ГП и Ткач-недоучка (гет)

Я ухватился за подставленное запястье, и не успел ещё закрыть глаза, как мир вокруг свернулся в узкую спираль. Грубый рывок за пупок втянул в самый её центр, меня вывернуло наизнанку, скомкало, будто листок бумаги, протащило сквозь пресс, вытянуло все нервы из зубов, обдало кипятком, заморозило, а когда я почувствовал, что тело начинает надуваться, как воздушный шар, под напором хлынувшей сквозь все поры энергии, мир развернулся в нормальное состояние, и грязная брусчатка ударила в ноги так сильно, что колени сложились, и я бухнулся прямо на задницу.

— Буэ-э! — отрыгнулся воздух из пустого желудка. Как хорошо, что я уже проблевался!

— Вы в порядке, мистер Криви? — декан склонилась надо мной, явно озабоченная состоянием вверенного подростка.

— Сейчас, профессор... — прошептал я, медленно приходя в себя. Кожа перестала гореть, тарахтящее сердце постепенно замедляло свой ритм, в тело возвращалась сила. Я поднялся, вытер слёзы, глубоко выдохнул, и не удержался, — полез в рот пальцами, чтобы проверить, всё ли там на месте.

— Извините, — поймал неодобрительный взгляд. — Пока нас протягивало сквозь пространственную трубу, мне показалось, что половину зубов повырывало. Но швава боу, вшо в поакке.

— Не суйте грязные пальцы в рот, мистер Криви! — не выдержала деканша моей простоты. — При аппарации с человеком ничего не происходит! Это всего лишь подстройка вашей магической оболочки. Да, она бывает довольно неприятна, однако физическое тело абсолютно не меняется.

— Тогда я спокоен, профессор. А куда нас выкинуло?

Вокруг нас расстилалась настоящая городская жопа. Такие трущобы в прошлой жизни мне доводилось видеть только в репортажах про тяжёлую жизнь американских негров, но даже в страшном сне не снилось, что доведётся в них побывать.

Когда-то это была симпатичная площадь, окружённая солидными викторианскими домами. В ночной темноте, которую с трудом разгоняло несколько ещё не разбитых фонарей (старинных, с растительными завитушками на столбах, и светильниками в виде цветочных бутонов), можно было увидеть, что на тёмных кирпичных стенах сохранились остатки лепнины, а окна в верхних этажах, там, где уцелевшие стёкла поблёскивали сквозь тьму, были явно в готическом стиле.

Судя по всему, неслабый в своё время район постепенно скатывался вниз, пока не превратился в полное дерьмо. И теперь под нашими ногами похрустывали пластиковые стаканчики, звякали осколки разбитых бутылок, шелестели обрывки газет, скрипела какая-то не до конца оторванная железяка, а в воздухе висела вонь городского запустения.

В ней смешались запахи испорченных сосисок, прокисшей капусты, тухлой рыбы, сгоревших тряпок, собачьего дерьма, рвоты, и только слабый, но отчётливый запашок жжёных перьев говорил, что местные шабят шмаль, и пока не закончатся косяки с анашой, окрестная срань их волновать не будет.

Я потянул носом (да, с марихуаной завязал сразу после института, но память-то осталась!), чихнул, смущённо взглянул на поджавшую губы МакГонагал.

— Это какие-то трущобы? Знаете, профессор, я бы лучше дома остался, чем в таком вот...

— Поднимите вещи, и возьмите меня за руку, мистер Криви.

— Опять аппарировать?!

— Нет! — похоже, тётка рассердилась. — Я всего лишь проведу вас в безопасное место!

— Хорошо, профессор.

Чтобы не злить преподавателя, пришлось ухватиться за подставленный локоть (в голове мелькнула мысль, что у моего тела это первая прогулка с дамой под ручку), крепче зажать подмышкой ящик с фото-принадлежностями, и двинуться вслед за мадам профессор.

Мы прошли через захламленную площадь, умудрившись при этом обойти все собачьи и кошачьи мины, щедро разбросанные по старой мостовой, миновали тёмный подъезд, откуда шибало в ноздри мочой, и остановились перед кирпичной стеной, которую украшала кривая надпись: «Блонди — дерьмо!».

Профессор нахмурилась, разглядывая дурацкое граффити, крепко прижала мою руку своей, и прошептала под нос что-то неразборчивое, из которого мне удалось понять только «двенадцать».

Стена перед нами дрогнула, колыхнулась, словно поверхность воды, и полезла вширь. Надпись отправилась влево, выщербленный кирпич у восклицательного знака — направо, а между ними стал проявляться ещё один дом, такой же старый, обшарпанный, с проржавевшим козырьком над облупившейся дверью, и с вытертой от старости решёткой для обуви перед входными ступеньками.

МакГонагал подвела меня к этой обители скорби, вытащила палочку, и несколько раз ударила в дверь, игнорируя почерневший дверной молоток в виде симпатичной змейки. За дверью что-то защёлкало, дзынькнуло, и дверь со скрипом открылась. За ней царила тьма, густая, непроницаемая тьма. Она казалась такой плотной, что её можно было бы намазывать на хлеб, и когда профессор потянула меня за собой, на мгновение я почувствовал себя так, словно ныряю в омут с холодной, стоячей водой. По спине побежали мурашки, я сжался, задержал дыхание, но меня влекло вперёд, и я перешагнул порог.

Дверь закрылась сразу же, как мы вошли в дом. В кромешной темноте послышался шёпот «Люмус», синеватый огонёк осветил МакГонагал с палочкой наготове, кусок холла с огромной стопой, которую неведомые хозяева приспособили вместо корзины для тростей и зонтов, и мужчину, который послужил нам за осветителя.

— Здравствуй, Сириус, — тихо сказала декан. — Тебя предупредили о том, что случилось?

Тот молча кивнул головой.

— Тогда я оставлю мальчика на тебя.

— Колин, — МакГонагал обратилась ко мне почти шёпотом. — Это Сириус Блек, крёстный Гарри, и хозяин особняка. Он хороший человек. Сейчас ты ляжешь спать, а днём я заберу тебя, чтобы решить проблему с опекунством. Хорошо?

— Да, профессор. — Оставаться в жуткой дыре с незнакомым мужиком совершенно не хотелось, тем более, что он, как подсказала память мальчишки, оттянул срок в тюряге, и сейчас был в бегах, но моим мнением здесь совершенно не интересовались — это было видно по физиономиям взрослых.

