На границе миров (гет)

Не зря Гермиона решила, что не стоило делиться произошедшим с Джинни. Рон уже успел наведаться к Поттерам, и выставить все так, как ему было удобно. В результате, плюс к тому, что его бывшая благоверная клянчила деньги, не следила за собой и не занималась домом, добавилось, что он решил встретить любимую у Министерства, а она вышла оттуда вся раскрасневшаяся и растрепанная да под руку с Грегори Гойлом. Рон все понял и подал документы на развод, «по доброте душевной» не став разбираться с девушкой. Обо всем этом Гермиона узнала из письма, которое на следующий день принесла в офис сипуха подруги. Джинни негодовала, видимо она свято поверила в ложь, которую состряпал ее братец. Она поверила? Про Гойла?! Ну и пусть, Грейнджер не будет никому ничего доказывать, это не нужно. Пусть сначала Поттеры остынут, а потом уж она попробует поговорить с Гарри. А если уж и тут не выйдет, что ж... Она уже знает каково это, когда тебя предают...

В кабинет вошла Кейт, тем самым прервав грустные размышления начальницы. Увидев пергамент в ее руках, секретарша перевела взгляд на ее лицо. Губы были поджаты, в глазах застыло безразличие. Внезапно Гермиона посмотрела на помощницу, отложила письмо в сторону и выдавила из себя жалкую улыбку:

— Проходи, Кейт, садись. Ты что-то хотела? Или просто поговорить?

Секретарша решила не лезть в подноготную, по крайней мере, сейчас. И сделала вид, что ничего не заметила. Приветливо улыбнувшись, она произнесла:

— Просто сейчас обеденный перерыв, и я хотела спросить, принести ли кофе. А в идеале, я бы не отказалась от похода в кафе неподалеку. Говорят, что там сменился хозяин и выписал себе из Франции повара. Теперь там круассаны — пальчики оближешь. Пойдем, а?

Ещё раз посмотрев на пергамент, Гермиона убедилась в своем решении, что разговор с оставшимися друзьями нужно отложить до лучших времен. А вообще, в жизни нужно что-то менять. И забыть про все печальные обстоятельства. Конечно, поход в кафе мало что меняет, но она, по крайней мере, начнет. Поэтому и согласилась.

Взяв с вешалки приталенный бежевый плащ, Гермиона направилась к выходу. Кейт мысленно отметила про себя, что этот цвет ей очень идет. И уж точно нельзя было о ней сказать, что она за собой не следит. У начальницы всегда был очень гармоничный гардероб. Не было такого, чтобы она пришла на работу с размазанным макияжем или с растрепанными волосами. Макияж был неброским, но подходящим. Волосы были собраны какой-то заколкой и откинуты назад, мягко струясь по спине гриффиндорки. Сегодня она была в высоких коричневых сапожках, длинном бежевом плаще и обматывала воротник шарфом в цвет сапог.

Когда Гермиона повернулась к помощнице, то заметила, что та задумчиво ее рассматривает, и с улыбкой спросила:

— Кейти, что-то не так?

— Что? Нет, я просто задумалась. Ну что, идем? А то уже 40 минут осталось до конца перерыва...

Гермиона рассмеялась:

— Что ж, я думаю, твоя начальница не будет ругаться из-за небольшого опоздания.

Девушки трансгрессировали в кафе с пафосным названием «Королевский кофий». Гермионе почему-то казалось, что это будет помпезно оформленная зала с тяжелыми портьерами и громоздкой мебелью. Что-то в стиле рококо или барокко. Может готика. Однако, войдя в помещение, она удивилась. Зазвенела «музыка ветра», подвешенная над дверью и оповещающая официантов, что у них посетитель. Внутри оказалось довольно мило. Даже стены насыщенного бордового цвета не давили. Гермиона про себя усмехнулась: еще бы, она была гриффиндоркой, а их комнаты — именно бордо с золотом. Изогнутые ножки миниатюрных круглых столиков были украшены резьбой. Обивка на стульях была такого же цвета, как и стены, а окна закрывали тонкие шифоновые шторы.

Из размышлений Гермиону вырвал голос портье: он хотел отнести ее верхнюю одежду в гардероб. Она поспешно сняла шарф и плащ и поблагодарила молодого человека. Кейт уже отдала ему свои вещи и сейчас направлялась к дальнему столику около окна. Устроившись поудобнее, Гермиона решила начать разговор:

— Кейт, а я ведь совсем ничего о тебе не знаю. Ну, кроме того, что ты тоже училась в Хогвартсе и на пару лет младше меня. А я вчера нагрузила тебя своими проблемами и даже не осведомилась, как дела обстоят у тебя, это невежливо...

