Длиною в жизнь (гет)

1

Минерва МакГонагалл мерила круглый кабинет маленькими шажками, периодически потирая виски в попытке унять боль. Обязанности директора школы на деле отнимали гораздо больше сил, чем казалось со стороны. Вот и сейчас перед ней встал вопрос, который нужно было решить в срочном порядке: Хогвартс лишился сразу двух преподавателей. И если на пост преподавателя защиты от темных сил замена нашлась быстро, то место Горация, подавшего в отставку на следующий день после падения Волдеморта, по-прежнему оставалось вакантным. Тот факт, что наилучшими знаниями о зельях владели преимущественно выпускники факультета Слизерин, усугублял ситуацию еще больше. И дело было вовсе не в личной неприязни Минервы, просто практически все некогда блестящие ученики оказались за решеткой или были уличены в родстве с Пожирателями смерти.

МакГонагалл уже пересмотрела все выпускные альбомы с тысяча девятьсот восьмидесятого по тысяча девятьсот девяносто седьмой годы и даже написала несколько писем, ответом на одно из которых был отказ, на другие же ответов не последовало вовсе. Оставалась слабенькая надежда на тех, кто окончил школу в этом году, но ее Минерва упорно прятала внутри себя.

Что эти едва оперившиеся птенцы смогут дать ученикам? Ведь и сами полного образования не получили, если, конечно, не считать пытки Кэрроу образованием. Впрочем, такие студенты, как мисс Грейнджер, наверняка справились бы с преподаванием, вот только таких студентов, кроме самой мисс Грейнджер, МакГонагалл на этом курсе не помнила. К тому же, для этой девочки у нее было другое предложение, от которого та вряд ли откажется.

Но как бы Минерва ни старалась оттянуть этот момент, ей все же пришлось взять в руки альбом выпускников, пожалуй, самого страшного для Хогвартса тысяча девятьсот девяносто восьмого года, ведь за окнами уже начались первые листопады.

Страницу за страницей перелистывали тонкие, покрытые сеточкой морщин, шершавые пальцы, прерываясь на миг, чтобы выписать пару наиболее подходящих кандидатур. За недели такого времяпровождения, Минерва проследила некую закономерность: в большинстве своем пуффендуйцы отличались знаниями по Травологии и Уходу за магическими существами; гриффиндорцы, к ее невольной гордости, предпочитали Трансфигурацию и Заклинания; слизеринцы оказались прирожденными зельеварами (однако МакГонагалл подозревала, что Снейп попросту завышал оценки студентам своего факультета, судя по тому, что при Горации их успеваемость резко снизилась по Зельеварению и так же резко подскочила по Защите от темных сил); когтевранцы же в равной мере интересовались всеми предметами, имея стабильные, но средненькие баллы.

Наконец, Минерва нашла представителя Слизерина, на чьи отметки смена преподавателя почти не повлияла, и хотя по другим дисциплинам, в том числе по ее собственной, он знаниями не блистал, по зельеварению его можно было признать вторым по успеваемости после Гермионы Грейнджер. Неожиданную тягу к зельям, которую вдруг проявил Гарри Поттер на шестом курсе, профессорское чутье подсказало врасчет не брать.

МакГонагалл устало потерла глаза ладонями, ей хотелось поскорее покончить с этим и отдохнуть оставшиеся дни до начала учебного года , который, она чувствовала, окажется совсем непростым. Видеть в составе профессорско-преподавательского состава Хогвартса этого мальчика не было ни малейшего желания, но выбор был невелик. Честно говоря, его не было вовсе, поэтому Минерва окунула кончик орлиного пера в изумрудно-зеленые чернила и придвинула свиток пергамента поближе.

2

В Норе было тепло, солнечно и пахло луковым супом. Гарри всегда чувствовал себя уютно среди рыжих Уизли, а Молли относилась к нему с такой заботой и любовью, словно он был еще одним ее сыном. Миссис Уизли всегда с радостью принимала его в своем доме, однако Гарри понимал, что не может жить в Норе вечно. Одно дело, когда он вместе с Гермионой гостил у Рона на летних каникулах, а первого сентября они все вместе возвращались в Хогвартс, и совсем другое, когда возвращаться стало некуда. Конечно, у него был дом на площади Гриммо, но Гарри, как мог, оттягивал день, когда придется переступить через его порог – раны, нанесенные смертью Сириуса, еще кровоточили. Все, что ему оставалось, – это перебирать в голове счастливые моменты школьных лет. Таких было много, и в каждом из них рядом с Гарри неизменно были Рон и Гермиона – его лучшие друзья. В последних воспоминаниях все чаще фигурировал образ Джинни, с теплом ее ладоней и цветочным запахом волос.