— И пожалуйста, не забудь дать мальчику Зелье-без-сновидений, он слишком много сегодня пережил.

Мужчина поднял брови с укоризной:

— Профессор...

— Да, да, извини, Сириус. Всё, мне пора в Хогвартс.

МакГонагал скользнула между нами, бесшумной тенью исчезла в двери, которая обнаружилась за ногой-подставкой (это ж какого великана надо было завалить, чтобы такой сувенир сварганить?), и почти сразу дверной проём осветила зелёная вспышка порошка «Фью».

Мужчина посмотрел вслед ушедшей волшебнице, тяжело вздохнул, повернулся ко мне:

— Колин Криви, да? Четвёртый курс Гриффиндора?

— Угу, — мужчина был какой-то непонятный. Нервное напряжение буквально кричало в каждом его жесте, и обращаться к нему «сэр» совершенно не хотелось. Для английского джентльмена ему решительно не хватало «жёсткой верхней губы». Хотя, чёрт его знает, как оно в Азкабане. Может, просто был сэр, да весь вышел благодаря красавчикам в чёрных лохмотьях? Опять же, совсем недавно его чуть не поцеловали дементоры...

— Боишься меня? — мужчина воспринял моё молчание по-своему.

— А должен, мистер Блэк?

Мужчина усмехнулся (вот улыбка его мне очень понравилась, открытой и душевной оказалась), склонил голову к плечу, разглядывая меня, как какой-то интересный экземпляр.

— Конечно нет. Значит, ты не веришь тому, что пишет «Пророк»?

— Я верю друзьям, мистер Блэк. Гарри убеждал, что вы не виновны, а декан привела меня в ваш дом. Значит, они вам доверяют, а их мнение для меня намного важнее, чем бульварный листок Министерства.

Мужчина ухмыльнулся, облегчённо расслабил плечи:

— Идём, покажу твою спальню. Здесь недалеко.

Я опять собрал свой багаж, но не успел ещё сделать шаг, как он прижал палец к губам:

— Только давай потише!

Видимо, здесь кто-то ещё живёт, раз такие предосторожности. Блэк на цыпочках отправился показывать дорогу, а я бесшумно двинулся за ним. Мы проскользнули мимо двери в комнату, где исчезла МакГонагал, потом миновали газовый рожок в форме свернувшейся змеи, пропустили над головой старую люстру, всю затянутую паутиной, сбоку проплыли старые тяжёлые портьеры, которые, видимо, закрывали ещё одну дверь, а рядом с ними палочка хозяина осветила уродливые головы, которые, словно охотничьи трофеи, висели на стене.

Когда мы подошли ближе, стало видно, что это домашние эльфы — не слишком симпатичные, но весьма полезные магические создания, которых полно было в Хогвартсе. Но зачем этих уродцев вешать на стену?

Разглядывая хоботообразные носы этих странных украшений интерьера, я успел подняться до середины пролёта вслед за хозяином дома, когда стопа, вместо того, чтобы уверенно стать на морёное временем дерево ступеней, поехала в сторону на чём-то мягком и подвижном.

Это «что-то» отчаянно заверещало, тёмным комком метнулось из-под ног, я же, в напрасной попытке удержать равновесие, махнул руками, разбросав вокруг своё барахло, и покатился вниз по лестнице. Рефлексы сработали, хотя и с опозданием, поэтому я успел извернуться так, что в контакт с острыми краями ступенек вступила не голова или шея, а только бок. Удар выбил дух из лёгких, я съехал на пол коридора, и напоследок наподдал ногой то, что вывело меня из равновесия.

Верещащий комок врезался в гардины, повис на ткани, оборвал одну из полос, и неряшливой кучей свалился под большим портретом, который до этого скрывала завеса. На холсте оказалась незнакомая старуха, которая сразу же заорала на весь холл:

-ГРЯЗНОКРОВКА! МЕРЗКИЙ ГРЯЗНОКРОВКА В МОЁМ ДОМЕ! ВОН ОТСЮДА, ПАСКУДНЫЙ УБЛЮДОК!

— Силенцио! — рявкнул мужчина, и махнул палочкой на портрет.

— НЕ СМЕЙ ЗАТЫКАТЬ МНЕ РОТ, ДАМБЛДОРОВО ОТРОДЬЕ! ТОШНОТВОРНЫЙ ОТЩЕПЕНЕЦ, ВО ЧТО ТЫ ПРЕВРАТИЛ РОДОВОЕ ГНЕЗДО БЛЭКОВ?!

— Заткнись! Заткнись, старая грымза! Силенцио! — во всё горло заорал хозяин дома. — Силенцио Максима!

— МЕРЗКИЙ ВЫРОДОК! ВПУСКАТЬ В ЭТОТ ДОМ МАГГЛОВСКОЕ ОТРОДЬЕ! КАК СМЕЕШЬ ТЫ НАРУШАТЬ ЗАВЕТЫ ПРЕДКОВ?!

— Да закрой же ты пасть, сволочь! — мужчина, убедившись, что его заклятия не действуют, бросился к куче тряпья, схватил край оборванной портьеры, потянул его вверх, чтобы присобачить на место.

— А-а-а, — заверещал тёмный комок, по прежнему висевший на тряпке. Блэк оскалился, когда увидел найдёныша, совершенно по-собачьи зарычал, выдернул из занавески уродливую фигурку, яростно гавкнул, и что есть силы пнул.

Импровизированный мяч пролетел через весь холл, врезался в стену, скатился на пол неподалёку от меня, и стало видно, что это ещё один домашний эльф, только очень старый и грязный.

— Бедный Кричер! — запричитал он противным скрежещущим голосом. — Как низко пал Древнейший и Благороднейший Род Блэков! О, если б жива была Госпожа!

— ДАМБЛДОРОВСКИЙ ВЫКИДЫШ! ОСТАВЬ МОЙ ДОМ В ПОКОЕ! ПОШЛИ ПРОЧЬ, ГРЯЗНОКРОВСКОЕ ОТРОДЬЕ!

-Чтоб ты сгнила, старая гнида! Силенцио!

— Кому только старый Кричер вынужден служить! Что за позор для Благороднейшего Рода!

— ГРИФФИНДОРСКАЯ ТВАРЬ! ЛЮБИТЕЛЬ ГРЯЗНОКРОВОК!

