Valentine Encounter — Встреча в День святого Валентина (гет)

Если бы он только знал заранее, насколько изменится его жизнь, когда он завернет за этот угол, он бы наверняка немедленно развернулся и направился обратно в гостиную Слизерина.

Но он не имел ни малейшего понятия о том, что его ожидало: не подозревал о том счастье, смешанном с выматывающей нервы горечью, которое поджидало его всего лишь за поворотом, а слизеринская гостиная была на тот момент последним местом в Хогвартсе, где ему хотелось быть. Даже башня Гриффиндора в сравнении казалась более привлекательной. Хотя, пожалуй, все же нет. Если бы ему и пришлось выбирать, он бы определенно остался в гостиной своего факультета, нежели ступил бы на территорию гриффиндорцев. Но в тот момент даже их взаимная ненависть отошла на второй план. Вечеринка, тщательно спланированная и подготовленная Панси, была в самом разгаре, но Драко просто был не в настроении с кем-либо общаться. Некоторое время он сидел, пытаясь изобразить того, кем его хотели видеть — он ведь, в конце концов, староста школы, да к тому же еще и капитан команды по квиддичу, — а затем он почувствовал, что в какой-то момент перестал быть в центре внимания.

А это значило лишь, что он провел уже достаточно много времени, потягивая легкий пунш и отмахиваясь от ухаживаний Панси, которые обычно доставляли удовольствие. А ведь он действительно был в центре всеобщего внимания — и не только теперь, будучи старостой, но и раньше, еще до седьмого курса, он был кем-то вроде слизеринской знаменитости благодаря своему имени, состоянию, особому положению его семьи в кругу приближенных Темного Лорда, способностям в квиддиче — пусть ему еще и не удалось вырвать золотой снитч из рук Поттера, но в играх с Рейвенкло и Хаффлпаффом он часто приводил свою команду к победе, — и, судя по женской половине Слизерина, благодаря своей внешности.

Как и его заклятый соперник Гарри Поттер, Драко был относительно легким и юрким — что и требовалось ловцу, — но в то же время атлетичное сложение, подтянутое, поджарое тело, пронизанное необыкновенной стойкостью и силой, светлые волосы и серые мрачные глаза — все это привлекало внимание, а у многих вызывало восхищение. Да, конечно, он не был загорелым богом, которого порой рисуют себе девушки с особо богатым воображением, однако его внешность во многом была не менее притягательной, только по-своему. И в те чрезвычайно редкие минуты, когда он улыбался — не усмехался как обычно, двенадцатый раз за день, — когда он по-настоящему улыбался — что, вероятно, он сделал лишь двенадцать раз за все свое время обучения в Хогвартсе, — эффект был, мягко говоря, ошеломляющим.

Теперь же он не улыбался. По правде говоря, он вообще был готов зарычать, вспоминая последнюю откровенно похабную попытку Панси подлизаться к нему. Скверно было то, что родители намеревались поженить их сразу после окончания школы — в конце концов, родословная у нее была отменная, — но он совершенно не собирался с головой бросаться в эту уготовленную для него жизнь, полную проблем и страданий, которые, он был уверен, ждали его, стоило ему связать себя с Панси. И если с мыслью о браке по расчету Драко еще мог смириться, то необходимость встречаться с ней сводила его с ума. Отец велел беспрекословно сопровождать ее на каждой школьной вечеринке, и это казалось Драко просто отвратным. А уж о добровольных свиданиях и речи быть не могло.

Ни за что!

И точка.

Черт возьми, жеманная, курносая, мелкая...

Что это было?

Он остановился, склонил голову набок и прислушался. Впереди, за углом, раздался звук открываемой и вновь захлопываемой двери — возможно, кабинета зельеварения, — а затем послышались шаги, как минимум, двоих, торопливо идущих дальше по коридору, сопровождаемые грубым хихиканьем и еле сдерживаемым хохотом. Может, Кребб и Гойл? Их не было на вечеринке, если подумать.

Он постоял еще несколько секунд, пока шаги не стихли — кто бы это ни были, он не желал с ними столкнуться, и уж тем более если это и правда были Кребб и Гойл. Пусть присутствие парочки здоровых, невероятно преданных болванов и было порой полезно для поддержания авторитета, но времяпрепровождение с ними Драко никогда не доставляло особого удовольствия.

Боже, они же тупые!

Но в любом случае, что они делали в пустом классе после отбоя? Вероятно, сломали пару парт и стульев, а ему завтра придется их покрывать, обвиняя во всем Пивза, ибо сами они были слишком недалекими, чтобы догадаться отвести от себя подозрения, свалив все на полтергейста. Такое уже случалось. Интересно, чей класс попал под раздачу на этот раз? По всей видимости, это был кабинет декана Слизерина. Если уж им так нравилось громить все что ни попадя, почему же они, черт возьми, не нацелились на класс МакГонагалл или этой полоумной Трелони?

Ах, ну да, они же тупые!

Он раздраженно тряхнул головой. Что же он такого сделал, что в наказание ему послали этих болванов в качестве "друзей"? Ни один слизеринец и рядом не стоял с Драко по интеллекту, и он без лишней скромности всегда признавал это. А поскольку общаться с учениками других факультетов он не желал, интересные интеллектуальные разговоры стали для него недоступной роскошью, чудом, на которое он уже перестал надеяться. Единственным способом сбежать от своих умственно отсталых однокурсников было скрыться в библиотеке и с головой погрузиться в какую-нибудь хорошую книгу. Туда-то он, на самом деле, и направлялся, будучи абсолютно уверенным, что в библиотеке сейчас никого нет — он любил ее именно такой: безлюдной и пустынной.

Он сильно сомневался, что кто-то учился в такой поздний час.

Так он размышлял, заворачивая за угол в длинный коридор, где располагался кабинет зельеварения.

И остановился как вкопанный, неотрывно глядя на дверь кабинета. То, что он увидел, изменило его жизнь — пусть он и не догадывался об этом в ту минуту.

На его глазах дверь, которую несколько минут назад кто-то захлопнул, покидая класс, распахнулась, и девушка, споткнувшись, практически выпала в коридор.

Не просто девушка, однако.

Староста школы.

Грейнджер.

Драко ошеломленно смотрел, как она почти упала на пол, но сумела ухватиться за дверной косяк и устоять на ногах. Затем очень медленно она вышла из класса и тяжело оперлась спиной о каменную кладку стены.

Выглядела она ужасно. Форма была смята, волосы всклокочены, по щеке начинал расползаться огромный кровоподтек, из уголка рта стекала тоненькая струйка крови. Руками она обхватывала себя где-то в районе талии, словно защищаясь, и до Драко доносились короткие частые хрипы — ее дыхание.

Несколько безумно долгих секунд он просто стоял и смотрел, как она подпирала собой стену, закрыв глаза. Затем его накрыло понимание, и невольное "ах" вырвалось из его легких, когда он в полной мере осознал, что все это значило.

Кребб и Гойл — теперь он был уверен, что это были именно они, — только что избили старосту школы. Мерлин Всемогущий. Они оказались в десять раз тупее, чем он думал. Их ведь исключат за это! И как их, черт возьми, теперь выгораживать?

Да и, если подумать, стоит ли?

Первым порывом было защитить своих приятелей — ну, в первую очередь, себя, конечно, а потом уже приятелей, — впрочем, как и всегда. Но мысль о двух тварях габаритов Кребба и Гойла, зажавших в углу девушку и избивших ее — пусть даже это была Грейнджер, — заставила его передумать. Это было... Низко. Вопреки убеждениям золотого-мальчика-Поттера у Драко все же были какие-никакие моральные принципы, и согласно им бить девушек было чем-то унизительным и недостойным. Грубые приемы в квиддиче — это другое дело, в конце концов, это часть игры, и девушки, вступившие в команду, знали, на что подписывались. Но это... Два бегемота, намеренно объединившиеся против одной, довольно миниатюрной, девушки — это нечто из ряда вон выходящее. И неважно, кто была та девушка.

Его размышления резко прервала Гермиона, внезапно открывшая глаза и ошарашенно уставившаяся на него. Она услышала его вздох несколько секунд назад. Глядя на него через все то расстояние, что разделяло их, она прошептала нечто очень напоминавшее: "Отлично. Ты". Однако он не был в этом уверен — ее голос был слишком тихим.

А затем ее ноги вдруг резко перестали ее слушаться, и она медленно сползла вниз по стене, тяжело опустившись на пол и явно подавляя крик боли. Она опустила голову, но Драко успел заметить две скатившиеся по щекам слезинки.

Он приблизился и присел рядом с ней.

— Грейнджер.

— Отвянь... Малфой, — она даже не подняла голову.

Ему пришлось побороть желание сделать именно это — уйти прочь от сидящей на полу грязнокровки и отправиться дальше по своим делам, забыв все, что он только что видел. Ему не нужна была еще одна проблема на шее — это вообще было не его дело.

Хотя, конечно же, его. Она была старостой девочек, он — старостой мальчиков, и во всем этом были замешаны его собственные зверьки-амбалы, а потому это были именно его проблемы. О, да...

— Грейнджер, — повторил он, тщательно контролируя голос, и она, наконец, нехотя подняла глаза и встретилась с ним взглядом. — Что случилось?

Она ничего не ответила, лишь зло смотрела на него. Ну пыталась, по крайней мере. Выражение ее лица было слишком искажено болью, чтобы хоть немного напоминать рассерженность.

Он попытался снова:

— Это Кребб и Гойл? — он уже знал ответ и теперь просто хотел убедиться.

Он отвела взгляд и, глядя в пол, прошептала:

— Да.

Новая, еще более тревожная мысль охватила его, пока он пристально смотрел на нее, подмечая крайне измятую и местами порванную одежду.

— Грейнджер, а они... Они ведь не...

— О Мерлин, нет! — вскричала она, поняв, что он имел в виду, да с такой яростью, какой Драко от нее вовсе не ожидал. Она снова повернулась к нему — ее лицо скривилось от отвращения. — Я лучше умру!

— А что, черт подери, ты делала здесь внизу одна?! — взорвался он, абсолютно сбитый с толку всем происходящим и ошарашенный противоречивыми чувствами, бурлящими в его груди. Он не должен беспокоиться о грязнокровке, черт возьми! Его единственной заботой должны были быть лишь мысли о том, как это дело поскорее замять и как спасти задницы своих бесценных сокурсничков. Ему следовало сейчас же наложить на Грейнджер обливиэйт. Но все же он никак не мог отделаться от ощущения, что в этот раз Кребб и Гойл зашли слишком далеко. Просто охренеть как далеко!

— Ты прекрасно знаешь, что это не совсем дружелюбная территория, Грейнджер, — зло продолжил он.

— А я сюда и не со светским визитом пришла, — выдавила она. — Я патрулировала.

— Патрулировала, — эхом повторил он, не веря. — Одна? А где, черт возьми, твой напарник? Где Уизли?

Каждую пятницу и субботу старосты факультетов должны были патрулировать коридоры Хогвартса после отбоя, и старосты школы не освобождались от этой не особо приятной обязанности. Однако всегда патрулирующих было двое, чаще всего даже с одного факультета. Это был не просто обычай — это было правило, предназначенное для предотвращения ситуаций, подобных этой. Так какого же боггарта Грейнджер взбрело в голову отправиться патрулировать в одиночку?

— Сегодня День святого Валентина, — прошептала она с нескрываемой горечью в голосе. — И Рон решил, что у него есть дела поважнее.

Какое-то время Драко мог лишь пораженно смотреть на нее, не произнося ни слова.

— Но... — выдавил он наконец. — Но Уизли же вроде как твой лучший друг. Я бы никогда не отправил Панси одну на дежурство, а она мне даже не...

Он резко оборвал себя на полуслове, быстро захлопнув рот. Он чуть было не сказал непозволительно много.

— Почему тогда Уизли не нашел себе замену? — спросил Драко спустя несколько секунд, снова овладев собой.

— У каждого сегодня какие-то планы, Малфой. У каждого, — устало ответила Гермиона.

— У каждого, кроме тебя? — подметил Драко, неспособный удержаться от колкости даже теперь.

За что снова был удостоен гневного взгляда.

— Что-то я не заметила никакой горячей штучки, повисшей на твоей руке, — парировала Гермиона.

— У меня было свидание до отбоя, — легко солгал он. — В этом отношении я настоящий джентльмен.

При слове "джентльмен" Гермиона насмешливо фыркнула — и тут же тихо зашипела от боли, согнувшись пополам и уткнувшись лбом в согнутые колени. Руками она по-прежнему крепко обхватывала себя.

— Так, Грейнджер, где болит?

Ответа не последовало.

Он вздохнул:

— Вставай, я отведу тебя к Помфри. Я староста, а потому вряд ли у меня есть выбор.

Она мгновенно подняла голову, и он очень удивился панике, плескавшейся в ее глазах.

— Не смей, Малфой! — выкрикнула она. — Мне нельзя туда.

— Что ты несешь? Посмотри на себя, Грейнджер, ты явно ранена. Не то чтобы меня это волновало, но как у старосты у меня есть некоторые обязанности...

— К херам тебя и твои обязанности! — четко и членораздельно вскричала она, и у Драко буквально отвисла челюсть. Он и представить не мог, что Грейнджер способна так выражаться. Кто угодно, но только не маленькая чопорная Грейнджер. Мерлин, что дальше?

— Я не пойду в больничное крыло, — категорично повторила она. — Ты что, не понимаешь, Малфой? Патрулирование в одиночку — это нарушение правил. У меня будут неприятности, а у Рона будут еще большие неприятности за то, что он допустил это. А Гарри жутко разозлится на Рона, и... О, будет такой скандал! Я могу лишиться значка из-за этого, понимаешь? Я не могу этого допустить! И... Мерлин, да зачем я тебе вообще все это говорю? — страх застыл на ее лице. — Зачем я доверяюсь человеку, который просто спит и видит, чтобы это произошло? — слезы брызнули из ее глаз, и она снова уронила голову на колени, бормоча: — Дура, дура, дура...

Мозг Драко работал очень быстро: вот он — способ замять этот маленький неприятный инцидент. Она преподнесла его на серебряном блюдечке!

— Расслабься, Грейнджер, — произнес наконец он. — Я не выдам тебя. В конце концов, я и сам заинтересован в том, чтобы эта история не предалась огласке.

— Иначе говоря, чтобы ты мог покрыть этих имбецилов, которых ты называешь "друзьями", — приглушенно пробормотала она, все еще пряча лицо.

— Как будто ты не сделала бы того же, будь это Поттер и Уизли, — огрызнулся Малфой. — Минуту назад ты сказала, что не хочешь, чтобы Уизли попал в неприятности — а как по мне, так он вполне заслуживает наказания. Это полностью его вина.

— Как бы не так! — воскликнула она. — Это не он... толкнул меня в пустой класс и... — она замолкла, словно не хотела — или не могла — сказать то, что было у нее на уме. — В любом случае, — продолжила она, — это другое. И, к слову, я не стала бы защищать ни Гарри, ни Рона, если бы они сделали что-то подобное даже с тобой.

— Премного благодарен, Грейнджер, — протянул Драко. — Весьма тронут.

Сказав это, он встал на ноги, наклонился, взял ее под руки и без дальнейших разбирательств поднял ее с пола. Он собирался было уже зайти преступно далеко и предложить отвести ее в башню Гриффиндора — невероятный поступок с его стороны, — как случилось нечто, заставшее его врасплох.

Очевидно, такое резкое движение еще больше усугубило ее состояние, так что она закричала, в точности как до этого, когда она рухнула на пол. Только теперь ее не волновало, что кто-то может услышать — или же она просто не сумела сдержать крик. Ее ноги подогнулись, и Гермиона рухнула прямо в руки Малфоя, задев головой его плечо, и начала медленно, но неумолимо оседать.

— Твою мать, Грейнджер! — воскликнул он, быстро вскинул руки и, поймав ее где-то в районе талии, инстинктивно прижал Гермиону ближе к себе, дабы предотвратить падение. Она снова закричала, правда на этот раз несколько глуше, поскольку уткнулась лицом в его плечо. Поняв, что держаться на ногах самостоятельно она не могла, Драко осторожно положил Гермиону на спину, краем сознания подмечая, что поддерживает ее голову, защищая от холода каменных плит.

