Волчье чадо (джен)

Все же надо отдать тете должное — как бы она ни стремилась нас избегать, комнаты, в которые поселили нас с мамой, были просто роскошные — большие и светлые. Опять, же ванная рядом — не придется бегать через половину замка, когда захочешь помыться. Единственное, что напрягало — огромное количество хрусталя и фарфора вокруг.

— Эпоха Мин, если я не ошибаюсь, — заметила мама, застав меня крутящей в руках достаточно крупную вазу. — На твоем месте я была бы поосторожнее с этой вещицей. Она страшно хрупкая и страшно дорогая, и восстанавливающие чары, насколько я помню, на нее не действуют.

— Того нельзя, этого нельзя, — я с раздражением поставила вазу обратно так, что несчастная штуковина чуть не раскололась. — Что здесь вообще можно, а?

— Читать. Играть на фортепиано. Разговаривать про скульптуру, живопись и последние тренды от «Твилвитт и Таттинг».

Я сделала вид, что меня тошнит.

— Не спорю, стратегические совещания Ближнего круга, допросы третьей степени и ночные вылазки намного интереснее, — хмыкнула мама. — Но выбирать не из чего. Кстати, про фарфор тут тоже часто беседуют.

— Разве?

— Ну да. Великосветские дамы часто собирают коллекции, а потом обсуждают их в тесном кругу.

— Как можно вообще увлекаться обожженной глиной? — скривилась я. — Ну, или не глиной, из чего там эта ерунда состоит...

— А как можно увлекаться тяжелыми и острыми железками? — в тон мне ответила мама.

В мой огород камень. Оружие мне действительно очень нравится. Здесь я папина дочь, а не мамина — отец повернут на этом не меньше, чем я, а может, даже больше. Дома у нас есть огромный зал-оружейная, так там чего только нет: мечи, шпаги, рапиры, луки, арбалеты... Даже ружья, кажется, затесались — я как-то видела здоровенный «роёр» времен англо-бурской войны. Плюс еще какое-то количество «металлолома», как его называет мама, развешано по стенам замка.

— Очень даже можно. От них хотя бы толк есть.

— От вазы тоже есть толк, если стукнуть ею кого-нибудь по голове, — задумчиво протянула мама. — И еще больший — если сбросить на кого-нибудь этажа так с шестого; жаль, смолу кипящую туда не зальешь... Хотя в этом плане лучше всего ночной горшок. Полный, — она перевела взгляд на меня. — Что смешного?

— Н-ничего, — я вытерла выступившие от смеха слезы. — Пойду пройдусь. Заодно снаряды для метания в голову поищу.

Ночной горшок, ну надо же! Иногда мама как что скажет, так хоть стой, хоть падай. Чувство юмора у нее еще то. А пройтись и в самом деле не мешает.

Минут через пять я всерьез начала опасаться, что не найду сама обратной дороги. Поместье Малфоев, без преувеличения, было не просто большим, а огромным — сотни метров коридоров и целые анфилады со вкусом обставленных комнат. И везде дорогие ткани, редкое дерево, мрамор и позолота...

Не знаю. Не нравится мне здесь. И тепло, и светло, и даже где-то уютно вроде как, а все равно не то. Может, потому, что не привыкла к такому? У нас-то в замке все не так... Обоев нет — один серый камень; вместо них — толстые гобелены, закрывающие щели, из которых все равно дует; половина факелов постоянно не горит, о темным углам прячутся боггарты — никак их не выведем, а в две разрушенные сторожевые башни даже заходить страшно — летучие мыши там обосновались давно и надолго. Причал прогнил еще до моего рождения, на внешней стене торчат из бойниц здоровенные арбалеты времен завоевания Константинополя, а в простенках стоят ржавые доспехи, то и дело оживающие и начинающие скрежетать что-то ну совсем уж непотребное. Прибавьте к этому круговерть военного штаба (ныне располагающегося у Паркинсонов, вот им счастье-то... Однако где-то с полгода Ставка была у нас в доме), нескончаемые вопли пленников из темниц, дрыхнущего в гостиной Грейбека, периодические выкрики: «Мать вашу, да сходите уже кто-нибудь за пивом!», перманентно злых и невыспавшихся хозяев (в пять утра еще на ногах, в шесть — уже на ногах), и почувствуйте полный и окончательный контраст между Малфой-мэнором и Лестрейндж-холлом.