— Да когда же ты заткнёшься, ведьма?!

— Бедный старый Кричер!

— Чтоб ты сгорела с этим домом!

— УБЛЮДОК!

— Старый Кричер!

— Нарисованная идиотка!

— ТВОИ ПРЕДКИ ПЕРЕВОРАЧИВАЮТСЯ В ГРОБУ!

— Какой позор для старого эльфа!

— Заткни хавло, старая кошёлка!

— А-А-А!

Их вопли превратили ночную тишину в хаос. От шума стали просыпаться другие портреты, которых оказалось достаточно много — я их просто не заметил в той полумгле, которую хозяин дома посчитал освещением. И теперь громкие вопли, оскорбления, проклятья, забористый мат, половину из которого я не понимал — семейный скандал набирал обороты, а мне становилось всё хуже. Болела голова, звенело в ушах, ныл ушибленный бок. Они собираются заканчивать, или нет?

— Да прекратите вы все! — закричал я что есть сил. Сириус и эльф, которые боролись друг с другом за старую гардину, остановились, посмотрели на меня, а старуха побагровела от бешенства:

— МАГГЛОВСКИЙ ВЫПОЛЗОК! ЧТОБ ТВОЯ МАМАША СДОХЛА ПОД ТРЕМЯ КОБЕЛЯМИ СРАЗУ!

— ЗАТ-КНИСЬ!!! — бешенство выплеснулось из меня горячей, мутной волной. Тело дёрнулось в спазме, рука указала направление, центр ладони заныл, когда сгусток эмоций вырвался наружу, и я успел увидеть, как радужная плёнка проклятья, похожая на огромный мыльный пузырь, ударила в портрет, расплескавшись по холсту.

Наступила звенящая тишина, которую нарушало только моё тяжёлое дыхание.

— Э-э-э... — протянул ошарашенный Блэк. Он глянул, как старуха на портрете орёт что-то неслышное, яростно размахивает руками, словно базарная торговка, и на лице его появилась широкая, по-детски искренняя улыбка. Он бросил старую занавеску — эльф бухнулся на пятую точку, злобно зыркнул на меня, но не произнёс ни слова, — подошёл к картине, прижал ладонь прямо к красному от бешенства лицу. Бабка вывернулась, отскочила к краю портрета, продолжая брызгать слюной, потом на её лице появилось недоумение, растерянность, и она тяжело уселась в кресло, почти не видное на тёмном холсте.

— Колин Криви, — повернулся ко мне мужчина. — Позволь представить тебе мою умершую мать, миссис Вальпургию Блэк.

— Очень приятно, мэм, — на автомате ответил я, Сириус вытаращил на меня глаза, и зашёлся лающим смехом.

— Похоже, ей тоже... очень... — криво ухмыльнулся он, протянув руку к картине, на которой старуха опять зашлась в яростном крике. — Ну, раз знакомство состоялось, думаю, самое время показать тебе спальню.

— Хорошо бы, а то у меня после всего пережитого ноги подкашиваются.

— Сил подняться на третий этаж хватит? — улыбнулся он.

— До постели я готов добираться даже ползком!

— Только давай потише, — кричащих портретов, кроме матушки, нет, но в доме живут ещё несколько магов. Не хотелось бы их разбудить.

Мы поднялись вверх по лестнице (наученный горьким опытом, я внимательно смотрел под ноги, потому что ещё раз съезжать по ступенькам совершенно не хотелось), прошли по тёмному коридору — хотя наше передвижение сопровождали вспыхивающие светильники, все как один в виде змей, их тусклый свет не мог ни разогнать темноту из углов, ни сделать интерьер веселее. Ковёр цвета запёкшейся крови, тёмные панели, траченные временем и древоточцами, паутина, нахально свисающая на самых видных местах, — всё это создавало атмосферу запустения и тревоги. Мне всё время хотелось обернуться, чтобы проверить, не крадётся ли кто за нами, не гасит ли толстый, пропылённый ковёр чьи-то осторожные шаги?

Потом глаз поймал движение на самой границе освещённого пространства, там, где свет поглощается тьмой, а серые сумерки превращаются в глубокие, непроницаемые тени, и дальше я шёл, осторожно косясь по сторонам. Хозяин топал неторопливо, — хотелось бы сказать, «спокойно», только вот горбился он весьма заметно, словно темнота и неряшливое отчаяние пустого, безлюдного пространства тяжёлым грузом давили ему на плечи.

Какое-то время мне казалось, что просто разыгралось воспалённое воображение, подстёгнутое сегодняшними смертями, магией, новым телом, но шевеление по прежнему то и дело кололо глаза. Напрягаясь всё сильнее, я никак не мог решиться сказать хозяину про странное движение у нас за спиной, потому что боялся оказаться идиотом, если вдруг обнаружится, что это всего лишь обычная мнительность, и детский страх. Потом мы вышли в коридор третьего этажа, и в голову пришло неожиданно простое решение проблемы.

— Люмус! — сказал я, представив, как вспыхивает яркий шар в пристенном алькове, где тень от рыцарских лат казалась особенно густой. Тени от наших фигур выросли на противоположной стене, брякнуло железо, хозяин дёрнулся, махнул палочкой в контрзаклятии, и чуть не упал, когда в него врезалась невысокая фигурка.

— Ай-ай-ай! — заверещал домашний эльф, обнимая Сириуса за колени. — Только не по глазам!

— Кричер?? Ты что здесь делаешь?

— Бедный старый Кричер! В благородном доме Блэков его слепят, бьют, и пинают, словно старого шелудивого пса!

— Да отцепись ты от меня! — Сириус отодрал лопоухого уродца от себя с большим трудом. — Какого Мордреда ты за нами шпионишь?! Крадёшься, как теневик какой-то! А если бы я «полог праха» накинул?

— Мистер Блэк, мне кажется, ваш домашний эльф просто хотел меня напугать. Знаете, магглорождённый мальчишка, в полном зловещих тайн доме... Сначала лестница, где он кинулся под ноги, потом оборванная завеса на портрете, теперь вот это. Интересно, что будет следующим?

— Кричер! Я запрещаю тебе причинять вред Колину Криви! Ты понял?

— Старый Кричер всё понял. О, если б жива была Госпожа...

