Линия жизни (гет)

And you could have it all

My empire of dirt

I will let you down

I will make you hurt

(с) Johnny Cash — Hurt

Весна 1975

* * *

— Готова? — Джеймс бросил смеющийся взгляд через плечо на сидящую позади девушку.

Гризель судорожно вцепилась в него, прижалась к его спине всем телом. Приятное ощущение, пусть он совершенно не понимал, чего она так боится и как вообще можно бояться неба. Харц смотрела на него расширившимися от волнения глазами. Казалось, она сама не верила, что ему удалось уговорить ее. Между тем, это не было сложно. Что ему нравилось в Гризель с самого начала — она никогда не сопротивлялась слишком уж рьяно. Конечно, требовались правильные слова, чтобы уговорить ее на что-то, но как только эти слова находились, его маленькая подружка была готова на все. Подумаешь, полет на метле над замком. Он был к своему четвертому курсу звездой гриффиндорской сборной по квиддичу, если с кем и было безопасно бороздить небо над Хогвартсом, так это с ним. Кроме того, Джемсу очень хотелось поделиться с ней ощущением безграничной свободы, которое он испытывал на метле. Показать, каким маленьким и незначительным все может казаться с высоты. Поттер был не очень романтичным юношей, но иногда на него находило что-то, безудержное желание делиться и открывать для другого человека мир таким, каким видит его он. То был как раз такой момент.

Гризель зажмурилась и кивнула. Джеймс усмехнулся и с силой оттолкнулся от плоской площадки, венчавшей Астрономическую башню. Порыв ветра врезался ему в лицо, с силой отшвырнул назад черные непослушные волосы, отросшие за прошедшие десять месяцев (Поттер не позволил матери состричь их во время визита домой на рождественские каникулы, хотя миссис Поттер была в своем стремлении весьма настойчива), яркое солнце ослепило на миг, а потом юноша развернул метлу по пологой дуге и начал набирать высоту. Под ними остался замок, прилегающие к нему теплицы, спуск к озеру. Квиддичное поле тоже было как на ладони, Джеймс даже подумал слетать туда и пролететь пару раз через кольца, чтобы Гризель почувствовала себя настоящим игроком, но потом решил повременить с этим. На квиддичном поле они и так встречались почти постоянно, хотелось какого-то разнообразия. Вместо этого он начал по широкой спирали подниматься над замком. Открывающийся внизу вид завораживал: огромный и массивный Хогвартс отсюда, с воздуха, купающийся в солнечном свете, был похож на сказочное жилище принцев из сказок. Множество башенок, играющие на свету витражи, яркая черепица крыш — все казалось как будто немного игрушечным. Джеймс не сразу обратил внимание, что стальная хватка девушки вокруг его пояса ослабла.

— Мерлин, какая красота…

Ее голос был слабым, почти шепотом, но Джеймс услышал его и оглянулся. Гризель почти забыла, что они на большой высоте, под ними пропасть, а она, строго говоря, очень ее боялась. Она жадно вбирала взглядом все то, что открывалось перед ней. Харц была сугубо наземным существом, небо не манило, а пугало ее. Гризель не понимала, что можно любить в пустой синеве, где у тебя никогда нет твердой опоры под ногами, и не горела желанием понять. Если бы не Джеймс Поттер, никогда в своей жизни не увидела бы она Хогвартс с высоты птичьего полета, и не пожалела бы об этом, не зная, чего лишается. Но в ее жизни был Джеймс. А вместе с Джеймсом полет и красота, которой она сама сознательно лишила себя, решив, что это не для нее. Поттер рассмеялся смехом победителя, который ни на секунду не сомневался в своей победе и плавно повел метлу вниз. Руки Гризель снова сжали его, но уже не так сильно, как в начале их приключения. Она понемногу привыкала к роли пассажира на метле, приходило осознание, что все не так страшно, как она в начале думала, а вместе с ним уверенность, что все действительно будет хорошо. Они сделали несколько кругов над замком, Джеймс подвез ее к водостокам-горгульям, рассказывая про каждую истории-небылицы, Гризель прикоснулась к нагретому на солнце камню, восхищаясь работой мага-каменотеса, который создал такое необычное скульптурное украшение, а потом они отправились ниже, к витражам большого зала и узким крышам галерей внутреннего дворика.

