Час расплаты (гет)

Темный каменный подвал, освещаемый лишь тусклым солнечным светом, стал ее тюрьмой. Живя здесь уже на протяжении трех месяцев, она совсем позабыла, каково это — быть свободной, видеть, как солнце фривольно играет с листвой деревьев, смотреть на то, как ветер развевает волосы, радоваться каждому новому дню и просто улыбаться. Она совсем позабыла эти ощущения, и теперь такой родной и любимый Хогвартс казался ей лишь выдумкой, прекрасным сном, который, как и все в этом мире, имеет конец. Их приключения с Гарри и Роном сейчас были для нее чем-то, находящимся по ту сторону реальности.

Ей казалось, что она осталась совсем одна, и теперь единственное, чего хотела Гермиона, это смерти. Быстрой и безболезненной, чтобы взмах волшебной палочки — и ее уже нет.

И если раньше Гермиона пыталась кричать, ругаться, разбивала руки в кровь, стуча по каменным стенам, и умоляла вытащить ее отсюда, то теперь она безвольно сидела сутками на полу и остекленелым взглядом смотрела прямо перед собой. Три раза в день к ней приходил человек, закутанный во все черное, и приносил еду. Обычно это был простой кусок хлеба и стакан воды.

Больше ни с кем из людей она не контактировала. Лишь однажды Гермиона услышала тихий разговор возле ее камеры, из которого поняла, что никто не хочет ее покупать — а она сейчас являлась чем-то вроде товара для чистокровных волшебников. Они могли купить ее за назначенную нынешним хозяином цену и делать все, что захотят. Гермиона безумно боялась попасть в руки какого-нибудь чистокровного ублюдка, который сначала будет делать с ней всякие непристойности, а потом просто-напросто убьет. И о ней никто даже не вспомнит: кому нужна какая-то грязнокровная заучка? Родители сейчас как ни в чем не бывало живут в Австралии, даже не подозревая о том, что их дочь находится на невольничьем рынке в качестве рабыни. Более того, они даже не помнят, что у них есть дочь. Гарри мертв, а Рон... Гермиона не знала, жив ли он. Она очень надеялась, что да, но, с другой стороны, была бы рада, если бы его убили. Гермиона прекрасно — даже слишком хорошо — знала, что Пожиратели сделали с ним, если бы он вдруг оказался живым после битвы за Хогвартс. Практически никому не удалось выжить из тех, кто сражался за белую сторону — сторону Ордена Феникса, — а несчастная горстка людей, переживших ту страшную ночь, была отправлена на такие вот невольничьи рынки. И если к особам женского пола Пожиратели еще относились снисходительно, то мужчин ни капли не жалели. Поэтому Гермиона, пусть и втайне надеясь на чудо, понимала, что смерть в его случае — самый лучший исход.

За три месяца без солнечного света, Гермиона стала совсем хрупкой. Она заметно похудела, ее кожа, казалось, стала белой, а в глазах уже не было былого блеска. Взгляд потускнел, как впрочем, и сама Гермиона, даже дышала едва слышно, словно маленькая птичка, которую несмышленые дети посадили в клетку. Ее жизнь стала настолько однообразной, серой и жутко неправильной, что Гермиона временами теряла счет времени и даже забывала, где она находится и для чего.

Пока в один прекрасный день к ней в камеру во время обеда, помимо уже такого привычного человека в черном одеянии, не зашел Драко Малфой.

Гермиона даже сначала не поняла, кто перед ней: ее глаза так привыкли к темноте за это время, что свет, исходивший от волшебной палочки в руках Малфоя, ослепил ее. Лишь спустя какое-то время она различила очертания его фигуры, а затем...

— Малфой? Какого черта ты здесь делаешь? — удивление сквозило в ее хриплом голосе вперемешку с неприязнью.

Тот усмехнулся и подошел ближе.

— Я тоже рад тебя видеть, Грейнджер. Особенно в таком, — тут он окинул взглядом помещение, — подходящем для тебя месте.

— Пошел к черту! — устало ответила Гермиона и отвернулась. Раньше она бы разозлилась, вскочила на ноги и залепила бы хорошую пощечину этому наглецу, но теперь ей было все равно. В душе было странно пусто, но вместе с тем необычайно легко.

Малфой, кажется, был немного шокирован тем, как спокойно Гермиона отреагировала на его оскорбление.

Но внешне он никак не показал своего удивления.

— Повежливее, Грейнджер, иначе тебе же будет хуже.

Гермиона, до этого смотревшая куда-то в сторону, повернула голову. Она моргнула, пару секунд смотрела на Малфоя, а затем расхохоталась. Драко непонимающе нахмурился, глядя на истерично смеющуюся Гермиону.

— Еще хуже, говоришь? — успокоившись, произнесла Гермиона, и в ее глазах зажегся недобрый огонек. — Хуже уже быть не может, — она покачала головой, — не может.