Когда мы остановились у очередных дверей из длинной череды высоких и мрачных врат, которые бесконечной чередой уходили в темноту коридора, Сириус потянул ручку (я говорил, что в форме змеи?), и махнул рукой, приглашая внутрь.

Я перешагнул высокий порог, огляделся — большая, метров на двадцать, если не больше, комната с кроватью-полуторкой под балдахином в дальнем от входа углу. Камина не наблюдалось, равно как и других способов обогрева — ни печки-буржуйки, чтоб по-революционному греть замёрзшие пальцы на слабых язычках пламени долгими зимними вечерами, ни батарей-калориферов, как в современных обиталищах успешной молодёжи, ни даже закопчённого ведра, в которое укладывается пропитанный соляркой кирпич перед тем, как зажечь ночной «костерок». Одним словом, типичная английская спальня, в которой единственным тёплым местом является сам человек под несколькими одеялами.

В принципе, я даже могу понять это островное скупердяйство — жизнь у обычных англичан всегда была довольно бедной, и съэкономить лишний пенс на угле или дровах никто не отказывался, но ведь в этой холодной спальне люди не только спят, но ещё и одеваются рано утром! Вылазят из-под нагретых за ночь одеял, скачут босыми ногами по ледяному полу, и стараются поскорей напялить промёрзшую одежду, чтобы уберечь хотя бы крохи ночного тепла! И это всё ожидает и меня!

Хотя стоп, — в Хогвартсе, вроде, в спальнях печки стояли, если мне память не изменяет. Или они согревающими заклятиями пользуются?..

Освещалась комната светом из окна, которое не до конца прикрывали тяжёлые тёмные шторы. Я покрутил головой по сторонам, чтоб найти источник хоть какого-то света, обернулся к Блэку:

— А свечей здесь нет?

Он хлопнул себя раздражённо по лбу, прошептал что-то неразборчивое, махнул палочкой:

— Люмус!

Змеиное кубло под потолком озарил ровный магический свет. Извивающиеся тела, сплетённые в клубок, заставили меня испуганно отшагнуть назад, но почти сразу я понял, что это всего лишь люстра. Особенно помог мне тот факт, что освещение, то бишь ослепительные шарики магической энергии, удерживались распахнутыми змеиными пастями. Ни одна гадюка не может оставаться неподвижной в такой неудобной позе.

— Здорово... — я подошёл ближе, чтобы рассмотреть изумительного качества резьбу. Неизвестный мастер с филигранной точностью отразил на пресмыкающихся каждую чешуйку, каждое пятнышко. — Как настоящие...

— Они настоящие, — хмуро пояснил Блэк. — Последний рубеж обороны Древнейшего и Благороднейшего рода Блэк. Зафиксированы стазисом, а проснутся, когда в дом ворвутся враги Рода.

— Ночью мне на голову не свалятся?

Сириус опять засмеялся хриплым собачьим лаем.

— Не волнуйся, гостей они не беспокоят. Как погасить свет, знаешь?

— Нокс?

— Ага, — мужчина пробежался глазами по комнате, не нашёл ничего, на чём стоило бы заострить внимание. — Я пошёл. Готовься ко сну, а я пока принесу Зелье-Без-Сновидений. Поможет отдохнуть после пережитого. МакГонагал сказала, что Пожиратели убили у тебя всю семью.

— Да. Родителей, брата, — теперь я сирота. Утешает только, что эти твари тоже там остались.

Блэк удивлённо поднял брови:

— Авроры всё-таки успели?

— Нет. Одного застрелил отец, другого убил я.

— Ого... — мужчина окинул меня оценивающим взглядом. — Грифон с четвёртого курса против взрослого Пожирателя... Каким заклятием прикончил ублюдка?

— Палочкой в горло, — я сунул руку в карман, вытащил Маску, растянул её на ладони. — Прямо вот сюда попал, под нижний срез. Порвал ему сонную артерию.

— Совершенно уникальное везение... Даже для гриффиндорца уникальное... — он взял Маску, медленно провёл пальцами по девственно-белой поверхности. — Сам-Знаешь-Кто, как говорят некоторые, в молодости очень боялся боли, даже слабой выдержать не мог, поэтому и самое любимое заклинание его всегда было Круцио. И чтоб защитить себя, а потом и слуг, он сотворил очень хорошую защиту тела. Мантия, которая не боится огня, перчатки, в которые вшито заклятие Ловкости, и Маска, защита для лица...

Она пугает врагов, и защищает хозяина. В Первую войну мы потеряли несколько хороших ребят из-за того, что не знали всех её возможностей... Ни Ослепни, ни Конъюктивитус против неё не действуют, а если бы ты решил воткнуть палочку Пожирателю прямо в глаз, руны, которые нанесены вот тут, по самому краю глазных отверстий, отвели бы удар в сторону...

— Значит, шероховатость, которую я там почувствовал, это руны?

— Да, это руны, которые нанёс очень хороший Мастер артефактов. В Британии спецы такого уровня наперечёт, и кто ему сделал всё это, мы не знаем до сих пор...

У меня вырвался непроизвольный зевок, Блэк смутился:

— Давай-ка заканчивать нашу беседу, Колин. Устраивайся, а я пока за зельем схожу.

Он вышел, и я смог нормально осмотреться, не отвлекаясь на беседы о давно прошедших временах.

Деревянный пол — обычные крашеные доски, никакой не паркет, — прикрывал здоровенный, почти на всю комнату, тёмно-багровый ковёр. Рисунок на этом депрессивном изделии английских мастеров за давностью лет было не разобрать, видны были только очертания каких-то геометрических фигур. Возле окна притулился небольшой столик с выдвижными полками, в углу грустило древнее, как дерьмо мамонта, трюмо, зеркала на котором, похоже, отродясь не протирали. Я поставил сумку с одеждой возле постели, рядом, чтоб далеко не ходить, пристроил шкаф фотопринадлежностей, медленно пошёл вдоль стены.

Когда-то весёленькие, бутылочного цвета обои в светлый цветочек, настоящий цвет которых скрыли возраст и пыль, шершавились под пальцами, оставляя на подушечках тёмные следы, но в целом держались хорошо, не пузырились, не лохматились, и, в общем, были бы даже ничего, если б их освежить влажной тряпкой.