Гризель была так увлечена прогулкой, что не заметила, когда в настроении ее спутника произошла перемена. Он и сам, положа руку на сердце, не успел уловить этот момент. Просто внизу, во внутреннем дворике, прячась от солнца под раскидистой кроной растущего в центре газона дерева, сидели двое. Вокруг них были разложены книги и пергаменты, но было не похоже, чтобы бумажки сильно увлекали их. Подросток с грязными черными волосами что-то оживленно рассказывал, жестикулируя, а рыжая девушка заливисто смеялась в ответ. Солнечные лучи, пробивающиеся через молодую листву дерева, оставляли красивые блики на ее волосах. Они вспыхивали, словно искры в пламени костра, так, что невозможно было отвести взгляд. Собеседник девушки и не пытался. Он смотрел на нее, как, должно быть, смотрит на выход из тюрьмы заключенный, которого наконец-то выпускают на свободу. Как глубоко больной смотрит на фиал с зельем, которое может его исцелить. И во взгляде девушки тоже было тепло. Искреннее, манящее к себе и потому такое неотразимое. На него, Джеймса Поттера, она никогда так не смотрела. Презрение — да, холод — пожалуйста, неодобрение — забери два. Но не смех, не улыбка и никакой благосклонности во взгляде, которые совсем не напрягаясь получал ее собеседник внизу. И кем был тот собеседник? Жалким змеенышем, бесившим Джеймса одним фактом своего существования. Разве это было справедливо? Все должно было быть наоборот.

С самого начала, все должно было быть наоборот. Почему Лили Эванс не могла, как все остальные девочки, восхищаться его действительно незаурядными спортивными способностями, его мастерству в чарах, да хоть бы и густой шевелюрой, в конце концов? Почему то, от чего другие млели, эту девчонку оставляло равнодушной? Он-то, в отличие от нее, замечал. Даже больше, чем хотел бы и готов был себе признаться. В памяти застрял, будто выжженный магией, весенний день, когда они устроили свалку с братьями Прюэттами. Она просто прошла мимо, и больше ничего, а он запомнил, как играло солнце у нее в волосах, какая она была красивая, не смотря даже на вечно кислую мину, обращенную в их сторону. Или зимний день, еще раньше, когда в него попал меткий снежный снаряд, пущенный рыжей девочкой, решившей во что бы то ни стало защитить друга. В тот раз было весело… Если бы Лили Эванс не была настолько невыносимой занудой, они уже давно могли бы быть отличными приятелями. Мантикора ее раздери, это она могла бы сейчас сидеть позади него на метле, и он был бы совсем не против, если бы ее тонкие пальцы впивались в него, чтобы держаться крепче. Крепче — значит ближе. А может, она не стала бы бояться. На первом уроке по полетам у нее не все было гладко, но бояться она быстро перестала. Джеймс помнил это, потому что тогда почувствовал к ней уважение. Для магглорожденой девочки, ни разу в жизни не сидевшей на метле, Лили Эванс справилась прекрасно. Как справлялась и со многим другим. Ее не пришлось бы силком вытаскивать из раковины, чтобы поделиться впечатлениями. Она сама умела их создать. Целую кучу, даже не задумываясь об этом. Даже сейчас, она просто сидела под чертовым деревом и болтала с другом, а впечатлений уже была целая куча. Джеймс стиснул зубы. Она бесила его. Своими глазами, волосами, вздернутым кончиком носа и тем, как рассеяно мяли ее пальцы край форменной юбки. И Джеймс сделал единственное, что мог придумать в такой ситуации. Он резко бросил метлу в пике, игнорируя испуганный вскрик Гризель, снова мертвой хваткой вцепившейся в его живот.

Если бы получилось сбить в полете Нюнчика, можно было бы считать, что день прошел не зря, но из-за дополнительного веса пассажира он не сумел точно рассчитать высоту. Метла пронеслась прямо над головами Эванс и Снейпа, воздушный поток, следующий за ней, подхватил их пергаменты и разметал их по двору. Джеймс расхохотался. Гриффиндорка и слизеринец вскочили на ноги, он бросился собирать бумажки, она что-то яростное крикнула им вслед. Поттер оглянулся через плечо. Волосы Лили были в полнейшем беспорядке, лицо покраснело от возмущения. Ни следа былой умиротворенности и благодушия. Прекрасно.

— Хватит, Джеймс! Опусти меня на землю!

