Длиною в жизнь (гет)

1

Судебное разбирательство по делу Драко Малфоя было назначено на пятое июня тысяча девятьсот девяносто восьмого года, прямо в день его восемнадцатилетия. Он отнесся к этому известию с полным равнодушием и, кажется, совершенно не отдавал себе отчет в том, что исход этого события предопределит всю его дальнейшую жизнь.

После пожизненного заключения Люциуса в Азкабан Драко чувствовал себя безнадежно растерянным, и никакие попытки матери его расшевелить не приводили к желаемому результату. Еще вчера он был просто подростком, который повиновался отцу и беспрекословно шел путем, предназначенным ему с самого рождения. Он никогда ничего не решал сам, и его сложно было в этом винить. Выбор у детей, рожденных в чистокровных семьях, всегда был невелик: или они разделяли идеи Темного Лорда, или заканчивали как Сириус Блэк. Впрочем, в свете последних событий Драко не был уверен, какое из двух зол – меньшее.

Судьбоносная дата неумолимо приближалась, а он с завидным упорством не желал выбираться из паутины безразличия, отказывался покидать свою комнату и практически ничего не ел. Нарцисса же с каждым днем все больше впадала в отчаяние при виде апатии единственного сына и, понимая, что повлиять на Драко в силах только Люциус, который всегда был для него авторитетом, решила во что бы то ни стало устроить их встречу. Она воспользовалась единственным, на ее взгляд, возможным вариантом осуществить эту затею – слезно умоляла Гарри Поттера дать ее сыну шанс, тем самым окончательно растоптав остатки былой гордости.

2

Холод пробирал Драко до костей, когда два молчаливых и угрюмых мракоборца вели его, крепко сжимая за плечо, к камере Люциуса Малфоя. Он не видел дементоров, но чувствовал каждой клеточкой своего тела, что они были где-то поблизости. Казалось, сами стены высасывали из него последние крохи надежды и не совсем еще угасших счастливых воспоминаний. Становилось дурно от одной только мысли, что придется провести здесь достаточно внушительный остаток своей жизни. Время тянулось мучительно медленно, и бесконечные петляющие коридоры никак не желали заканчиваться.

Наконец, мракоборцы, по-прежнему не нарушая тишины, остановились у тяжелой железной двери, на вид ничем не отличающейся от десятков тех, что Драко видел здесь ранее, и один из них выудил из кармана мантии связку ключей и с небольшим усилием открыл проржавевший замок. Они оказались в длинном коридоре, по обеим сторонам которого Драко различил толстые прутья решеток. За одной из них на голой деревянной скамье, слегка покачиваясь вперед-назад, словно маятник, сидел Люциус Малфой. Некогда блестящие и ухоженные волосы свисали на его лицо грязными, засаленными патлами, скрывая ввалившиеся щеки и еще сильнее заострившийся нос.

— Отец, — севшим голосом позвал Драко, приблизив лицо к решетке. Люциус резко вскинул голову, пробормотал что-то себе под нос, а затем, узнав сына, вскочил на ноги и, просунув тощие руки сквозь прутья, крепко сжал его запястья грязными пальцами с чернеющими полумесяцами под ногтями.

— Сын! Нет-нет, не может быть, они не могли так поступить, неужели и тебя тоже? Нет! – Люциус трясся, словно в лихорадке, его глаза метались из стороны в сторону, и Драко с ужасом заметил в них вспышку безумия, точно такую же, какую сотни раз встречал во взгляде Беллатрисы. А ведь не прошло еще и месяца. Как же быстро Азкабан лишает человека разума!

Он поспешил успокоить отца, стараясь говорить ровно, однако голос предательски дрожал:

— Надо мной еще не было суда, нам просто разрешили встречу. Думаю, у нас не больше десяти минут.

— Не было суда? Хорошо. Это очень хорошо! Послушай меня, Драко, – он крепко схватил сына за затылок, приблизился к его лицу, насколько позволяла решетка, и зашептал так, чтобы не слышали маячившие неподалеку мракоборцы: — Делай, что хочешь, говори, что хочешь: умоляй, плачь, лги! Скажи им, что тебя заставили, что ты был околдован, что угодно. Ты не должен оказаться здесь. Позаботься о матери. Как она? Теперь ты – глава семьи, на тебе лежит большая ответственность. Сохрани то, за что мы боролись столько лет – чистоту нашей крови, нашу фамилию и род. Ты – Малфой. Помни об этом!

Грубый голос надсмотрщика, того, что выглядел постарше, прервал сбивчивый монолог Люциуса.

— Ну, хватит шептаться. Давай, парень, на выход! Если, конечно, не хочешь остаться здесь. – Он громко хохотнул, видимо, найдя свою шутку верхом остроумия, и тряхнул связкой ключей.

Драко сжал холодные пальцы отца напоследок и попятился спиной к выходу. Им предоставили даже не десять, а всего пару жалких минут, но этого оказалось достаточно, чтобы пробудить в юном Малфое желание жить.

Рука Люциуса безвольно повисла между прутьями тюремной решетки. «Драко, мой сынок!» — слабо прохрипел он и упал на колени, прижимая ладони к лицу. Затем дверь захлопнулась, скрывая его от глаз сына, едва сдержавшего слезы.

3

Утро выдалось до безобразия мрачным. Сквозь плотные кучевые облака не пробивалось ни единого солнечного лучика, тяжелые капли шлепали по асфальту, распадаясь на тысячи маленьких частиц, чтобы в следующую секунду исчезнуть под ногами вечно спешащей по своим делам толпы. Не сказать, что такая погода кого-то удивляла: для сырой и туманной Англии начало лета не было показателем к потеплению. Оставалось лишь надеяться, что в следующие три месяца природа сжалится над жителями Лондона.

Гермиона Грейнджер отвернулась от маленького круглого окошка в зале судебных заседаний и зябко передернула плечами. Вряд ли здесь было хоть на градус теплее, чем на улице. Ее взгляд рассеянно скользил по лицам присяжных – от самых молодых, едва ступивших в жизнь и встретивших лицом к лицу ее первые удары, до престарелых, перенесших все тяготы и радости, поджидавшие в закоулках судьбы. Всех их связывало одно – оставшаяся позади война.

Несколько десятков глаз были устремлены в центр зала, где на деревянном стуле с подлокотниками, устало склонив голову, сидел светловолосый юноша. Он изрядно похудел и выглядел осунувшимся, во всем же остальном Драко Малфой остался таким, каким помнила его Гермиона со школьной скамьи. Какими же далекими сейчас казались те времена, когда самым страшным происшествием для нее было получить наказание от МакГонагалл за невыполненную домашнюю работу или быть пойманной завхозом Филчем в запретном уголке Хогвартса. Многое изменилось с тех пор. В том числе и отношение Гермионы к Малфою. Нет, он, конечно, не стал ей другом, но чувство враждебной ненависти вдруг сменилось пустым равнодушием. И когда это успело произойти? У нее не было точного ответа на этот вопрос.

За ходом дела Гермиона не следила, её голос все равно ничего не решал. Она и пошла на это заседание только ради Гарри. Казалось бы, война закончилась, и все должны быть счастливыми, однако звезда магического мира Гарри Поттер день ото дня выглядел все более измотанным и опустошенным. Министр лично пригласил его в состав присяжных, и Гарри не оставалось ничего, кроме как согласиться. Сколько подобных разбирательств ему пришлось посетить за последний месяц? Пятнадцать? Двадцать? Вероятно, он сам сбился со счету. Но Гермиона не сомневалась, что именно это заседание для него было самым тяжелым, потому что он впервые обратился к ней за поддержкой.

Гермиона ожидала от Гарри предвзятого отношения к Малфою, ведь их обоюдная ненависть ни для кого не была секретом. Не далее чем пару часов назад по пути в Министерство она сама уговаривала его проявить снисходительность, поэтому, когда он взял слово в защиту подсудимого, Гермиона очень удивилась.

— Министр, я бы хотел обратить ваше внимание, а также внимание всех присяжных на тот факт, что Малфой… простите, мистер Малфой не обвиняется в убийстве ни одного человека. Единственное, за что мы можем его судить – это за наличие Темной Метки и покушение на убийство Альбуса Дамблдора. – Гермиона заметила, как руки Гарри сжались в кулаки при упоминании имени директора, но он невозмутимо продолжил: – Как известно, Терную Метку Драко Малфой приобрел в возрасте шестнадцати лет, даже не достигнув совершеннолетия. Лорд Волдеморт всегда славился умением убеждать, подчинять себе и влиять на разум людей порой более зрелого возраста. Мистер Малфой рос в окружении Пожирателей смерти с самого детства, не думаю, что у него был выбор. Что же касается покушения… я лично присутствовал при убийстве Дамблдора, и убит он был совсем другим человеком. Драко Малфой действовал исключительно по указу Волдеморта из страха за свою жизнь и жизнь своей семьи, и я уверен, что он не желал ничьей смерти. У меня все, спасибо, министр.

Гарри Поттер опустился на свое место, его скулы нервно подрагивали. Гермиона видела, как нелегко далась ему эта речь, но самое главное – она не понимала, из каких соображений действовал Гарри. По всему залу пробежался шепоток, однако самое удивленное выражение читалось на лице подсудимого. Кажется, он не мог поверить в то, что услышал минутой ранее. Впрочем, Гермиона не могла его в этом винить.

Кингсли Шеклболт громко прочистил горло, призывая всех к вниманию, и предложил проголосовать. По результатам проведенного голосования с Драко Люциуса Малфоя были сняты все обвинения.

Народ потянулся к выходу. Пару раз до слуха Гермионы долетало ворчание недовольных таким исходом дела. Большинству же было все равно – они спешили домой, к своим семьям, надеясь успеть к подаче горячего обеда. В этой суматохе черная лохматая макушка Гарри пропала из поля зрения Гермионы, и она решила подождать, пока «пробка» в дверях рассосется, и найти Гарри в коридоре, где он наверняка будет ее ждать. Гермиона задумалась о том, что было бы неплохо, если бы и ей было куда спешить, как всем этим людям вокруг, и сама не заметила, когда начала барабанить пальцами по деревянной скамье.

— Грейнджер, – бесцветный голос Малфоя вырвал ее из размышлений, и она с удивлением обнаружила, что он по-прежнему сидит на стуле в центре зала, очевидно, тоже ожидая, пока зал опустеет. На лице Малфоя не было ни следа радости от того, что его оправдали. – С такими нервами тебе не стоило сюда приходить.

Гермиона решила проигнорировать его обращение: словесные перепалки засели в горле еще на четвертом курсе, но отбивать дробь все же прекратила. Однако Малфой, как оказалось, был решительно настроен продолжить общение.

— Что, Поттер снова решил проявить свое знаменитое благородство? И дня прожить не может без добрых дел? Ах, Мальчик-шрамированный-лоб! – Он притворно вздохнул и прижал ладонь к груди. – Спас Пожирателя смерти от кары!

— Мог бы просто поблагодарить, ты – неблагодарная свинья, Малфой! – Гермиона почувствовала острое и неотвратимое желание залепить ему пощечину, как когда-то на третьем курсе. Она вскочила со своего места и быстрым шагом направилась к двери, в которую ей удалось протиснуться сквозь изрядно поредевшую толпу. Щеки ее пылали от гнева, но она все же сдержалась и никак не отреагировала на брошенное в спину «Я его об этом не просил».

Общество, в котором Гермиона застала Гарри, совсем ее не обрадовало. Мать Драко Малфоя, растерявшая всю свою надменную гордость, судорожно сжимала запястье Гарри бледными тонкими пальцами и что-то сбивчиво шептала, едва сдерживая слезы. Гермиона вовсе не собиралась подслушивать, просто ответ Гарри на фоне тихого голоса Нарциссы прозвучал слишком громко:

— Я сделал это не ради него, миссис Малфой, а лишь потому, что вы попросили. Я преклоняюсь перед силой материнской любви, а ваша любовь к сыну однажды спасла мне жизнь. Я просто вернул долг.

— Мам, – Гермиона вздрогнула от прозвучавшего за спиной резкого оклика и невольно обернулась. Лицо Малфоя скривилось от недовольства, брови сошлись на переносице, однако голос был холодным, как сталь. – Пойдем, мама, нам пора.

Гермиона не знала, слышал ли он разговор Гарри и Нарциссы, но, кажется, все вставало на свои места.

4

Карета, с высеченным на дверце фамильным гербом Малфоев, плавно катила по залитой дождем мостовой. Драко сидел, прислонившись лбом к стеклу, и провожал взглядом стекающие по нему тонкие струйки. Он бы предпочел молчать, чтобы не сорваться и не накричать на Нарциссу, однако у нее было другое мнение на этот счет.

— Драко, милый, — холодные пальцы коснулись его колена, — я так рада! Я молила Мерлина, чтобы тебя оправдали.

Драко хмыкнул и холодно посмотрел на мать:

— С каких это пор Поттер стал самим Мерлином?

— А что мне оставалось? Сынок, я не могла тебя потерять! Сначала Люциус, потом ты… Я бы не пережила этого, кроме тебя, у меня никого не осталось. – Бледные руки нервно мяли подол мантии. Рядом с собственным сыном Нарцисса чувствовала себя маленькой несмышленой девчонкой, которой приходится оправдываться за свое поведение. – Этот мальчик – единственный, кто мог нам помочь, к его мнению теперь прислушиваются. Всегда прислушивались.

Драко был зол на мать и одновременно благодарен ей. После посещения Азкабана мысль о том, что ему придется провести там весь остаток своих дней, совсем не радовала. Но кидаться в ноги Поттеру – это было верхом унижения. Сейчас Драко не испытывал к нему ненависти, подобно той, что жила в его сердце долгие пять лет. Она была детской и наивной, в нем говорила обида на то, что его рука дружбы была так нахально отвергнута на глазах у всех однокурсников. О каком авторитете могла идти речь? Впрочем, тогда все были настолько взволнованы предстоящим делением на факультеты, что благополучно забыли об этом маленьком недоразумении. А вот Драко о нем не забыл. Пять лет он доставал Поттера всеми возможными способами, порой казалось, что целью его пребывания в Хогвартсе было довести очкарика до белого каления. На Уизли и Грейнджер ему было глубоко плевать, но он пытался достать и их тоже. Ведь это так забавно злило Поттера. А потом жизнь круто изменилась, и эта ненависть показалась такой незначительной. Появилась Метка, появился приказ Темного лорда, и все остальное отошло на второй план.

Сначала все казалось какой-то игрой, и Драко даже гордился возложенной на него миссией, однако, время шло, а с ним приходило осознание, затем страх и снова ненависть. На этот раз к Темному лорду. Больше не хотелось подчиняться и быть марионеткой в умелых руках, но выбора уже не было. Впрочем, выбора не было никогда. Наверное, в день смерти Волдеморта Драко испытал не меньшее облегчение, чем сам Поттер, и, возможно, он бы даже нашел в себе силы пожать ему руку, если бы не тот факт, что чуть раньше Поттер спас его от смерти. Включил свое гриффиндорское благородство и протянул руку врагу. Драко чувствовал себя обязанным, а это чувство он не любил больше всего на свете. И сейчас, благодаря стараниям матери, оно посетило его уже во второй раз за столь короткий промежуток времени.

— Мам, пожалуйста, давай не будем больше говорить об этом? Я не хочу ничего слышать о Поттере. В конце концов, у меня день рождения.

— Мерлин! – ахнула Нарцисса и неловко обняла сына. – В этой суматохе я совсем забыла о твоем дне рождении. Прости меня, дорогой. Как только прибудем в поместье, я прикажу эльфам приготовить самый большой шоколадный торт за всю историю волшебного мира, – она улыбнулась так искренне, как не улыбалась уже давно, лучики морщинок пролегли в уголках ее глаз, и Драко впервые подумал о том, что переживания оставили неизгладимый отпечаток на ее некогда безупречной внешности. Злость почему-то отступила, он молча кивнул и сжал ладонь матери, давая понять, что не сердится.

И хотя все, чего ему хотелось по возвращении домой – это пойти в свою комнату и уснуть, он терпеливо съел три больших куска торта, раздумывая про себя, с чего Нарцисса взяла, что он любит шоколадный торт? Она каждый год приказывала домовым эльфам готовить именно его, в то время как Драко отдавал предпочтение клубничному.

