Valentine Encounter — Встреча в День святого Валентина (гет)

— Мерлин, и что теперь? — тихо пробормотал Драко, внезапно и очень резко очнувшись ото сна, если это вообще можно было так назвать.

Действительно, это состояние очень мало походило на сон: скорее что-то вроде полузабытья на холодном каменном полу подземелья. Он медленно сел: все тело затекло от долгого лежания в одной позе, и он поежился от сырой промозглости, царившей в пустом классе. Одна рука сама потянулась к шее, которая болела больше всего. Он невольно вздрогнул от боли, когда попробовал покрутить головой из стороны в сторону.

Долбаные Кребб и Гойл. Это все была их гребаная вина. Ну и Уизли, конечно, гори его веснушчатая рожа в долбаном аду. "Пусть они все туда катятся!" — в сотый раз за эту ночь думал Драко. Он должен был сейчас лежать в своей роскошной кровати, на шелке и парче, в личной комнате старосты школы, уютно закутавшись в одеяло и видя чудесные сны о том, как он ловит снитч раньше Поттера.

А вместо этого он дрожит на полу кабинета зельеварения, неприятный озноб от недосыпа то и дело пробегает по его ноющим костям. И только ему показалось, что вот сейчас его наконец окутает сладкая дремота, как тут же его в чувство привело одно небольшое обстоятельство...

Грейнджер. Громко кричащая, вероятно, от кошмара.

Он бросил взгляд в другой конец комнаты, где она лежала, накрытая его мантией. Да, гриффиндорская грязнокровка, огромная-заноза-в-заднице, более известная как Гермиона Грейнджер, лежала под его чертовой мантией.

Как так получилось? Сейчас он не смог бы этого объяснить. Просто на тот момент это казалось хорошей идеей. Когда он только внес ее в кабинет, ему пришлось оставить ее у двери и отправиться на исследование небольшого помещения, дабы выяснить, были ли в классе другие входы, которые следовало запечатать. Первое, что он заметил — очевидные признаки борьбы. Видимо, Грейнджер пыталась противостоять Креббу и Гойлу. По крайней мере хоть какое-то время. Не плохо, учитывая, что ее, мягко говоря, застали врасплох. Он нашел на полу ее палочку, разломанную на две половины, и без труда починил ее. Когда он вернулся к Грейнджер, все еще лежащей на полу без сознания, он обратил внимание, что ее зубы начали безудержно стучать, а щеки залил лихорадочный румянец.

«Прекрасно, — подумал он, — просто, блять, прекрасно! Теперь эта грязнокровка еще вдобавок и заболеет».

Присев рядом с ней, он мгновенно почувствовал смертельный холод, врывавшийся со сквозняком в комнату через щель под дверью. А он, сам того не желая, положил ее ровно у двери, в самом центре холодного потока. Грязно выругавшись сквозь зубы, Малфой взял Грейнджер на руки (вновь даже не подумав, что есть другие способы ее перемещения — способы, которые требовали гораздо меньшего физического контакта между ним и грязнокровкой) и осторожно отнес ее в дальний угол комнаты, куда, насколько он мог судить, не добирался сквозняк.

Там он аккуратно положил ее на пол, снял мантию и завернул Грейнджер в нее — не просто накрыл, а укутал. Она была довольно стройной, а мантия довольно объемной, а потому ткани было более чем достаточно. Сооруженная Драко конструкция отдаленно напоминала обычный маггловский спальный мешок. Но вряд ли Малфой когда-нибудь его видел, а потому никакого сходства не замечал.

Покончив с этим, он развернулся и отправился в противоположный конец класса, кляня на чем свет стоит старосту девочек, умную настолько, что отправилась патрулировать подземелья в одиночку и без мантии — в середине февраля! В конце концов он уселся в другом, наиболее отдаленном от сквозняка, углу, где и просидел до сих пор. Тело сковало холодом, а щеки яро горели, поскольку когда он попробовал прикоснуться пальцами к лицу, они показались холоднее льда.

