Китайская роза (джен)

Самый лучший способ пережить кризис среднего возраста — это впасть в анабиоз. Тогда не придётся следовать слабеющему зову гормонов, которым всё ещё хочется новых впечатлений. Не придётся рушить сложившийся уклад в угоду взбрыкнувшему рассудку. Не придётся тонуть в вязком болоте сожалений.

Но, увы, анабиоз — слишком большая роскошь для профессора Хогвартса. Единственный выход — переждать. Заниматься текучкой в надежде, что болезнь пройдёт сама. Доползти потихоньку до сорока пяти, а там, говорят, жизнь обретёт новые краски.

Лето для учителя — самое голодное время. Стабильного заработка нет, временами перепадает репетиторство или заказы на зелья, но в целом всё весьма печально. Поэтому решение остаться в школе на каникулы напрашивалось само. Главным образом, потому что не будет нужды заботиться о хлебе насущном. Других преимуществ тоже немало — есть крыша над головой, библиотека и лаборатория под боком. Несложные обязанности и масса свободного времени — красота!

Однако это ж я. Не может повезти на сто процентов человеку по имени Северус. Хоть как, но судьба обязана подгадить.

В первые дни время кажется бесконечным и тревожным. Как это — не надо никуда спешить? Как это — жить не по звонку? Не кропать бесконечные планы? Не проверять домашние задания? Да неужели?

Сколько же всего можно сделать! Написать книгу. Выучить китайский. Привести в порядок каталоги ингредиентов. Выкинуть старый, копившийся годами хлам.

Но вместо всех этих прекрасных начинаний сидишь и тупо пялишься на то, как кошка жрёт сливки. Жрёт с упоением, прикрыв от удовольствия глаза. Потом останавливается, прислушиваясь к себе, — сыта или нет? И решает ещё пару раз мазнуть розовым языком по белоснежной глянцевой массе. О чём она думает? Уж явно не о том, что жизнь прожита как попало, и нет ни друзей, ни родных. Что впереди одиночество и старость. Что каждый день ждёшь смерти, словно избавления. Что тебя наверняка обманули, и по ту сторону нет никакого рая, вообще ничего нет. А есть лишь твоя единственная жизнь, первая, она же последняя. Которую надо было прожить в погоне за мечтой. Ты не гнался за мечтой? Нет? Тогда твоё прошлое ничего не стоит.

Какого чёрта!

Вот ты, глупое полосатое создание, станешь думать о смысле жизни, слизывая остатки трапезы с растопыренных усов? Интересно, когда у кошек наступает время подведения итогов? И о чём она в этот период размышляет? Наверное об этом:

Ах, всё было напрасно и глупо: и мыши невкусные, и котята неблагодарные, и столько времени убито на банальный сон и безделье, когда можно было покорить вершину вон той сосны и оттуда глянуть на мир свысока, промяукать ему своё бессмертное послание, которое долго будут помнить пролетающие мимо галки. Поймать того упорного дятла, что оглашает лес своим бессмысленным и раздражающим стуком, разбросать его перья по двору, чтобы все вокруг знали, кто тут хозяин. Научиться делать тройной прыжок и добраться, наконец, до самой высокой башенки замка, где гнездятся аисты. Подкараулить крысиного короля и горделиво принести его директору Хогвартса. Сколько всего можно было бы сделать, если бы не лень и страх.

Теперь она умывается. Я сижу, облокотившись на стол, и наблюдаю за процессом. Отполированная языком шерсть слегка влажная, руки так и тянутся потрогать. Шершавый язык касается моих пальцев, на вкус они другие, и кошка на миг задумывается, что это она сейчас лизнула? Заглядываю в глаза — ну как, горькие пальцы у зельевара? Она деликатно отодвигается и снова принимается за туалет. Ладно, продолжай своё занятие, а мне пора заняться необходимыми вещами, до которых тебе нет дела.

И всё же, почему я не могу жить так же просто и незамысловато: есть, спать, охотиться? Может, попробовать?

* * *

Вечером кошка орёт под моей дверью. Нагулялась? Заходи, что ж поделаешь. Открываю дверь, но негодница не спешит войти. Я что, так и буду стоять и ждать, когда ваше величество соизволит осчастливить меня своим визитом? Не хочешь, не надо.

Чего размяукалась? Выхожу в коридор, приседаю перед ней на корточки.

