Выбор (гет)

Тонкс выписали через пару дней с условием соблюдения постельного режима. Но это же формальность. Она не могла больше сидеть без дела и тут же понеслась к камину. Не домой, нет – в «Нору». Наверняка она уже многое пропустила.

— Сюрприз!

— Мы обручились. Решили сыграть свадьбу летом.

Две фразы, произнесенные синхронно, утонули в гомоне радостных голосов. Тонкс понимала, что радовались за Билла с Флер, а ее и не заметили. В груди защемило.

Свадьба в разгар войны. Какая глупость!

И следом пришла другая мысль: Ремус бы на такое никогда не согласился. Нужно дождаться подходящего времени, а если оно не наступит, значит, не судьба. Ремус не понимал, что нужно жить здесь и сейчас. Одним днем. На войне по-другому не бывало, но это же Ремус. Сгусток вины и комплекса неполноценности. Ремус.

Чарли обнял Флер, а у Тонкс защипало в носу. Она почувствовала себя абсолютно несчастной, хотя не должна была. Радость за влюблённых друзей растворилась в осознании ущербности своих отношений. Будто Тонкс не нужна. Будто недостойна счастья. Будто Ремус ее стеснялся.

— Пухленыш, на помолвках принято радоваться. – Чарли возник из ниоткуда.

— Я и радуюсь.

Тонкс вздернула подбородок и поспешила поздравить сначала Билла, потом Флер. Для самоуничижения у нее будет время позже.

В «Норе» все буквально искрилось счастьем. Словно на улицам и не бродили Пожиратели.

Тонкс пыталась спрятаться в многолюдной комнате, чтобы не думать, и наткнулась взглядом на Грюма. Он все больше хмурился и втягивал голову в воротник пальто. Тонкс слишком хорошо знала это выражение лица. Грюм не хотел портить всем радость, но должен был.

Она отошла к стене, не желая быть в эпицентре бури. Молли наверняка начнет причитать, что у старого аврора нет ничего святого, а она мать, ей важнее дети. Вот только Грюм пытается спасти жизнь ее детям. По-своему, конечно, но это же Грюм.

Грозный Глаз откашлялся и вышел из тени.

— Надежный источник донес, что завтра Пожиратели нападут на одну из аптек Косой аллеи.

Тишину можно было резать ножом. Тонкс казалось, что ее саму замотали в кокон и поставили в угол. Не дышать, не думать, не говорить она была не в состоянии. Все замерли. Артур запнулся на полуслове, в глазах Молли блеснули слезы, Билл и Флер глупо переглядывались, как мешком пришибленные. Никто не ожидал такого «поздравления» Грюма. Ремус неловко оперся спиной о камин и выглядел до того виноватым, что Тонкс поняла, кто был надежным источником.

— Что будем делать? – спросил Чарли.

На него посмотрели, как на сумасшедшего. Как, «что делать»? А нужно ли? А что вообще будет, как, зачем и почему? Не обязательно быть легилиментом, чтобы прочитать это по лицам собравшихся.

А Тонкс почему-то стало смешно. Её окружали нелепые пародии на людей, растерянные и оттого смешные.

— Действовать, – для убедительности она еще и кивнула. – Предотвратить диверсию или по возможности минимизировать ущерб.

— Тебе нельзя, — неожиданно подал голос Ремус. – Не пущу.

— А я все равно пойду. – Её глаза зажглись воинственным огнем. – Я аврор, между прочим. Меня учили драться с темными магами.

— Ты только что из Мунго. — Ремус устало провел рукой по лицу, на секунду прикрыл глаза.

— И что? Палочку держать в состоянии, остальное неважно.

— Нет, Дора, и не проси, – Ремус был непреклонен. Нежный и ласковый Ремус сейчас как никогда был похож на оборотня. Опасный хищник, добивающийся своего во что бы то ни стало.

— Я пойду! – почти взвизгнула Тонкс, с вызовом вздернула подбородок.

— Семейная идиллия, — усмехнулся Чарли, и она взорвалась.

— Не лезь не в свое дело, Уизли!

— Так и не научилась молчать, когда нечего сказать.

— Эй, полегче на поворотах! — Грюм ударил палкой по полу. – Успокойтесь. Еще ничего не решили, куда вперед гиппогрифа несетесь?

— Даже не пытайся, она все равно пойдет. Хоть под Обороткой, хоть под Дезиллюминационным, — тихо, на грани слышимости сказал Чарли Ремусу, и она чуть не впервые в жизни с ним согласилась. Вот только почему Уизли это понимал, что она в любом случае не будет сидеть дома, а Ремус нет?

— В любом случае завтра жду всех на праздничный ужин по случаю помолвки Билла и Флер. – Молли была бы не Молли, если бы не закатила пир горой.

— Если вернемся, — себе под нос буркнул Грюм, но Тонкс услышала.

«Если вернемся», — повторила про себя. Искоса посмотрела на Ремуса. Нет, она пойдет, несмотря ни на что. Это ее работа.

