Час расплаты (гет)

Гермиона закрывает глаза. И кричит. Громко, надрывисто, до дрожи. Она буквально задыхается в своей боли. Подносит к губам руку и прикусывает тонкую кожу, чтобы не разрыдаться. Она не будет плакать...

Не будет.

Она просто не имеет права. Не сейчас.

Но все внутри сжимается в тугой ком, адской болью разливающийся по телу и разъедающий органы изнутри.

«Гарри Поттер мертв!» — десятки голосов заполняют собой пространство вокруг. И Гермиона напрочь отказывается верить в смерть Гарри, хотя прекрасно понимает — это правда. Ужасная, неправильная, бредовая.

Правда.

* * *

— Ты — моя жена, Грейнджер, уясни это уже раз и навсегда. И ты наденешь это платье. — Властный, уверенный голос раздался прямо над ее ухом, заставив Гермиону поежиться. По телу побежали мурашки от холода, сквозившего в его голосе и, казалось, пропитавшего Малфоя насквозь. — И если ты вздумаешь перечить... — выдержав многозначительную паузу, он развернулся и быстро покинул комнату, закрыв за собой дверь.

Гермиона, слыша его удаляющиеся шаги, обессиленно осела на пол и уткнулась лицом в ладони. Желания ругаться с Малфоем не было, поэтому не оставалось ничего другого, кроме как надеть это дурацкое платье, пока Малфой не разозлился окончательно. Она, пошатываясь, встала и подошла к дубовому шкафу, в котором висел ненавистный наряд. Дрожащими руками открыла дверцу и аккуратно, стараясь не помять, достала платье.

И вновь разрыдалась...

* * *

Первый светский прием, на котором она присутствует в качестве Гермионы Малфой. Эта фамилия, как кажется самой Гермионе, совершенно ей не подходит. Кругом одни лицемеры, которым абсолютно плевать друг на друга. Их улыбки, пожелания, поздравления — хорошая актерская игра, их подарки — не более чем вынужденная необходимость, их мир — заранее поставленный спектакль, где каждый знает свою роль. Пропитанные насквозь ложью, самомнением и гордыней, они вызывали у Гермионы лишь брезгливость и жалость — бесчувственные, не знающие, что такое дружеская поддержка в трудную минуту. Гермионе хотелось бросить все к чертям и сбежать с этого маскарада, но она не могла. Она прекрасно понимала, как Малфой отреагирует на подобную выходку, поэтому оставалось лишь стоять и наигранно улыбаться, слушая совершенно неискренние комплименты.

— Чудесно выглядите, миссис Малфой!

— Вы сегодня особенно прекрасны, миссис Малфой!

— Это платье так вам идет, миссис Малфой!

Гермиона сжала зубы, чувствуя, как злость накатывает волной и разливается по всему телу. Черт бы побрал этого Малфоя! Заставил ее надеть какое-то жутко вульгарное зеленое платье, а теперь она еще должна выслушивать жалкие комплименты и ловить на себе вожделенные взгляды, которыми ее провожал каждый второй мужчина в этом зале. Этого еще не хватало! Гермиона кисло улыбнулась и, извинившись, отошла от Кристиана Варна, — одного ее, с недавних пор, знакомого — хищно смотревшего на ее декольте, Она оглядывалась в поисках Малфоя среди кучи народа.

Но найти Драко оказалось нетрудной задачей: его светлая макушка ярко выделялась среди толпы, и Гермиона, горько усмехнувшись, подумала, что он такой во всем — неординарный, старающийся показать людям свое превосходство. Каждый его жест, каждое движение бровей, каждая усмешка, появляющаяся на тонких Малфоевских губах, выдавала его аристократическое происхождение. Малфой всячески хотел показать, каких он кровей. И Гермионе порой это безумно надоедало, она чувствовала себя не в своей тарелке, находясь рядом с ним. Будто маленькая несмышленая девочка в обществе взрослых.

