Безумие на двоих (гет)

Я жду,

Я жду всего...

M. Farmer, “J’attends”

Утром я проснулась очень рано. Я чувствовала необычный прилив сил. Это все весна — больше света, больше серотонина, больше тяги к жизни. Стандартные ритуалы вроде мытья головы, душа, завтрака, прогулки до стоянки и получасового путешествия по шоссе до онкодиспансера не нагоняли на меня привычную тоску.

Я приехала за час до начала пары и, оставшись в машине, слушала очередной урок французского. Ставшие мне близкими голоса Кати, Миши, Ильи и их профессора Натали сегодня разбирали возвратные глаголы.

— Вы же помните, что важно не перепутать глаголы se reposer и reposer. Первый означает «отдыхать», а второй…

— «Покоиться!»

— Так же как se coucher это…

— «Ложиться»!

— …А просто coucher*..?

— Мы знаем!

Сегодняшний урок был невероятно весел, я с сожалением выключила его, когда на часах было 9:05.

* * *

Мы вновь поднялись по душной лестнице на пятый этаж и стали ждать Бернау возле актового зала. Мне было немного страшно — похоже, я провалила тест, который нужно было написать дома. Как обычно, я не стала брать готовые ответы, а решила его сама, в итоге получилось совсем плохо. Это происходило так поздно, что сил переписывать уже не было. Сейчас я пыталась выяснить, знает ли кто-нибудь, с каких значений начинается тройка.

— Думаю, с семидесяти, как и везде, — пожала плечами Ирина.

— Тогда я не написала. Проклятье.

На миг я представила, как Бернау выгоняет меня с пары. Это маловероятно, заключила я. Да и расстроюсь ли я, если это случится? Скорее, это наоборот откроет во мне азарт. Меня огорчит лишь впустую потраченный сегодня бензин.

Он вошел в этот гигантский коридор минут через десять стремительными шагами.

— Какой он худой… — зачем-то прошептала я рядом стоявшей Ирине.

Проходя мимо, Бернау окинул своим холодным взглядом группу, ответил на приветствие, открыл актовый зал и мы вошли. Снова я почувствовала мерзкий запах пыли. Все здесь как-то угнетало — пол и ряды мягких кресел были синими, стены выкрашены все той же бледно-зеленой краской, спереди, на возвышении, стоял массивный черный стол, перед ним, внизу, негатоскоп и белый экран.

Бернау уселся за маленький столик перед нами.

— Вершков, вы можете идти. Вы не написали тест.

Повисло молчание.

— Я не знал, что надо было его писать, — попытался оправдаться Семен.

— Меня не волнует это. Вы сами должны были позаботься о себе, спросить задание, и не надо никого винить, что вам не передали. Напишете реферат по сегодняшней теме, и мы побеседуем в другой раз. А сейчас идите, на завтра тему спросите у товарищей.

— Хорошо, — вздохнул Семен и пошел.

Странно, подумала я. Наш психопат Сема даже не разозлился, как следует — не послышались шепотом произнесенные ругательства, не хлопнула дверь. То ли у него сегодня хорошее настроение, то ли он понял, что с Бернау лучше не иметь проблем.

Меня приятно удивила приверженность Бернау собственным правилам. Люблю порядок во всем. Я поняла, что улыбаюсь, только когда наши глаза встретились. Я тут же натянула маску равнодушия и уставилась в пол.

* * *

Занятие началось с анекдота, главным героем которого стал наш тридцатилетний пришелец из Узбекистана Шавкат, который ничего не понимает не только в медицине, но и в русском языке. Бернау спросил его о частоте рака молочной железы в популяции. Шавкат уставился в свой ноутбук, с которым он неразлучен — есть такие люди, которые не способы просто сидеть, им надо непременно во что-то пялиться, тыкаться, и так далее… Судя по всему, в ноутбуке не нашлось ответа. Шавкат стал оглядываться на рядом сидящих ребят, толкать локтем своего брата по крови, азербайджанца Шамиля. В конце концов кто-то прошептал ему «тридцать».

— Тридцать.

— Тридцать случаев на сколько женщин?

