго смотрю на закрывшуюся за ним дверь.

* * *

Снейп появился неожиданно, хотя он и не предупреждал меня о своих визитах раньше, но сейчас все было по другому. Малфой очнулся, и я не знала как себя вести, ведь всякое могло произойти между ними. Я поздоровалась с преподавателем, Снейп кивнул и прошел в комнату к слизеринцу, а я ушла к себе. Достав какую-то книгу, я постаралась погрузиться в чтение, но рядом раздался хриплый и взволнованный голос Малфоя. Сначала я хотела выйти, но так и не нашла в себе силы сдвинуться с места. Когда все тот же хриплый голос раздался снова, я пожалела, что вместе с подслушивающим заклинанием не произнесла еще и подглядывающее: волнующийся о Снейпе Малфой казался мне восьмым чудом света, это хотелось видеть своими глазами.

За все те часы, что они провели вместе дальше, из комнаты не доносилось ни звука. Может, оба знали о том, что я подслушиваю, а может, им вовсе не требовались слова, я не знаю, но когда Снейп собрался уходить, я тоже поднялась с места и ушла на кухню. Профессор присоединился ко мне через несколько минут, я пила кофе на оккупированном книгами и картами столе.

-Я принес мистеру Малфою новую волшебную палочку, — его голос был сух и спокоен, он не стал подходить ко мне, а облокотившись о косяк, встал в проходе. Дождавшись моего благодарного кивка профессор попрощался, и прежде чем я успела что-либо сказать, аппарировал.

Против воли из горла вырвался тяжелый вздох. Эта неделя вымотала меня сильнее, чем все предыдущие семнадцать лет вместе взятые. Я закрыла глаза и с минуту просто наслаждалась спокойствием и тишиной. Тяжелый чугунный чайник, стоящий на плите зашипел и начал плеваться паром. Я выключила плиту и вернулась к прерванной работе над книгами.

Часа через два, когда за окном было совсем темно, я вспомнила о Малфое. Наверняка слизеринец хочет есть, и ему уже давно пора принять лекарства. С наслаждением потянувшись, я встала и снова включила печь.

Когда я зашла в его комнату, впервые за эту долгую неделю в ней было чисто: никаких сломанных вещей, разбитых тарелок, порванных тряпок. Я усмехнулась. Что ж, Гермиона, добро пожаловать в мир без стихийных выбросов, оказывается, для этого просто требовалось привести к нему Снейпа.

Малфой сидел на кровати, оперевшись на подушки и безразлично смотрел в окно. Я бросила обеспокоенный взгляд на часы, возможно, следовало бы оторваться от книг раньше, но неподвижный слизеринец никогда не позвал бы меня. Всю эту неделю я боролась за его аппетит, и, пожалуй, выиграла эту битву. Мало по малу, все еще борясь с тошнотой, он ел, и слава Мерлину, снова хотел есть. А еще он хотел, чтоб его вымыли, перетряхнули и заново перестелили постель, проветрили комнату, подали утку, хотел, но никогда не просил об этом. А еще Малфою хотелось хоть какого-нибудь разнообразия и движения в этой пустой комнате, и время от времени я ловила на себе его взгляд, спокойный взгляд с легкой тенью насмешки где-то в глубине запавших серых глаз. Гордость не позволяла ему просить меня, за то охотно поощряла оскорбления, сыплющиеся в мою сторону. Он издевался надо мной, а я продолжала это игнорировать, лишь изредка позволяя себе едкие комментарии, ведь это его единственное развлечение, так почему бы не оставить его ему?

Сегодня Малфой молча смотрел в окно, сжимая в руках длинную коробочку с новой волшебной палочкой. На фоне темного окна он казался мраморным изваянием — таким же спокойным и холодным. Поставив поднос с едой на кровать, и достав нужные зелья, я протянула их слизеринцу, и, проследив за тем, чтоб он выпил все, покинула комнату.

В это время года на улице все еще холодно, особенно в лесу, и мне пришлось принести из дома плед. Ночь вступала в свои права, устанавливала свои правила и порядки. На небе появлялись все новые и новые звезды, а желтолицая луна хищно скалилась под прикрытием облаков. Я села на мерзлую землю, спиной оперевшись на кряжистый вяз. В очередные планы ордена внесли существенные изменения, и мне придется работать почти всю ночь, чтобы свести риск и возможные потери к минимуму. Словосочетание «возможные потери» вызвало неконтролируемую волну мурашек, и я зябко передернула плечами. То, что на бумаге было простой цифрой, на деле являлось чьими-то жизнями и эти мысли сводили меня с ума. Если бы я смогла уменьшить риск еще на пару процентов, эти люди были живы. Каждый раз, читая очередной отчет, присланный с почтовой совой и смотря на безразличные цифры, я боюсь переворачивать страницу — всех этих людей я знаю, и, возможно даже близко общаюсь с ними, и каждая смерть, описанная на этих страницах, оседает на моих руках кровавыми пятнами. Я вся в крови, и мне уже ничем не отмыться.