Мяу!

Слышь, я по-кошачьи не понимаю. Я тут китайские числительные учу, между прочим.

— И.

— Мяу!

— Ар.

— Мяу!

— Сань.

— Мяу!

Это совершенно невозможно!

— Мяу!

Потрусила по коридору, останавливаясь и оглядываясь на меня. Ну ладно.

* * *

Мы вышли из замка в пьянящую синеву июньских сумерек. Я люблю природу, но она меня не очень. Благодаря многочисленным алхимическим опытам я чрезмерно чувствителен к пыльце, особенно тополиной. Хорошо, что вокруг замка нет тополей, но травы-то цветут, вбрасывая в воздух продукты своей любви, и мой нос бунтует и протекает, как ржавое ведро. Иногда мне кажется, что пыльца — биологическое оружие против людей. Массовое, но малоэффективное. На большее растения не способны. Впрочем, как и животные. Эффективно убивать людей — чисто человеческая прерогатива.

Ну и зачем ты меня позвала на улицу? Нравится смотреть, как я чихаю? Куда, в лес? Нет, благодарю. Там обитают кентавры, они в курсе, что в школе я один, поэтому могут сделать со мной что угодно.

Что ж ты настырная такая, дрянь полосатая? Хорошо, будем надеяться, кентаврам в этот чудный летний вечер не до бывших Пожирателей смерти.

Не так быстро, глупая, я ведь не мальчик.

Так, что это белеет среди деревьев? Единорог? Ах ты, Мерлиновы панталоны!

Плачущий единорог — зрелище не для слабонервных. Кто тебя обидел, несчастный?

А вот это уже плохо. Капкан на единорогов в Запретном лесу — явление немыслимое. Можно было предположить, что ставили на кентавра, но приманка — цветки шиповника — ясно даёт понять: хотели поймать именно единорога.

Надо бы его освободить и выследить охотника.

Отчего ты дёргаешься так? Согласно поверьям, только девственница способна угомонить зверя. Эх, жаль, я не девственница. Миссис Норрис, а ты?

— Мяу!

Как я посмел усомниться. Безусловно, за свою долгую жизнь ты пережила немало приключений. Придётся действовать на расстоянии. Только бы не промахнуться.

Взмах палочки, и створки капкана раскрылись. Естественно, однорогая корова отплатила мне за добро неистовой погоней. Давно я так не бегал, с детства, можно сказать.

— Миссис Норрис?

— Мяу.

— Зачем ты меня так подставила?

— Мяу.

— Надеюсь, ты мучаешься угрызениями совести? Но ты права: Хагрид в отпуске, Филч в Мунго, спасать жителей Запретного леса кроме меня некому.

Так. Теперь надо разобраться, кто это орудует на вверенной мне территории. Дождёмся нашего охотника и взглянем в его бесстыжие глаза.

Я трансфигурировал корягу в некое подобие белого осла с наростом на лбу. В сгущающейся тьме он вполне походил на недвижно лежащую жертву. Мы затаились в кустах.

Всё бы ничего, но из носа текло, нёбо зудело. Скоро нападёт неудержимый чих, и засада станет никудышной. Но я нашёл выход — закрыл лицо воздушным пузырём. Забавно я, наверное, смотрелся — в кустах, с воздушным пузырём, в компании с кошкой.

Сидеть пришлось долго. Вдруг миссис Норрис заволновалась, хвост тревожно заходил ходуном. Потом послышались тихие осторожные шаги. Кто-то приблизился к моему ослу и изучающее склонился, в темноте был виден лишь силуэт. Я только приготовился атаковать, как вдруг раздался громкий топот. Силуэт метнулся в сторону, заклятие пролетело мимо. Через миг сквозь кусты пронеслась большая группа кентавров, поднимая пыль. Да чтоб вас!

Я наткнулся на острую ветку, пузырь лопнул, в носу резко засвербило, пришлось прижать край мантии к лицу и стиснуть пальцами ноздри. Когда у вас аллергия, что угодно способно вызвать раздражение. В данном случае это пыль, ну и глупость, конечно, тоже. Почему этим идиотам пришло в их безмозглые головы прогуливаться именно здесь и сейчас?!

Естественно, я чихнул, потом ещё. Кентавры резко развернулись и поскакали в мою сторону.

