Ветра, что дуют из долины (джен)

Самую мысль о возможности предательства уже следует считать предательством.

Броган II, король Норхейма.

Его Светлость, лэндлорд Брейбек возвращался с охоты ещё более мрачным, чем уезжал. Дело было вовсе не в том, что каурая кобыла, его любимица, захромала, и не в том, что его лучшая гончая провалилась в ловчую яму и, сломав хребет, издохла. Причина его угрюмости была много серьёзнее, чем каждодневные неурядицы.

Под копытами серой в яблоках лошади по весеннему чавкал раскисший суглинок — в этом году холода, казалось, решили обойти стороной владения Брейбека. Хоть и минула уже вторая луна зимы, вместо снега шел дождь, мелкий настолько, что капли, больше похожие на водяную пыль, надолго повисали в воздухе, превращаясь в противный влажный туман, особенно плотный в низинах. По всем приметам скоро уже должны были ударить морозы, но они всё задерживались и задерживались, приводя простой люд в отчаяние. Крестьяне стенали — того и гляди, обманутые коварным теплом, в рост раньше срока пойдут озимые. Первый же заморозок уничтожит нежные всходы, и по весне придётся высевать вдвое больше зерна, чем рассчитано, а для этого зимой придётся затянуть пояса потуже. Но не скверная погода и даже не грядущий голод были причиной дурного настроения лорда Морана. В конце концов, посевы погибали в его землях не раз и не два, и лорд каждый раз неизменно открывал житницы для своих крестьян.

Его Светлость со свитой миновали молодую осиновую рощу, весной и летом радующую глаз зелёной листвой, а сейчас голую, обглоданную, как кость, оставшаяся на столе после трапезы. Они съехали с разбитой колёсами телег дороги, и под копытами лошадей захрустели мелкие камешки — далее их путь лежал к подножью Западного Хребта, где среди серых скал стоял Горный Чертог, родовой замок лорда Брейбека.

— Мой лорд? — мальчишка-оруженосец, приставленный к нему недавно, и имени которого лорд никак не мог запомнить, подъехал к своему господину ближе. — Сокольничий спрашивает, довольны ли вы птицами.

Моран мазнул по юноше невидящим взглядом и небрежно кивнул, после чего выслал своего коня вперёд. Встречный ветер разлохматил каштановые, тронутые ранней сединой, волосы лорда. Только оставив свою свиту далеко посади, Брейбек осадил свою лошадь, заставив её перейти на шаг. Близость посторонних людей мешала ему думать, а подумать было о чем.

Король снова не принял его. Вот уже много лун он просил аудиенции у государя, слал ему богатые подарки в знак почтения, надеясь расположить его к себе, но король неизменно пренебрегал его просьбами. Гонцы, отправленные в Энтрайм, возвращались, везя с собой письма, в которых было много пышных слов и цветистых оборотов, но мало смысла.

— Он боится, Моран, — говорил Отис Прей, его старинный друг. — Боится услышать то, что ты ему скажешь.

За последние пятнадцать лет король изрядно охладел к Западному Порубежью и его лендлордам. Раньше государь благоволил им, неизменно становящимся на защиту королевства от абореев и дикарей-кочевников, живущих за Закатным Хребтом и из года в год рвущиеся через Пёсью Пасть в земли Норхейма. Теперь же король окружил себя уроженцами Срединных Земель, избалованными неженками, любителями пышных зрелищ и прочей ерунды, вроде музыки и поэзии, развращающими душу и превращающими мужчину в слабейшую из женщин. По слухам, доходящим до лорда Брейбека, нынешний монарший двор более походил на ярмарочный цирк, чем на собрание людей, занимающихся государственными делами.

Брейбек остановился у ворот замка, ожидая свиту, отставшую от него не меньше, чем на фарлонг. Издалека эти люди, одетые в охотничьи костюмы, казались не более чем размытое цветовое пятно, выделяющееся на фоне низкого, свинцово-серого неба, так же ясно, как след от пощёчины на мрамористо-белой щеке. Все они были преданы своему господину, как и положено вассалам. Крепкие, сильные, благородные люди, твёрдые в своих решениях и принципах, точно горные отроги и скалы их родных земель.

Нагнавший Морана оруженосец почтительно склонился, оставаясь при этом в седле, и протянул своему господину охотничий рог. Его пение заставило стражников на стене загрохотать латами, засуетиться, опустить подвесной мост, сделанный из твёрдой как гранит, древесины железного дуба.

Горный Чертог по праву считался непреступной твердыней. Много сотен лет назад, первый из лордов, получивший во владение эти земли, повелел выстроить замок, который был бы под стать этому суровому краю. Триста лет люди упрямо вгрызались в скалы, прежде чем замок приобрёл свои нынешние очертания — башни, впивающиеся шпилями в небо, похожие на горные пики; вытесанная из цельного камня крепостная стена с огромными зубцами; лабиринт из тоннелей, некоторые из которых выходили по ту сторону Закатного Хребта.