— Ничего, это нормально, — улыбнулась секретарша. — Твоя ситуация просто выбила тебя из колеи. Как сейчас ты себя чувствуешь, кстати?

— О, просто прекрасно, как будто и не было ничего! — С энтузиазмом произнесла Гермиона. Вот тут она приврала. Горький осадок от произошедшего все-таки был. Но сложившаяся проблема казалась действительно менее масштабной. Намного меньше. — И снова мы говорим обо мне! Лучше расскажи, как у тебя дела с личной жизнью?

— А никак! — захохотала Кейт. — Вот смотрю я на вас, замужних, и даже отношения заводить не хочется. Любить — больно.

— Ну зачем, не говори так! Любовь — прекрасное чувство, просто это у нас с Роном... не срослось... А на самом деле это же так приятно — любить и быть любимой. Вот, например, Аристотель считал: «Любить — это значит желать кому-нибудь...» — гриффиндорка оборвала цитирование Аристотеля, посмотрев на Кейт: та побледнела, и пыталась изобразить улыбку, которая получалась, к слову, кривоватой. — Что такое?.. Я что-то не то сказала?

— Я знаю, что такое любить, Гермиона, знаю... — прошептала ее помощница. — А еще я знаю, что иногда эта любовь бывает невозможной и последствия плачевны...

Она не договорила, потому что к их столику подошел официант и поинтересовался, выбрали ли они, что будут заказывать. Девушки даже не открывали меню. Гермиона заученной фразой попросила чашечку кофе с амаретто и, вспомнив о круассанах, которые так хвалила Кейт, заказала их. Секретарша решила взять просто чай без сахара.

Когда официант ушел, Гермиона еще пребывала в легком шоке. Такая спокойная и уравновешенная помощница, никогда не показывающая своих эмоций, живет с дикой болью в сердце. Опасаясь продолжать начатую тему, гриффиндорка спросила:

— Почему ты не заказала кофе? — нелепо, да. Но это первое, что пришло ей в голову. — Ты не любишь?

— Мне нельзя. — Кейт усмехнулась, поняв порыв начальницы перескочить на другую тему. — У меня гипертония. Артериальная.

Гермиона не была сильна в колдомедицине, но поняла, что при гипертонии кофе противопоказан. Теперь она ещё больше жалела эту девушку. Нет, не потому, что та не пила кофе. А потому что болела. Собственные проблемы казались каплей в море. И снова нужно было изменить тему.

— Эмм, а как ты оказалась в Британии? Если я правильно припоминаю, то ты родилась не здесь?

— Да, это так. — Кейт умилял смущенный вид начальницы. Она понимала, что та просто не хочет говорить на неприятные темы. — Я родом из Чехии. Мы жили в Праге с семьей, пока родители не развелись. А ещё у меня тяжелые отношения с Ладиславом.

— Ладислав — это... Твой молодой человек? — осторожно поинтересовалась Гермиона.

— Нет, брат. Я не люблю о нем разговаривать, это тянется с самого детства.

«Браво, Гермиона!» — раздраженно думала гриффиндорка. — «Три попытки начать разговор — и все мимо. Молодец, что ещё тут скажешь».

Официант принес заказ и теперь расставлял все на их столике. Кейт наблюдала за начальницей и поняла причину ее недовольства. Та злилась на себя.

— Гермиона, все нормально, правда. — попыталась ее приободрить Кейт. — Ты же не виновата, это семейные проблемы.

Гермиона молчала, сосредоточившись на какой-то своей мысли и глядя в одну точку. Кейт щелкнула пальцами перед глазами начальницы и, дождавшись, когда та переведет взгляд на нее, сказала:

— Знаешь, а может и мне нужно выговориться. Я столько времени держу все это в себе, что, по-моему, скоро не выдержу. Выслушаешь?

— Конечно! — с готовностью отозвалась Гермиона, аж подпрыгнув на стуле, как это было во время учебы в Хогвартсе, когда она хотела ответить на уроке. — Рассказывай, я даже попробую тебе помочь и дать совет, и придумать...