1

Минерва МакГонагалл мерила круглый кабинет маленькими шажками, периодически потирая виски в попытке унять боль. Обязанности директора школы на деле отнимали гораздо больше сил, чем казалось со стороны. Вот и сейчас перед ней встал вопрос, который нужно было решить в срочном порядке: Хогвартс лишился сразу двух преподавателей. И если на пост преподавателя защиты от темных сил замена нашлась быстро, то место Горация, подавшего в отставку на следующий день после падения Волдеморта, по-прежнему оставалось вакантным. Тот факт, что наилучшими знаниями о зельях владели преимущественно выпускники факультета Слизерин, усугублял ситуацию еще больше. И дело было вовсе не в личной неприязни Минервы, просто практически все некогда блестящие ученики оказались за решеткой или были уличены в родстве с Пожирателями смерти.

МакГонагалл уже пересмотрела все выпускные альбомы с тысяча девятьсот восьмидесятого по тысяча девятьсот девяносто седьмой годы и даже написала несколько писем, ответом на одно из которых был отказ, на другие же ответов не последовало вовсе. Оставалась слабенькая надежда на тех, кто окончил школу в этом году, но ее Минерва упорно прятала внутри себя.

Что эти едва оперившиеся птенцы смогут дать ученикам? Ведь и сами полного образования не получили, если, конечно, не считать пытки Кэрроу образованием. Впрочем, такие студенты, как мисс Грейнджер, наверняка справились бы с преподаванием, вот только таких студентов, кроме самой мисс Грейнджер, МакГонагалл на этом курсе не помнила. К тому же, для этой девочки у нее было другое предложение, от которого та вряд ли откажется.

Но как бы Минерва ни старалась оттянуть этот момент, ей все же пришлось взять в руки альбом выпускников, пожалуй, самого страшного для Хогвартса тысяча девятьсот девяносто восьмого года, ведь за окнами уже начались первые листопады.

Страницу за страницей перелистывали тонкие, покрытые сеточкой морщин, шершавые пальцы, прерываясь на миг, чтобы выписать пару наиболее подходящих кандидатур. За недели такого времяпровождения, Минерва проследила некую закономерность: в большинстве своем пуффендуйцы отличались знаниями по Травологии и Уходу за магическими существами; гриффиндорцы, к ее невольной гордости, предпочитали Трансфигурацию и Заклинания; слизеринцы оказались прирожденными зельеварами (однако МакГонагалл подозревала, что Снейп попросту завышал оценки студентам своего факультета, судя по тому, что при Горации их успеваемость резко снизилась по Зельеварению и так же резко подскочила по Защите от темных сил); когтевранцы же в равной мере интересовались всеми предметами, имея стабильные, но средненькие баллы.

Наконец, Минерва нашла представителя Слизерина, на чьи отметки смена преподавателя почти не повлияла, и хотя по другим дисциплинам, в том числе по ее собственной, он знаниями не блистал, по зельеварению его можно было признать вторым по успеваемости после Гермионы Грейнджер. Неожиданную тягу к зельям, которую вдруг проявил Гарри Поттер на шестом курсе, профессорское чутье подсказало врасчет не брать.

МакГонагалл устало потерла глаза ладонями, ей хотелось поскорее покончить с этим и отдохнуть оставшиеся дни до начала учебного года , который, она чувствовала, окажется совсем непростым. Видеть в составе профессорско-преподавательского состава Хогвартса этого мальчика не было ни малейшего желания, но выбор был невелик. Честно говоря, его не было вовсе, поэтому Минерва окунула кончик орлиного пера в изумрудно-зеленые чернила и придвинула свиток пергамента поближе.

2

В Норе было тепло, солнечно и пахло луковым супом. Гарри всегда чувствовал себя уютно среди рыжих Уизли, а Молли относилась к нему с такой заботой и любовью, словно он был еще одним ее сыном. Миссис Уизли всегда с радостью принимала его в своем доме, однако Гарри понимал, что не может жить в Норе вечно. Одно дело, когда он вместе с Гермионой гостил у Рона на летних каникулах, а первого сентября они все вместе возвращались в Хогвартс, и совсем другое, когда возвращаться стало некуда. Конечно, у него был дом на площади Гриммо, но Гарри, как мог, оттягивал день, когда придется переступить через его порог – раны, нанесенные смертью Сириуса, еще кровоточили. Все, что ему оставалось, – это перебирать в голове счастливые моменты школьных лет. Таких было много, и в каждом из них рядом с Гарри неизменно были Рон и Гермиона – его лучшие друзья. В последних воспоминаниях все чаще фигурировал образ Джинни, с теплом ее ладоней и цветочным запахом волос.

Жизнь постепенно входила в мирное русло, а Гарри все никак не мог решиться на самый важный шаг. Его останавливало то, что Джинни предстояло скоро вернуться в школу еще на один год, а он не знал, как повлияет расстояние на их отношения, хотя понимал, что бояться нечего, ведь она ждала его, пока он скитался по Англии в поисках крестражей.

Впрочем, тогда все было по-другому: над всем миром висела страшная угроза, и мало кто стремился заводить отношения. Сейчас же его страшило, что она не захочет снова жить ожиданием и найдет себе кого-то другого, со своего курса, кто будет всегда рядом, днем и ночью одаряя ее своей любовью. Это даже было смешно: они оба прошли сквозь войну, но до сих пор не смогли разобраться в собственных отношениях. Вели себя, словно два прыщавых тринадцатилетних подростка, перебрасываясь украдкой взглядами с разных концов обеденного стола, отчаянно краснея, когда эти взгляды пересекались, вздрагивая от случайного соприкосновения локтей или плеч в узеньких коридорах Норы. Джинни ждала от Гарри первого шага, а сам он вовсе не знал, чего ждет и почему медлит, ведь в силе своей любви он не усомнился ни разу.

Неизвестно сколько еще времени Гарри Поттер сидел бы на старенькой софе в гостиной Уизли, сплошь заваленной разным хламом, если бы все его сомнения не были развеяны одним взмахом крыла старой совы, влетевшей в раскрытое окно. Конверт упал к его ногам, и сердце Гарри екнуло при виде до боли знакомых изумрудных чернил и печати Хогвартса. На миг закралась надежда и сразу погасла: все правильно, тридцатого августа всегда приходили письма из школы. Он уже хотел было пойти и отдать письмо Джинни, но в гостиную одновременно влетели еще две птицы. Гарри дрожащими руками отвязал конверты от их лапок и сжал один из них побелевшими пальцами, не в силах отвести взгляд от своего имени, выведенного на нем каллиграфическим почерком МакГонагалл. Наконец, он развернул пергамент.

Уважаемый мистер Поттер! Спешу сообщить, что мной, на правах директора школы, было принято решение предложить Вам возможность повторного прохождения седьмого курса в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Это исключительный шанс, данный Вам за небезызвестные заслуги перед всем магическим миром. Я буду рада видеть Вас за ужином в Большом Зале первого сентября.

С уважением, Минерва МакГонагалл.

Далее следовал список покупок, который Гарри читать не стал. Это было слишком незначительно по сравнению с тем, что он уже прочел. Подобную радость он испытывал в жизни лишь раз, когда узнал от Хагрида, что он волшебник. Счастье дурманило его, растекаясь по венам, застилая глаза радужной пеленой. МакГонагалл давала ему возможность продлить детство еще на год, он был готов расцеловать эту строгую сухопарую женщину, которая внушала страх всем первокурсникам.

Он пробежался глазами по ровным строчкам еще раз, обратив внимание на не совсем официальный тон письма, и улыбнулся. «Прибыть в школу вместе со всеми, сев в Хогвартс-экспресс…». Наверняка намекает на тот случай, когда они с Роном прилетели в школу на стареньком Форде мистера Уизли, все газеты тогда пестрели заголовками! А уж как им влетело, даже вспоминать страшно. «...занимаясь покупками в компании мистера Уизли и мисс Грейнжер…». Значит, они тоже поедут в Хогвартс! Радость Гарри возросла в два раза, хотя еще минуту назад ему казалось, что быть более счастливым он просто не может. А еще он будет играть в Квиддич! Гарри зажмурился от удовольствия, практически ощущая как бьет в лицо ветер, откидывая пряди волос со лба, как рука тянется к снитчу, пальцы сжимаются вокруг холодного металла и...

– Гарри? С тобой все в порядке? – голос Джинни вырвал его из мечтаний, и в этот миг он показался ему еще нежнее и прекраснее, чем обычно, он переливался, словно колокольчик, и Гарри вдруг подумал, что был ужасно глупым терять время, которое мог бы проводить рядом с ней, и наслаждаться этим чудесным голосом. Он не переживал о том, как выглядел в ее глазах, стоя перед распахнутым окном и сжимая в руках исписанный зелеными чернилами пергамент, с глупой улыбкой на губах, рассеянным взглядом и абсолютно нелепым выражением лица. Если бы Гарри мог видеть себя со стороны, подумал бы, что примерно такой вид был у Локонса, когда Рон стер ему память. Но видеть ничего этого он не мог, поэтому просто кинулся к Джинни, неловко переминающейся на последней ступени лестницы, сшибая попавшиеся на пути предметы мебели, и рухнул перед ней на колени. Он сжимал ее тонкие запястья и целовал теплые ладони, что-то шептал, не замечая тревогу в ее глазах. Она вздрогнула от неожиданности, когда он резко вскочил на ноги и, крепко сжав ее плечи, посмотрел ей в глаза. Безумие и радость – вот, что увидела в них Джинни Уизли. Она могла поклясться, что никогда еще не видела его таким.

– Джинни, Джинни... – он произносил ее имя каждый раз в перерыве между короткими поцелуями. Ему было неважно, что в любой момент в комнату может зайти мистер или миссис Уизли, он не хотел ничего скрывать, наоборот, он хотел кричать о своем счастье на весь мир. Он точно знал, что теперь она всегда будет рядом, он никуда ее не отпустит, не позволит уйти. И оказалось, что проблема, казавшаяся практически неразрешимой, имела очень простое решение:

– Джинни, ты выйдешь за меня замуж?

Гарри сам не понял, как сорвались эти слова с его уст, но совершенно о них не жалел. Джинни замерла, и он вдруг испугался того, что она откажет, что она не любит, испугался слез, выступивших на ее глазах. Но ее пальчики сомкнулись на его шее, и страх вмиг отступил.

– Гарри, милый, стать твоей женой – это единственное о чем я мечтаю! Я люблю тебя, но мне нужно вернуться в Хогвартс, еще целый год без тебя! Что, если ты встретишь другую девушку за это время? – он остановил ее речь прикосновением своих пальцев к ее губам.

– Все будет хорошо, я обещаю. Мы вернемся в Хогвартс вместе, я только что получил письмо от МакГонагалл. Теперь мы будем на одном курсе, всегда рядом, даже на занятиях, а пожениться сможем через год, когда закончим школу. Только скажи "да"!

– Да! Конечно, да! О, Гарри! – она крепко обняла его, он утирал с ее улыбающегося лица слезы, и они оба были безгранично счастливы, как могут быть счастливы только два искренне любящих юных сердца.

– Гарри, – ее голос стал неожиданно серьезным, и он вопросительно приподнял бровь, слегка отстраняясь от нее, чтобы получше разглядеть выражение ее лица. – Только давай пока ничего не будем говорить Рональду?

Они оба прыснули, представив реакцию Рона, и снова обнялись. Гарри перебирал пальцами ее густые волосы и думал, что это самый лучший день в его жизни, а совсем скоро он отправится домой, в Хогвартс, и рядом всегда будет она – будущая миссис Поттер.

3

Гермиона проснулась от повторяющегося стука. Она села в кровати, с трудом раскрыв опухшие глаза, осмотрелась по сторонам и увидела на своем подоконнике сову. Птица настойчиво стучала клювом в стекло, стараясь привлечь к себе внимание и проникнуть в дом. Гермиона босиком прошлепала к окну, раздумывая о том, от кого может быть письмо. Вариантов было два: Рон, который соизволил извиниться, и Гарри, просто, чтобы поинтересоваться, как у нее дела. Обе догадки оказались неверными. Письма, подписанные изумрудно-зелеными чернилами приходили лишь из одного места, и Гермиона, разворачивая пергамент, ломала голову над тем, что могло понадобиться от нее профессору МакГонагалл. С каждой прочитанной строчкой сердце колотилось все чаще. Это было невозможно, против всяких правил, но она привыкла верить своим глазам. Гермиона обрадовалась на миг, что сможет вернуться в Хогвартс, как губка впитать те знания, что не смогла получить, потому что помогала Гарри спасать мир. Можно будет почувствовать себя простыми школьниками, дурачиться, ходить на занятия, устраивать вечеринки в гостиной, она даже не станет строить из себя слишком строгую старосту, ведь не нужно больше переживать о Волдеморте, думать о смерти, поджидающей за углом, они будут просто жить! Однако вместе с воспоминаниями о Хогвартсе пришли воспоминания о Роне, и вся радость улетучилась. Прошел месяц с их ссоры, а он до сих пор не написал ни строчки. Если бы ей пришло, хоть маленькое письмецо, написанное корявым почерком, она бы с радостью его простила, и все стало бы как прежде. И ссора-то вышла совершенно глупой!

Это был день рождения Гарри, который все собрались отмечать в Норе. Помнится, поздравить его заглянул сам министр. Всем было весело и спокойно, пожалуй, впервые за последние годы. Кажется, Гермиона тогда перебрала с огневиски, на нее накатила небывалая решимость, и она поняла: все должно произойти сегодня.

Над Оттери-Сент-Кэтчпоул сгущались сумерки, из-за открытого окна слышалось хмельное пение Хагрида и смех Джинни, а руки Рона скользили под футболкой Гермионы. Они лежали на дырявом покрывале в его маленькой спальне с покатой крышей, и то, к чему она так долго готовилась, несомненно, произошло бы, если бы Рон, как обычно, все не испортил. Он попросил ее сделать такое... Такое, от чего щеки Гермионы до сих пор заливались румянцем при одном воспоминании. Как можно взять это в рот? Это же абсолютно негигиенично и аморально! Наверное, все могло обойтись, если бы после ее отказа Рональд вдруг не заявил:

— Как хочешь, я просто подумал, что ты не будешь против. Лаванде даже нравилось, – он пожал плечами и потянулся для поцелуя, но Гермиона резко оттолкнула его и, застегивая на ходу джинсы, кинулась в комнату Джинни, где были все ее вещи. Она заталкивала их в бисерную сумочку, а Рон маячил за ее спиной и что-то лепетал. Гермиона промчалась по саду, игнорируя удивленные взгляды празднующих, и прежде, чем кто-то из них пришел в себя и задал ей вопрос, она уже вышла за калитку и с громким хлопком трансгрессировала, оставляя раскрасневшегося и запыхавшегося Рона удивленно хлопать глазами.

В глубине души Гермиона понимала, что Лаванда была до того, как они с Роном начали встречаться, и он имел полное право спать с ней и вообще делать все, что ему заблагорассудится. Но все же, ей было неприятно осознавать, что ее Рон и чужая Браун были настолько близки. Она наивно надеялась, что у них с Роном будет все как в сказке: только они вдвоем, всегда. Она думала, что это будет первый раз для них обоих, и Рон будет восторгаться ею и любить еще сильнее, а на деле вышло так, что он всегда будет сравнивать ее с Лавандой, которая тенью маячила между ними.

Но, не смотря ни на что, Гермиона очень хотела помириться с Роном, который стал ей самым родным и близким человеком, и надеялась, что Хогвартс предоставит им такую возможность.

К тому же, поездка в школу станет достойным оправданием к ее бездействию в поисках родителей. Гермиона любила их и скучала по ним каждую минуту, ночью она давала себе обещание, что завтра же купит билеты в Австралию, и в Англию они вернутся уже одной дружной, счастливой семьей. Вот только наутро все эти мечты теряли радужные краски: как объяснить двум взрослым людям, что у них есть дочь-волшебница, которая отобрала большую часть их жизней? Стереть память – просто. Достаточно лишь взмахнуть палочкой. А вот вернуть ее назад – большая проблема. Но больше всего Гермиону страшила мысль о том, что их прежняя жизнь покажется родителям гораздо хуже нынешней, в которой ей нет места.

4

Поместье Малфоев было таким же угрюмым и безрадостным, как его обитатели. Даже солнечный августовский день, казалось, обошел особняк стороной. Первые, едва начавшие желтеть листья устилали каменные дорожки сада, неслышно было ни пения птиц, ни шелеста травы, ни каких-либо других звуков, говорящих о том, что здесь присутствует жизнь.