Конские копыта застучали по мосту, перекинутому через узкую расщелину, отделяющую замок от внешнего мира, и горное эхо далеко разносило этот звук, делая его дребезжащим и звонким, будто кто-то барабанил кончиками длинных ногтей по стеклу. Лорд и его свита въехали во внутренний двор, похожий по форме на чашу, со дна которой вырастал донжон, смутно напоминающий клык дикого животного. Изнутри к крепостным стенам лепились десятки неказистых на вид сооружений, сделанных из дерева и необработанных камней — оружейные, кузницы, склады и прочие необходимые в хозяйстве строения. Тут и там на отрогах скал виднелись деревянные башенки, «орлиные гнёзда», откуда предгорья и расстилающуюся внизу равнину было видно, как на ладони. К «орлиным гнёздам» вели узкие, вырубленные в скалах, каменные лестницы, с земли кажущиеся косыми штрихами, чёткими, будто нарисованными тушью.

Слуги помогли лорду и его спутникам спешиться и, взяв лошадей ид уздцы, отвели их на конюшню, сокольничий надевал на головы птицам колпачки и пересаживал их в деревянные клетки. Птицы хлопали крыльями и издавали хриплые вопли, недовольные таким обращением. Брейбек, сложив руки на груди, исподлобья наблюдал за суетой, вызванной его возвращением. Ему на ум вдруг пришло, что его именно его присутствие заставляет замок жить, что без него все, кто его сейчас окружают — конюшие, дворовые слуги, кузнецы — погружаются в зачарованный сон, как в сказках, которые покойная мать рассказывала ему в детстве на ночь.

— Ваша Светлость! — лэндлорд вздрогнул, вырванный неожиданным окликом из своих размышлений. Кастелян замка, немолодой уже человек, коротко стриженный и грузный, подобрав полы своей выцветшей от времени котты, несоразмерно длинной его малому росту, спешил к своему господину со стороны донжона. — Ваша Светлость, к вам прибыл посланник…

На тонких губах лэндлорда заиграла торжествующая улыбка, похожая на голодный оскал хищника, загнавшего свою жертву — его усилия не были напрасны и король обратил на него свою высочайшую милость. Всё же государь, пусть теперь он и благоволит к нарядным лордам Срединных Земель, ещё не окончательно размяк под их влиянием и помнит о своих верных вассалах, стерегущих западную границу.

— … от конунга Абора.

Моран не мог в это поверить.

— Что? — переспросил он, надеясь, что ослышался.

Но нет.

— Посланник конунга Абора, ваша Светлость, — повторил кастелян, с тревогой наблюдая, как улыбка, расцветшая было на суровом, будто бы высеченном из камня, лице его господина, медленно гаснет, точно огонь в очаге, куда давно не подбрасывали дров. — У него была верительная грамота, подписанная самим конунгом и подарок для вас, ваша Светлость…

Лэндлорд сплюнул и гневно зыркнул на управляющего, отчего тот нервно сглотнул и затрясся, как осиновый лист. Кастелян знал о ненависти своего господина к абореям, как знал и о его крутом нраве, и не желал прочувствовать его на своей шкуре.

— Он посол, ваша Светлость, мы забрали у него его меч! — с отчаянием воскликнул кастелян, но лицо лорда снова превратилось в каменную маску.

— Где он? — отрывисто поинтересовался у управляющего Моран, стремительным шагом направляясь к донжону.

— Мы поселили его в гостевом покое, — чуть не плача, прошептал кастелян, от волнения позабыв прибавить к своим словам «ваша Светлость». Он торопливо засеменил за своим господином, на ходу по-бабьи заламывая руки и беззвучно шевеля губами, моля всех известных ему богов о милости.

Гостевые покои располагались почти на самом верху донжона, и чтобы попасть в них, нужно было подняться по крутой лестнице, которая точно гигантская змея обвивала башню снаружи. Моран взбежал по ней вверх, перепрыгивая через две, а то и три ступени, будто бы окрылённый яростью, в то время как кастелян пыхтел и обливался потом за его спиной, бормоча себе под нос бессвязные извинения.

В просто обставленном гостевом покое помимо аборея, поднявшегося из своего кресла при звуке открывающейся двери, были ещё двое — чашник, держащий в руках кувшин с вином и зорко следящий за тем, что бы кубок посланца не пустовал, и мальчишка, на голову которого был косо нахлобучен островерхий шлем чужестранца. Мальчик сидел за столом напротив аборея, спиной к входу, болтал ногами, но стоило хозяину замка войти в комнату, как он обернулся, и с новым приливом гнева Моран узнал в нём собственного сына.