Вздохнув, Гермиона направилась к своему мужу, по пути взяв бокал с красным вином у официанта. Сделав небольшой глоток, она облизнула губы, поставила бокал обратно на поднос и, мимолетно улыбнувшись официанту, поспешила к Малфою, который — чем ближе подходила Гермиона, тем яснее она это видела, — разговаривал с Асторией, бросая на нее временами отнюдь не целомудренные взгляды. Гринграсс, судя по всему, была не против подобного: она игриво накручивала локон светлых волос на палец и мило улыбалась.

Гермиона, видя все это безобразие, сжала руки в кулаки и шумно вдохнула. Нет, ну что же Малфой за человек-то такой? И человек ли вообще?..

Они поженились всего две недели назад, а он уже вовсю заигрывает с какой-то премерзкой девчонкой на глазах всего высшего общества! Естественно, ее абсолютно не заботило, с кем, как и когда он проводит свое свободное время, более того, Гермиона бы с радостью восприняла любую его любовницу, но уж на людях Малфой мог бы держать себя в руках!

Она громко кашлянула, привлекая к себе внимание мужа-бесстыдника (так его мысленно окрестила Гермиона) и Гринграсс, имевшую наглость флиртовать с женатым мужчиной.

— И это при живой-то жене, Малфой! — насмешливо произнесла Гермиона, свысока смотря на испуганно повернувшуюся Асторию и разозленного Драко, чей яростный взгляд она почувствовала кожей. — Не стыдно, а, Гринграсс?

Астория, кажется, растерялась. Она застыла, словно громом пораженная, не зная, какой дать ответ. Зато Малфой, буквально пылающий гневом, в мгновение ока очутился возле Гермионы и, сжав ее тонкую талию и наклонившись к самому уху, — так, что это выглядело, будто муж хотел сказать что-то очень интимное своей жене, — прошептал:

— Я бы на твоем месте постарался сделать так, чтобы этот прием никогда не заканчивался. Потому что как только он закончится, я займусь тобой. Мало не покажется, — тут он елейно улыбнулся и добавил: — Дорогая.

Гермиона замерла в нерешительности. Не сказать, что она боялась Малфоя и того, что он мог сделать, но одному Мерлину известно, что у Драко на уме, поэтому желания спорить не было. Гермиона кивнула и, высвободившись из объятий Малфоя и выдавив из себя улыбку, бросила напоследок взгляд на нахмурившуюся Асторию, развернулась и гордой походкой направилась к официанту за бокалом вина. Определенно, ей нужно было успокоиться, а что может быть лучше дорогого красного вина в грустный вечер, когда на душе отвратительно и тошно?..

* * *

Утром Гермиону разбудил вихрем ворвавшийся в ее спальню Малфой.

— Доброе утро, Грейнджер, — громко произнес он, пройдя к окну и распахивая темные шторы, тем самым давая свету пробраться в комнату. Гермиона поморщилась и, закрываясь рукой от солнечных лучей, сонно пробормотала:

— Еще... еще десять минуточек.

Малфой усмехнулся, глядя на Грейнджер. Ее густые волосы, спутавшиеся за время сна, смотрелись отвратительно, а лицо с большими синяками под глазами вызывало лишь желание поджать губы и отвернуться.

— Э, нет, Грейнджер, — покачал головой Малфой, ехидно улыбаясь. — Ты встанешь сейчас же.

Гермиона, поняв, наконец, кто это все говорит, резко распахнула глаза и, судорожно сжав руками простыни, села на кровати.

— Ма-алфой? — сглотнув, ошарашенно выдохнула она.

Тот закатил глаза.

— Удивительно, Грейнджер, как ты догадалась?

Гермиона недовольно поджала губы, но, решив не акцентировать внимание на язвительное фразе Малфоя, задала вопрос, который мучил ее:

— Что ты делаешь в моей спальне?

— Твоей спальне, Грейнджер? — поднял брови Драко, скрестив при этом руки на груди.

Гермиона на секунду замялась, но после гордо подняла подбородок и сказала:

— Я — твоя жена, Малфой, не забывай об этом. И теперь твой дом — мой дом тоже.

Драко зло рассмеялся.