Драко сидел в любимом кресле Люциуса с высокой спинкой, одна его рука покоилась на обитом зеленым бархатом подлокотнике, другая прокручивала волшебную палочку между пальцев. Серые глаза неотрывно следили за танцем пламени в камине, и даже огонь в этом доме казался холодным.

Драко уже добрых четыре часа ломал голову над тем, почему новоиспеченная директор обратилась со своим предложением именно к нему, а не к той же всезнайке Грейнджер или хваленому Поттеру. Впрочем, относительно Поттера все был ясно: особым умом он никогда не блистал, а вот с Грейнджер было сложнее. Вероятно, МакГонагалл боялась брать грязнокровку на место преподавателя зельеварения, на плечи которого так же лягут обязанности декана факультета, а слизеринцы – это вам не доблестные гриффиндорцы – сожрут заживо и даже костей не выплюнут.

Не сказать, что Драко Малфой когда-либо мечтал о профессии преподавателя, однако никаких других мечтаний у него тоже не наблюдалось. Разве что играть в квиддич, но он так и не смог стать достаточно хорошим игроком, даже на уровне школьных соревнований. А в свете последних событий на спортивной карьере вообще можно было ставить крест. Такому, как он, магический мир не позволит стать знаменитым. Хогвартс же давал хоть какой-то шанс на нормальную жизнь.

Нет, он не нуждался в деньгах, даже несмотря на то, что кругленькая сумма со счета в Гринготтсе перекочевала в казну министерства (как говорили представители Пророка: «В помощь пострадавшим от рук Пожирателей смерти»), в укромных уголках поместья хранились немалые запасы золота. Это был шанс выбраться из четырех стен, которые давно осточертели, и перестать прятаться от людских глаз. Несмотря на оправдательный приговор, он терзался чувством вины, хотя и сам не понимал за что именно. Общество мирно продолжало жить своей жизнью, а Драко казалось, что каждый, кто видит его, тычет пальцем в спину и смеется над его ничтожностью.

Драко Малфой даже не догадывался, каким сложным и тернистым будет этот путь, когда писал ответное письмо профессору МакГонагалл, но точно знал, что это первое серьезное и правильное решение, которое он принял самостоятельно.

1

Утро для начала сентября выдалось слишком морозным, и в купе поезда тоже царила прохлада. Гермиона зябко куталась в видавшую виды шерстяную кофту, связанную заботливыми руками ее мамы, и читала свежий номер «Пророка». Содержанием статей была разная ерунда, словно после падения Волдеморта в магическом мире не осталось никаких новостей, но это было лучше, чем с замиранием сердца пролистывать страницы в страхе увидеть заметку о нескончаемой череде смертей.

Гарри растянулся на сидении напротив, положив голову на колени Джинни, и наслаждался ее пальчиками в своих волосах. Они оба выглядели донельзя счастливыми, и никакие тяготы мира не имели для них значения. Рон сидел по правую руку от Гермионы, отодвинувшись на противоположный краешек сиденья и засыпав пространство между ними горой шоколадных лягушек и тыквенных пирожков, будто стараясь тем самым заполнить висевшую между ними напряженную пустоту. При встрече на вокзале они ограничились лишь сухим приветствием, а затем Рон принялся увлеченно обсуждать с Гарри новую модель метлы, которую они видели в Косом переулке. Вопреки ожиданиям МакГонагалл, Гермиона совершала покупки в одиночестве.

По поезду быстро разнеслась весть о том, что всем известная троица вновь отправляется в Хогвартс, и в купе то и дело заглядывали раскрасневшиеся первокурсники, чтобы своими глазами взглянуть на Гарри Поттера и его друзей. Гермиону раздражал непрекращающийся скрип дверей, и даже Рон не был рад свалившейся на его голову популярности. Он что-то бурчал себе под нос, шелестя обертками от лягушек, и украдкой косился то на Гермиону, то на воркующих Гарри и Джинни.

Чем дальше мчался поезд, тем сильнее Гермиона ощущала напряжение, которое невидимыми пластами ложилось на ее плечи. Наконец, она не выдержала, отложила газету и поднялась, разминая затекшие от долгого сидения ноги.

— Пойду, куплю еще шоколадных лягушек. — Рон бросил быстрый взгляд на горку еды рядом с собой, нахмурил брови, но ничего не сказал, Гарри с Джинни что-то неопределенно хмыкнули в ответ, казалось, они вообще не заметили ее ухода.

В коридоре стоял невообразимый гвалт. Малышня носилась вокруг Гермионы, путаясь под ногами, толкаясь локтями и периодически наступая башмачками на ее туфли. Гермиона попыталась навести порядок, однако ее голос потонул в общем галдеже. Тогда она выхватила из кармана палочку и выпустила в воздух сноп красных искр, которые, ударившись о потолок поезда, осыпались на плечи всех находившихся поблизости. Залп получился таким мощным, что по звуку напоминал пушечный выстрел. Все замерли, кто-то испуганно пискнул, и даже сама Гермиона вздрогнула от неожиданности, но быстро взяла себя в руки и, воспользовавшись секундной тишиной, рявкнула: «Всем разойтись по вагонам! Скоро прибудем в Хогвартс, все должны быть в мантиях, иначе ваш будущий факультет лишится баллов еще до того, как начнется праздничный ужин!». Конечно, она лукавила. Баллы не могут быть сняты впрок, однако первокурсники этого знать не могли и немедленно захлопали дверьми своих купе.

Наслаждаясь воцарившимся спокойствием, Гермиона прислонилась лбом к прохладному окну, за которым сгущались сумерки, и прикрыла глаза. Так же, как все последние недели, ее мысли блуждали где-то рядом с Роном. И почему он такой нерешительный? Она же видит, чувствует, что он хочет помириться, что он тоже нуждается в ней. Может, стоит завести разговор первой? Ведь где-то в глубине души живет ощущение того, что именно она не права, и что вина за их ссору лежит на ее плечах. Но как только она собиралась начать разговор, перед глазами немедленно возникал образ Лаванды. Рассудок твердил, что ревновать как минимум глупо, ведь Рон и Лаванда не виделись уже уйму времени, но сердце не желало ничего слышать. Наверное, сказывалась неуверенность Гермионы в себе, в своей привлекательности, как девушки, ведь отношения — это не нумерология, где все логично и просто, отношения — это… Она не знала, что такое отношения. В этом-то и заключалась проблема.

Рон часто говорил ей те три заветных слова, которые мечтает услышать любая девушка, и она, не задумываясь ни на секунду, отвечала ему тем же. Вот только Гермиона не была уверена, что вкладывает в них тот же смысл, что и он. Конечно, она его любила. Рон был другом, незаменимым в ее жизни, ей нравились его крепкие объятия, несмотря на то, что порой они душили ее чрезмерной заботой, словно тиски, рядом с Роном было спокойно и уютно. И смущало во всем этом лишь одно: рядом с Гарри Поттером тоже было спокойно и уютно, как и с родителями, как со всей семьей Уизли. Разве такая любовь обычно бывает между двумя молодыми людьми? Где бешено бьющееся в груди сердце, шум в ушах и ослепительное чувство счастья, обещанное всеми любовными романами?

Впрочем, Гермиона повидала слишком много трудностей жизни для своего юного возраста и больше не верила всему, что пишут в книгах. Быть может, истинная любовь и должна быть такой: размеренной и тихой, без душевных встрясок и терзаний?

Когда темнота за окнами поезда окончательно вступила в свои права, за спиной Гермионы послышался звук открывающейся двери, несколько неуверенных шагов и тяжелое сопение. Два взгляда пересеклись в отражении стекла. Гермиона ждала, Рон мялся, не зная, как начать разговор. Наконец, он глубоко вздохнул, то ли набираясь смелости, то ли привлекая к себе внимание, и Гермиона обернулась.

— Гермиона, я… э-э-э… ну, в общем, прости меня, ты знаешь, в словах я не силен. — Он сделал какой-то неуклюжий взмах ладонью и опустил взгляд на мыски своих ботинок, его уши порозовели. — Я же не знал, что ты так отреагируешь, если не хочешь, то не надо…

Гермиона улыбнулась и прислонила к его губам свою холодную ладошку, давая понять, что не таит обиды. Он притянул ее к себе и зарылся носом в кудрявые непослушные волосы. Так они стояли, счастливые, под мерное покачивание поезда, пока не почувствовали, что тот начал снижать скорость. И даже, когда Гермиона увидела мелькнувшую в конце коридора долговязую фигуру с надменным лицом, она, дабы не разрушить сокровенное мгновение, постаралась отогнать от себя вопрос: «Почему же МакГонагалл дала еще один шанс именно этому человеку? Чем он его заслужил?»

Хогвартс-экспресс с протяжным гудком затормозил у платформы в Хогсмиде. Пальцы Рона крепко сжимали ладонь Гермионы. Все, наконец, налаживалось, и думать о Малфое было совершенно ни к чему. Но она, все же, думала.

2

Хогвартс встретил приветливым светом в окнах и распахнутыми настежь тяжелыми дубовыми дверьми. Величественный замок был полностью восстановлен, словно и не было никогда той страшной ночи, полной огня, разрухи и человеческих страданий. Нетронутой оставили лишь одну покрытую трещинами горгулью без головы — в память о павших в той жуткой битве волшебниках. К ней часто подходил кто-то из учеников разного возраста и, задержавшись около нее пару минут, отправлялся в замок. Проходя мимо, Драко заметил, что все они оставляют у подножия цветы. Ни одну семью беспощадная война не обошла стороной.

Минерва МакГоннагал пыталась навести порядок в холле и расставить первоклашек шеренгами, они, однако, слушаться не желали, хлопали удивленными глазами и вертелись по сторонам. Парящий в воздухе Пивз, явно задумавший какую-то пакость, усугублял ситуацию еще больше.

— Здравствуйте, профессор.

— Здравствуйте, мистер Малфой. — МакГонагалл слегка склонила голову и посмотрела на него из-под очков. — Я очень рада, что вы приняли мое предложение.

Судя по интонации ее голоса, Драко сделал вывод, что чувства директора далеки от радости, однако вежливо улыбнулся.

— Я хотел бы поговорить с вами на эту тему, так сказать, уточнить детали.

— Конечно, мистер Малфой, но, быть может, мы могли бы отложить это до завтра? Я сейчас немного занята, как вы могли заметить.

— Не хочу показаться навязчивым, но я был бы очень признателен, если бы вы, все же, уделили мне немного своего времени сейчас.

Побелевшие губы МакГоннагалл сжались в тонкую полоску, она окликнула Филча, вытиравшего грязные отпечатки ботинок с каменного пола, которые обновлялись каждую минуту:

— Мистер Филч, присмотрите за первокурсниками, пожалуйста, я вынуждена ненадолго отлучиться, — Минерва перевела взгляд на Драко и кивком головы приказала следовать за ней. Где-то позади раздался всплеск, вызванный брошенной в ведро воды тряпкой, послышалось недовольное бормотание.

МакГонагалл привела Драко в круглый кабинет. Он бывал здесь десятки раз, когда директором был Снейп, и ни разу, за те годы, что кабинет принадлежал Дамблдору.

МакГонагалл опустилась в кресло и жестом предложила Драко стул с противоположной стороны стола. Он присел на самый краешек и пригладил волосы ладонью. Минерва молчала, поэтому ему пришлось начать разговор самому.

— Директор, я бы хотел вас... попросить, — было видно, что это слово далось ему с трудом, Малфои не привыкли ни о чем просить. — Я бы не хотел, чтобы меня представляли за ужином в качестве преподавателя. Честно говоря, я бы вообще не хотел присутствовать за ужином сегодня.

МакГонагалл вопросительно выгнула бровь, и Драко продолжил:

— Вряд ли эту новость воспримут с радостью. Сын Пожирателя смерти, вы же понимаете…

— Мистер Малфой, но вам все равно придется вести занятия, учить детей. Вы вообще понимали, на что идете, когда принимали мое предложение, что это будет нелегко, что вам придется встретиться лицом к лицу со своими страхами?

— Это вовсе не страхи, профессор, — бесцветные губы Драко тронула кривоватая усмешка. — Я просто устал с дороги и не готов подставлять лицо под летящие в меня тыквенные пирожки.

Минерва некоторое время помолчала, пожевала губы, и, очевидно, решила, что хаос в Большом зале ей совершенно ни к чему. День и без того выдался слишком тяжелым.

— Хорошо. Можете сами представиться студентам на занятиях. — Взгляд зеленых глаз бегло скользнул по настенным часам. — Раз уж вы здесь, подпишите, пожалуйста, вот это.

Драко взял протянутый ему свиток пергамента и развернул. Бегло окинул взглядом текст, не вникая в смысл, и небрежно поставил свою подпись. Несмотря на небрежность, его почерк все равно выглядел аристократичным и каллиграфическим.

— Прекрасно. Вот ваше расписание. Я полагаю, нет надобности провожать вас в бывший кабинет профессора Снейпа, — Драко показалось, что он слышал, как скрипнули зубы МакГонагалл от ненависти, когда она произнесла это имя. Имя человека, который пожертвовал ради него своей репутацией и положением, и, несомненно, пожертвовал бы жизнью, если бы это потребовалось. Тогда он не смог оценить этой заботы, теперь ценить стало поздно. Кажется, в жизни Драко вообще было слишком много опозданий. Он словно сломанные часы, которые всегда отстают, сколько ни переводи стрелки вперед.

Драко понял, что пауза слишком затянулась, когда Минерва вежливо кашлянула, и быстро поднялся со своего места. Ножки отодвигаемого кресла царапнули пол. Звук вышел резким и неприятным, так скрипели ржавые решетки в Азкабане. В голове Драко всплыло воспоминание о посещении этого мрачного места, и спина покрылась мурашками. Каково там сейчас Люциусу? Рехнулся ли он окончательно или еще держится, ради него, ради Нарциссы? Противоречия грызли душу Драко. Он разрывался между сочувствием отцу и радостным облегчением от того, что не составляет ему компанию, подкармливая дементоров своими лучшими воспоминаниями. С мыслями об Азкабане неизменно приходило раздражение и злость, ведь своей свободой он обязан Поттеру. Драко невольно чувствовал себя должником, и понимал, что парочкой «отлично» по зельеварению здесь вряд ли отделаешься. Впрочем, он бы никогда не поставил Поттеру «отлично» и вообще не горел желанием лицезреть его на своих занятиях, но он видел Грейнджер и Уизли в поезде, значит Поттер вне всяких сомнений был где-то рядом. Драко про себя усмехнулся — у этой троицы снова свои привилегии.

Он сам не заметил, как ноги донесли его до двери, и холод металлической ручки, на которой сомкнулись его пальцы, заставил вернуться в реальность. Он вдруг резко обернулся, практически нос к носу столкнувшись со следовавшей за ним МакГонагалл.

— Профессор, позвольте задать вам последний вопрос? — она кивнула, слегка приподняв тонкие брови. — Я видел Грейнджер и Уизли в поезде. Вы позволили им вернуться?

— Нет, мистер Малфой. Я не позволяла им вернуться. Я им это предложила. Такое же предложение я сделала…

— Поттеру, да? — в голосе Драко скользнула резкость. — Почему вы не предупредили меня, что они тоже будут в Хогвартсе?

— А это имеет значение? В таком случае вы бы отказались от предложенной вам должности? Неужели, вы так боитесь мистера Поттера?

— Я не трус! Мое решение было бы тем же, — Он точно знал, что не боится Поттера, но все же, мысль о встрече с ним заставляла желудок сжиматься в тугой комок. — Всего лишь хотел узнать, почему такого шанса не было у других? Где ваша гриффиндорская справедливость, профессор? Уж не начнете ли вы читать мне лекцию об «избранности» Поттера? Я достаточно видел этого в «Пророке».

Лицо МакГонагалл пошло пятнами.

— Если вы говорите о студентах вашего факультета, то Слизерин сделал свой выбор еще в ночь битвы.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. А, если вы боялись возвращения слизеринцев, то зря переживали. Никто бы все равно не вернулся. Думаете, кому-то хочется, чтобы в него тыкали пальцем и обвиняли в пособничестве Темному Лорду?

— То, что я взяла вас на работу, не дает вам права разговаривать со мной в таком тоне, — МакГонагалл открыла дверь, жестом руки пропуская Драко вперед и давая тем самым понять, что разговор окончен.

— Простите, профессор, — извинение вышло почти искренним в силу его воспитания.

Драко добирался до подземелий пустыми коридорами. Он ни от кого не прятался, просто все до единого ученики уже собрались в Большом зале.