Сквозь пыльное марево я увидел колдуна, взмывающего ввысь на метле. Уйдёт, уйдёт! Я поднял палочку, но надо мной вдруг возник кентавр, поднимающийся на дыбы. Проклятье!

Пришлось отступить. Колдун меж тем скрылся в тёмном небе.

— Что вам здесь нужно? — злобно спросил кентавр.

— Я выслеживаю охотника на единорогов.

— Кто вы?

— Преподаватель из Хогвартса.

— Я вас не знаю.

— Это неудивительно.

— Где Хагрид?

— Он в отпуске. Поехал навестить брата.

— Мы видели хромающего единорога, и здесь повсюду его кровь. Откуда нам знать, что не вы его ранили?

— Может, вам звёзды подскажут? — С некоторых пор мне плевать на инстинкт самосохранения. Убьют, так убьют.

Они могут. С тех пор, как минула Хогвартская битва, у их сообщества серьёзные претензии к магам. Хоть старейшины и придерживаются традиций мирного сосуществования, но молодёжь весьма недружественна. Пару месяцев назад произошёл несчастный случай с волшебником из Хогсмита, забредшим в лес за хворостом. Кажется, он не выжил.

— Этот колдун очень подозрительный, — сказал другой кентавр. — Давайте заберём его к старейшинам, пусть хорошенько расспросят.

— Мы и без старейшин сможем разобраться, — холодно ответил ему первый, по всей видимости, молодой вожак.

Они окружили меня плотным кольцом. Я подумал, что умру сегодня. Всегда мечтал погибнуть в бою.

Шансы мои были невелики — врагов слишком много, и они очень близко, но я готов был рискнуть. Неожиданно раздался высокий злобный рёв. Никто сначала не понял, откуда он исходит, как вдруг мелькнули красные глаза, и что-то мохнатое кинулось на горло главному кентавру. Он испуганно вскрикнул, остальные в ужасе отпрянули. Миссис Норрис, ты ли это?! Очертя голову кинулась на мою защиту? Зачем ты это сделала, глупое создание?!

Общее замешательство дало мне возможность воспользоваться Дезиллюминационными чарами. Потом я воспарил вверх. Летаю я невысоко, но достаточно, чтобы затеряться над чащей. Главный кентавр схватил кошку с явным намерением шарахнуть о землю. Взмах палочки — и он застыл как статуя.

«Акцио, миссис Норрис!» — мысленно скомандовал я, кошка полетела ко мне в руки.

Хватит на сегодня приключений. Смерть подождёт. Надо доставить миссис Норрис домой.

* * *

Бывают дни, когда чувствуешь рок событий. Будто кто-то тщательно, в тайне от тебя отрепетировал спектакль, а потом вдруг оказывается, что ты в нём главное действующее лицо.

Хотя ничего удивительного. В школе я нынче единственный волшебник. Поэтому всё лежит на мне.

Мы с миссис Норрис благополучно приземлились у входа в замок. Навалилась усталость — полёты требуют много энергии. Спутница моя, похоже, тоже выбилась из сил — старая уже для таких героических демаршей. Но самоотверженная какая! Неужели в благодарность за сливки? Как-то не привык я, что добрые дела оплачиваются сторицей.

Я устроил кошку на кухне под опеку домовиков, она в ответ благодарно мяукнула.

Телу требовался отдых, но на улице собирался дождь. Если я не поспешу, он смоет следы охотника, и тогда… Что, собственно тогда? Какое мне дело до магических существ? Вызвать авроров, пускай ищут преступника.

Да, надо обратиться в аврорат.

Но, как это часто бывает, голос разума не получил поддержку у всего остального.

Я снова отправился в лес, по дороге продолжая отговаривать себя от этого глупого шага. В итоге, пришёл к успокаивающему компромиссу: я просто посмотрю, исследую место преступления, ведь это моё кредо — всегда докапываться до сути. Во всяком случае, до тех пор, пока суть не начнёт докапываться до меня.

Кентавров след простыл, в темноте сияли серебристые капли — кровь единорога. Трансфигурированный мною осёл всё ещё лежал в кустах. Я поискал капкан — он стоял на старом месте, ощерив железную пасть. Устраивать засаду нет смысла: охотник второй раз не явится туда, где его могли поймать. Поэтому я решил забрать ловушку с собой, чтобы рассмотреть повнимательней. Заодно прихватил и приманку — цветы шиповника. Напоследок я всё же оставил небольшой сюрприз, если вдруг злоумышленник решит вернуться.