И все равно, у нас мне как-то больше нравится.

Я как раз разглядывала очередную картину в золоченой раме, когда позади меня раздался чей-то голос:

— Интересуешься живописью?

Я обернулась. Белобрысый мальчишка примерно моего возраста стоял, привалившись спиной к стене, и рассматривал меня с интересом Ксенофилиуса Лавгуда, обнаружившего, наконец, новый вид диковинных зверушек. Хотя, если верить Рабастану, с лавгудовского чайка еще не то может привидеться.

— Не-а. Я дальтоник, если честно. Цвета различаю, а вот оттенки — нет.

— Моя мама говорит, что каждый образованный человек должен разбираться в музыке, литературе и живописи, — пацан отлип от стены и уставился на меня с таким видом, будто делает мне огромное одолжение своим разговором. — Я же считаю, что вполне достаточно литературы и живописи. Музыка — это лишнее.

— Да ну? А я вот, наоборот, люблю музыку.

И литературу тоже. Точнее, определенные ее виды. Ну, что-нибудь вроде Макиавелли, Ницше или «Записок о галльской войне» Цезаря.

— Любишь? — скривился мальчишка. — Еще скажи, что ты играешь на чем-нибудь.

— Естественно. На гитаре и нервах окружающих.

Вообще-то еще и на фортепиано и клавесине, спасибо дяде Рейну, но на эти два инструмента у меня жесточайшая аллергия.

— Гитара — для грязнокровок, — процедил парнишка.

— Да? — я вскинула бровь позаимствованным у отца движением. Пацаненка встряхнуло. — Скажи это ребятам в Дурмстранге, и я посмотрю, сколько ты проживешь после этого.

— А, так ты из Дурмстранга?

— Нет, блин, из Хогвартса!

— Странно, — пожал плечами мальчишка. — Я тебя никогда раньше не видел. Ты с какого факультета?

Аууу... И это мой двоюродный брат. Брат, понимаете? С Сигнусом даже сравнивать нельзя. И почему он в Азкабане, когда он мне так нужен?..

— Есть такое хорошее слово «сарказм». Ни разу не слышал?

Мальчик покраснел. То-то же, не будешь задирать Гвен Лестрейндж, когда она на взводе. Чревато последствиями.

— Ты какой-то... странный, — выплюнул он. — Но мама сказала, что ты и твоя мать будете здесь жить...

— Ты всегда за мамочку цепляешься? — не выдержала я. — Мама то, мама это! Мама, завяжи мне шнурки! Мама, вытри мне нос!

— Заткнись, — прошипел... черт, как же его зовут-то? Мама вроде говорила... — Я не маменькин сынок, если ты об этом!

— По тебе видно обратное, — парировала я. — Так что ты там еще хотел сказать?

— Я хотел сказать, что мне тоже не совсем приятно твое общество, — процедил... а, дракл с ним, пусть пока будет кузеном. — Но, раз уж нам жить вместе, то давай постараемся избежать ссор. Кстати, я Драко. Драко Малфой.

Последнее уточнение было особенно ценным. В самом деле, парень, называющий мою тетку-Малфой своей матерью, мог оказаться чьим угодно наследником.

— Гвендолин Лестрейндж.

— Гвендолин? — на мордашке Драко расцвела абсолютно мерзкая ухмылка. — Неужели твои родители назвали тебя девчоночьим именем?

Он что, всерьез? Ой, не могу... Держите меня семеро, я же сейчас лопну от смеха!!

— Ты, похоже, еще и псих, — резюмировал Драко, наблюдая, как я сползаю по стенке в приступе истерического хохота. — Хотя, чего еще можно ожидать от парня с именем «Гвендолин»?

— А... по-моему... вполне... нормальное... имя, — ладно, парниша, ради такого веселья, что ты мне устроил, я тебе даже «психа» в свой адрес прощу. Тем более, что это не оскорбление, а констатация факта.

— Да? И почему же?

— Да потому, что я и есть девчонка!