С непонятным волнением он открывал дверь в кабинет зельеварения. В голову вдруг пришел наивный вопрос: где он будет спать? Действительно, Драко никогда не задумывался о том, где ночуют преподаватели. К его облегчению, ответ нашелся быстро — среди стеллажей, заставленных книгами, четко угадывалась дверная ручка, которую раньше он никогда не замечал. Вероятно, это было действие какой-то особой магии. Не мог же он в течение семи лет не замечать потайную дверь?

Он дернул за ручку, притаившуюся между двумя толстыми фолиантами, и шагнул в гробовую тишину спальной комнаты. Темнота стояла кромешная, пахло пылью и чем-то едва уловимым, но до боли знакомым. Комната еще хранила запах Северуса Снейпа.

Драко взмахнул палочкой. Два факела на стене и огарок свечи на каминной полке наполнили помещение тусклым светом. Даже в полутьме было видно, что камин давно не разжигали — тонкие нити паутины протянулись от края до края, опутывая полуистлевшие головешки. Вероятно, с момента смерти Северуса никто сюда не заходил. Слизнорт преподавал в другом кабинете, и даже домовые эльфы не сочли необходимым убирать пустующий кабинет.

Драко не стал разжигать огонь в камине, хотя холод и пробирал до костей, вместо этого он быстро принял горячий душ, который обнаружил в небольшой ванной комнатке, прилегающей к спальне, и лег на широкую кровать с резными ножками, закутавшись в зеленое покрывало. Прежде, чем сон окончательно сморил его, он развернул свиток с расписанием. Первым уроком стояло сдвоенное зельеварение Гриффиндор/Пуффендуй у седьмого курса. Драко слабо застонал. Кажется, МакГонагалл решила окончательно его добить. Он знал, что ему придется встретиться с Поттером, но не был готов к этому так скоро.

В ту ночь сны ему снились не самые радужные.

3

Двери Большого зала распахнулись, и Гермиона резко обернулась на звук, задев локтем кубок с тыквенным соком Рона. Рон заворчал, вытаскивая палочку и удаляя пятна сока со своей одежды и липкие лужицы со стола. Гермиона, кажется, не заметила своей неловкости, ее пальцы напряженно сжимали вилку, пока она всматривалась в очередную толпу вошедших, очевидно, кареты еще продолжали прибывать. Сама того не осознавая, она оборачивалась каждый раз, когда кто-то входил в Большой зал. Ее глаза выискивали знакомую светлую макушку. Зал заполнялся гулом голосов и смехом, двери открывались все реже, а Малфоя, по-прежнему, нигде не было видно. Гермиона даже начала сомневаться в том, что видела именно его. Мало ли высоких блондинов учится в Хогвартсе? Однако сердце подсказывало, что она не ошиблась, слишком уж хорошо изучила его за время учебы бок-о-бок, за моменты постоянных стычек в коридорах, чтобы спутать.

— Гермиона! — Рон щелкнул пальцами перед ее носом. — Ты вообще с нами? О чем ты думаешь весь вечер?

— Да, так, ни о чем... — она неуверенно отвела взгляд и пожала плечами. Она решила пока не говорить мальчишкам о Малфое, чтобы не накалять обстановку.

— Ты меня соком облила и даже не заметила! — Рон с недовольным видом продемонстрировал свою мантию, в которой зияла дыра. Его навыки по домоводству всегда были минимальными.

— О, извини! Сейчас я все исправлю, — Гермиона выдавила улыбку и одним взмахом палочки залатала дыру в мантии. — Я просто подумала, что они слишком затянули с распределением. Начинаю переживать, не случилось ли что.

Ложь далась на удивление легко, и Рон с готовностью в нее поверил.

— Тут ты права. Умираю с голоду, им бы поторопиться с ужином. Хорошо хоть эльфы подали напитки, — Он сделал несколько больших глотков.

— Вы заметили, что МакГонагалл нет? Наверное, поэтому и не начинают, — Подал голос Гарри, высунув голову из-за плеча Рона. Они с Джинни были так заняты друг другом, что Гермиона почти начала забывать, что у нее есть лучший друг. Конечно, у нее еще был Рон, но их теперь связывали совсем другие отношения. Все они выросли слишком быстро и незаметно и разбились на парочки. Гермиона была рада за Гарри и Джинни, она всегда знала, что между ними что-то есть, и хотела, чтобы у них все сложилось, но жертвовать дружбой она готова не была.

Мысли о собственной эгоистичности настойчиво лезли в голову, и Гермиона пыталась заверить себя, что дело вовсе не в ее зависти чужому счастью. Но Гарри и Джинни выглядели такими счастливыми и безмерно влюбленными! Гермиона и Рон тоже были парой, но тепла между ними было гораздо меньше.

Наконец, двери зала отворились, впуская МакГонагалл, в ее неизменной остроконечной шляпе, и вереницу первокурсников.

Неужели, они тоже были такими крошечными и напуганными, когда впервые вошли в этот зал?

Распределение шло быстро, даже песня шляпы показалась Гермионе короче, чем обычно. МакГонагалл произнесла приветственную речь, поздравив всех с окончанием войны и победой над Волдемортом. Смотреть в сторону факультета Слизерин в тот момент она старательно избегала. В заключение МакГонагалл представила всем нового преподавателя по ЗОТИ — профессора Лоис Берг. Она была высокой стройной женщиной, с черными волосами, собранными в тугой конский хвост, и широкими скулами. Глаза ее, поразительного голубого цвета, манили своей глубиной, но взгляд не излучал ни капельки тепла, когда она улыбалась. Она была молода, возможно, лет тридцати и безупречно красива. Ее можно было отнести к разряду тех людей, которые, несмотря на свой молодой возраст, повидали в жизни слишком много и были закалены и несгибаемы, как кусок стали.

Гермиона не могла понять, нравится ей профессор Берг или нет. Не могло не раздражать, что половина мальчишек со старших курсов уставились на нее, как на восьмое чудо света, когда она элегантно, с ноткой небрежной лени, поднялась со своего места для приветствия. Подол фиалковой мантии распахнулся, демонстрируя всем тонкую лодыжку, обтянутую черным чулком и высокие каблуки. Гермиона недовольно поджала губы, заметив восхищение в глазах Рона, и еще сильнее расстроилась, увидев, что Гарри удостоил нового преподавателя лишь секундным взглядом и снова повернулся к Джинни.

Когда Берг села на свое место, МакГонагалл пожелала всем приятного аппетита, и столы, наконец, заполнились едой. Рон и Гарри мгновенно набросились на куриные ножки, Джинни за обе щеки уплетала картофельную запеканку, только Гермиона вдруг напрочь лишилась аппетита. Настроение, изрядно подпорченное встречей с Малфоем, было еще сильнее испорчено новоиспеченной профессором по ЗОТИ.

Однако к утру к Гермионе вернулся аппетит в двойном размере. Все уже опустошили свои тарелки, а Гермиона накладывала третью порцию яичницы с беконом. Рон, справа от нее, лениво зевал, жалуясь на то, что ему, как важному лицу в войне с Волдемортом, могли бы разрешить не посещать первый урок.

— Мисс Грейнджер, — неожиданно раздавшийся за спиной голос директора заставил Гермиону подавиться кусочком бекона. — За вами и мистером Уизли сохраняются обязанности старост, поэтому раздайте расписания занятий студентам, будьте добры.

Гермиона, с набитым ртом, бросила жалобный взгляд на Рона, который, во время обращения МакГонагалл, старательно делал вид человека, внезапно лишившегося слуха. Притворяться еще и слепым было бы слишком глупо, и ему, волей-неволей, пришлось взять из рук МакГонагалл свитки с расписанием и отправиться вдоль стола.

— Профессор! — Дожевавшая, наконец, свой завтрак Гермиона, решила задать мучивший ее вопрос. МакГонагалл, уже отошедшая на пару шагов, остановилась и обернулась.

— Да, мисс Грейнджер?

— Я хотела бы спросить вас... — Гермиона уже стояла перед директором, отводя глаза и обдумывая свои слова. — Почему вы предложили нам пройти обучение на 7 курсе?

Вы многое сделали для всех нас. Я взяла на себя ответственность, считать вас достойными того, чтобы закончить обучение в Хогвартсе.

— Такой шанс получили только мы?

— Разве вы видите здесь кого-то еще? Только вам, мистеру Поттеру и мистеру Уизли. И на вашем месте я бы не задавала лишних вопросов и радовалась такой возможности. Поверьте, это первый случай за время моей работы в Хогвартсе. Вполне вероятно, что и за все время его существования.

Терпение МакГонагалл подходило к концу, и Гермиона хорошо знала, чем это может грозить. Она поспешно выдавила из себя улыбку:

— Мы очень рады, профессор, и благодарны вам. Я просто хотела уточнить, извините.

МакГонагалл слегка нахмурились и, ничего не отвечая, продолжила свой путь. Гермиона задумалась. Если МакГонагалл говорит, что в Хогвартс вернулись лишь они втроем, значит, так и есть. Неужели, глаза все же подвели Гермиону, и в поезде она видела не Малфоя?

— У нас зельеварение вместе с Пуффендуйцами, — Рон хлопнул Гермиону по плечу свернутым в трубочку экземпляром расписания. — Пора идти, говорят, занятия снова проходят в подземельях. Интересно, с чего вдруг Слизнорт решил перебраться из своего уютного кабинетика? Кстати, кто-нибудь видел его вчера за ужином? — Рон обвел взглядом преподавательский стол, уже наполовину опустевший.

— Может у него возникли дела, и он задержался? — предположил Гарри, поднимаясь со своего места и протягивая руку Джинни. Она вложила свои пальцы в его и встала со скамьи одним плавным грациозным движением. Гарри моментально обвил ее талию, она потянулась за нежным, почти отеческим, поцелуем в лоб. Они действовали, как единое целое, чувствуя друг друга, понимая с полуслова, предугадывая мысли и желания. Гермиона недоумевала: как, еще совсем недавно, эти двое созданных друг для друга людей могли сторониться друг друга, избегая случайных взглядов?

Кабинет зельеварения, некогда принадлежавший Северусу Снейпу, выглядел заброшенным. Полки шкафов покрывали толстые слои пыли, затхлый запах проникал в нос. Все расселись по местам, некоторые уже установили котлы на столах, а преподаватель все не появлялся.

— Было бы неплохо, если бы Слизнорт сегодня вообще не пришел, — сказал Рон, и несколько человек радостно заулюлюкало, поддерживая его.

— Он и не придет, Уизли.

Чтобы узнать этот голос, Гермионе не потребовалось видеть ни пустых серых глаз на лице его обладателя, ни светлой челки, спадающей на лоб. Осознание пришло к ней раньше, чем все остальные обернулись на голос. МакГонагалл сказала, что предложила доучиться лишь им троим, но она ничего не говорила о том, кому предложила преподавать.

4

Он всеми силами старался сохранить уверенность в себе, шагая к преподавательскому столу под возмущенные возгласы за спиной. Взгляды его учеников вонзались в спину ножами. Он помедлил всего долю секунды, прежде чем повернуться лицом к студентам и принять на себя поток ненависти из их глаз.

Впрочем, ненависть исходила со стороны Поттера и Уизли, все остальные выглядели лишь слегка удивленными. Да и как здесь не удивиться? Совсем недавно они посещали одни и те же занятия, вместе обедали в Большом Зале, играли в Квиддич друг против друга и, порой, устраивали стычки в коридорах. Они никогда не дружили и даже не перекидывались парой фраз при встрече, но были на одном уровне, а теперь все перевернулось с ног на голову. Он — учитель, они — ученики. И зачем он в это ввязался? С уважением к нему будут относиться разве что первокурсники.

— Что ты здесь делаешь, Малфой? — Драко отметил, как пальцы Поттера сжали волшебную палочку, и напрягся, готовый в любой момент выхватить свою. Все самообладание уходило на то, чтобы заставить голос звучать спокойно.

— Я здесь по той же причине, что и ты, Поттер, — меня пригласили. Должен же кто-то научить тебя варить зелья, не беспокойся, на твой супергеройский талант это не повлияет.

— Заткнись, Малфой! Мой, как ты выразился, супергеройский талант спас и твою задницу тоже!

Это был удар ниже пояса. Драко почувствовал, что не может скрыть румянец, вспыхнувший на щеках. Он молил Мерлина, чтобы не сорваться. Если он на это подписался, то должен идти до конца. Доказать всем, а в первую очередь самому себе, что он еще на что-то годен, что может не только прислуживать Темному Лорду. Впрочем, прислуживать у него получалось из рук вон плохо. У него было единственное серьезное поручение, и Северус сделал это за него. Тогда Драко злился, что Снейп лез не в свое дело, но сейчас он был безумно ему благодарен.

«Будь преподавателем. Будь преподавателем, как Северус. Он пожертвовал своей жизнью, чтобы дать возможность тебе», — мысленно общался Драко со своим внутренним голосом.

— Я не советую разговаривать с преподавателем в таком тоне. Гриффиндору повезло, что у него еще нет ни одного балла, иначе он бы уже лишился их всех.

— Ты угрожаешь мне снятием баллов? — Гарри делано хохотнул. — Думаешь, после всего, через что я прошел, это еще актуально?

Драко хотел было проигнорировать выпад, но в разговор вмешался Уизли, не обращая внимания на Грейнджер, отчаянно дергавшую его за рукав мантии.

— Да ты должен нам по гроб жизни, Малфой! Папочки больше нет рядом, чтобы тебя защитить, так что не нарывайся!

Руки Драко затряслись от злости. Сколько ему придется это терпеть? Если у него и был ничтожный шанс наладить отношения со студентами, то Поттер и Уизли рубили его на корню. Единственное, чего ему сейчас действительно хотелось, размазать их по стенке, но остатки здравого смысла помогали сдерживаться. Над ним уже был один суд, второго — за нападение на учеников — он точно не вынесет. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и подумал о том, что в такой ситуации сделал бы Снейп. Назначил бы отработку? Даже если Поттер и Уизли на нее явятся, что само по себе сомнительно, он не хочет видеть их лица еще и во внеурочное время. В конце концов, он решил, что наилучшим вариантом будет предоставить воспитательные беседы МакГонагалл.

— Поттер, Уизли, отправляйтесь к директору и сообщите ей, что вас не устраивает выбранная ей кандидатура. Таким звездам как вы, она, конечно, не посмеет отказать и уволит меня. Но, пока этого не произошло, я хотел бы начать урок.

Рон вскинул палочку, но произнести заклинание ему помешали пальцы Гермионы, сомкнувшиеся на его запястье.

— Рон! Прекрати!

— Ты заступаешься за него? За этого хорька?

— Я ни за кого не заступаюсь. Я всего лишь пытаюсь мыслить разумно, вы ведете себя, как дети!

— Знаешь, Гермиона, ты можешь оставаться, если тебе нравится его общество и занудствовать дальше, но я ухожу! А вы все оставайтесь! Пусть пожиратель смерти научит вас уму-разуму! — Он сбросил ее руку со своей и ушел.

Драко сделал вид, что не заметил, показанный в его сторону средний палец. Он равнодушно проследил за тем, как Поттер, взяв свои вещи и вещи Уизли, тоже вышел из кабинета. Одного его взгляда на Уизли-младшую хватило для того, чтобы она последовала за ним, словно маленькая рыжая собачонка. Грейнджер, к немалому удивлению, не двинулась с места. Еще несколько человек, пошептавшись, последовали их примеру. Пару раз слуха Драко достигло брошенное с презрением «Пожиратель смерти».

— Если занятие покинули все, кто хотел, то я начну.

Он крепко стиснул в пальцах мел и принялся записывать на доске ингредиенты для первого пришедшего в голову зелья — зелья спокойствия. Он мог бы сделать это одним взмахом палочки, но действовал вручную — это давало повод ни на кого не смотреть.

Спустя час напряжение, по-прежнему царившее в кабинете, оставалось таким густым, что его можно было резать ножом. Большинство гриффиндорцев, хоть и остались сидеть на местах, к изготовлению зелья так и не приступили, демонстративно откинувшись на спинки стульев и сложив руки на груди. Те, кто все же приступил, ограничились парой помешиваний в котле. Кое-кто из пуффендуйцев честно старался — так, во всяком случае, показалось Драко, но их было ничтожно мало, к тому же их зелья совершенно не удались.

Но среди всех нашелся один человек, который справился с заданием так быстро и безукоризненно, что сам Драко вряд ли бы смог. И этим человеком была Гермиона Грейнджер.