— Грейнджер, — проворчал он, склоняясь над ней. Ее глаза были плотно зажмурены, лицо исказила гримаса боли, а руками она все еще продолжала обхватывать себя. — Какого черта?..

Она открыла глаза и несколько секунд пыталась сфокусировать взгляд на нем. Она дышала очень часто и отрывисто: казалось, будто воздух вообще не поступал в легкие.

— Ма... Мал-фой... — с явным усилием выдохнула она. — Б-больно ды...шать...

— Черт, черт, черт, — тихо выругался Малфой себе под нос. — Что же вы, гребаные идиоты, сделали?

Он осторожно взял ее за подбородок, заставляя удерживать постоянный зрительный контакт.

— Грейнджер, вопреки главным правилам своего факультета я вынужден настаивать, чтобы ты пересмотрела свое решение относительно больничного крыла. Я не могу отлеветировать тебя туда. И если ты вдруг не заметила, все охеренно серьезно!

И вновь, хотя уже и почти полубессознательно, она покачала головой настолько рьяно, насколько это вообще было возможно, учитывая ее состояние и руку Малфоя, удерживающую ее.

— Нет, — прошептала она, — Малфой, нет.

— Тогда ты должна хотя бы показать мне повреждения.

Ее глаза распахнулись, когда она осознала, что должно было за этим последовать, и она лишь еще сильнее обхватила себя, сжимая грудную клетку.

Драко почувствовал прилив раздражения:

— Грейнджер, ты что, думаешь, можешь просто захотеть, и все само пройдет? Кто-то должен тебя осмотреть, и раз уж ты отказываешься идти к Помфри, то это сделаю я.

Она снова закрыла глаза, две слезинки сбежали из уголков глаз и, скатившись по вискам, скрылись в гуще взлохмаченных волос.

— С этим должно быть покончено, — сказал Малфой скорее для себя, чем для Гермионы, и осторожно, но решительно убрал ее руки. Уложив их на пол по обе стороны ее тела, он спросил:

— Я могу доверить тебе не мешать мне и не сучить руками, или нужно тебя обездвижить?

Она снова открыла глаза, страх и недоверие отчаянно плескались в самой глубине зрачков.

— Даже... Не... Думай... — прохрипела она.

Он пожал плечами:

— Делай, что хочешь, только не двигайся.

Сказав это, он схватил край ее белой блузки — кто, черт возьми, носит форму по субботам? Даже если ты дежуришь — зачем? Неудивительно, что она оказалась самой невостребованной девушкой в День святого Валентина. Он дернул блузку вверх, обнажая стройное тело, обнажая...

— Мерлин Всемогущий... — тихо выдохнул он.

До этого он лишь предполагал, что Кребб и Гойл немного погорячились — теперь же, видя степень нанесенных повреждений, он был просто уверен в том, что они зашли непозволительно далеко. Только сейчас он понял, что Гермиона могла умереть — хотя, по правде говоря, судя по открывшейся перед ним картине, угроза летального исхода была все еще весьма велика. И что, интересно, случится с ним, умри она у него на руках? Перед глазами на миг пронеслась яркая картинка: он с мертвым телом Грейнджер на руках, несущий ее в больничное крыло, и последовавшая за этим реакция. Конечно же, никто на свете не поверит, что он пытался ей помочь. Его же во всем и обвинят. Его исключат. Его отправят в гребаный Азкабан! На карту теперь были поставлены не только задницы Кребба и Гойла, но и его собственная.

О, этих двух придурков ждет ад на земле за то, что они сделали.

И, кстати говоря, Уизли тоже.

Вся грудная клетка Грейнджер посинела: огромное, ужасное, отвратительное пятно, расползшееся по светлой коже, на которое даже смотреть было больно. Совершенно очевидно, у нее были сломаны несколько ребер, что объясняло затрудненное дыхание. Он даже увидел один из переломов — зубчатый край кости просвечивал сквозь натянутую до предела кожу. Если один из обломков проткнул легкое...

Все внутри Драко перевернулось.

Он оторвал взгляд от ее искалеченного тела и посмотрел ей в лицо. Она пыталась не терять сознание, глаза то закрывались, то с большим усилием открывались вновь, словно у ребенка, борющегося со сном поздно ночью.

— Грейнджер, — попытался он привлечь ее внимание, наклонившись так низко, что их носы почти соприкоснулись, краем сознания подметив дрожь в своем голосе.

— Мал...фой, — о да, она боролась, усердно боролась.

— Сейчас будет больно. Тебе нужно за что-то держаться, — с нарастающим волнением он оглянулся вокруг. Нет, это было не отчаяние, нет. Или даже если это было и оно, то только потому, что если бы она умерла, то он оказался бы по уши в дерьме. Абсолютно точно это не было волнением за гребаную грязнокровку. Пока он озирался в поисках чего-нибудь, чтобы дать ей в руки, он почувствовал, как она уверенно схватила его запястье.

— Ты, — прохрипела она. — Буду держаться... за тебя...

Он ошарашенно посмотрел на нее. Совершенно очевидно, рассудок уже покинул ее.

— Ну ладно, — нерешительно ответил он. — Если тебе так хочется, Грейнджер.

Он высвободил руку, затем сжал ее ладонь, переплетя пальцы. Другой рукой он нащупал палочку и направил ее на самый явный перелом. Она сделала неглубокий вдох и задержала дыхание, а свободной рукой сжала в кулак ткань юбки.

— На счет три, — прошептал он. — Раз... Два...

Он так и не сказал "три", а лишь быстро пробормотал исцеляющее заклинание. Раздался треск, неожиданно громкий в пустынном коридоре, когда кости вновь срослись. Торчащая кость исчезла из виду, кожа разгладилась, но все еще была неестественно синей. Бросив взгляд на лицо Гермионы, Драко заметил, что она была без сознания. Очевидно, из-за болевого шока.

Пожалуй, так было лучше для них обоих, решил Драко. По крайней мере он сможет привести ее в чувство, когда все уже будет позади.

Но между тем ему еще многое предстояло сделать. Он медленно водил палочкой вперед-назад по ее телу: зеленые искры сыпались с ее кончика, когда очередное серьезное повреждение было обнаружено. Таким образом он нашел еще одно сломанное ребро и два с трещинами. Как только они были восстановлены, дыхание Гермионы стало намного глубже и увереннее, хотя она все еще была без сознания.

Когда самые крупные повреждения были устранены, он перешел к кропотливому процессу заживления обширной гематомы. Когда он закончил, синяк, занимавший почти всю грудную клетку, побледнел и стал желтым, словно прошло уже несколько недель. Драко чувствовал себя невероятно уставшим. Он был уверен, что Грейнджер еще довольно долго будет жить с тупой, ноющей болью, но он решил, что это ей не повредит. Пусть это будет напоминанием о ее чудовищной глупости — патрулировании слизеринской территории в одиночку. Он намеренно не стал залечивать разбитую губу и синяк на скуле. Если будет желание — и умение — сделает это сама. Хотя, честно говоря, он надеялся, что она не сможет.

Он знал, что она хотела скрыть этот инцидент от Уизли и Поттера, но он считал, что они обязаны знать. Уизли не должен был жить в счастливом неведении о жутких травмах, последовавших из-за его безалаберности. Ему следовало столкнуться с тем, что он чуть было не стал причиной гибели своей лучшей подруги. Пренебрежение своими обязанностями старосты было достаточно серьезным проступком — Грейнджер упомянула, что за нарушение правил она могла лишиться значка, но, по мнению Драко, если кто и должен быть потерять место старосты, так это Уизли. С пятого курса Драко довольно ответственно подходил к своей должности старосты факультета. Разумеется, иногда он использовал свое положение в личных целях: показать свой авторитет, покомандовать другими — а какой нормальный слизеринец не поступил бы на его месте так же? Но увиливать от своих обязанностей — никогда.

В общем, довольно скверно, что Уизли просто так послал свой старостатский долг куда подальше. Но еще хуже, что он просто так послал куда подальше свою подругу. Этого Драко понять не мог: в нем вновь проснулся слизеринский инстинкт. Как можно не защитить того, кто находится рядом с тобой? Что бы ни говорили ученики других факультетов, но они не могли отрицать, что слизеринцы всегда держались вместе. Достаточно взглянуть на Снейпа и его невероятную преданность и готовность защищать своих близких. Драко немного усмехнулся своим мыслям. Да, другие ворчали, косо поглядывали и называли это вульгарным лицемерием. Пускай. Слизеринцы просто должны были держаться вместе — а как иначе, когда тебя ненавидят три четверти школы, включая преподавателей?

Драко рискнул бы всем за каждого из своих однофакультетовцев, в особенности за своих сокурсников, с которыми он был знаком дольше и ближе всего. Черт, да ведь он именно этим сейчас и занимался, разве нет? Рисковал своей задницей, чтобы вылечить Грейнджер, дабы преподаватели не узнали, что Кребб и Гойл — эти долбаные идиоты — натворили этой ночью. А ведь он даже никогда не считал их своими друзьями. Всего лишь... единомышленники, порой удачно подворачивающиеся под руку. Да и если уж говорить по правде, Драко никого из своих однокурсников не мог назвать другом — настоящий друг должен был быть ему ровней в интеллектуальном плане, а никто из них и рядом не стоял. Но даже несмотря на это, как он уже сказал до этого Грейнджер, он ни за что не позволил бы кому-либо из них дежурить в одиночку на неприятельской территории. А в целом, он просто не мог представить себе настоящего друга — друга, которого он мог бы полюбить. А ведь даже с его стороны — вражеской и совершенно посторонней — было заметно, что члены Золотого Трио по-настоящему любили друг друга. А затем так небрежно поступили с одной из них...

Отпустить Грейнджер одну на такую опасность — если Уизли не видел опасности, то он был настолько же туп и слеп, насколько беден и страшен, — решив, что лучше провести этот вечер в объятьях какой-нибудь шлюхи? У Вислого же даже небось и девушки-то никогда не было. Драко отдал бы многое, чтобы знать наверняка — еще больше поводов для насмешек.

Он устало покачал головой. Гриффиндорцы ничего для него не значили. Совершенно ничего.

И говоря о гриффиндорцах, что делать с этим конкретным представителем? Отнести ее в свою комнату — даже не обсуждается! Будучи старостой школы, Драко имел свою собственную спальню, но чтобы до нее добраться, следовало пронести Грейнджер на руках через всю общую гостиную Слизерина. Через общую гостиную, где все еще проходила вечеринка Панси. Да и дело было даже не в этом — ему просто не хотелось, чтобы порог его комнаты переступила нога грязнокровки. Нет, его спальня определенно отпадала. И, как они уже выяснили, больничное крыло также было под запретом.

Ладно, тогда ее комната? Она располагалась в другом конце замка, за чертову сотню лестничных пролетов отсюда. Охеренно далеко — слишком велик был риск встретиться с кем-нибудь. Как бы он тогда объяснил ситуацию? А может, просто привести ее в чувство, и пусть сама добирается до Гриффиндорской башни? В таком случае даже если она встретит кого-нибудь из преподавателей, она могла бы просто и довольно правдиво сказать, что возвращалась с ночного обхода — сверившись со списком, они бы убедились, что Грейнджер действительно расписывалась сегодня в графике дежурств. Затем они бы заметили, что Уизли также поставил свою подпись, но послал к чертям свои обязанности, а значит его ждали бы крупные неприятности — отличное решение, с какой стороны ни посмотри!

Однако... Он не мог примирить себя с мыслью, что придется отправить ее в самостоятельный путь до собственной комнаты с такими свежими ранами. Теперь, вылечив ее, он невольно чувствовал себя ответственным за Грейнджер. Он был уверен, что это глупое чувство скоро пройдет, но этой ночью — только этой ночью — он не бросит ее, как это сделали ее так называемые друзья. Особенно, когда Кребб и Гойл все еще где-то шатались, учиняя Мерлин знает какие бесчинства. Они могли быть сейчас где угодно. Если она снова столкнется с ними...

Думать об этом не хотелось.

Так куда же, черт возьми, ее деть? Они же не могли оставаться в этом продуваемом всеми сквозняками подземельном коридоре. Откровенно говоря, они и так уже провели в нем слишком много времени. Им просто очень повезло, что их все еще никто не встретил — Кребб и Гойл, возвращающиеся в гостиную Слизерина, Снейп, Филч или его треклятая кошка, — и Драко не мог рассчитывать, что эта удача продержится с ними еще некоторое время. Но что же делать?

Он сидел рядом с Грейнджер, уронив голову на руки и глубоко задумавшись. Затем он поднял голову, и первым, на что упал его взгляд, был открытый кабинет зельеварения, из которого вывалилась староста школы, не сделав и пяти шагов.

«А вот и выход», — решил Драко. На одну ночь — самое то. Он занесет ее внутрь, и шансы, что на них кто-нибудь натолкнется, значительно уменьшатся. Будет не очень удобно, но зато безопасно. Взяв Грейнджер на руки, Драко пожалел, что Выручай-комната была так же далеко отсюда, как Гриффиндорская башня. Лишь позже — намного позже — до него дойдет, что он даже не подумал просто отлеветировать ее в класс. Он был слишком занят раздумьями о том, что комнате, которая может предоставить все, что угодно, не следовало бы быть статичной; раз уж это действительно Выручай-комната, то пусть она бы перемещалась по замку, и в моменты отчаянной необходимости — как сейчас, например, — появлялась перед учеником со всем необходимым. Таким образом, мозг был слишком занят, а потому он просто доверился инстинктам и взял Грейнджер на руки, поскольку это было самым естественным в данной ситуации.

Драко внес ее в темный, глухой кабинет и, пробормотав заклинание, — на седьмом курсе студентов обучали безпалочковой магии, — запер дверь изнутри.

— Мерлин, и что теперь? — тихо пробормотал Драко, внезапно и очень резко очнувшись ото сна, если это вообще можно было так назвать.

Действительно, это состояние очень мало походило на сон: скорее что-то вроде полузабытья на холодном каменном полу подземелья. Он медленно сел: все тело затекло от долгого лежания в одной позе, и он поежился от сырой промозглости, царившей в пустом классе. Одна рука сама потянулась к шее, которая болела больше всего. Он невольно вздрогнул от боли, когда попробовал покрутить головой из стороны в сторону.

Долбаные Кребб и Гойл. Это все была их гребаная вина. Ну и Уизли, конечно, гори его веснушчатая рожа в долбаном аду. "Пусть они все туда катятся!" — в сотый раз за эту ночь думал Драко. Он должен был сейчас лежать в своей роскошной кровати, на шелке и парче, в личной комнате старосты школы, уютно закутавшись в одеяло и видя чудесные сны о том, как он ловит снитч раньше Поттера.

А вместо этого он дрожит на полу кабинета зельеварения, неприятный озноб от недосыпа то и дело пробегает по его ноющим костям. И только ему показалось, что вот сейчас его наконец окутает сладкая дремота, как тут же его в чувство привело одно небольшое обстоятельство...

Грейнджер. Громко кричащая, вероятно, от кошмара.

Он бросил взгляд в другой конец комнаты, где она лежала, накрытая его мантией. Да, гриффиндорская грязнокровка, огромная-заноза-в-заднице, более известная как Гермиона Грейнджер, лежала под его чертовой мантией.

Как так получилось? Сейчас он не смог бы этого объяснить. Просто на тот момент это казалось хорошей идеей. Когда он только внес ее в кабинет, ему пришлось оставить ее у двери и отправиться на исследование небольшого помещения, дабы выяснить, были ли в классе другие входы, которые следовало запечатать. Первое, что он заметил — очевидные признаки борьбы. Видимо, Грейнджер пыталась противостоять Креббу и Гойлу. По крайней мере хоть какое-то время. Не плохо, учитывая, что ее, мягко говоря, застали врасплох. Он нашел на полу ее палочку, разломанную на две половины, и без труда починил ее. Когда он вернулся к Грейнджер, все еще лежащей на полу без сознания, он обратил внимание, что ее зубы начали безудержно стучать, а щеки залил лихорадочный румянец.

«Прекрасно, — подумал он, — просто, блять, прекрасно! Теперь эта грязнокровка еще вдобавок и заболеет».