Рассмеявшись, Кейт мягко оборвала разошедшуюся начальницу и начала повествование:

— Мне было года три, когда отец и мать начали часто ссориться. Может такое бывало и раньше, просто я не помню... Примерно в это время Ладислав уже был в Хогвартсе — даже отучился год. Кажется, родители спорили о том, где ему лучше учиться. Мама говорила, что в Дурмстранге, а отец говорил о Хогвартсе и настоял, чтобы его отправили туда. Я очень плохо помню свою маму: мне всегда казалось, что она не любила меня. Когда я родилась, она отдала меня на воспитание гувернантке. Та делала только то, за что ей платили деньги, а искренне любил меня только отец, ну, и бабушка с дедушкой по его линии. Но их я видела редко. Я привязалась к отцу, но материнской любви мне все равно не хватало... — Кейт нервно теребила салфетку. — Когда приезжал Ладислав, мы всегда ссорились, потому что мама пылинки с него сдувала, а когда входила я — делала вид, что меня нет. Мне было очень обидно. Ведь его любили оба родителя, а как же я? Как-то раз, когда мне было уже лет восемь, я плакала, забившись в чулан для метел в поместье, и мой брат нашел меня там. Он несколько минут стоял и не говорил ни слова. А потом сел рядом и попытался меня успокоить и обнять. Но он никогда не относился ко мне тепло, поэтому я думала, что если сейчас обниму его в ответ, он посмеется надо мной. Поэтому я его оттолкнула. А он разозлился и начал кричать, что «ему будто делать нечего, что он сидит, сопли мне вытирает». Тогда я завопила, что ему всю жизнь мама «сопли подтирала». И тогда он в сердцах сказал мне, что я нежеланный ребенок в семье, что меня хотели убить, но бабушка не позволила. — Кейт, уже не стесняясь остальных посетителей, плакала. — Я знаю, что он сказал это от злости... Но мне было так больно, что я до сих пор не могу забыть чувств, которые испытала тогда. Через год он закончил Хогвартс, и родители разошлись. Мама с ним осталась в Чехии, а мы с отцом уехали в Британию. Там в одиннадцать лет я получила письмо, а дальше все стандартно, ты знаешь... — Кейт бросила изорванную салфетку на стол и усмехнулась. — Сразу было видно, кто чей «любимчик». Мой отец англичанин, а мама чешка, они познакомились в Хогвартсе. Мама вышла за него замуж по беременности и не хотела брать его фамилию, но ее родители настояли. Поэтому мы с братом тоже носим одну фамилию, но его имя — чешское, а мое — английское...

Оборвав рассказ, Кейт взглянула на начальницу. В глазах той стояли слезы. Когтевранка была поражена: даже в ситуации с бывшим мужем, которая наверняка причинила ей немалую боль, Гермиона не проронила ни слезинки, да и вообще прекрасно держала себя в руках. А с ней, с секретаршей, они общаются без году неделя, и уже мисс Грейнджер переживает за нее больше, чем за себя.

После войны всем рассказывали историю дружбы Золотого Трио. В Хогвартсе, на Истории магии старый Бинс говорил ученикам о трех замечательных ребятах и их способности влипать в неприятности на протяжении всего обучения. «Несмотря на все испытания, уготованные им судьбой, два юных парня и девушка всегда выходили из них с честью. Храбрые сердцем, добрые душой помогали всем, кто просил их о помощи. Это были такие разные, но так дополняющие друг друга ребята...» — вещал в голове когтевранки голос преподавателя. Кейт не знала их лично, просто видела, когда они еще учились в Хогвартсе. И, как и многим другим, ей казалось, что они не совсем такие, какими их хотят показать, а идеализированные Герои магической войны.

Но сейчас, сидя напротив девушки из Золотого Трио, Кейт понимала, что уж рассказы о ее доброте и сопереживаниях не преувеличены. И зная, что их отдел быстрее и грамотнее всех составляет отчеты и, вообще, работает на полную катушку, догадывалась, что и легенды об уме и сообразительности начальницы тоже весьма реальны. По словам Бинса, именно Гермиона разгадывала большую часть загадок, составляла планы, разрабатывала стратегии. Она всегда тянулась к знаниям, что очень пригодилось во время войны.

Раздумывая об этом, Кейт не заметила, что Гермиона еле слышным шепотом пытается привлечь ее внимание. Лишь когда начальница легко дотронулась до руки Кейт, она встрепенулась.

— Простите, я задумалась, — она изобразила что-то похожее на улыбку. — Ты действительно такая, как о тебе рассказывают, а может даже лучше...