Это было странно и дико, но именно подруга Поттера стала его спасителем в эти минуты. Он избегал смотреть на десятки лиц, в глазах которых читалось презрение, а наблюдал лишь за ее работой. Кажется, он успел изучить все ее движения и жесты, будь то отброшенные с лица волосы или почесывание носа кончиком пера. Он отчаянно не желал этого признавать, но испытывал благодарность за то, что она, желая того или нет, оказала ему своего рода поддержку. В глубине души пряталось подозрение, что это не ради него, а просто в этом вся суть Грейнджер, ведь она всегда была помешана на учебе, но даже это говорило о том, что она приняла его, как преподавателя.

Когда она закончила с зельем и молча подняла голову, их взгляды встретились. Драко не заметил ненависти в карих глазах, и почему-то на душе стало легче. Зная, что работа выполнена идеально, он все же подошел к ее котлу и заглянул.

— Прекрасно, мисс Грейнджер, — Он немного помолчал, раздумывая, а затем добавил: — Пять баллов гриффиндору.

Честно говоря, ее зелье заслуживало как минимум двадцати, и они оба это понимали, но награждать гриффиндор очками итак пришлось скрепя сердце. А чтобы выразить его благодарность, не хватило бы и тысячи баллов.

Грейнджер, все так же храня молчание, потянулась к своей палочке, чтобы убрать котел, но Драко, наверное, слишком поспешно, вскрикнул:

— Нет! Оставь… я сам все уберу.

Она посмотрела на него таким внимательным взглядом, что он невольно вздрогнул. Она не знала о нем абсолютно ничего, но, кажется, в тот момент видела его насквозь. Драко отвернулся от нее, собираясь объявить, что все свободны, но в этом уже не было необходимости. Они остались вдвоем. Он терпеливо ждал, засунув руки в карманы и изучая трещинки на потолке, пока она соберет свои вещи. Наконец, Грейнджер закончила и, как-то неловко кивнув на прощание, оставила его одного. Ему снова показалось, что она все про него поняла, почувствовала его волнение и его слабость. Он уже начал жалеть о данных гриффиндору баллах.

Драко наколдовал из воздуха склянку и, зачерпнув зелье из котла Грейнджер, выпил его одним глотком. Спокойствие мгновенно разлилось по его венам, он прикрыл глаза, наслаждаясь.

А баллы… черт с ними! Он всегда успеет снять их. И не только пять, а все до единого, если это потребуется, чтобы поставить Поттера на место.

1

Гермиона давила на перо с таким ожесточением, что за последние полчаса под ее пальцами с хрустом сломалось уже второе. По пергаменту разлилось жирное чернильное пятно. Она глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, взмахом палочки удалила кляксу и полезла в сумку в поисках очередного пера. Профессор Берг на первом же занятии по ЗОТИ устроила самостоятельную работу по проверке остаточных знаний. Это само по себе не представляло для Гермионы проблемы, однако она была глубоко возмущена тем, с каким безропотным рвением вдруг принялся строчить Рон.

Они не разговаривали уже неделю с того самого злосчастного занятия по зельеварению. Рон дулся, обвиняя Гермиону в том, что она не последовала за ним, что встала на сторону предателя, и чуть ли не в пособничестве самому Волдеморту. Слушать он ничего не желал, а Гермиона не слишком стремилась оправдаться, так как совершенно не считала себя виноватой. В ее голове постоянно крутилась мысль о том, что после того, как они с Роном стали парой, все больше времени они проводили ругаясь и обижаясь друг на друга, и их общение ограничивалось парой-тройкой дней краткосрочных перемирий. Нужны ли ей такие отношения?

Удивляло в этой ситуации то, что Гарри отнесся к выбору Гермионы с куда большим пониманием, сказав, что она не обязана жертвовать своим желанием учиться из-за его личных конфликтов с Малфоем.

Она знала, что дело вовсе не в учебе. Вряд ли Малфой сможет научить ее чему-то новому. В том, что Гарри это тоже понимал, Гермиона нисколько не сомневалась. И, кажется, у нее была небольшая догадка на этот счет: Гарри надеялся, что Рон, следуя его примеру, помирится с Гермионой и перестанет таскаться за ним как хвост, мешая ему проводить время с Джинни.

Но, независимо от его мотивов, Гермиона была рада, что Гарри не держал на нее зла. Слишком уж мало близких людей у нее осталось.

На всех занятиях Гермиона теперь сидела одна, время от времени ощущая на себе полный презрения взгляд Рона. Джинни несколько раз предпринимала попытки поговорить с братом, но он и слушать ничего не хотел, отмахиваясь от нее, словно от назойливой мухи.

Громкий, тягучий голос профессора Берг вернул Гермиону к реальности:

— Сдавайте свои работы и можете быть свободны. Домашнего задания сегодня не будет.

Гермиона посмотрела на свой пергамент — слово в слово, как в учебнике. Её рука автоматически продолжала выводить нужные слова, даже когда мысли были далеко.

Она сдала свою работу первой и покинула кабинет с гордо поднятой головой, тогда как все остальные пытались начеркать еще хоть пару строк. Она знала, что Рон взглядом прожигает ее спину, но ни разу не обернулась. Сумка с учебниками билась о ее бедро при каждом шаге.

В коридоре ее догнала Джинни; к удивлению Гермионы, она была одна, без Гарри. Некоторое время Джинни молча шагала рядом, едва поспевая, и Гермиона слышала только ее сбивчивое дыхание. Наконец она заговорила:

— Гермиона, не расстраивайся из-за этого. Мой брат — придурок. Мне кажется, он просто приревновал тебя к Малфою, вот и все. Вы обязательно помиритесь, как всегда. Вы же не первый раз ссоритесь.

Гермиона резко остановилась и устремила на Джинни серьезный взгляд.

— Знаешь, ты права. Это совсем не первый раз. И каждая наша ссора глупее предыдущей. И я уже не уверена, что хочу мириться.

Губы Джинни слегка приоткрылись.

— О, — выдавила она, — так ты его больше не любишь?

— Я не знаю, — честно призналась Гермиона, качнув головой. — Я даже не знаю, любила ли его, я вообще не знаю, любила ли я кого-либо когда-либо.

Гермиона отвернулась и снова зашагала вперед. По всполоху рыжих волос справа от себя, она поняла, что Джинни идет за ней.

— Когда ты полюбишь по-настоящему, обязательно поймешь. Осознание само придет к тебе, и не нужно будет спрашивать совета, читать книжки, искать сравнения. Любовь несравнима ни с чем. Когда ты испытываешь привязанность, симпатию, даже влюбленность, ты размышляешь об этом и анализируешь свои чувства, любовь же заявляет о себе сама и не оставляет никаких шансов. Тебе будут говорить, что это пройдет — ты не поверишь, скажут, что ты просто все придумала — посмеешься в ответ, и правильно сделаешь. Ведь только то, что ты почувствуешь в тот момент, будет истинной правдой. Все может случиться совершенно неожиданно. Когда ты будешь доедать свою яичницу за завтраком, идти из библиотеки или принимать душ, в твоей голове вдруг что-то щелкнет, ты вспомнишь его взгляд, его голос, его смех и поймешь, что это любовь.

Джинни резко прервала свою речь, и по ее отстраненному взгляду Гермиона поняла, что сейчас та находится не рядом с ней, а в своих воспоминаниях и мыслях. И младшая сестренка Рона в тот момент показалась ей совсем взрослой, опытной женщиной, которая любила совсем взрослой любовью. Она снова невольно ей позавидовала.

— Гарри тоже очень любит тебя. Наверное, это такое счастье, когда чувствуешь взаимность.

Несколько секунд Джинни отрешенно смотрела на Гермиону, а затем в глубине ее глаз что-то промелькнуло.

— Конечно, мы с Гарри очень счастливы. — Ее улыбка выглядела напряженной, а щеки слегка заалели.

Впрочем, Гермиона не придала этому значения: слишком уж занята была мыслями о любви, отношениях, Роне и... Малфое.

Да-да, стоило только подумать о ссоре с Роном, и в голову неизменно приходили мысли о Драко. Ведь это он был причиной их размолвки. Впрочем, Гермиона не винила его, это был только ее выбор. И она по-прежнему уверена, что он был правильным.

Честно говоря, Малфоя ей было жаль, этого не могли перечеркнуть даже годы взаимной ненависти, стычек и унижений. Она видела в его глазах усталость, грусть и, возможно, даже каплю раскаяния. Пусть это была капля в море, но, все же, была. Она всегда думала, что у него был выбор, что он мог пойти наперекор друзьям, семье, Волдеморту... И лишь сейчас, когда ее собственные родители были далеко, и тоска по ним терзала ее душу, она понимала, что это невозможно. Разве она отвернулась бы от своих родителей, если бы они встали на сторону зла?

Они молча шли в сторону Большого зала, и каждая в тот момент думала о чем-то своем. И если Гермиона в собственных мыслях разобраться не могла, то мысли Джинни вообще были для нее большой загадкой. Она видела ее нервозность, напряженность, чувствовала терзающие ее переживания, но совершенно не понимала, чем они могли быть вызваны. Гермионе всегда казалось, что Джинни — самая счастливая девушка на свете.

— Гермиона! — Она остановилась и обернулась. Джинни отстала на несколько шагов и стояла посреди коридора совсем поникшая. Студенты, спешившие на обед, то и дело проносились мимо, толкая ее локтями и цепляя своими сумками. Она, кажется, не обращала на это внимания.

— Давай прогуляем историю магии. — Это предложение было крайне неожиданным, и Гермиона на миг растерялась. Она еще никогда не прогуливала занятия просто так, без какой-либо причины. Наверное, не сделала бы этого и сегодня, если бы в глазах Джинни вдруг не блеснули слезы. Гермиона испугалась не на шутку. Плачущую Джинни она видела лишь раз. В ту ночь погиб Фред и многие другие.

— Джинни, — Гермиона приблизилась на два шага и протянула ей руку, — что случилось?

В ответ Джинни только отчаянно замотала головой. Гермиона поняла, что стоит той попытаться сказать хоть слово, и рыданий она уже не сдержит.

— Просто пойдем со мной, — наконец выдавила Джинни хриплым, надтреснутым голосом, и, не дожидаясь ответа, пошла в обратном от Большого зала направлении.

Гермиона двинулась следом за ней и лишь спустя какое-то время поняла, что они идут в башню Гриффиндора. Для того чтобы добраться туда, существовал более короткий и удобный путь, которым все обычно и пользовались. Именно поэтому они пошли другой дорогой, чтобы не встретить никого из знакомых — догадалась Гермиона. Впрочем, это была излишняя мера предосторожности: эта часть замка была практически пуста — все поглощали обед в Большом зале.

Перед портретом Полной дамы Джинни остановилась:

— Подожди меня здесь, я быстро.

Сейчас ее голос звучал более уверенно, в нем уже не звенели слезы. Она назвала пароль и юркнула в дыру за портретом. Гермиона начала раздражаться. Она стояла в коридоре и ждала непонятно чего. Правильнее было бы развернуться и пойти на историю магии, где можно было немного подремать после обеда под монотонный голос профессора Бинса. Однако любопытство пересилило, и она осталась покорно стоять перед входом в гостиную. Наконец портрет отъехал в сторону, и показалась копна рыжих волос. У Джинни был вид нашкодившего ребенка, а на губах играла легкая улыбка. Гермиона поразилась такой резкой смене настроения, но в очередной раз не стала задавать никаких вопросов, вновь зашагав за Джинни, как слепой за поводырем.

Свернув в маленький, плохо освещенный коридорчик, Джинни остановилась, оглянулась по сторонам и, убедившись, что никто их не видит, откинула подол своей мантии и достала мягкий сверток, переливающийся серебром в тусклом свете факелов.

— Гарри знает, что ты взяла его мантию-невидимку? — Гермиона прищурилась, какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось у нее внутри.

— Нет, не знает, — легко ответила Джинни и накинула мантию на их с Гермионой плечи.

— Но так же нельзя! Получается, что мы ее украли.

— Брось, Гермиона! Ты можешь хоть раз в жизни не быть такой занудой? Во-первых, украла ее я — ты здесь ни при чем. А, во-вторых, это вовсе не воровство. Я просто взяла на пару часов взаймы мантию своего парня, чтобы выбраться из школы.

— Выбраться? — еще больше ужаснулась Гермиона. — Или ты немедленно говоришь мне, что ты задумала, или я иду на урок!

— Ох, Мерлин! Не переживай, мы просто дойдем до Хогсмида и вернемся в замок. Хочу немного прогуляться.

* * *

День был ясным, но довольно прохладным. Солнце совсем не согревало. Гермиона зябко ежилась под мантией-невидимкой, едва поспевая за Джинни. За территорию Хогвартса они выбрались совершенно беспрепятственно через главные ворота. Кажется, победа над Волдемортом усыпила бдительность директора МакГонагалл, и та стала уделять безопасности замка меньше внимания, что было не удивительно: весь магический мир забыл о страхе и ликовал, упиваясь счастьем и свободой.

От быстрого шага дыхание Гермионы начало сбиваться, краем глаза она покосилась на Джинни, но та и не думала замедлять темп. Она сосредоточенно смотрела прямо перед собой и шла к какой-то видимой ей одной цели, время от времени хмуря брови и облизывая губы.

Джинни вела себя слишком странно и непривычно. Так долго она молчала, лишь когда ей было одиннадцать, и ее детская влюбленность в Гарри мешала ей произнести даже слово в его присутствии. Все остальное время она болтала без умолку.

Ее поведение настораживало Гермиону. За весь путь они не обмолвились ни словом, и даже, когда Джинни остановилась у «Кабаньей головы», осмотрелась по сторонам и стянула мантию-невидимку, то бросила лишь короткое: «Зайдем на минутку».

Гермиона знала, что студентам Хогвартса строго запрещено посещать это заведение, но безропотно шагнула в полумрак. Пока ее глаза привыкали к темноте, Джинни уже направилась к столику в самом углу, за которым сгорбившись сидел человек. Одной рукой он перебирал рассыпанные по столу безделушки, а в другой сжимал стакан, из которого время от времени отпивал какую-то мутную жидкость.

— Наземникус! — Джинни, не дожидаясь приглашения, отодвинула стул и села. Гермиона осталась стоять, переминаясь с ноги на ногу. Она решительно не понимала, что у них может быть общего. Наземникус Флетчер торопливо спрятал все (краденое — как подозревала Гермиона) в карман и уставился на Джинни.

— Чем обязан?

Джинни не стала тратить время на предисловия и сразу перешла к делу:

— Если купишь бутылочку огневиски для меня, дам галлеон сверху.

Наземникус удивленно приподнял брови, Гермиона проделала ровно то же самое.

— Боюсь, что Молли будет очень недовольна, если узнает об этом.

— Раньше тебя это не волновало, но все же, я была бы благодарна, если бы мама не узнала. — Она приторно улыбнулась и выложила на стол несколько золотых монет. — Должна признать, ты умеешь набить себе цену.

От Гермионы не укрылся жадный блеск в глазах Наземникуса, и она решила, что пришло время вмешаться:

— Я не думаю, что это хорошая идея, давай вернемся в школу.

— О, не переживай! Уже уходим. — Джинни грациозно встала из-за стола. Злачная атмосфера этого паба превращала её в девушку легкого поведения из маггловских фильмов. Во всяком случае, так показалось Гермионе. — Мы будем ждать на улице, Наземникус.

Прохладный воздух привел Гермиону в чувство, и она накинулась на внешне спокойную Джинни:

— Ты с ума сошла? А если кто-нибудь узнает? Вдруг нас кто-то видел?

— Наземникус хоть и подонок, но несколько галлеонов заставят его молчать. Поверь мне, это проверенный метод.

— Хочешь сказать, ты не первый раз просишь его о такой услуге?

— Лично я, — впервые, но Дин и остальные… постой, только не говори, что ты никогда не задумывалась о том, откуда на вечеринках в гостиной появляется огневиски? — в ее глазах читалось такое неподдельное удивление, что Гермионе по непонятной причине вдруг стало стыдно.

В то время как все веселились, она следила за порядком и искренне верила, что самым крепким напитком на этих вечеринках было сливочное пиво. Все считали ее такой занудой, что никто ни разу не предложил ей выпить. Она понимала, почему, хоть ей и было обидно. Гермиона очень серьезно относилась к своим обязанностям старосты — она несомненно потребовала бы избавиться от алкоголя.

— Постой, а Гарри и Рон тоже знали?