А это значило только одно. Пытаясь уберечь грязнокровку от холода и от неминуемой болезни, он простыл сам.

Черт.

А она все еще билась и кричала в другом конце комнаты. Отняв руки от своего лихорадочно горящего лица, он с некоторым интересом стал прислушиваться к хрипловатым крикам:

— Гарри! Рон! Где вы?! Помогите мне, помогите!

Внезапно она резко села, тяжело дыша. Он видел, как она открыла глаза, полные ужаса и непонимания. С испуганным вздохом она высвободила руки из-под мантии и непонимающе уставилась на незнакомую одежду. Она все еще тяжело дышала, когда подняла глаза и осмотрела комнату.

Гермиона не заметила Малфоя в дальнем темном углу. Он решил, что неплохо было бы заявить о своем присутствии, а потому схватил лежавшую рядом деревянную ложку, которой мешали зелья, и бросил ее в сторону Гермионы.

— Здесь, Грейнджер, — нарочито медленно протянул он.

Она резко повернула голову в его сторону в тот момент, когда ложка, чуть было не задев ее, ударилась о стену за ней.

— Малфой, — зашипела она, — что за хрень?

— И тебе доброе утро, — спокойно ответил он. — Полагаю, ты не забыла вчерашнюю встречу с моими... приятелями?

Он с интересом наблюдал за игрой самых разных эмоций на ее лице по мере того, как к ней возвращались воспоминания о прошедшей ночи. Гнев, страх, а затем — проблеск удивления, когда она снова обхватила себя руками — в точности как ночью, когда пыталась уменьшить боль, — и обнаружила, что ребра более-менее целы. Она слегка вздрогнула, но удивление на ее лице не изменилось.

— Малфой, — повторила она, но теперь ее голос слегка дрожал, — я думала... Я думала, они меня избили. Я не могла стоять, я не... Я не могла... дышать, — она умолкла, неуверенно глядя на него.

— Они действительно избили тебя, — лениво ответил Малфой. — И во всем этом была и твоя вина. Твоя и Уизли. Надеюсь, впредь ты дважды подумаешь, прежде чем отправиться на патрулирование в одиночку, позволяя Уизли спокойно где-нибудь потрахаться.

Удивление на ее лице тут же сменилось ожесточённой яростью, и она открыла рот, чтобы резко ответить — наверняка, с отвращением решил Драко, что-нибудь из серии пронзительных возгласов "Как ты смеешь!" или "Да я никогда не..!" Но он не дал ей и слова сказать, продолжив:

— Ты чуть не умерла, по крайней мере так мне показалось, — сказал он все так же лениво и безэмоционально, и Гермиона снова резко захлопнула рот. — Считай, тебе крупно повезло, что я оказался сведущ в целительной магии и что у меня не было особого желания видеть двух моих друзей исключенными.

Какая-то часть его сознания предательски зашипела: «Но ведь ты же понимаешь, что они не твои друзья? Не в самом прямом смысле этого слова».

Гермиона смотрела на Малфоя так, словно у него выросла вторая голова.

— Ты вылечил меня? — спросила она наконец. Недоверие очень отчетливо сквозило в ее голосе.

Драко ничего не ответил и лишь спокойно смотрел на нее. Он не любил повторять. К тому же ответ был заведомо известен. И ее считали достаточно умной, чтобы понять это.

— Но, — продолжила она после долгой паузы, — но ты же не заканчивал курсы подготовки колдомедиков. Как... как ты?..

Он вздохнул:

— Конечно, я не посещал эти дурацкие курсы. Там не дают ничего такого, чего бы я не знал. Я подготовленный специалист, Грейнджер.

Ее глаза расширились — он практически услышал, как в ее мозгу что-то щелкнуло:

— Пожиратели Смерти, — прошептала она. — Ты... Ты учишься, чтобы стать... Целителем Пожирателей?

