Линия жизни (гет)

When it all falls down

And you know

There's no way that you can get out

(с) Adelitas Way – All Falls Down

* * *

1961г.

Ярость красной пеленой застилала ей глаза. Вальбурга влетела в кабинет Ориона Блэка, не потрудившись даже захлопнуть дверь, что всегда проделывала, если затевался семейный скандал. Она происходила из благородного рода, где не принято выносить сор из избы. Тем более недопустимо было бы позволить услышать крики и ругань между супругами домовой челяди и племянницам, которые сейчас, Вальбурга это точно знала, развлекали внизу ее годовалого сына. Ее сына, которому, по их с Орионом устному сговору, надлежало быть единственным.

Женщина остановилась напротив стола, за которым сидел ее муж, невозмутимо просматривая деловые бумаги. Вальбурга тяжело дышала, но куда больше ее стремительного подъема сюда виновато в этом было глубокое возмущение, целиком владевшее ей в эту минуту. На Ориона она смотрела с не скрываемой ненавистью.

— А ты, оказывается, подлый вор, Орион Блэк! – Бросила Вальбурга в лицо мужу. – Где оно? И как ты его добыл? Ужели пал так низко, что сделал это сам?

Орион медленно поднял взгляд на побагровевшую от злости жену, с прежней невозмутимостью отодвинул бумаги и сложил руки в замок перед собой. Его взгляд переместился с жены на небольшой зеленый флакон на столе, по левую руку от мужчины.

— Вопрос не в том, как, или кто, Вальбурга. – Произнес Орион. – А в том, для чего это зелье предназначалось. Ты беременна.

Это не был вопрос или уточнение. Мистер Блэк утверждал. Он, не моргая, смотрел на жену, будто пытаясь прожечь в ней дыру взглядом. Первые месяцы после рождения Сириуса были тяжелыми. Он и не представлял, насколько хрупка жизнь младенца. Его нужно было защищать буквально от всего: недобросовестный уход, болезни, общение, прости Мерлин, с родной матерью, которая до сих пор не проявляла к наследнику большой нежности и любви. Именно тогда впервые Орион задумался о втором ребенке. Если выживание их рода зависело теперь от Сириуса и его одного, потому что других сыновей ни у кого из Блэков так и не появилось, шансы надлежало удвоить. Только глупец стал бы хранить все яйца в одной корзине.

Третий месяц был периодом затишья. Он никогда не видел Вальбургу настолько спокойной и уравновешенной. В этот месяц они впервые смогли оставить дом и выйти в свет. Она хвалилась Сириусом так, как будто, в самом деле, была лучшей из живущих на свете матерей. И с Орионом отношения их наполнила какая-то чуждая прежде теплота. Они даже снова спали в одной постели. Именно тогда он поделился с женой мыслями о необходимости упрочнить их положение и завести второго ребенка. Эффект был как от стихийного бедствия.

Затем он заметил нездоровую бледность ее лица. Вальбурга снова похудела, стала раздражительнее, чем обычно и все как-то недобро смотрела на него, когда традиции предписывали ей появляться в его обществе. Для подстраховки Орион приставил к жене Кричера, их молодого домового эльфа, и наказал ему не спускать с нее глаз. Кричер его не подвел. Именно он принес Ориону известие о второй беременности Вальбурги. И ее горячем желании от этой беременности избавиться. Зелье уже было куплено, она хранила его в своем тайнике, уверенная, что никто об этом тайнике не знает. Кричер знал, а через него узнал и Орион, немедленно приказав доставить флакон с зельем к нему на стол. Домовик все исполнил, как было наказано. Орион предполагал, что пару часов спустя в комнату ворвется взбешенная жена, но в реальности на обнаружение пропажи у нее ушло несколько дней. Приличный срок для женщины, которая беременна нежеланным ребенком, как было на его вкус. Он начал уже подумывать о том, чтобы вылить зелье, когда она все-таки пришла. Стояла перед ним, словно громом пораженная, стиснув зубы и, кажется, совершенно забыв о цели своего визита.

— Как ты узнал? – Выдавила женщина.

— Я хозяин этого дома, Вальбурга. Я знаю обо всем, что здесь происходит. – Надменно ответил ей муж.

Никогда еще в своей жизни Вальбурга не была так близка к тому, чтобы лишить кого-то жизни. Но флакон с зельем все еще был у него на столе, а это открывало перед ней возможности, отличные от той, что так живо встала перед глазами, когда она только обнаружила пропажу. Салазар, нужно было сразу принять проклятое зелье! Сейчас паразит в ее утробе был бы уже мертв, а этого разговора и вовсе не было бы.