Крик над самым его ухом. Голос Гризель. Кажется, он ее здорово взбесил, но плевать. Оно того стоило. Поттер сделал, как она просила. Приземлился на лужайке недалеко от замка, дав возможность Гризель соскочить с метлы, едва ее ноги коснулись травы. Харц раньше никогда не позволяла себе так орать, по-видимому, он действительно ее напугал. Здесь было бы очень уместно чувство вины, но Поттер его не чувствовал. Чувствовал что-то другое, и это не было никак связано с девушкой, стоящей перед ним. Это было про ту, другую… С рыжими волосами и злющими зелеными глазами.

— Джеймс Поттер, ты меня вообще слышишь?!

— Поговорим, когда успокоишься.

Он оттолкнулся от земли и поднялся в воздух. Туда, куда Гризель не могла последовать за ним. Джеймс видел ее ошарашенное от такой наглости лицо, и, снова, не чувствовал ничего. Щеки почему-то горели, он подставил их прохладному воздуху, влился в поток, пытаясь полностью выключить голову. Ему не нравились мысли, которые в ней сейчас роились, и еще меньше нравились чувства. В них все было слишком: слишком яркие, слишком чуждые, слишком навязчивые. Но они не уходили. Гнались за ним, как бы быстро не летела его метла. И потом, когда он вернул ее в кладовку, по лестницам Хогвартса. Даже когда он сунул голову под холодную струю воды, они не смывались, по-прежнему оставались с ним рядом. Джеймс был не из тех, кто присоединяется, если не может победить. Обычно он бился лбом о стену до тех пор, пока стена не ломалась от столкновений с его головой. Но в этот раз, и только в этот, он сделал исключение. Лили Эванс ворвалась в него, заполнила собой, стянула всю его суть в тугой узел внизу живота, а Джеймс ей позволил. Позволил своим мыслям просто быть. И когда его рука спустилась между ног, чтобы помочь тяге найти выход, он не испытывал стыда или неловкости. Все было нормально. Он и раньше представлял себе симпатичных девчонок, когда помогал себе рукой, это не было чем-то новым. Или все-таки было? Она заполнила собой все, и это было отлично. Естественно. Как будто так и надо. Яркий момент, который нет-нет, да и вспомнится, когда думаешь о прошедшей юности. Он сохранился в его памяти. Врезался в нее, и с того дня Лили Эванс никогда уже больше не покидала его мыслей надолго. Нравилось это Джеймсу Поттеру, или нет.

* * *

Мэри закрыла толстый фолиант по рунной магии и потянулась. С последними схемами она сидела с обеда, благо, вторая половина дня была свободна. И даже шутливая записка, прилетевшая журавликом от Лили с угрозой выкрасть книгу и держать ее в заложниках до тех пор, пока Мэри не спустится на ужин, не подействовали. То есть, Макдональд, конечно, тихо усмехнулась и отправила ответное послание с обещанием быть, как штык. Но когда девушка открывала книгу, течение времени для нее менялось и пять минут запросто могли превратиться в пару часов. Схема наконец была дорисована, рунный календарь составлен. Мэри с удивлением огляделась и поняла, что библиотека пуста. Только зеленые абажуры горели ровным рядом на столах, создавая приглушенное освещение в главном читальном зале. Девушка поднялась с места и аккуратно сложила пергаменты со своей работой в сумку. Миссис Пинс на ее привычном месте не оказалось, поэтому Мэри просто оставила книгу на конторке и покинула библиотеку.

В коридоре оказалось неожиданно темно. Макдональд с досадой осознала, что ужин безнадежно пропущен, а в спальне ее, скорее всего, будет ждать воинственно настроенные Лили и Марлен. Сама виновата, обещания нужно держать. Мэри вздохнула и ускорила шаг. План был простой: добраться до башни, убедить подруг, что волноваться нет причин и просто отдохнуть. Даже на передвижных лестницах Мэри не сбавила темпа. За прошедшие годы у девушки выработалась превосходная сноровка в передвижении по ним. До нужного поворота оставалось всего несколько коридоров, когда Макдональд услышала знакомые голоса. Голоса, которые не предвещали ничего хорошего. Сердце замерло, а потом прыгнуло под самое горло, но ноги продолжали почему-то упрямо нести ее вперед. Она не повернула назад, не попыталась убежать, хотя об этом вопили все ее инстинкты. Упрямство ли было тому виной, или отчаянная храбрость? Быть может, и самая элементарная глупость — Мэри не была в состоянии сейчас анализировать это. Только рука скользнула в рукав мантиии, где крепилась палочка, и достала ее, пряча в складках одежды. Паранойя паранойей, но так называемые тренировки в чарах на случайных встречных у господ, которым принадлежали голоса, были в чести, а ей совсем не хотелось оказаться в роли тренировочного манекена. Лучше уж перебдеть…