— ..На… на 100…

Раздался дружный смех.

— То есть, если бы здесь было десять девушек, три из них заболели бы раком молочной железы?

— ..Нет… много…

— Я тоже так думаю. У кого другие мысли?

Ответила Яна.

Потом мы стали разбирать этиологию. Бернау спросил Ирину.

— Ну, — она всегда начинает с «ну». — Прежде всего, развитию рака молочной железы способствует гиперэстрогения.

— Хорошо, что такое гиперэстрогения?

— Повышенное содержание эстрогенов, — уверенно ответила Ирина.

— На самом деле нет такого понятия «гиперэстрогения». И наверное, окончание «–эния» вводит вас в заблуждение… Как это правильно называется?

— Гиперэстрогенизм, — вступила я в их диалог, когда Ирина замешкалась.

Он кивнул мне.

— Ирина, что такое гиперэстрогенизм?

— ..Я не смогу ответить.

— Тогда на завтра делаете доклад на тему «Иммуногистохимия и FISH, флюоресцентная гибридизация in situ», и объясните всем, что такое гиперэстрогенизм… Может кто-то сейчас знает, почему я спрашиваю об этом?

— Да.

Я просто не имела права не знать, потому что моя будущая работа связана с этим. Да и вообще, вчера он рассказывал об этом в своей лекции для врачей. Наверное, он просто проверяет, слушал ли его хоть кто-то из нас.

— С помощью иммуногистохимии мы можем посмотреть, какие антигены есть на поверхности клеток рака молочной железы у пациентки. Среди этих антигенов могут быть и рецепторы к эстрогенам. Здесь дело не в количестве эстрогенов в крови, а в количестве рецепторов. Короче говоря, гиперэстрогенизм — это состояние повышенной чувствительности к гормонам.

— Все верно. Ирина, ваш доклад не отменяется, я хочу, чтобы все поняли суть методик.

Ирина кивнула.

Я старалась унять свою тахикардию. С разочарованием я поняла: не обошлось без зазнайства с моей стороны. Мне почему-то страшно не хотелось выглядеть в его глазах отличницей…

* * *

В середине занятия в актовый зал зашел седой профессор. Все повернули головы.

— Вы можете пойти вниз, я освободил свой кабинет.

— Да, мы сейчас закончим и спустимся, — ответил Бернау.

Профессор ушел.

Закончив говорить об этиологии рака груди, мы по команде Бернау встали и направились к выходу. Он тоже встал, ожидая, когда мы все пройдем. Я посмотрела на него. В животе вскрылась очередная порция микросфер с адреналином (у меня их огромный запас, я вообще нервная), когда наши глаза встретились. Мы смотрели друг на друга целых три моих неторопливых шага. Он — с каким-то гордым равнодушием, я — … Хм, а почему я вообще смотрю на него? В задумчивости я отвела взгляд и попыталась разобраться.

Я влюбилась? Не может быть. Мне никогда не нравились худые, и уж тем более невысокие мужчины. А еще эта его бородка… Зачем он ее носит? Чтобы не казаться слишком молодым? Ну да, ведь когда на твоем лице совсем нет морщин, ты не выглядишь солидно. Множество мужчин носят бороду, но именно его выглядит наиболее чужеродно для меня. Что-то с ней не так…

Конечно, мне нравится его взгляд. Я уже успела нафантазировать, что он проникает сквозь оболочку из плоти и позволяет своему обладателю видеть больше, чем другие. Читать если не мысли, то хотя бы эмоции. Другие взгляды лишь скользят по тебе, оценивая цвет и форму — им нужно это для ориентировки.

Еще мне нравится его холодность. Он не смеется совсем. Даже над своими шутками. Даже над ответами наших «лучших умов». Все, что он позволяет себе — это секундная улыбка, после чего его лицо вновь приобретает привычное выражение. Он ни с кем не переглядывается в такие моменты — ему не нужна никакая поддержка в наших глазах. У него есть, чему поучиться.