Жизнь постепенно входила в мирное русло, а Гарри все никак не мог решиться на самый важный шаг. Его останавливало то, что Джинни предстояло скоро вернуться в школу еще на один год, а он не знал, как повлияет расстояние на их отношения, хотя понимал, что бояться нечего, ведь она ждала его, пока он скитался по Англии в поисках крестражей.

Впрочем, тогда все было по-другому: над всем миром висела страшная угроза, и мало кто стремился заводить отношения. Сейчас же его страшило, что она не захочет снова жить ожиданием и найдет себе кого-то другого, со своего курса, кто будет всегда рядом, днем и ночью одаряя ее своей любовью. Это даже было смешно: они оба прошли сквозь войну, но до сих пор не смогли разобраться в собственных отношениях. Вели себя, словно два прыщавых тринадцатилетних подростка, перебрасываясь украдкой взглядами с разных концов обеденного стола, отчаянно краснея, когда эти взгляды пересекались, вздрагивая от случайного соприкосновения локтей или плеч в узеньких коридорах Норы. Джинни ждала от Гарри первого шага, а сам он вовсе не знал, чего ждет и почему медлит, ведь в силе своей любви он не усомнился ни разу.

Неизвестно сколько еще времени Гарри Поттер сидел бы на старенькой софе в гостиной Уизли, сплошь заваленной разным хламом, если бы все его сомнения не были развеяны одним взмахом крыла старой совы, влетевшей в раскрытое окно. Конверт упал к его ногам, и сердце Гарри екнуло при виде до боли знакомых изумрудных чернил и печати Хогвартса. На миг закралась надежда и сразу погасла: все правильно, тридцатого августа всегда приходили письма из школы. Он уже хотел было пойти и отдать письмо Джинни, но в гостиную одновременно влетели еще две птицы. Гарри дрожащими руками отвязал конверты от их лапок и сжал один из них побелевшими пальцами, не в силах отвести взгляд от своего имени, выведенного на нем каллиграфическим почерком МакГонагалл. Наконец, он развернул пергамент.

Уважаемый мистер Поттер! Спешу сообщить, что мной, на правах директора школы, было принято решение предложить Вам возможность повторного прохождения седьмого курса в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Это исключительный шанс, данный Вам за небезызвестные заслуги перед всем магическим миром. Я буду рада видеть Вас за ужином в Большом Зале первого сентября.

С уважением, Минерва МакГонагалл.

Далее следовал список покупок, который Гарри читать не стал. Это было слишком незначительно по сравнению с тем, что он уже прочел. Подобную радость он испытывал в жизни лишь раз, когда узнал от Хагрида, что он волшебник. Счастье дурманило его, растекаясь по венам, застилая глаза радужной пеленой. МакГонагалл давала ему возможность продлить детство еще на год, он был готов расцеловать эту строгую сухопарую женщину, которая внушала страх всем первокурсникам.

Он пробежался глазами по ровным строчкам еще раз, обратив внимание на не совсем официальный тон письма, и улыбнулся. «Прибыть в школу вместе со всеми, сев в Хогвартс-экспресс…». Наверняка намекает на тот случай, когда они с Роном прилетели в школу на стареньком Форде мистера Уизли, все газеты тогда пестрели заголовками! А уж как им влетело, даже вспоминать страшно. «...занимаясь покупками в компании мистера Уизли и мисс Грейнжер…». Значит, они тоже поедут в Хогвартс! Радость Гарри возросла в два раза, хотя еще минуту назад ему казалось, что быть более счастливым он просто не может. А еще он будет играть в Квиддич! Гарри зажмурился от удовольствия, практически ощущая как бьет в лицо ветер, откидывая пряди волос со лба, как рука тянется к снитчу, пальцы сжимаются вокруг холодного металла и...

– Гарри? С тобой все в порядке? – голос Джинни вырвал его из мечтаний, и в этот миг он показался ему еще нежнее и прекраснее, чем обычно, он переливался, словно колокольчик, и Гарри вдруг подумал, что был ужасно глупым терять время, которое мог бы проводить рядом с ней, и наслаждаться этим чудесным голосом. Он не переживал о том, как выглядел в ее глазах, стоя перед распахнутым окном и сжимая в руках исписанный зелеными чернилами пергамент, с глупой улыбкой на губах, рассеянным взглядом и абсолютно нелепым выражением лица. Если бы Гарри мог видеть себя со стороны, подумал бы, что примерно такой вид был у Локонса, когда Рон стер ему память. Но видеть ничего этого он не мог, поэтому просто кинулся к Джинни, неловко переминающейся на последней ступени лестницы, сшибая попавшиеся на пути предметы мебели, и рухнул перед ней на колени. Он сжимал ее тонкие запястья и целовал теплые ладони, что-то шептал, не замечая тревогу в ее глазах. Она вздрогнула от неожиданности, когда он резко вскочил на ноги и, крепко сжав ее плечи, посмотрел ей в глаза. Безумие и радость – вот, что увидела в них Джинни Уизли. Она могла поклясться, что никогда еще не видела его таким.

