Жена (гет)

Полина и Анненков часто совершали пешие прогулки по угодьям. Они могли уйти утром, а прийти почти ночью. Обедали у крестьян в деревнях. Иван показывал Полине русский быт, и она была удивлена порядком и вкусом, с какими выглядели жилища. Её приводили в восторг чудесные резные наличники, белоснежные полотенца с вышивкой, скромность и чувство меры во всём. Она увидела Россию изнутри такой, какой никогда не ожидала увидеть «варварскую страну пьяниц и невеж». Полина подружилась с местными жительницами, молодыми девушками. Несмотря на языковой барьер, они прекрасно понимали друг друга. Крестьянки полюбили «французскую мадемуазель» за звонкий смех, милое любопытство и лёгкий нрав. Они поняли, что Полина Гебль, в сущности, ничем не отличается от них: она такая же юная девушка, беззаботная и преданно влюблённая в своего жениха. Крестьянки научили её плести пышные венки из полевых цветов и вышивать гладью, Полина переняла от них многие русские слова. Когда она повторяла их с французским акцентом, девушки заливались хохотом, а Полина смеялась в ответ.

Однажды Иван повёл её гулять к озеру, которое много лет назад приказал вырыть его дед. День был жаркий, яркий сельский пейзаж с зелёными лесами и пёстрыми лугами казался слегка затуманенным в солнечном мареве.

— Никогда не думала, что русские живет так. Это поистине прекрасно! Как у них чисто, уютно, они умеют довольствоваться малым.

— Ты восхитительно наивна, — беззлобно усмехнулся Иван.

— Почему вдруг? — Она по-детски округлила глаза, казавшиеся прозрачными на солнце.

— Да потому что совершенно невозможно, чтобы какая-нибудь барышня вот так бегала по крестьянским избам. Держу пари, многие русские барыньки не знают устройства их домов.

— Тогда они много теряют. Неужели везде они живут так же хорошо, без нужды? И если да. То почему за границей все твердят об их ужасном положении?

— Ну, видишь ли, здесь крестьяне не голодают. Это богатая, плодородная земля; здесь они промышляют земледелием и рыбной ловлей. Это одна их самых благополучных вотчин моей матушки. И всё же, как бы веселы они тебе не казались, они невольники. Они платят моей матери оброк, причём немалый. Эти радостные крестьяне — рабы, отдающие большую часть своих трудов одной властной старушке, которая, как паучиха, сидит в своей роскошной паутине. Согласись, что это совсем не в духе Вольтера и Руссо.

— Читала, знаю. Наверное, не удивлю, если скажу, что нахожу их скучными.

— И что же ты читаешь?

— Поэтов. Байрон, Шиллер, Гёте… И конечно, романы.

— О романы… Светские барышни от них без ума. А вон и озеро.

Они сошли с пригорка, и перед ними открылась живописная картина: зелёный берег, голубая вода в солнечных бликах, за озером — сосновая роща с рыжими стволами и роскошными изумрудными кронами, над ней — голубое безоблачное небо.

— Какая красота, — с восхищением произнесла Полина. — Неудивительно, что в такой волшебной стране живут такие красивые люди.

Полина села в тени раскидистого дуба, выпустив Ком бегать на воле. На тонкой шее собачки красовалась бардовая ленточка, подаренная крестьянками. Иван скинул всю одежду и, оставшись в одних кальсонах, с разбегу бросился в воду. Ком с весёлым лаем побежала за ним. Полина смеялась над ними обоими, над их равной ловкостью. Наплававшись вдоволь, Анненков вышел на берег и, стряхивая с волос капли, приблизился к Полине.

— Вода чудесная, зря ты не плаваешь.

— Время ещё не пришло, — хитро улыбнулась она. В тёплой тени дерева её глаза казались притягательно тёмными. Немного обсохнув, Иван лёг на траву, положив голову на колени Полины.

— Знаешь, чему меня научили девушки из деревни?