Драко прищурил глаза и растянул губы в улыбке, не предвещавшей ничего хорошо.

— Ты уверена? — тон, которым был задан этот вопрос, заставил Гермиону поежиться и пожалеть о своих словах. — Что ж, тогда, — он со странным блеском в глазах повернулся лицом к своему спутнику, — я беру ее.

Сердце Гермионы ухнуло вниз.

"О нет. Только не это..."

* * *

Зимой темнело рано. На улице уже стелились сумерки и шел холодный дождь со снегом, когда Гермиона, смотревшая из-за окна на непогоду, увидела чью-то фигуру, отделившуюся от здания и направившуюся к воротам Малфоя-мэнора. Гермиона нахмурилась, внимательно наблюдая за Малфоем — а кто еще это мог быть? — и гадая, куда это он собрался на ночь глядя. Чем дальше он уходил, тем больше догадок возникало в голове Гермионы, но ни одна из них не казалась ей достаточно правдоподобной.

Когда его статная фигура наконец растворилась в ночи, Гермиона отошла от окна и, пройдя к большой двуспальной кровати, села. В ее душе не было ни капли переживания или волнения за своего мужа — лишь праздное любопытство. И почему-то желание узнать, куда же пошел Малфой так поздно ночью, не предупредив ее, съедало ее изнутри.

— Я узнаю, чем ты занимаешься по ночам, Драко Малфой, — твердо произнесла она, вставая с кровати и сжимая руки в кулаки. — Я докопаюсь до истины.

Решив на время отбросить мысли об этом, Гермиона уверенной походкой направилась в ванную комнату, но, уже оказавшись у самых дверей и почти дотронувшись до резной ручки, она вдруг услышала, как кто-то зло и очень тихо смеется за ее спиной. Гермиона испуганно вскрикнула и развернулась, ошарашенно оглядываясь по сторонам. Комната была пуста. Сердце бешено заколотилось, а дышать стало неимоверно трудно.

«Тебе всего лишь снились какие-то пустяковые кошмары, это не повод сходить с ума и разводить трагедию на ровном месте. Это может быть совсем не то, о чем ты подумала. Успокойся! Это сидит в твоем подсознании, вот уже и голоса слышишь всякие!» — мысленно пыталась подбодрить себя Гермиона, пусть это и выходило из рук вон плохо.

Сглотнув, Гермиона начала вспоминать уроки окклюменции, где их учили оставлять сознание абсолютно пустым, не давая ни единой мысли пробраться внутрь. Но получалось так себе, — все же, практики у нее давно не было.

Пить снотворное Гермиона тоже не хотела: слишком боялась очередных кошмаров, которые — она почему-то была в этом уверена, — снова предстанут перед ней, поэтому ей лишь оставалось вести себя так, как будто ничего не произошло, весь вечер.

...И как же хорошо, что ее волшебная палочка при ней. Конечно, вряд ли она как-то поможет, но все же.

* * *

Кабинет Драко Люциуса Малфоя, как и все комнаты в его поместье, был обставлен дорого и со вкусом.

Справа при входе — удобный кожаный диван, где предполагалось сидеть гостям, рядом — массивный шкаф из красного дерева, в котором хранились различные документы и доступ к которым имели только сами Малфои. В центре комнаты, у большого панорамного окна, вид из которого выходил на огромных размеров сад, — стол, за которым восседал сам Малфой.

Большую часть своего времени Драко проводил именно в этой комнате, и даже сейчас, холодной декабрьской ночью, он сидел здесь, в любимом кожаном кресле, и потягивал огневиски, с наслаждением наблюдая за испуганной Гермионой.

"Так уверена, что это был я... Бедная девочка. Еще не знает, что это — только начало".

Малфою нравилось смотреть на Грейнджер, видеть почти животный страх в ее глазах, ее желание абстрагироваться от всего и попытаться успокоиться. Ощущение того, что он является хозяином положения, было невероятным, и Малфой с упоением наблюдал за Гермионой.

— Ты хочешь узнать, чем я занимаюсь по ночам, да, Грейнджер? — ехидно произнес Драко, наливая себе еще огневиски, но не отрывая взгляда от глади воды в небольшой серебряной чаше, стоявшей на столе, где отображалась Гермиона. — Что ж, ты это узнаешь. В полной мере. Эта ночь будет незабываемой, поверь мне.

Он отставил бокал с крепким напитком в сторону и, наклонившись, открыл самый нижний ящик стола.

— И в этом поможешь мне ты, — ухмыляясь, тихо добавил Малфой, смотря на то, чем он сейчас больше всего дорожил.

* * *

Закутавшись в махровый халат, Гермиона осторожно приоткрыла дверь и высунула голову наружу. Посмотрев по сторонам и удостоверившись, что в комнате никого нет, она открыла дверь и, осторожно ступая босыми ногами по паркету и стараясь не шуметь, пошла к кровати.