Девушка повернула за угол. Последние сомнения и робкие надежды разом рассеялись. Эйвери и Мальсибер расположились на широком подоконнике, с явно скучающим видом. Макдональд устремила стеклянный взгляд перед собой, расправила плечи и уверенным шагом направилась вперед. Глупо, конечно, было надеяться, что ее не заметят, но попробовать стоило. Свет возник внезапно, ослепляя ее. Следом за вспышкой раздался жизнерадостный голос Эйвери:

— Мисс Макдональд, как я рад вас видеть!

— Признаться, не ожидал встретиться в такой час. Неужели вы искали нас? — поддержал его Мальсибер.

Мэри его не видела, но по голосу чувствовалось, что произносит он эти слова, осклабившись во все лицо. Здесь ей нужно было бежать. Забыть все, что еще пыталась шептать гордость и упрямство, и бежать. Но Мэри уже поняла: поздно. Она резко остановилась, и в тот же момент свет погас, а в грудь врезалось заклятье. Девушка даже не успела понять, кто его наслал и что именно оно сделало с ней. Следом, почти сразу, прилетело еще одно, от которого она полностью потеряла ориентацию в пространстве, неловко шагнула туда, где по памяти должна была находиться ниша в стене. Совсем рядом просвистело еще одно заклятье, врезалось в стену, на миг осветив коридор. Этой вспышки хватило, чтобы Мэри осознала, что находится в совершенно противоположной стороне от искомой ниши и от заклятий слизеринцев никак не защищена. Мэри выхватила палочку, собираясь наугад ответить парализующим заклятьем. В тот момент, когда горло ее вместо заклятья предательски не издало ни звука, она поняла, чем было первое попавшее в нее заклинание. Квайетус. Они лишили ее возможности защищаться, вот так просто, за всего один ход. Впору было заплакать от бессилия и досады. Макдональд неловко врезалась плечом в стену рядом с окном и с силой сжала палочку. Конфундус, угодивший в нее, был слабеньким (то ли наславший его не очень хорошо управлялся с заклинанием, то ли специально не планировал его мощным), нужно было продержаться всего пару минут — и она снова будет полностью владеть собой. А до того момента нужно только продержаться и не потерять палочку... Не потерять палочку...

"Возьми себя в руки... Здесь темно, они не видят тебя так же, как ты не видишь их." — Холодно произнес в голове голос разума, и Мэри прислушалась к нему. Она не шевелилась, не издавала никаких звуков, буквально срослась со стеной. И по мере того, как дезориентирующее заклятье спадало, могла различать все больше звуков, которыми был наполнен коридор. Лишившее ее голоса заклятье сильно ограничило ее возможности к самозащите. Мэри не была талантлива в боевых чарах, что не дано — то не дано. Выручила бы невербальная магия, но ее они еще не изучали. Оставалось только бежать, и темнота здесь была ее союзником. Осторожно, стараясь производить как можно меньше шума, она шагнула вперед. На цыпочках, как мышка. И еще раз. И еще. Стена уплывала от нее, но Мэри не остановилась. Знала, что будет, если остановиться. Слишком хорошо помнила спасенного от них мальчишку и мрачное удовольствие на лицах Эйвери и Мальсибера всего мгновение назад, перед тем, как погас свет. Что бы ни было у них на уме — быстро это не закончится. Безболезненным тоже не будет. Если только ей не удастся проскользнуть мимо них…

Девушка выждала пару мгновений, а затем бегом бросилась к противоположной стене, чтобы укрыться в нише.