– Джинни, Джинни... – он произносил ее имя каждый раз в перерыве между короткими поцелуями. Ему было неважно, что в любой момент в комнату может зайти мистер или миссис Уизли, он не хотел ничего скрывать, наоборот, он хотел кричать о своем счастье на весь мир. Он точно знал, что теперь она всегда будет рядом, он никуда ее не отпустит, не позволит уйти. И оказалось, что проблема, казавшаяся практически неразрешимой, имела очень простое решение:

– Джинни, ты выйдешь за меня замуж?

Гарри сам не понял, как сорвались эти слова с его уст, но совершенно о них не жалел. Джинни замерла, и он вдруг испугался того, что она откажет, что она не любит, испугался слез, выступивших на ее глазах. Но ее пальчики сомкнулись на его шее, и страх вмиг отступил.

– Гарри, милый, стать твоей женой – это единственное о чем я мечтаю! Я люблю тебя, но мне нужно вернуться в Хогвартс, еще целый год без тебя! Что, если ты встретишь другую девушку за это время? – он остановил ее речь прикосновением своих пальцев к ее губам.

– Все будет хорошо, я обещаю. Мы вернемся в Хогвартс вместе, я только что получил письмо от МакГонагалл. Теперь мы будем на одном курсе, всегда рядом, даже на занятиях, а пожениться сможем через год, когда закончим школу. Только скажи "да"!

– Да! Конечно, да! О, Гарри! – она крепко обняла его, он утирал с ее улыбающегося лица слезы, и они оба были безгранично счастливы, как могут быть счастливы только два искренне любящих юных сердца.

– Гарри, – ее голос стал неожиданно серьезным, и он вопросительно приподнял бровь, слегка отстраняясь от нее, чтобы получше разглядеть выражение ее лица. – Только давай пока ничего не будем говорить Рональду?

Они оба прыснули, представив реакцию Рона, и снова обнялись. Гарри перебирал пальцами ее густые волосы и думал, что это самый лучший день в его жизни, а совсем скоро он отправится домой, в Хогвартс, и рядом всегда будет она – будущая миссис Поттер.

3

Гермиона проснулась от повторяющегося стука. Она села в кровати, с трудом раскрыв опухшие глаза, осмотрелась по сторонам и увидела на своем подоконнике сову. Птица настойчиво стучала клювом в стекло, стараясь привлечь к себе внимание и проникнуть в дом. Гермиона босиком прошлепала к окну, раздумывая о том, от кого может быть письмо. Вариантов было два: Рон, который соизволил извиниться, и Гарри, просто, чтобы поинтересоваться, как у нее дела. Обе догадки оказались неверными. Письма, подписанные изумрудно-зелеными чернилами приходили лишь из одного места, и Гермиона, разворачивая пергамент, ломала голову над тем, что могло понадобиться от нее профессору МакГонагалл. С каждой прочитанной строчкой сердце колотилось все чаще. Это было невозможно, против всяких правил, но она привыкла верить своим глазам. Гермиона обрадовалась на миг, что сможет вернуться в Хогвартс, как губка впитать те знания, что не смогла получить, потому что помогала Гарри спасать мир. Можно будет почувствовать себя простыми школьниками, дурачиться, ходить на занятия, устраивать вечеринки в гостиной, она даже не станет строить из себя слишком строгую старосту, ведь не нужно больше переживать о Волдеморте, думать о смерти, поджидающей за углом, они будут просто жить! Однако вместе с воспоминаниями о Хогвартсе пришли воспоминания о Роне, и вся радость улетучилась. Прошел месяц с их ссоры, а он до сих пор не написал ни строчки. Если бы ей пришло, хоть маленькое письмецо, написанное корявым почерком, она бы с радостью его простила, и все стало бы как прежде. И ссора-то вышла совершенно глупой!

Это был день рождения Гарри, который все собрались отмечать в Норе. Помнится, поздравить его заглянул сам министр. Всем было весело и спокойно, пожалуй, впервые за последние годы. Кажется, Гермиона тогда перебрала с огневиски, на нее накатила небывалая решимость, и она поняла: все должно произойти сегодня.