«Мерлин, Гермиона, расслабься. Ты в своей спальне», — старалась подбодрить саму себя Гермиона, хотя получалось неважно.

Высушив волосы заклинанием и переодевшись в ночную сорочку, она, оставив включенным лишь прикроватный светильник, села читать книгу о древних заклинаниях и методах их использования. Временами Гермиона опускала книгу и оглядывала пространство комнаты, проверяя, нет ли кого-либо в ее спальне. Но вокруг было пусто, хотя ее не покидало ощущение того, что за ней постоянно кто-то следит.

«Все, прекрати. Просто ложись спать. Завтра встанешь — и уже даже не вспомнишь об этом».

Отложив книгу на тумбочку и погасив светильник, Гермиона укрылась одеялом по горло, глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Долгое время она ворочалась, не в силах уснуть: страх сковывал тело и лавиной обрушивался на сознание. Но, наконец, спустя два часа, за которые не произошло ничего необычного, сон сморил Гермиону.

— Дочка, вставай! Сегодня к нам приезжают бабушка и дедушка! Ты же не хочешь, чтобы они подумали, будто ты ленивая девочка?

Гермиона сквозь сон слышит нежный и такой знакомый голос матери и чувствует, как на душе становится тепло. Открыв глаза, она тут же видит перед собой ласковую улыбку мамы и улыбается ей в ответ.

— Доброе утро, мамочка.

— Доброе, солнышко. Одевайся и спускайся на завтрак, мы с папой уже тебя ждем, — произносит миссис Грейнджер, целуя дочку в лоб.

— Хорошо, мам, — кивает Гермиона, и миссис Грейнджер уходит.

Затем картинки очень быстро, без подробностей, сменяются одна другой, словно кто-то перематывает пленку: приезд бабушки и дедушки, совместный поход в театр, прогулка по вечернему Лондону, семейный ужин...

А на следующий день бабушке Офелии внезапно становится плохо, и Гермиона испуганно набирает номер скорой помощи... Затем вместе с мамой и папой сидит в приемном покое больницы в ожидании вердикта врача.

Когда приходит доктор, мистер Грейнджер уводит Гермиону подальше, оставляя миссис Грейнджер наедине с врачом.

А дальше — лишь бледное, какое-то неживое лицо матери и ужасная, полная слез ночь.

И вскоре она случайно слышит разговор родителей и узнает: у бабушки был сердечный приступ.

Внутри что-то ломается от осознания того, что она больше никогда не увидит свою бабушку...

Гермиона проснулась и резко села на кровати.

Что-то до невозможности сжимало грудную клетку, заставляя Гермиону издавать лишь какие-то хриплые стоны. Она широко открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба, в надежде поймать хотя бы глоток воздуха. Наконец, Гермиона почувствовала, что силки начали ослабевать, и она с наслаждением сделала вдох.

Дыхание потихоньку приходило в норму, и страх задохнуться отходил на второй план, уступая боязни кого-то, находящегося в темноте этой комнаты.

— Здесь… — срывающимся голосом прошептала Гермиона, — здесь кто-то есть?

Ответа не последовало, но это ни капли не успокоило Гермиону — наоборот, она начала панически пытаться включить светильник — в комнате было абсолютно темно, а неизвестность всегда пугает.

Наконец, найдя выключатель, она нажала на кнопку. Послышался тихий щелчок, и светильник включился. Неяркий свет озарил комнату, в которой, как и раньше, никого, помимо нее, не было.

Гермиона не понимала, что происходит.

Мысль о том, что в спальне есть кто-то еще, не давала покоя, пробиралась в потаенные уголки сознания и заставляла чувствовать себя совсем одинокой и незащищенной. В горле пересохло, а ладони вспотели.

«Что же делать? Палочка вряд ли поможет мне в подобной ситуации, поэтому единственный, кто мне может помочь, это Малфой, но...»

Ее размышления были прерваны громким стуком, доносившимся от... От окна.

Кто-то стучал в окно.

Глаза Гермионы широко распахнулись, а сердце замерло. В голове все перемешалось. Гермиона застыла на месте, боясь издать хоть единый шорох.

И тут снова — стук. Уже громче и дольше, будто стучали заждавшиеся хозяина гости.

Гермиона, понимая, что это будет продолжаться до тех пор, пока она не подойдет к окну, медленно откинула одеяло в сторону и встала с кровати. На цыпочках, стараясь, чтобы доски на полу не скрипели, Гермиона направилась к окну. Стуков больше не было — видимо, тот, кто был там, понял, что Гермиона идет прямо к нему. Остановившись у окна, Гермиона на секунду закрыла глаза, делая глубокий вдох, затем открыла их и резко одернула занавески, не давая себе времени на размышления.

Ее лицо исказил ужас.

На стекле, покрытом морозными узорами, были кровавые отпечатки человеческих ладоней.