* * *

Солнце лениво ползло по светло-алому небу, прогоняя редкие звезды и освещая ночной мир. Кажется, ему совсем не хочется заниматься этим неблагодарным делом, ибо звезды не прогонялись, а мир окрашивался в бело-серую хмарь, укрывшись туманом, словно большим тяжелым одеялом. Дом еще спал: еще не гремел чайник, не шумела вода, никто не переставлял склянки с утренними зельями, не готовил завтрак. Где-то на улице тихо запели птицы, будто не знающие точно приветствовать новый день, или все еще провожать старый. Я слушал окружающие меня звуки и вдыхал свежий, слегка морозный воздух, струящийся из приоткрытого окна.

В соседней комнате раздались первые тихие шаги, сонная Грейнджер завозилась, заходила по дому, стараясь привести себя в порядок. Дверь в мою комнату открылась, и я увидел заспанную гриффиндорку.

— Доброе утро, Малфой, — она душераздирающе зевала и терла пальцами слипающиеся глаза. Она плохо выглядит, глаза совсем запали, и кажутся на ее лице темными дырами, да и сама она болезненно худая — тронь ее, и она рассыплется, исчезнет. И когда я начал автоматически отмечать перемены в ее внешности?

— Нет, утро было бы добрым, если бы не необходимость лицезреть тебя на протяжении дня, Грейнджер.

Она даже не посмотрела в мою сторону, продолжая механически доставать мои зелья. Я стал замечать, что в последнее время наши отношения стали меняться. Они не стали лучше или хуже, они просто менялись. С того момента, как я очутился в этом доме, униженный, прикованный к кровати, каждый день во мне росло и крепло непреодолимое желание сделать гриффиндорке больно, втоптать ее в грязь, но ни одно замечание по поводу ее грязной крови, любовных связей или внешности не вывели ее из равновесия. Постепенно несвойственное мне желание сошло на нет, но от беззлобных издевок и сарказма я так и не смог отказаться. Не думаю, что мы бы стали хорошими друзьями, но и относиться к ней так, как раньше я бы уже не смог.

На кровать легли нужные зелья. Я подавил тяжелый вздох, но выпил все, что так настойчиво предлагала мне Грейнджер. Не то чтобы я был против, зелья действительно помогали и притупляли боль, да и ноги мало по малу приходили в движение, но горькая гадость уже осточертела, да и осознание того, что моя жизнь почти полностью завесила от этой девушки, просто бесила. Она действительно много делала для моего выздоровления, и я как никто это понимал. К тому же она так и не сказала Ордену, из какого дерьма меня вытащила, позволив мне сохранить хотя бы остатки гордости. Пожалуй, я был благодарен. Той самой незаметной слизеринской благодарностью, которая никогда не выражается в словах.

Грейнджер принесла поднос с очередным супом, и я застонал. Не смотря на то, что она неплохо готовила, необходимость постоянно есть ненавистный суп, приводила меня в отчаянье. Девушка вопросительно приподняла брови, все больше зля меня.

— Грейнджер, неужели ты не можешь приготовить хоть что-то, что не жидкое?!

Пожалуй, она была удивлена легким отчаяньем, скользящим в тоне моего голоса.

Пожалуй, я тоже слегка удивлен. Но только слегка.

Она остановилась и полностью повернулась ко мне:

— Ты не любишь супы, Малфой?

Я почувствовал непреодолимое желание закатить глаза, но сумел побороть столь низкий порыв.

— Боже, какая наблюдательность! Не удивительно, ты же всегда была одной из лучших учениц в классе.

— Не истерии, Малфой, я тебя совершенно серьезно спрашиваю, потому что я могла бы готовить что-нибудь другое, но первое время тебе нужно пить больше жидкости, иначе тошнота вернется, и ты снова не сможешь есть, — Грейнджер откинула волосы с лица. Она была слегка раздражена, я видел ее расширившиеся зрачки — верный признак — но мне еще никогда не удавалось полностью вывести ее из себя.

Я глубоко вздохнул, пытаясь справиться с собственным раздражением:

— Ради разнообразия попробуй на обед приготовить что-нибудь с мясом, а не пюреобразную дрянь, которую я вынужден есть.