* * *

Счастливые Билл и Флер сидели во главе стола и улыбались. Не сводили глаз друг с друга, держались за руки, целовались. Для них никого не было рядом.

Глаза в глаза, рука к руке.

Бредни про любовь, в которые девчонки обычно верили на первых курсах. Тонкс не верила, а сейчас завидовала. Она ведь хотела немногого. Иметь возможность обнять любимого при всех. Не скрываться по темным углам, хотя все и так всё знали. В пятнадцать это романтично, в двадцать четыре раздражало.

Ремус появился для приличия, с мученическим видом просидел полчаса и ушел. Дела у него срочные, как же. Боялся, что теперь и Тонкс заговорит о свадьбе. Она не заговорит, смелости не хватит услышать отказ.

— Тоже хочется? – Чарли оперся плечом о дверной косяк. Ему-то от кого прятаться? Тонкс пожала плечами. И так все понятно. – Люпин не так прост, как кажется?

Она молчала. С Чарли было комфортно. Каким бы невыносимым ни был иногда, он понимал.

— Странно это. Кто-то прямо сейчас хоронит своих детей, а у нас помолвка. Ирония, – в голосе Чарли слышалась горечь.

— Или судьба.

Тонкс задумчиво смотрела на смеющихся гостей.

— Почему вы с Люпином не женитесь?

— Обязательно топтаться по живому? – она мгновенно ощетинилась.

— Аврор Тонкс на изготовке. — Чарли горько усмехнулся. – Ты всегда и ото всех защищаешься.

— Тебе показалось.

— Это не вопрос, Тонкс. – На его слова она сморщилась, будто лимон съела. Неприятно кольнуло, что Чарли знал ее, возможно, даже лучше, чем Ремус. – С ним ты такая же?

Она не успела обдумать ответ. Слова сами сорвались с языка:

— Я всегда такая, как есть.

Ее трясло. То ли озноб, то ли нервы. Кожа покрылась мурашками, а волосы стали кипенно-белого цвета.

Один шаг – и Чарли обнял. Тонкс доверчиво прижалась к нему и закрыла глаза. Тепло, уютно. Дома.

— Тебе разве не положено пропивать брата или что-то в этом роде? – Она шмыгнула носом и попыталась отодвинуться, но Чарли только сильнее сжал в объятиях и поцеловал в макушку.

— С этой частью обязательной программы и без меня справятся.

Они молчали. Тонкс ни о чем не думала. Слушала стук сердца и грелась. Понимала, как они выглядели со стороны, но именно в этот момент было плевать. Радоваться за чужое счастье она не в настроении, у Ремуса неотложные дела, которых на самом деле нет, а Чарли… Чарли просто оказался в нужное время в нужном месте. Рядом с ней. А еще он теплый.

* * *

Тонкс прошлепала по холодному полу из ванной в спальню. Босая, с мокрыми волосами, задумчивая. В последнее время забыться не получалось. Она думала, думала, думала… Все время думала. О погибших, об искалеченных, об убитых. Сражаться за добро просто только в теории. На практике есть лишь секунда. Тик-так. Тик – и ты труп. Так – и ты убийца. Черное и белое, никаких оттенков.

Волосы закручивались в кудри. Тонкс это не нравилось, но сегодня было все равно.

Война ломала. Подстраивала под себя, лепила заново. Всё, что воспринималось раньше важным, отходило на второй план. Все ярче она понимала, что Орден мало отличался от Пожирателей. Разные идеалы, а люди одинаковые. Цель одна, методы тоже.

Смерть у всех одна. Если дыра в груди – ты умираешь. Если реакция есть – еще живешь. Грань между хорошим и плохим давно стерлась. Есть ты. И есть смерть. Остальное – твой выбор, еще чаще – дело случая. Бросишь заклинание раньше противника – победитель. Опоздаешь – проигравший.

После десятого трупа на своем счету она перестала считать. Так легче засыпать, проще просыпаться. Чистишь зубы, умываешься и знаешь, сегодня снова убивать или умирать. Сжигаешь душу, разрываешь сердце. Взмах палочкой решает все: сдохнуть в канаве или продлить агонию.

Рейды слились в сплошную череду черных дней с привкусом паленого мяса и смрадом разлагающихся тел. Единственное яркое пятно – кровь на асфальте от проломленной головы соперника.

У Пожирателей тоже есть любимые, семьи, друзья. Они также скорбят и ненавидят тех, кто забрал самое ценное. Все смешалось. Нет любви, нет добра, не осталось света. Есть борьба. Тонкс уже толком не помнила, за что сражалась. Она дралась, потому что была должна. Кому и за что, никто не спрашивал. Положа руку на сердце, она и не хотела знать.

Каждую ночь снились кошмары, в которых она умирала. А еще Ремус, Грюм, Молли, Артур, близнецы, Чарли, Гарри. Все умирали, а Волдеморт смеялся на их могилах, пил огневиски и танцевал джигу. Один и тот же повторяющийся сон, после которого она просыпалась еще более измотанной, чем когда засыпала.

Все превратилось в туннель. Замкнутый круг тьмы без выхода. Только призрачная надежда на то, что когда-нибудь все закончится, и, возможно, мир станет лучше.

