Римус и Тонкс. Драбблы (гет)

Орден Феникса первого состава разительно отличался от второго, но цели у волшебников, которые смело называли себя людьми Дамблдора, всегда были одинаковы. Сравнив два состава Ордена, Римус пришёл к выводу, что они оба ему по душе, только вот первый остался далеко в прошлом, а второй знаменовал собой настоящее и, как надеялись все, светлое будущее. Долго думать, прежде чем снова войти в состав «команды Дамблдора», Римус никогда не стал бы. Какая же у них всех будет жизнь, пока живы Пожиратели Смерти? «Никакой!» — ответила бы на этот вопрос Нимфадора Тонкс, которая не была бы собой, не стань она членом Ордена. В первую очередь Нимфадора Тонкс — боец. Боец за яркое будущее и беззаботное настоящее. Конечно, с самого начала пришлось свыкнуться с тем, что драк с чёртовыми Пожирателями у орденцев будет гораздо меньше, чем ночных дежурств, но и в них всегда можно было найти множество плюсов. Один из них — симпатичный и дружелюбный напарник. Особенно желательно, чтобы он был именно тем, кого Тонкс так полюбила.

Римус не мог не заметить, что в последнее время они с Дорой слишком уж часто сталкивались друг с другом, словно все вокруг сговорились и пытались любым способом сделать так, чтобы они оказывались в одном помещении в паре метров друг от друга, причём непременно вдвоём, без лишних свидетелей. И всё же Римусу нравилось её присутствие, и он не хотел отрицать того, что Дора — первая девушка, которая волновала его. Люпин любил наблюдать за Тонкс втихаря, подмечая каждую деталь, что связана с ней: как Дора принималась теребить безумного цвета волосы, когда волновалась и, почему-то, смотрела на него, как задорно смеялась после очередной байки кого-то из орденцев, запрокидывая голову, и дурачилась, и как забавно морщила нос при виде Наземникуса. Нравилась Люпину и присущая Доре неуклюжесть. Да всё в ней было прекрасно! Даже глупые вопросы, которые Дора любила задавать, когда их с Римусом ставили на совместные дежурства.

А ещё приятнее было возвращаться в штаб — к спасительным теплу и безопасности — не одному или с кем-то из коллег-авроров, а именно с ней. Римус любил брать Дору под руку, чувствуя, как она доверчиво прижимается к его плечу. Нравилось, когда она спотыкалась, а у него появлялась лишняя возможность помочь ей, дотронуться до её тела, ощущая, как кровь приливает к лицу. Нравилось, когда Дора ойкала, сыпала извинениями, но выглядела довольной и не пыталась прятать улыбку. Римус и представить себе никогда не мог, что может кого-то заинтересовать. Тем более её — такую необыкновенную, неординарную, волшебную. Он ведь давно уже стал старым, бедным, многим уступал по красоте. Впрочем, к чему все эти жалобы, если речь шла о совсем ещё девчонке? Римус и не сомневался, что скоро она перебесится, полюбит кого-нибудь другого — помоложе и поинтереснее. У Доры впереди была целая жизнь, и разделить её с ней было суждено другому — незнакомому везунчику, даже не подозревающему, какое сокровище он обретёт.

И плевать, что мысли о ком-то другом в её жизни заставляли сжимать руки в кулаки и так безрассудно злиться. Плевать на Сириуса, который каждый день твердил старому другу, что нужно взять ситуацию под контроль и не мучить девчонку, по совместительству сириусовскую племянницу. Плевать и на то, что сама Дора кидала на Римуса такие неправильно нежные взгляды, преданно спасала его очередным Протего во время разборок с Пожирателями и любила наивно пытаться привлечь к себе его внимание своим несравненно трогательным Рим. Римус не сомневался: если так пойдёт дальше, ему придётся отвергнуть Дору, причинить ей боль, а это равносильно смерти. Разве же он сможет добровольно заставить её страдать и лить слёзы из-за него? Дора того не заслуживала. Не заслуживала она и сложного, мрачного существования, которое влачил всеми отвергаемый и не принимаемый обществом Римус. Меньше всего он хотел обрекать её на собственную участь. Лучше бы бежала от него подальше — к лучшей жизни и большим перспективам.