Стена возникла перед ней как будто из пустоты, Мэри неловко ударилась об нее, медленно сползла вниз, касаясь коленями пола. Прямо над ее головой в стену врезалось заклятье, пославший его промахнулся на каких-то пару сантиметров. Тело било мелкая дрожь, девушка не была уверена, что сможет самостоятельно встать, даже если захотела бы. Адреналин в крови зашкаливал, обостряя чувства и помогая эффективнее бороться с проявлениями Конфундуса. Теперь она очень четко чувствовала пространство вокруг себя, но проблема с отсутствием голоса по-прежнему никуда не делась. Мэри не могла защитить себя с помощью магии, нужно было быстро придумать альтернативу. Как назло, в школьных коридорах подручных средств, пригодных для самозащиты лишенного сил волшебника, не было от слова совсем. Мэри пыталась вспомнить, есть ли в этом коридоре доспехи, канделябры, или еще хоть что-то, за чем можно спрятаться, что можно бросить в противника, или хотя бы просто столкнуть на него, но мысли путались, а время уходило. "Нельзя здесь оставаться... И время тянуть нельзя. Как только они до меня доберутся — мне конец," — сказала себе Мэри. Она попыталась встать, держась рукой за стену.

— Кто не спрятался, я иду искать!

Снова этот бодрый голос, где-то близко. Слишком, черт его побери, близко! Мэри закусила губу и рывком подняла себя на ноги, а затем опрометью бросилась прочь, не обращая внимание на стук каблуков по каменному полу. Отчаянный рывок почти загнанного зверя, пытающегося пробиться на волю. Разумеется, он не увенчался успехом. Мэри успела пробежать не больше трех ярдов, когда в нее ударило мощное заклятье. Девушку подбросило вверх и откинуло в сторону. Она пролетела несколько ярдов по коридору и упала на каменный пол, ощущая острую боль в плече, на которое приземлилась. Падение оглушило и дезориентировало ее. Голова болела так, будто ее раскололи надвое. Мэри посетила странная, нелепая в ее положении мысль, что сейчас она больше всего похожа на опрокинутую на спину черепаху — те же бесполезные попытки взять ситуацию под контроль и та же полная беспомощность. Она все еще упрямо сжимала в руках палочку, но толку от той палочки в ее состоянии не было никакого. "Подчинись..." — шепнул вкрадчивый внутренний голос, — "Сложи оружие и подчинись. Чем скорее они наиграются — тем быстрее ты попадешь домой." Макдональд прекратила попытки встать, но губы упрямо сжала. Это был безнадежный бой, тем не менее, все внутри нее протестовало против решения сдаться. Девушка приложила ладонь ко лбу, будто это могло помочь унять боль. Медленно, но успешно она приподнялась на локте. Лишь для того, чтобы увидеть высокий силуэт Мальсибера, стремительно приближавшийся к ней в проеме коридора. Пальцы снова сжались на палочке, но поднять ее Мэри не успела. Слизеринец ударил, пальцы разжались, оружие выскользнуло их них и со звонким стуком ударилось об пол рядом. Пол и потолок, казалось, поменялись местами. Эта карусель в довершение к ее жесткому падению, создала непередаваемый коктейль, который довершил начатое слизеринцами. Она ничего не могла им противопоставить. Нужно было как минимум несколько минут, чтобы прийти в себя, и Макдональд прекрасно знала, что ни Мальсибер, ни Эйвери этих минут ей не дадут. Девушка неуклюже перевернулась лицом вниз, все еще опираясь на локти. "Бывают ситуации, когда ты просто не можешь победить. Чем раньше смиришься — тем меньше будешь страдать," — продолжил голос в ее голове, и Мэри снова протестующе стиснула зубы. Просить о пощаде она не будет. Ни один из них этого не заслуживает и не услышит от нее. Пусть хоть убивают.

Шаги звучали уже совсем близко. Тело вдруг стало легким, оторвалось от пола и зависло в полутора ярдах над ним. Голос Эйвери раздался очень близко, пугающе близко:

— Удачная охота, сэр. Добычу поделим пополам?

Он говорил о ней так, будто она была загнанной на охоте лисой.

— Мне подходит, — ответил Мальсибер.

Раздался звук пинка, и стук дерева по каменному полу. Эрик отпихнул ее палочку в сторону. Толка от нее и так не было, но теперь Мэри ощутила опустошенность и обреченность. Проиграла. Окончательно, по всем фронтам. Ее мучители обсуждали ее дальнейшую судьбу, а в голове девушки пульсировала лишь одна мысль: "Быстрее". Она могла потерпеть боль. Надеялась, что сможет. Это была ее единственная возможность сделать что-то в отместку. Почему-то ей казалось, что садист получит меньше удовольствия от процесса истязаний, если жертва будет молчать. Быть может, получится не сразу. Но рано или поздно получится… Мэри посмотрела на Эйвери и слабо улыбнулась, совершенно забывая, что кричать она не смогла бы, даже если бы сильно захотела — заклятье Эйвери надежно защищало их от любого шума. Эйвери снова взмахнул палочкой, разворачивая ее лицом к себе. Он смотрел на нее с любопытством ребенка, разглядывающего пойманного под стакан жука.