Драко вывел из себя ее полный отвращения взгляд:

— Не "учусь" — я уже выучился.

Он почувствовал, как с каждой секундой росло его раздражение по мере того, как отвращение на ее лице сменилось грустью, и она, медленно покачав головой, лишь сказала:

— О, Малфой...

— Оставь это, Грейнджер, — огрызнулся Драко. — Меня это не волнует. Мне пока нельзя сражаться, но я могу помогать павшим. Знаешь, эти чертовы авроры бьют не только для видимости. Они такие же жестокие в бою, как и мы. И что такого чертовски плохого в том, что я верю в то, что делаю? Ты не можешь осуждать меня за это — ты и сама такая же. Дело лишь в том, что мы верим в диаметрально противоположное, но я бы умер за свою идею, а ты, у меня есть стойкое ощущение, умерла бы за свою.

— Потому что мы правы! — внезапно рьяно воскликнула она, застав его врасплох. Он не ожидал такой бурной реакции.

Но ему потребовалось лишь несколько секунд, чтобы прийти в себя, чтобы бросить ей в лицо ее же слова, издеваясь и растягивая нараспев слова:

— Потому что мы правы... Серьезно, Грейнджер, все в этом жалком подобии школы считают тебя кем-то вроде гуру, но разве по-настоящему умный человек не должен приводить более достойные аргументы? "Потому что мы правы", — фыркнул он. — Конечно, ты будешь в это верить — ты же грязнокровка.

С некоторым весельем он заметил, что Грейнджер уже кипела от злости и раздражения и была готова в любой момент броситься на него. Чертовски неблагодарная личность! Он ведь в конце концов ее вылечил. Это не могло пройти просто так, незамеченным. Но она не выказала ни капли благодарности. Возможно, во всем было виновато ее маггловское воспитание, решил Драко. Маггловских отпрысков, видимо, не учили манерам. Однако в данный момент он не хотел спорить с ней до потери сознания. Малфой слегка нахмурился, размышляя, почему все было именно так: он никогда раньше не упускал возможности сцепиться с Грейнджер языками. Ему вообще-то нравилось, как она держалась в спорах с ним — именно поэтому он был несколько удивлен и разочарован ее недавним "взрывом". Он знал, что она могла дискутировать и получше.

И все же, почему не сейчас? О нет. Не мог же он все еще чувствовать желание защитить ее из-за того, что видел ее вчера такой уязвимой, а затем вылечил... Не мог же? Он очень надеялся, что эти ощущения пройдут до утра. От них и так уже было много проблем: для начала достаточно просто посмотреть на него, сидящего на жестком холодном каменном полу, продрогшего и болезненного, а не уютно спящего в мягкой кровати. И все же отголоски тех чувств, — которые заставили его остаться и запереться в кабинете зельеварения с грязнокровкой, вместо того чтобы уйти, вымыть руки и лечь спать, — еще жили в его душе.

По этой ли причине или по какой-то другой, глубину которой он на тот момент не осознавал, но Драко внезапно обнаружил, что хочет более-менее наладить отношения с Грейнджер, "сгладить острые углы". Поэтому он сделал ей самый большой комплимент, на который только был способен.

— На самом деле, это довольно скверно, что ты грязнокровка. Знаешь, я больше никогда тебе этого не скажу, но ты и вправду очень умна, а прошлой ночью еще и, как выяснилось, довольна сильная. Я бы ни за что не догадался, насколько сильно тебя избили, лишь глядя на тебя и на то, как ты держалась.

«Ну, по крайней мере до тех пор, пока я не подошел и чуть не убил тебя, резко дернув вверх», — подумал он между тем, а сам продолжил:

— Ты была бы неплохим активом на нашей стороне, Грейнджер.

Она смотрела на Малфоя в полнейшем изумлении. Гермиона ничего не могла сказать и лишь беззвучно открывала и закрывала рот.

