Нестойкий (гет)

Формулировка «сегодня вечером» была довольно расплывчата, и Борис уже пару часов места себе не находил, пытаясь определить, во сколько же следует прийти. Наконец он решил, что около семи — самое оптимальное время.

Без пяти семь он, чисто выбритый, в свежей рубашке, направился к выходу.

— Буся, ты куда? — спросила бабуля, выглянув из кухни.

— К новым жильцам, они меня пригласили.

— Ты вот так пойдёшь?

— Как «так»?

— С пустыми руками?

— Ба, это просто визит вежливости, не более.

— Ничего не хочу слушать. Подожди минуточку, — и скрылась в кухне. — Лучший подарок новосёлам всегда, конечно, был кот. Но в наше время отношение к таким вещам изменилось, поэтому… держи, — она принесла цветок в кашпо.

— Спасибо, ба, — Борис чмокнул её на прощание в худую морщинистую щёку и вышел.

Дверь семьдесят первой квартиры блестела чужеродным глянцем, Борис потоптался возле неё, кивнул мелко подрагивавшему в кашпо цветку, выдохнул и позвонил. Никто не спешил открывать, Борис позвонил опять и прислушался — по ту сторону было тихо. Может, Анна пошутила? Борис мысленно чертыхнулся, вспоминая, что целый день думал об этом приглашении, а на самом деле никто его не ждёт. Если это так, глупо торчать здесь, будто отвергнутый любовник.

Он повернулся, чтобы уйти, и тут дверь открылась.

— Борис, здравствуйте! — Анна улыбнулась ему как самому дорогому гостю. — Я вас давно жду.

— Это вам, — вручил он бабушкин подарок. — Бабуля передала.

— Боже, тёмная фиалка! Как называется?

— «Одинокое сердце».

— Неужели вы помните все эти наименования?

— Мне каждый день приходится иметь дело с двумя повёрнутыми на разведении фиалок старушками. Хотя иногда я сам придумываю названия, чтобы казаться компетентным.

Анна удивлённо приоткрыла рот, и Борис заметил, что её лицо не столь безупречно, как казалось утром: верхняя губа несколько выдвинута вперёд, из-за этого подбородок казался чуть скошенным.

— Дурацкая шутка, — пробормотал он.

— А мне понравилось. Проходите, сейчас будем ужинать. Вадик! У нас гость, —

позвала она.

Борис оказался в просторной гостиной. Потолок, мебель, портьеры, лепнина и фальш-камин были атласно-белыми с золотым тиснением, стены — небесно-голубыми. Не хватало только ангелов. Впрочем, когда появилась Анна с подносом в руках, картина стала целостной. Гармонию нарушил вошедший Вадим, который пожал Борису руку, прижимая к уху телефон и отчитывая кого-то на линии:

— Я тебе говорил, заказывай трансфер на завтра! Банк — это твой сектор! Не будет енотов к десяти, клиент уйдёт!

— Как вам гостиная? — спросила Анна, расставляя на столе белые с голубой каймой тарелки.

— Весьма… воздушно, — ответил Борис, не сводя с неё глаз.

— Это идея Вадима. Он считает, что такая атмосфера мне очень подходит.

— Действительно подходит.

— Почему?

— Бандерлогов напряги, пускай навяливают по-полной! — кричал Вадим в трубку.

— Вы такая… неземная.

— Неземная? — Анна удивлённо подняла брови.

— Контактёру скажи: скачуха до пяти косых — это предел!

— «Всему, что входит в круг его лучей, с твоим лицом он сходство придаёт», — проговорил Борис.

— Чьи это слова?

— Шекспира, сто четырнадцатый сонет.

— О чём он?

— Не факсом! На мыло пришлёшь!

— О лести.

— Вы мне льстите? Зачем?

— Чтобы понравиться, — Борис покосился на Вадима, занятого телефонным разговором.

— Вы всегда так откровенны?

— Айтишник нужен завтра! Иначе генс нам такое порево устроит!

— Нет, — пожал плечами Борис. — Только сегодня.

— Всё, давай! О’кей, давай! Ага, давай, давай. Ух! — Вадим наконец-то оторвался от телефона и с виноватым видом сказал жене: — Я извиняюсь. Анют, есть будем?

— Всё готово, Вадик, садись.

За ужином Вадим со вкусом рассказывал о том, что готовит «сделку века», много хохмил по поводу персонала своей фирмы. Анна не проронила ни слова, смотрела только на мужа тёплым спокойным взглядом, сдержанно улыбалась шуткам, словно слышала их много раз. Борис подумал, что так ведёт себя вышколенный официант. Вадим начал делиться планами на лето, но его прервал телефонный звонок.

