Предел прочности (гет)

\"Входите\" из кабинета слышится как-то глухо и безразлично. Еще не успев войти, я краем глаза замечаю, что Орлов сидит за столом, бессильно опустив голову на раскрытые ладони. Однако, когда я, закрыв за собой дверь, поворачиваюсь к нему, он сидит как всегда прямо, а лицо его бесстрастно. Железный полковник Орлов, сломленный усталостью или неудачами — картина эта настолько абсурдна, что я думаю, не показалось ли мне.

Тон, которым он начинает говорить, не оставляет места для сомнений.

— Старший лейтенант Шацкая.., — голос звучит хрипло, и я понимаю, что Орлов долго молчал. Странно, рабочий день в разгаре, а полковник Орлов, который всегда в авангарде атаки, до сих пор не принял ни одного рапорта, не провел ни одного инструктажа?

Орлов прокашливается и продолжает:

— Старший лейтенант Шацкая, где ваш отчет? — он говорит ледяным голосом, чеканя каждое слово, и я не понимаю, чем заслужила такую немилость, особенно учитывая тот факт, что отчет я должна сдать в понедельник, а сегодня только пятница. Но я не возражаю и отвечаю так же хладнокровно:

— Товарищ полковник, отчет будет готов после обеда. Экспертно-криминалистическое подразделение задержало характеристики вещественных доказательств.

Я говорю подчеркнуто официально, намеренно упоминая полные, отдающие канцеляризмом, названия подразделений и улик. Пожалуй, я играю с огнем, но в нашем отделе всегда более ценились личные качества, нежели умение заискивать перед начальством, и Орлов знает это как никто другой, поэтому я даю ему понять, что менее других заслужила обвинения в отсутствии должного служебного рвения.

Орлов кивает, видимо, удовлетворенный таким объяснением.

— Свободны, Шацкая, — голос по-прежнему звучит безэмоционально, но я чувствую, что холода в нем поубавилось.

Я выхожу абсолютно спокойно, аккуратно закрыв дверь. Я все еще не понимаю, чем была вызвана эта внезапная головомойка, но, тем не менее, гордо подняв голову, возвращаюсь на рабочее место.

Вернувшись, я вижу, что на моем столе самым наглым образом сидит бесцеремонный Гоша и весело болтает с подполковником Крутовым — тем самым командиром \"Альянса\", с которым я познакомилась во время операции в Иордании. Веселая болтовня Гоши и присутствие спокойного и добродушного, несмотря на внушительную внешность, Крутова приподнимает настроение.

— Здравствуйте, Евгений Владимирович, — доброжелательно говорю я.

— Здравствуй, Александра, — отвечает Крутов. Он всегда называет меня Александрой, и эта его особенность в сочетании с разницей в возрасте делает его похожим на какого-нибудь учителя географии или доброго дядюшку, отчитывающего непослушную племянницу.

Но Гоша знает меня как облупленную, и скрыть неприятный осадок от разговора с Орловым за показным позитивом не получается.

— Что случилось? Наорал? — спрашивает Гоша, заранее подготовившись выслушать душещипательную историю о сером волке, чуть было не съевшем Красную шапочку. Гоша — хороший парень и профессионал своего дела, но ужаснейший болтун, а потому я стараюсь отвечать как можно сдержаннее, не давая ему повода для сплетен.

— Да лучше б наорал! — увы, скрыть досаду не получается. — Ты же знаешь, как он умеет, — я воздеваю руки к потолку и закатываю глаза, — пришпилить! Вот привязался с этим отчетом!

Я понимаю, что в данный момент похожа на обиженную школьницу, но скрыть эмоции не получается, и Гоша сочувственно кладет руку мне на плечо:

— Не расстраивайся, Шурочка! Побузит и перестанет. Наверно, опять министерство на мозги капает.

Крутов наблюдает за нами с полуулыбкой и приговаривает: \"Эх, детишки!\", что окончательно подтверждает мое представление о нем, как о добром дядюшке. Но он неожиданно становится серьезным и произносит странную фразу, которую у нас с Гошей не получается сразу понять:

— Поверьте, сейчас его лучше не трогать.

Мы с Гошей непонимающе переглядываемся и вопросительно смотрим на Крутова. Тут я вспоминаю, что слышала что-то о совместном боевом прошлом Крутова и Орлова, поэтому я осторожно спрашиваю:

— Это связано с прошлым?