Присев рядом с ней, он мгновенно почувствовал смертельный холод, врывавшийся со сквозняком в комнату через щель под дверью. А он, сам того не желая, положил ее ровно у двери, в самом центре холодного потока. Грязно выругавшись сквозь зубы, Малфой взял Грейнджер на руки (вновь даже не подумав, что есть другие способы ее перемещения — способы, которые требовали гораздо меньшего физического контакта между ним и грязнокровкой) и осторожно отнес ее в дальний угол комнаты, куда, насколько он мог судить, не добирался сквозняк.

Там он аккуратно положил ее на пол, снял мантию и завернул Грейнджер в нее — не просто накрыл, а укутал. Она была довольно стройной, а мантия довольно объемной, а потому ткани было более чем достаточно. Сооруженная Драко конструкция отдаленно напоминала обычный маггловский спальный мешок. Но вряд ли Малфой когда-нибудь его видел, а потому никакого сходства не замечал.

Покончив с этим, он развернулся и отправился в противоположный конец класса, кляня на чем свет стоит старосту девочек, умную настолько, что отправилась патрулировать подземелья в одиночку и без мантии — в середине февраля! В конце концов он уселся в другом, наиболее отдаленном от сквозняка, углу, где и просидел до сих пор. Тело сковало холодом, а щеки яро горели, поскольку когда он попробовал прикоснуться пальцами к лицу, они показались холоднее льда.

А это значило только одно. Пытаясь уберечь грязнокровку от холода и от неминуемой болезни, он простыл сам.

Черт.

А она все еще билась и кричала в другом конце комнаты. Отняв руки от своего лихорадочно горящего лица, он с некоторым интересом стал прислушиваться к хрипловатым крикам:

— Гарри! Рон! Где вы?! Помогите мне, помогите!

Внезапно она резко села, тяжело дыша. Он видел, как она открыла глаза, полные ужаса и непонимания. С испуганным вздохом она высвободила руки из-под мантии и непонимающе уставилась на незнакомую одежду. Она все еще тяжело дышала, когда подняла глаза и осмотрела комнату.

Гермиона не заметила Малфоя в дальнем темном углу. Он решил, что неплохо было бы заявить о своем присутствии, а потому схватил лежавшую рядом деревянную ложку, которой мешали зелья, и бросил ее в сторону Гермионы.

— Здесь, Грейнджер, — нарочито медленно протянул он.

Она резко повернула голову в его сторону в тот момент, когда ложка, чуть было не задев ее, ударилась о стену за ней.

— Малфой, — зашипела она, — что за хрень?

— И тебе доброе утро, — спокойно ответил он. — Полагаю, ты не забыла вчерашнюю встречу с моими... приятелями?

Он с интересом наблюдал за игрой самых разных эмоций на ее лице по мере того, как к ней возвращались воспоминания о прошедшей ночи. Гнев, страх, а затем — проблеск удивления, когда она снова обхватила себя руками — в точности как ночью, когда пыталась уменьшить боль, — и обнаружила, что ребра более-менее целы. Она слегка вздрогнула, но удивление на ее лице не изменилось.

— Малфой, — повторила она, но теперь ее голос слегка дрожал, — я думала... Я думала, они меня избили. Я не могла стоять, я не... Я не могла... дышать, — она умолкла, неуверенно глядя на него.

— Они действительно избили тебя, — лениво ответил Малфой. — И во всем этом была и твоя вина. Твоя и Уизли. Надеюсь, впредь ты дважды подумаешь, прежде чем отправиться на патрулирование в одиночку, позволяя Уизли спокойно где-нибудь потрахаться.

Удивление на ее лице тут же сменилось ожесточённой яростью, и она открыла рот, чтобы резко ответить — наверняка, с отвращением решил Драко, что-нибудь из серии пронзительных возгласов "Как ты смеешь!" или "Да я никогда не..!" Но он не дал ей и слова сказать, продолжив:

— Ты чуть не умерла, по крайней мере так мне показалось, — сказал он все так же лениво и безэмоционально, и Гермиона снова резко захлопнула рот. — Считай, тебе крупно повезло, что я оказался сведущ в целительной магии и что у меня не было особого желания видеть двух моих друзей исключенными.

Какая-то часть его сознания предательски зашипела: «Но ведь ты же понимаешь, что они не твои друзья? Не в самом прямом смысле этого слова».

Гермиона смотрела на Малфоя так, словно у него выросла вторая голова.

— Ты вылечил меня? — спросила она наконец. Недоверие очень отчетливо сквозило в ее голосе.

Драко ничего не ответил и лишь спокойно смотрел на нее. Он не любил повторять. К тому же ответ был заведомо известен. И ее считали достаточно умной, чтобы понять это.

— Но, — продолжила она после долгой паузы, — но ты же не заканчивал курсы подготовки колдомедиков. Как... как ты?..

Он вздохнул:

— Конечно, я не посещал эти дурацкие курсы. Там не дают ничего такого, чего бы я не знал. Я подготовленный специалист, Грейнджер.

Ее глаза расширились — он практически услышал, как в ее мозгу что-то щелкнуло:

— Пожиратели Смерти, — прошептала она. — Ты... Ты учишься, чтобы стать... Целителем Пожирателей?

Драко вывел из себя ее полный отвращения взгляд:

— Не "учусь" — я уже выучился.

Он почувствовал, как с каждой секундой росло его раздражение по мере того, как отвращение на ее лице сменилось грустью, и она, медленно покачав головой, лишь сказала:

— О, Малфой...

— Оставь это, Грейнджер, — огрызнулся Драко. — Меня это не волнует. Мне пока нельзя сражаться, но я могу помогать павшим. Знаешь, эти чертовы авроры бьют не только для видимости. Они такие же жестокие в бою, как и мы. И что такого чертовски плохого в том, что я верю в то, что делаю? Ты не можешь осуждать меня за это — ты и сама такая же. Дело лишь в том, что мы верим в диаметрально противоположное, но я бы умер за свою идею, а ты, у меня есть стойкое ощущение, умерла бы за свою.

— Потому что мы правы! — внезапно рьяно воскликнула она, застав его врасплох. Он не ожидал такой бурной реакции.

Но ему потребовалось лишь несколько секунд, чтобы прийти в себя, чтобы бросить ей в лицо ее же слова, издеваясь и растягивая нараспев слова:

— Потому что мы правы... Серьезно, Грейнджер, все в этом жалком подобии школы считают тебя кем-то вроде гуру, но разве по-настоящему умный человек не должен приводить более достойные аргументы? "Потому что мы правы", — фыркнул он. — Конечно, ты будешь в это верить — ты же грязнокровка.

С некоторым весельем он заметил, что Грейнджер уже кипела от злости и раздражения и была готова в любой момент броситься на него. Чертовски неблагодарная личность! Он ведь в конце концов ее вылечил. Это не могло пройти просто так, незамеченным. Но она не выказала ни капли благодарности. Возможно, во всем было виновато ее маггловское воспитание, решил Драко. Маггловских отпрысков, видимо, не учили манерам. Однако в данный момент он не хотел спорить с ней до потери сознания. Малфой слегка нахмурился, размышляя, почему все было именно так: он никогда раньше не упускал возможности сцепиться с Грейнджер языками. Ему вообще-то нравилось, как она держалась в спорах с ним — именно поэтому он был несколько удивлен и разочарован ее недавним "взрывом". Он знал, что она могла дискутировать и получше.

И все же, почему не сейчас? О нет. Не мог же он все еще чувствовать желание защитить ее из-за того, что видел ее вчера такой уязвимой, а затем вылечил... Не мог же? Он очень надеялся, что эти ощущения пройдут до утра. От них и так уже было много проблем: для начала достаточно просто посмотреть на него, сидящего на жестком холодном каменном полу, продрогшего и болезненного, а не уютно спящего в мягкой кровати. И все же отголоски тех чувств, — которые заставили его остаться и запереться в кабинете зельеварения с грязнокровкой, вместо того чтобы уйти, вымыть руки и лечь спать, — еще жили в его душе.

По этой ли причине или по какой-то другой, глубину которой он на тот момент не осознавал, но Драко внезапно обнаружил, что хочет более-менее наладить отношения с Грейнджер, "сгладить острые углы". Поэтому он сделал ей самый большой комплимент, на который только был способен.

— На самом деле, это довольно скверно, что ты грязнокровка. Знаешь, я больше никогда тебе этого не скажу, но ты и вправду очень умна, а прошлой ночью еще и, как выяснилось, довольна сильная. Я бы ни за что не догадался, насколько сильно тебя избили, лишь глядя на тебя и на то, как ты держалась.

«Ну, по крайней мере до тех пор, пока я не подошел и чуть не убил тебя, резко дернув вверх», — подумал он между тем, а сам продолжил:

— Ты была бы неплохим активом на нашей стороне, Грейнджер.

Она смотрела на Малфоя в полнейшем изумлении. Гермиона ничего не могла сказать и лишь беззвучно открывала и закрывала рот.

— На самом деле, довольно скверно, что ты — бессердечный, жестокий ублюдок, — ответила она наконец. — Но у тебя определенно невероятные способности в колдомедицине. Ты был бы неплохим активом нашей стороны.

Они погрузились в молчание. Казалось, добавить было уже нечего: они зашли в тупик и прекрасно понимали это.

Внезапно Гермиона спросила, который час, и звенящим от напряжения, почти срывающимся, голосом сказала, что у нее нет палочки.

Драко достал свою палочку и взмахнул ею. Появились переливающиеся зеленые цифры и зависли в воздухе, пока Драко не рассеял их резким движением кисти.

5:48 утра.

— И, кстати, вот, — сказал он, бросая Гермионе ее палочку.

Она рефлекторно поймала ее и некоторое время в полном ошеломлении смотрела на нее. Губы Драко неосознанно дернулись, словно он собирался улыбнуться, глядя на Грейнджер. Он подумал, что ее даже можно было назвать привлекательной, когда ее лицо было вот таким — открытым и беспечным, а не суровым и неприязненным, как бывало обычно, когда она сталкивалась с ним где-нибудь в Хогвартсе, сопровождаемая своими двумя лакеями так же, как и он был окружен своими.

Когда она подняла голову и встретилась с ним взглядом, он отметил, что беспечность бесследно исчезла — ее лицо вмиг посуровело. Казалось, что словно она захлопнула одну из тех книг, которые вечно таскала с собой. Реакция Драко, разумеется, не заставила себя ждать: даже слабый намек на улыбку был мгновенно стерт с лица, и оно словно потемнело, почувствовав, что скоро придется обороняться.

— Ты не мог сам починить ее так хорошо, — проговорила она. Ее голос был ровным, но тем не менее Драко, до неприличия наблюдательный, отметил намек на обвинение в ее голосе, в ее глазах. Он видел, как она наклонилась и аккуратно положила палочку на пол как можно дальше от себя.

— Ты использовал темную магию, — сказала она. — Должен был использовать. Я не доверяю ей, и я не хочу пользоваться этой палочкой.

Ее слова больно обожгли его, даже несмотря на то, что он внутренне был готов к этому. Какого черта? На мгновение он разрывался между двумя ощущениями: с одной стороны — боль от ее обвинения (пусть она и была права — заклинание, которое он использовал, в Хогвартсе не изучалось, — что с того? Он же не заминировал палочку или что-то вроде того — хотя и мог бы. Мог бы, но не стал, и в эту жестокую секунду он очень пожалел об этом), а с другой — удивление, что ее слова так задели его. Он и представить не мог, что слова какой-то там грязнокровки — кого-то столь же низкого и недостойного — могут вообще быть такими болезненными.

Что же с ним творилось? Он решил, что все дело в недосыпании и начинающейся болезни — и за все огромное спасибо вон той неблагодарной твари, которая просто швырнула его добрые намерения ему же в лицо.

«И вот, что я получил, — ожесточённо думал он, — за то, что на минутку потерял бдительность. Что ж, такого больше не произойдет. Ни на одну чертову секунду».

— Будешь ты использовать палочку или нет, процедил он, — мне плевать. Вообще, хотелось бы посмотреть, как ты будешь пытаться заниматься без палочки вплоть до пасхальных каникул, когда наконец сможешь съездить в Косой переулок за новой — это будет довольно забавно. А еще больше мне хотелось бы узнать, какую причину ты выдумаешь, чтобы отказаться держать в руках такую хорошую палочку. О, или, может, ты вообще сломаешь ее еще раз и расскажешь всем, что на самом деле произошло этой ночью?

Говоря это, он медленно поднимался на ноги, испытывая мрачное удовлетворение от отчетливо отпечатавшейся на лице Гермионы паники, появившейся при этих словах.

— Так что, Грейнджер? — насмехался он. — Признаешься во всем и встретишься лицом к лицу с последствиями? Может, и Уизли с ними увидится?

— Твоим мерзким друзьям тоже достанется, — прорычала Гермиона, пытаясь скрыть панику за гневом. — И готова поспорить, что для них последствия будут куда более страшные, чем для нас с Роном.

Драко, вяло опершись спиной о стену, лишь безразлично пожал плечом:

— Ты права, — ответил он. — Но вот в чем дело, Грейнджер: хоть Кребб и Гойл бывают порой полезными, я дорожу ими куда меньше, чем ты — Уизли. Я всего лишь отмажу их. Я прикрывал их задницы этой ночью, вылечив тебя самостоятельно и не передавая в руки Помфри, но я даже не собираюсь останавливать тебя — иди и расскажи все, что было, давай! Честно говоря, я думаю, они заслужили наказания за то, что сделали с тобой. Я не прощаю избиения девушек. Это закон.

Твою ж мать, он что, только что признался ей в этом?! Не только что он считает ее дружбу с Поттером и Уизли более настоящей, чем его с Креббом и Гойлом, но и что он не одобряет их действия? Судя по ее округлившимся глазам — да, именно это он и сказал.

— В общем, решать тебе, — заключил он. — Палочка такая же, какой и была. Я не менял ее. Будешь ты ее использовать, не будешь — мне все равно. Я замерз, устал, заболел, и вообще я иду спать.

Он оттолкнулся от стены и неприятно удивился, забеспокоился, когда почувствовал сильное головокружение и пошатнулся на ногах.

«Не хорошо. Очень не хорошо, черт возьми».

— Малфой? — голос человека, который не далее как сегодня утром кричал, рычал, огрызался и обвинял его, приобрел новую интонацию — нечто вроде беспокойства и заботы.

Драко коротко тряхнул головой, пришел в себя и поднял глаза, встречаясь со взглядом Гермионы из другого угла комнаты. Он заметил, что она тоже поднялась на ноги. Тревога в ее голосе зеркально отразилась и на ее лице.

— Ты в порядке? — спросила она.

О, как же он ненавидел то, что она застала его в момент слабости. Ненавидел-ненавидел-ненавидел.

— Нормально, — выплюнул он сквозь сжатые зубы, но, сказав это, он уже знал, что соврал.

Он был болен.

Даже сейчас, стоя у стены, он чувствовал, как его тело покрывалось холодной испариной, а по спине пробегал болезненный озноб.

Проклятье.

Ему нужно было срочно убираться оттуда, подальше от нее. Он побрел к двери, бормоча контрзаклинание к запирающим чарам, которые он наложил ранее.

Но как только он сжал пальцы на дверной ручке, она снова остановила его:

— Малфой.

Ее голос был таким мягким — он никогда такого от нее не слышал. Поначалу он хотел сделать вид, что не услышал — просто выйти из класса, даже не обернувшись, и оставить ее позади, — но уже через секунду он почти против собственной воли повернулся к ней еще раз. Она все еще стояла на своем месте, но теперь протягивала Драко его мантию.

— Ты, наверное, захочешь ее забрать, — сказала она.

Драко не ответил и даже не пошевелился, чтобы забрать мантию из протянутой руки. Лишь спокойно взглянул на нее — настолько спокойно, насколько только мог; его начало трясти. Он отчаянно надеялся, что Гермиона не заметит этого.

Гермиона неловко переступила с ноги на ногу, смущенная отсутствием ответа с его стороны. Наконец она продолжила говорить все тем же мягким, чуть колеблющимся голосом:

— Послушай, Малфой, я... Я лишь хотела сказать... спасибо, спасибо за все. Ты, хм, очень помог мне и... Я благодарна тебе, спасибо.