— О не-е-ет, Грейнджер. Ты находишься в моем доме. Я здесь хозяин и я буду решать, куда и когда мне заходить, ясно?

Холодный взгляд, кажется, прожег в ней дыру. Гермиона неуверенно кивнула.

— Умница, Грейнджер. А сейчас, — Малфой медленно направился к Гермионе, что заставило ее поежиться и сильнее укутаться в одеяло. — Послушай меня и запомни кое-что: ты ни черта не имеешь права лезть в мою личную жизнь.

— Но я... — начала Гермиона.

— Не перебивай! — грубо прервал ее Малфой. — Не забывай о нашей договоренности, Грейнджер. Ты помнишь, из какого дерьма я вытащил тебя. И я же могу вернуть тебя обратно, — Гермиона побледнела, а Малфой, видя ее реакцию, лишь ухмыльнулся и продолжил: — Но я не думаю, что тогда ты проживешь хотя бы месяц. Вряд ли другие Пожиратели относились бы к тебе так же обходительно, как я. Это не угроза, Грейнджер, лишь предупреждение, — Малфой направился к двери и, уже стоя на пороге, не разворачиваясь, произнес:

— Жду тебя через полчаса в столовой. И попрошу не опаздывать.

Он бесшумно вышел из комнаты, оставив дверь открытой.

Гермиона тяжело вздохнула и откинулась на спинку кровати.

Черт, почему все так сложно?

Медленно встав с кровати, она прошла в ванную комнату. Закончив утренние процедуры и одевшись в длинное бархатное платье (к сожалению Гермионы, надеть джинсы и футболку этикет не позволял), она вышла из своей спальни и направилась по широкому коридору к парадной лестнице. Несмотря на то, что она жила здесь уже чуть больше двух недель, ее до сих пор поражало внутреннее убранство Малфой-мэнора. Удивительных размеров здание, его можно было изучать несколько недель, останавливаясь у каждого портрета, скульптуры, гобелена или орнамента. Каждая статуя, картина или мозаика были уникальны в своем роде и существовали лишь в одном экземпляре — у Малфоев. Гермионе до сих пор было боязно дотрагиваться до всего этого: она поверить не могла, что теперь будет жить здесь, и ее не покидало ощущение, что она находится в каком-то музее, где касаться экспонатов руками. Медленно спускаясь по лестнице, она в который раз смотрела на портреты Малфоев, ранее живших здесь, и удивлялась тому, как все они были удивительно похожи: белые волосы, немного резкие черты лица и властный взгляд, прожигающий тебя изнутри.

«А ведь когда-то здесь будет висеть портрет и нынешнего лорда Малфоя...» — внезапно подумала Гермиона, отведя взгляд от портрета с недавних пор мертвого Люциуса Малфоя.

Спустившись по лестнице и попав в огромный холл, она повернула направо и, пройдя вперед еще немного, оказалась в столовой.

— Ну наконец-то, — недовольно произнес Малфой, как только Гермиона очутилась в дверном проеме. — Я уже думал, что ты утопилась в ванне. Хотел выпить по этому случаю, — он указал на бокал красного вина, стоящий возле его тарелки.

— А тебе лишь бы выпить, алкоголик несчастный, — огрызнулась Гермиона, пройдя к длинному дубовому столу, стоящему посреди зала, и садясь напротив Малфоя.

Тот сузил глаза. В его глазах заблестел недобрый огонек.

— На твоем месте я бы заткнулся, Грейнджер, пока не пожалела.

— Слава Мерлину, ты не на моем месте, Малфой. А то тебе пришлось бы терпеть жуткого зануду в лице самого себя.

— Я сказал, закрой рот, Грейнджер, — стараясь говорить спокойно, ответил Малфой. Но по нему было видно, что он едва сдерживает свою злость: на лбу пульсировала вена, а руки сжались в кулаки.

Гермиона, сглотнув, отвернулась от Драко.

«Спокойно, Гермиона. Спокойно! Тебе еще с ним жить до конца своих дней...»

Закончив трапезу — которую они провели в молчании, — она встала из-за стола и, гордо подняв голову, направилась в свою спальню, чувствуя на себе взгляд Малфоя.