Но это все не то. Смотреть на кого-то в момент, когда я просто прохожу мимо, лишь потому, что он мне нравится… Разве это что-то объясняет? И тут меня осенило — я же просто снова начинаю сходить с ума! Это Шизоглаз заставил меня бросить взгляд на Бернау. Ему нужны доказательства из объективного мира о том, что Бернау интересуется мной. Но с чего он взял, что Бернау мной интересуется? Проклятье! Я совсем забыла про вчерашний разговор в ординаторской. Зато мой друг не дремлет — вон что он успел провернуть за эти сутки…

«Эй, где ты там?» — с раздражением воззвала я к своему Шизофреническому Оку.

«Здесь, как ни странно».

«Я тебе не верю, приятель».

«Хм. Это почему же?» — нагло вопрошал Шизоглаз. Я так и вижу, как он в моем же обличии стоит рядом со мной, скептически скрестив руки. — \"Мы ведь только что проверяли\".

«Во-первых, не мы, а ты. Во-вторых, это ничего не доказывает. В-третьих, что, по-твоему, его заинтересовало во мне? В-четвертых, с чего ты взял, что мне вообще это надо? В-пятых…»

«Эй, не заводись! Все очень просто: на самом деле человек не стал бы бросать роковых взглядов, если бы не пытался передать тебе сигнал о том, что он хочет тебя…»

«Что?! Заткнись!»

«..Это раз. И проверить, хочешь ли его ты — это два».

«Заткнись. Я тебе не верю».

«Бес-по-лез-но», — Шизогаз ухмыльнулся и скрылся.

Сомнения, однако, не покинули меня. Мне стало жутко от мысли, что, возможно, я только что галлюцинировала. Но можно ли галлюцинировать о том, что кто-то на тебя смотрит, если на самом деле он на тебя не смотрит? Может ли галлюцинация настолько четко вписаться в реальный объект, да еще и закрыть собой настоящее выражение лица человека? Сомневаюсь… Тогда что это было? Ложное воспоминание? Не слишком ли быстро?.. Реальность? Но что, черт возьми, значит этот взгляд?..

* * *

Стало намного приятнее, когда из пыльного и темного актового зала мы переместились в освещенный солнцем уютный кабинет профессора. Меня не покидало сегодня ощущение выходного дня. Вроде бы в онкодиспансере было так же людно, как и в другие дни, но там, где мы занимались, не было суеты.

Я села в большое кожаное кресло рядом с преподавательским столом вовсе не из-за того, что беседа с Шизоглазом как-то повлияла на меня. Сидеть в кресле всегда удобнее, чем на жестком стуле. Да и люблю я сидеть рядом с преподавателем — это помогает лучше сосредоточиться. А в случае, если занятие бесполезно, это лучший способ не заснуть. Бояться мне нечего — даже если я не выучила чего-то, то, что я сяду вдалеке, не поможет мне — я до ненормальности честная, и никогда не списываю/не читаю с учебника во время ответа. Если уж не знаю, что сказать — признаюсь, что не читала. Ох, сколько же у меня проблем было с этим…

Бернау пришел спустя пятнадцать минут, и мы продолжили веселье. Мы разбирали алгоритм диагностики карциномы молочной железы на примере вымышленной больной, обратившейся в ЦРБ. Теперь улыбка почти не сходила с моего лица — наши глупые ответы и его комментарии невероятно поднимали настроение. На стульях вдоль стены, где располагалось мое кресло, сидели девочки, у противоположной стены — мальчики. После нескольких неудачных попыток добиться ответа от последних Бернау сказал им:

— Теперь я понял, по какому принципу вы так расселись. На вашей половине никто ничего не читал… Что ж, после долгих мытарств наша пациентка решила обратиться к нормальным врачам, — он повернулся в нашу сторону. — Вы у нас будете онкодиспансером. Итак, Яна, что будем делать дальше? У пациентки узел 1 см.

* * *

Его вопросы ко мне были слишком сложными. Когда я говорила «Я не знаю», он просто медленно кивал головой и спрашивал других. (Правда, обычно это заканчивалось тем, что приходилось рассказывать самому.) Его спокойный кивок в ответ на отказ отвечать казался настолько же непривычным в сравнении с реакцией на подобное других преподавателей, насколько он был естественным в рамках складывающегося в моей голове образа Бернау.