Джинни фыркнула:

— Конечно! Они даже иногда помогали Фреду с Джорджем проносить бутылки в школу через потайные ходы.

Если до этого Гермиона чувствовала досаду, то сейчас ей захотелось расплакаться. Даже лучшим друзьям было, что скрывать от нее.

Она так и не поняла, что же на самом деле заставило ее поддаться уговорам Джинни: внезапно появившееся желание совершить какую-нибудь глупость, бесконечные ссоры с Роном, от которых она так устала, печаль в глазах Джинни, появившаяся при упоминании о Фреде, или ее же странное поведение после занятия по ЗОТИ. И, когда Джинни, устроившись на полу у кровати в спальне для девочек, протянула ей наполненный огневиски стакан, Гермиона взяла его без возражений и щедро отхлебнула. Терпкая жидкость обожгла горло, и она невольно скривилась, однако заставила себя сделать еще пару глотков, чтобы не отставать от Джинни, которая ушла в себя и не обращала внимания ни на что вокруг.

Гермиона же думала о родителях, о Роне и не заметила, как опустел ее стакан. Рука сама потянулась к бутылке. Гермиона щедро плеснула сначала себе, а затем Джинни, и та наконец подняла голову.

— Вижу, ты вошла во вкус? Все не так плохо, правда? — улыбка Джинни была едва заметной и усталой, но это была именно та улыбка, которую Гермиона привыкла видеть каждый день. Это немного успокоило ее, и она кивнула.

— Если бы твой брат не был такой задницей, все было бы еще лучше.

Джинни прыснула.

— Брось, ты даже не знаешь, любишь ли его на самом деле! Это не стоит твоих переживаний.

— А как ты поняла, что действительно влюбилась? Что ты чувствовала?

— О! — Джинни снова погрустнела и часто заморгала. — Это было ужасно! Хотя, нет, сначала — великолепно! Он разговаривал со мной, слушал, поддерживал. У меня много старших братьев, но я не могла рассказать им сотой доли того, чем делилась с ним. Я знала, что он не осудит меня, не будет смеяться. Я была маленькая и наивная, он казался мне принцем из сказки, поэтому так больно было узнать о его предательстве.

— Предательстве? — Мысли в голове захмелевшей Гермионы путались, и она не заметила, насколько странной стала речь Джинни. — Если ты о Чжоу, то это была симпатия и только! Гарри никогда не любил ее так сильно, как тебя!

— Гарри? Причем здесь Гарри? — Джинни зло рассмеялась, и Гермионе на мгновение показалось, что она видит перед собой незнакомку. — Я говорю вовсе не о нем.

— Но о ком тогда? Неужели, Дин?.. — ахнула Гермиона.

— Мерлин! И это самая умная ученица Хогвартса! — Джинни притворно закатила глаза. — О Томе, конечно! Томе Реддле. Помнишь того, из дневника?

Стакан едва не выпал из ослабевших пальцев Гермионы. Будь она в трезвом уме, эта новость, точно, довела бы ее до обморока.

— Джинни, о чем ты говоришь? Ведь ты любишь Гарри, а он любит тебя. В конце концов, ты выходишь за него замуж!

Карие глаза Джиневры сузились:

— Он рассказал тебе?

Гермиона поняла, что сболтнула лишнего: видимо, это огневиски развязал ей язык.

— Не вини его. Он был так счастлив — ему больше не с кем было поделиться. Не бойся, я не скажу Рону.

— Конечно, не скажешь. Вы же с ним не разговариваете.

Где-то в груди сильно кольнуло. Захотелось тоже задеть Джинни.

— Ты права. Не скажу. Но я могу поведать Гарри о том, что ты была влюблена в Реддла. Как думаешь, он обрадуется твоим чувствам к Волдеморту?

Джинни издала что-то среднее между смешком и икотой, лицо ее при этом выражало абсолютное спокойствие.

— Это был не Волдеморт. Это был Том. Человек, который умел слушать и утешать, и поддерживать. Он многое рассказал мне и многому научил. Я видела его воспоминания, иногда даже те, что он не хотел мне показывать. Волдеморт уже научился их сдерживать, а семнадцатилетний Том еще не был так искусен.

Ты знала, что он жил в приюте? Брошенный и никому не нужный. Я хотела бы приласкать его, жаль, что мне было лишь одиннадцать.

— Джин! — ужаснулась Гермиона. — Я не верю своим ушам. Он тебя использовал! Почти убил!

— У любви есть такое странное свойство... ты закрываешь глаза на всю боль, что тебе причинили, на предательство. Ты прощаешь раз за разом и точно знаешь, что простишь снова столько раз, сколько будет нужно. Мне было не жалко отдать за него жизнь.

Она замолчала и сделала несколько щедрых глотков, Гермиона последовала ее примеру. Слова Джинни не укладывались в голове, Гермиона не могла им поверить. Это огневиски, точно он. От него так нещадно кружится голова, что еще чуть-чуть — и она сама признается в любви Волдеморту. А если не Волдеморту, так Малфою точно.

— Но как же Гарри? Ведь ты его любишь, это видно. Так притворяться невозможно. Вы идеально друг другу подходите! Вы чувствуете друг друга.

— Я не знаю, что происходит. Еще сегодня утром я тоже думала, что люблю его больше всех на свете. Все было замечательно.

А затем на ЗОТИ со мной произошло что-то странное. Я словно заснула, и мне приснился сон. И там был Том. Он улыбался и звал меня. Он был красив. Даже красивее, чем тот, из дневника. Его образ был столь ясным, что у меня заболела голова. Я попыталась сосредоточиться на контрольной — и будто очнулась. Дрема прошла, Том исчез.

Но его образ отчетливо запечатлелся в моем сознании. Я не могла смотреть Гарри в глаза, поэтому собрала свои вещи и убежала, прежде чем он меня остановил.

Я не знаю, что это было, но мне страшно, Гермиона. И так стыдно перед Гарри, будто я изменила ему. Получается, что я недостойна его любви, я лгу ему.

— Нет, Джинни, ты не лжешь, ты любишь Гарри, я совершенно точно знаю это. То, что ты сейчас рассказала — это всего лишь минутное помешательство, не более. Тогда, в Тайной комнате, ты была напугана до смерти, поэтому неудивительно, что у тебя произошел срыв, когда тебе приснился Волдеморт.

— Я не уверена, что это был сон. Все было так странно, перед глазами будто сами собой появлялись воспоминания.

— Тебе нужно немного отдохнуть, и все наладится. — Гермиона на четвереньках подползла к Джинни, обняла ее за плечи и подняла свой стакан. — За любовь!

— За любовь! — повторила Джинни, и они звонко стукнулись стаканами.

* * *

Гермиона проснулась от жуткой головной боли и жажды. Резким движением она села на кровати, и всё вокруг покачнулось. С трудом сфокусировав взгляд, она обнаружила, что в комнате по-прежнему никого нет, значит, несмотря на темноту, сгустившуюся за окном, еще не очень поздно.

Стараясь двигаться как можно медленнее и осторожнее, она дрожащими руками взяла с прикроватной тумбочки кувшин с водой и начала жадно пить. Вода струйками стекала по ее подбородку прямо на постель, но Гермиона не обращала на это внимания. Она оторвалась от кувшина, чтобы перевести дыхание, и вдруг, подскочив как ужаленная, ринулась в ванную комнату. Гермиону тошнило, и она радовалась, что никто не видит позор лучшей ученицы Хогвартса.

Кое-как сполоснув лицо водой и почистив зубы, она взглянула в зеркало — и ужаснулась: лицо было отекшим, глаза покраснели и слезились. Волосы спутались, но сил принимать душ попросту не было, и она собрала их в небрежный пучок.

Снова захотелось пить, но Гермиона испугалась нового приступа тошноты и только облизала пересохшие губы.

В висках пульсировала боль, терпеть которую становилось сложнее с каждой секундой. Гермиона подумала, что обычное маггловское обезболивающее пришлось бы сейчас очень кстати, но ей никогда не приходило в голову взять с собой в Хогвартс маггловские лекарства.

Конечно, самый простой вариант — обратиться в Больничное крыло, но мадам Помфри наверняка догадается об истинной причине плохого самочувствия и сообщит МакГонагалл — и тогда Гермионе несдобровать.

Поэтому она решила отправиться за помощью туда, где всегда находила ответы на все вопросы — в библиотеку. До ее закрытия оставалось сорок минут.

Гермиона надеялась незаметно выбраться из башни, но в гостиной было много народа. Затеряться среди остальных учеников тоже не получилось, Гарри заметил ее и окликнул.

— Гермиона! Куда ты пропала? Тебя не было на обеде. — Он поднялся из любимого кресла у камина и подошел к ней. — Ты не видела Джинни? Ты знаешь, я не могу подняться в спальню девочек, поэтому жду ее здесь. Она тоже пропустила обед, я подумал, может, вы были вместе...

Гарри выглядел таким растерянным, что Гермионе стало его жаль. Она попыталась было быстро придумать что-то правдоподобное, но головная боль сильно мешала.

— Да, Джинни была со мной. Ей стало нехорошо на ЗОТИ, и я проводила ее в больничное крыло.

— Что с ней? Она в порядке? — голос Гарри задрожал от волнения. — Почему она не сказала мне?

— Ох, не беспокойся, все уже хорошо. Мадам Помфри напоила ее Бодроперцовым зельем, и теперь Джинни спит в своей спальне для девочек. Кажется, это обычный вирус, ну, ты понимаешь, погода, дождь... Она просто не хотела тебя волновать, Гарри. К утру она уже будет совсем здорова, и вы проведете замечательные выходные в Хогсмиде.

Гермиона с трудом выдавила улыбку, стараясь не смотреть в его глаза, на душе стало тяжело. Но Гарри, кажется, немного успокоился, и она решила, что это была ложь во спасение. У Джинни было временное помутнение рассудка, и утром она сама посмеется над своими словами о любви к Волдеморту.

— Ты очень бледная, Гермиона. С тобой все в порядке?

— У меня просто немного болит голова, возможно, тот же вирус, что и у Джинни. Зайду в Больничное крыло, попрошу порцию зелья и для себя. Извини, Гарри, мне нужно идти. Я хотела еще заскочить в библиотеку, завтра нужно сдать эссе по истории магии.

Она снова улыбнулась и, не дожидаясь ответа, направилась к выходу из гостиной, оставляя Гарри наедине с его мыслями.

Она спешила изо всех сил, стараясь не думать о тошноте, время от времени подкатывающей к горлу, и глядя лишь на свои ботинки, чтобы не видеть раскачивающихся стен и прыгающих отблесков факелов. За пару часов сна алкоголь не успел покинуть ее тело.

Она ураганом пронеслась по библиотеке, заслужив недовольный взгляд мадам Пинс, набрала стопку книг, которые, по ее мнению, могли помочь, и наткнулась взглядом на Драко Малфоя, склонившегося над пергаментом за одним из столиков у стены. Он выглядел слишком сосредоточенным, и Гермиону разобрало любопытство, и даже головная боль, на мгновение, отошла на второй план. Вдруг он что-то замышляет? Может, это будет месть Гарри и Рону за сорванный урок?

Она осторожно приблизилась к его столику, стараясь не дышать и ступать бесшумно, благо полы в библиотеке были устланы мягкими коврами. Приподнявшись на цыпочках, она постаралась разглядеть, что пишет Малфой, выглядывая из-за его спины, и одновременно думая о том, как волосы могут быть такими неестественно белыми, как будто полностью лишенными пигмента.

— Если тебе интересно, как я готовлюсь к завтрашнему занятию с третьекурсниками, то можешь сесть и посмотреть, только умоляю, не стой у меня за спиной, Грейнджер.

Он сказал все это совершенно спокойно, даже не повернувшись, чтобы взглянуть на нее. Она почувствовала, как краска стыда залила все ее лицо до самой шеи, но сбежать сейчас было бы еще глупее, чем признаться, что она подглядывала. Она обошла столик с другой стороны и села на стул напротив Малфоя.

— Как ты догадался, что это я?

Он наконец удостоил ее тяжелым взглядом серых глаз и усмехнулся:

— По запаху.

Гермиона так и не поняла, говорил он серьезно или же просто издевался, и решила ничего не отвечать, моля Мерлина лишь о том, чтобы ее не стошнило прямо на пол библиотеки.

2

По запаху? Что за чушь он сказал? Он абсолютно не помнил, как пахнет Грейнджер. Он вообще не был уверен, что она пользуется духами или какими-либо другими средствами, которые используют все девчонки. Может, стоит намекнуть, что ей бы не помешало? Выглядит она просто ужасно. От цепкого взгляда Драко не укрылись воспаленные глаза и мешки под ними, и в голове сразу возникли два варианта: она или плакала, или очень устала.

— Не хочу тебя обидеть, Грейнджер, но выглядишь ты ужасно даже для тебя. Подумай о том, чтобы больше спать и меньше времени проводить в библиотеке. Не то чтобы меня сильно волновало твое самочувствие, но должен же на моих занятиях быть хоть один человек, способный сварить достойное зелье.

— Не переживай, Малфой, я в полном порядке! — Она резко вскинула голову и охнула, прислонив ладони к лицу, а затем жалобно добавила: — Голова болит!

— Сходи в Больничное крыло.

— Не могу. — Она отняла руки от лица и их взгляды встретились, однако Гермиона мгновенно отвернулась.

— Почему не можешь? — Драко сам не знал, действительно ли его это интересует, или он просто хочет отвлечься от этих чертовых зелий и раскиданных по столу клочков смятого пергамента. Он в очередной раз подумал о том, что взвалил на свои плечи непосильную ношу. Главная проблема заключалась даже не в том, что он боялся не справиться с преподаванием, а в том, что он был совершенно один. Ему иногда приходили письма от матери, но Драко отчаянно желал живого общения. Он был слишком молод, чтобы заводить друзей среди преподавателей, к тому же, все они знали его слишком хорошо, большинство из них даже не пыталось скрывать свою неприязнь. Никто не верил, что Драко Малфой мог измениться.

Это было обидно, ведь он честно старался, и ему казалось, что он уже значительно продвинулся на этом пути. Разве тот, прежний, Драко Малфой мог сидеть за одним столом с грязнокровкой и интересоваться ее самочувствием?

Грейнджер терзалась какими-то непонятными сомнениями, словно раздумывала, доверить ему свой секрет или нет. Вдруг ее будто осенило, и она уставилась на него, широко раскрыв глаза.

— Малфой!

— Очень рад, что ты помнишь мою фамилию.

Она проигнорировала его колкость.

— У тебя в кабинете наверняка есть зелье от головной боли!

— Я знаю, что я очарователен, — он наигранно пригладил ладонью волосы, — но так откровенно напрашиваться в мой кабинет — это уже слишком!

Она нахмурилась в ответ.

— Мерлин, неужели я действительно попросила тебя о помощи? Ты прав, мне нужно больше спать, а то я совсем забыла, кто ты такой.

Драко почувствовал себя пристыженным. Она поддержала его тогда, на первом занятии, и он был ее должником.

— Я пошутил. Я найду для тебя зелье, а по дороге ты расскажешь, почему не можешь пойти к мадам Помфри, идет?

Было видно, что рассказывать ей не хочется, но, кажется, в зелье она нуждалась очень сильно.

— Хорошо! Я напилась, ясно? — она встала и начала собирать книги со стола, опустив голову так, чтобы не было видно ее вспыхнувших алым щек. Драко не смог сдержать смешок.

— И это все? Только не говори, что ты пришла в библиотеку искать ответ на вопрос: как избавиться от похмелья?

Она продолжила перебирать учебники, перекладывая их с места на место.

— Да, мне, знаешь ли, еще не приходилось с этим сталкиваться.

Драко удивленно приподнял брови.

— Неужели Гермиона Грейнджер и вправду такая примерная девочка, как о ней говорят, или это гриффиндорцы настолько скучны, что не умеют устраивать достойные вечеринки? — Он взмахнул палочкой, и книги, вырвавшись из рук Гермионы, встали на полки. — Оставь это. Они тебе не понадобятся. В отличие от вас, на факультете Слизерин умеют отдыхать, и каждый пятикурсник знает состав антипохмельного зелья. Хочешь, прочитаю тебе лекцию? Кажется, пора намекнуть МакГонагалл, что нужно включить его в школьный курс Зельеварения.

— Даже не вздумай рассказать обо мне МакГонагалл, Малфой!

В ее глазах мелькнул настоящий испуг, и Драко поспешил ее успокоить.