— Господи, ну чему ещё неотёсанные русские крестьянки могут научить безупречно воспитанную и образованную француженку? — театрально закатив глаза, протянул Анненков. Полина легонько шлёпнула его веточкой по лбу.

— Не говори так о них. У этих девушек, между прочим, прекрасные естественные и утончённые манеры. А как они поют…

— Что за дурацкая привычка — видеть в людях только хорошее, — шутливо проворчал Иван, снова получив по лбу.

— Говорить не Жан, а Иван. А ещё Ванюша и Ванечка, — повторила она с очаровательным акцентом.

Анненков с задумчивым восхищением посмотрел на неё. Его до слёз умиляли её способность чему-то научиться у крестьянок, которых здесь мало кто считает людьми; милое любопытство; приветливость и доброта.

— Это досадная ошибка, что ты родилась не в России, — с грустью проговорил Иван.

— Не знаю. Я люблю Францию, но здесь с тобой я не чувствую тоски по родине. Мне кажется, что моя родина только около тебя.

Анненков поймал её руку, гладившую его по волосам, и страстно прижал к губам.

— Ты должна быть моей женой. Полина, я тебя умоляю! Я не могу больше ждать. Я хочу, чтобы ты моей перед Богом и людьми. Сейчас я точно знаю, что женюсь только на тебе, Полина! Пожалуйста, давай обвенчаемся!

— Обязательно обвенчаемся, но только с согласия твоей матери. Мне кажется, она не будет протестовать. Невозможно, чтобы мать мешала счастью своего сына. Она поймёт и меня, она ведь женщина.

Иван горько усмехнулся.

— Ты её совсем не знаешь.

Полина нежно погладила его по лицу и встала, положив его голову на траву. Она подошла к воде, сняла платье, под которым была длинная вышитая сорочка, и осторожно вошла в воду. Полина плавала легко и грациозно, будто вода была её стихией.

Они с Иваном плавали наперегонки на другой берег озера, благо оно было нешироким. Полина доплыла первой, потому что Ком всё время мешала Ивану, задерживая его. На другом берегу они отдохнули, лёжа в траве, а потом пешком вернулись за одеждой. Полина рассказывала о своём детстве, об отце Жорже и дяде Леклере, о мечте быть певицей и приключениях по дороге в Москву. В ответ Анненков вспоминал полковые истории и говорил о героях недавней войны.

Домой они вернулись поздно. Догадливый Трошка прислал к озеру повозку, в которой уставшие, но счастливые Иван и Полина приехали домой, где их ждал сытный ужин и прохладная постель.

* * *

Иван хотел тайно обвенчаться с Полиной, чтобы потом поставить мать перед свершившимся фактом. Он думал, что так у неё будет меньше шансов не принять Полину. Перед Анненковым стоял другой вопрос: как склонить к венчанию саму Полину, которая отказывалась выходить замуж без родительского благословения. Иван употребил все известные ему способы убеждения: и красноречие, и подарки, и ласки, — и в итоге Полина с тяжёлым сердцем согласилась. Анненков договорился со священником, нашёл свидетелей, но в день свадьбы невеста не явилась в церковь. Венчание пришлось отменить, и Иван отправился на поиски беглянки.

Проезжая мимо одной из своих деревень, он увидел на лугу фигурку в белом платье и нарядной шляпке и остановился. Полина бродила без цели, сжимая в ладони букетик полевых цветов. Анненков спешился, подошёл к ней, развернул к себе и, заглядывая в глаза, мягко спросил:

— В чём дело, друг мой?

Полина тяжело вздохнула и кинулась на шею жениху.

— Прости меня, Иван! Я не могу! Я не вынесу, если твоя мать проклянёт тебя! Я люблю тебя и не могу этого допустить. Я передумала. Если сможешь, прости меня. В каком я ужасном положении. Я могу одним необдуманным поступком сломать тебе жизнь, мой родной! — тараторила она ,прижавшись к нему. Иван ласково погладил её по спине. Ему показалось, что Полина заплакала.

