Четверть после полуночи (гет)

"... не получая их", — Мольер.

— Мне даже любопытно, чем тебя запугал Один, — слышу, еще даже не зайдя в темницу.

Бросаю на него недовольный взгляд, с неприятным беспокойством отмечаю, что сегодня он бледнее обычного, скрываю нас от всех остальных заключённых иллюзией и поворачиваюсь вновь к нему лицом.

— Это не приказ Одина.

— Чей же?

— Тора.

Если он и удивляется, то виду не подает. Фантом лишь едва заметно прищуривается и опирается о стену.

— И Всеотец одобрил?

— Он не запрещал, — безропотно отвечаю я, оправдывая себя тем, что я лишь удовлетворяю его любопытство.

— А если б запретил? — теперь зелёные глаза загораются хитрым огоньком, и я невольно дергаю уголком губ в намёке на улыбку.

— Пришлось бы нарушить его приказ под ответственность твоего брата, — пожимаю я плечами.

— Изворотливая дрянь, — довольно отзывается он.

— Не могла же я лишить себя удовольствия наблюдать за тем, как твоя гордость тебя убьёт.

— И это, разумеется, не попытка вынудить меня пустить тебя в камеру, — спокойно соглашается тот, и я едва удерживаю себя от внезапно острого желания всё же посмотреть туда, где сидит настоящий Локи.

И не то чтобы мне не пришлось упереться взглядом в узкую кровать, дабы понять, что он именно сидит. Склонив голову к левому плечу, чуть улыбаясь и устало скруглив спину.

— Я слышал, ты обручена, — не дождавшись моей ответной реплики и, видно, записав победу на свой счёт, продолжает фантом.

— Слухи преувеличены.

— И как же пылкий юноша пережил твой решительный отказ? — фантом улыбается, и я тешу себя скромной догадкой, что за вопросом скрывается не только желание позлить.

— Я бы не сказала, что он рассчитывал на согласие. Кости срастутся, Локи, но ни одна ссадина не затянется и не перестанет кровоточить до тех пор, пока не я не удалю яд Тессеракта.

Всякий намёк на язвительность с бледного лица напротив как водой смывает, фантом дрожит, едва не исчезая совсем, но опальный принц быстро берёт себя в руки. Яростно сжимает кулаки и вместе со своей иллюзией смотрит на меня.

— И откуда же ты узнала?

— Тор не может похвастаться твоим умом, но он далеко не дурак. Не так уж трудно было увидеть, какого цвета были твои глаза в Мидгарде, — просто пожимаю я плечами.

Тот факт, что и сам йотун был отравлен магией собственной секиры, не заметить было трудно, и то, что Тор обратил внимание лишь на голубую радужку, было ему не в плюс: будь Бог хоть асом, хоть йотуном, так долго раны заживать не могли, а Локи, по словам Бога Грома, на Земле едва ноги переставлял.

— О, и, должно быть, братец решил, что я всего лишь выполнял приказ? — шипит Локи.

— Не переживай, ты постарался на славу: подобного он и не предполагал, — улыбаюсь я, предвкушая скорую месть. — В твоём желание стереть с Иггдрасиля род людской он не сомневается, а вот в том, что ты способен противостоять чужой воле – очень даже.

Это было ложью, и когда Локи, болезненно дёрнувшись, поднимается с кровати и отходит в дальний угол, собственное желание отомстить кажется мне глупым. Йотун едва заметно горбится, руки гневно сжимаются в кулаки, и я отворачиваюсь, давая ему время восстановить контроль.

Проходит лишь минуты две, но для него это вечность, и мне не нравится, что я это знаю. Украдкой смотрю на него, убеждаюсь, что ураган если и не успокоился, но разразится не сейчас и, шумно вдохнув, выдаю последний аргумент:

— Позволишь себя осмотреть, я помогу встретиться с Фриггой.

Не знаю, что такого было в моём предложении, но он вдруг будто бы теряется. Неловко поворачивается ко мне, фантом бледнеет и, наконец, исчезает совсем. Высокий, худой, почти хрупкий. Был бы таким, не знай я, какая сила таится за внешне тонкой фигурой.

Когда он подходит к разделяющему нас стеклу, я почти верю в победу.

Но Локи кладёт ладонь на сверкающую клетку, склоняет голову к плечу и без тени улыбки шипит:

— Ты сюда не войдёшь.

Его многие боялись. Не без причин. Почему, я поняла лишь тогда.

На дне виридиановых серых глаз плескалось безумие. Не изумруд и не бирюза. Море после шторма.