Щеки грифиндорки осветил яркий румянец, еще один верный признак — отметил я про себя — девушка резко опустила поднос с супом мне на ноги, и быстро вышла, слегка опираясь на трость.

На обед я получил превосходный жареный бифштекс.

А потом в доме раздался звон колокольчиков, отчетливо слышный даже в моей комнате.

Спустя пару минут, с трудом опираясь на трость, зашла встревоженная Грейнджер. Я уже заметил, что каждый раз, когда она злилась или расстраивалась, ее нога начинала ныть, и гриффиндорка была вынуждена пользоваться тростью. Видимо, я должен вписать в свой небольшой список страх и отчаянье, написанные у нее на лице.

— Малфой, у нас незваные гости, — я приподнял бровь, требуя пояснений — неосознанный жест, который я перенял у Северуса. Грейнджер присела на мою кровать и сжала ладонями виски. Этого она не делала вообще никогда. Кажется, все действительно плохо. — Гарри раскинул сеть заклинаний по всему лесу, чтобы я знала, когда сюда приходят незваные гости. В тот раз я тоже пошла на звон. Когда спасла тебя, — эта фраза не нуждалась в пояснениях, я и так понял, что она обо мне. Гриффиндорка с силой потерла глаза и повернулась ко мне: — Я должна проверить. Если Упивающиеся пришли по вашему следу...

Предложение повисло в воздухе, я кожей ощущал холодок, пробежавший по комнате. Грейнджер продолжала встревожено смотреть на меня, я не говорил ни слова. Девушка тихо вздохнула и вышла, прямая как палка, прикрыв за собой дверь.

А чего ты ждала от меня?! Что я должен был сказать?! «Не бойся, дорогая, все будет хорошо, ведь я с тобой»? Или закричать: «Нет, не ходи туда, это слишком опасно»? Я НЕ хороший! Я даже не могу встать с этой чертовой постели! Блять! Я бессильно ударил кулаком по кровати.

Где-то в глубине дома раздавались шаги, потом прозвучал хлопок аппарации и все стихло. Дом накрыла противоестественная тишина, казалось, даже птицы за окном на время перестали петь. Я действительно начал волноваться. В конце концов, моя жизнь теперь зависит от нее. В конце концов я ей просто должен. В моих руках появилась волшебная палочка и я еще раз мысленно поблагодарил Северуса за своевременный подарок.

Проблема в том, что я действительно не могу ей ничем помочь.

Да с каких пор меня это вообще волнует?! Твою мать, что ты сделала со мной, Грейнджер?!

Я поудобнее сел на кровати и помогая себе руками поставил обе конечности на пол. Опираться на руки было трудно. После той первой неудачной попытки встать, я ни разу не делал этого. Каждый раз возле меня чудесным образом оказывалась Грейнджер и укладывала меня обратно, у меня даже появились мысли о заклинании Всевидящего Ока, но в те моменты это казалось неважным. Руки дрожали, а ноги отказывались слушаться, я никак не мог заставить себя полностью перенести на них вес своего тела.

Блять, почему это случилось именно сейчас?!

Дверь в комнату неожиданно распахнулась и я, схватив волшебную палочку, направил ее на ошарашенного Поттера. Видимо, я слишком увлекся и не услышал характерный хлопок. Тот удивленно смотрел на меня, не двигаясь с места. Наконец, он смог справиться с шоком ровно на столько, чтоб задать мне вопрос:

— Что ты здесь делаешь? — он поднимает волшебную палочку.

— Живу, — честно отвечаю я.

— Понятно, — недолгая пауза. — А где Гермиона? — новый робкий вопрос.

— Она ненадолго вышла.

— Понятно, — снова тихо повторяет он. Немного погодя Поттер опустил свою палочку, нацеленную мне точно в грудь, я последовал его примеру.

Пожалуй, более безумного диалога в данной ситуации быть просто не могло. Мерлин, ну почему с этой поттеровой золотой тройкой всегда связанны одни проблемы?

Раздался еще один хлопок и в комнате появился Северус. Он посмотрел на меня, потом перевел ничего не выражающий взгляд на Поттера, глаза которого казались просто огромными за стеклами толстых линз, и абсолютно спокойным голосом спросил:

— А где мисс Грейнджер?

Его присутствие всегда благотворно действовало на мои умственные способности — видимо, остров ледяного спокойствия в его лице сразу привел меня в чувства — разом заставив меня взять себя в руки, и вспомнить о действительно важных вещах.