Никогда не наблюдали за сменой выражения человеческих лиц? Так интересно... Как тучи: одна медленно сползает, другая так же медленно наползает на ее место. Вот и с рожицы Драко слезла, как старая кожа, вся высокомерность, а на смену ей пришли шок и непонимание.

— Так ты... девочка? — выдавил кузен.

— Ну да. А что, неза... — ой. В самом деле, незаметно. Мешковатая куртка скрывает все признаки для гендерной идентификации. Хотя, можно было и по волосам опознать — далеко не все мальчишки носят локоны чуть ниже лопаток. — Мда. Но, может, мне раздеться, чтобы ты мне поверил?

Драко отчаянно замотал головой, покраснев, как вареный рак. Ха, еще не таких с небес на землю спускали!

— Беру все свои слова обратно, — просипел он. — Просто мама говорила, что у тети Беллы есть сын моего возраста... и я подумал, что ты — парень...

— А про то, что у мамы есть еще и дочь, твоя мать ничего не говорила? — поинтересовалась я.

— Говорила... но я думал, что она, то есть ты, младше... и выглядит совсем по-другому.

— По-другому — это как ваши слизеринские курицы?

Драко кивнул.

— Так вот, открою тебе несколько страшных тайн, — я подошла к нему поближе. — Во-первых, выгляжу я именно так, и никак иначе — разве что в платье иногда перелезаю, разнообразия ради. Во-вторых, мы с Сигнусом близнецы, а значит, ровесники. И, в-третьих, отличить нас друг от друга очень просто: он на отца похож внешне, а я — на мать. Уяснил? Больше мне ничего сказать не хочешь?

— Ужин в семь, — выпалил кузен и спешно ретировался.

Мда. Похоже, что скучно мне здесь не будет. Во всяком случае, объект для подколок наметился.

* * *

Ужин прошел... мирно. Даже слишком. Настолько мирно, что даже я при всей своей разозленности на мир это заметила. Зла я была потому, что матери таки удалось втряхнуть меня в платье — пусть и старое, но еще вполне приличное. Мало того, они с теткой заставили меня причесаться(!) и уложить волосы, в результате чего я была действительно похожа на леди. Почти — хотя бы потому, что леди не носят на поясе ножны с кинжалом.

— Боевая девочка, — чуть улыбнулся в столовой Люциус, скользнув по мне взглядом. — Совсем как ты в ее возрасте, Белла.

Интересно, у них это семейное — говорить очевидные вещи?

— Так ведь намного лучше, верно? — заметила тетка. — Во всяком случае, видно, что она девочка из старинной семьи, а не дикарь из трущоб.

— Мне она в любом виде годится, — отрезала мама. Спасибо ей и на этом.

После ужина я удрала было в сад, прихватив с собой «Записки...» Цезаря — думала, хоть почитаю спокойно. Ага, сейчас.

— Гвендолин, ты здесь?

— Ты мог бы не называть меня полным именем? — я раздраженно захлопнула книгу. — Все мои знакомые зовут меня просто Гвен.

Вообще-то есть варианты — «Линн» (Сигнус), «Дженна» (Берта), «Евгения» (Долоховы — эти с... собаки все имена на свой лад переиначивают), «Гвендолин-Лестрейндж-драклы-тебя-задери-где-ты-шляешься» (отец, Рабастан и Антонин)... Но «Гвен» как-то общеупотребительнее.

— Гвен так Гвен, — покладисто согласился Драко. — Родители попросили присмотреть, чтобы ты не скучала. И... я хотел извиниться за тот инцидент в галерее...

— Я и так не скучаю. Забудь, — я снова уткнулась в книжку.

— А что ты читаешь? — Драко мельком взглянул на заголовок, и у него расширились глаза. — «Записки о галльской войне»?

— Что опять не так?

— Нет, ничего. Просто... — Драко помолчал с минуту. — Ты какая-то странная девочка.

— Ага, выходит, сначала я была странным парнем, а теперь я странная девочка?

— Не пойми меня неправильно, но... ты же не делаешь ничего из того, что обычно делают девчонки. Не шьешь, не болтаешь о нарядах, не читаешь женские романы...

— Другими словами, не веду себя как тупая кисейная курица, — хмыкнула я.

— Как леди, — поправил Драко. — На самом деле это называется именно так. И... извини, я мало общался с девчонками, как с друзьями, но... в общем, я слышал, как мои знакомые девицы говорили о том, что те девушки, которые ведут себя не как леди, просто позорят свой род.