Несколько раз в такие моменты мы сцеплялись взглядами, и я смотрела на него, тихо и глубоко вдыхая, словно события можно, как аромат, лучше осознать и запомнить таким образом. Я чувствовала, что воспоминания о сегодняшнем дне будут нужны мне. И его лицо — смуглое, чуть блестящее, с каким-то мальчишеским выражением в пасмурных глазах (очевидно, это заменяло его улыбку) — его лицо, я знала, мне тоже придется еще не раз представить.

Занятие закончилось.

— На завтра читаете рак пищевода и желудка. У кого есть вопросы по больным, останьтесь.

У меня вопросов не было. Я вообще старалась не думать о своей пациентке. Поэтому я встала и направилась к выходу.

Его спокойное «Марина», послышавшееся сзади, остановило и развернуло меня.

Вообще… меня сложно удивить. С моей скоростью мыслей в определенных ситуациях я успеваю продумать бесконечное множество вариантов развития событий. Все показалось мне поразительно логичным — словно так и должно было случиться. Я ждала этого. Тем более ждала потому, что мне нужен был ответ на вопрос «Что это было? Там, в зале...»

..Бернау стоял, легко опершись ладонями о край профессорского стола, и смотрел на меня.

— Подойдите, пожалуйста, — легкое движение головой вниз указало мне, остановившейся в смятении от невероятного совпадения ожиданий и реальности, направление движения.

Я подошла.

— Вы осмотрели своего больного?

— Да.

— Тогда завтра нужно будет прийти без опоздания к актовому залу, оставить кому-то из коллег свои вещи. Мы пойдем в поликлинику, посидите на приеме.

«Посидите на приеме»?! Он что, будет проверять мои навыки обследования пациентов? Мне стало настолько жутко от одной мысли, что придется общаться с онкобольными — я почувствовала, как на моем лице отражается ужас.

— Что-то мне уже страшно, — пошутила я и улыбнулась. Он тоже улыбнулся, даже немного смущенно. Его улыбка снова заставила лопнуть пузырьки с адреналином в моем животе.

— Ничего страшного. Мы просто посмотрим пациентов.

— Хорошо.

* * *

«Я же говорил».

«То есть ты считаешь, что поход в поликлинику к пациентам — это проявление личной заинтересованности?»

«Не притворяйся, что ты ничего не понимаешь. Ты только вспомни эту его взволнованную позу, когда ты обернулась. С чего это он вдруг соскочил с места? И еще — он ведь тебя окликнул в момент, когда ты уже готова была уйти. Он до последнего не решался».

«Что за бред? Хотя я понимаю, бред — это все, чем ты можешь оперировать, ведь ты всего лишь нерациональная частица меня. Мне даже лень оправдываться перед тобой, потому что для меня настолько очевидно, что ты заблуждаешься… Но так уж и быть: он окликнул меня в последний момент потому, что думал, что я останусь задать вопрос о пациенте. Ну, или просто потому, что решил сводить меня в поликлинику только когда увидел мой затылок. Да кучу объяснений можно найти!»

«А если связать это с роковым взглядом час ранее?»

«А если подумать, что человек вообще существо спонтанное, и его действия понятны только ему, и не всегда между ними есть связь?»

«О, похоже, ты уже не так уверена в себе, раз переходишь к философии».

«Заткнись, а».

* * *

Мы ехали на следующую пару с Яной. Она рассказывала мне историю своей ссоры с парнем и просила выразить свое мнение по поводу того, стоит ли ей мириться с ним.

— Когда мы только познакомились, он вел достаточно разгульную жизнь — ну, сама понимаешь, музыкант — тусовки, алкоголь, все такое. Но вдруг решил с этим завязать, и мы условились, что будем «воздерживаться» вместе. Я сразу сказала, что не хочу бросать тусовки — я люблю танцевать, люблю музыку. Неделю назад мы пошли на вечеринку вместе, но договорились, что пить не будем. Но мне было как-то скучно, я спросила: «Можно я возьму себе коктейль?». Он: «Мы же договаривались». Я сказала, что мне скучно, а вечеринка еще только началась, ну, и взяла коктейль. Он со мной не разговаривал весь вечер. И потом у нас произошла ссора, много всего я ему наговорила, а теперь жалею. Но в тоже время я, правда, не хочу, чтобы моя молодость заканчивалась. Я хочу веселиться. Как думаешь, что мне делать?