— Я не хочу больше иметь детей. – Произнесла Вальбурга. – Мы заключили сделку, Орион. Я выполнила свою сторону договора, у тебя есть сын. Одного более чем достаточно.

Ни один мускул не дрогнул у него на лице. Это почему-то испугало ее. Когда Орион выглядел вот так, совершенно бесстрастно, это могло означать только одно – он уже далеко за пределами обычной человеческой ярости. Таким она редко его видела. И только таким боялась его.

— Я не согласен. Но и смысла спорить с тобой не вижу.

Изящным движением Орион подтолкнул флакон с зельем по гладкой поверхности стола в сторону Вальбурги, возвращая отнятое и продолжая немигающим взглядом следить за ней. Женщина мешкала. С Орионом всегда был подвох, ничто никогда не оказывалось тем, чем казалось на первый взгляд. Она прищурилась и не сдвинулась с места.

— В чем смысл этой комедии?

— Ты – одна из рода Блэк, Вальбурга. Ты имеешь право выбирать свою судьбу. Здесь. Сейчас. Ты можешь забрать этот флакон, мой сын никогда не родится и твое желание исполнится. Это будет твой выбор. Затем я сделаю свой. У Сириуса будет брат, это решенный вопрос. Кто будет его матерью – вопрос второстепенный.

Она остолбенела, а он все также неотрывно смотрел на нее взглядом, который сделал бы честь любой крупной змее на охоте. Следующей реакцией был надтреснутый, истеричный смех.

— Ты мне угрожаешь? Мне? Кем ты себя возомнил, Орион Блэк? Ни один отец приличного семейства не отдаст свою дочь за человека, запятнавшего свое имя разводом. Прими это. Мы приговорены к обществу друг друга до самой смерти, ты ничего не можешь с этим сделать.

Улыбка, которой он ответил ей, заставила сердце Вальбурги похолодеть, а во взгляде мужа появился хорошо различимый скепсис.

— Но они не будут так категоричны, если речь пойдет о вдовце, не так ли?

Это был удар ниже пояса. За их долгую совместную жизнь ее не раз посещали подобные мысли в его адрес, но ни разу она не озвучила их. Это было табу, потому что, каким бы невыносимым не был порой Орион, он был Блэком. Они были одной крови, и не существовало в мире греха страшнее, чем эту кровь пролить.

— Ты не посмеешь… — Зло прошептала Вальбурга, делая шаг вперед.

— Увидим. – Он даже не шелохнулся.

Борьба взглядов продолжалась больше минуты, в комнате повисла звенящая тишина. Вальбурга проиграла эту схватку. Она оказалась не готова, а муж ее был, как теперь она понимала, куда более страшным человеком, чем ей казалось. За эту минуту, что она вглядывалась в его пустые серые глаза, женщина явно осознала: он исполнит свою угрозу. Она могла, конечно, вооруженная этим знанием постараться опередить его, но что станет с ней, если рука ее дрогнет? Страх снова пережить все ужасы родовой горячки и страх перед мужем боролись в ней, казалось, целую вечность. Победил страх перед Орионом. Она отступила, призывая на голову мужа все существующие проклятья, и вылетела из кабинета так же стремительно, как появилась в нем. Флакон с зельем для вытравливания плода остался стоять на столе мужчины. Он задумчиво взял его, подошел к камину, где в любую погоду и в любой сезон горел огонь, поддерживая связь Ориона с внешним миром, а затем небрежным движением отправил склянку прямиком в пламя. Это оказалось даже слишком легко…

* * *

Сириус начал хныкать, стоило тете Вальбурге выйти из комнаты. Беллатрикс, расположившаяся с книгой в кресле у камина, шикнула на него, из-за чего хныканье превратилось в вой, а в старшую кузину едва не полетела деревянная лошадка, с которой мальчик и Нарцисса увлеченно играли до того момента, когда Сириус потерял мать из виду.

— Если он сейчас же не заткнется, я сверну ему шею. – Прошипела Беллатрикс.

И весь ее вид красноречиво говорил, что именно так она и поступит. Белле было десять, она была самой старшей и самой умной среди них, слово ее было законом. Нарцисса, безрезультатно пытавшаяся унять плачущего ребенка, беспомощно посмотрела на Андромеду, как она всегда делала, когда ей нужна была поддержка сестры. Как-то так сложилось, что мостом между нежной и неконфликтной младшей сестрой и авторитарной и вспыльчивой старшей всегда приходилось выступать именно ей, Андромеде. А ей, на минуточку, было всего семь. Совсем не тот возраст, когда нужно оттачивать навыки дипломатии.