— Эй, Грейнджер, у директора Хогвартса есть заботы поважнее твоего похмелья. Я и не собирался ничего ей говорить. Давай представим, что сейчас я не твой преподаватель, ты не моя ученица — мы на равных, и мне нет никакого смысла тебя выдавать

— От кого я это слышу? Кажется, ты всегда был рад при случае сдать кого-нибудь из нас, лишь бы только насолить.

— Так и было. Все дети делают друг другу гадости, разве нет? К тому же, я никогда не хотел навредить лично тебе. Просто тебе не повезло оказаться подругой Поттера.

— Мне очень повезло оказаться подругой Гарри. Ты не знаешь, о чем говоришь. Он замечательный, добрый и искренний, на Гарри всегда можно положиться и…

Драко прервал ее жестом руки.

— А я уж было подумал, что ты особенная и влюблена не в Поттера, а в придурка Уизли. Но глядя на то, как ты рьяно защищаешь очкарика, я начинаю в этом сомневаться.

Гермиона снова слегка порозовела. То ли от того, что он назвал ее особенной, то ли от обиды за Уизли, а, может, того, что он неожиданно оказался прав. Впрочем, за эти несколько минут Драко успел заметить, что краснеет Грейнджер постоянно, поэтому совсем не удивился.

— Гарри — мой хороший друг, и я всегда буду на его стороне и встану на его защиту, если это потребуется.

Драко отметил, что об Уизли не прозвучало ни слова.

— Тогда почему ты осталась на занятии, а не ушла вслед за Поттером?

Она замолчала, а затем просто пожала плечами.

— Он был не прав. Это ваши личные разногласия, которые я считаю совершенно необоснованными, и не хочу принимать в них участия.

— Поверь, эти, как ты говоришь, разногласия, меня самого изрядно достали. В моей жизни произошло так много важных событий, что продолжать играть в детские игры у меня нет никакого желания. Я старался соблюдать нейтралитет, и это было совсем непросто, но Поттер сам набросился на меня.

Он собрал все клочки пергамента со стола.

— Пойдем, мадам Пинс уже собирается нас выпроваживать.

Он направился к двери, слыша за спиной ее шаги и дыхание. И он был рад, что сейчас не один, даже несмотря на то, что это Грейнджер, которая завтра снова его возненавидит.

— Библиотеку нужно посещать в часы ее работы! — скрипучий голос библиотекарши резанул по барабанным перепонкам. Драко бросил быстрый взгляд на часы над дверью.

— Простите, мадам Пинс. Мы задержались лишь на пару минут. — Он улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой. Признаться, он нечасто практиковал ее на девчонках, но Панси таяла от нее, как мороженое на солнце. Мадам Пинс, кажется, тоже слегка смягчилась, и он поспешил продолжить. — У нас с мисс Грейнджер было дополнительное занятие, к сожалению, ее эссе оказалось неудовлетворительным.

Он поймал возмущенный взгляд Грейнджер и усмехнулся про себя.

— Малфой! Меня ни разу не оставляли после занятий! Ты не мог придумать другую историю? — завопила она, как только за ними захлопнулась дверь библиотеки.

— Ты не знаешь, как избавиться от симптомов похмелья! Считай, что я оставил тебя после уроков.

Он снова улыбнулся, на этот раз искренне, и подмигнул.

Грейнджер повернула голову и, ни капли не стесняясь, смотрела прямо на него.

— Что?

— Ничего. Просто ты какой-то слишком нормальный для Драко Малфоя.

— А ты думала, что у меня две головы и хвост под мантией?

— Нет, но я не думала, что ты умеешь разговаривать с людьми, не оскорбляя их и не осыпая проклятиями. Еще несколько минут назад мне хотелось задушить тебя собственным галстуком!

— Грейнджер, то, что я не общался с тобой, не значит, что я не поддерживал отношений с другими людьми. Я гораздо более интересный собеседник, чем ты могла себе вообразить. Осторожно, ты сейчас врежешься в дос... — металлический звон эхом разнесся по коридору, — ...пехи. Нужно смотреть под ноги, Грейнджер, а не пялиться на меня, словно я гигантский кальмар, который вдруг решил прогуляться с тобой по коридорам! — он схватил ее за запястье и побежал. Ей пришлось последовать за ним, хотела она того или нет. Видимо, он бежал слишком быстро, потому что Грейнджер вдруг застонала.

— Малфой, что ты делаешь, меня же сейчас стошнит!

Черт! Драко совсем забыл, что у девчонки похмелье. Он резко остановился, свернув за ближайший угол, и взял ее за плечи.

— Эй, нормально себя чувствуешь? Не хватало мне только чистить тут все после тебя!

Она перевела дух.

— Нормально, Малфой! Ну и куда мы бежали?

— Филч появился бы там с минуту на минуту!

— Ты же преподаватель! Мог сказать, что я уронила доспехи, а ты проходил мимо и уже назначил мне наказание.

Драко почувствовал себя уязвленным. И как он сам не додумался до этого? Убегал от пресловутого сквиба, как нашкодивший мальчишка!

Он убрал руки с ее плеч и молча двинулся вперед по коридору. Судя по тому, что Грейнджер последовала за ним, она и без слов поняла, что он признал ее правоту.

Оставшийся до подземелий путь они проделали в тишине, так же молча он открыл дверь в кабинет и пропустил Грейнджер вперед.

— Ты, оказывается, джентльмен!

— Я — мужчина. И этого достаточно.

Она хотела присесть за парту, но Драко остановил ее, трансфигурировав парту в кресло. Это было простое плетеное кресло с подлокотниками и зеленой подушечкой с бахромой, какие обычно ставят на террасах, оно не было похоже ни на одно из роскошных кресел Малфой-мэнора. Но Драко почему-то решил, что Грейнджер понравится.

Она опустилась в кресло и выпрямила спину, сложив руки на коленях.

— Ты словно кол проглотила! Расслабься, Грейнджер.

Ее плечи слегка опустились.

— Откуда мне знать, вдруг ты заманил меня сюда, чтобы...

Гермиона резко осеклась, Драко ухмыльнулся.

— Чтобы, что? — признаться, ее робость доставляла ему удовольствие. Захотелось поиграть с ней в кошки-мышки. Драко очень любил эту игру.

Он вплотную приблизился к креслу и навис над ней, упершись руками в подлокотники. Торчащие из её растрепанного хвоста волосы щекотали его лоб. Она сглотнула и резко отстранилась, вжимаясь в спинку кресла.

— Ты по собственному желанию пришла в логово врага. — Он говорил вкрадчивым, проникновенным шепотом, невольно копируя при этом интонацию Темного Лорда.

Грейнджер ошарашено смотрела на него, и Драко вдруг стало жаль девчонку. В конце концов, он обещал ей помочь, а не издеваться. Он уже хотел было отступить, но Грейнджер неожиданно пнула его в колено мыском ботинка и вскочила на ноги, пока он корчился от заставшей врасплох боли. Она ринулась к двери, но он, прихрамывая, успел нагнать ее до того, как она выскочила в коридор. Все еще морщась от боли, он схватил её за руку повыше локтя.

— Убери свои руки, Малфой! Я буду кричать!

— Грейнджер, ты уже кричишь! Замолчи, пожалуйста, я просто пошутил!

— Значит, у тебя идиотские шуточки! Ни один нормальный человек не станет тебе доверять.

— Но ты же доверилась.

— В первый и в последний раз. Мне показалось, что ты становишься лучше. Я хотела дать тебе шанс. Пусти!

Второй раз за один вечер Грейнджер заставила его почувствовать что-то, похожее на стыд, такое мало кому удавалось. Ее рука выскользнула из его пальцев, но он не двинулся с места.

— Я не хотел тебя пугать. Это была просто неудачная шутка. Дай мне возможность все исправить. Ты же по-прежнему чувствуешь себя плохо? Я просто сделаю для тебя зелье, и ты уйдешь. Обещаю.

Он видел в ее глазах недоверие и сомнение, но что-то все равно заставило её остаться. Она сделала шаг назад.

— Хорошо. Я останусь, но ты даже не смей приближаться ко мне. Я достану палочку на всякий случай.

Она снова опустилась в кресло, на этот раз крепко сжав в руке волшебную палочку.

Драко сбросил с себя мантию и начал расстегивать пуговицы на манжетах рубашки, чтобы закатать рукава.

— Что ты делаешь?

Он оглянулся. Глаза Грейнджер сузились, костяшки ее пальцев побелели. Драко потребовалась пара секунд, чтобы понять, что именно заставило ее так переживать, — и он не смог сдержать смех.

— Спокойно, Грейнджер, я просто хочу закатать рукава, чтобы мне было удобнее работать. Я не собираюсь раздеваться.

Ее щеки слегка порозовели, и он понял, что попал в точку. Она не боялась, что он убьет ее, она боялась, что он ее изнасилует! Даже мысль об этом прозвучала смешно.

Он достал из шкафа необходимые ингредиенты и установил котел. Вообще-то, у него была пара пузырьков готового зелья в чемодане, но Драко хотелось, чтобы Грейнджер задержалась здесь подольше. Возможно, это была не самая лучшая компания, но никакой другой у него все равно не было.

Он работал не торопясь, аккуратно нарезая корневища и добавляя их в котел. Грейнджер молчала, но Драко чувствовал на себе ее взгляд. Краем глаза он видел, что она немного расслабилась и даже отложила палочку в сторону.

Прошло около сорока минут, зелье было готово.

— Все. — Он поднял голову, стряхнув челку со лба, и Гермиона мгновенно отвела взгляд, будто не следила за ним все это время. — Можешь пробовать.

— Надеюсь, это не яд? — Она встала и приблизилась к котлу.

— Ты видела, что я добавлял туда. Не делай вид, что не следила за каждым моим движением. — Он заклинанием призвал стакан и протянул ей. — Я пробовал твое зелье, теперь ты попробуй моё.

Он улыбнулся, когда она взяла из его руки стакан и наполнила его. Пару секунд она смотрела на жидкость, словно собираясь с духом, а затем, зажмурившись, выпила её одним глотком.

Драко посчитал это знаком доверия, и на сердце у него полегчало. Он все еще чувствовал вину за свою выходку. Сейчас она казалась ему очень глупой.

Прошло около минуты(Драко считал про себя), и Грейнджер застонала от облегчения.

— Мерлин, как хорошо! Спасибо, Малфой. Как быстро ты превратился из маньяка в спасителя!

— Не за что, Грейнджер. Это было проще простого. Уж куда легче, чем составить план занятий с третьекурсниками! — Он вытащил из карманов скомканные клочки пергаментов и со злостью швырнул их на пол.

— Просто напиши им состав зелья на доске и все, — пожала плечами Гермиона. И Снейп, и Слизнорт всегда так делали.

— Снейпа и Слизнорта все воспринимали всерьез! А я должен завоевать доверие и уважение. Я хочу придумать что-нибудь необычное, что заинтересует всех.

— С каких пор ты стал задумываться о доверии? Раньше тебя это совершенно не волновало.

— Это было раньше. Я был глупым, избалованным мальчишкой. Мои родители любили меня, позволяли все, что я хотел. Хотел новую метлу — пожалуйста, хотел место в команде по квиддичу — мне и его покупали. Ты тогда все правильно сказала. Хотел издеваться над эльфами — издевался. Я хотел быть великим и могущественным, хотел, чтобы меня уважали и боялись. Как боялись моего отца в свое время. Он был авторитетом, правой рукой Темного Лорда. Я смотрел на отца и хотел стать таким, как он, хотел занять его место, чтобы приказывать остальным. Но я еще не понимал, что он сам находился во власти Лорда. Мой отец повелевал теми, кто был менее успешным, чем он. Те, кем повелевал мой отец, в свою очередь имели власть над теми, кто был еще ниже и слабее их. А во главе всех стоял Темный Лорд. И даже самые верные его приспешники в конце концов могли оказаться ненужными. Ты словно ходишь по лезвию ножа. Пока ты поступаешь так, как хочет этого Волдеморт, ты — фаворит, у тебя есть признание, деньги, власть. Но стоит оступиться лишь раз, допустить одну маленькую ошибку, и ты будешь раздавлен, как флоббер-червь.

Драко чувствовал, что болтает лишнее, но остановиться уже не мог. Высвобождалось все, что он так долго держал в себе, и с каждым произнесенным словом становилось легче.

— Я рос среди всего этого, Грейнджер. С самого рождения мне было уготовлено стать Пожирателем смерти. Мои родители не хотели этого, потому что понимали, что это означает. У них уже не было пути назад, но они надеялись, что у меня еще есть шанс прожить свою жизнь по-другому. Но судьба мне такого шанса не дала. — Он продемонстрировал ей Темную метку на предплечье. — Меня приняли в их ряды, и я гордился этим, пока не столкнулся с первыми трудностями. Знаешь, что стало моим первым заданием?

— Убить Дамблдора, — прошептала она еле слышно.

— Верно. Убить величайшего волшебника! Даже Волдеморт признавал, что Дамблдор был сильным магом. И убить его должен был я, шестнадцатилетний мальчишка. Время шло, мои попытки были тщетны, я боялся. Темный Лорд угрожал покончить со мной и всей моей семьей, если я не справлюсь, — а я не мог, — он поднял голову и посмотрел в увлажнившиеся карие глаза. Грейнджер протянула руку, намереваясь прикоснуться к нему, но Драко отпрянул. — Не надо меня жалеть! — рявкнул он так, что она вздрогнула, — я сам во всем виноват.

— У тебя не было выбора. Все решили за тебя.

— Знаешь, в нашем мире никто не жил. Все лишь играли в жизнь. Это как шахматная партия, в которой мы все были пешками, а Волдеморт — ферзем. Кто-то считал себя королем, конем, ладьей, любой другой фигурой, но они ошибались. На этом поле были лишь ферзь и его пешки.

— А ты мог не принимать Темную метку, отказаться?

— Мог. Тогда игра для меня закончилась бы в тот же миг. Вы думаете, что только вам досталось в этой войне, но это не так. С нашей стороны тоже было много смертей, и это было еще страшнее, потому что свои убивали своих. И угроза исходила не только от Темного Лорда. Вонзить нож в твою спину мог кто угодно. Каждый был сам за себя.

— А если сбежать, спрятаться?

Он горько рассмеялся. Какая же она все-таки наивная!

— Ты не можешь спрятаться, если на твоей руке выжжена метка. Он найдет тебя — это лишь вопрос времени. Думаю, в душе некоторые из нас надеялись, что вы победите, и все это наконец закончится.

— Но тогда почему вы не восстали? Даже Волдеморт не смог бы выстоять один против всех!

— Совсем один он бы не остался. Такие, как Беллатриса, остались бы с ним, собрали бы новую армию. К тому же, никто не признал бы, что его посещали мысли об измене. Все думали об этом, но молчали. Если довериться не тому человеку, наказание за измену не заставит себя ждать. И, поверь, смерть — лучшее, что мог бы предложить Темный Лорд.

В конце концов все оказалось разрушено: жизни, семьи. В этой войне все остались проигравшими. — Он присел на скамью и, опустив голову, сжал ее ладонями. Он знал, что показывает свою слабость, но больше не мог сдерживаться. Он снова хотел стать одиннадцатилетним мальчишкой, у которого была любящая семья, громкая фамилия, и чьи проблемы сводились лишь к тому, как в очередной раз насолить Поттеру. А еще лучше было бы стать совсем маленьким, лет шести, когда теплые руки Нарциссы гладили его по голове перед сном. Он почувствовал тяжесть на своем плече и резко выпрямился, убирая руки от лица. Грейнджер подошла к нему совершенно бесшумно. Драко не знал, как поступить: возмутиться её жалостью, или же наслаждаться моментом этой, почти материнской, близости. В конце концов он решил, что стоит позволить себе расслабиться на мгновение, и прикрыл глаза, раздумывая о том, почему позволяет Грейнджер к себе прикасаться.

— Наверное, мне пора. Уже поздно. — Она прервала молчание, и Драко сразу же поднялся, сбрасывая ее ладонь со своего плеча.

— Пойдем, я провожу тебя. Уже действительно поздно. Филч будет очень рад, если поймает тебя после отбоя. Думаю, он еще не нашел, на ком отыграться за опрокинутые доспехи.

— А если тебя поймают?

— Я — преподаватель, не забывай об этом. А ты отбывала у меня наказание, — он улыбнулся, готовый к ее возмущенным возгласам.