Анна стала убирать со стола, изящно поводя руками, словно ткала невидимый узор. Борис завороженно наблюдал за плавными, ловкими движениями пальцев с бледно-розовым лаком на ногтях, а потом вызвался помочь. На кухне, выполненной в хайтековском стиле, Анна стала возиться с посудой, а Борис жадно ловил каждый её жест.

— Почему вы так смотрите на меня? — спросила она.

— Я… углублённо оцениваю ситуацию.

— И как успехи?

— Неважные.

— Почему?

— Мне не удаётся сосредоточиться: всё внимание упирается в один единственный загадочный объект.

— Что за объект?

— Вы.

— О! — Анна сделала вид, что поразилась его дерзости.

— Таможенную пошлятину оформим сразу по подписании контракта! — послышалось из гостиной.

Борис хмыкнул, Анна хихикнула в ответ, этот совместный смех сблизил их, будто заговорщиков.

— У вас всегда грустные глаза, даже когда улыбаетесь. Почему?

— В детстве я переболел крупом. С тех пор в моём облике есть что-то лошадиное.

Она поморщила носик.

— Что? Плохая шутка?

— Не очень.

— Понял. Буду серьёзен. Итак, раз уж меня позвали в качестве аналитика, то я позволю себе несколько вопросов.

— Валяйте!

Борис вдруг оробел. Он многое бы отдал, чтобы спросить именно то, что целый вечер не давало ему покоя, но неожиданно смутился под прямым взглядом этих больших, почти чёрных глаз.

— Ну, что же вы?

— Сейчас сформулирую… Как вы… Нет. Что вы… э-э...

— Вы пока формулируйте, а я десертом займусь.

Анна отвернулась, и он тихонько перевёл дыхание. Игры в откровенность хороши до поры до времени, но раз уж женщина настаивает…

— Вы любите мужа, Анна?

— Безусловно, — ответила она, не задумываясь.

— Почему у вас нет детей?

— По разным причинам, — она вдруг излишне резко закрыла дверцу шкафа.

Борис подумал, что затронул больную тему, и поспешил загладить инцидент нейтральным вопросом:

— Кто ваш любимый автор?

— Вас действительно именно это интересует? — она холодно взглянула на него.

— Вообще-то, меня интересует, смогу ли я увидеть вас снова, — прошептал он, загипнотизированный этими глазами.

— Конечно сможете, мы ведь живём на одной площадке.

— Я имел в виду…

— Анют! Где вы там? — Вадим бодро вошёл на кухню. — О, мои любимые! — умилился он над выложенными на блюде шоколадными кексами, и тут же переключился на гостя:

— Борис, Аня говорит, ты английский знаешь?

— Знаю.

— У нас переводчик скоро в отпуск уходит, может, поработаешь?

— С удовольствием, только после сессии.

— Ну всё, договорились, — он хлопнул Бориса по плечу.

Разговор во время десерта снова был посвящён бурной деятельности Вадима, Анна только однажды позволила себе бросить невыразительный взгляд на Бориса; тот, как прежде, любовался чёткой линией почти идеального профиля.

Лишь когда настала пора прощаться, произошло нечто примечательное: Вадима снова отвлёк телефон, и Анна спросила украдкой:

— Вы готовы поделиться своими наблюдениями?

— Мне нужно время, чтобы обдумать ситуацию.

— Тогда до завтра?

— Во сколько?

— Приходите днём.

— Приду.

Дома, как всегда по вечерам, было тихо: бабуля не любила телевизор, а верная подружка — Мария Прохоровна — ложилась спать рано.

— Буся, это ты?

— Я, ба, кто же ещё.

— Как дела?

— Нормально, — он вошёл в комнату.

— О, нет.

— Что? — удивился Борис.

— Я помню этот взгляд, — строго заметила бабуля. — Мария Прохоровна сказала, что утром ты слишком долго беседовал с хорошенькой соседкой, а теперь возвращаешься от них с таким лицом!

— С каким?

— Не прикидывайся. Мне хватило прошлого раза, Буся, когда ты целый месяц сох по этой, как её… а впрочем, неважно!

— Не напоминай, — отмахнулся Борис.

— Замужние женщины — как бомбы: вся начинка и поражающая сила становятся ощутимой только после детонации.

— Ой, ба, прекрати. Давай я тебе лучше почитаю.

— Хэмингуэя, пожалуйста, — заявила бабуля, царственно опускаясь в кресло-качалку. — «Недолгое счастье Френсиса Макомбера».

— И охота тебе этот бред на ночь слушать.

— Мне охота. И тебе будет полезно.