— Сириус, милый, ты хочешь пойти и поискать маму? – Ласково обратилась девочка к малышу, слезы которого тут же высохли.

Он насупился и кивнул, как истинный маленький мужчина, не желая показывать окружающим его женщинам, что из-за плача голос его прерывается и дрожит. Андромеда взяла его за руку, и они отправились на поиски. Эти-то поиски и привели их к открытой двери кабинета Ориона Блэка. Андромеда вовсе не хотела подслушивать, но дверь была открыта, а голоса родственников дышали такой ненавистью, что прервать их девочка не решилась. По-видимому, на Сириуса они произвели сходное впечатление. Он был тише воды, ниже травы и жался к Андромеде, как будто она могла защитить его от сочащейся из комнаты злобы его родителей друг на друга. Андромеда слышала не весь разговор, но услышанного хватило, чтобы понять, в чем была суть спора. Суть эта казалась ей просто чудовищной. Как, скажите на милость, могли два человека, связанных священными узами брака, так друг друга ненавидеть? Как могли вот так обсуждать будущее рождение еще одного ребенка? Родители Андромеды любили друг друга, она и в мыслях не допускала, что браки между Чистокровными волшебниками могут выглядеть совсем иначе. И мать всегда говорила ей, что даже если сначала муж не вызывает теплых чувств, это придет, со временем. Так как же? Как могли в этом мире существовать Вальбурга и Орион Блэк?

Она стояла, целиком погрузившись в свои переживания, не замечая ничего вокруг. В себя Андромеду привел Сириус, все еще державший ее за руку. Он тянул ее прочь от кабинета отца, уже не стремясь найти мать. Андромеда пошла за ним, как во сне. У самой лестницы малыш остановился, задрал голову и очень серьезно посмотрел на кузину.

— Меда, мама больше не любит папу?

Что могла она ему ответить? Мерлин, для чего вообще ушли они из теплой гостиной. Уж лучше терпеть раздражение Беллы, чем так… Но мальчик смотрел на нее и ждал ответа. Андромеда выдавила из себя улыбку и погладила кузена по голове.

— Любит. Конечно, любит.

— Значит, она не любит меня? Папа сказал, она не хочет братика из-за меня…

Андромеда ошарашенно уставилась на ребенка. Всего год от роду! Что мог он понять из разговора двух взрослых людей, да еще на повышенных тонах? Как это вообще было возможно? Девочка порывисто опустилась на пол, чтобы их лица были на одном уровне.

— Сириус, ты – самое ценное, что есть у твоих родителей. Ты мне веришь?

Снова устремился на нее этот совсем не детский взгляд серых, совсем как у дяди Ориона, глаз, а потом Сириус медленно кивнул.

— Тебе – верю. Поиграешь со мной? – Тень исчезла с лица, он снова улыбался.

* * *

1965г.

Допросы были самым неприятным в работе Лайелла. Он знал, разумеется, когда принимал это предложение, что без них не обойдется: Министерство делало все, чтобы разобраться в возрастающей, не смотря на все принятые меры, темномагической активностью в стране, и потому теперь даже случайные свидетели вроде бродяг-магглов вполне могли быть приведены в Министерство на допрос. Потом им благополучно стирали память и отправляли обратно, хотя находилось немало противников таких действий, как в самом Министерстве, так и за его пределами. Но Лайелл… Он ведь был всего лишь специалистом по боггартам, а боггарты, слава Мерлину, никого не могли убить, только отпугнуть. Зачем нужно было его участие во всех этих бесконечных делах о пропажах, убийствах и увечьях? Он задал этот вопрос своему руководителю как-то раз, и тот со вздохом ответил, что у него не хватает людей, а Лайелл – проницательнее многих.

Поэтому и в тот роковой для его семьи день Лайелл присутствовал на допросе. Дело было особенно мерзкое: двух маггловских детей нашли растерзанными на окраине деревушки, у самой кромки леса. Его коллеги подозревали, что не обошлось без оборотня, но реестр велся настолько плохо, что когда они провели проверку по всем зарегистрированным оборотням, выяснилось: ни один из них в прошедшее полнолуние и близко не появлялся рядом с обозначенной местностью. Никого это особенно не удивило, Лайелл прекрасно понимал, почему. Редкий сотрудник подразделения, занимающегося оборотнями, действительно стремился делать свою работу хорошо. Темные это были твари и очень опасные. Чем дальше они держались от Волшебного Сообщества, тем всем было лучше. Но дети… Он невольно думал о своем сыне, и внутри все сжималось от негодования и ярости.