— На самом деле, довольно скверно, что ты — бессердечный, жестокий ублюдок, — ответила она наконец. — Но у тебя определенно невероятные способности в колдомедицине. Ты был бы неплохим активом нашей стороны.

Они погрузились в молчание. Казалось, добавить было уже нечего: они зашли в тупик и прекрасно понимали это.

Внезапно Гермиона спросила, который час, и звенящим от напряжения, почти срывающимся, голосом сказала, что у нее нет палочки.

Драко достал свою палочку и взмахнул ею. Появились переливающиеся зеленые цифры и зависли в воздухе, пока Драко не рассеял их резким движением кисти.

5:48 утра.

— И, кстати, вот, — сказал он, бросая Гермионе ее палочку.

Она рефлекторно поймала ее и некоторое время в полном ошеломлении смотрела на нее. Губы Драко неосознанно дернулись, словно он собирался улыбнуться, глядя на Грейнджер. Он подумал, что ее даже можно было назвать привлекательной, когда ее лицо было вот таким — открытым и беспечным, а не суровым и неприязненным, как бывало обычно, когда она сталкивалась с ним где-нибудь в Хогвартсе, сопровождаемая своими двумя лакеями так же, как и он был окружен своими.

Когда она подняла голову и встретилась с ним взглядом, он отметил, что беспечность бесследно исчезла — ее лицо вмиг посуровело. Казалось, что словно она захлопнула одну из тех книг, которые вечно таскала с собой. Реакция Драко, разумеется, не заставила себя ждать: даже слабый намек на улыбку был мгновенно стерт с лица, и оно словно потемнело, почувствовав, что скоро придется обороняться.

— Ты не мог сам починить ее так хорошо, — проговорила она. Ее голос был ровным, но тем не менее Драко, до неприличия наблюдательный, отметил намек на обвинение в ее голосе, в ее глазах. Он видел, как она наклонилась и аккуратно положила палочку на пол как можно дальше от себя.

— Ты использовал темную магию, — сказала она. — Должен был использовать. Я не доверяю ей, и я не хочу пользоваться этой палочкой.

Ее слова больно обожгли его, даже несмотря на то, что он внутренне был готов к этому. Какого черта? На мгновение он разрывался между двумя ощущениями: с одной стороны — боль от ее обвинения (пусть она и была права — заклинание, которое он использовал, в Хогвартсе не изучалось, — что с того? Он же не заминировал палочку или что-то вроде того — хотя и мог бы. Мог бы, но не стал, и в эту жестокую секунду он очень пожалел об этом), а с другой — удивление, что ее слова так задели его. Он и представить не мог, что слова какой-то там грязнокровки — кого-то столь же низкого и недостойного — могут вообще быть такими болезненными.

Что же с ним творилось? Он решил, что все дело в недосыпании и начинающейся болезни — и за все огромное спасибо вон той неблагодарной твари, которая просто швырнула его добрые намерения ему же в лицо.

«И вот, что я получил, — ожесточённо думал он, — за то, что на минутку потерял бдительность. Что ж, такого больше не произойдет. Ни на одну чертову секунду».

— Будешь ты использовать палочку или нет, процедил он, — мне плевать. Вообще, хотелось бы посмотреть, как ты будешь пытаться заниматься без палочки вплоть до пасхальных каникул, когда наконец сможешь съездить в Косой переулок за новой — это будет довольно забавно. А еще больше мне хотелось бы узнать, какую причину ты выдумаешь, чтобы отказаться держать в руках такую хорошую палочку. О, или, может, ты вообще сломаешь ее еще раз и расскажешь всем, что на самом деле произошло этой ночью?

Говоря это, он медленно поднимался на ноги, испытывая мрачное удовлетворение от отчетливо отпечатавшейся на лице Гермионы паники, появившейся при этих словах.

— Так что, Грейнджер? — насмехался он. — Признаешься во всем и встретишься лицом к лицу с последствиями? Может, и Уизли с ними увидится?