— Она аппарировала в лес, Север. Зазвонило заклинание, и она ушла проверить, — Северус вновь посмотрел на меня и неожиданно оказался рядом. Холодная рука с силой толкнула меня обратно на подушки. Я попытался встать снова, но крестный просто прижал меня к кровати. Я нахмурился. — Отпусти.

— Драко, ты останешься здесь, — Северус скептично осмотрел стоящего столбом и ничего не понимающего Поттера, — а мы с мистером Поттером пойдем за мисс Грейнджер.

Я вновь попытался встать.

— Я не могу остаться здесь!

— Ты ничем не можешь помочь! Драко, очнись, ты даже на ногах не держишься, твое присутствие мне только помешает. Это бессмысленный разговор, — Северус сжал мою руку. — Ты ничего не изменишь, а мы просто потеряем время. Ты останешься здесь.

Последнее предложение было произнесено с легкой вопросительной нотой, но все еще звучало как утверждение. Поттер шокировано смотрел на нас, кажется, он даже не знал, что Северус может говорить с такой интонацией. Я закрыл глаза и медленно кивнул. Северус не должен волноваться обо мне. Пора предоставить кому-то другому право действия, тем более что он прав. Крестный медленно, будто еще сомневаясь, отпустил мою руку, но шаги, когда он покидал комнату, были быстры и уверенны.

Когда я открыл глаза, дом вновь был пуст и безмолвен.

* * *

Я лежала на дне небольшого оврага и флегматично смотрела на разноцветные огни заклинаний, проносящиеся над моей головой. Почему в момент эпичного спасения Малфоя ко мне не явилась добрая фея и не рассказала мне обо всех проблемах, которые появятся у меня с момента появления слизеринца в моем доме?!

Толпа Упивающихся Смертью, склонившихся над телом Беллатрикс Лестрейндж, определенно не входили в десятку лучших зрелищ в мире. Тем более что Дохлову вдруг приспичило оглянуться назад. Теперь я лежала в овраге, пропитанная пылью и равномерно покрытая грязью, иногда посылая заклинания в стан противника. Их было много. Это была первая мысль, посетившая меня в момент моего появления там. Их было много, а я была одна. И это очень плохо.

Эта мысль не оставляла меня, когда я падала на живот, спасаясь от первого смертельного проклятия. Она не покинула меня и теперь, когда я поняла, что мне некому помочь. Отчаянье медленно завладевало моим телом, лишало воли и желания бороться, желания побеждать, ставшего моим жизненным спутником. Очередное заклинание превратило кусок земли над моей головой в мелкую крошку, которая теперь сыпалась мне на голову. Я слегка приподнялась, и никуда конкретно не целясь, прошептала смертельное проклятие. Где-то там раздался злой мужской крик, а заклинания, летевшие в меня, наполнились новой силой. Я снова прижалась к земле, с удивлением отметив, что, похоже, все-таки попала. Пространство над моей головой полностью заполнили разноцветные огни, не давая мне возможности атаковать.

Кто-то рядом вновь закричал, я услышала глухой звук падения, и удивленно приподнялась, собираясь посмотреть на происходящее, но новое заклинание заставило меня укрыться снова. Поток огней над моей головой немного уменьшился, а крики наполнили лес. Я досчитала до десяти, и, вскинув руку с волшебной палочкой, послала вперед заклинание огненной плети. Неприятная вещь. Не такая плохая как авада, но тоже хороша. Кто-то завыл от боли, и мне снова пришлось лечь на дно спасительного оврага.

Течение боя неуловимо мелось. Все меньше заклинаний летело в мою сторону, все чаще раздавались крики и звуки падений. Среди нестройного хора голосов мне удалось различить голос Гарри. Пожалуй, его я бы узнала в любом случае. Еще один голос казался знакомым, но мне как-то не верилось, что Северус Снейп мог прийти мне на помощь.

Я отправила вперед разрывающее заклинание и наконец, смогла выглянуть из своего укрытия. Картина, представшая перед моими глазами, напоминала бред: с краю небольшой полянки, у самой кромке воды в развевающейся черной мантии стоял Северус Снейп, а Гарри Поттер, стоявший рядом с ним, с героическим видом угрожал волшебной палочкой ближайшему дереву, а вокруг лежали мертвые и раненные Упивающиеся Смертью. Пожалуй, они довольно неплохо смотрелись на фоне заходящего алого солнца, отражающегося в черной глади неподвижного озера.

Адреналин битвы уже начал отпускать меня, сердце застучало медленнее, боль в ноге начала возвращаться. Я тяжело встала на колени, пытаясь найти свою трость, отброшенную куда-то в пылу битвы.