Ничего не установив по реестрам, сотрудники подразделения принялись за поиски среди незарегистрированных оборотней. Несколько подозрительных типов было доставлено в Министерство, и с самого утра шли допросы. Первые трое оказались безобидными магглами, которых очень быстро отпустили, исправив воспоминания, а вот четвертый… Лайелл почуял неладное, стоило тому появиться в дверях. Высокий, мускулистый, темноволосый мужчина, одетый как маггловский бродяга, но взгляд… То не были глаза человека. Из глаз мужчины выглядывал зверь, и зверь этот был отнюдь не миролюбивым. Люпин наблюдал за ним весь допрос, не встревая и не участвуя, как делал это обычно.

Мужчина был артистичен. Удивление, испуг перед словами о мертвых детях, недоумение касательно разговоров о волшебниках – все было очень натурально. Коллеги Лайелла, утомленные и перегруженные работой, не искали в его словах подвоха. Бродяга? Легко поверить, что бродяга: одет бедно, грязный. Маггл? При задержании у него не нашли палочки, так что вполне мог быть и маггл, почему нет? Никто не обращал внимания на глаза. На удлиненные, едва заметно, но все-таки ощутимо, клыки. На то, как задержанный двигался: больше подобно учуявшему охотников волку, чем испуганному бродяге-магглу. И они собирались его отпустить.

— Брутус, на пару слов.

Лайелл и два других члена комитета отошли в противоположный конец комнаты, и там Люпин поделился своими опасениями.

— Оставим его в камерах временного содержания до следующего полнолуния. Всего сутки, но мы сможем быть полностью уверены…

— Всего сутки? Всего сутки, Лайелл?! В коридоре сидит еще шестеро человек, которых нам сегодня нужно допросить, и Авроры продолжают сообщать о задержаниях! Камеры переполнены, а ты предлагаешь ни в чем не повинного маггла мучать еще сутки. Ты хоть знаешь, как тяжело потом отловить в их памяти все воспоминания о нас? Или ты не уверен в нашей компетентности? Я допрашивал его, между прочим. И я не вижу причин дольше его задерживать.

— И когда это ты сделался таким спецом по оборотням? Лайелл, занимайся лучше своими уэльскими боггартами.

Задержанный не проронил ни слова, но взгляд его все время перепалки не отрывался от Люпина. Он будто старался как можно точнее запомнить его. Взгляд этот внушал Лайеллу первобытный ужас, а насмешки коллег, необоснованные и беспечные, вывели его, обычно очень уравновешенного и корректного, из себя.

— Вы что, слепые? – Громким шепотом прошипел Люпин, из последних сил сдерживая желание наорать на коллег. – Глаза, зубы, а как он двигается! Он точно оборотень, я нутром это чую. И вы собираетесь его выпустить обратно на улицы вот так, даже не удостоверившись, что вы правы? Мы об оборотне говорим, Мерлиновы подштанники! Об оборотне! Это бездушные, злобные создания, которые не заслуживают ничего, кроме смерти. Мало вам двух растерзанных детей?

Ответом ему были каменные лица и пустые глаза.

— Я думаю, тебе лучше уйти, Лайелл.

Он не верил своим ушам. Беспомощно переводя взгляд с председателя допроса на его помощника, Люпин стоял на месте. Они повторили просьбу, больше он ничего не мог сделать. Обескураженный и взбешенный, Лайелл подчинился. Перед бродягой же извинились и отпустили…

* * *

Фенрир Грейбек очень редко был таким паинькой, как в тот день. Если бы члены его стаи увидели – пришлось бы заново завоевывать весь свой авторитет, не иначе. Но он добился нужного результата, его под конвоем всего одного тощего мага отправили прочь. Был, правда, момент, когда Грейбек не на шутку обеспокоился: когда этот дотошный выродок начал приставать к остальным со своими предложениями про камеры временного заключения. А еще он совершенно не следил за языком, за что Фенрир, как человек в таких вещах щепетильный, считал своим долгом его наказать. Как? Ну, этот парень явно очень близко к сердцу принял двух мертвых маленьких магглов… Губы Грейбека растянулись в жуткой плотоядной ухмылке, но волшебник шел впереди и не мог ее видеть.