— Твоим мерзким друзьям тоже достанется, — прорычала Гермиона, пытаясь скрыть панику за гневом. — И готова поспорить, что для них последствия будут куда более страшные, чем для нас с Роном.

Драко, вяло опершись спиной о стену, лишь безразлично пожал плечом:

— Ты права, — ответил он. — Но вот в чем дело, Грейнджер: хоть Кребб и Гойл бывают порой полезными, я дорожу ими куда меньше, чем ты — Уизли. Я всего лишь отмажу их. Я прикрывал их задницы этой ночью, вылечив тебя самостоятельно и не передавая в руки Помфри, но я даже не собираюсь останавливать тебя — иди и расскажи все, что было, давай! Честно говоря, я думаю, они заслужили наказания за то, что сделали с тобой. Я не прощаю избиения девушек. Это закон.

Твою ж мать, он что, только что признался ей в этом?! Не только что он считает ее дружбу с Поттером и Уизли более настоящей, чем его с Креббом и Гойлом, но и что он не одобряет их действия? Судя по ее округлившимся глазам — да, именно это он и сказал.

— В общем, решать тебе, — заключил он. — Палочка такая же, какой и была. Я не менял ее. Будешь ты ее использовать, не будешь — мне все равно. Я замерз, устал, заболел, и вообще я иду спать.

Он оттолкнулся от стены и неприятно удивился, забеспокоился, когда почувствовал сильное головокружение и пошатнулся на ногах.

«Не хорошо. Очень не хорошо, черт возьми».

— Малфой? — голос человека, который не далее как сегодня утром кричал, рычал, огрызался и обвинял его, приобрел новую интонацию — нечто вроде беспокойства и заботы.

Драко коротко тряхнул головой, пришел в себя и поднял глаза, встречаясь со взглядом Гермионы из другого угла комнаты. Он заметил, что она тоже поднялась на ноги. Тревога в ее голосе зеркально отразилась и на ее лице.

— Ты в порядке? — спросила она.

О, как же он ненавидел то, что она застала его в момент слабости. Ненавидел-ненавидел-ненавидел.

— Нормально, — выплюнул он сквозь сжатые зубы, но, сказав это, он уже знал, что соврал.

Он был болен.

Даже сейчас, стоя у стены, он чувствовал, как его тело покрывалось холодной испариной, а по спине пробегал болезненный озноб.

Проклятье.

Ему нужно было срочно убираться оттуда, подальше от нее. Он побрел к двери, бормоча контрзаклинание к запирающим чарам, которые он наложил ранее.

Но как только он сжал пальцы на дверной ручке, она снова остановила его:

— Малфой.

Ее голос был таким мягким — он никогда такого от нее не слышал. Поначалу он хотел сделать вид, что не услышал — просто выйти из класса, даже не обернувшись, и оставить ее позади, — но уже через секунду он почти против собственной воли повернулся к ней еще раз. Она все еще стояла на своем месте, но теперь протягивала Драко его мантию.

— Ты, наверное, захочешь ее забрать, — сказала она.

Драко не ответил и даже не пошевелился, чтобы забрать мантию из протянутой руки. Лишь спокойно взглянул на нее — настолько спокойно, насколько только мог; его начало трясти. Он отчаянно надеялся, что Гермиона не заметит этого.

Гермиона неловко переступила с ноги на ногу, смущенная отсутствием ответа с его стороны. Наконец она продолжила говорить все тем же мягким, чуть колеблющимся голосом:

— Послушай, Малфой, я... Я лишь хотела сказать... спасибо, спасибо за все. Ты, хм, очень помог мне и... Я благодарна тебе, спасибо.

И снова на долгое время воцарилась тишина. А затем Драко пересек комнату, чтобы оказаться ровно напротив нее. Все еще не произнося ни слова и не остановившись даже на секунду, чтобы проконтролировать свои действия, он осторожно прикоснулся кончиком своей палочки к синяку на ее бледной щеке и провел ей до разбитой, чуть припухшей нижней губы. Она смотрела на него серьезно и широко раскрытыми глазами. Когда он убрал палочку, на лице Гермионы не осталось ни следа прежних повреждений.