И снова на долгое время воцарилась тишина. А затем Драко пересек комнату, чтобы оказаться ровно напротив нее. Все еще не произнося ни слова и не остановившись даже на секунду, чтобы проконтролировать свои действия, он осторожно прикоснулся кончиком своей палочки к синяку на ее бледной щеке и провел ей до разбитой, чуть припухшей нижней губы. Она смотрела на него серьезно и широко раскрытыми глазами. Когда он убрал палочку, на лице Гермионы не осталось ни следа прежних повреждений.

— Оставь мантию себе, Грейнджер, — ответил он. Его голос невольно выдал чудовищную усталость, которую он тщательно пытался скрыть. — Сейчас еще холодно, а тебе предстоит долгий путь до твоей Золотой Башни. Да и к тому же, — он снова развернулся к двери, — у меня еще дюжина таких же.

И он ушел, больше не оборачиваясь. Он так и не увидел, как долго она стояла, глядя ему вслед, не увидел ту бурю противоречивых чувств, игравших на ее лице. Он так и не увидел, как она накинула его мантию на плечи, а затем наклонилась, подняла с пола свою волшебную палочку и положила ее в карман, прежде чем выйти из класса.

* * *

К тому времени как Гермиона покинула класс зельеварения и отправилась длинными коридорами к своей башне, Драко уже был у себя.

Только зайдя в спальню, он тут же направил палочку на камин и пробормотал: "Инсендио" — за решеткой затанцевал веселый огонь. Драко опустился на краешек кровати, запустил пальцы в мягкие светлые волосы и наклонился, чтобы разуться. Как только он избавился от обуви, он поднялся на ноги, стянул с себя одежду и бросил ее бесформенной кучей на пол. Он собирался лечь в кровать лишь в своих зеленых боксерах — именно в таком виде он обычно спал, — но внезапно озноб заколотил его с новой силой.

— Черт подери! — прорычал он сквозь крепко стиснутые зубы — если бы он не сжимал челюсти, то клацанье его зубов раздавалось бы по всему Хогвартсу, — и при помощи акцио вытянул из шкафа мягкие трикотажные штаны и белую хлопковую футболку. Надев их, Драко быстро забрался под одеяло, дрожа все сильнее и сильнее.

На прикроватной тумбочке его палочка автоматически стала часами — так как он зачаровал ее превращаться в будильник, стоило лишь положить ее туда, — и с ее кончика сорвались светящиеся зеленые цифры, зависшие в воздухе в трех футах над ней, где цифры и останутся до тех пор, пока он не возьмет палочку с тумбочки.

6:13 утра.

Воскресенье, а значит он был свободен до двух часов и затем должен был идти на ежемесячное собрание Юных Пожирателей. Он был председателем, конечно же, — не потому, что его выбрали, а потому, что он Драко Малфой. Этого от него ждали все: семья, друзья, даже, возможно, в какой-то степени сам Дамблдор. Это было его обязанностью — так же, как и должность старосты, так же, как и брак с Панси, так же, как и продолжение чистокровного рода Малфоев.

Итак, два часа. Это значило, что у него было еще несколько часов, чтобы отдохнуть и побороть эту чертову лихорадку. Он не сдастся, нет. Он Драко Малфой, он не может заболеть. По крайней мере, не помогая неблагодарным — точнее запоздало благодарным — грязнокровкам.

Это была последняя связная мысль, посетившая его голову, прежде чем он провалился в тревожный болезненный сон.

И несмотря на все его громкие заявления самому себе, он не мог победить болезнь — битва уже была проиграна. Он уже был болен.

Температура неумолимо повышалась, пока он переворачивался с боку на бок, стонал и потел, охватываемый ознобом, несмотря на духоту в комнате, поддерживаемую ярким огнем в камине.

Среди прочих странных, бредовых видений одно вспыхивало чаще и ярче остальных в его воспаленном сознании: лицо Гермионы. Оно было таким милым без того выражения неприязненного пренебрежения, которое она словно специально берегла для него. Оно было таким разбитым прошлой ночью, когда он ее увидел. И ее кровь — тоненькая струйка крови, сбегающая из уголка рта, алая, как цвета ее факультета. И вовсе не грязная, как он заметил. Алая, как рубин.

Такая же алая, как его собственная.

Он не пошел на встречу.

Его нашла Панси, вице-президент — разумеется — собраний Юных Пожирателей.

Собравшиеся старшекурсники Слизерина ждали появления их лидера добрые полчаса, а когда он так и не явился, Панси велела начинать без него и провела заседание сама, чего раньше никогда не делала за неимением возможности. Она наслаждалась тем временем, когда она оказалась в центре внимания, но червячок волнения беспрестанно грыз ее мозг изнутри. Вот так прогуливать встречи — это было совсем не в духе Драко Малфоя. К тому же весь прошлый вечер он был необычайно холоден и отстранен — Драко ушел с вечеринки, не пробыв там даже часа, и с тех пор его вообще не видели.

Что случилось с ее суженым?

Поэтому сразу же по завершении встречи, примерно в пять часов дня, Панси пришла в спальню старосты и постучала. Не получив совершенно никакого ответа, Панси начала беспокоиться еще сильнее и позволила себе войти без приглашения. Это лишь еще раз показало, насколько плохо было Драко, раз он даже пренебрег запирающими чарами, которые были его неотъемлемым обычаем — Малфой очень не хотел видеть неожиданных гостей, а уж тем более Панси.

Стоило только ей войти в комнату, как ее обдало жаром, словно от доменной печи. Затем она увидела Драко, и из груди вырвался испуганный вздох. Не оставалось никаких сомнений в том, что он был очень, очень болен. Драко наполовину свесился с кровати, одетый в белую футболку и зелёные боксеры — штаны он отбросил несколько часов назад, — которые были насквозь мокрые от пота и прилипали к телу. Простыни сбились и запутались вокруг его ног, а влажные светлые волосы прилипли ко лбу. Он резко дернул головой, бормоча что-то неразборчивое, когда Панси подошла к кровати.

— Драко? — позвала она чуть громче, чем шепотом.

Он дернул головой в ее сторону и открыл глаза, но, видимо, совершенно ее не заметил — он смотрел словно сквозь нее.

— Грейнджер? — прохрипел он.

Панси отпрянула от этих слов. Он принял ее за эту грязнокровную долбаную заучку с непонятной мочалкой на голове, которую она называла волосами? Это было очень плохо.

— Нет, милый, — ответила она, подходя ближе и полностью укладывая его на кровать. — Здесь нет никаких дурацких грязнокровок. Это я — Панси. Все будет хорошо, любимый.

Она присела на краешек кровати рядом с ним, сделала глубокий вдох и использовала всю свою внушительную силу голоса, чтобы зло позвать Кребба и Гойла. Она не заметила, как даже будучи в горячечном исступлении, Драко отпрянул от нее, услышав звуки ее голоса. Через несколько минут она услышала торопливый топот двух пар ног — она добилась своего, Кребб и Гойл шли сюда.

Она планировала отвести Драко в больничное крыло с помощью Кребба и Гойла, но изменила свое решение, когда заметила реакцию Драко, как только он увидел их. Из его горла вырвалось нечто похожее на боевой клич, и он попытался кинуться на них. Однако в его состоянии все, чего он добился — снова наполовину упал с кровати. Но даже когда Панси вновь втянула его обратно, он все еще с напряжением смотрел на пару остолбеневших от удивления громил, и взгляд его был далеко не дружелюбный. Поэтому она приказала им как можно быстрее сходить за мадам Помфри, а затем устроилась рядом со своим женихом в ожидании прихода колдомедика.

Как только дверь за Креббом и Гойлом закрылась, Драко резко сел и обхватил ладонями лицо Панси. Когда она наклонилась к нему, приятно удивленная таким неожиданным интимным жестом, он пробежал пальцами по ее левой скуле, спустился к нижней губе и осторожно погладил ее — более того, он словно пытался выявить какие-то повреждения. В его серых глазах разгорался настоящий огонь — Панси никогда такого не видела.

Вероятно, это из-за болезни.

— Драко... — начала она, но тот ее перебил.

— Прости, — сипло проговорил он, а затем добавил: — Прости. Они мне за это ответят.

Когда Панси попыталась понять смысл этих странных слов, Драко моргнул и словно увидел ее — как ей показалось, увидел впервые с тех пор, как она вошла в комнату. Драко убрал руки.

— Воды, — прохрипел он.

Панси устроила целое представление, усердно заботясь о Драко и чуть ли не сдувая с него пылинки, но в глубине души она была рада, что он был в таком довольно плохом состоянии. Во-первых, это объясняло его холодность и отстраненность прошлой ночью. Должно быть, уже тогда ему нездоровилось: неудивительно, что он не захотел танцевать. Панси почувствовала огромное облегчение, обрисовав для себя ситуацию именно в таком ключе, и довольно уверенно предположила, что Драко держался подальше от нее, лишь не желая заразить.

К тому же дарить такую явную заботу было само по себе приятно, поскольку при других обстоятельствах Драко с этим мириться не стал бы. Он совершенно не привык к такому. Она, конечно, помнила тот третий курс, когда это жуткое чудовище Хагрида чуть не лишило Драко руки. Помнила, как он был испуган и как радовался ее появлению в больничном крыле, когда она приходила присмотреть за ним после уроков. Но с тех пор прошло много времени, и Драко сильно повзрослел.

Единственное, что ее тревожило — до прихода мадам Помфри он дважды назвал ее Грейнджер.

В первый раз она решила, что это — просто случайность, но теперь стало очевидно, что эта грязнокровка почему-то сильно беспокоила Драко. Панси не представляла, в чем была причина. Она ломала голову, пытаясь вспомнить недавние случаи столкновения этих двоих, но на ум ничего не шло. Что ж, она спросит его об этом после выздоровления: сейчас он был абсолютно не в состоянии что-либо объяснять.

Наконец мадам Помфри вошла в комнату, сопровождаемая профессором Снейпом, и склонилась над Драко с обеспокоенным выражением лица, что-то бормоча себе под нос и осматривая Драко. Снейп, мрачный и молчаливый, стоял у подножия кровати: его лицо было словно каменным, и лишь маленькие искорки в глазах, почти незаметные для тех, кто не знал декана Слизерина досконально, говорили о его беспокойстве за своего ученика. Драко бы отметил в них это, будь он в состоянии вообще обратить внимание на декана; Панси не заметила ничего.

Сами же Кребб и Гойл, покорно позвав колдомедика и декана Слизерина, не вернулись, демонстрируя тем самым несколько больше интеллекта, чем обычно. Ну, или по крайней мере им был свойственен слизеринский инстинкт самосохранения.

Мадам Помфри покачала головой и, не поворачиваясь, протянула руку в сторону Снейпа. Молча и без промедления он вложил в раскрытую ладонь колдомедика маленький голубой пузырек. Она откупорила его и, приподняв голову Драко над мокрой от пота подушкой, влила ему в рот содержимое склянки.

— Что?.. — начала было Панси.

— Жаропонижающее зелье, — коротко бросил Снейп.

Мадам Помфри кивнула, продолжая бормотать в сторону:

— Все, что сейчас нужно ребенку — это покой, полный покой, — говорила она. — И много воды, чтобы избежать обезвоживания. Ему, конечно, станет лучше благодаря зелью, но я настаиваю, чтобы этой ночью с ним кто-то остался и проследил, чтобы мальчик оставался в постели до завтрашнего дня. Никаких уроков! Я еще зайду осмотреть его завтра вечером, дабы решить, сможет ли он пойти на занятия во вторник. Так, кто присмотрит за ним?

Сердце Панси подпрыгнуло при этих словах, но не успела она и слова сказать, как Снейп тоном, не терпящим возражений, заявил:

— Я побуду с ним.

Лицо Панси почти смехотворно скривилось, хотя она даже не отдавала себе в этом отчета. Снейп, заметив ее реакцию, прохладно добавил:

— Я понимаю ваши чувства, мисс Паркинсон, и стоит отдать вам должное за проявленное беспокойство. Драко уже в огромном долгу перед вами за то, что вы нашли его и позвали помощь. Но сейчас рядом с ним должен быть человек, способный здраво мыслить в трудной ситуации, например, при такой острой горячке. Вы сделали уже все, что могли. А теперь ступайте, — он бросил взгляд на поблескивающие зеленые цифры, висевшие в воздухе над прикроватной тумбочкой, — пока вы не пропустили весь ужин.

Панси ничего не оставалось, кроме как подчиниться, и она медленно покинула комнату, постоянно оборачиваясь. Мадам Помфри последовала за ней.

Оказавшись с Драко наедине, Снейп первым делом одним движением палочки уменьшил огонь, тем самым сбив температуру в комнате до более-менее удобоваримого уровня. Затем он перевел взгляд на больного, пытавшегося отодвинуть от себя мокрые от пота простыни, мертвым узлом запутавшиеся вокруг его ног, и трансфигурировал их в чистое мягкое одеяло, в которое он укутал Драко с такой нежностью, что Гарри Поттер не поверил бы своим глазам.

С глубоким вздохом профессор взял стул, стоявший рядом с убранным письменным столом, и сел рядом со своим лучшим учеником, своим протеже — рядом с парнем, которого он любил так, как, наверное, любил бы собственного сына. В конце концов, он знал Драко с самого рождения. И никогда еще он так сильно не болел — ему вообще было несвойственно болеть. Еще вчера с Драко все было в порядке: Снейп видел его, окруженного вечными обожателями, на торжестве в Большом зале, посвященном Дню святого Валентина.

Что, во имя всего святого, случилось за это время?

Снейп наколдовал миску с водой и легкую ткань, смочив которую, он наклонился и положил на лоб Драко.

В ту же секунду Драко распахнул глаза, его рука метнулась вперед, он схватил декана за запястье и с удивительной силой сжал.

— Драко? — окликнул его Снейп, стараясь не показывать своей тревоги.

— Профессор, — глаза Малфоя горели точь-в-точь как у Панси несколько минут назад, когда она желала остаться в комнате. — Это было неправильно. Не важно... Не важно, кто она, это было неправильно, — он замолчал и снова закрыл глаза, однако не выпуская руку Снейпа. — Кровь — это кровь, — хрипло прошептал он. — Ее... Моя... Кровь... Это кровь. Она всегда одинакова.

Мог ли Северус надеяться, что то, что он услышал, значило именно то, что ему бы хотелось? Он уже практически потерял надежду, что Драко сможет стать в этой жизни кем-то большим, чем просто очередным безмозглым последователем Волдеморта, увлекающим за собой по пути в могилу бесчисленное множество таких же идиотов. Возможно ли, что этот мальчик — мальчик, которого он любил до боли в сердце, — еще способен был видеть свет? «Кровь — это кровь, она всегда одинакова...» Слова, которые он никогда не ждал услышать от Драко. Неожиданные, но такие важные и желанные слова.

Пока Снейп пребывал в замешательстве, Драко снова открыл глаза. Однако теперь его взгляд был апатичным и сонным.

— Профессор, — прошептал он. — Я поймал его?

— Поймал — что, Драко? — спросил Снейп.

— Снитч, — нетерпеливо ответил Драко, словно не понимая, как профессор мог так тормозить. Он наконец выпустил руку декана и вытянул свою вперед, как будто пытаясь дотянуться до снитча, видимого только ему. — Я вошел в пике... Он был так близко, так близко... — он нахмурился. — А потом появился этот Поттер. Я даже не видел, как он приближался... И все-таки он поймал его, да, профессор? Он всегда его ловит.

Рука Драко безвольно упала на кровать, и смирение во взгляде Драко заставило сердце Снейпа сжаться. Опять этот чертов Поттер.

— Нет, Драко, не в этот раз, — тихо сказал он. — Ты поймал снитч, ты молодец.

Легкая улыбка тронула губы Драко:

— Хорошо, — прошептал он. — Отец будет доволен.

Снейп скривился. Он прекрасно знал, как Люциус срывался на сына за любой проигрыш Поттеру. Драко приходилось терпеть бесчисленные упреки и едкие насмешки от собственного отца, хотя ему и без того было несладко. Он даже хотел отказаться от должности капитана команды по квиддичу в прошлом году, когда ему только предложили ее, чувствуя себя недостойным этого звания из-за постоянных поражений гриффиндорскому чудо-мальчику. Но однокурсники даже слушать его не стали, впрочем, как и Люциус. Письмо, написанное в достаточно резких тонах и доставленное самой быстрой из сов, довольно подробно объяснило Драко семейное правило Малфоев — принимать и максимально использовать любые предоставляемые привилегии и звания. Оно положило конец всем колебаниям Драко.