— Ты посмотри, она улыбается. Предвкушаешь удовольствие, грязнокровка? Нравится, когда больно? Наслаждайся.

Тело вдруг стало тяжелым, его неудержимо повлекло вниз, ударило об пол. Мэри беззвучно застонала. Над головой раздался короткий свист от взмаха палочкой, кожу следом обожгло от пореза. Затем это повторилось, снова и снова. Эйвери использовал простое режущее заклятье, покрывая ее тело десятками маленьких, но очень болезненных порезов. Будто на нее напала стая крыс, покрывая укасами все тело. Мэри сильнее стиснула зубы и с тихим шипением втянула воздух. Хотелось кричать. Хотелось поднять руки и стряхнуть с себя эти невидимые лезвия, полосующие ее со всех сторон. Но тело было обездвижено и не подчинялось ей. Где-то заклятье едва вскрывало кожу, где-то проникало куда глубже. Боль то ослабевала, то нарастала, заставляя девушку на полу судорожно дергаться, пытаясь уклониться от следующего удара. Безуспешно, поскольку предугадать его она не могла. Деметрий мог с легкостью лишить Мэри конечности, отрезать от нее по кусочку, дюйм за дюймом. Макдональд вдруг с ужасом поняла, что он действительно мог. Единственная причина, почему Эйвери этого не делал — репутационный риск и возможные проблемы с администрацией школы и Министерством, которые стали бы защищать грязнокровку как настоящего мага. Но это не делало ее положение легче ни на унцию.

На миг ее взгляд встретился с жадным взглядом Мальсибера. Второй слизеринец стоял рядом, не принимая участия в развлечении товарища, что, впрочем, никак не облегчало положение Мэри. Взгляд Эрика был весьма красноречив. Если Эйвери было, по большому счету, все равно, он просто учил зарвавшуюся грязнокровку, что нельзя стучать Директору на благородных господ, то тут она видела открытое наслаждение. И ей, наверное, здорово повезло, что сегодня Мальсибер решил просто смотреть... Мэри закрыла глаза. В носу щипало, очень хотелось плакать. Но это был бы слишком роскошный подарок слизеринцам, и потому Мэри все оставшиеся силы пустила на самообладание. Потом, когда они наиграются, она сможет найти достаточно темный и одинокий угол в Хогвартсе, чтобы поплакать от души. Или просто потеряет сознание, и придет в себя уже в Больничном крыле, где плакать тоже не возбраняется. Главное не здесь. Не перед ними. Мэри ушла в себя. Постаралась закрыться от всего внешнего, спрятаться в спасительной темноте за опущенными веками, ничего не видеть, не слышать, не чувствовать. Они и правда не почувствовала, как Деметрий снял с нее заклятье немоты, не услышала его слов:

— Давай проверим, насколько высок у грязнокровки болевой порог. Чем мы развлечем нашу даму сегодня, Эрик? Может быть, заморозим? — он взмахнул палочкой, произнес заклинание, и левую ногу Мэри сковало холодом, словно в нее разом впилась тысяча острых маленьких кинжалов, — Или наоборот, поджарим?

Вторая нога девушки вспыхнула под действием Инсендио. Мэри закричала. Отчаянно, пронзительно, как может кричать только горящий человек, и в тот же миг ее горло снова сковало заклятье немоты. Слизеринцы смеялись. Эйвери опустил палочку, лед осыпался, пламя сгинуло, оставляя опаленную алую плоть дымиться и вонять этим отвратительным запахом опаленной кожи.

— У нее по-прежнему целы обе руки. — Заметил Эйвери, отходя ближе к Мальсиберу, приглашая его принять участие в развлечении.

Мальсибер подошел, присел на корточки рядом с корчащейся в беззвучной агонии на полу девушке. Все тот же изучающий взгляд, ни капли сострадания.

-Серпенсортиа, — произнес Эрик.