— Ну-ну, не терзайся. Если тебе так нужно матушкино благословение, я его тебе добуду. С течением времени мы вместе точно склоним её. Не стоит плакать, Полина. Я обещаю, что больше не буду к тебе с этим приставать.

— Я очень хочу быть твоей женой, очень. Пусть до приезда в Москву всё останется как есть.

— Воля твоя.

Он отстранился и ободряюще улыбнулся.

— Я даже подарок тебе приготовил.

— А я всё испортила…

— Пустое. — Иван поцеловал Полину в лоб и достал из-за пазухи коробочку. Она бережно достала оттуда лорнет в золотой оправе с такой же цепочкой. Таких дорогих подарков ей не делал никто, и первый порыва был не принимать лорнет, но она быстро опомнилась и решила, что жених имеет право на такой подарок.

— Спасибо. — Полина обняла Ивана за шею и поцеловала. — Очень красиво.

— То ли ещё будет к свадьбе в Москве, — мечтательно протянул он. Полину улыбнулась, и они под руку вернулись в поместье.

* * *

В октябре по дороге в Москву она сообщила Ивану, что ждёт ребёнка. Радости Анненкова не было предела. Теперь он был твёрдо уверен в положительном решении матери. Иван окружил Полину трогательной заботой, которая составляла всё его счастье. Он ухаживал за ней, как за ребёнком: следил, тепло ли она одевается, хорошо ли поела; гулял с ней; читал вслух книги.

По мере приближения к Москве Анненковым овладела какая-то молчаливая тревога. Полина наблюдала за ним, не решаясь расспросить. Иван стал мрачным, угрюмым, и только Полина, их будущий малыш и мечты о скорой свадьбе радовали его. Анненков тяготился предчувствием своей судьбы, и это состояние передавалось Полине.

В Москве он поселился вместе с Гебль в своей квартире. Часто по вечерам к нему собиралось множество молодых людей, с которыми он знакомил свою невесту. Некоторых она уже знала, например, однополчанина Анненкова Петра Свистунова, братьев Стремоуховых. Компания часто просиживала до глубокой ночи, особенно после новости, которая застала врасплох молодых людей.

В конце ноября 1825 года скончался император Александр I, и это событие всколыхнуло всю Россию. Александр умер бездетным, не оставив после себя наследника. Дворянство желало воцарения Великого князя Константина, сам же он отрекался в пользу другого брата, Николая. Такая новость заставила членов дворянских обществ готовиться к активным действиям.

Полина не подозревала о планах Анненкова и его товарищей, но обострённой интуицией чувствовала предельное напряжение в доме и предугадывала трагичную развязку. Однажды ночью она проснулась одна и сильно испугалась. Ей показалось, что весь дом звенит от напряжения мыслей и нервов. Она встала, накинула тёплый халат Анненкова и прокралась к гостиной. Там громко и возбуждённо говорили. Полина бесшумно проскользнула к двери, притаилась и стала слушать.

— …безусловно, дикость. Ни в одной цивилизованной стране подобное положение сложиться не могло. Однако решительно нельзя допустить присяги Николаю, этому извергу!

— Будет крайне глупо с нашей стороны не воспользоваться данным положением. И единственно верный путь — смерть всех членов царской фамилии. Пора называть вещи своими именами.

Полина в ужасе прижалась к стене. Её Иван, её заботливый Ваня дружит с цареубийцами. Как будущая мать, она сразу подумала о женщинах и детях, невинных малышах из семьи Романовых…

— Князь! — громко упрекнул говорившего чей-то голос. Полина снова прильнула к двери.

— Подождите, господа, — послышался голос Анненкова. — Не стоит рубить с плеча. Насилием мы не добьёмся положительного результата. Русский мужик и слова-то такого не слышал — конституция. Так надобно объяснить ему, и тогда он пойдёт с нами до конца.

— По-моему, поручик прав, — поддержал знакомый Полине голос. — И, прежде всего, мы должны заняться образованием солдата и крестьянина. Да, на это уйдёт масса времени, но грамотного, самостоятельно мыслящего человека куда труднее обмануть. У власти не будет иного выхода, как уступить нашим требованиям, если на неё направится стихийный русский народ.