Но сейчас было не время размышлять о несбыточных мечтах Люциуса или о его постоянной жестокости к сыну. Необходимо было успокоить Драко, позаботиться о нем, дать возможность отдохнуть, в чем так отчаянно нуждалось его тело.

— Да, Драко, он будет доволен, — успокоил его Снейп. — Будет доволен и счастлив, как и я. А теперь отдыхай. Я побуду с тобой, пока тебе не станет лучше.

Драко моргнул, и в тот же момент его взгляд прояснился, и он посмотрел прямо на своего декана — действительно увидел его, — и на его лице появилось выражение искреннего оскорбления.

— Но я в порядке, профессор, — сказал он. — Я же не болею.

Затем его глаза закрылись, и он уснул прежде, чем Снейп успел хоть что-то ответить.

* * *

Проснувшись в понедельник около полудня, Драко глубоко вздохнул. Он лежал на животе, уткнувшись лицом в одну из многочисленных подушек: он еле заставил себя с ворчанием перевернуться на спину. Мерлин, почему его охватывала такая слабость? Он чувствовал себя абсолютно опустошенным — его руки тряслись от напряжения уже от того, что он просто перевернулся.

— О, Мерлин, — скрипучим голосом пробормотал он, нахмурившись и все еще не открывая глаз, — какого боггарта произошло?

— Я надеялся, что ты мне это и расскажешь, — раздался знакомый низкий голос у изголовья кровати. — Я никогда не видел тебя в таком состоянии. Признаться, я вообще не помню, чтобы ты когда-нибудь болел. Так что я невероятно заинтересован в причинах такого самочувствия.

Драко открыл глаза и огляделся в поисках говорившего — декана и хорошего друга их семьи.

— Профессор, — смущение явно отразилось на лице Драко, — я что, заболел?

— Да, — сухо ответил Снейп. — Скажи мне, Драко, что бы сделал такой одаренный колдомедик, как ты, с человеком, страдающим от температуры в сто пять градусов по Фаренгейту? [1]

— Дал жаропонижающее зелье, — на автомате ответил Драко. — Много воды, ледяная ванна, если температура будет повышаться и... Минутку... Сто пять градусов? Вы ведь это не серьёзно, правда?

Снейп подался вперед. Уверенность в собственных словах была ясно написана на его лице.

— С вашей медицинской подготовкой, вы должны были осознавать, насколько критично было ваше состояние, и попросить помощи, — буквально прорычал он. Гнев в его голосе лучше всяких слов сказал Драко, что декан был обеспокоен — не просто обеспокоен, а даже напуган, — а также дал вполне ясное представление о том, насколько опасным было его самочувствие.

— О чем ты только думал, Драко-черт-возьми-Геродот-Малфой? — продолжил Снейп. — Если бы мисс Паркинсон вовремя не нашла тебя, сейчас передо мной мог уже лежать твой труп.

— Панси была здесь? — отвращение и неприязнь были явственно заметны в его голосе и выражении лица. Он даже приподнялся на локтях, оглядывая комнату, словно Панси все еще пряталась где-нибудь в углу.

Его реакция вызвала у Снейпа самую настоящую улыбку, несмотря на все его раздражение из-за бездействия Драко, который как никто другой мог бы правильно о себе позаботиться.

— О да, — ответил он, — мисс Паркинсон отправилась искать тебя, когда ты пропустил собрание, и, найдя тебя в жуткой лихорадке и муках бреда, послала Кребба и Гойла, чтобы те поставили в известность меня и мадам Помфри. И именно мисс Паркинсон переживала за тебя больше всех и изъявила огромное желание остаться и позаботиться о тебе, — продолжал Снейп, наслаждаясь выражением неподдельного ужаса, расползавшимся по лицу Драко. — Однако у меня было стойкое ощущение, что ты был бы намного меньше воодушевлен этой идеей, будь ты в состоянии осмысленно рассуждать. Поэтому я отпустил ее и остался сам.

Драко рухнул обратно на подушки в полнейшем смятении и запустил пальцы во влажные от пота и растрепанные после сна волосы:

— Муки бреда, — пробормотал он расстроенно, — бред... Черт возьми! А я говорил что-нибудь? Профессор? Что я сказал?

Снейп наклонился к нему, еще более мрачный и напряженный, чем обычно:

— Кстати об этом, Драко. Ты сказал кое-что... довольно любопытное.

Драко закрыл глаза, по лицу прошлась волна боли — слова Снейпа подтвердили его наихудшие опасения. Он потер виски так, словно чувствовал приближение жуткой мигрени. Даже не посчитав нужным открыть глаза, Драко ответил глухим, отстраненным голосом:

— Послушайте, профессор, что бы я там ни сказал про Панси, я знаю, что это мой долг и...

— Речь идет не о мисс Паркинсон, — прервал его Снейп.

Это настолько удивило Драко, что он широко распахнул глаза и недоуменно посмотрел на человека, которому доверял больше, чем кому-либо.

— Не о Панси? А о чем же тогда?

— Ты ничего не хотел бы мне рассказать об одной особе с Гриффиндора — Гермионе Грейнджер?

— Грейнджер, — эхом повторил Драко. Недавняя встреча со старостой девочек — основная причина, по которой он заработал горячку, — вспыхнула в голове во всех подробностях, хотя он не вспоминал о ней с самого пробуждения. — Грейнджер. Вот блять. Грейнджер.

— Не расскажешь ли чуть подробнее, Драко?

Драко умолк, пытаясь собрать свои внезапно разбежавшиеся мысли воедино и внутренне решая, как много следует рассказать декану. Видя его колебания, Снейп решил взять инициативу в свои руки.

— Прошлой ночью мисс Паркинсон зашла проведать тебя еще раз, прежде чем отправиться спать. Тогда она рассказала мне, что пока ты бредил, ты назвал ее "Грейнджер" не менее трех раз. А через некоторое время после того, как я пришел, ты сказал еще кое-что, привлекшее мое внимание. Ты сказал, цитирую: "Кровь — это кровь. Ее, моя — она всегда одинакова". Могу лишь предположить, что это относилось именно к мисс Грейнджер. Очевидно, нечто, связанное с ней, не давало тебе покоя, терзая изнутри. Ты совершенно не обязан раскрывать мне свою душу, но если захочешь поделиться... Я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу.

— Кровь, — пораженно выдохнул Драко. В этот момент он выглядел намного младше своих семнадцати из-за неприкрытого страха, отпечатавшегося на его лице, — страха, который никто, кроме Снейпа, не должен был видеть. — Всегда одинакова... О нет. Профессор! Вы ведь не скажете моему отцу? Я же был болен, я не знал, что гово... — он прервался и шумно сглотнул.

Когда он снова заговорил, его тон причинял практически физическую боль:

— Он же, к черту, убьет меня.

Снейп вздохнул и принял решение, о котором думал всю ночь напролет:

— Я ничего не скажу ему, Драко, можешь быть уверен, если окажешь мне небольшую услугу. И никогда, ни при каких условиях ты не повторишь вслух того, что я тебе сейчас скажу, хорошо?

Печаль на лице Драко сменилась рассеянным любопытством:

— Вы же знаете, я умею держать язык за зубами, — просто ответил он.

Снейп знал. Он полностью доверял ему.

— Слушай внимательно, — сказал он, неотрывно глядя на Драко, — потому что я скажу это лишь сейчас и повторять не буду. То, что ты сказал в бреду — "кровь — это кровь, она всегда одинакова...", — Драко, слов правдивее я еще никогда не слышал, — он на секунду замолк, видя искреннее удивление в глазах Малфоя.

— Она действительно всегда одинакова, Драко, — повторил он. — И если бы я понял это в твоем возрасте, я был бы намного более счастливым человеком теперь. Я не жду, что ты легко примешь то, что я тебе сейчас сказал — я понимаю, что это идет вразрез со всем, чему тебя учили, со всем, за что ты сражался. Просто подумай об этом. И если захочешь когда-нибудь снова обсудить это — моя дверь всегда открыта, ты знаешь. Теперь же, однако, — его взгляд упал на цифры, все еще висевшие в воздухе, — у меня осталось немного времени, чтобы перекусить и отправиться на послеобеденные занятия. Сегодня до безобразия много дурацких хаффлпаффцев-третьекурсников.

Он поднялся на ноги, собираясь уйти.

— Помфри строго-настрого велела тебе сегодня отдыхать, — сказал Снейп, уже выходя из комнаты. — Она зайдет осмотреть тебя ближе к ужину. Однако мне совершенно точно кажется, что завтра я уже увижу тебя на занятии. И Драко, — он перехватил его взгляд, уже держась за ручку двери, — будь добр, никогда больше не пугай меня так.

С этими словами он вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь и оставив Драко с кружащейся головой ошеломленно смотреть на нее.

[1]. 105 градусов по Фаренгейту приблизительно равно 40,5 градусов Цельсия.

Прошло уже несколько недель, а у Драко время от времени появлялись сомнения, действительно ли лихорадка полностью отступила. Казалось, что она снова и снова напоминала о себе неконтролируемой дрожью и странной слабостью во всем теле, с которой он проснулся в самый первый день — и почти всегда их появление провоцировалось взглядом Грейнджер из другого конца класса или в Большом зале.

И это действительно чертовски раздражало.

Единственным утешением было то, что когда он случайно встречал ее взгляд, в глубине этих темных глаз он замечал неловкость и тревогу — и в точности такие же эмоции отражались и у него на лице. Казалось, она была так же сбита с толку их встречей в День святого Валентина, как и он.

Слабое утешение, конечно.

Вообще, у Драко просто не получалось выбросить Грейнджер из головы. И это сводило его с ума. Он ошибся со сроками сдачи важного эссе по трансфигурации, совершил множество мелких оплошностей на зельеварении — а ведь это его любимый предмет, — и буквально в прошлую субботу Поттер снова увел у него из-под носа снитч, потому что мозг Драко был занят чем-то другим — угадайте, черт возьми, с трех раз чем. К счастью, у Слизерина все еще был шанс побороться за кубок в этом году благодаря блестящим выступлениям команды в игре с другими факультетами, но... Это все равно оскорбительно.

Он поймал себя на том, что украдкой бросает на нее взгляды, — порой в ущерб учебе, в ущерб квиддичу, в ущерб своему душевному равновесию, в конце концов, — пытаясь застать ее в тот момент, когда она ослабляла бдительность, чтобы иметь возможность увидеть ее легкое очарование, которым она обладала, только когда не смотрела на него. Грейнджер не была красивой в привычном смысле слова, как, к примеру, та же Лаванда Браун или Сьюзан Боунс. Очарование же Гермионы проникало под самую кожу любого мужчины (черт бы ее побрал!). И поймать ее в такой момент было подобно свежей холодной воде среди раскаленной пустыни — и видит Мерлин, Драко хотел сделать глоток.

О, как же он боролся с этим! Жениться по договоренности — это одно дело. Хоть его и не особо радовал предстоящий брак с Панси, он никогда усиленно и не возражал — по правде говоря, он воспринимал это — как данность, как нечто само собой разумеющееся. Так какой смысл бороться с тем, что неизбежно? Это было так же неотвратимо, как восход солнца утром.

Но раньше он никогда не испытывал такой "жажды" по человеку. Он никогда не позволял себе этого, пресекал на корню, как только замечал первые проблески этого чувства. Еще больше проблем на шее ему не хотелось — спасибо большое, и так хватает. У него уже забот по горло. Он просто женится на Панси и создаст правильную, хорошую семью, и точка. Зачем звать в свою жизнь хаос, который принесет с собой любовная интрижка? Если он не смог полюбить будущую жену — а он пытался, — тогда он не будет любить никого. Так было проще.

Поэтому жениться по договоренности — это одно, но жениться по договоренности, когда он внезапно необъяснимо и отчаянно хотел (а какая была внутренняя борьба, чтобы признать, что он действительно хотел ее!) девушку, которая была чертовски ниже его по положению, хотел так сильно, что все попытки задавить это чувство были тщетны — это было совсем другое. Словно ты... умираешь.

Да еще и этот чертов Снейп, как посланник из ада, со своими туманными замечаниями: пришел к нему в тот момент, когда ему было плохо, он был не в себе и в связи с этим оказался намного более чувствительным к вероломным идеям Снейпа, которые, несмотря на все старания, Драко не мог выкинуть из головы. Идеям, которые, вопреки его желанию, накрепко осели в его душе и эхом раздавались в голове перед сном и в первые минуты после пробуждения.

Это сводило с ума.

Был только один способ избавиться от этого.

Он должен был еще раз поговорить с ней.

* * *

Библиотека была безлюдной.

Ну, почти. Безлюдной, если не считать Драко.

Он знал, что так будет, поскольку это был вечер пятницы. Даже мадам Пинс уже отправилась спать — однако для старшекурсников библиотека была открыта двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, чтобы дать возможность подготовиться к приближающейся Ж.А.Б.А. Ни один семикурсник не мог быть наказан за то, что он сидел в библиотеке, даже если его застали там после отбоя. Однако добраться до библиотеки и вернуться к себе — это было проблемой. Филч и миссис Норрис все еще безраздельно властвовали в коридорах Хогвартса.

Тем не менее Драко сел за маленький столик в углу, разложив перед собой книги и свитки, на которых он явно не мог сосредоточиться, ожидая появления Грейнджер.

И он не был разочарован.

Сначала он немного удивился, когда массивная деревянная дверь, запираемая на железный засов, со скрипом отворилась, а затем закрылась обратно, вероятно, по собственной воле. А затем он и вовсе был сбит с толку, когда Грейнджер появилась буквально из воздуха, быстро отточенным движением пряча самую что ни на есть настоящую мантию-невидимку. Драко был далеко не глуп. Перед глазами внезапно возникла картинка из прошлого: он, третьекурсник, стоит рядом с Визжащей хижиной в Хогсмиде. С грязью в волосах.

"Поттер, — прорычал он, — я знал, я, черт возьми, знал это. Ублюдок!"

Гермиона не обратила никакого внимания на него, сидящего в самом отдаленном затененном углу. Он и не ждал, и не хотел этого: именно поэтому он и выбрал такое место. Он хотел иметь возможность самому начать разговор, на своих условиях.

В библиотеке всегда царил полумрак. И хотя старшекурсникам разрешалось пользоваться любым учебным материалом, хранившимся в ней, однако никакого освещения предоставлено не было. Считалось, и, в общем-то, правильно, — за редким исключением, как Кребб или Гойл, — что в таком возрасте они уже могут сами о себе позаботиться и достаточно сведущи в магии, чтобы суметь осветить свою рабочую зону.

Гермиона так и сделала: зажгла палочку обыкновенным Люмосом и пробормотала еще одно заклинание, позволявшее контролировать яркость. Она увеличила яркость настолько, чтобы весь стол, который она выбрала в качестве рабочего места, — намного больше, чем тот, за которым притаился Драко, — погрузился в золотое свечение. Она присела на стул, спиной к Драко, скомкала серебристую мантию и запихнула ее в сумку, откуда через секунду появилось внушительное количество книг, свитков пергамента и писчих принадлежностей.

Драко тихо поднялся.

Его сердце тяжело билось в груди, но черта с два он бы дал Грейнджер хоть малейший намек на то, как ее присутствие действует на него. Он привычно надел на лицо маску холодного пренебрежения, глубоко вздохнул... и еще десять минут простоял, не двигаясь с места и просто глядя на нее, не в силах сделать первый шаг.

"Ну, — мрачно подумал он, — вот и все". Спокойный, сдержанный Драко Малфой, слизеринский-мать-его-принц, боялся, — а именно так это и называлось, если быть до конца честным, а Драко вырос с убеждением, что мужчина должен быть честен во всем как с самим собой, так и с окружающими, — так боялся девчонки. Боялся настолько, что стоял как изваяние, не приближаясь к ней. Не просто девчонки, на самом деле, — гриффиндорки, лучшего друга заклятого врага и грязнокровки.

Мерлин, помоги.

Однокурсники умрут со смеху.

А отец...

О, лучше даже не думать о том, какой будет реакция его отца.

«Держи себя в руках, Малфой», — прорычал он себе под нос и, сцепив зубы, широким шагом направился к Грейнджер, по-прежнему сидевшей спиной к нему, окруженной сиянием палочки.