— Оставь мантию себе, Грейнджер, — ответил он. Его голос невольно выдал чудовищную усталость, которую он тщательно пытался скрыть. — Сейчас еще холодно, а тебе предстоит долгий путь до твоей Золотой Башни. Да и к тому же, — он снова развернулся к двери, — у меня еще дюжина таких же.

И он ушел, больше не оборачиваясь. Он так и не увидел, как долго она стояла, глядя ему вслед, не увидел ту бурю противоречивых чувств, игравших на ее лице. Он так и не увидел, как она накинула его мантию на плечи, а затем наклонилась, подняла с пола свою волшебную палочку и положила ее в карман, прежде чем выйти из класса.

* * *

К тому времени как Гермиона покинула класс зельеварения и отправилась длинными коридорами к своей башне, Драко уже был у себя.

Только зайдя в спальню, он тут же направил палочку на камин и пробормотал: "Инсендио" — за решеткой затанцевал веселый огонь. Драко опустился на краешек кровати, запустил пальцы в мягкие светлые волосы и наклонился, чтобы разуться. Как только он избавился от обуви, он поднялся на ноги, стянул с себя одежду и бросил ее бесформенной кучей на пол. Он собирался лечь в кровать лишь в своих зеленых боксерах — именно в таком виде он обычно спал, — но внезапно озноб заколотил его с новой силой.

— Черт подери! — прорычал он сквозь крепко стиснутые зубы — если бы он не сжимал челюсти, то клацанье его зубов раздавалось бы по всему Хогвартсу, — и при помощи акцио вытянул из шкафа мягкие трикотажные штаны и белую хлопковую футболку. Надев их, Драко быстро забрался под одеяло, дрожа все сильнее и сильнее.

На прикроватной тумбочке его палочка автоматически стала часами — так как он зачаровал ее превращаться в будильник, стоило лишь положить ее туда, — и с ее кончика сорвались светящиеся зеленые цифры, зависшие в воздухе в трех футах над ней, где цифры и останутся до тех пор, пока он не возьмет палочку с тумбочки.

6:13 утра.

Воскресенье, а значит он был свободен до двух часов и затем должен был идти на ежемесячное собрание Юных Пожирателей. Он был председателем, конечно же, — не потому, что его выбрали, а потому, что он Драко Малфой. Этого от него ждали все: семья, друзья, даже, возможно, в какой-то степени сам Дамблдор. Это было его обязанностью — так же, как и должность старосты, так же, как и брак с Панси, так же, как и продолжение чистокровного рода Малфоев.

Итак, два часа. Это значило, что у него было еще несколько часов, чтобы отдохнуть и побороть эту чертову лихорадку. Он не сдастся, нет. Он Драко Малфой, он не может заболеть. По крайней мере, не помогая неблагодарным — точнее запоздало благодарным — грязнокровкам.

Это была последняя связная мысль, посетившая его голову, прежде чем он провалился в тревожный болезненный сон.

И несмотря на все его громкие заявления самому себе, он не мог победить болезнь — битва уже была проиграна. Он уже был болен.

Температура неумолимо повышалась, пока он переворачивался с боку на бок, стонал и потел, охватываемый ознобом, несмотря на духоту в комнате, поддерживаемую ярким огнем в камине.

Среди прочих странных, бредовых видений одно вспыхивало чаще и ярче остальных в его воспаленном сознании: лицо Гермионы. Оно было таким милым без того выражения неприязненного пренебрежения, которое она словно специально берегла для него. Оно было таким разбитым прошлой ночью, когда он ее увидел. И ее кровь — тоненькая струйка крови, сбегающая из уголка рта, алая, как цвета ее факультета. И вовсе не грязная, как он заметил. Алая, как рубин.

Такая же алая, как его собственная.

Он не пошел на встречу.