На душе было отвратительно и мерзко, будто на нее вылили ведро помоев.

Дойдя, в конце концов, до своей спальни, она стремительно вошла в комнату, громко захлопнув за собой дверь, и, пройдя к кровати, села.

За что он так со мной?...

Стрелки часов в ее спальне показывали половину первого дня, когда Гермиона решила прилечь в прохладную кровать. Глубоко вздохнув, Гермиона свернулась клубочком, укрылась, закрыла глаза и неожиданно даже для самой себя быстро провалилась в сон.

Она стоит босиком на земле на краю обрыва. Перед ней красивая, переливающаяся в лучах заходящего солнца гладь воды, уходящая далеко вдаль.

Гермиона оглядывается, но за спиной лишь густой туман, обволакивающий все вокруг. Но она почему-то уверена, что ей нужно как можно быстрее спуститься вниз, на землю.

Но она ничего не знает об этой местности и понятия не имеет, как попасть на берег.

Единственное, в чем она уверена, — магия здесь не поможет.

Гермиона начинает задыхаться, ощущая, как на нее накатывает истерика.

«Черт, черт, черт!»

Она пытается взять себя в руки и сдвинуться, наконец, с места, но у нее не получается. Ноги словно приросли к земле.

Гермиона прикусывает губу, стараясь не поддаваться панике. Ей нужно придумать, как выбраться отсюда, на слезы просто-напросто нет времени.

Она закрывает глаза. Вдох. Выдох. Снова. И снова.

Страх стал сходить на нет, оставляя место суровой логике.

Гермиона перестает дышать, когда решается открыть глаза.

Она висит в пустоте. Под ней — ничего. Над ней — ничего. Вокруг — одно сплошное, бесконечное ничего.

Все белое. Как чистый лист бумаги.

Гермиона находится в каком-то бесформенном пространстве, не чувствует свое тело.

Но внезапно она слышит громкий усмехающийся голос, эхом отдающийся в непонятном пространстве:

— Нравится здесь висеть, Грейнджер?

Гермиона пытается обернуться, но у нее не выходит.

Она проснулась в холодном поту. Гермиона и сама не понимала, почему ее так напугал этот сон, но ей было страшно, по коже бегали мурашки. На ватных ногах она прошла к столу и, дрожащими руками налив воды в стакан, сделала пару глотков. Она чувствовала какую-то непонятную сонливость, поэтому, отставив стакан в сторону, пошла к кровати. Ей нужно было подумать над тем, как вести себя с Малфоем. Однако, как только Гермиона легла на кровать, она почувствовала, как веки сами собой слипаются. Последней ее мыслью перед тем, как попасть в царство Морфея, было: «Что-то здесь не так...»

Тихий шепот в самое ухо. Легкое, словно перышко, прикосновение. Неровное биение ее сердца. Его рваные вдохи и выдохи, а затем...

— А-а-а-а... — ее душераздирающий крик тонет в его победном кличе.

Он рычит, вдыхая ее запах... Запах его добычи.

И темнота, липкая, отвратительная на ощупь, обволакивает ее. Гермиона чувствует, что начинает задыхаться. Она тихо стонет и шепчет: "Прекрати!.."

Но он не слышит. Лишь пожирает ее безумным взглядом серых глаз — это единственное, что она сейчас видит вокруг себя.

И Гермиона не хочет смотреть в эти сумасшедшие глаза — она отворачивается, а когда поворачивает голову обратно в его сторону, то уже никого там не видит.

Гермиона, сглотнув, откидывается на подушку, укрывается легким летним одеялом до подбородка.

За окном еще долго гремит гром...

Гермиона чувствовала сквозь сон, что ей надо проснуться. Вот прямо сейчас. Но она не могла и поэтому металась по кровати, а по ее лбу стекали маленькие капельки пота.

И ее уже затягивал в свою страшную пучину очередной кошмар...

Ты падаешь на холодную землю прямо на моих глазах. Твои карие глаза широко открыты, а на губах застыло непонимание и удивление.