— Кто рассказывает? — не поняла Гермиона.

Кейт вкратце поведала ей о школьных воспоминаниях, рассказах Бинса, и о том, как ее мнение о начальнице поменялось, когда она увидела слезы, выражающие искреннее участие Грейнджер в ее проблемах.

— А ведь мы с тобой только второй день общаемся... Ну, как подруги. — добавила она.

Гермиона, проигнорировав последнее замечание, вернулась к теме о семье своей помощницы:

— Прости, но вы же... родные люди... Неужели ты даже не делаешь никаких попыток примириться с братом, родителями?..

— Мои родители погибли. — резко прервала ее рассуждения Кейт. Мама часто болела в последние годы и в поисках того, что могло бы ее излечить, обратилась к непроверенному человеку. Или зелья были не качественными, или она выпила их слишком много... не знаю, но... вот, что в итоге. Отца убили Пожиратели. Он не хотел примкнуть к армии Волдеморта. — При этих словах сердце Гермионы екнуло. Не к месту вспомнилась безумная Беллатриса, хладнокровно убившая Сириуса. — А брат... не знаю, нужны ли ему эти попытки? Быть может, он не пустит меня даже на порог!.. А я чертовски не люблю оказываться в неловких ситуациях. — грустно закончила она.

— Я думаю... Нет, я знаю, я просто уверена, что ты должна попытаться! Какими бы отношения не были в детстве — сейчас вы выросли... — горячо убеждала когтевранку Гермиона. — Тем более, кроме друг друга у вас никого нет.

— У меня да. А он женат. У него очень красивая жена Джули, — с улыбкой произнесла Кейт. — и очень добрая. Я общалась с ней всего несколько раз, но она всегда очень тепло ко мне относилась.

— Ну, в таком случае, может быть, она поспособствует вашему перемирию?

— Вряд ли, — лицо Кейт снова помрачнело. — Ладислав даже не заговаривает об этом. И пресекает все попытки Джули начать разговор, чтобы смягчить его отношение ко мне.

— А откуда ты это знаешь?

— Мы... — секретарша слегка покраснела, — мы с Джули какое-то время состояли в переписке, но потом, вероятно, об этом узнал мой брат и... — Кейт заговорила очень быстро, путаясь в словах. — она предупреждала меня, что если он узнает... он вряд ли позволит... О, Гермиона, я так ее подставила... — девушка спрятала лицо в ладонях.

Гермиона поспешила успокоить собеседницу:

— Но... Чем подставила? Ничего ведь не произошло, вы просто общались! — Грейнджер искренне не понимала причины такой реакции брата своей секретарши.

Успокоившись слегка и начав теребить новую салфетку, Кейт пояснила:

— Понимаешь, мне нужно было с кем-то общаться. Доверие к Джули я почувствовала сразу... вот как к тебе. И какая-то часть моей души понимала, что я хочу поддерживать связь с братом. Джули это заметила и в тот же день попыталась переговорить с ним обо мне. Он пришел в ярость и сказал, чтобы она и не смела заговаривать об этом и даже общаться со мной! Все это я узнала из письма. Я тогда проплакала несколько дней. Еще она предупреждала, что если переписка оборвется, это будет значить, что он узнал о ней. И вот, видимо так и случилось... — глаза девушки вновь наполнялись слезами. — Мерлин, как я не хотела, чтобы это произошло...

Гермионе вспомнился Гарри, который в любой ситуации видел свою вину. И во всем-то он был виноват! Она обреченно вздохнула. И сказала когтевранке те же слова, что некогда говорила лучшему другу:

— Никто не виноват. Каждый делает выбор сам. И раз уж Джули решила тебя поддерживать (в интерпретации для Гарри это звучало как "раз уж мы решили тебя поддерживать" — подразумевая себя и Рона), то было правильным, что она держалась до последнего. Именно в этом и есть настоящая искренняя дружба.

Кейт задумалась и обещала поразмыслить над словами начальницы. Тепло улыбнувшись, она взглянула на часы и ошеломленно произнесла:

— О! Перерыв закончился полчаса назад!

— Да?.. — рассеянно переспросила Гермиона. — О, Мерлин, время так быстро пролетело. — и подбадривающе улыбнулась. — Ну, как я и обещала, начальство не ругается.

Девушки рассмеялись и, расплатившись за ланч, трансгрессировали в Министерство.