Есть скрытый подтекст в том, что я стал изображать из себя Шерлока Холмса: в глубине души теплилась надежда, что, раскрыв это преступление, я заслужу похвалу.

Да, что поделаешь, я тщеславен. Но в этом нет ничего удивительного — слава нужна всем, как воздух. Мы ощущаем себя значимыми только в глазах других. Оставаясь наедине с собой, мы начинаем сомневаться в самом факте собственного существования.

Итак, что у нас есть, мистер Холмс? Капкан. При ближайшем рассмотрении оказалось, что явно самодельный. Было бы странно ожидать увидеть на нём клеймо с логотипом производителя. В аврорате, конечно, могут определить, кто трогал предмет в последнее время. Но я тоже непрост — у меня есть библиотека и старые криминальные связи.

Шиповник. В растениях я разбираюсь лучше, чем в охотничьих капканах. Цветы явно сорваны пару часов назад, судя по форме и запаху, это китайская роза. Как интересно. Растение декоративное, в лесу его не встретишь, значит, надо искать в садах и оранжереях. Круг поиска сузился, но незначительно.

Пожалуй, можно начать расследование. В Лютном переулке не осталось тех, кто с удовольствием мне поможет. Но есть те, кто помогут без удовольствия.

Надеюсь, за время моего отсутствия с замком ничего не произойдёт.

Раздалось требовательное мяуканье.

— Миссис Норрис, ты остаёшься за старшую, поняла? Минбайле ма?

— Мяу.

— Молодец. Хаоянде. Вернусь, доложишь обстановку.

* * *

С наступлением ночи жизнь в Лютном переулке начинает кипеть, как в средневековой версии Риджент-стрит. Вместо фешенебельных торговых центров — мутные лавочки, вместо беспечных, разряженных горожан — угрюмые прощелыги, вместо уютных кафе — невнятные забегаловки, где всегда можно отхватить по морде.

Я зашёл к знакомому ещё с пожирательских времён, давнему приятелю, который всегда в курсе всего. Это человек с абсолютно незапоминающейся внешностью, поэтому неудивительно, что его до сих пор не посадили и не прибили. Более того, никто толком не знает, как его на самом деле зовут. Но он хорошо откликается на зов галеонов. Я выложил перед ним горсть монет, капкан и розу.

— Что скажешь?

— Галеоны настоящие, — он сгрёб их в ладонь.

— Это тебе за информацию.

— Благодарю. — Этот парень всегда смущается при прямом подкупе. — Что ты хочешь узнать?

— Откуда остальные два предмета.

— Таких у нас не делают, — он внимательно оглядел капкан. — Слишком хрупкие крепления. Английский капкан такого размера выдержит и лося, а здесь явно разболтаны фиксаторы. Что это — кровь единорога? — спросил он, указывая на серебристые пятна.

— Да, я нашёл пойманного единорога в Запретном лесу. Кто-то нарушил вековой запрет, и я хочу понять, кто.

— Могу сказать точно, он не профессионал. И, вполне вероятно, не волшебник. Сквиб, возможно. Ты же сам понимаешь, волшебник не будет использовать маггловские силки. Гораздо проще расставить магическую ловушку.

— Да, но волшебника, который ставит такую ловушку, можно отследить, а связать с кем-то маггловский капкан гораздо труднее. И потом, я видел предполагаемого преступника. Он улетел на метле.

— Значит, волшебник, который пользуется самодельными маггловскими капканами? — Парень задумался. — Возможно, это Брэмс.

— Брэмс?

— Появляется тут иногда, хвастается тем, что неплохо знает маггловский мир, но врёт, похоже. Возможно, у него просто пара друзей среди простецов.

— Где его найти?

— Я дам тебе адрес.

— Сесе.

— Чего?

— Это «спасибо» по-китайски.

Брэмс жил на северной окраине Лондона, в Энфилде, в старом особняке, защищённом от магглов Прячущими чарами. В саду буйно цвели неухоженные вишни, были здесь и китайские розы. Кажется, я попал куда надо. Дом был не заперт, более того, дверь была приоткрыта, и это сразу показалось подозрительным.

Разум подал сигнал об отступлении. Что бы здесь ни произошло, бывшему Пожирателю смерти тут явно не место. Меня ещё не перестали преследовать разные доброхоты, вечно ждущие промаха с моей стороны, чтобы донести аврорату очередную клевету.