— Но сколько времени до этого пройдёт! Сколько ещё людей будет замучено помещичьим самодурством!

— Вы всё хотите быстро, как Пётр Великий. Но то было сродни чуду. Нашу российскую телегу сперва с места сдвинуть надо, а уж потом скорость придать.

— Вы, разумеется, правы. Но ждать уже нельзя. Надо действовать! Я получил письмо от Муравьёва*. Они предлагают действовать! Действовать! Мы должны выступить в день присяги. Не дать Николаю взойти на трон! Либо добиться удовлетворения наших требований, либо погибнуть! Согласны вы, Иван Александрович?

— Согласен. За наше дело мы должны бороться до последней капли крови, призывая на помощь все, какие только возможно, силы!

Полина похолодела. За дверью раздались возгласы поддержки, а в ушах у Гебль зашумело. Картина прояснилась, предстала перед ней во всей ужасающей правдивости. Её будущий муж, отец её ребёнка готов пожертвовать всем, своей жизнью, забыв о ней. Полина задрожала и, не желая больше раздражать нервы, пошла в спальню. Она вдруг стала так, слаба, что чуть не потеряла сознание. Она ни о чём не могла думать, кроме опасности, которая ждала её Ивана. Полина медленно поднималась по лестнице, цепляясь за перила, и в её воображении возникали страшные картины.

Полина с трудом добралась до постели, долго лежала без сна, глядя в потолок, и думала о том, как завтра потребует от Ивана рассказать всю правду и станет умолять отказаться от участия в заговоре.

Когда Анненков вошёл в комнату, Полина уже спала. Её нежное, почти детское личико освещал тусклый голубой свет из окна. Он грустно улыбнулся, поправил сползшее одеяло и поцеловал Полину в висок. Посмотрев на неё ещё немного, он вышел из комнаты. В эту ночь он не ложился.

***

Когда товарищи ушли, Иван скинул мундир и до утра просидел за столом в кабинете. Он пробовал читать, чтобы отвлечься, но книги, наоборот, лишь возбуждали его тоску и сомнения. Очередную ночь он провёл в мучениях и раздумьях.

Ранним утром дверь тихонько отворилась, и в кабинет вошла Полина. Её напугал болезненный вид Ивана. Он сидел, облокотившись на стол и подпирая взлохмаченную голову. Анненков не сразу заметил вошедшую Полину. Она тихо подошла к нему и присела на корточки у его кресла.

— Иван… милый, я всё знаю. Я слышала вчера, — шёпотом призналась она, гладя его по волосам. Анненков дёрнулся и мутными, усталыми глазами взглянул на неё. Полина кивнула и постаралась улыбнуться.

Анненков поднял её, увлёк на диван. Он крепко сжал её руку, лихорадочным взглядом впился в лицо.

— Полина, когда б ты знала, что сейчас творится со мною… Этого не опишешь словами. Я стою на страшном перепутье. Мои товарищи, мои друзья, люди, которыми я дорожу больше жизни, готовят заговор против Николая! И я, хоть и не согласен с их радикальными методами, оказываюсь с ними заодно. Это лучшие люди империи, цвет России, но их идеи развиваются быстрее, чем может развиваться наша огромная страна. Они разогнались и несутся прямо в пропасть, понимаешь? Они хотят поднять на восстание армию, но я-то знаю, что солдаты морально не готовы к перевороту. Они не понимают, за что нужно бороться! И потому я уверен, что это безумие обречено на провал, Полина! Я не могу прямо так высказываться на собрании, потому что я боюсь. Да, боюсь, что мои товарищи, люди, чьё мнение для меня важнее всего, объявят меня нерешительным трусом. Но как им объяснить, что я готов жертвовать всем, что имею, даже жизнью, во имя процветания России. Я бы первый встал с оружием в руках, если бы знал, что наши требования будут удовлетворены. Я бы рискнул всем, чтобы принести пользу моему отечеству. Но в России переворот не возможен без поддержки народа либо армии. Пыл и желание поскорее совершить революцию застит глаза моим товарищам, и если они не опомнятся, случится страшное.

