Отчий дом (гет)

У неё никогда не было дома. О семейных ужинах, походах на баскетбол, пикниках у озера она знала лишь по рассказам случайных знакомых, из фильмов или книг. Три приемные семьи отказались от неё, четвертая, многодетная, взяла её ради дотаций, которые пошли в счет погашения кредита на дом, и увезла в Париж.

У Одри не было ничего, кроме рюкзака и старых поношенных кроссовок, когда она сбежала в Штаты, едва ей исполнилось восемнадцать. За пять лет исколесила всю Америку автостопом, работала заправщицей в Техасе, официанткой в Нью-Йорке, раздавала листовки и красила стены в в Огайо, выгуливала собак и чистила пляжи в Лос-Анджелесе, не задерживаясь на одном месте дольше полугода. Когда становилось совсем туго, спала на вокзале, прячась от полицейских, на лавке в парке или на автобусной остановке, от приступов голода не гнушалась тащить со столиков уличных кафе то, что плохо лежит. Одри не нравилась такая жизнь, но улица не научила её жить иначе, наградив её опытом на три жизни вперед.

У неё не было никого. В школе, которых она сменила десяток, её не любили. Мальчишки не смотрели в сторону её, маленькой и нескладной, с громадными черными глазищами в пол-лица и толстой черной косой, а девчонки и вовсе насмехались, когда она приходила в школу в одежде с плеча старших детей, великой ей на два размера. Ночью, шагая мимо проституток, которые кучковались стайками под навесами дешевых баров, она отчетливо понимала, что до такого никогда не опуститься, как бы ни были пусты её карманы.

Одри ехала на заднем сиденье пикапа подобравшей её на дороге семьи с двумя маленькими детьми и собакой, наблюдая с натянутой улыбкой, как они смеются и поют песни хором. Даже суровый на вид отец семейства подтягивал басом какую-то детскую песенку, которую Одри слышала однажды, но явно не над собственным изголовьем. Всё это казалось ей чужим и наигранным, словно телешоу, она отвечала на их вопросы уклончиво и неизменно улыбалась, надеясь, что в конце пути вдоль Великих Равнин она найдет лучшую жизнь. Как неизменно надеялась все эти годы и тысячи миль назад...

— Плесни крошке пивка! — бородатый водила-дальнобойщик явно в хорошем расположении духа кивнул бармену и подмигнул Одри. Она сидела у самого дальнего столика и мусолила трижды заваренный чай, глядя на пыльный хайвэй, подкрашенный в рыжий лучами заходящего солнца. Сдержанно улыбнувшись, она покачала головой отрицательно и собралась было ретироваться, но мужчина оказался проворнее, водрузив на пластиковый столик прямо перед нею две внушительные кружки пенного.

— Простите, я не пью алкоголь, — Одри до сегодняшнего дня счастливо удавалось избегать домогательств, но этот тип отступать был не намерен.

— А еще не куришь и не трахаешься? — он придержал её за рукав и засмеялся хриплым, пропитым голосом и водрузил обратно на стул. Пластиковый столик покачнулся от неловкого её движения, и хмельная жидкость плеснула на его липкую, щедро усыпанную крошками и поломанными зубочистками поверхность. — Ну, вооот. Пролила! Возмещать придется!

Возмещать было нечем — в кармане гремела мелочь, заступаться за автостопщицу никто не спешил, бармен только сально посмеивался в усы, а остальным и дела не было до возни в хвосте длинного, как вагон зала. Изобразив покорность и накинув рюкзак на одно плечо, девчонка вышла из забегаловки следом за шофёром, напряженная и собранная до кончиков пальцев. Позволила прижать себя к кирпичной стене бара, замызганной, в потеках мочи и блевотины, шарить под курткой грубыми, мозолистыми от руля ладонями, кряхтеть и бормотать гнусности ей в шею, пока она нашаривала по его карманам бумажник. Мужик собрался было приспустить штаны, когда она обнаружила искомое и вдарила его коленом прямо в пах, отчего тот согнулся пополам и завыл. Схватив рюкзак, она помчалась в сторону трассы, едва сдерживая слёзы и дрожь в подгибающихся коленках, пока увесистый камень не прилетел ей прямо в затылок.

— Я, твою мать, чемпионом школы по регби был! — Одри рухнула на четвереньки, спасительная магистраль дважды крутанула сальто мортале перед глазами, и её немедленно вырвало. Партия была проиграна, проучить козла у неё не вышло, что будет дальше, она представлять не хотела и молила чёрствую свою судьбу о единственной милости — вырубиться и ничего не чувствовать. Отчаянный крик огласил погруженную в ночь округу, когда Одри безуспешно пыталась сбросить с себя пьяного насильника, пока тот не влепил ей пощечину с оттяжкой и не зажал соленой от пота ладонью рот.