— Добрый вечер, Грейнджер, — в привычной манере растягивая слова, произнес он, подойдя так близко, что практически коснулся ее локтя, отчего она вздрогнула и ахнула.

Она развернулась на стуле, чтобы увидеть Драко, пораженная его близостью: ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в его лицо.

— Малфой, — ее голос был чуть громче шепота.

Он заметил проблеск страха в глубоких темных глазах, но она быстро справилась с собой — вероятно, человек, менее сведущий в сокрытии истинных эмоций, чем Драко, ничего бы и не заметил. Следовало отдать ей должное, она не стала выхватывать палочку — лишь поднялась на ноги, не прерывая зрительного контакта, чтобы быть с ним на одном уровне.

— Ты напугал меня, — сказала она.

Драко нарочито небрежно пожал плечами:

— Ты помешала мне, — ответил он. — Я пришел первым, — он указал на маленький стол, за которым он сидел несколько минут назад, и тут же почувствовал, как напряглась Гермиона.

— Ты видел, как я вошла? — быстро спросила она.

"Видел ли я, как ты вошла? Что ж, хороший вопрос..."

Мантии-невидимки были строжайше запрещены в Хогвартсе, и Драко это знал. А тут сама староста школы, не меньше, пользуется ей... Не имело значения, была ли это ее мантия и Поттер одолжил ее в тот памятный день на третьем курсе, или же это была его вещь, а сегодня Грейнджер лишь однажды ею воспользовалась — мантии-невидимки были такой редкостью, что у них определенно не могло их быть две, на каждого. Теперь, когда у него были конкретные доказательства ее существования, он мог преспокойно вить из них обоих ве...

— Нет, — уверенно ответил он, — я сидел спиной.

Так, и что за хрень он только что сказал?

Она заметно расслабилась, и на некоторое время воцарилась тишина. Наконец...

— Не хочешь присоединиться и позаниматься со мной, Малфой? — внезапно предложила Гермиона. — Мне кажется, твой стол несколько маловат. В нашем распоряжении вся библиотека, а наши палочки вместе дадут намного больше света.

Драко ничего не ответил: по правде говоря, предложение было столь неожиданным, что он просто не мог подобрать подходящих слов, которые не выставляли бы его придурком с проклятого Хаффлпаффа. Но он все же сумел заставить себя двинуться с места, отодвинул стул у противоположного конца стола, махнул левой рукой в сторону своего бывшего местоположения и пробормотал: "Акцио".

Палочка мгновенно приплыла в его протянутую руку, а затем вещи Драко сами сложились в сумку и прибыли вслед за палочкой. Гермиона наблюдала за всем этим, скептически изогнув бровь, но от комментариев отказалась.

Драко положил свою палочку в центр стола рядом с Гермиониной, и свет на самом деле стал намного ярче.

Однако прежде чем начать заниматься, Драко снова потянулся к палочкам, и вместо того, чтобы взять свою, он схватил палочку Гермионы и начал внимательно ее осматривать, пока она следила за ним настороженным взглядом.

— Ну что, как работает палочка, Грейнджер? — осведомился он, лениво покручивая ее в пальцах.

— Хорошо, Малфой, благодарю, — отрывисто ответила Гермиона.

— Я рад, что ты сумела избавиться от страха в своей голове, — прохладно бросил Драко. — И, как я и говорил, она не нанесла тебе никакого вреда, не так ли?

— Нет, — процедила она сквозь сжатые зубы.

Драко показалось, что она уже пожалела о том, что предложила ему позаниматься вместе. Это позабавило его. Может, он и был несколько очарован ею, но он все еще оставался Драко Малфоем.

Он привычным жестом взмахнул палочкой, и с ее кончика посыпались зеленые и серебряные искры, а затем положил ее обратно на стол рядом со своей палочкой.

Заметив, что она все еще наблюдала за ним, Драко обманчиво спокойно заметил:

— Хотя от страха-то ты избавилась не до конца. Ты все еще обеспокоена. Почему?

Гермиона перевела взгляд с него на палочку, непрерывно излучающую золотистый свет, а затем снова на Драко — внутри нее явно шла какая-то борьба. На секунду показалось, что она так и не ответит, но внезапно она сдалась:

— Я провела небольшое исследование, — как скороговоркой произнесла она, нервно теребя выбившиеся из пучка волосы. Она собрала их перед тем, как отправиться в библиотеку, но сейчас пучок уже изрядно растрепался.

Драко не смог сдержать улыбку, расползшуюся по его лицу при этих невероятно типичных для Грейнджер словах, но она была настолько взволнована, что ничего не заметила.

— И? — мягко подбодрил он ее.

— И я выяснила, — грустно продолжила она, — что когда для починки палочки используется темная магия, — а ты никогда не отрицал того, что прибегнул к темной магии, — между волшебником, починившим палочку, и ней самой устанавливается связь. Иначе говоря, даже когда я держу собственную палочку в руках, ты все равно можешь ее контролировать, если захочешь. Так что это теперь не совсем моя палочка. Она теперь... вроде как наша.

Черт подери. Драко даже не догадывался о таком побочном эффекте. Это было интересно...

Он даже не отдавал себе отчета в том, что широкая ухмылка растянула его губы, — в конце концов, усмешки стали его второй натурой, — однако Гермиона ее заметила.

— О, тебя это радует, не правда ли, Малфой? — взорвалась она. — Дает возможность почувствовать свое превосходство надо мной — конечно, такое преимущество! Прекрасно! Иди, злорадствуй! Я даже не знаю, чего я вообще...

Она начала кое-как сбрасывать книги и пергаменты со стола в сумку — движения ее были резкими и отрывистыми от гнева. Голос несколько затих, а прядь волос упала на лицо, пока она запихивала вещи.

— Я ухожу, — совершенно напрасно бросила Гермиона, поскольку ее намерения были вполне ясны, когда она резко развернулась, даже не подняв на него взгляд. — Сделай одолжение, Малфой! Держись подальше, как можно дальше...

Он обошел вокруг стола и преградил ей путь, прежде чем она закончила фразу и сделала хоть один шаг к двери. Так и не поняв, что сподвигло его сделать это, он схватил ее за плечи: она отбросила волосы назад и наконец взглянула на него. С неожиданной болью он заметил слезы, стоявшие в ее глазах, которые она с неистовой решимостью пыталась сдержать, с вызовом глядя прямо на Драко.

— Не уходи, — тихо сказал он. — Мне... — он сам удивился своим следующим словам. — Мне жаль, если ты думаешь, что я сделал это нарочно, чтобы подразнить тебя, прости. Я клянусь, — дальше обычно следовало "чистейшей кровью Малфоев", но Драко решил опустить это, совершенно справедливо решив, что это только усугубит ситуацию, — клянусь, что я не знал об этом, когда чинил твою палочку... Хотя я все равно починил бы ее, даже если бы знал. Даже теперь, когда я знаю — я не собираюсь использовать это знание против тебя. Обещаю. Теперь сядь. Если кто из нас и должен уйти, так это я. Я не собираюсь прогонять тебя.

Она некоторое время простояла не шевелясь, явно пытаясь вернуть самообладание, а затем сделала шаг назад, прочь от его рук, глубоко вздохнула и ожесточенно потерла глаза.

— Ненавижу реветь, — еле слышно пробормотала она скорее для себя, чем для него.

Когда она снова хотела отвернуться, Драко удивил самого себя еще раз, протянув руку, однако не затем, чтобы взять ее за плечо. Нет, в этот раз это был куда более интимный жест: он мягко схватил ее за подбородок и повернул ее лицо к себе, заглядывая в ее большие глаза, полные какой-то неуверенности.

— Дело ведь не только в палочке, да? — тихо спросил он. — Проблема в другом — ты еще не переступила через события той ночи, не так ли?

Неосознанно он снова сделал то же, что и с Панси, будучи в бреду: осторожно коснулся пальцем скулы, по которой несколько дней назад расползался огромный кровоподтек, а затем мягко провел большим пальцем по ее губам. В ту ночь по ним текла кровь — ярко-алая кровь, ничуть не грязная... Но она все еще была ниже него, у него все еще были обязанности перед семьей, а у его семьи все еще были свои неприкосновенные устои и порядки... Но, черт, он хотел ее. Разумеется, он не мог любить ее — предположить, что такое вообще возможно, было бы самой невероятной чушью, — но он мог желать ее, решил Драко, мог и желал — о, как он хотел ее... Прямо здесь, на столе, за которым они только что сидели, и...

Довольно.

Он опустил руки.

Но, Мерлин, в этой девушке было нечто особенное: ее очарование, которое даже нельзя было назвать красотой, ее ранимость, которую она изо всех сил пыталась спрятать за образом всезнайки и под маской высокомерия, ее наивная простота, которая проявлялась, даже когда Грейнджер намеренно нарушала правила (например, разгуливала по Хогвартсу в мантии-невидимке, будучи старостой школы). Все это вызывало невероятное желание.

Он нахмурился, вспомнив ее всклокоченный вид той ночью. Да, что-то в ней определенно вызывало влечение... А Кребб и Гойл были склонны действовать, повинуясь лишь примитивным животным инстинктам.

— Грейнджер, — неожиданно начал он, — скажи мне, что на самом деле случилось той ночью. Твоя одежда была изорвана. Они?..

Она отпрянула от него, отвернулась и обхватила себя руками — чтобы согреться? Или защититься?

— Я же сказала, что нет, — ответила Гермиона безжизненно.

Внезапно Драко осенило:

— Но не без попыток... Да?

— Не без попыток, — эхом отозвалась она и немного повернулась к нему так, что он мог видеть только ее профиль. — Да, не без попыток, — повторила она чуть громче. — Поэтому я так отчаянно сопротивлялась. Я сказала, что я лучше умру, и я не преувеличивала. Я подумала: "Ладно, если я дам отпор, они могут убить меня, но это в любом случае лучше, чем то, что меня ждет". Я... — она на секунду смолкла, глядя в никуда.

Но как только Драко уже хотел было снова приблизиться к ней, Гермиона словно пришла в себя и полностью развернулась к нему. В ее глазах плескалась паника.

— Я... Мне нужно идти, — она говорила с чрезвычайной поспешностью, — прости.

Она бросилась мимо него к двери.

Драко двинулся было за ней, но остановился, подумав, что лучше остаться на месте. Она была слишком напряжена, и он должен был дать ей возможность уйти, прийти в себя.

— Грейнджер, — окликнул он ее. Она остановилась у двери, но не обернулась. Драко тщательно обдумал свои прощальные слова и наконец произнес: — Не попадись Филчу. Тебе предстоит долгий путь. Лучше... чтобы тебя не видели.

Она ничего не ответила, лишь бесшумно проскользнула через приоткрытую дверь и исчезла в глубине коридора.

Драко надеялся, что она поняла намек в его словах и теперь думала об этом, будучи скрытой под мантией-невидимкой. Она могла не бояться быть замеченной Филчем... или кем бы то ни было еще.

В данный момент его мысли занимали два вполне конкретных человека.

Они пытались изнасиловать ее.

До Драко не сразу дошло, что он уже несколько секунд стоит, крепко, до боли, сжав челюсти и кулаки.

Они пытались изнасиловать ее. И она вполне ясно дала понять, что если бы им это удалось, для Грейнджер такой исход был бы хуже смерти. Она боялась, что они убьют ее за сопротивление, но тем не менее она боролась.

Они пытались изнасиловать ее. "Но почему, черт подери, почему, — взорвался Драко. Его кулак обрушился на стоявший по близости книжный шкаф, — почему меня это вообще волнует?" Ее жизнь должна была волновать его так же, как жизнь какого-нибудь домового эльфа. И что, если бы они все-таки изнасиловали ее? Что, если бы они разрушили ее хрупкую, прелестную наивность? В теории, ему не должно было быть до этого никакого дела. Более того, он не хотел беспокоиться об этом — ему не нужна была еще одна проблема в жизни. Она же была просто грязнокровкой.

"Но, — тихонько раздался голос в голове Драко, — теперь это твоя грязнокровка."

Черт. Черт. Черт.

Ладно, может, взгляд сквозь призму собственничества был не так уж плох. Любить человека, который ниже тебя по статусу, — неприемлемо, но обладать им — взять тех же домовиков — совсем другое дело. Хозяин же заботится о своей вещи. Так что если подойти к вопросу с этой стороны — застолбить Грейнджер как очередную свою собственность, — тогда он вполне мог велеть Креббу и Гойлу не приближаться к ней, и они бы подчинились. Им же лучше, если они подчинятся.

Драко едва заметно кивнул, определившись со своим будущим поведением, вернулся к столу, за которым они так недолго просидели вместе, и начал собирать свои вещи — на этот раз вручную, так как выпендриваться было не перед кем. Не было смысла оставаться в библиотеке теперь, когда Грейнджер ушла: позаниматься он мог и с большим комфортом в своей комнате.

Он уже собирался уходить, когда его внимание привлекло нечто белесое, лежавшее на полу в тени стола. Наклонившись, Драко поднял свиток пергамента и, развернув его, увидел бесчисленное количество строк в сумме длиной около трех футов, написанных аккуратным Гермиониным почерком. Задание по зельям, которое необходимо было сдать в конце следующей недели — видимо, она обронила его, когда поспешно собирала сумку.

Драко бросил его в сумку вслед за своими собственными свитками и направился обратно в подземелья. Ему не требовалась мантия-невидимка, чтобы не попасться Филчу — умение скрываться было его природным даром.

* * *

Спустя час он уже писал, сидя за своим столом. Его стиль письма был таким же аккуратным, как у Гермионы, но чуть более мужским. Писал он левой рукой: отец пришел в неописуемый восторг, когда впервые увидел, что его сын — левша; это очень ценилось слизеринцами, поскольку сам Салазар был левшой.

С легкой усмешкой на губах он написал:

«Дорогая Грейнджер,

Вместе с этой запиской я возвращаю твое эссе по зельям, которое я нашел на полу, когда ты ушла. Я взял на себя смелость пробежаться по нему глазами и, к моему огромному сожалению, вынужден сообщить, что ты допустила прискорбную ошибку в четвертом абзаце сверху — при перечислении ингредиентов для зелья. Один из них ты указала неверно, и он серьезно изменит действие зелья: вместо того, чтобы окрашивать предмет в синий, зелье, приготовленное по твоему списку, будет выворачивать человека наизнанку — довольно неприятная смерть, знаешь ли. Можешь попробовать на Лонгботтоме, если не веришь — не велика потеря. Хотелось бы еще отметить, что профессор Снейп не даст ни балла за такую работу, и я могу представить, какое удовольствие ему доставит возможность отчитать тебя перед всем классом. Я не собираюсь говорить тебе, какой ингредиент неверен: я хочу проверить, насколько ты умна, и с интересом понаблюдаю в пятницу за Снейпом. Хотелось бы увидеть, примет ли он твою работу, что означало бы, что ты сумела исправить ошибку самостоятельно. Или же ты просто провалишься, так и не исправив ее.

Д.М.»

Он посидел некоторое время, размышляя, а затем приписал:

«P.S. Если ты привыкла заниматься в библиотеке по ночам, то мы могли бы встречаться там пару-тройку раз в неделю: полагаю, мы можем оказаться полезными друг другу, поскольку оба готовимся к приближающейся Ж.А.Б.А. Тебе явно нужна парочка советов по зельям. Да и я, честно признаться, не идеален: хотелось бы несколько подтянуть свои знания по рунам и нумерологии. Я надеялся, что ты мне в этом поспособствуешь. Подумай над моим предложением и дай мне знать о своем решении.»

Дописав, Драко свернул письмо и эссе Гермионы в один свиток, перевязал его зеленой атласной лентой и небрежным щелчком пальцев отодвинул щеколду на клетке его собственного филина. Красивая птица тут же вылетела из клетки и приземлилась на стол перед своим хозяином, выставив лапку, чтобы принять письмо.

— Отнеси это Грейнджер, старосте школы, — велел он. — И не вздумай укусить ее, ты понял? Возможно, тебе придется доставить ей пару писем в ближайшее время, и только попробуй хоть раз тяпнуть ее, Юпитер. Ты почуешь грязную кровь... Но она даст фору любой грязнокровке, понятно?