Крутов кивает и говорит очень сухо и кратко, будто жалеет о своем решении посвятить нас в подробности биографии шефа:

— Все очень просто. Грозный, весна девяносто пятого. Небольшая группа бойцов, совсем зеленые срочники. И два молодых лейтенанта, только-только из училища. Первомай, мать его, день весны и труда. Вернулись только семь из тридцати. Одного лейтенанта посекло осколками, он потом почти полгода провалялся в госпитале, а другой еще долго не мог оправиться от пережитого. От него невеста ушла, и он с тех пор так и не женился.

Крутов говорит отрывисто, смотря куда-то вдаль, но все же замечает, как нервно сглатывает Гоша, и добавляет уже чуть позитивнее себе под нос:

— Видимо, так и помрет холостяком. Не погулять мне на его свадьбе.

После этих слов Крутов будто вспоминает, зачем пришел. Он берет со стола черную кожаную папку и стремительно, широкими шагами выходит в коридор, явно направляясь на доклад к шефу. А я, хоть и знаю Крутова несколько лет, в первый раз замечаю, что шея и левая щека у него покрыты тонкими белесыми шрамами. Гоша же переводит взгляд на календарь, где кто-то из сотрудников красным маркером жирно обвел грядущие майские праздники, на которые у него, видимо, имелись грандиозные планы.

В комнате все еще висит тишина, мы с Гошей обдумываем услышанное. Наконец, он первым нарушает молчание:

— Постой-ка... Но ведь первомай бывает каждый год!

— Поразительная логика, Георгий! — хмыкаю я в ответ.

Гоша же недовольно хмурится:

— Да нет, подожди... Если гложущие воспоминания о прошлом, — Гоша неисправим, даже тут у него не выходит воздержаться от поэтического пафоса, — не мешали ему работать почти двадцать лет, что такого произошло в этом году?

Я уже собираюсь возразить, но понимаю, что в рассуждениях Гоши есть рациональное зерно. Мысли о прошлом шефа не давали бы мне покоя, если бы не отчет, поэтому я, тяжело вздохнув, взмахиваю руками, сгоняя Гошу, все еще сидящего на краю стола:

— Кыш, настало время заняться литературным творчеством, а то его сиятельство опять сделает светлейший втык.

Гоша ухмыляется, по покорно спрыгивает со стола и удаляется по коридору.

Я сажусь за компьютер, открываю файл с отчетом, но настроиться на работу очень трудно — в голову лезут всякие мысли, никоим образом не связанные с работой.

Получается, он не был женат? Странно. Такой мужчина и не женат? Что? Какой \"такой\"? Сразу вспоминается противная попсовая песенка про мужчину, звучащая из каждого утюга. А ведь и правда, в нем что-то есть... Желто-карие, почти волчьи глаза, седина. В сорок три года. Интересно, это особенность организма или последствие, как у одного популярного литературного персонажа, нервного потрясения?

Когда я осознаю, чем моя голова занята в рабочее время, мне вдруг становится стыдно за свою сентиментальность. Даже на минуту представляется стоящий рядом Орлов, укоризненно качающий головой. \"Передовая женщина\", а все туда же. К счастью, подобная забавная картина помогает отвлечься от мысленного созерцания достоинств шефа как мужчина, и я возвращаюсь к работе.

Заканчиваю я к концу рабочего дня, когда многие сотрудники уже расходятся по домам. Победно поместив в папку последний, еще теплый после печати листок, я отправляюсь к шефу, злорадно усмехаясь: хотели, товарищ полковник, отчет? Получайте!

Увы, у меня не выходит восторжествовать — в кабинете Орлова не оказывается. Я аккуратно, чуть ли не по линейке, кладу папку ему на стол и уже собираюсь выходить, как мое внимание привлекает какой-то запах. Да, привычный аромат его одеколона. Приятный запах, очень приятный. Но что же еще? Похоже на алкоголь. Орлов употребляет на рабочем месте? Это уже вообще история из разряда фантастики. Скорее всего, налил сто грамм, чтобы умаслить какую-нибудь министерскую шишку.

Как бы то ни было, рабочий день уже подошел к концу, и я с чувством исполненного долго, подхватив сумку и легкую кожаную куртку, отправляюсь по давней традиции в небольшой бар недалеко от управления.

Нет, алкоголь я не люблю и вообще стараюсь употреблять как можно реже. Просто там делают потрясающий кофе.

Орлова ждет на его рабочем столе выполненный отчет, а меня — прекрасный кофе по-венски. Похоже, жизнь налаживается.