Самое главное, от них не тянуло ни плесенью, ни грибком, ни мышами, или ещё какой ненужной дрянью. Только пыль, и затхлость помещения, которое давно не проветривалось. К счастью, возле кровати не пахло даже пылью, — для проверки я дёрнул полог, которым спящий отгораживался от окружающего мира, но ожидаемых клубов в воздухе не появилось. Наверное, какие-то чары на постели были, потому что в самой комнате этой пыли хватало.

Чтобы освежить воздух, я отправился к окну с намерением открыть хотя бы форточку. К сожалению, оно тоже оказалось английским — без форточки, зато с рамой, которую можно поднимать по специальным пазам. Однако сдвинуть эту дрянь с облупившейся краской не удалось, и это меня так взбесило, что когда я, после нескольких неудачных попыток, заматерился, и врезал кулаком по подоконнику, даже занавески дрогнули, и качнулись от меня подальше.

В этом состоянии и застал вашего покорного слугу хозяин дома — красного, злого, яростно сопящего.

— А, ты тоже... — улыбнулся он, когда увидел, что я пытался глотнуть свежего воздуха. — Эти окна пробуют открыть все, кто ночует в доме Блэков.

— Заклятие?

— Точно. — Блэк поставил пузырёк с зельем на прикроватный столик, а сам подошёл ко мне. — Мы с братом в детстве любили шутить над магглами. Дом-то под чарами, его не видно, а нам, обалдуям, было скучно сидеть в четырёх стенах, и зубрить Кодекс Рода.

Поэтому садились мы на подоконник, и развлекались, как могли — то вишнёвыми косточками стреляли, то бросали водяные бомбочки. Магглы кричали от неожиданности, ругались, а нам того и надо. Потом матушка узнала о наших развлечениях, заблокировала окна, выходящие на улицу, и расширила внутренний дворик, чтобы на нём можно было полетать на метле. Конечно, это не квиддичный стадион, но много ли нужно восьмилетнему пацану?

Он задумался о чём-то не слишком весёлом, вздохнул, провёл пальцами по холодному камню подоконника, вздрогнул, и вытащил откуда-то из-за штор непонятную чёрную хрень, похожую на кучку сбившейся в колтун шерсти, в которую воткнули ножки-палочки, и крылья, как у мухи.

— О, не знал, что они и сюда пробрались! — Он двумя пальцами поднял тельце неведомой зверушки, качнул его перед глазами, пробормотал негромко, — но вижу, что ты уже нашёл на них управу. И даже без палочки...

— Ладно, завтра поговорим, — он отшвырнул крылатую пакость в тёмный угол, развернулся к дверям. — Доброго сна, Колин Криви.

— Доброй ночи, мистер Блэк.

Я постоял ещё немного, на тот случай, если ему вздумается вернуться, но когда по истечении нескольких минут дверь в комнату по прежнему оставалась закрытой, понял, что меня оставили в покое. Наконец-то...

Ноги подкосились так резко, словно кто-то пнул сзади под коленки. Я хлопнулся на подоконник, такой широкий, что на нём с удобствами поместилась бы целая бригада таджикских гастарбайтеров, прижался спиной к прохладной штукатурке, и закрыл глаза. А всё-таки попаданец...

Никогда не мечтал стать кем-то придуманным, и именно таким стал. Да ещё кем — придурочно-восторженным блондинчиком, который запомнился только умением вылезать со своим фотоаппаратом в самый неудачный момент. Кажется, по канону хозяин этого тела должен погибнуть в битве за Хогвартс? То есть, у меня в распоряжении только два года, причём большую часть последнего книжному персонажу пришлось просидеть в Выручай-комнате, потому что из школы его, как грязнокровку, исключили. А теперь мне даже уехать некуда, потому что остался я на этом магическом свете один, как перст.

Слёзы покатили из глаз совершенно непроизвольно. Сначала я их вытирал, потом бросил, и просто сидел, глядя в окно ничего не видящими глазами. Потом грудь начала вздрагивать от всхлипываний, и я зарыдал в голос. Не знаю, долго ли я плакал, громко ли, но в конце концов слёзы иссякли, дыхание выровнялось, и появилась возможность думать относительно спокойно.

Завтра МакГонагал оформит магическое усыновление, и, наверное, это хорошо — по крайней мере, не заявит на меня права какой-нибудь ублюдок из старого рода. Наш декан тётка занятая, много времени посвящать мне не может, и думаю, отстоять родительский дом удастся, чтоб не продавали его от моего имени, как оплату за обучение. Давить буду на то, как не любят грязнокровок маги-аристократы, и как трудно мне, крестьянскому мальчику, будет без своей крыши над головой. Конечно, хозяйство придётся выставить на продажу — ни коров, ни машины мне сейчас не потянуть.

Зато останется мой дом, куда можно вернуться, если в школе что-то пойдёт не так. Повешу на него магглоотталкивающие чары (думаю, такая услуга не слишком дорогая), или даже ещё проще — с соседями договорюсь, чтобы они за домом присмотрели. Им хорошо — лишний кусок бесплатного огорода, и я приезжать буду в жилое помещение, а не в стылое, сырое здание, где от плесени не продохнуть.

Вот бы ещё с колдовством разобраться... Это что у меня за умения такие, и откуда они взялись? Тело не помнит за Колином особых магических талантов, был он обычным магом-середняком, ничего более. И вдруг без палочки Люмус, а потом ещё глушение портрета, который взрослые опытные волшебники заткнуть не могли... Странно это все. Как бы мои способности не напугали ненароком самого доброго волшебника всехмагической Британии. Возьмёт дедушка Дамблдор, поковыряется в башке Колина Криви немытыми пальцами, и останется от меня-переселенца только умение расписываться на снегу одной длинной струёй, без перерывов. Чёрт, надо что-то делать...

Кстати, о делать. Что у нас тут с удобствами? Я слез с подоконника, протопал к постели, и наклонился, подозревая самое худшее. Бинго — ночной горшок во всём его фаянсовом совершенстве! Вытащив этот исторический артефакт из-под кровати, я примерил его к своей тощей заднице, и убедился, что места мне хватит как на нём, так и в нём, чтоб извергнутое, так сказать, добро поместилось с не меньшим комфортом, чем подростковые ягодицы.

Мелькнула даже мысль воспользоваться горшком по прямому назначению, чтоб напакостить мерзкому уродцу, из-за которого едва не сломал шею на лестнице, остановило только подозрение, что этот лопоухий красавец выносит горшки исключительно по утрам, дабы постояльцы смогли за ночь насладиться всеми ароматами средневекового поместья. Пришлось обследовать комнату в поисках скрытых дверей, и поиск этот увенчался успехом, потому что третья панель от входа оказалась той самой дверью.