Величественная птица тут же склонила голову в знак согласия. Драко поднялся, подошел к витражному окну, распахнул его, наслаждаясь прохладным весенним ночным воздухом. Филин полетел практически вертикально вверх и растворился в ночи. У Драко были огромные привилегии: и сова, и окно в собственной комнате. Встретить окно в подземелье было большой удачей, а держать у себя сов разрешалось только старостам школы.

Он нетерпеливо вышагивал по комнате, пока не вернулся Юпитер — без какого-либо ответного письма. Драко разразился бранью: он не получил даже какой-нибудь жалкой, наспех нацарапанной записки с благодарностью за то, что он спас ее задницу, сказав про ошибку в эссе. И, разумеется, никакого ответа — согласна она заниматься вместе или нет.

Эта чертова грязнокровка строила из себя недотрогу.

Наконец он упал в кресло, запустил пальцы в волосы, закрыл глаза и, откинувшись на мягкую спинку, позволил легкой усмешке тронуть его губы.

Эта чертова грязнокровка строила из себя недотрогу. Ну и пусть. Это лишь сделает его победу слаще, ведь в конце концов он получит то, чего хочет. Драко Малфой всегда получал то, что хотел. Ну, разумеется, кроме головы Уизли на серебряном блюдечке и Поттера — на золотом, но... Он все еще работал над этим. Возможно, он мог бы отодвинуть эту идею на второй план и полностью посвятить себя нынешней. Оно того стоило.

Он хотел ее — вот и все. Просто очень хотел ее.

Победа будет сладка.

В следующую пятницу Снейп все же принял работу Гермионы, на что Драко втайне надеялся. Грейнджер действительно была достаточно умна, чтобы найти и исправить ошибку — впрочем, темные круги под глазами говорили о том, что задача была не из легких. Даже несмотря на это, она не преминула бросить на Драко торжествующий взгляд, когда Снейп с неизменным суровым выражением лица поставил ей наивысшую отметку, которой когда-либо удостаивал Гриффиндор: удовлетворительно.

Драко усмехнулся в ответ и приложил два пальца левой руки к брови в знак приветствия. Когда она отвернулась, Драко многозначительно посмотрел на Кребба и Гойла: они одновременно поймали его взгляд и покорно потупились. Несколько дней назад у них состоялся небольшой разговор, и теперь Драко был уверен, что они больше не причинят Грейнджер вреда. Но все же день ото дня напоминать им об их поступке ничто не мешало.

В тот вечер, когда он вернулся в свою комнату около десяти вечера после относительно недурной партии в шахматы с Забини в общей гостиной, его встретил легкий стук в окно. Распахнув его, Драко увидел маленькую рыжевато-коричневую незнакомую сову. Юпитер тут же пришел в неистовство в своей клетке и попытался броситься на сову, не обращая внимания на прутья. После такой реакции со стороны собственного филина Драко решил, еще даже не развернув письмо, что эта сова принадлежала Грейнджер. Юпитер был натренирован распознавать и атаковать не только грязнокровок, но и их сов. Драко к этому не имел никакого отношения — Юпитер был уже надрессирован, когда его предоставили Драко в качестве подарка родители, — но у Драко никогда не было повода возражать... До сих пор.

Сова Гермионы быстро ретировалась. Драко снял со свитка алую ленту, развернул его и прочел:

«Малфой, я пробуду сегодня вечером в библиотеке по крайней мере до полуночи. Не возражаю против твоей компании, если ты, конечно, все еще хочешь заниматься вместе.

Г.Г.»

Губы Драко медленно расползлись в улыбке — настоящей улыбке.

Вот он — его шанс. И теперь он должен был воспользоваться им по-максимуму.

* * *

Он ждал подходящего момента. Он решил играть наверняка. Прошло несколько недель, и ночные занятия в библиотеке, которых — Драко был уверен — Гермиона ждала с таким же нетерпением, как и он, стали неотъемлемой частью их жизни. До Ж.А.Б.А. оставалось чуть меньше месяца, когда он впервые поцеловал её.

Когда это случилось, это был не вопрос удачного момента, а просто Драко не смог больше сдерживать себя. Как он позже решил, во всем была виновата непозволительная близость. Они сидели рядом, а не напротив друг друга, как обычно: так близко, что Драко чувствовал тепло её тела и приятный запах волос, так близко, что каждый раз, когда их плечи нечаянно соприкасались, по телу Драко словно пробегал электрический разряд — не то чтобы Драко был действительно осведомлен об этом физическом явлении, но его эффект он вполне прочувствовал на себе. Причина была проста: они читали одну и ту же книгу, настолько редкую, что школьная библиотека располагала только одним её экземпляром.

Как бы смешно это ни звучало, но именно её волосы в конечном счете подтолкнули его к этому: эти густые волосы, над которыми он раньше так часто насмехался, отпуская едкие комментарии в кругу друзей — и громче, когда Грейнджер проходила мимо, чтобы она обязательно услышала взрыв хохота. "Магглы, должно быть, не знают, что такое расческа. Кто-то должен оказать маленькой грязнокровке услугу и побрить её налысо, чтобы не мучилась". Но все это забавляло его лишь до тех пор, пока ему не опостылели прилизанные, идеально прямые волосы других девушек. Такие скучные и одинаковые.

В тот вечер она собрала волосы в пучок — она всегда так делала, когда занималась — и заколола его пером наподобие палочки. Тем не менее один и тот же упрямый завиток то и дело падал ей на глаза, и она постоянно нетерпеливо отбрасывала его назад. Это повторилось, наверное, дюжину раз за час занятий: Драко считал, поскольку это невинное движение определенно очаровывало его. Хотя он, разумеется, никогда бы не признался в этом.

На тринадцатый раз он не выдержал. Гермиона, явно раздраженная, перестала покусывать нижнюю губу, и не успела она нетерпеливо поднять руку, чтобы отбросить предательский завиток, Драко слегка подался вперед и схватил его сам. Волосы Гермионы были очень мягкими, гладкими и шелковистыми — такими Драко их себе и представлял.

Она повернулась к нему с широко распахнутыми темными глазами, и он аккуратно заправил прядку за ухо. А затем приблизился и поцеловал её.

Её губы были слегка приоткрыты и раскрылись еще шире, когда он коснулся их — наверное, от удивления, решил Драко. Он провел по ним языком — Драко мечтал попробовать их на вкус уже несколько недель, — и осторожно пососал нижнюю губу Гермионы, слегка припухшую от того, что она постоянно покусывала её во время чтения. А затем она подняла руку, и Драко почувствовал легкое, почти невесомое прикосновение к своей щеке. Гермиона целовала его в ответ: робко, осторожно, немного неумело — и это сводило его с ума. Он и представить не мог, что обычный поцелуй мог разжечь такую бурю внутри, но, Мерлин, она ему была жизненно необходима, он никогда не пробовал целоваться так, и это было невероятно.

А потом все закончилось.

Гермиона отстранилась — ненамного, но довольно для того, чтобы прервать поцелуй, — и долгие несколько минут они сидели, просто глядя друг на друга и тяжело дыша. Она была так близко, что её дыхание теплой волной окутывало его лицо. Он не мог этого вынести и снова наклонился к ней, но Гермиона резко отстранилась, да с такой быстротой, вовсе ей не свойственной — она так резко вскочила на ноги, что чуть не перевернула стул. Сделала шаг назад, продолжая неотрывно смотреть ему в глаза, затем еще один... А потом она бегом вылетела из библиотеки, не сказав ни слова и даже не собрав вещи.

* * *

Драко неподвижно просидел некоторое время, пока дыхание не успокоилось и другой, вполне определенный орган не вернулся к обычному состоянию. Только тогда он немного пришел в себя и поймал себя на том, что он неотрывно смотрит на разбросанные по столу пергаменты Гермионы, на её сумку, лежавшую на полу рядом с ножкой стула, на серебристую ткань мантии-невидимки — Гермиона перестала скрывать от него истинную причину своей невидимости.

— Вот же черт, — пробормотал Драко себе под нос.

Это относилось лишь к тому, что Гермиона опять побежала в свою башню без мантии и без каких бы то ни было дезиллюминационных чар. Наверняка, она неслась со всех ног, прекрасно видимая. Драко ничего не мог с этим поделать, ему оставалось лишь надеяться, что Гермионе повезет и она не встретится с Филчем.

Однако было еще кое-что. Когда она поймет, что оставила вещи в библиотеке, она непременно захочет вернуться забрать их — она пойдет обратно по-прежнему видимая, уязвимая. Драко знал её уже достаточно хорошо, чтобы понять: она ни за что не оставит свои вещи — точнее, мантию-невидимку — на всю ночь в библиотеке.

Однако было кое-что, что Драко мог сделать: не дать Гермионе рисковать и предпринимать попытку вернуться за вещами, просто вернув их ей.

Он поднялся и собрал свою сумку, а затем её: недолго поколебавшись, Драко достал мантию-невидимку и, закинув обе сумки на плечо, скрылся под ней. Не то чтобы она ему очень была нужна, чтобы добраться незамеченным до башни Гриффиндора... Просто возможность поносить её было чрезвычайной редкостью, и Драко не желал упускать её.

О, если он только встретит Поттера, слоняющегося по коридорам ночью... После такого и умереть не жалко!

* * *

Драко резким движением сбросил с себя мантию, остановившись прямо перед портретом Полной Дамы, которая, к счастью, мирно дремала в своей раме, уже почти снова поддавшись объятиям глубокого сладкого сна, из которого её недавно выдернула староста девочек — девушка, не обделенная вниманием, румяная, приносящая больше всех очков своему факультету, однако склонная к истерикам. Она прибежала, тяжело дыша, и полупрокричала-полупрохрипела пароль.

«А теперь ещё этот! Ну это уж слишком!» — именно так, по всей видимости, думала Полная Дама, когда она резко вздрогнула и, всхрапнув, проснулась, увидев прямо перед собой незнакомого бледненького парня, усердно заталкивавшего что-то — мантию, кажется, — в одну из сумок, висевших у него за спиной.

Чувствуя нахлынувший поток раздражения, Полная Дама с явным неудовольствием следила за парнем. Когда же он выпрямился и встретился с ней лицом к лицу, её глаза надолго задержались на помятом серебристо-зеленом галстуке, и в них зажглась очевидная враждебность.

Драко, видя выражение лица портрета, позволил себе растянуть губы в самой нахальной из своих ухмылок.

Это продолжалось в течение добрых нескольких минут: Полная Дама, не мигая, таращилась на Драко, а тот в свою очередь старательно усмехался. И никто из них не изъявил особого желания начать разговор и таким образом потерять первенство в этой игре.

В конце концов, Полная Дама заговорила: парень — этот дерзкий, нахальный щенок, черт бы его побрал! — мог, казалось, простоять так всю ночь, а ей до безумия хотелось спать.

— Если вы, молодой человек, хоть на минуту допустили мысль о том, что я позволю вам пройти, вы жестоко ошиблись. Вы выглядите премерзким человеком, чересчур гадким даже для слизеринца, а потому лучше даже не пытайтесь просить меня о чем бы то ни было и проваливайте!

Нарочито медленно Драко поправил галстук. Затем достал из кармана маленький светящийся предмет, осмотрел его так, словно впервые видел, затем неторопливо, как будто даже нехотя смахнул непогрешимо ухоженным ногтем с него пылинку, после чего медленно опустил голову и прикрепил эту штучку на ворот рубашки. Лишь краем глаза он поглядел на Полную Даму из-под своей длинной светлой челки, упавшей ему на лоб.

В глазах его зажглись злобные искорки, когда он заметил проблески страха на лице Полной Дамы: она узнала эту вещь. Значок старосты школы. Она прекрасно понимала, что как староста школы он имел полное право пройти в гостиную Гриффиндора, если бы очень захотел. Ей потребовалось довольно много времени, чтобы взять себя в руки и нацепить на лицо маску равнодушного высокомерия... Хотя, по правде, это напускное равнодушие не скрывало гнева, вызванного её поражением.

Драко медленно изогнул бровь:

— Если вы, мадам, — прохладно начал он, — хоть на минуту допустили мысль о том, что я соизволю зайти туда, вы серьёзно ошиблись. Я лишь хотел узнать, не проходила ли здесь Грейнджер несколько минут назад.

Полная Дама молча глядела на него в течение долгих нескольких секунд, и презрение на её лице постепенно уступило место нерешительности.

— Гермиона Грейнджер, — настойчиво продолжил Драко, — староста девочек. Она заходила в гостиную?

Наконец, самообладание вернулось к Полной Даме, и лицо её приняло наиболее неприязненное выражение.

— Так это из-за тебя она была в таком состоянии! — возмутилась Полная Дама. — Я должна была догадаться. Гнусный мальчишка!

Но Драко лишь положил сумку Гермионы ровно под негодующим портретом и пропустил все оскорбления мимо ушей. Грейнджер была в Гриффиндорской башне, целая и невредимая — это всё, что он хотел знать. Он изо всех сил сдерживал прилив облегчения, грозивший затопить его с головой: это просто нормально заботиться о своей собственности. Просто забота о собственности.

Ничего больше.

— Благодарю, мадам, — насмешливо бросил Драко через плечо. — Вы выболтали все, что я хотел знать.

Он ушел, оставив Полную Даму дрожать от негодования, и отправился в свою гостиную, благодаря небо за то, что та охранялась лишь зачарованной каменной стеной. Эти портреты чертовски раздражали!

Опять же, как и гриффиндорцы, Драко полагал, что все это неспроста и эти два класса живут в своем тошнотворном симбиозе.

* * *

Следующие двадцать четыре часа были для Драко самыми мучительными в его жизни. Причина была довольно банальна: Малфой не привык к игнорированию со стороны девушки. Да к тому же со стороны девушки, к которой он проявил явный интерес. И уж тем более со стороны девушки, которую он поцеловал прошлой ночью — а она, что самое главное, ответила на тот поцелуй, показав тем самым, что интерес, в общем-то, был взаимным.

Опираясь на логику, сейчас — исходя из его предыдущего опыта, состоявшего преимущественно из Панси да парочки других слизеринок — она должна была украдкой поглядывать на него, краснея и отводя взгляд, сталкиваясь с ним глазами, должна была шептаться с подругами и обнаглеть к концу дня настолько, что послать ему в классе воздушный поцелуй, а затем спрятать лицо в ладонях и хихикать как сумасшедшая. На ужине ей следовало начать подлизываться к нему — Драко допускал, что раз они были представителями двух соперничавших факультетов, то Грейнджер будет намного более осмотрительной в этом вопросе, чем та же самая Панси, но был уверен, что та была достаточно умна, чтобы что-то придумать в такой ситуации, если бы захотела, — а затем, вечером, она бы изъявила надежду увидеться с ним ночью ещё раз. Проще говоря, Грейнджер должна была вести себя, как... Как девушка! Как нормальная — шепчущаяся, хихикающая, кокетничающая — девушка!

Это была единственная модель поведения, которую он ожидал и которая всегда сводила его с ума. Правда... Это переставало работать, как только он получал от девушки всё, что ему было нужно. Но сейчас он ещё не получил от Грейнджер и десятой доли того, что хотел!

Таким образом, Драко пребывал в полнейшей растерянности и понятия не имел, как реагировать на полное безразличие с её стороны. Она ни разу не встретилась с ним взглядом, хотя у них было целых два совместных занятия — одно из которых было спаренным, — а недостатка возможности у нее не было, это Драко гарантировал. К тому же, она вела себя в точности как обычно и с друзьями, насколько Драко мог судить.

Хотя, если так подумать, было бы несколько напряжно, если Гермиона вместе со своими друзьями начала бы перешептываться и хихикать, бросая на Драко призывные взгляды, учитывая, что её друзья — парни, да и к тому же ещё и его заклятые враги. Вероятно, ему ещё следовало быть признательным судьбе, что Грейнджер была способна на то, что Драко всегда считал чем-то сверх женских сил — не трепаться о первом поцелуе со всеми подряд. А Драко был уверен, что прошлой ночью Грейнджер впервые по-настоящему поцеловалась.

Но черт бы её побрал, она же должна была хоть как-то показать, что это на нее хотя бы немного подействовало! Она ведь явно поддалась на его ласки той ночью... А теперь делала вид, что ничего вообще не произошло. Причем ладно бы игнорировался лишь факт поцелуя — она притворялась словно ничего не было: ни ночных занятий в библиотеке, ни шуточек и подколов, несколько растопивших лёд в их отношениях, ни многозначительных взглядов, которыми они обменивались, когда на уроке затрагивалась тема, которую они обсудили накануне ночью. Их отношения действительно стали более дружескими, даже несмотря на прохладный нейтралитет, державшийся еще в течение дня.