Ты не думала, что все так закончится, я уверен в этом. Говорила, что готова к смерти, что ничего не боишься, пытаясь таким образом убедить всех, а в особенности себя, что ты — сильная. Но все это было ложью, наглой и бессмысленной, ведь сейчас ты лежишь на еще сырой после ночного дождя земле, и ты уже мертва.

А я ведь должен испытывать радость по этому поводу. Должен чуть ли не прыгать от счастья, что невыносимая Гермиона Грейнджер пала храброй смертью — в бою, что она больше не будет мешать мне в дальнейшей жизни.

Должен.

Но, черт возьми, я не испытываю ни малейшей доли удовлетворения — лишь какое-то безразличие и даже разочарование. Да, я разочарован в тебе. Ты слишком рано сдалась, слишком рано...

И я не буду расстраиваться из-за того, что ты наконец умерла. Это должно было произойти: в новом, совершенном мире тебе и таким, как ты, не место.

Ты бы стала дешевой шлюхой в борделе или, хуже того, рабыней какого-нибудь чистокровного ублюдка. Такого, как я. Так что смерть в твоем случае — идеальный исход событий.

Я радуюсь, видя сначала потерянное, затем перекошенное лицо Уизли.

Он бежит к тебе и...

Гермиона снова проснулась в холодном поту. Перед глазами все плыло. Она была обескуражена и не понимала, почему смотрела на себя, мертвую, глазами Драко Малфоя? Да еще и слышала его мысли...

Это что, вещий сон?

Гермиона искренне надеялась, что нет.

Тогда что же это за ряд странных снов за каких-то два часа — да еще и днем! — и необычайная сонливость?

Она очень надеялась, что это не то, о чем она подумала, иначе...

Темный каменный подвал, освещаемый лишь тусклым солнечным светом, стал ее тюрьмой. Живя здесь уже на протяжении трех месяцев, она совсем позабыла, каково это — быть свободной, видеть, как солнце фривольно играет с листвой деревьев, смотреть на то, как ветер развевает волосы, радоваться каждому новому дню и просто улыбаться. Она совсем позабыла эти ощущения, и теперь такой родной и любимый Хогвартс казался ей лишь выдумкой, прекрасным сном, который, как и все в этом мире, имеет конец. Их приключения с Гарри и Роном сейчас были для нее чем-то, находящимся по ту сторону реальности.

Ей казалось, что она осталась совсем одна, и теперь единственное, чего хотела Гермиона, это смерти. Быстрой и безболезненной, чтобы взмах волшебной палочки — и ее уже нет.

И если раньше Гермиона пыталась кричать, ругаться, разбивала руки в кровь, стуча по каменным стенам, и умоляла вытащить ее отсюда, то теперь она безвольно сидела сутками на полу и остекленелым взглядом смотрела прямо перед собой. Три раза в день к ней приходил человек, закутанный во все черное, и приносил еду. Обычно это был простой кусок хлеба и стакан воды.

Больше ни с кем из людей она не контактировала. Лишь однажды Гермиона услышала тихий разговор возле ее камеры, из которого поняла, что никто не хочет ее покупать — а она сейчас являлась чем-то вроде товара для чистокровных волшебников. Они могли купить ее за назначенную нынешним хозяином цену и делать все, что захотят. Гермиона безумно боялась попасть в руки какого-нибудь чистокровного ублюдка, который сначала будет делать с ней всякие непристойности, а потом просто-напросто убьет. И о ней никто даже не вспомнит: кому нужна какая-то грязнокровная заучка? Родители сейчас как ни в чем не бывало живут в Австралии, даже не подозревая о том, что их дочь находится на невольничьем рынке в качестве рабыни. Более того, они даже не помнят, что у них есть дочь. Гарри мертв, а Рон... Гермиона не знала, жив ли он. Она очень надеялась, что да, но, с другой стороны, была бы рада, если бы его убили. Гермиона прекрасно — даже слишком хорошо — знала, что Пожиратели сделали с ним, если бы он вдруг оказался живым после битвы за Хогвартс. Практически никому не удалось выжить из тех, кто сражался за белую сторону — сторону Ордена Феникса, — а несчастная горстка людей, переживших ту страшную ночь, была отправлена на такие вот невольничьи рынки. И если к особам женского пола Пожиратели еще относились снисходительно, то мужчин ни капли не жалели. Поэтому Гермиона, пусть и втайне надеясь на чудо, понимала, что смерть в его случае — самый лучший исход.