— Отпусти её! — вязкую тьму на границе сознания взрезал чей-то голос, а мутный свет фар выхватил крепкий мужской силуэт.

— Пошел вон, сосунок! Не лезь! — омерзительный хриплый баритон шофера прогремел прямо над нею, заставляя содрогаться в новых приступах тошноты. — Сссука, заблевать меня решила? — добавил он чуть тише, склоняясь прямо над ухом и щекоча до мурашек кожу у виска.

— Я сказал, отпусти! — Одри услышала шуршание гравия под чьими-то тяжелыми ботинками, или её нежданный заступник сам был тяжел, как племенной бык-лонгхорн. Насильник отступился от неё и выпрямился, Одри в животном, безотчетном страхе поползла прочь с поля брани, намереваясь спрятаться за огромным колесом ближайшего тягача.

— Эта тварь меня ограбила, — оттуда, снизу девчонка услышала, как пошатнулась его решительность, будто тот, невидимый ей из-за бьющего по глазам света фар, человек, одним своим видом, на уровне инстинктов, внушал страх и заставлял его слушаться.

— Забирай, — спаситель швырнул в него бумажником, который он ювелирно, почти не дотрагиваясь до дрожащего её тела, вынул из заднего кармана ее джинс, но ожидаемой возни и драки не последовало, шофёр выматерился, подобрал свое добро, закусил губу и поковылял обратно в бар, не оглядываясь и тихо ругаясь себе под нос. Помедлив несколько тягучих, бесконечных секунд, парень опустился перед ней на колени, легонько сжал её за плечи, стараясь привести в себя её, совсем девчонку, сжавшуюся в комок, словно в ожидании удара. Одри же, напротив, сжалась еще сильнее, закричала и позволила себе, наконец, расплакаться, стараясь скинуть с себя чужие, пусть и заботливые, руки.

— Я ничего тебе не сделаю! Поняла? — уверенный, глубокий тембр защекотал уши, отдаваясь гулким эхом где-то в грудной клетке. Одри разлепила веки. Спаситель склонился над ней, сложив бровки домиком так сочувственно, а лицо его, словно словно выточенное из мрамора, внушало вселенское доверие и ощущение безопасности. Он едва заметно кивнул ей, она кивнула в ответ несознательно, обмякла и разревелась ещё сильнее. Парень поднял её с земли и поставил на подгибающиеся ноги легко, как пушинку, так, будто ему это не стоило никаких, даже самых маломальских усилий. Одри едва не ударилась лбом ему в грудь, до того шатало после вывернутого наизнанку скудного обеда и пережитого омерзения и до того он был высок ростом.

— Ты в порядке? В больницу не надо? — девчонка густо покраснела и покачала головой, прошелестев «нет» — пьяная скотина не успел сделать ей ничего, кроме, пожалуй, болезненно вспухшей шишки на затылке и, кажется, небольшого сотрясения. То, что у неё разбита губа, и кровь тоненькой струйкой текла к подбородку, Одри даже не чувствовала.

— Где ты живешь? — Вопрос вогнал её в ступор, заставляя судорожно перебирать в памяти все дома, семьи, ночлежки и хостелы, которые служили ей временным пристанищем, но ничего, решительно ничего из этого не могла назвать она домом.

— Нигде, — вдруг неожиданно для себя самой выдала Одри, и глаза её наполнились слезами. Совсем-совсем не хотелось ей сегодня храбриться, как она делала постоянно, врала себе и окружающим, что всё у неё в порядке, что кочевая жизнь её выбор, и она вполне им довольна. А под испытующим, кристально-прозрачным взглядом незнакомца она вдруг отчаянно призналась себе. Вслух. — Мне некуда идти…

— Что ж, — спаситель нахмурился и глубоко вздохнул, окидывая внимательным взором просторы штата, будто на многие мили вперед видел. — Здесь тебе точно оставаться нельзя. У меня здесь ферма недалеко…, — Одри отшатнулась, зацепившись ногой за торчащий из земли корень, и чуть не навернулась снова. — Я тебя не трону, клянусь, — он примирительно поднял руки и отступил на пару шагов. — Меня зовут Кларк. Кларк Кент.

Парень протянул ей руку, и девушка, помедлив секунду, пожала её.

— Одри. Просто Одри, — Кларк едва заметно улыбнулся, поднял с земли её потрепанный, вымазанный в грязи рюкзак, и зашагал к своему старому Форду-пикапу родом из семидесятых. Девушка тут же заснула на переднем сиденье, привалившись головой к боковому стеклу, и не увидела, как кабина тягача её обидчика была отделена от кузова и теперь чернела вывернутыми кишками проводов, вспыхивая искрами, словно фейерверк, далеко в кювете.