— Отец! — воскликнул мальчик, вскакивая со стула и с обидой глядя на остановившегося в дверях Морана. — Я ждал тебя. Ты уехал на охоту и даже не сказал мне...

Лорд Брейбек пропустил упрек мимо ушей. Он стоял, перекатываясь с пятки на носок, заложа большие пальцы за пояс своего охотничьего костюма.

— Отец?

Брейбек сурово посмотрел на своего семилетнего сына, чудесное кудрявое дитя с белой, как молоко, кожей и россыпью бледных веснушек на щеках, унаследованных от матери. Мальчик поправил сползающий на шлем, шмыгнул носом и по-щенячьи склонил голову на бок, ожидая ответа.

— Герт, тебе не надо быть здесь, — холодно промолвил лэндлорд.

— Но...

— Эрл, проводи молодого лорда в его покои, — услыхав свое имя, кастелян торопливо поклонился и протянул мальчику руку, которую тот, впрочем, проигнорировал. — Герт!

— Да? — юный Брейбек обернулся.

— Отдай нашему гостю его шлем.

— Но Зейн мне его подарил! — возмутился Герт, но, увидев недовольное выражение отцовского лица, вернулся в комнату и, сняв шлем с кудрявой головы, шваркнул им по столу.

— Я разрешу тебе взять у кузнеца любой шлем, какой тебе понравится, — пообещал Моран, глядя аборею в глаза. — Все равно, этот не так уж и хорош, как кажется.

Чужеземец ничего не сказал в ответ, только усмехнулся уголком рта.

Когда за Гертом и сопровождающим его кастеляном захлопнулась дверь, Моран приблизился к посланнику и, не дойдя пары шагов, остановился, рассматривая его с брезгливым любопытством, подобным тому, с каким смотрят на мертвую крысу или раздавленного таракана.

Аборей был молод и хорош собой. В свете очага его смуглая кожа, нетипичная для представителей его народа, отливала золотом, чёрные волосы были перевиты тонким золотым шнуром, карие глаза, подведённые сурьмой, насмешливо щурились, красивые губы изгибались в загадочной полуулыбке, и в целом посланец производил впечатление человека хитрого и самоуверенного. Не смотря на то, что в очаге, сложенном из гладко отшлифованных кусков гранита, горел огонь, он продолжал кутаться в шерстяной, очень теплый плащ, подбитый мехом серебристой лисы. Судя по этому меху и золотым перстням, унизывавшим пальцы посла, он происходил из знатного и весьма богатого рода.

— Так значит, Зейн? — удивленно поднял кустистые брови Моран. — Не слыхал, что бы в Аборе так детей называли.

— А вы разве много знаете об Аборе? — медовым голосом спросил посол. Моран и бровью не повел, сделав вид, будто бы не заметил подначки. — Но да, я аборей только наполовину, по матери.

— Если вы намекаете на то, что моя нелюбовь к вам должна также уменьшиться наполовину, вы ошибаетесь, — в тон Зейну отвечал Брейбек.

Посол только мягко рассмеялся.

— Вы так и не представились, — процедил сквозь зубы Брейбек и заложил руки за спину.

— О, — Зейн даже и не подумал смутиться. — Тан конунга Аборея, Зейн Искапар, к вашим услугам.

И он склонился перед лэндлордом в изящном поклоне.

— Рад знакомству, — Брейбек коротко кивнул в ответ, скривившись так, будто бы у него разом заболели все зубы.

Тан вернулся в своё кресло и жестом пригласил Морана сесть напротив. Лорд в ответ только нахмурился. Каким-то образом этот нахальный аборей заставлял его чувствовать себя гостем в собственном доме.

Стоило Морану занять своё место за столом, как к нему поспешил чашник. Лорд накрыл стоящий перед ним деревянный кубок ладонью — вино, как известно, путало мысли и развязывало язык, а Брейбеку нужно было сохранять сознание чистым, а ум острым.

— Итак, вам, должно быть, интересно, зачем же конунг Абора отправил к вам посла, — насмешливую ухмылочку с лица Искапара как водой смыло, он посерьезнел и, подавшись вперёд, впился в лицо Брейбека изучающим взглядом. Лэндлорду не оставалось ничего, кроме как медленно кивнуть. — Мой господин послал меня к вам в качестве парламентёра…

— Договор о мире? — брови Морана взлетели вверх, словно вспугнутые птицы.

Похоже, что конунг Виллем помутился рассудком, раз решил, что между ним и лэндлордами Порубежья может возникнуть хотя бы подобие мира. Никто уже и не помнил, с чего началась война между Норхеймом и Абором, да и это было уже не важно — для обоюдной ненависти не нужно много причин. Достаточно уже того, что на свете есть норнары и есть абореи.