Я шепнул «Люмус», нахмурился, когда темнота в санитарной комнате осталась прежней, повторил заклинание ещё несколько раз подряд без видимых изменений, а потом разозлился, и сделал всё правильно, — напряг мозги, сжал нижний дань-тянь (знания в китайской медицине помогли мне быстро сообразить, что тянущее чувство под пупком — это зона нижнего киноварного поля, дань-тяня то бишь, если рассматривать наиболее распространённую трёхкиноварную схему энергетическго строения человека), выбросил энергию через правый лао-гун, расположенный в центре ладони, и помог уплотниться магической энергии до вида светящегося сгустка.

Плафон на стене, опять в виде змеи, которая обвила молочно-белое яйцо светильника, давал такое же освещение, как нормальная лампа дневного света, а по обеим сторонам большого, по пояс, зеркала у входной двери, под которым расположилась полочка над стандартной английской раковиной с пробкой и двумя кранами без смесителя, застыли две змейки поменьше. Вероятно, их задачей было дать возможность получше разглядеть свою физиономию при бритье, или ещё каких косметических процедурах.

Впрочем, необходимость регулярного бритья мне пока не угрожала, — пушок на подбородке не дотягивал ещё до нормальной взрослой щетины, — поэтому я только мельком глянул на белобрысое отражение, вздрогнул с непривычки, и отправился за резную, чёрного дерева, в экзотических птичках, ширму. Там, невидимый глазам входящего, блестел ослепительной чистотой друг всех начинающих алкоголиков. Унитаз в тёплых пастельных тонах удивительно гармонично смотрелся на фоне салатных кафельных стен, и по-тропическому яркой ширмы.

Я присел на фаянсового друга, поёрзал, умащиваясь поудобнее, представил, что это всё моё, и каждое утро, выбравшись из тёплой постели, мои ягодицы ощущают надёжную крепость этого символа европейской цивилизации. Эх, хорошо-то как...

Потом кожа напомнила о том, что пора бы уже и помыться. Я отчаянно зачесался, начал стягивать не первой свежести одежду, повернулся к ванне. Здоровенный бассейн, бортики которого цвета морской волны возвышались над полом примерно по щиколотку, судя по сложно профилированному днищу с дырочками, мог служить, как джакузи. Ковыряться в устройстве, разбираться в неизвестных мне установках не было ни сил, ни желания, поэтому я сбросил убрание прямо на крышку биде, и босыми ногами зашлёпал по неожиданно тёплым плиткам к яме в полу.

Краны, которые торчали над ней прямо из стены, умилили одинаковостью мыслей всех сантехников мира: сделанные в виде драконьих голов, тёмного, почти чёрного цвета старой бронзы, они имели ярко выделяющиеся на этом фоне цветовые отличия. У одного дракона гребень был синим, у другого — красным. Присобачь сверху ещё колёсико, и будет прямо как в городской бане!

На ощупь краны друг от друга не отличались — металл, и металл. Включились они тоже довольно просто, хватило чуть посильнее надавить на цветные гребни. Я посмотрел, как извергается вода из драконьих пастей, нажал таким же образом на хрустальный флакончик с розовым содержимым, который стоял возле них. Поверхность воды мгновенно покрылась розовой пеной, а в воздухе запахло яблоками. Я надавил ещё раз, пены стало больше, она густой шапкой укрыла бурлящую воду, и большие пузыри начали взлетать над ванной. Терпеть и ждать стало невмоготу, поэтому я хлопнул по драконьим головам, чтоб заткнулись, и скользнул вниз.

Блаженная невесомость охватила измученное тело, я погрузился в тёплую воздушную пену по подбородок, уложил затылок на удобно сделанную полочку, и наконец-то расслабился. Тихое лопанье пузырьков, которые неторопливо взмывали в воздух, словно радужные монгольфьеры, запах яблок, словно запах осеннего сада, добрая нежность воды, — всё это вымывало из тела напряжение, из сердца тревогу и горечь, мне осталось просто закрыть глаза, и провалиться в сонные грёзы.

Но спать в ванной было бы неразумно — не хватало мне только для полного счастья захлебнуться в чужом доме. Поэтому я вздохнул с сожалением, послушал ощущения, и к своему большому удивлению обнаружил, что состояние моё уже совсем даже ничего. Из мышц ушла память о пыточном заклятии, которая глухой ноющей волной всплывала в теле, как только мысли касались случившегося на ферме, душу наполнила тишина, и сонное спокойствие.

Осторожно и плавно, чтобы не расплескать это внутреннее умиротворение, я выбрался из ванной (дно было так умно выпрофилировано, что ступеньки сами оказались под ногами), завернулся в здоровенное махровое полотенце, которое висело на решётке обогревателя, усмехнулся мысли, что зимой тутошние жильцы бегают погреться в ванную из холодной спальни, и пошёл укладываться на боковую.

Вещи остались лежать в ванной, потому что сил наклоняться, собирать их в кучу, нести с собой уже не осталось. В сумке была какая-то сменка, так что с трениками ничего до утра не случится — с этой мыслью я дошлёпал до постели, бросил полотенце на столик возле флакончика с зельем, и нырнул под одеяло как был, нагишом. Ночную темноту за окном разорвал свет фар проехавшей машины, я лениво повернулся лицом к стене, натянул одеяло повыше, чтобы оно закрыло ухо, и сон навалился быстрее, чем я успел подумать, насколько же удобная мне попалась постель...

— Колин, вставай! Скорее! — звонкий голос вырвал меня из глубокого сна, как ведро холодной воды, вылитое на голову. Я подскочил ещё до того, как осознал, что делаю — руки автоматически захлопали по прикроватной тумбочке, куда я обычно кладу волшебную палочку. Что-то стеклянно звякнуло, подвернувшись под горячую руку, какая-то тряпка обернулась вокруг предплечья, ноги согнулись, готовые к прыжку, или бегству, я обернулся к двери:

— Пожиратели?! Где?!

— А..! — передо мной стояла девушка с рошкошной гривой каштановых волос, прижимая ладони ко рту. Ещё наполовину во сне, я понял только, что это моя однофакультетница Грейнджер.

— Герми, где моя палочка?! Ты её взяла?