Повинуясь воле молодого волшебника, на полу из ниоткуда возникла змея. Шипя, она устремилась к распростертой на полу девушке. Медленно, почти ласково, ее холодное чешуйчатое тело обвило запястье левой руки Макдональд, а треугольная голова, покачивалась в воздухе, будто готовилась к нападению.

— Руки целы, говоришь? — пару мгновений понаблюдав за раскачивающейся на манер маятника головой змеи, Мальсибер обернулся к Эйвери. — Так сейчас мы это исправим.

Один взмах палочки, и острые, как бритва, зубы впились в мягкую плоть предплечья. Второй укус пришелся в сгиб локтя. Похоже, он задел сосуд, потому что на каменный пол тонкой струйкой потекла кровь. Усмешка на лице Эрика растянулась в гримасу. Слизеринец задержал руку в воздухе, замерла и змея. Он снова обратился к Деметрию:

— Может придушить ее, а, сэр Эйвери? — усмехнулся он, — Как по мне, вполне достойная расплата для обнаглевшей швали, решившей, что она может играть в справедливость. Да и одной грязнокровкой в школе меньше...

Змея переползла выше, зависла прямо над шее Мэри, щекоча кожу длинным раздвоенным языком. Мэри снова зашлась бы в беззвучном крике, если бы не боялась, что это спровоцирует атаку змеи. Эйвери усмехнулся, повисла пауза, как будто он всерьез обдумывал предложение Мальсибера. Потом он заговорил, голос был полон сожаления:

— Верховный очкарик будет не доволен нашими методами. Но скоро, уже совсем скоро, школа закончится. И вот тогда… — он приблизился, ногой развернул Мэри к себе, — Тогда ты узнаешь, что бывает с теми, кто сует свой слишком длинный нос в чужие дела, Макдональд. И нам это очень понравится, поверь мне.

Он пнул ее под ребра. Пинок был слабым, но и такого достаточно, когда он приходится на свежую рану. А тело Мэри медленно, но верно именно в нее и превращалось. В одну большую свежую рану... Она стиснула зубы, закусила губу, чтобы сдержать стон. Тело дрожало мелкой дрожью от ужаса перед происходящим, а в мозгу болезненно пульсировало всего одно желание — заорать, заорать в голос, чтобы проснулся весь замок. Во рту ясно ощущался медный привкус крови. Значит, губе конец, она ее прокусила. Гримаса боли исказила ее лицо, девушка попыталась отвернуться от своих мучителей. Они рассмеялись, и тут же ей достался еще один пинок, теперь уже от Мальсибера. Она подняла на него ненавидящий взгляд. Чудовище. Всего 15 лет — и уже чудовище...

— Гори в аду. — Одними губами произнесла Мэри.

Она знала, что маги не верят в ад и рай. Для них не существовало богов, они не нуждались в объяснении загадок природы, потому что знали их с малых ногтей, являясь частью этих загадок. Вряд ли Мальсибер понял ее. Но Мэри действительно душу вложила в это проклятье. В тот момент ей очень хотелось верить, что где-то есть место, где такие люди, как Мальсибер и Эйвери будут вечность гнить заживо за все зло, причиненное ими. Это было бы... Справедливо.

— Кто-то идет. Заканчивай с ней и пойдем, — лениво сказал Эйвери.

Смысл его слов не сразу дошел до девушки. Но она ощутила, как кто-то нагнулся над ней, почти нежно убрал прядь волос с лица.

— Живи пока.

Змея впилась в ее плечо чуть выше ключицы, а потом все закончилось. Когда в следующий раз ее коснулась рука человека, это был Ремус Люпин. Бледный, явно шокированный ее состоянием, он звал ее по имени, как будто через толщу воды. Мэри разлепила пересохшие губы, но заклятье немоты все еще лежало на ней, и она не издала ни звука.

— Мерлин, Мэри, да что случилось с тобой? Погоди, я позову Мадам Помфри, она тебе поможет. Погоди немного…

И он тоже исчез. А вместе с ним начал удаляться и потолок школьного коридора, как будто она провалилась через пол и начала тонуть в темноте. Но страшно не было. Наоборот, там было спокойно, не было боли. Как раз то, чего ей теперь так хотелось. Мэри закрыла глаза и позволила темноте принять себя в объятия.