Между тем их снова поставили на общее дежурство. Дору это обрадовало — Римус видел это по блеску в её глазах, победной улыбке, румянцу и приятному щебетанию. Люпин аккуратно взял свою любимую напарницу под руку и трансгрессировал. Всего мгновение — и они уже стояли в пропахшем сыростью и гнилью переулке. Место дежурства, как и всегда, Римусу не понравилось. Вечно их с Дорой ставили на тёмных улицах — грязных, сырых и мрачных, единственным ярким пятном которых становились они сами. Вот и сегодня ночь была сумрачная и холодная, а единственный источник света исходил из их палочек. В воздухе витала атмосфера неуюта, неудовлетворённости и отчаяния. Люпин невольно задавался вопросом, не было ли поблизости дементоров, и кидал взгляды на притихшую Дору, стараясь не выдать себя. Доре было холодно — она сжималась, ёжилась от ветра, но молчала, не решаясь попросить у Римуса куртку. Римус смотрел на неё, и ему невыносимо хотелось обнять девушку, отогреть её ладони своим дыханием и согреться самому.

Видит Мерлин, Люпину ужасно не нравилось то обстоятельство, что он не имел права прикасаться к Доре, не должен был делать этого, однако с каждым днём ему приходилось всё больше цепляться за остатки ускользающего благоразумия. С каждым днём становилось всё сложнее отрицать очевидное и бороться с Сириусом и собственными демонами в голове. Дора — единственное, чего Римус жаждал больше всего. Даже больше избавления от своей волчьей болезни, хотя именно благодаря ей он стоял так близко к любимой девушке и не мог сделать и лишнего шага. Дора молчала, и всё сразу становилось неправильным. Римусу не нравилось, когда что-то шло не так, а чему и вовсе не следовало меняться, так это ей. Римус снял с себя лёгкую куртку и набросил на плечи Доры — он мог и потерпеть, а ей нужно было хоть немного согреться. Дору отчего-то удивил выпад со стороны напарника, она резко подняла взгляд на Римуса, и он испугался её упрямого блеска в глазах — казалось, в ней самой присутствовала волчья сущность. А не его ли это отрицательное влияние?

Римус впервые видел Дору серьёзной, молчаливой и непривычно взрослой. Нимфадора Тонкс не должна была быть такой, она не должна была стремительно взрослеть — только не из-за него. Дора всё молчала, только и было слышно, что завывание ветра и их синхронно быстрое дыхание. И тут её словно прошибла молния. Дора начала что-то быстро и сбивчиво говорить, цвет её волос менялся со скоростью света, а Римус только краем сознания улавливал из её речи, что он жестокий и трусливый, словно маленький ребёнок, который не хочет взрослеть и прячется от других людей. Римус давно был готов к тому, что этот разговор рано или поздно состоится, но ему ужасно не хотелось в нём участвовать. Это было неприятно — доказывать Доре, что она должна держаться от него подальше, смотреть по сторонам, лишь бы только не замечать блеска её глаз, и не пытаться бросить все эти доводы к чёртовой бабушке и наплевать на них самому.

Это было отвратительно — расписывать Доре все ужасы, через которые Римус проходил каждый месяц, сетовать на несправедливость мира и недостаток средств в кошельке и рассудительно отмечать, что на земле полно более подходящих Доре мужчин, а он — не тот, кто ей нужен, и совсем не тот, кто должен быть рядом с ней. Дора выслушала все реплики Римуса, не пытаясь с ним спорить, и неожиданно трансгрессировала. Римусу меньше всего хотелось её искать — ему даже не нужно было, чтобы она возвращала куртку, хоть и стало ещё холоднее. Дора наверняка дома и уже в эту минуту била тарелки и злилась на него. Люпину было бы гораздо легче, поведи себя Тонкс по-другому. Она ведь могла накричать на него, влепить пощёчину, начать спорить, но от прежней Доры в эту ночь не осталось ничего. Оставалось только надеяться на то, что с ней всё в порядке. И надо бы постараться, чтобы их совместным держурствам пришёл конец — чего только ни сделаешь ради её благополучия.

Неожиданно свет из палочки погас, настигнув задумавшегося Римуса врасплох, и вот он уже падал и перед потерей сознания только заметил, как из ниоткуда появилась Дора в его до неприличия тонкой куртке, громко вскрикнула и зачем-то вызвала Патронуса. А Патронус большой, волчий, как и он сам. Мир потерял очертания, и Римус провалился в пустоту. Когда же он пришёл в сознание, всё, что Римус увидел перед собой, — яркий свет, от которого сразу захотелось спрятаться. В первые секунды пришла мысль, что он умер, но вот глаза привыкли к свету, и Люпин заметил её. То, что Дора сидела рядом, крепко держа его за руку и прислонившись головой к плечу Римуса, казалось правильным. Римус невольно дёрнулся, и Дора резко вскинула голову и бросилась обнимать Люпина, что-то шепча о том, какая она дура, что бросила его, и как повезло, что ей захотелось вернуться. Римус довольно улыбнулся и поцеловал свою Дору в макушку — в эту минуту он отчего-то начал верить, что у них всё ещё будет хорошо.