Китайская роза (джен)

Я всегда представлял свой последний час как нечто болезненное. Но недавно меня шарахнуло прозрением, что процесс умирания может оказаться долгим и скучным. Хорошо ещё, что нет родственников, которые будут с нетерпением дожидаться моей кончины, торопя ту благословенную минуту, когда моё бренное тело освободится от оков бессмертной души, и можно уже не делать сочувственную мину, а спокойно вступить в наследственные права. Хотя, с другой стороны, может повезти ещё меньше, и в свой последний час я буду окружён чужими равнодушными людьми, для которых существенным фактором станет лишь то, что я освобожу койко-место для другого бедолаги. Однако именно сейчас, находясь в доме Бремса, я вдруг понял, что есть кое-что похуже, чем сдохнуть в покое и безвестности.

На своём веку я повидал немало психов, некоторым даже служил, но лицезреть абсолютное безумие ни разу не приходилось. Все стены были испещрены рисунками каких-то неведомых тварей. Тварей мне тоже «посчастливилось» встретить немало, к примеру, соплохвосты, выращенные Хагридом, вполне могли относиться к понятию «тварь», не говоря уже про дементоров и некоторых особо буйных представителей рода человеческого. Но то, что я увидел здесь, повергло меня в настоящий ужас. Во всех нарисованных существах угадывался знакомый облик, но они были настолько изуродованы, изувечены, истерзаны чьей-то безжалостной рукой, что смотреть на это было невыносимо. Однако кое-что отвращало ещё больше — звериная злоба, рвущаяся из разинутых ртов, безумных глаз и исковерканных конечностей. Каждый из них словно стремился кинуться на меня. Будь они настоящими, вероятно, так бы и произошло. Необъяснимая свирепость способна вызвать трепет у любого, и я сильно взмок, осматривая настенную живопись в доме спятившего Бремса.

То, что хозяин дома свихнулся, это несомненно. Но где же он сам?

Вдруг из-под пола раздались странные звуки, словно кто-то шептал молитву с завыванием и скулением. В подвале скулёж послышался громче, и вскоре я обнаружил того, кто его издавал.

Мужчина сидел на стуле лицом к стене, полные плечи его вздрагивали, как от рыданий, пухлая рука безвольно свешивалась вниз и сильно дрожала.

— Мистер Брэмс? — спросил я. — Меня зовут Северус Снейп. Прошу прощения за вторжение, меня направил сюда один наш общий знакомый.

Мерлин знает, с чего вдруг я решил проявить учтивость, но, что поделать, воспитание ведь не отменишь, хотя палочку я всё-таки вынул: мало ли что. Брэмс перестал дрожать и замер.

— Мистер Брэмс? С вами всё в порядке?

Он по-прежнему не двигался, не издавал никаких звуков, даже рука перестала дрожать.

— Мистер…

Неожиданно он вскочил, с крысиной быстротой бросился в тёмный угол, и вроде бы даже зарылся в каком-то старом тряпье. Честно говоря, он меня напугал, а я терпеть не могу пугаться. Расшвыряв тряпки, я схватил его за одежду и с силой дёрнул на себя. Брэмс взвизгнул, с внезапной ловкостью для такого увальня развернулся и ударил меня в челюсть. Почувствовав солёный вкус крови, я уже без всякой учтивости наслал на безумца парализующее заклинание.

К удивлению, тот не свалился замертво, а стал дёргаться в отчаянном сопротивлении. Глаза расширились от неописуемого страха. Рот открывался в немом паническом крике, однако заклятие крепко сковало его, отчего движения губ выглядели ещё более зловеще. Я подцепил Мобилекорпусом полное, извивающееся на полу тело Брэмса и попытался перенести наверх. Однако он, видимо, понял мои намерения, и стал похож на взбесившегося ерша на раскалённой сковороде. Мой Петрификус Тоталус на него почти не подействовал! Вторичное заклинание не помогло. Да что с ним такое?!