Она молчала, и только глаза становились всё больше, совсем как у героинь японских мультиков. И похоже, оне не услышала моих слов, потому что завороженно таращилась мне в пупок.

Пупок???

Медленно, уже проснувшись до конца, я опустил взгляд вниз. Мда, совсем ведь забыл, в каком виде укладывался спать... Впрочем, одно в этом всём оказалось хорошим — утренняя эрекция, так заворожившая подругу Мальчика-Который—Выжил, показала, что природа не пожалела, когда формировала тело Колина Криви. Разумеется, в порноактёры с этим инструментом пробоваться было бы самонадеянно, однако и искать его в ширинке не придётся, если вдруг для чего-то понадобится.

— Гермиона?

Девушка с явным трудом оторвала глаза от моего пениса, и медленно подняла взгляд. А-а-а, котик из Шрека! Её огромные глазищи с какой-то детской обидой смотрели на меня, и этот контраст формирующегося женского тела с по-детски наивным взглядом сорвал мою и так не слишком прочно державшуюся крышу. Да, я об этом ещё пожалею, но я не могу этого не сделать!

— Гермиона Грейнджер, — медленно произнёс я, и когда в этих «котёнкиных» глазках появилась осмысленность, продолжил. — Раз уж ты застала меня в такой момент, я должен познакомить тебя с моим альтер эго, возможно даже, с моим лучшим «Я».

Глаза напротив моргнули от удивления.

— Да-да, я не оговорился, когда сказал «лучшим». Коль скоро физиологи утверждают, что в теле человека нужность органов можно определить по интенсивности кровообращения, то я могу достаточно уверенно сказать, что это второй мозг мужчины, который включается только в самые исключительные, самые важные моменты его жизни.

От таких мудрёных слов девушка почти пришла в себя, и я продолжил, придав самое серьёзное выражение лицу и голосу:

— Гермиона Грейнджер, позволь представить тебе моего лучшего друга, того, кто не умеет лгать, и чей целеустремлённости мне остаётся только завидовать. — Я опустил голову, зная, что её взгляд последует за моим, взял пенис в правую руку, и качнул приветственно головкой. — Гермиона Грейнджер, познакомься с мистером Пинки. Мистер Пинки, — Гермиона Грейнджер.

— А..!! — девочка начала стремительно заливаться краской. За эти алые, как пионерское знамя, щёки мне вечно гореть в аду! Но голос, по прежнему холодный, не выдал той бури, что бушевала у меня внутри.

— Почему Пинки, говоришь? Потому что во время мастурбации к члену приливает кровь, и он краснеет.

— ...! — а я думал, что девочке больше некуда алеть. Глаза её засияли таким гневом, что беззащитный котёнок в мгновение ока превратился в грозную Афину Палладу.

— Идиот!!! — выдала, наконец, самая талантливая ведьма столетия, и метнулась к двери. Та хлопнула, прерывая связь между моими глазами, и её обтягивающими джинсами. Какая классная, однако, у неё попка!

Я постоял ещё какое-то время, разглядывая красивую дверную резьбу, а потом согнулся от хохота, и опустился на пол возле кровати. Надо будет потом перед ней извиниться, а то ещё подумает невесть что. Но всё-таки стоило за этот изумительный вид чуток шокировать! Если мне удастся выжить в здешней войне, и дождаться седин, то холодными зимними вечерами я буду устраиваться перед горящим камином, и наслаждаться этим воспоминанием в Думосборе. Вот ничего не пожалею, последние штаны отдам, а Думосбор ради этих котёночкиных глаз куплю!

Кстати, о штанах — не пора ли одеваться? Раз появилась Гермиона, значит, меня внизу ждут, так как сама бы она в чужую спальню не попёрлась. Или я о ней слишком хорошо думаю?..

В сумке, которая ещё помнила тепло маминых рук, нашлись чистые джинсы, моя любимая ковбойка в крупную сине-зелёную клетку, и вполне нормальная мантия стандартного чёрного цвета. На самом дне нашлись почти не надёванные кеды, так что к посещению Министерства я был экипирован полностью. Осталось только привести себя в порядок, умыться, да забрать брошенную одежду.

Мои вчерашние догадки оказались правильными — боковые светильники загорелись, как только я подошёл к зеркалу, и открыл воду. Яркий свет показал во всей красе белобрысую физиономию, с которой мне придётся теперь жить. Ну что ж, могло быть и хуже — рядом с киношным Криви эта даже была ничего. Светло-русые волосы, серые глаза, прямой нос, в меру полные губы, правильные черты лица. Наверное, можно было бы даже назвать себя симпатичным, надо только физиономии других парней глянуть для сравнения.

Душ нашёлся рядом с ванной. Вчера, оказывается, я был в таком состоянии, что не увидел практически ничего в здешнем интерьере — например, прошёл мимо двери в здоровенный гардероб с кучей разноцветных полотенец, толстыми банными халатами, ночными колпаками самого разного дизайна, и массой разнообразных бутылочек, баночек, флакончиков и лотков с мыльно-рыльной косметикой. Сегодня мне осталось только завистливо пощупать ненадёванный вчера халат, шикарный до умопомрачения, толстый, мягкий, точь в точь, как в самых дорогих отелях (во всяком случае, именно такими я их представлял, когда видел в кино).

И вот теперь, когда шанс попробовать кусочек богатой жизни прошёл мимо носа, мне осталось только нежно гладить материальное воплощение недостижимого уровня жизни, потому что после визита в Министерство магии сюда я уже не вернусь, и надеть эту роскошь не смогу. Ждут меня дом, проблемы с хозяйством, отцовские клиенты, и похороны. Домашнюю живность надо покормить, клиентов обзвонить, контракты перебросить другим молочникам, с тётками из мэрии поговорить, чтоб меня сразу в детский дом не упекли, сгонять в церковь насчёт отпевания, и ещё со своими возможностями разобраться хотя бы в первом приближении, пока местные Гэндальфы попаданца-маггла не учуяли. Работы впереди много, хотя бы в память о людях, которые умерли вместо меня.

Пока я обдумывал план действий на ближайшие дни, утренняя помывка подошла к концу. Как такового, душа здесь не оказалось, чтобы со стояком, рассеивателем, никелированными шлангами и прочей ерундой. Я просто стал ногами на светлый квадрат у стены, ощутимо более пупырчатый и шероховатый, подумал о воде, и на голову полился тёплый дождик. Два осьминога на стене перед глазами (синий и красный, кто бы сомневался) подсказали, как регулировать его силу, и температуру, а насчёт шампуня помог внутренний голос.