За три месяца без солнечного света, Гермиона стала совсем хрупкой. Она заметно похудела, ее кожа, казалось, стала белой, а в глазах уже не было былого блеска. Взгляд потускнел, как впрочем, и сама Гермиона, даже дышала едва слышно, словно маленькая птичка, которую несмышленые дети посадили в клетку. Ее жизнь стала настолько однообразной, серой и жутко неправильной, что Гермиона временами теряла счет времени и даже забывала, где она находится и для чего.

Пока в один прекрасный день к ней в камеру во время обеда, помимо уже такого привычного человека в черном одеянии, не зашел Драко Малфой.

Гермиона даже сначала не поняла, кто перед ней: ее глаза так привыкли к темноте за это время, что свет, исходивший от волшебной палочки в руках Малфоя, ослепил ее. Лишь спустя какое-то время она различила очертания его фигуры, а затем...

— Малфой? Какого черта ты здесь делаешь? — удивление сквозило в ее хриплом голосе вперемешку с неприязнью.

Тот усмехнулся и подошел ближе.

— Я тоже рад тебя видеть, Грейнджер. Особенно в таком, — тут он окинул взглядом помещение, — подходящем для тебя месте.

— Пошел к черту! — устало ответила Гермиона и отвернулась. Раньше она бы разозлилась, вскочила на ноги и залепила бы хорошую пощечину этому наглецу, но теперь ей было все равно. В душе было странно пусто, но вместе с тем необычайно легко.

Малфой, кажется, был немного шокирован тем, как спокойно Гермиона отреагировала на его оскорбление.

Но внешне он никак не показал своего удивления.

— Повежливее, Грейнджер, иначе тебе же будет хуже.

Гермиона, до этого смотревшая куда-то в сторону, повернула голову. Она моргнула, пару секунд смотрела на Малфоя, а затем расхохоталась. Драко непонимающе нахмурился, глядя на истерично смеющуюся Гермиону.

— Еще хуже, говоришь? — успокоившись, произнесла Гермиона, и в ее глазах зажегся недобрый огонек. — Хуже уже быть не может, — она покачала головой, — не может.

Драко прищурил глаза и растянул губы в улыбке, не предвещавшей ничего хорошо.

— Ты уверена? — тон, которым был задан этот вопрос, заставил Гермиону поежиться и пожалеть о своих словах. — Что ж, тогда, — он со странным блеском в глазах повернулся лицом к своему спутнику, — я беру ее.

Сердце Гермионы ухнуло вниз.

"О нет. Только не это..."

* * *

Зимой темнело рано. На улице уже стелились сумерки и шел холодный дождь со снегом, когда Гермиона, смотревшая из-за окна на непогоду, увидела чью-то фигуру, отделившуюся от здания и направившуюся к воротам Малфоя-мэнора. Гермиона нахмурилась, внимательно наблюдая за Малфоем — а кто еще это мог быть? — и гадая, куда это он собрался на ночь глядя. Чем дальше он уходил, тем больше догадок возникало в голове Гермионы, но ни одна из них не казалась ей достаточно правдоподобной.

Когда его статная фигура наконец растворилась в ночи, Гермиона отошла от окна и, пройдя к большой двуспальной кровати, села. В ее душе не было ни капли переживания или волнения за своего мужа — лишь праздное любопытство. И почему-то желание узнать, куда же пошел Малфой так поздно ночью, не предупредив ее, съедало ее изнутри.

— Я узнаю, чем ты занимаешься по ночам, Драко Малфой, — твердо произнесла она, вставая с кровати и сжимая руки в кулаки. — Я докопаюсь до истины.