— О, превосходно! Ты уже выставил меня тупицей перед мадам Пинс, теперь хочешь выставить неуклюжей нарушительницей школьных правил перед Филчем?

— Неужели тебя волнует, что о тебе подумает сквиб?

Грейнджер нахмурилась, и Драко прикусил язык. Конечно, ей не понравился его пренебрежительный тон. Таким тоном он некогда называл ее грязнокровкой. Он поспешил замять неловкий момент, взял мантию со стола и надел, предварительно хорошенько ее встряхнув.

— Идем.

— Я прекрасно справлюсь сама.

Он закатил глаза.

— Это не обсуждается. Я провожу тебя, хочешь ты этого или нет. Моя мать не спустила бы мне дурных манер.

— Хорошо, — сказано было таким тоном, словно она соглашалась на что-то дурное. — Можно я возьму немного с собой? — она указала на котел с зельем, и Драко кивнул в ответ, протягивая ей флакон.

— Решила продолжить вечеринку?

— О, нет! Меня еще месяц будет воротить от запаха огневиски. Это на всякий случай.

— Смотри, Грейнджер, не увлекайся, иначе мне придется пожаловаться МакГонагалл!

— Заткнись, Малфой! — она ударила его кулаком в грудь. Удар был настолько слабым и жалким, что он с трудом подавил смешок.

Всю дорогу до башни Гриффиндора они шли в молчании, не встретив на пути ни единой души.

— Что ж, спокойной ночи! И спасибо еще раз за зелье, — она неловко улыбнулась, убирая за ухо прядь волос.

— Пока, Грейнджер.

Ее фигурка уже почти скрылась за портретом, когда он окликнул ее.

— Гермиона!

Она обернулась. На ее лице читалось удивление от того, что он назвал ее по имени.

— Да?

Он сам не знал, что собирался сказать. Просто хотелось задержать ее еще хоть на мгновение, поэтому произнес первое, что пришло в голову.

— Домашнее задание по зельеварению можешь не делать, сегодня ты уже усвоила новый рецепт.

— О, нет! Я уже написала эссе на 3 фута, но, все равно, спасибо, ... Драко.

Она быстро шмыгнула в дыру за портретом, а он медленно побрел в обратном направлении.

Драко уже жалел о своем разговоре с Грейнджер. Он вывернул душу наизнанку перед подругой своего врага, перед гриффиндоркой. Впрочем, если бы она была студенткой Слизерина, он бы никогда этого не сделал. Слизеринки слишком корыстны и хитры, они при любой возможности используют подобные откровения, чтобы при случае больнее тебя ударить. Настолько личным он не делился даже с Паркинсон: слишком хорошо изучил ее натуру за проведенное вместе время. А Грейнджер выложил все, как на духу. И в глубине души он надеялся, что она не предаст его доверие.

Он шел по коридорам и думал о своей семье. Сломленной и растоптанной. Об отце, которого он, возможно, больше никогда не увидит, о матери, которая медленно угасала, словно догорающая свеча. Он бы отдал все, лишь бы просто быть с ними рядом, устраивать шуточные дуэли с отцом в саду, сидеть с матерью на террасе по вечерам, любуясь отблесками заходящего солнца на ее волосах, перебрасываться повседневными фразами за ужином. Он готов есть шоколадный торт каждый день, если им его будет кормить Нарцисса, а глазурь у торта будет хрустящая, как она любит, нежного орехового цвета, такого, как глаза Грейнджер.

Почему в плавном течении его мыслей рядом с Нарциссой оказалась Грейнджер, он не знал и не успел придать этому никакого значения, потому что из-за угла в этот момент показались две фигуры.

Лоис Берг, с небрежно рассыпанными по плечам волосами (Драко предположил, что эта утонченная небрежность была подкреплена парочкой заклинаний в бирюзовой мантии в пол и ярко накрашенными, несмотря на столь поздний час, губами, беседовала с учеником Когтеврана. Кажется, он был пятикурсником, ничего больше о мальчишке Драко вспомнить не мог, да и не хотел. Со стороны эта беседа скорее походила на монолог Лоис Берг, которая, завидев Драко, резко его прервала, а затем добавила нарочито громко.

— Что ж, мистер Ларкинз, полагаю, дальше вы доберетесь самостоятельно. Если кто-то встретится вам на пути, можете ссылаться на наши дополнительные занятия, — едва заметным жестом она подтолкнула когтевранца в спину, и он поспешил удалиться, опустив взгляд в пол.

— Мистер Малфой! — Ослепительная улыбка заиграла на ее губах, и Драко подумал, что не один десяток мужчин потерял голову от этого голову, но сам он не попадется на такую легкомысленную уловку.

— Профессор Берг. — Он слегка склонил голову в приветственном кивке.

— О, прошу вас, не называйте меня профессором, вы заставляете меня чувствовать себя старухой. В конце концов, мы с вами коллеги. И, раз уж мы встретились, быть может, вы проводите меня до моего кабинета? — Не дожидаясь ответа, она взяла его под локоть, увлекая за собой, в противоположную от подземелий сторону. — Знаете, я никак не привыкну ко всем этим коридорам, движущимся лестницам. Замок просто огромен!

— Вы не учились в Хогвартсе?

Лоис Берг на секунду замолчала, словно раздумывая, стоит ли выдавать такую информацию, а затем ответила легко и непринужденно:

— Нет, я окончила Дурмстранг. Наверное, поэтому меня и пригласили преподавать защиту от темных искусств, там этому уделяют много внимания.

Драко не нужно было рассказывать об этом, в свое время он сам мечтал учиться в Дурмстранге и, возможно, учился бы, если бы не Нарцисса, которая не захотела отпускать сына так далеко от себя.

— Что ж, думаю, вы быстро освоитесь, — он улыбнулся и взглянул на Лоис Берг, она посмотрела в ответ искренним взглядом. Таким искренним, каким может смотреть лишь человек, которому есть, что скрывать.

— Я была бы очень признательна, если бы вы помогли мне в этом. Мы можем стать близкими друзьями, Драко. — Он проигнорировал то, что она назвала его по имени, словно они уже были друзьями. — Уверена, мы найдем, чем поделиться друг с другом. Ваша жизнь богата событиями, таких, как вы, здесь очень немного. Вы более сильный маг, чем кажетесь на первый взгляд, вы сами не осознаете всех своих возможностей, но я вижу это. Поверьте, я не ошибаюсь в людях.

Ее томный, слегка хрипловатый голос ручьем журчал возле уха Драко, он словно пробирался внутрь его головы, убаюкивал и успокаивал. На него навалилась сонливость, и мысли начали сбиваться. Он вспоминал свои детские мечты о том, что когда-нибудь он превзойдет всех и станет великим, таким, как Темный Лорд. Он так глубоко погрузился в свои мысли, что не сразу заметил, что Лоис Берг замолкла. Стоило уловить эту тишину, как он ощутил покалывание в висках, едва заметное, которому он вовсе не придал бы значения, если бы не был знаком с ним так хорошо. Он моментально поставил блок на свои воспоминания, в который раз радуясь, что Беллатриса идеально обучила его этому мастерству.

Вмешательство Лоис Берг в его разум было настолько мягким, что резкое сопротивление Драко оказалось подобно взрыву бомбы. Он явно перестарался, отчего профессор Берг вздрогнула, но быстро взяла себя в руки. Она, несомненно, знала, что он ощутил ее присутствие в своей голове, но не подала виду. Он тоже смолчал, гадая, какую информацию она хотела получить.

— Вот мы и пришли, профессор. Позвольте откланяться, завтра у меня занятия с самого утра.

Теперь она выглядела напряженной и никак не отреагировала на то, что он снова назвал ее профессором. Не осталось ни следа от ее улыбки и дружелюбия, только ледяной взгляд и нахмуренные брови.

— До встречи, мистер Малфой.

* * *

Это был слишком насыщенный вечер. Сначала Грейнджер, которой он добровольно излил душу, затем Берг, которая попыталась влезть туда без разрешения. Драко не знал, что из этого пугает его сильнее, но одно он понял точно: с Лоис Берг нужно держать ухо востро. Она вовсе не та кокетка, какой кажется на первый взгляд. Закончила Дурмстранг, превосходно владеет легилименцией, и явно нуждается в какой-то информации. В какой именно, Драко еще предстояло выяснить.

3

— Согласись, Гарри, она красивее любой вейлы!

Кажется, стол преподавателей интересовал Рона куда больше, чем собственный обед — пюре на его тарелке уже начинало заветриваться. Гарри промычал что-то в ответ: подобных восторгов Лоис Берг у него не вызывала, хотя он не мог не признать, что она действительно красива. Пустой, холодной красотой, словно фарфоровая кукла. Джинни, с ее несовершенными веснушками на носу, была гораздо привлекательнее. Она повела себя странно после ЗОТИ, убежала, и он нигде не мог ее найти. Он все еще не объявил о её исчезновении лишь потому, что Гермиона тоже исчезла, и он тешил себя надеждой на то, что они вместе занимаются какими-то "девчачьими делами", но беспокойство никак не покидало его.

Он покончил с обедом, показавшимся ему совсем безвкусным, и хотел покинуть Большой зал, оставляя истекающего слюной Рона поглядывать на профессора Берг, но, только он поднялся с места, за его спиной материализовалась МакГонагалл.

— Мистер Поттер, мистер Уизли. — Рон наконец оторвал взгляд от преподавательского стола. — До меня дошел слух, что мистер... профессор Малфой настаивал на нашей с вами встрече.

Рон фыркнул:

— Я не буду исполнять указания Малфоя, профессор!

МакГонагалл поджала губы в знакомом жесте, не предвещающем ничего хорошего.

— Следуйте за мной, оба. Драко Малфой теперь ваш преподаватель, нравится вам это или нет. И вам придется сдавать СОВ по зельеварению, или вы уже похоронили свои мечты стать мракоборцем, мистер Поттер?

— Нет, профессор, — Гарри стиснул зубы. — Я хочу быть мракоборцем.

— Тогда вам нужно начать посещать занятия, и постарайтесь хотя бы не мешать мистеру Малфою. Берите пример с мисс Грейнджер, она неплохо себя проявила. Вражда с мистером Малфоем — детские глупости. Вам давно пора повзрослеть.

Рон хотел возмутиться, но МакГонагалл остановила его одним предупреждающим взглядом. Неважно, были ли они одиннадцатилетними робкими мальчишками, или юношами, прошедшими через войну и боль утраты, профессор МакГонагалл неизменно была для них авторитетом.

В кабинете директора все было точно так же, как при Дамблдоре. Исчезли только приборы, назначения которых Гарри так и не узнал, но которые нещадно крушил, когда узнал о смерти Сириуса.

Гарри знал, что если открыть резные дверцы слева от него, за ними обнаружится омут памяти, что за его спиной, на шкафу, приютилась старая перелатанная шляпа Годрика Гриффиндора, даже насест, на котором раньше гордо восседал Фоукс, оставался нетронутым, хотя птица покинула Хогвартс вместе с уходом Дамблдора.

Гарри сморгнул выступившие слезы, и, чтобы скрыть это от Рона, принялся разглядывать портреты директоров Хогвартса, хотя знал, что вряд ли увидит что-то новое.

Альбус Дамблдор умиротворенно дремал, опустив голову на грудь, от чего его очки-половинки сползли на кончик крючковатого носа. Финеас Найджелус, напротив, смотрел на посетителей внимательно и настороженно, особенно ему не понравился Рон. Взгляд его был таким проницательным, что Гарри на мгновение показалось, что это вовсе не портрет, а живой человек, который находится здесь, в этом круглом кабинете. Интересно, если бы Сириус дожил до преклонного возраста, он бы был похож на своего предка?

Он мельком пробежал взглядом по остальным портретам, и, вдруг, будто что-то щелкнуло в его голове. Одного директора Хогвартса здесь не хватало, пусть он служил в этой должности совсем недолго, но он точно был достоин места на этой стене.

МакГонагалл кашлянула, привлекая внимание.

— Надеюсь, вы прислушаетесь к моим словам. Могу лишь добавить, что на следующей неделе начнутся отборочные испытания по квиддичу, и, если вы не проявите успехов в зельеварении, я буду вынуждена лишить вас должности капитана, мистер Поттер. А так же вы вообще лишитесь права играть в квиддич на территории Хогвартса, как и вы, мистер Уизли.

— Но, профессор, — Рон выпучил глаза, — вы же хотите, чтобы наш факультет получил кубок снова? Гарри лучший ловец и лучший капитан, вы не можете так поступить!

— Мистер Уизли, конечно, я буду только рада, если мой факультет получит кубок школы, но дисциплина важнее победы в соревнованиях!

— Профессор, — Гарри наконец подал голос, — почему Малфой? Он же никогда вам не нравился, почему именно он?

МакГонагалл оставалась невозмутимой, но Гарри заметил в ее глазах тень смятения.

— Я не могу выбирать преподавателей, исходя лишь из собственной приязни. Драко Малфой всегда был для меня таким же студентом, как и все остальные. Да, в какой-то момент он, возможно, сбился с пути, но, мне кажется, он искренне пытается измениться. Во всяком случае, пока он справляется со своими обязанностями вполне сносно.

— Но у него же Темная метка! Он был Пожирателем смерти! — Рон покраснел от негодования, как помидор.

— Снейп тоже был Пожирателем смерти, — произнес Гарри очень тихо, но все его услышали, и в кабинете ненадолго воцарилась тишина. МакГонагалл выглядела недовольной, а Рон — уязвленным.

— Надеюсь, вы не будете вынуждать меня переходить к более серьезным мерам. Но, как вы понимаете, спустить вам все с рук я тоже не могу, поэтому попрошу мистера Филча найти для вас задание на вечер понедельника.

— О, нет, только не Филч! — Рон застонал.

— Радуйтесь, что я не лишаю вас выходных, Рональд! А теперь, идите на урок.

Рон потопал к двери, что-то бурча себе под нос, но Гарри не спешил уходить.

— Профессор, я хотел бы с вами поговорить. — МакГонагалл вскинула брови, Рон остановился у двери. Гарри кивнул ему. — Иди, Рон, я догоню.

— Так о чем вы хотели поговорить, Гарри? — задала вопрос МакГонагалл, когда дверь за Роном захлопнулась.

— Я хотел бы поговорить с вами о Северусе Снейпе.

Их взгляды пересеклись, и Гарри прочитал в глазах МакГонагалл смесь удивления и любопытства.

— Слушаю вас.

— Понимаете, профессор, здесь должен быть его портрет, — Гарри кивнул на стену за спиной МакГонагалл, — рядом с другими директорами. Он был достоин этого.

— Гарри, на руках этого человека кровь Альбуса Дамблдора! Он был предателем!

Гарри кивнул.

— Он действительно был предателем, но он предал не нас. Он предал Волдеморта.

— Я не понимаю.

— Поверьте, он был самым смелым человеком из всех, кого я знаю. Можно я начну сначала?

МакГонагалл заинтересованно кивнула, и Гарри рассказал ей историю Принца-полукровки от начала до конца.

Вся жизнь этого человека уложилась в повествование, занявшее едва ли больше десяти минут.

Директор долго молчала. Гарри не спешил нарушать это молчание, слушая тиканье часов на каминной полке.

— Я позабочусь о том, чтобы портрет Северуса Снейпа оказался на своем законном месте, — в её глазах блеснули слезы. Она махнула рукой. — Идите, Гарри, идите.

Он почти уже вышел, когда директор окликнула его.

— Я не прошу вас любить мистера Малфоя или заводить с ним дружбу, просто постарайтесь смириться и принять его таким, какой он есть. Столько лет я считала Северуса дурным человеком, мы все так считали и не понимали, почему Дамблдор доверял ему, и все мы оказались неправы. Быть может, мистер Малфой тоже сможет нас удивить. А теперь, вам, действительно, пора на занятия.

После этого разговора у Гарри полегчало на сердце. Осталось решить только проблему с Джинни, что оказалось не так-то просто, ведь он так нигде и не нашел ее. Только вечером в гостиной Гриффиндора Гермиона сообщила ему, что Джинни приболела. У Гарри не было причин не доверять Гермионе, но он не мог отделаться от ощущения, что от него что-то скрывают. Он решил, что завтра утром перед походом в Хогсмид непременно встретится с Джинни за завтраком, и все прояснится, однако, на завтрак Джинни сильно опоздала, а когда она наконец явилась, весь Большой зал был поражен страшной новостью, появившейся на первой странице утреннего "Пророка" под заголовком: "Нападение на школу Дурмстранг прошлой ночью унесло несколько жизней".