Внезапно мой пленник замер, выпучив глаза. Из безвольно расхлябанного рта вытекла слюна.

— Брэмс?

Он не пошевелился, лишь лицо посинело от напряжения, словно в ожидании неминуемого кошмара.

Я снял парализующее заклятие и склонился над ним.

— Вы меня слышите?

— Они здесь, — прохрипел он и побледнел как полотно.

— Кто «они»?

Я прислушался — полная тишина, только частое дыхание толстяка.

— Они пришли за мной, — снова прохрипел Брэмс. На лицо вдруг снизошло внезапное смирение. Он прикрыл глаза, губы беззвучно зашевелились. Вероятно, он молился.

В своей пустопорожней жизни я понял одно — ко всему нужно относиться серьёзно. От легкомысленного презрения к знакам судьбы всегда возникают проблемы. Но происходящее с Брэмсом настолько походило на безумный бред, что я не счёл ни его слова, ни странное поведение хоть сколько-нибудь важными. Глупо пялясь на беднягу, я лишь сожалел, что оказался в дурацком положении, и подумал, что надо бы уйти. В школе меня ждали дела, не ахти какие неотложные, но всё же более приятные, чем лицезрение молитв сбрендившего толстяка.

Я уже было собрался, как вдруг Брэмс схватил меня за руку и быстро, с жаром человека, который боится не успеть, заговорил:

— Вы все ошибаетесь! Вы думаете, они милые, послушные создания, а они — чудовища! Чудовища! Я видел их. Только я, больше никто. Только мне открылась эта тайна. Они думали, я не догадаюсь. Думали, не сумею понять, как они ненавидят нас, скрываясь под мягкими покровами. А я сумел! Они заметили меня, эти адские отродья. Берегитесь их! Берегитесь! Когда-нибудь они придут и за вами… — он замер на миг и вдруг с неожиданной прытью вскочил и помчался прочь из подвала.

Больше всего на свете я не люблю дилетантов. Но хуже обычных дилетантов могут быть только те, кого все считают профи во многих аспектах жизни, а они оказываются некомпетентными в какой-нибудь области. Репутация не позволяет этим людям признать свое невежество, и тогда они начинают отбрехиваться общими фразами. Взять того же Дамблдора. Опытный волшебник, учёный, этот хитрый лис всегда находил нужные слова, чтобы прикрыть прорехи в собственных знаниях. «Смерть — это всего лишь ещё одно приключение для высокоорганизованного разума». Красивая фраза, маскирующая страх перед неизбежным. Ничего-то ты не знаешь, Альбус Дамблдор. Смерть — это не приключение, это конец. Для кого-то красивый, для кого-то долгожданный, для Брэмса он оказался кошмарным.

Раздался душераздирающий визг, звуки недолгой отчаянной борьбы, потом всё затихло. Когда я выбрался из подвала, то замер в ужасе: повсюду следы крови. Заляпанные ею настенные монстры выглядели ещё более устрашающими, чем раньше. Впечатление усиливалось ещё и тем, что на их ощерившихся мордах проглядывалось злорадное удовлетворение.

Тела Брэмса нигде не было, и это подвигло меня на давно напрашивающееся решение — безотлагательно отсюда ретироваться.

Довольно на сегодня глупостей. Неужели жизнь ничему тебя не научила, Северус? Сколько раз надо тыкаться мордой в дерьмище, чтобы наконец понять: не лезь. Не лезь! Зуб от кулака Брэмса, между прочим, до сих пор болит, но это ничто по сравнению с адреналиновой свистопляской от всего пережитого. Хотя, если сравнивать с судьбой спятившего хозяина особняка, я весьма легко отделался. Бедняга, что же с ним приключилось? Куда делось тело, и что за таинственные «они», которых Брэмс так боялся?

Так, стоп. Хватит задавать себе вопросы. Интуиция подсказывает, что ответы не понравятся никому. Я решительно направился к выходу, но тут кое-что привлекло моё внимание.