Его вывели в переулок, одним из боковых ходов. Когда маг уже достал палочку, чтобы стереть бродяге память, бродяга вдруг перестал быть безобидным. Скорость всегда была преимуществом Грейбека, равно как и внезапность. А еще, оборотни – стадные животные. Где один, там всегда найдется и второй. Иногда и третий, как было сейчас. А у сопровождавшего его мага была уж очень слабая шея.

Из города они выбрались без проблем. Здесь снова была только свобода, запахи леса и травы. До полнолуния оставались сутки, это чувствовала вся стая. А у Фенрира было дело…

— Ловко ты их обвел вокруг пальца, а, Грейбек? – Один из сопровождавших его оборотней дружески хлопнул Фенрира по плечу.

Грейбек огрызнулся на такое панибратство, и оборотень, по силе уступающий ему, отступил, виновато опустив голову, как побитая собака.

— Ловко. – Прорычал Фенрир. – Если бы у волшебников было чуть больше мозгов в черепушке, все могло бы закончиться вовсе не так удачно. Один из них любит совать нос, куда не просят. Люпин, кажется.

— Люпин? Лайелл Люпин? Этот любитель боггартов что там делал?

Грейбек резко обернулся ко второму оборотню, который, как выяснилось, знал человека, которого необходимо было научить хорошим манерам.

— Расскажешь все, что тебе известно про этот высокомерный кусок мяса. Твой любитель боггартов совсем не знает, что такое вежливость. Знаешь, как он нас назвал? «Бездушные, злобные создания, которые не заслуживают ничего, кроме смерти»... Поэтично, не находишь? Так поэтично, что я с удовольствием выведу эту фразу его кровью на стене его дома, завтра же ночью.

* * *

Дом был очень уютный, просто открытка. Грейбек сплюнул, скривившись от отвращения. Он провел тут уже несколько часов, выбирая наиболее удобную позицию для атаки, когда покажется луна. Время не прошло даром. У несдержанного на язык парня оказалась очень на вид вкусная маггла-жена и, любимое для Фенрира, пятилетний сын. Его любимый возраст, его любимый размер. В тот момент, когда зоркие глаза оборотня увидели в окне мальчика, судьба его была решена. Теперь оставалось ждать. Он изнывал от нетерпения, время еле тянулось, но в этот раз в конце ожидания его ждала награда, достойная переживаемого неудобства.

Когда луна показалась, и тело его согнулось в бараний рог, Грейбек стиснул зубы и глухо зарычал. Кости ломались под кожей, срастались заново, мускулы перекатывались, тело покрывалось серой шерстью. Несколько минут боли, которую Грейбек, приняв свою суть, переживал намного легче, чем другие члены его стаи, и возле дома Люпинов стоял уже огромный волк. Волк задрал голову к небу и протяжно завыл, приветствуя луну, а потом сорвался с места. Короткий разбег, прыжок… Стекло разлетелось, как сахарное, даже не порезав волка. Его лапы мягко приземлились на ковер в комнате ребенка, он низко пригнул голову и заворчал. Мальчишка уже проснулся, он так притягательно пах страхом… Если бы не крик… Крики его раздражали. Слишком высокий звук для тонкого слуха оборотня.

Он прыгнул вперед, оказался на кровати, над мальчишкой. Тот крутился, пытаясь выпутаться из одеяла, которое стало для него ловушкой. Оборотень лязгнул зубами раз, другой, вынуждая ребенка высунуться из-под одеяла как можно больше, а потом с наслаждением погрузил зубы в мягкую, податливую плоть и мотнул головой, оставляя ужасную рану. Вкус крови, такой знакомый и приятный. Она заполнила его пасть, начала пропитывать простыни под ребенком. Лапой он придавил вопящего мальчишку к кровати, впиваясь когтями в плечо и раздирая кожу, и снова укусил. И еще раз. И еще… Потом откуда-то пришел яркий свет и боль. Его отбросило к стене, но волк тут же снова оказался на лапах, низко пригнул голову и угрожающе зарычал, двинувшись на нового противника. Рядом кричала женщина, но он помнил, что она не опасна для него. Опасен был человек, из-за которого появилась вспышка. Человека этого волк ненавидел. А человек, это он точно чуял теперь, ненавидел его.

Волк прыгнул, и снова вспыхнуло заклятье, прорезая тело болью. Он заскулил, но напал снова. Еще одна вспышка и боль. Потом они пошли одна за другой, не давая ему даже опомниться. Тогда волк понял, что пора уходить. Его жертва все равно не шевелилась, он сделал то, за чем пришел. Волк попятился к окну и легко выпрыгнул в него. Звуки и запахи ночи обрушились на него, вбирая в себя. Он снова завыл, переходя на крупную рысь, а затем и вовсе понесся во весь опор между деревьев, навстречу голосам своих братьев, ждавших его в лесу на ближайшей поляне.