А еще был Ремус, который заслонял от целого мира. Прижимал к себе, целовал в макушку. Пытался заслонить от себя самой. Тонкс медленно умирала и знала это.

Ремус обнял ее со спины и положил подбородок на плечо.

— Все будет хорошо, — три слова, ставшие привычным ритуалом. Мантрой, заменившей простое человеческое «Спокойной ночи».

— Когда?

— Когда-нибудь.

Тонкс даже не пыталась улыбнуться. Зачем? Все равно не получилось бы.

— Знаю, — одно слово, в которое давно перестала верить, но упрямо повторяла каждый вечер.

Они врали друг другу и понимали это. Обреченность. Нет хорошего и плохого, есть только боль. Общая на всех. Одинаковая для орденцев и Пожирателей.

— Давай поженимся, — шепчет Ремус и утыкается носом в плечо.

— Давай.

Вот так просто. Без свечей, цветов и клятв. На войне нет места романтике. В разодранной в клочья жизни было только ускользающее настоящее. Ремус наконец это понял. Тогда, когда Тонкс стало все равно.

* * *

Грюма нет. Два слова, безостановочно крутящиеся в голове. Почему она жива, а Грозный Глаз нет? Чем она лучше? Тонкс чувствовала, как ее обнимали, слышала, как что-то говорили, но ничего не понимала. Грюма больше нет — единственное, что было сейчас важно.

Ее куда-то увели, впихнули в руку стакан огневиски и почти силой заставили проглотить. Пили молча, не чокаясь. Каждый думал о своем. На месте Грюма мог быть каждый, а оказался он. Учитель, наставник, герой.

Тонкс не думала, она вспоминала.

Первый день в Аврорате, когда Грюм наорал на нее, назвал наивной идеалисткой и неуклюжей коровой.

Первый учебный рейд, когда он за шкирку вытащил Тонкс из-под проклятия.

Первый бой, когда именно он транспортировал ее в Мунго.

Учитель, который всегда был рядом и направлял. Кричал, ругался, надоедал занудством, но был самым любимым.

— Другого такого не будет, — прошептала, подняла бокал и одним махом выпила до дна.

Казалось, все понимали, что ей тяжелее остальных. Хотя Уизли больше беспокоил Джордж. Она бы поняла их, если бы не было все равно. Оторванное ухо – ничто по сравнению со смертью.

Ее снова куда-то вели, она не спрашивала. Непростительная беспечность. «Постоянная бдительность!» — говорил Грюм и дико вращал искусственным глазом. Тонкс шмыгнула носом. Он больше никогда этого не скажет. Так, как только он умел.

— Можешь реветь, здесь никто не услышит.

Она упрямо потрясла головой и попыталась вырваться, но Чарли держал крепко.

— Как ты убедил Ремуса?

— У него сейчас есть другие проблемы. В конце концов, Грюм был стратегическим центром, а не просто бывалым воякой.

Тонкс передернула плечами и отвернулась. Знала, что Грозный Глаз не хотел бы, чтобы его ученица ревела белугой, но она не такая сильная. Слишком эмоциональная, принимающая все близко к сердцу. Она держалась, только ради Грюма держалась. Чтобы так почтить его память. Странно, наверное, и даже глупо.

— Он умер в бою, как и хотел, — тихо обронил Чарли. Почти неслышно, но Тонкс этого хватило.

Она размазывала слезы по лицу, колотила Чарли кулаками в грудь.

— Ты не знал его! Не знал так, как я! Все считали его просто старым аврором-параноиком, а он очень тонко чувствовал! За каждого переживал! Держал внутри себя, чтобы не говорили, мол, обмяк и ни на что не годен! Марку держал! Никто его не знал. И не любил.

— Ты любила. — Чарли прижимал ее к себе, гладил по спине и шептал какие-то глупости. Будто это могло помочь, будто что-то бы исправило.

— Без него мы обречены.

— Не говори так, — он поцеловал ее в макушку. — Битва продолжается, пока жив хотя бы один из нас. Мы справимся.

Она хотела возразить, но не стала. Зачем спорить? Она опустошена. Нужно идти к другим, о чем-то разговаривать, что-то решать. Совсем скоро её свадьба, на которой нужно будет улыбаться и радоваться, поздравлять, принимать запоздалые поздравления. Нужно быть собой, но Тонкс сломалась. Она чувствовала себя заводной игрушкой, у которой совсем скоро сядет заряд.

От этого вечера Тонкс ожидала, чего угодно, но не смерти Грюма. И не утешающего ее Чарли.

«Смерть забирает лучших из нас», — как-то обронил Грюм за бокалом огневиски после одного из тяжелых рейдов.

— И до тебя добралась, — вытирая последние слезы, прошептала она.

Пожалуй, впервые Тонкс с такой ясностью осознала, что за окнами шла война. Когда умирали лучшие, надежду затмевали страх и неуверенность. Во что верить, если самые сильные уходили? Чего ждать, и есть ли смысл надеяться? Безысходность отравляла воздух вокруг.