— И не только, — губы тана растянулись в улыбке, но глаза остались серьезными. — Мы дадим вам то, о чём под рукой Алдриков вам оставалось только мечтать, ваша Светлость. Независимость Запада. Один король, один народ, один путь.

Брейбек шумно сглотнул. Его большие руки, больше приставшие крестьянину, чем лорду, до сих пор покойно лежавшие на стол, сами собой сжались в кулаки с такой силой, что хрустнули фаланги пальцев.

Пожалуй, независимость была самой отчаянной и несбыточной мечтой любого из лэндлордов Западного Порубежья. Стать свободными. Жить так, как того требуют их законы и обычаи, а не так, как велит с высокого престола король и его верные псы — храмовые крысы, рабы своего бога, умершего в незапамятные времена.

Но с другой стороны…

— Нет, — отрезал Брейбек. — Не поверю в то, что абореи предлагают что-то бескорыстно.

— Никто и ничего не предлагает бескорыстно, ваша Светлость, — мягко заметил Зейн, переплетая свои смуглые пальцы. Золотые кольца звякнули друг по другу.

— Тогда какой у вас резон? Не поверю, что вам так важна наша свобода.

— Уж не думаете ли вы, ваша Светлость, что я расскажу вам обо всех целях, что преследует конунг?.. — нет, Брейбек на это и не рассчитывал. Абореи никогда не были настолько глупы, что бы расставлять свои фигуры на глазах у соперника. — Подумайте о том, что даёт вам король и что он у вас берёт. Подумайте о выгоде, которую принесёт вам отделение от Норхейма, ваша Светлость.

Моран колебался. С одной стороны, предложение было заманчивым. Навсегда перестать зависеть от изнеженных лордов Срединных Земель. Престать отдавать им львиную долю того, что родила их каменистая, неплодородная земля; больше не отправлять в Энтрайм обозы, груженные мехами лис и каменных львов, что в изобилии водились в предгорьях; освободиться от бремени рекрутской повинности, ежегодно забирающей из деревень самых сильных и здоровых мужчин.

С другой стороны это могло быть ловушкой. Что мешало тану, получив согласие Брейбека вскочить в седло и поехать не к своему конунгу, а к королю и рассказать о готовящемся восстании?

— А ваш друг, лорд Прей, говорил, что для вас нет ничего более значимого, чем благоденствие ваших земель, — протянул Искапар, видя терзания Морана.

— Вы говорили с Отисом? — поднял неверящий взгляд на посла Брейбек, не ожидавший такого поворота событий.

— Я был послан ко всем лордам Западного Порубежья, ваша светлость, а не только к вам, — в голосе посла прозвучали нотки гордости, и на краткое мгновение Зейн из надменного аборейского тана превратился в обычного человека. Брейбек отчасти понимал его: ещё бы, такой молодой, а ему уже поручают столь важные дела, как тут не гордиться. — И, в знак доброй воли, мой господин шлёт вам подарок.

Аборей нагнулся и вытащил из-под стола кованый ларец. На вид ларец был довольно тяжёлым и Брейбек попенял себе за то, что недооценил молодого тана.

— Прошу, — Зейн пододвинул сундучок к Морану и нетерпеливо потёр руки, словно сам сгорал от желания увидеть то, что находилось внутри.

Брейбек медлил. Он со свойственной ему подозрительностью осмотрел ларец, изготовленный, кстати, весьма искусно. Пусть он и был выкован из простого железа, но аборейские кузнецы издавна славились своим мастерством, и сундучок выглядел как настоящее произведение искусства. Цветы, украшавшие крышку, казались живыми, и Брейбеку не верилось, что человек своими грубыми руками может создать что-то настолько прекрасное.

Помедлив ещё с минуту, Моран откинул узорную крышку. На бархатной подушке лежала корона, отлитая из красного аборейского золота. Моран замер, изумлённо глядя на неё. Медленно, как будто каждое движение давалось ему с трудом, он протянул дрожащие руки и взял венец, ощущая холодок благородного металла и его приятную тяжесть. Брейбек зачарованно провёл загрубевшими от рукояти меча, пальцами по мелким зубцам и… отложил в сторону, почти что отбросил, как отбрасывают одеяло, пробудившись от ночного кошмара.

— Каждому из лордов подарили такую, а, Зейн? — насмешливо поинтересовался Моран.

— Нет, — тан отрицательно покачал головой. — Знать своих врагов нужно так же хорошо, как и своих друзей, если не лучше. Мы знаем о каждом из лордов Порубежья столько, сколько вы о себе сами не знаете, и, поверьте мне, ваша Светлость, для Запада лучшего короля, чем вы, найти невозможно.

Безупречно отполированное золото короны отражало огненные блики — красные на красном — и на секунду Морану показалось, будто благородный металл запачкан кровью.