Письма в стол (джен)

Я давно хотела тебе об этом рассказать.

Молчание… Можно ли придумать что-то более тягостное?

Немота души. Но не тишина — мешанина образов, ощущений, воспоминаний. При этом писать немыслимо, говорить — стыдно: всё об одном. Потому день за днём одно и то же: утренний кофе с утренним отчаянием, вечерняя тоска с вечерними газетами. Депрессия. Глупые ссоры, бессмысленные слёзы, бесцельно текущее время. Каждый следующий день — повторение предыдущего, и — ничего. Пустое пространство. Вакуум. Ни-че-го…

Подушка — лучший друг. Рисунок на обоях изучен в совершенстве. Круг замкнулся. Ни-че-го…

— Почему ты ничего не пишешь? — спрашивают меня. В самом деле, почему я ничего не пишу?

Не хочу писать о политике, религии, проблемах воспитания и вреде рекламы. Не хочу — о феминизме, спорте и абстрактном искусстве. О войне — тем более. О нравах, морали, обществе — не хочу.

Я хочу о нём. О нём писать, о нём говорить, о нём думать. Им жить.

Он напоминает мне Кокто — то же скорбное лицо, те же руки, те же глаза. Та же любовь к метафорам. И родился в тот самый год, когда умер Кокто, — поневоле уверуешь в переселение душ.

…Наше знакомство — новогодняя ночь. Миллениум. Ночь, переворачивающая судьбы, разбивающая иллюзии, дающая надежды. Кофе и мандарины, сигаретный дым, музыка и весёлые лица. Мы отдельно, мы отстранены от мира. Мы парим где-то вдвоём, ничего не видя и не слыша, вокруг нас пустота и тишина. Всё неважно, всё мимо нас. Наше тихое дыхание — в такт. Между нами — тепло первого нежного, робкого объятия. Ни отвести глаз, ни разомкнуть рук — невозможно. Точка встречи, час Х. Фатум. Боль двух душ, двух сердец — и исцеление, одно на двоих. «Мне нравится, что вы больны не мной…»

Увы, я больна им.

…Его руки. Тонкие пальцы аристократа, тёплые сильные ладони — прикосновение, рождающее трепет. Каждый изгиб дорог, каждая линия бесценна. Нежные запястья искромсаны нещадно; раны давно затянулись, но при каждом взгляде на них кровоточит моя душа. Я целовала и гладила следы на этих руках. Ему показалось — навязчиво.

Не навязчивость — оберег. Жизнь длинная.

…Он курит и задумчиво щурится. Глядит мимо, в тёмных глазах насмешливые искорки. Мой критик. Мой друг. Моя хрупкая драгоценность. Саркастичный, колючий, ранимый, нерешительный. Бесконечно любимый. Не понимаю умом. Сердцем — чувствую.

…Я хотела писать ему. Рассказать — всё, доверить — всё. Перечислить всё, что пережила без него, раскаяться в совершённых глупостях, выплеснуть, захлёбываясь, тоску и горе, накопившиеся за это время — время без него. Упасть ниц — и просить пощады. Преклонить колени — и молить о любви. Осмелиться и — хочешь — ударь, хочешь — убей! — открыться. Признаться, что через годы, через унижения и обиды, через одиночество, болезни и беды, под угрозой смерти — люблю. Каждым достижением, каждым благородным порывом — люблю. Каждым добрым поступком — люблю. Каждой светлой мыслью — люблю. Каждым ударом пульса — люблю.

…Внезапная встреча: всё то же — и что-то ещё… Трепет сердца, дрожь оголённых нервов. Взгляды, пронзающие душу и плоть, — глубоко, ах, как глубоко… Маски пристойности; щекочущие двусмысленности; улыбки-захваты, улыбки-укусы. Снова на мгновение полёт вдвоём в пустоте, робкое объятие… И — внезапно — безмолвная страсть. Ожог. Паралич. Аромат и жар телесный. Живое, раскалённое, животное тепло. И всё — за секунду. А потом пришло время возвращаться в реальность.

Реальность пугает меня. Жизнь без него мучительна. Бытие без него невозможно.

…Словом, я так и не решилась написать ему. А всё потому, что у меня отвратительный почерк.