Хотя Брэмс, возможно, просто чудак, не запирающий двери. Или он выбежал на минутку в лавку за солью.

Среди ночи.

Пора уходить. Просто уйти и забыть про единорога и капкан. В конце концов, это не моё дело. Я простой преподаватель школы. Или хочу таковым казаться.

Взмахом палочки я распахнул дверь и осторожно вошёл.

«Иди домой, Северус! — надрывался разум. — Назад, к пустым сожалениям и оплаканным утратам. В уютный замок, где можно спокойно ныть о несбыточном, учить китайские глаголы и беседовать с миссис Норрис. Иди домой! Хуэй дзя!»

Я вошёл в гостиную и зажёг Люмос.

М-да. Лучше бы я впал в анабиоз.

Я всегда представлял свой последний час как нечто болезненное. Но недавно меня шарахнуло прозрением, что процесс умирания может оказаться долгим и скучным. Хорошо ещё, что нет родственников, которые будут с нетерпением дожидаться моей кончины, торопя ту благословенную минуту, когда моё бренное тело освободится от оков бессмертной души, и можно уже не делать сочувственную мину, а спокойно вступить в наследственные права. Хотя, с другой стороны, может повезти ещё меньше, и в свой последний час я буду окружён чужими равнодушными людьми, для которых существенным фактором станет лишь то, что я освобожу койко-место для другого бедолаги. Однако именно сейчас, находясь в доме Бремса, я вдруг понял, что есть кое-что похуже, чем сдохнуть в покое и безвестности.

На своём веку я повидал немало психов, некоторым даже служил, но лицезреть абсолютное безумие ни разу не приходилось. Все стены были испещрены рисунками каких-то неведомых тварей. Тварей мне тоже «посчастливилось» встретить немало, к примеру, соплохвосты, выращенные Хагридом, вполне могли относиться к понятию «тварь», не говоря уже про дементоров и некоторых особо буйных представителей рода человеческого. Но то, что я увидел здесь, повергло меня в настоящий ужас. Во всех нарисованных существах угадывался знакомый облик, но они были настолько изуродованы, изувечены, истерзаны чьей-то безжалостной рукой, что смотреть на это было невыносимо. Однако кое-что отвращало ещё больше — звериная злоба, рвущаяся из разинутых ртов, безумных глаз и исковерканных конечностей. Каждый из них словно стремился кинуться на меня. Будь они настоящими, вероятно, так бы и произошло. Необъяснимая свирепость способна вызвать трепет у любого, и я сильно взмок, осматривая настенную живопись в доме спятившего Бремса.

То, что хозяин дома свихнулся, это несомненно. Но где же он сам?

Вдруг из-под пола раздались странные звуки, словно кто-то шептал молитву с завыванием и скулением. В подвале скулёж послышался громче, и вскоре я обнаружил того, кто его издавал.

Мужчина сидел на стуле лицом к стене, полные плечи его вздрагивали, как от рыданий, пухлая рука безвольно свешивалась вниз и сильно дрожала.

— Мистер Брэмс? — спросил я. — Меня зовут Северус Снейп. Прошу прощения за вторжение, меня направил сюда один наш общий знакомый.

Мерлин знает, с чего вдруг я решил проявить учтивость, но, что поделать, воспитание ведь не отменишь, хотя палочку я всё-таки вынул: мало ли что. Брэмс перестал дрожать и замер.

— Мистер Брэмс? С вами всё в порядке?

Он по-прежнему не двигался, не издавал никаких звуков, даже рука перестала дрожать.

— Мистер…

Неожиданно он вскочил, с крысиной быстротой бросился в тёмный угол, и вроде бы даже зарылся в каком-то старом тряпье. Честно говоря, он меня напугал, а я терпеть не могу пугаться. Расшвыряв тряпки, я схватил его за одежду и с силой дёрнул на себя. Брэмс взвизгнул, с внезапной ловкостью для такого увальня развернулся и ударил меня в челюсть. Почувствовав солёный вкус крови, я уже без всякой учтивости наслал на безумца парализующее заклинание.