Мне было трудно выбраться из спора с Шизоглазом и наплыва воспоминаний. События сегодняшнего утра крутились в моей голове с немыслимой скоростью. Кроме того, сейчас я вела машину и должна была следить за ситуацией на дороге. Я попыталась представить себя на месте Яны и заставить себя думать.

Но это было нелегко. У меня нет опыта отношений, да и молодые люди меня никогда не привлекали (все мои влюбленности относились к людям, которые старше меня минимум на 18 лет), так что в их психологии я совершенно не разбираюсь.

— Я думаю, надо помириться. Смотри, на что он ради тебя идет. Даже с родителями познакомил, да?

— Да… он сказал, что еще ни одну свою девушку не знакомил с ними… Еще мы живем с ним на съемной квартире, с его другом, но к другу порой приходит девушка. Они, конечно, стараются быть незаметными, но меня это напрягает. Неделю назад он сказал, что ищет для нас новую квартиру… Я дура, да?

— Да нет. Просто я бы смотрела в будущее на твоем месте.

Наконец мы доехали, и этот разговор закончился. Я ждала лекции в тишине своей машины. Правда, это совсем не помогало мне сосредоточиться и прийти к какому-то однозначному мнению по поводу действий Бернау…

* * *

На следующее утро я чувствовала себя отвратительно. Меня тошнило, ладони были холодными, в груди какая-то клокочущая невесомость. Все, кто видел мою косметичку, смеялись над обилием в ней различных таблеток. На этот раз нужной таблетки не было. У меня не было ничего, что бы враз успокоило. Я, как обычно, приехала к 8:00. Пыталась слушать уроки французского, но после десяти минут поняла, что не воспринимаю ничего.

«Да это все глупости, мы просто сходим к пациентам».

«Ты все-таки подумай, мог ли человек просто так на тебя смотреть три секунды?»

«Ну, а почему нет? Просто увидел во мне онколога и хочет теперь показать мне свою работу».

Шизоглаз лишь рассмеялся.

Я решила провести оставшееся время в месте будущей «казни». С трудом координируя свою походку (непросто в таком состоянии ходить на каблуках), я поднялась на пятый этаж поликлиники. По пути я встретила Никиту, который на несколько минут отвлек меня от моих навязчивых представлений.

В коридоре перед актовым залом было ужасно душно. Линейка уже началась. Поначалу я ходила от одной стены к другой в попытках открыть захлопывающиеся от сквозняка окна, чтобы хоть чуть-чуть проветрить здесь. Потом я просто села и уставилась в пол. Никто и не подумал бы, что я не нахожу себе места…

Когда линейка закончилась, Бернау вышел один из последних. Он остановился передо мной и пару секунд мы смотрели друг на друга. Я даже подумала, что он забыл обо всем.

— Вы готовы? — даже не поздоровавшись, спросил он.

— Да, — кивнула я и встала. — Никита, возьмешь мои вещи?

— Э-э… Что?

Бернау ответил за меня:

— Пока читайте свои доклады, я приду и мы начнем занятие. Идемте, Марина.

Мы пошли. Он — впереди, с одним из коллег. Они говорили о чем-то и даже посмеивались, но я не вслушивалась. У меня подкашивались ноги, но я старалась не отставать. На втором этаже было консультативное отделение. Куча людей, ждавших своей очереди у кабинетов. Слишком мало кислорода. У меня кружилась голова от всех этих поворотов, которые мы проходили на невероятной скорости. Его коллега от нас отделился на одном из них. Мы остановились перед кабинетом с табличкой:

«Заведующий поликлиническим отделением

к.м.н, врач-онколог высшей категории».

* * *

* — употребляется в значении \"переспать\"