Полина слушала Анненкова, стараясь понять его и не думать о том, что он рискует не только своей собственной судьбой, но и судьбой невесты и малыша. Иван говорил пылко, запинаясь от волнения, размахивая руками.

— Когда я ехала в Россию, я не могла предположить, что в русских душах бушуют такие страсти, — в задумчивости прошептала она.

— Оболенский упрекает меня в пессимистических настроениях и употребляет всё своё красноречие, чтобы убедить меня в успехе. А я знаю, что если мы выступим, то кончится это трагично. Я убеждён, я даже вижу перед собою страшные сцены. Я боюсь спать! Мне снятся виселицы, Полина, мёртвые глаза моих друзей. Как бы тяжки не были мои колебания, я давно решил, что разделю участь своих товарищей. Вполне вероятно, что такого пессимиста как я не призовут к активным действиям, но от своих убеждений я не откажусь никогда. Выступив открыто, мы обнаружим себя, и тогда всем членам обществ грозит виселица либо острог и ссылка. И неясно, что лучше. Не верю я в успех, не верю! Я бы с радостью принёс эту жертву, зная, что она не напрасна. С недавних пор мне есть что терять, и я не хочу терять это бессмысленно. Ведь у нас ничего нет, кроме передовых идей и горячих сердец, никто не может поручиться ни за одного солдата. Ох уж это дикое упрямство! Я умолял подождать, предлагал внедрить свои идеи в народ и армию, но они хотят прежде свершить переворот, а потом уж объяснить мужику, какое это благо. Я очень боюсь, что меня посчитают трусом, ибо в запале они принимают благоразумие за трусость. Покинуть их невозможно, они мои братья по духу, и потом, законы чести… Но я чувствую приближение кары за необдуманный поступок, и знаю, что сам окажусь в числе наказанных. Это страшно — идти вперёд, зная, что всё это напрасно и что тебя ждёт жуткая участь! Полина! Ты веришь мне? Мне ничего не нужно, кроме твоей поддержки! — Иван сжал её голову и посмотрел в глаза так, будто только она могла его спасти.

— Я верю, мой родной, я тебе верю во всём. — Полина положила ладонь на его руку и попыталась улыбнуться. Мысль переубедить его участвовать в заговоре она забыла. Полина точно поняла и почувствовала его тоску, и усугублять её болезненными уговорами казалось ей недопустимым.

Иван крепко прижал её к себе и забормотал что-то невнятно-ласковое, пряча лицо в её волосах.

— Меня ждёт разлука с тобой, моя любимая. России грозит катастрофа и хаос, а мне — тюрьма и каторга. Я буду разлучён с тобой и нашим маленьким ангелом! От этой мысли мне хочется выть, Полина. Я уже не представляю жизнь без тебя.

— Не думай об этом, Ваня. Я последую за тобой всюду, я буду добиваться свиданий и стараться облегчить участь твою и твоих товарищей.

— Спасибо за такие слова, но я не могу позволить тебе сломать жизнь из-за меня. Ты хоть представляешь, что такое тюрьма? Или каторга?

Полина приложила руку к его рту, зажмурившись, и замотала головой.

— Иван, Иван… Не говори мне ничего про это. Не пугай меня напрасно. Я уже всё решила, и не надо меня останавливать. Мне нет уже дороги домой, во Францию, потому что мой дом около тебя. Где бы ты ни был.

Из глаза Ивана скатилась слеза, и Полина нежно смахнула её с щеки. Она сама плакала, улыбаясь сквозь слёзы. Они крепко обнялись. Анненков благодарил Бога за что, что он подарил эту любовь и поддержку в лице самой преданной и сильной женщины, без которой дальнейшее существование было невозможным.

*Никита Михайлович Муравьёв, капитан Гвардейского генерального штаба, один из руководителей Северного общества, автор «Конституции»