* * *

Все закончилось только к утру. Лайелл сам снял с обессиленного сына тяжелые цепи, удерживавшие его всю ночь, и на руках отнес его в постель. Хоуп из спальни так и не вышла. Он не винил ее… Лайелл сам так и не смог уснуть этой ночью, сидя за закрытой дверью подвала, слушая, как внизу рычит и стонет то, что еще час назад было его сыном, не в силах сдержать рыданий. Все произошло из-за него… Его сын… Его единственный сын, умный и добрый мальчик… Они до последнего надеялись.

Когда Лайелл, как в тумане, подошел к окровавленной кроватке Ремуса, он думал, что уже слишком поздно. Хоуп кричала и прижимала сына к груди, он был бледен и весь в крови. Лайеллу едва удалось забрать его у жены и убедить ее, что им нужно в Госпиталь Святого Мунго, и только там ему смогут помочь, если это еще возможно. Она сдалась… В Госпитале ему пришлось соврать про нападение дикого зверя, но Люпину все равно казалось, что врачи знают, как все было на самом деле. Так или иначе, они спасли его сына. Ужасные шрамы на его теле остались, но он был жив. Хоуп этого было достаточно, она ни на минуту не покидала его палаты до самого дня, когда им разрешили забрать его домой. А Лайелл уже тогда знал: худшее впереди.

Когда приблизилось полнолуние, и самочувствие Ремуса ухудшилось, они с женой впервые за все время брака крупно поссорились. Хоуп была резко против того, чтобы приковывать пятилетнего ребенка цепями в подвале, и не слышала доводов Лайелла. В итоге он сделал по-своему, пыталась ему помешать, едва не дошло до драки. Потом взошла луна…

Он до самой смерти обречен был хранить в памяти это самое первое обращение сына. Воспоминание это было теперь его проклятьем, возмездием Грейбека за брошенные в адрес оборотней неосмотрительные слова. Самое ужасное – Хоуп тоже была там, и для нее это было слишком. Лайеллу силой прошлись увести жену из подвала, на лестнице она оттолкнула его и заперлась в комнате. Он не докучал ей. Просто не было сил… Они снова встретились только утром, над кроватью спящего мертвым сном сына. Темные круги под глазами Хоуп подтвердили его мысли о бессонной ночи, но теперь она была собрана и спокойна. Рука ее нежно гладила волосы сына.

— Должен быть способ это остановить. – Уверенно сказала она. – Волшебники всегда находят способ, верно, Лай?

Что он мог ей ответить? Люпин обнял жену, крепко прижал ее к себе и прошептал:

— Мы найдем способ. Мы обязательно найдем способ, Хоуп…

* * *

24 марта 1966г.

Это была девятая весна Петунии Эванс, и последние перед сложным периодом переходных экзаменов школьные каникулы. Свинцовые тучи над Коуквортом наконец-то стало пробивать теплое солнце, так и побуждая выбраться из дома куда-нибудь подальше, пока очередной классический английский ливень не испортил все веселье. Но для Петунии это был не единственный повод: еще перед каникулами они с одноклассниками договорились встречаться у озера в городском парке, чтобы поиграть вместе.

Петунии нравилось бывать на таких встречах. Девочки приносили корзинки для пикников и бутерброды, мальчишки запускали воздушного змея, а еще можно было поиграть в мяч, или любую другую игру. Чем больше одноклассников – тем веселее. Петуния и не заметила, что теперь отправлялась туда ежедневно и пропадала до самого позднего вечера, пока чей-нибудь ответственный родитель, явившись в парк забрать свое чадо, не подвозил заодно и тех детей, которым было по пути.

Еще меньше замечала она, какими грустными глазами провожала ее каждый раз младшая сестра. Как-то раз мать сказала ей, что Лили одиноко теперь, когда Петуния все время проводит с друзьями, но девочка не придала этому разговору значения. В конце концов, Лили и так чуть ли не с самого рождения была приставлена к старшей сестре. Иногда с мелюзгой было весело, но должна же быть мера. Со сверстниками интереснее, чем с шестилеткой, какой бы хорошей она ни была.