— Вот как? — я прищурилась. — Знаешь, если бы я вела себя, по твоему выражению, «как леди», то мой отец вышвырнул бы меня в море с отвесного утеса не задумываясь. Да и мама бы не отстала.

— Наверное, я просто неправильно понял Панси и Миллисенту... А ты на самом деле училась в Дурмстранге?

Мне бы с такой легкостью менять темы для разговора.

— Да. Почему тебя это интересует?

— Я просто хотел попросить тебя сразиться со мной пару раз на дуэли. Хочу посмотреть, на что я годен.

— Да ну? — я поднялась со скамейки. — Ну ладно, пойдем.

Дуэльный зал у Малфоев примерно такой же, как наш, даже чуть меньше, наверное, и располагается там же — на верхнем уровне подземелий. Другое дело, что у них там тепло — в нашей «дуэльной» всегда стоит адский холод. «Начнете драться — согреетесь», — всегда отрезали родители в ответ на наши с Сигнусом претензии.

— Так, — Драко достал палочку и нервно крутил ее в руках. — Отец говорил, что дуэлянты должны сначала поприветствовать друг друга...

— Экспеллиармус! Инкарцеро!

Палочка кузена отлетела в противоположную сторону, а сам он рухнул на пол, тщетно пытаясь выпутаться из веревок.

— Не ушибся? — заботливо спросила я. — Мне твои синяки лечить вовсе не хочется.

— Ты с ума сошла, да? — заорал Драко в ответ. — Я же даже поклониться тебе не успел!

— А ты думаешь, в реальном бою у тебя будет время раскланиваться?

— Зачем переносить все это на реальность?

— А зачем тебе тогда уметь драться? — искренне изумилась я.

— А ты знаешь, сколько у нас бывает стычек с гриффиндорцами?

— Догадываюсь. Но ты хотел идти в Пожиратели, разве нет?

Драко молчал и лишь угрюмо сверкал глазами. Мерлин, какой же он все-таки мальчишка...

— Всегда проецируй ситуацию на реальные обстоятельства, — мягко сказала я. — Так меня учили. Все на реальность, все и всегда, причем на самый худший вариант — иначе ты никогда ничего не добьешься, — сколько раз мне это повторяли отец, мама и Антонин, я уже и не считала. — Понял? Финита. Кстати, что у тебя с рукой?

— С которой? А, с этой? — Драко покосился на длинные шрамы, белеющие на правом предплечье. — Гиппогриф полоснул на третьем курсе. Отец даже добился его смертной казни, но ублюдочная тварь успела удрать. Не без помощи Золотого Поттера, конечно.

Я хмыкнула. Меня в тринадцать лет дурмстранговские старшины проводили через ряд костров — древний, почти забытый обычай, своеобразная полоса испытания: огонь горел так близко, что порой опалял кожу. Плюс извне еще выскакивали разные твари, которых нужно было как-то утихомирить — ножом или Авадой, на выбор. Сбежать из «огненного ряда» было нельзя — побег приравнивался к провалу. Поэтому я шла, обжигаясь и щуря глаза от невыносимо яркого света, а на той стороне меня ждал грызущий кулаки от беспокойства Сигнус. Кстати, волосы я спалила тогда же. А тут гиппогриф... Хотя, каждому свое.

— Ну что, продолжим?

* * *

В наши комнаты я вернулась уже под полночь — гоняла Драко до тех пор, пока сама не начала падать от усталости. Кстати, он оказался не так уж плох, хот до уровня Сигнуса, Долоховых или даже Берты явно не дотягивал.

— Пообщалась с братцем? — мама еще не спала. — И как?

— Придурок придурком, если честно, — я обессилено рухнула в кресло. — Хотя дерется неплохо.

— Ну, не такой уж он идиот, как кажется, — мама подошла поближе и осторожно вынула шпильки из моих волос. — Случай запущенный, конечно, но не безнадежный. А ты что думаешь?

Я тихонько фыркнула. Небезнадежный — это сильно сказано, но... Я еще сделаю из этого белобрысого недоразумения человека, будьте уверены. Или я не Гвен Лестрейндж.