Решив на время отбросить мысли об этом, Гермиона уверенной походкой направилась в ванную комнату, но, уже оказавшись у самых дверей и почти дотронувшись до резной ручки, она вдруг услышала, как кто-то зло и очень тихо смеется за ее спиной. Гермиона испуганно вскрикнула и развернулась, ошарашенно оглядываясь по сторонам. Комната была пуста. Сердце бешено заколотилось, а дышать стало неимоверно трудно.

«Тебе всего лишь снились какие-то пустяковые кошмары, это не повод сходить с ума и разводить трагедию на ровном месте. Это может быть совсем не то, о чем ты подумала. Успокойся! Это сидит в твоем подсознании, вот уже и голоса слышишь всякие!» — мысленно пыталась подбодрить себя Гермиона, пусть это и выходило из рук вон плохо.

Сглотнув, Гермиона начала вспоминать уроки окклюменции, где их учили оставлять сознание абсолютно пустым, не давая ни единой мысли пробраться внутрь. Но получалось так себе, — все же, практики у нее давно не было.

Пить снотворное Гермиона тоже не хотела: слишком боялась очередных кошмаров, которые — она почему-то была в этом уверена, — снова предстанут перед ней, поэтому ей лишь оставалось вести себя так, как будто ничего не произошло, весь вечер.

...И как же хорошо, что ее волшебная палочка при ней. Конечно, вряд ли она как-то поможет, но все же.

* * *

Кабинет Драко Люциуса Малфоя, как и все комнаты в его поместье, был обставлен дорого и со вкусом.

Справа при входе — удобный кожаный диван, где предполагалось сидеть гостям, рядом — массивный шкаф из красного дерева, в котором хранились различные документы и доступ к которым имели только сами Малфои. В центре комнаты, у большого панорамного окна, вид из которого выходил на огромных размеров сад, — стол, за которым восседал сам Малфой.

Большую часть своего времени Драко проводил именно в этой комнате, и даже сейчас, холодной декабрьской ночью, он сидел здесь, в любимом кожаном кресле, и потягивал огневиски, с наслаждением наблюдая за испуганной Гермионой.

"Так уверена, что это был я... Бедная девочка. Еще не знает, что это — только начало".

Малфою нравилось смотреть на Грейнджер, видеть почти животный страх в ее глазах, ее желание абстрагироваться от всего и попытаться успокоиться. Ощущение того, что он является хозяином положения, было невероятным, и Малфой с упоением наблюдал за Гермионой.

— Ты хочешь узнать, чем я занимаюсь по ночам, да, Грейнджер? — ехидно произнес Драко, наливая себе еще огневиски, но не отрывая взгляда от глади воды в небольшой серебряной чаше, стоявшей на столе, где отображалась Гермиона. — Что ж, ты это узнаешь. В полной мере. Эта ночь будет незабываемой, поверь мне.

Он отставил бокал с крепким напитком в сторону и, наклонившись, открыл самый нижний ящик стола.

— И в этом поможешь мне ты, — ухмыляясь, тихо добавил Малфой, смотря на то, чем он сейчас больше всего дорожил.

* * *

Закутавшись в махровый халат, Гермиона осторожно приоткрыла дверь и высунула голову наружу. Посмотрев по сторонам и удостоверившись, что в комнате никого нет, она открыла дверь и, осторожно ступая босыми ногами по паркету и стараясь не шуметь, пошла к кровати.

«Мерлин, Гермиона, расслабься. Ты в своей спальне», — старалась подбодрить саму себя Гермиона, хотя получалось неважно.

Высушив волосы заклинанием и переодевшись в ночную сорочку, она, оставив включенным лишь прикроватный светильник, села читать книгу о древних заклинаниях и методах их использования. Временами Гермиона опускала книгу и оглядывала пространство комнаты, проверяя, нет ли кого-либо в ее спальне. Но вокруг было пусто, хотя ее не покидало ощущение того, что за ней постоянно кто-то следит.

«Все, прекрати. Просто ложись спать. Завтра встанешь — и уже даже не вспомнишь об этом».