Их родители, однако, придерживались другого мнения. Именно поэтому, когда Лили снова щенячьим взглядом смотрела в след сестре, вцепившись руками в первый столбик лестничного ограждения, перед Петунией неожиданно вырос отец и потребовал, чтобы в этот раз она взяла младшую с собой. Все возражения были проигнорированы, и сияющая от счастья рыжеволосая девочка с ее заметно помрачневшей старшей сестрой на одном велосипеде (Петуния рулила, Лили сидела на багажнике) отправились навстречу солнечному и по-весеннему теплому дню.

Руки Лили очень крепко вцепились в Петунию, хотя это был далеко не первый раз, когда она катала сестренку на велосипеде. Тунья украдкой бросила на младшую снисходительный взгляд.

— Ты что, боишься упасть?

Лили подняла на нее зеленые, как молодая травка, глаза.

— Я ничего не боюсь, Тунья. Я только… Не верится, что я познакомлюсь с твоими друзьями. Они наверняка замечательные. Ты всегда такая счастливая, когда возвращаешься…

Петуния хмыкнула. Она искренне считала, что в лучшем случае на Лили никто не обратит внимания. В худшем же ее могли начать дразнить нянькой, но как с этим справиться Петуния уже придумала.

— Не надоедай им слишком-то. – Пробурчала она. – И почему тебе дома не сиделось?

— Без тебя там скучно. – Простодушно ответила Лили, крепче прижимаясь к сестре.

Это было одновременно и раздражающе, и приятно. Тунья не знала, какое чувство превалировало. С Лили всегда так было: посмотришь на нее, и нельзя не умилиться. Но когда ее слишком много рядом, сделаешь что угодно, чтобы от нее избавиться.

Велосипед свернул на гравиевую парковую дорожку, увозя сестер в самое сердце парка, к большому озеру. Издалека Петуния учуяла запах дыма и начала крутить педали быстрее. Сегодня они собрались печь картошку, девочка не хотела ничего пропустить. Деревья сменились кустарниками, в потом велосипед выехал на полянку, где в кучку у маленького костерка собралось человек шесть девятилетних детей. Они, услышав шорох гравия, оглянулись, чтобы посмотреть, кто приехал. Две девочки с радостными приветствиями бросились на встречу, но тут же остановились, когда увидели, что Петуния приехала не одна.

Эванс оставила велосипед под кустом, вместе с остальными, а потом шагнула к собравшимся, невозмутимо улыбаясь, а на их закономерные вопросы о младшей ответила:

— Это моя сестра, Лили. Прицепилась намертво, пришлось взять с собой. Она не будет мешаться.

Мальчики восприняли появление Лили равнодушно, девочки же разом кинулись сюсюкаться, вызывая раздражение. Именно поэтому Петуния со спокойным сердцем оставила Лили на их попечение, а сама пошла к мальчишкам, печь картошку. Они только-только начали, так что дело нашлось и для нее.

* * *

Никогда еще солнце не светило так ярко, костер не был таким ласково-теплым, а печеная картошка и яблоки – такими вкусными. Лили сидела между двумя одноклассницами Петунии, которые, похоже, принимали ее за удивительную живую куклу, и с удовольствием позволяла им заботиться о себе, совершенно не замечая недовольные взгляды, бросаемые то и дело на нее сестрой. Все было даже лучше, чем она раз за разом представляла себе, наблюдая в окно удаляющийся силуэт Петунии и мечтая однажды отправиться вместе с ней. Пусть она мало понимала темы их разговоров, это было не так уж важно, пока она была здесь, среди людей, настроенных дружелюбно и принимавших ее.

Потом кто-то из мальчиков предложил сыграть в прятки, все с готовностью поддержали предложение и начали выбирать водящего с помощью жребия. Лили, как самую маленькую, до выборов не допустили, и она инстинктивно начала жаться к старшей сестре, одновременно предвкушая и опасаясь, что для нее игра закончится слишком быстро. В конце концов, она была здесь в первый раз, где будет лучше спрятаться – не знала. Водящим выбрали одного мальчиков, который отошел к ближайшему дереву и начал считать до тридцати, пока остальные бросились врассыпную. Петуния крепко схватила Лили за руку, и они вместе побежали прочь от дерева, в сторону начинавшихся у самого края поляны кустов жасмина. Кусты эти были высажены там в широкую линию, огибавшую большие деревья, как живая изгородь, и росли так плотно, что двух девочек за ними было бы совершенно не видно. Петуния раздвинула стебли, сказав Лили пробираться за куст, что она тут же и проделала. Сестра скользнула следом, обе затаились. Место было просто замечательное: отсюда они могли видеть всю поляну, а их в тени и зарослях увидеть можно было бы только подойдя вплотную и раздвинув стебли, как это сделала Петуния.