К удивлению, тот не свалился замертво, а стал дёргаться в отчаянном сопротивлении. Глаза расширились от неописуемого страха. Рот открывался в немом паническом крике, однако заклятие крепко сковало его, отчего движения губ выглядели ещё более зловеще. Я подцепил Мобилекорпусом полное, извивающееся на полу тело Брэмса и попытался перенести наверх. Однако он, видимо, понял мои намерения, и стал похож на взбесившегося ерша на раскалённой сковороде. Мой Петрификус Тоталус на него почти не подействовал! Вторичное заклинание не помогло. Да что с ним такое?!

Внезапно мой пленник замер, выпучив глаза. Из безвольно расхлябанного рта вытекла слюна.

— Брэмс?

Он не пошевелился, лишь лицо посинело от напряжения, словно в ожидании неминуемого кошмара.

Я снял парализующее заклятие и склонился над ним.

— Вы меня слышите?

— Они здесь, — прохрипел он и побледнел как полотно.

— Кто «они»?

Я прислушался — полная тишина, только частое дыхание толстяка.

— Они пришли за мной, — снова прохрипел Брэмс. На лицо вдруг снизошло внезапное смирение. Он прикрыл глаза, губы беззвучно зашевелились. Вероятно, он молился.

В своей пустопорожней жизни я понял одно — ко всему нужно относиться серьёзно. От легкомысленного презрения к знакам судьбы всегда возникают проблемы. Но происходящее с Брэмсом настолько походило на безумный бред, что я не счёл ни его слова, ни странное поведение хоть сколько-нибудь важными. Глупо пялясь на беднягу, я лишь сожалел, что оказался в дурацком положении, и подумал, что надо бы уйти. В школе меня ждали дела, не ахти какие неотложные, но всё же более приятные, чем лицезрение молитв сбрендившего толстяка.

Я уже было собрался, как вдруг Брэмс схватил меня за руку и быстро, с жаром человека, который боится не успеть, заговорил:

— Вы все ошибаетесь! Вы думаете, они милые, послушные создания, а они — чудовища! Чудовища! Я видел их. Только я, больше никто. Только мне открылась эта тайна. Они думали, я не догадаюсь. Думали, не сумею понять, как они ненавидят нас, скрываясь под мягкими покровами. А я сумел! Они заметили меня, эти адские отродья. Берегитесь их! Берегитесь! Когда-нибудь они придут и за вами… — он замер на миг и вдруг с неожиданной прытью вскочил и помчался прочь из подвала.

Больше всего на свете я не люблю дилетантов. Но хуже обычных дилетантов могут быть только те, кого все считают профи во многих аспектах жизни, а они оказываются некомпетентными в какой-нибудь области. Репутация не позволяет этим людям признать свое невежество, и тогда они начинают отбрехиваться общими фразами. Взять того же Дамблдора. Опытный волшебник, учёный, этот хитрый лис всегда находил нужные слова, чтобы прикрыть прорехи в собственных знаниях. «Смерть — это всего лишь ещё одно приключение для высокоорганизованного разума». Красивая фраза, маскирующая страх перед неизбежным. Ничего-то ты не знаешь, Альбус Дамблдор. Смерть — это не приключение, это конец. Для кого-то красивый, для кого-то долгожданный, для Брэмса он оказался кошмарным.

Раздался душераздирающий визг, звуки недолгой отчаянной борьбы, потом всё затихло. Когда я выбрался из подвала, то замер в ужасе: повсюду следы крови. Заляпанные ею настенные монстры выглядели ещё более устрашающими, чем раньше. Впечатление усиливалось ещё и тем, что на их ощерившихся мордах проглядывалось злорадное удовлетворение.

Тела Брэмса нигде не было, и это подвигло меня на давно напрашивающееся решение — безотлагательно отсюда ретироваться.

Довольно на сегодня глупостей. Неужели жизнь ничему тебя не научила, Северус? Сколько раз надо тыкаться мордой в дерьмище, чтобы наконец понять: не лезь. Не лезь! Зуб от кулака Брэмса, между прочим, до сих пор болит, но это ничто по сравнению с адреналиновой свистопляской от всего пережитого. Хотя, если сравнивать с судьбой спятившего хозяина особняка, я весьма легко отделался. Бедняга, что же с ним приключилось? Куда делось тело, и что за таинственные «они», которых Брэмс так боялся?

Так, стоп. Хватит задавать себе вопросы. Интуиция подсказывает, что ответы не понравятся никому. Я решительно направился к выходу, но тут кое-что привлекло моё внимание.