* * *

Домовик слонялся возле входа в комнаты Люциуса Малфоя. Это было странно. Нарцисса остановилась посреди коридора, глядя прямо на эльфа и чувствуя, как подозрение сковывает ее грудь холодной цепью.

— Что ты здесь делаешь? Где мой муж?

Эльф вздрогнул, согнулся перед ней, как будто ждал побоев, начал лепетать что-то бессвязное, только укрепляя подозрение.

— С кем он там?

Домовик рухнул на пол и зарыдал. Нарцисса переступила через распростертое на полу тело и толкнула двери в комнаты Люциуса. В обществе уже какое-то время ходил этот слух. Слух о том, что сэр Малфой не слишком верен своей молодой супруге и не видит в этом большого преступления. Ей сочувствовали, кого-то ситуация забавляла, Нарцисса же предпочитала считать слухи всего лишь слухами и старательно делала вид, что ничего не замечает. Люциус был все так же холоден с ней, его мало интересовала ее личность и ее заботы, встречались они редко, за семейными ужинами, и даже там едва перекидывались парой слов. Нарцисса даже не заметила, как начала привыкать к этому. Ее первоначальный энтузиазм, ее желание узнать своего мужа, полюбить его, угасало с каждым днем. Очень сложно любить человека, который делает все для того, чтобы не подпустить тебя к себе. Цисса начала думать, что Беллатрикс была права. Союз их родителей — исключение, а не правило. Ей нужно научиться жить так, как жила ее сестра — самой по себе, с условием что брак — просто формальность. Тем более, Люциус активно помогал поверить в этом. Даже в спальню ее он больше не наведывался по ночам, никак не объясняя причины. Что ж, теперь в этом и не было необходимости. Он не уважал ее настолько, что начал таскать любовниц в их общий дом.

Большая двуспальная кровать под балдахином была в беспорядке, Люциус лежал на ней в одной сорочке. Ни смущения, ни вины во взгляде. Только вежливое любопытство, за каким чертом она сюда явилась. В нос ударил запах женских духов. Не ее. Нарцисса рассеяно обвела взглядом комнату, взгляд зацепился за камин. Тлеет… На улице тепло, никто не стал бы топить в таких условиях. И искры зеленые… Нарцисса перевела взгляд на мужа, не пытаясь скрыть горечь.

— Есть в Вас хоть капля благородства?

Он вопросительно приподнял бровь.

— Вы врываетесь в мои покои без приглашения, тревожите мой послеобеденный отдых и бросаетесь оскорблениями. Я сказал бы, что это необычно для Вас и желал бы узнать причину подобного поведения.

Ее лицо скривилось от презрения.

— Я не хотела верить. Я до последнего находила Вам оправдания, но это слишком, даже для меня. Вы думаете, я слепая? Этот камин, женские духи, Ваш внешний вид! Вы подлец, Люциус Малфой. В нашем общем доме…

Он резко встал с кровати. Так резко и так быстро, что она отшатнулась, испугавшись. В два шага Люциус оказался прямо перед ней, его пальцы стальной хваткой впились в ее запястья.

— Вам не кажется, что Вы слишком много себе позволяете, леди Малфой?

Она дернулась, пытаясь освободиться, но он не выпустил ее. Дернул к себе, не заботясь о том, что причиняет боль. Несколько мгновений продолжалась молчаливая борьба между высоким и сильным мужчиной и хрупкой, но бесстрашной в своем возмущении женщиной.

— Да отпустите же меня! — вскричала наконец выбившаяся из сил Нарцисса. — Вы не имеете права так обращаться со мной. Я Ваша жена, а не одна из ваших девок! И я требую уважения к себе, Люциус!

Он запрокинул голову и расхохотался. За это ей впервые по-настоящему захотелось его ударить, но хватка Малфоя не ослабевала, физической возможности сделать это у нее не было решительно никакой. Люциус резко оборвал смех и дернул ее к себе.

— А ведь Вы правы. Вы — моя жена. Пора напомнить Вам, что это значит.

Она кричала, отбивалась, но это не имело ровным счетом никакого значения. Люциус был выше и сильнее. В два счета она оказалась на его смятой кровати, под ним, отчаянно сопротивляясь, чем только раззадоривала его все больше. Он заботился только о собственном удовольствии, как всегда. Но в тот раз не давал себе труда сохранить хотя бы видимость заботы о ее чувствах. Было больно и страшно. Особенно страшно от мысли, что теперь так будет всегда.