Над Оттери-Сент-Кэтчпоул сгущались сумерки, из-за открытого окна слышалось хмельное пение Хагрида и смех Джинни, а руки Рона скользили под футболкой Гермионы. Они лежали на дырявом покрывале в его маленькой спальне с покатой крышей, и то, к чему она так долго готовилась, несомненно, произошло бы, если бы Рон, как обычно, все не испортил. Он попросил ее сделать такое... Такое, от чего щеки Гермионы до сих пор заливались румянцем при одном воспоминании. Как можно взять это в рот? Это же абсолютно негигиенично и аморально! Наверное, все могло обойтись, если бы после ее отказа Рональд вдруг не заявил:

— Как хочешь, я просто подумал, что ты не будешь против. Лаванде даже нравилось, – он пожал плечами и потянулся для поцелуя, но Гермиона резко оттолкнула его и, застегивая на ходу джинсы, кинулась в комнату Джинни, где были все ее вещи. Она заталкивала их в бисерную сумочку, а Рон маячил за ее спиной и что-то лепетал. Гермиона промчалась по саду, игнорируя удивленные взгляды празднующих, и прежде, чем кто-то из них пришел в себя и задал ей вопрос, она уже вышла за калитку и с громким хлопком трансгрессировала, оставляя раскрасневшегося и запыхавшегося Рона удивленно хлопать глазами.

В глубине души Гермиона понимала, что Лаванда была до того, как они с Роном начали встречаться, и он имел полное право спать с ней и вообще делать все, что ему заблагорассудится. Но все же, ей было неприятно осознавать, что ее Рон и чужая Браун были настолько близки. Она наивно надеялась, что у них с Роном будет все как в сказке: только они вдвоем, всегда. Она думала, что это будет первый раз для них обоих, и Рон будет восторгаться ею и любить еще сильнее, а на деле вышло так, что он всегда будет сравнивать ее с Лавандой, которая тенью маячила между ними.

Но, не смотря ни на что, Гермиона очень хотела помириться с Роном, который стал ей самым родным и близким человеком, и надеялась, что Хогвартс предоставит им такую возможность.

К тому же, поездка в школу станет достойным оправданием к ее бездействию в поисках родителей. Гермиона любила их и скучала по ним каждую минуту, ночью она давала себе обещание, что завтра же купит билеты в Австралию, и в Англию они вернутся уже одной дружной, счастливой семьей. Вот только наутро все эти мечты теряли радужные краски: как объяснить двум взрослым людям, что у них есть дочь-волшебница, которая отобрала большую часть их жизней? Стереть память – просто. Достаточно лишь взмахнуть палочкой. А вот вернуть ее назад – большая проблема. Но больше всего Гермиону страшила мысль о том, что их прежняя жизнь покажется родителям гораздо хуже нынешней, в которой ей нет места.

4

Поместье Малфоев было таким же угрюмым и безрадостным, как его обитатели. Даже солнечный августовский день, казалось, обошел особняк стороной. Первые, едва начавшие желтеть листья устилали каменные дорожки сада, неслышно было ни пения птиц, ни шелеста травы, ни каких-либо других звуков, говорящих о том, что здесь присутствует жизнь.

Драко сидел в любимом кресле Люциуса с высокой спинкой, одна его рука покоилась на обитом зеленым бархатом подлокотнике, другая прокручивала волшебную палочку между пальцев. Серые глаза неотрывно следили за танцем пламени в камине, и даже огонь в этом доме казался холодным.

Драко уже добрых четыре часа ломал голову над тем, почему новоиспеченная директор обратилась со своим предложением именно к нему, а не к той же всезнайке Грейнджер или хваленому Поттеру. Впрочем, относительно Поттера все был ясно: особым умом он никогда не блистал, а вот с Грейнджер было сложнее. Вероятно, МакГонагалл боялась брать грязнокровку на место преподавателя зельеварения, на плечи которого так же лягут обязанности декана факультета, а слизеринцы – это вам не доблестные гриффиндорцы – сожрут заживо и даже костей не выплюнут.

Не сказать, что Драко Малфой когда-либо мечтал о профессии преподавателя, однако никаких других мечтаний у него тоже не наблюдалось. Разве что играть в квиддич, но он так и не смог стать достаточно хорошим игроком, даже на уровне школьных соревнований. А в свете последних событий на спортивной карьере вообще можно было ставить крест. Такому, как он, магический мир не позволит стать знаменитым. Хогвартс же давал хоть какой-то шанс на нормальную жизнь.

Нет, он не нуждался в деньгах, даже несмотря на то, что кругленькая сумма со счета в Гринготтсе перекочевала в казну министерства (как говорили представители Пророка: «В помощь пострадавшим от рук Пожирателей смерти»), в укромных уголках поместья хранились немалые запасы золота. Это был шанс выбраться из четырех стен, которые давно осточертели, и перестать прятаться от людских глаз. Несмотря на оправдательный приговор, он терзался чувством вины, хотя и сам не понимал за что именно. Общество мирно продолжало жить своей жизнью, а Драко казалось, что каждый, кто видит его, тычет пальцем в спину и смеется над его ничтожностью.

Драко Малфой даже не догадывался, каким сложным и тернистым будет этот путь, когда писал ответное письмо профессору МакГонагалл, но точно знал, что это первое серьезное и правильное решение, которое он принял самостоятельно.