Неправильный треугольник (гет)

Джеймс стоит на месте, молча сжимая кулаки, и провожает быстро удаляющуюся фигурку девушки потухшим взглядом. Если бы сейчас его увидели верные поклонницы — пожалуй что и не узнали бы, прошли мимо.

Если бы его спросили, он бы не смог ответить, чего он сейчас хочет больше: побежать вслед за Лили или же немедленно отправиться убивать слизеринского выродка. Что он там такое умеет, чего не умеет Джеймс? Что?..

— Да ну брось, Сохатый! — голос Сириуса звучит по обыкновению беззаботно. — Подумаешь, фифа выискалась... Сдалась она тебе!

«В том-то и дело, — мрачно думает Джеймс, — в том-то всё и дело, что не сдалась и, похоже, не собирается сдаваться...»

Может ли такое быть, что эту победу Джеймсу Поттеру не одержать? Да нет, ерунда! Святое же дело — отбить у противника драгоценный приз, завладеть им и наслаждаться собственным триумфом. Особенно если этот противник — слизеринец. Особенно... этот.

Сильный толчок под рёбра — и Джеймс чуть не летит кубарем на пол, но вовремя успевает подхватить себя. Резко оборачивается к обидчику.

Бродяга ухмыляется, почти по-звериному скаля острые зубы. Эту ухмылочку Джеймс знает очень хорошо; обычно она означает, что кому-то не поздоровится.

— Да ты что, никак расстроился? — с наигранным удивлением спрашивает Сириус. — Плюнь и забудь, найдёшь себе посговорчивее!

Ему легко говорить. Он тоже пытался клеиться к Лили, ещё зимой. Конечно же, получил от ворот поворот, пожал плечами и через десять минут уже вовсю подмигивал пухляшке Джейн, ну той, что с шестого курса Рэйвенкло.

Всё дело в том, что Сириус Блэк — не такой как Джеймс, он не прирождённый победитель, для которого жизненно необходимо завоёвывать каждое достижение. Скорее он падальщик, привыкший хватать всё то, что само падает ему в руки — недаром каждый год проваливает пробы на ловца в факультетскую команду, всё ждёт, что снитч сам к нему спорхнёт, а в ожидании обязательно на что-нибудь отвлекается. У него во всём так. И иногда Джеймс ему даже завидует, завидует этой лёгкости и беспечности, каких сам почти никогда не испытывал.

Он не может «плюнуть и забыть». Он не привык сдаваться — а тут у него просто руки опускаются, и это его безмерно раздражает. Пожалуй, он бы даже не смог объяснить себе — почему.

Лили... Тонкая фигурка и милое личико, славная рыжая лисичка, чудо солнечное... И глазищи — такие зелёные, такие глубоченные омуты. Банальное сравнение, но у Джеймса, который вроде бы никогда за словом в карман не лез, просто перехватывает дыхание, когда он пытается объяснить друзьям свои чувства.

Даже просто смотреть на неё — это что-то особенное! Это как ярким летним днём валяться в сочной густой траве на берегу быстрого лесного ручейка, когда шелест листвы сливается с тонким перезвоном его ледяных струек, а по лицу то и дело скользят тёплые лучики, заставляя забавно жмуриться и морщить нос. Это как взмывать на метле в небеса, когда весь продрог от ветра и дождя, и когда всё выше и выше, и на миг кажется, что вот-вот прорвёшь завесу низких туч — и взлетишь над ними. Это как украдкой подсматривать за единорогом в Запретном Лесу, замерев в безмолвном восхищении его статью, изяществом и аллюром, таким лёгким и мощным одновременно. Это...

Да что толку в красивых эпитетах! Всё равно пользы от них никакой, а Лили от него шарахается, как от зачумлённого. И что с этим делать, Джеймс не представляет абсолютно. Вот и твердит постоянно одну и ту же несмешную шутку, которая уже у самого на зубах вязнет: «Ну я же знаю, что я тебе нравлюсь! Зачем отрицать очевидное?»

Это уже просто какая-то дурацкая традиция, какой-то повседневный ритуал, от которого нет никакой действительной пользы. И он уже почти перестал надеяться когда-нибудь услышать в ответ не пренебрежительное фырканье, а такое короткое и простое, но нереальное слово «да». Перестал — но всё равно продолжает твердить каждый раз одно и то же. Наверное, Лили права, и он в самом деле баран тупоголовый.

И кто виноват, что из-за этой безнадёжности его такое зло берёт — хоть в самом деле иди кого-нибудь убивай, чтобы хоть немного успокоиться... И вместо того, чтобы сказать девушке что-нибудь хорошее и ласковое, с языка так и рвутся колкости и насмешки. А почему бы и нет? Не в её же адрес, нет, она — неприкосновенна!

Угораздило же её связаться с этим... с-слизеринцем! Ну вот что такая очаровательная девушка нашла в этом захмурышке? У него же ни кожи, ни рожи, и сплошь ядовитые декокты в голове — вместо мозга, наверное, уже какое-то вонючее слизеобразное варево образовалось.

Как-то он сдуру задал этот вопрос Лили, даже почти в такой же формулировке. И всё, что получил, — это уничижительный взгляд и довольно надменное объяснение того, что не всем же иметь снитч вместо мозга, а существуют в мире и умные люди, с которыми интересно.

— Да ты что, в транс впал? — Бродяга трясёт его за плечо. — Вещать собрался? Чур, я первый! Итак, — он закатывает глаза, подражая какому-нибудь безумному прорицателю, и начинает завывать замогильным голосом: — Вижу! Предрекаю! Чистую истину тебе предрекаю: Сопливусу не сегодня-завтра крупно влетит!

А потом уже своим обычным тоном деловито сообщает:

— Слушай, я тут кое-что придумал. Пойдём куда-нибудь, где лишних ушей не будет — расскажу. Так вот...

Джеймс слушает вполуха, позволяет себя увести, даже кивает и что-то поддакивает в ответ, хотя его мысли по-прежнему заняты другим.

У него ещё будет достаточно времени пожалеть о собственной невнимательности, но это будет гораздо позже…