Отложив книгу на тумбочку и погасив светильник, Гермиона укрылась одеялом по горло, глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Долгое время она ворочалась, не в силах уснуть: страх сковывал тело и лавиной обрушивался на сознание. Но, наконец, спустя два часа, за которые не произошло ничего необычного, сон сморил Гермиону.

— Дочка, вставай! Сегодня к нам приезжают бабушка и дедушка! Ты же не хочешь, чтобы они подумали, будто ты ленивая девочка?

Гермиона сквозь сон слышит нежный и такой знакомый голос матери и чувствует, как на душе становится тепло. Открыв глаза, она тут же видит перед собой ласковую улыбку мамы и улыбается ей в ответ.

— Доброе утро, мамочка.

— Доброе, солнышко. Одевайся и спускайся на завтрак, мы с папой уже тебя ждем, — произносит миссис Грейнджер, целуя дочку в лоб.

— Хорошо, мам, — кивает Гермиона, и миссис Грейнджер уходит.

Затем картинки очень быстро, без подробностей, сменяются одна другой, словно кто-то перематывает пленку: приезд бабушки и дедушки, совместный поход в театр, прогулка по вечернему Лондону, семейный ужин...

А на следующий день бабушке Офелии внезапно становится плохо, и Гермиона испуганно набирает номер скорой помощи... Затем вместе с мамой и папой сидит в приемном покое больницы в ожидании вердикта врача.

Когда приходит доктор, мистер Грейнджер уводит Гермиону подальше, оставляя миссис Грейнджер наедине с врачом.

А дальше — лишь бледное, какое-то неживое лицо матери и ужасная, полная слез ночь.

И вскоре она случайно слышит разговор родителей и узнает: у бабушки был сердечный приступ.

Внутри что-то ломается от осознания того, что она больше никогда не увидит свою бабушку...

Гермиона проснулась и резко села на кровати.

Что-то до невозможности сжимало грудную клетку, заставляя Гермиону издавать лишь какие-то хриплые стоны. Она широко открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба, в надежде поймать хотя бы глоток воздуха. Наконец, Гермиона почувствовала, что силки начали ослабевать, и она с наслаждением сделала вдох.

Дыхание потихоньку приходило в норму, и страх задохнуться отходил на второй план, уступая боязни кого-то, находящегося в темноте этой комнаты.

— Здесь… — срывающимся голосом прошептала Гермиона, — здесь кто-то есть?

Ответа не последовало, но это ни капли не успокоило Гермиону — наоборот, она начала панически пытаться включить светильник — в комнате было абсолютно темно, а неизвестность всегда пугает.

Наконец, найдя выключатель, она нажала на кнопку. Послышался тихий щелчок, и светильник включился. Неяркий свет озарил комнату, в которой, как и раньше, никого, помимо нее, не было.

Гермиона не понимала, что происходит.

Мысль о том, что в спальне есть кто-то еще, не давала покоя, пробиралась в потаенные уголки сознания и заставляла чувствовать себя совсем одинокой и незащищенной. В горле пересохло, а ладони вспотели.

«Что же делать? Палочка вряд ли поможет мне в подобной ситуации, поэтому единственный, кто мне может помочь, это Малфой, но...»

Ее размышления были прерваны громким стуком, доносившимся от... От окна.

Кто-то стучал в окно.

Глаза Гермионы широко распахнулись, а сердце замерло. В голове все перемешалось. Гермиона застыла на месте, боясь издать хоть единый шорох.

И тут снова — стук. Уже громче и дольше, будто стучали заждавшиеся хозяина гости.

Гермиона, понимая, что это будет продолжаться до тех пор, пока она не подойдет к окну, медленно откинула одеяло в сторону и встала с кровати. На цыпочках, стараясь, чтобы доски на полу не скрипели, Гермиона направилась к окну. Стуков больше не было — видимо, тот, кто был там, понял, что Гермиона идет прямо к нему. Остановившись у окна, Гермиона на секунду закрыла глаза, делая глубокий вдох, затем открыла их и резко одернула занавески, не давая себе времени на размышления.

Ее лицо исказил ужас.

На стекле, покрытом морозными узорами, были кровавые отпечатки человеческих ладоней.