— Он нас никогда не найдет! – Радостно воскликнула Лили.

Петуния шикнула на нее, напряженно всматриваясь через листву, и Лили умолкла. Водящий тем временем отправился на поиски. В выслеживании он оказался чудо как хорош: очень скоро оставленные у костра места стали снова заниматься найденными детьми. Но Лили было скучно за этим наблюдать, потому что в их сторону он даже не повернул ни разу. Сначала она развлекала себя, рассматривая кустарник вокруг. Она уже знала, что через пару месяцев он будет цвести, и на поляне, наверное, будет очень приятный аромат… А еще у жасмина были красивые, белые цветы… Лили прислонилась спиной к спине сестры. Она была сыта, было тепло, девочка чувствовала себя в полнейшей безопасности рядом с Петунией и сон невольно начал опутывать Лили своей тонкой паутинкой. Тем внезапнее было пробуждение, когда Петуния резко приподнялась и бросила ей:

— Сиди здесь!

Сама она, шурша листвой, начала пробираться куда-то в сторону. Там ее и нашел водящий, всего пару минут спустя.

Одной в зарослях оставаться было уже совсем не так спокойно, и теперь рыжая девочка, совсем как ее сестра, напряженно наблюдала за поляной, то и дело встречая взгляд Петунии, которая отрицательно качала головой, приказывая остаться на месте. Лили оставалась, потому что Петуния выдала себя, чтобы ее не нашли. Быть трусихой и сдаваться только потому, что ей страшно одной в густом кустарнике, было бы не честно. Когда водящий вдруг повернул в ее сторону, заметив, наконец, знаки Петунии, посылаемые сестре, Лили на четвереньках отползла еще глубже в заросли. Мальчик все приближался. Даже шестилетнему ребенку было очевидно, что он ее найдет, а значит, Петуния сдалась напрасно. Лили относилась к этой игре со всей серьезностью, и потому для нее это было недопустимо. Даже когда мальчик подошел вплотную, раздвинул ветви и посмотрел прямо на нее, Лили продолжала, сжав кулачки, повторять про себя: «Ты меня не видишь. Ты не видишь меня! Ты не можешь меня видеть…»

Он подался вперед, Лили зажмурилась, как когда была совсем малышкой и верила, что если закрыть глаза – исчезнет весь мир. А потом случилось странное: мальчик ушел. Ушел, как будто действительно ее не увидел. Лили, сияя, посмотрела на сестру, но увидела на ее лице только недоумение. В тот день Лили осталась последней, кого не нашли. Девочка покинула свое убежище, только когда другие дети начали звать ее, и, видя, откуда она пришла, остальные начали дразнить водящего, что он поддавался. Не казалось это смешным только двум из присутствующих: водящему, который точно знал, что девочки не было в кустах, и оправдывался, что она, возможно, перебралась туда позже, когда он уже проверил, и Петунии, которая, наоборот, точно знала, что сестра ее все время была именно там, где ее не нашли. Старшая из сестер Эванс следила за каждым шагом водящего. Она различала рыжие волосы Лили среди зелени листвы. А потом сестренка просто пропала…

* * *

Домой они снова ехали на одном велосипеде. Лили болтала без умолку, делясь огромным запасом впечатлений, полученных за день, Петуния, наоборот, молчала. Ее мысли снова и снова возвращались к исчезновению сестренки, девочка пыталась найти этому хоть какое-то правдоподобное объяснение. В конце концов, не могла же она и правда исчезнуть на несколько минут, а потом появиться снова, на том же месте? Как какой-нибудь хоббит Бильбо, укравший в пещере волшебное кольцо, из недавно прочитанной мамой на ночь сказки…

— Лили… — Наконец спросила Петуния, устав искать ответ самостоятельно. – Почему Джон не нашел тебя? Он ведь искал именно там, где ты пряталась…

Она бросила на сестренку внимательный взгляд через плечо.

На нее смотрели большие, кристально-честные глаза, и в глазах этих было непонимание.

— Я не знаю, Тунья. Он просто посмотрел на меня и как будто не увидел. Я очень хотела, чтобы он не увидел, и все.

Лили улыбнулась ей, а Петуния отвернулась. Произошедшее ей совсем не понравилось, и про себя она надеялась, что им обоим просто показалось. Такого никогда больше не случится. Тогда Петуния еще не знала, что все только начиналось…