Когда я подумал, не взять ли из того флакона при ванной чуток пены для головы, интуиция потребовала закрыть глаза, и пошарить пальцами по стене. Почти сразу мокрые ладони обнаружили то, что при открытых глазах оказалось мраморной полочкой, на которой стояли разноцветные баночки. В первое мгновение я обалдел, когда обнаружил то, чего не было секунду назад, потом вспомнил, что у магов всё не по людски, и решил пользоваться тем, что дают.

Впрочем, до конца насладиться маленькими радостями магической жизни мне не удалось. Наверное, карма у нас такая, у бедных фотографов и будущих героев гражданской войны, потому что голос зовущего меня по имени не пробился сквозь шум падающей воды. Я спокойно плескался под нерукотворным дождиком, напевал бессмертные «Вэн ай сиксти фор», и мылил голову зелёной пастой, которая оказалась изумительным мятным шампунем. Прохладная свежесть пены буквально вытаскивала из черепушки сонливость, наполняя энергией, и бодростью.

Было так замечательно, как только бывает утром на каникулах, когда впереди целый день свободы, давно не виденные друзья, а с кухни тянет свежими булочками и мятным чаем, который так вкусно заваривает мама... Поэтому нового посетителя, влезшего в воспоминания прямо с ногами, встретил я нерадостно.

— Колин! Колин Криви! — голос прорвался сквозь шум воды, когда на голове возвышалась целая шапка пены. Я тряхнул головой, растёр лицо, повернулся всем телом.

Из-за ширмы выглядывал высокий рыжий парень с круглым придурковатым лицом. Он с искренним изумлением таращился то на меня, то на окружавшую нас красоту.

— Чего надо? — плохо смытая, пена стала покалывать кожу, а глаза защипало. Надеюсь, магические шампуни не обладают какими-то побочными действиями... — Вы как буд-то сговорили все. А если б я гадил тут сейчас?

Моё бурчание пролетело мимо кассы, потому что рыжий не мог оторваться от разглядывания ванной. Он что, — в шалаше вырос, кафеля не видел?

— Почему у тебя это всё, Колин? — с искренней обидой выдавил он наконец.

— Ты о чём?

— Ну, душ, классный унитаз, ванна вон. ...Ванна!

Он вытаращился на яму в полу, затянутую полупрозрачным чехлом, как дембель на сиськи.

— Эй, Рон, челюсть подбери, а то пол слюнями закапаешь!

— А?

— Говорю, чего пришёл?

— Так ждут тебя все. Завтрак там... Есть пора...

— Ну раз ждут, то да, — я ещё раз тоскливо глянул на халат «мечта командировочного», вышел из-под дождя, стянул с ширмы заранее повешенное полотенце. Рон Уизли по прежнему не мог прийти в себя, он впился глазами в ванную с непонятным мне обожанием, и тоской. Может, у него фетиш какой с ваннами? Я сам не пробовал, но во времена студенческие не раз слышал, что есть любители дрочить в воде — может, он из таких?

— Рон.

— А?

— Чтоб наполнить ванну, надо нажать на гребни драконов, синий наливает холодную воду, красный — горячую. Вон тот розовый флакон даёт классную пену, пахнет яблоками, и здорово освежает. Больше трёх раз на него не нажимай.

— Ага...

Ну вот и поговорили с лучшим шахматистом Хогвартса. Я забрал вчерашние тряпки, обошёл застывшего соляным столпом Уизли, и вернулся в комнату. Одеться, обуться, застелить постель — вроде всё... Ещё раз осмотрелся, чтобы не забыть чего, подумал, надо ли сразу забирать сумку и фото-шкаф. Вряд ли Министерство магии приготовило камеры хранения для таких, как я, так что лучше пусть пока здесь побудут, чтоб с вещами не шарахаться по тамошнему гадюшнику.

После крепкого сна, и с хорошим настроением (не зря ведь говорят: «сделал гадость — сердцу радость», а Рон теперь от искушения попробовать ванну не удержится) вчерашний коридор с тёмными портретами на стенах, и грязно-бурым ковром на полу, уже не казался дорогой в никуда. Конечно, длинный, тёмный, депрессивный, но не более. Жить в таком месте точно не захочется, и теперь мне понятно, отчего Блэк вёл себя по идиотски до самой смерти. Сначала Азкабан, потом такое вот...

На этот раз за спиной никто не крался, но по ступенькам я шёл осторожно, потому что бережёного бог бережёт. Вот и мне он позволил безопасно спуститься в холл, при этом не проявляя чудеса ловкости, как вчера вечером. Кстати, а ведь у меня ничего не болит!

Я стал ощупывать тело, поворачиваться, наклоняться под разными углами — ничего! Совсем—совсем ничего! А ведь по ступенькам я таки съехал жёстко, боль хотя бы от синяков должна ощущаться. Интересно, это я сам себя вылечил, или местная магия постаралась?

Из холла, мимо плотно завешенного портрета, огромной люстры, и безобразных голов-трофеев, нос повёл меня вниз, туда, где вчера исчезла МакГонагал. За мрачными, как и всё в этом доме, дверями глазам открылась... пещера. Я зажмурился, ущипнул себя, но ничего не изменилось — высокий тёмный свод, который почти не касалось зубило каменщика, по прежнему растворялся в темноте над головой, и мрака там хватало, чтобы свет пламени в огромном очаге казался маленьким, жалким костерком. А ведь на этом огне можно было бы изжарить если не мамонта целиком, то уж носорога точно.

— Вот это да! Какой климат! — вырвалось у меня восторженно. — Леди Макбет, и Робин Гуд в одном флаконе!

Взгляды людей, которые сидели за настоящим рыцарским столом из толстенных деревянных плах, заставили поперхнуться. Ну да, они же в этом средневековье каждый день живут, для них кафельная плитка «осьминожки» самая круть, а не это чудовищное сооружение, за которым впору с гигантами самогоном надираться. Ну, или с гигантессами, чтоб потом на нём же с удобствами устроиться, когда количество перейдёт в качество. Стоп, куда это меня занесло?..

— Здравствуйте, — сказал я в ответ на удивлённое молчание.— Извините за опоздание.