А теперь всё это сошло на нет всего за один день. Это невероятно сбивало с толку. Внезапно для себя Драко осознал, что обрадовался бы даже тому жёсткому, холодному взгляду, которым она удостаивала его раньше — по крайней мере, это было бы хоть что-то... Что угодно было бы лучше, чем полнейшее отсутствие эмоций.

Вот так прошёл самый долгий день в жизни парня, которому до сей поры не было отказа ни в чем — в том числе и во внимании. Драко привык, что буквально никто в Хогвартсе не оставался равнодушным к его персоне: его либо любили, либо ненавидели. И молчаливый отказ Гермионы наградить его каким бы то ни было вниманием невероятно раздражал и выбивал из колеи.

* * *

Драко даже представить себе не мог, насколько сильно события прошедшей ночи повлияли на Гермиону. Она заснула лишь под утро и проспала от силы пару часов, а все остальное время — после того, как вспомнила, что оставила сумку в библиотеке, а затем нашла её прямо под портретом, буквально споткнувшись об неё, когда стала торопливо вылезать в коридор, — мерила комнату шагами, мечась из угла в угол, а затем упала на неразобранную кровать полностью одетая и невидящим, немигающим взором с легкой паникой в глубине глаз уставилась в потолок, словно мантру повторяя: «Мы не могли этого сделать, это неправильно».

Сегодняшние занятия она смогла пережить лишь благодаря маскирующим чарам, нанесенным на красные опухшие глаза, большой дозе бодроперцового зелья, выпрошенного утром у мадам Помфри под предлогом усталости после долгих ночных занятий. Староста девочек не в первый раз подходила к колдомедику с этой просьбой, и та уступила, но не переставала ворчать и читать лекцию, пока готовила требуемое зелье.

Но даже несмотря на действие бодроперцового зелья, силы быстро покинули Гермиону, и её напускное равнодушие к Драко во многом держалось лишь на том, что ей с трудом удавалось сосредоточиться на занятиях и на профессорах, и ни на что другое сил просто не оставалось. Даже на причину её нынешнего состояния — Драко.

Но это не значило, что она не пыталась игнорировать его, — ещё как пыталась. Просто она и вполовину не преуспела бы в этом так же хорошо, как сейчас, не будь она целиком и полностью, чертовски опустошена.

И всё же, вернувшись в свою спальню в конце дня, Гермиона обнаружила, что пытаться уснуть было дохлым номером, даже несмотря на такую жуткую усталость. Её гиперчувствительная совесть тихонько поскрёбывала Гермиону изнутри, шепча, что она плохо поступила сегодня с Драко: памятуя о том, что Малфой в конце концов вернул ей сумку, Гермиона решила, что должна поговорить с ним — хотя бы просто поблагодарить на худой конец. И пока она прислушивалась к себе и к своей совести, Гермиона решила, что им с Драко действительно стоит обсудить, что, черт возьми, произошло той ночью и что это значило для них обоих. Если быть до конца честной и откровенной с собой, Гермиона признала бы, что ей это даже понравилось.

Очень.

Но это не имело значения. Важнее было то, что случившееся — что бы там ни было — никогда не должно было произойти. Было нелогично позволить всему этому продолжаться. Одно дело вместе заниматься — как и предсказывал Драко, это оказалось довольно полезным, — поскольку они научили друг друга ценным вещам, которые — Гермиона была уверена — пригодились бы на приближающейся Ж.А.Б.А., да и к тому же и отношения между старостой мальчиков и старостой девочек стали менее натянутыми, и учиться вместе стало намного легче и приятнее.

Но усложнять всё это... романом (это ведь он, да? Это ведь роман?) было верхом глупости. Любая интрижка отнимала время и силы, а в свете грядущей Ж.А.Б.А. Гермиона не могла себе этого позволить.

Нет, нужно было прояснить ситуацию, расставить все точки над "и" и вернуться к обычным делам: обязанностям старосты и учебе. Учеба, учеба и еще раз учеба. На романы времени хватит и после Хогвартса, напомнила себе Гермиона. А когда придёт время, когда любовь ворвётся в её жизнь и сметёт всё на своём пути... В общем, Гермиона сильно сомневалась, что объектом её воздыханий станет Драко Малфой.

Ладно, хорошо — да, было с одной стороны нечто невероятно притягательное в Драко, что она обнаружила совсем недавно... Но что они могли предложить друг другу потом? Они были совершенно из разных семей, с разными жизненными позициями и стояли по разные стороны баррикад в войне, расколовшей волшебный мир, — по факту, она началась ещё задолго до их рождения — и она обещала лишь набирать обороты, становиться всё более жестокой, масштабной и смертоносной, прежде чем наконец одна из сторон не выйдет победителем.

Итак, Гермиона приняла решение. Никаких отношений: не здесь, не в Хогвартсе, не сейчас, когда ей необходимо полностью сосредоточиться на приближающихся выпускных экзаменах, и совершенно точно не с Драко Малфоем, каким бы опасно притягательным и опасно интригующим он ни был...

Нет. Ни за что. Забудь об этом.

Решение было принято окончательно. Оставалось лишь сообщить о нем Драко Малфою.

* * *

Если бы только мы могли выбирать, где и когда нас настигнут отношения, романы, страсть. Если бы мы могли контролировать свои мощные, первобытные инстинкты.

Спустя полчаса Драко и Гермиона снова поцеловались.

* * *

Гермиона накинула на себя мантию-невидимку и двинулась по коридорам в библиотеку, небезосновательно полагая, что хоть они с Драко и не договаривались о встрече заранее, он будет там.

Но несмотря на то, что она догадывалась, что найдёт его в библиотеке, Гермиона не ожидала застать его так: сидя за "их" столом, за который она позвала его в первую же их встречу в библиотеке и который они с тех пор не меняли, — спустя несколько недель совместных занятий они действительно стали считать его своим — Драко положил руки поверх раскрытой книги и, уронив на них голову, крепко спал.

Он даже не пошевелился, когда Гермиона подошла к нему вплотную, и это было так непохоже на него — позволить себе быть таким незащищенным и уязвимым, — что Гермиона, нахмурившись, подумала, будто что-то случилось: возможно, он заболел — а подойдя ещё чуть ближе, Гермиона заметила небольшие сохранившиеся признаки недавней болезни, — или по крайней мере был сильно вымотан. Волосы Драко были взлохмачены — нетипично для него, — а лицо было повернуто в её сторону так, что ей видны были большие темные мешки под глазами.

«Похоже, кто-то тоже не спал прошлой ночью», — пронеслось в голове Гермионы, и она удивилась этой мысли: она без особых трудностей убедила себя, что Драко просто играл с ней той ночью... Она просто не могла что-то значить для Малфоя — это убеждение должно было сделать сегодняшнее объяснение достаточно простым для Гермионы.

Но если его тоже мучила бессонница прошлой ночью... Это говорило совершенно об обратном, так ведь?

И это невероятно всё усложняло.

И тем не менее сердце Гермионы спокойно билось в груди и всё ещё принадлежало ей безраздельно.

Оно было её целиком и полностью и тогда, когда Гермиона обходила стол по кругу, и когда она осторожно села на своё обычное место напротив Драко. Её сердце продолжало принадлежать ей в момент, когда она положила свою палочку рядом с палочкой Малфоя, излучавшей тусклый свет, — лишь малая толика её обычного сияния, — а затем подперла щёку левой рукой и осторожно коснулась волос Драко кончиками пальцев правой руки.

— Малфой, — прошептала Гермиона.

— М-м-м... — маленькая морщинка появилась между почти бесцветными бровями, и Драко на миллиметр поднял голову и потряс ей, чтобы окончательно проснуться.

Затем его завораживающие светлые глаза широко распахнулись, и он посмотрел, недоумённо моргая, на Гермиону — её сердце, слегка дрогнув, продолжало биться лишь для неё одной.

Но в следующий миг губы Драко медленно растянулись в полусонной, но такой искренней улыбке — настоящей улыбке, которую он впервые позволил Гермионе увидеть, ценнее, чем сама платина, — что предательское сердце стало потихоньку ускользать из-под её власти.

А когда он заговорил, его голос был таким низким и хрипловатым ото сна... Когда он просто сказал: «Хэ-э-эй, ты здесь... Не думал, что ты придешь», — и с большим трудом подавил сладкий зевок, всё разрешилось само собой. Сердце больше ей не принадлежало: оно безраздельно перешло в собственность этого светловолосого взъерошенного ото сна парня с туманно-серыми глазами, сидевшего напротив неё. Улыбка постепенно исчезла, а глаза стали очень серьёзными, и Драко явно ждал, когда Гермиона решится заговорить.

— Я... — она запнулась. — Я пришла, потому что нам... Нам надо поговорить. Насчет... э-э-эм... прошлой ночи?

Ну почему это прозвучало как вопрос, а не как утверждение?! Никогда раньше её не заставал врасплох парень. А Гермиона неплохо знала парней — она проводила с ними почти все своё свободное время вот уже на протяжении почти семи лет! Её лучшими друзьями были парни, и ни разу за всё время её обучения в Хогвартсе не было такого, чтобы во время танцев Гермиона осталась без партнёра: на четвёртом курсе — Виктор Крам, на шестом — Терри Бут из Когтеврана и буквально в этом году — Рон. На пятом курсе террор Амбридж танцев не предусматривал, естественно. Но ни один из этих парней не имел на неё такого влияния, как Малфой.

С ним она чувствовала нечто другое...

Нечто опасное...

Нечто пугающее, поскольку теперь она не могла полностью контролировать свои эмоции, действия — свою жизнь...

И это было непреодолимо.

Недобрый огонёк зажегся в глазах Драко:

— Да, Грейнджер? — обманчиво мягко подтолкнул он её. — Что же касательно прошлой ночи ты хотела обсудить?

— Я...

Внутренний голос — голос остатков разума, логики и душевного здоровья — кричал: «Скажи ему! Скажи ему то, что должна! Что это неправильно, что всё неправильно, что ничего не выйдет, что пора завязывать со всем этим! Во имя Мерлина, скажи это сейчас же! Это твой последний шанс спастись!

И хоть впоследствии Гермиона часто и усердно проклинала себя за игнорирование этого голоса, сейчас она поняла одну очень важную и простую вещь: теперь она принадлежала ему. Она никак не могла сообразить, когда же всё это началось, но это было уже не важно — ничего уже изменить было нельзя. Она была его.

А потому всё, что она смогла выдавить надтреснутым голосом, было:

— Я лишь хотела... поблагодарить тебя... За то, что вернул мою сумку.

* * *

Она была его.

Драко заметил тотальные изменения где-то глубоко внутри нее: увидел их в её глазах, распознал в неподвижно замершем теле, услышал в дрожащем, неуверенном голосе.

Она была его. Черт подери. Это то, чего он добивался на протяжении всех этих недель. И что, мать вашу, ему теперь делать?

— Грейнджер, — Драко позволил ей услышать мягкость в его голосе, которую он никогда и никому прежде не показывал, — иди сюда.

И она подчинилась: она послушалась его беспрекословно, практически не колеблясь. Просто поднялась со своего места, обошла стол по кругу, — Драко отодвинулся от стола, — и в нерешительности остановилась перед ним: её волосы казались Драко настоящим водопадом маленьких завитков, спадающим на плечи и спину Грейнджер. И вместо того, чтобы и самому встать, Драко лишь развернулся к ней, глядя прямо в глаза, протянул руки и схватил Гермиону за запястья, заставляя сесть на него сверху. Она не сопротивлялась: глубокий долгий взгляд её карих, почти черных в приглушенном свете, глаз сказал ему, что Гермиона тоже заметила и почувствовала внутренние изменения, и это не на шутку потрясло её, а потрясение оглушило её, сделав на удивление податливой.

— Грейнджер, — практически простонал Драко, — о, Мерлин, я так чертовски хочу тебя!

И он запустил пальцы в её тёмные, густые, роскошные волосы, — как же давно он жаждал это сделать и как давно мечтал об этом моменте! — и осторожно, но неумолимо потянул её ближе к себе...

За секунду до того, как их губы встретились, Гермиона осторожно остановилась, сопротивляясь оказываемому Драко давлению, остановилась ровно настолько, чтобы успеть сказать четыре слова: одна просьба, такая простая и сложная одновременно.

— Драко, — впервые она назвала его по имени, и лишь Мерлин знает, как сладко оно прозвучало из её уст, — не причини мне боли...

И Драко почувствовал, как эти слова нашли отклик в его душе, но ничего не ответил: лишь дотянулся до её губ и поцеловал настолько страстно, что их первый поцелуй показался бы теперь детским лепетом.

И всё было хорошо, по крайней мере какое-то время.

* * *

По общему молчаливому согласию, Драко и Гермиона восстановили свои еженощные — за исключением единственной ночи с субботы на воскресенье, когда оба нужны были своим друзьям, — "учебно-целовальные" занятия... Хотя, по правде говоря, оба предпочли бы остаться в компании друг друга.

Для себя лично они оправдывали это лишь тем, что поскольку экзамены были все ближе и ближе, им необходимо было все больше и больше времени для подготовки. Но на деле — после того памятного первого поцелуя — количество учебных часов не изменилось: теперь Драко и Гермиона предпочитали «изучать» друг друга.

Но всё зашло не очень далеко, — по крайней мере, не так далеко, как того хотелось бы Драко, — поскольку Гермиона довольно чётко обозначила рамки дозволенного: глубокие поцелуи и небольшие ласки, но строго выше талии. Ничего больше, она и так жаловалась, что теряет много времени, которое могла бы потратить на учебу.

И хотя её уверенные шлепки по шаловливым Малфоевским рукам держали его в постоянном возбуждении вот уже на протяжении нескольких недель — раньше он не потерпел бы такого отношения к нему ни от кого, — Драко с удивлением обнаружил, что вовсе не против дать ей немного времени и личного пространства... Оправдывал он это лишь постоянным напоминанием самому себе, что чем дольше он ждёт, тем слаще будет награда в конце.

По правде говоря, у него было настолько хорошее настроение, что это заметили даже его сокурсники-слизеринцы. Кто бы мог подумать, но наибольшую выгоду из его нового благодушного настроя извлекала Панси, поскольку теперь Драко был намного более благосклонен и терпелив с ней днём, а постоянное отсутствие сексуальной разрядки из-за закрытости Гермионы выгодно выделяло достоинства Панси ночью.

Драко даже зарвался настолько, что, вернувшись однажды в пятницу около часа ночи в общую гостиную и найдя там Панси, сидевшую, скрестив ноги, у камина и увлечённо болтавшую с подругой из Дурмстранга, сам начал к ней приставать.

Памятуя о недавних горячих поцелуях с Гермионой, Драко подошел к Панси сзади и, обхватив её руками, легко поднял девушку на ноги. Затем, игнорируя её удивленные возгласы, взял Панси за руку и повёл мимо камина и застывшей в изумлении подруги прямо в свою спальню, откуда Панси вышла лишь на следующее утро, пропустив завтрак, — подпрыгивающая походка, триумф в глазах и потерянная девственность.

После того случая Панси часто ждала возвращения Драко поздно ночью в общей гостиной, и он никогда не обманывал её молчаливых ожиданий.

Ему и в голову не приходило, что Гермиона, узнай она об этом, мягко говоря, не одобрила бы его новую привычку сначала страстно целовать и обнимать её, а затем жёстко трахать Панси. Драко был убеждён, что Гермиона и Панси — две совершенно разные части его жизни, между которыми нет ничего общего. Ну... Кроме, пожалуй, одного: с одной он нагуливал «аппетит», а со второй утолял свой «голод». Панси была девушкой, на которой он всё ещё собирался жениться, а Гермиона...

Гермиона была его наркотиком.

* * *

Терпение Драко подходило к концу.

— Черт бы тебя побрал, Грейнджер, — бурчал он себе под нос, в -дцатый раз глядя на часы и сомневаясь, там ли он ждёт...

Из всех возможных мест, где они могли бы встретиться в это чудесное воскресное утро — день похода в Хогсмид, — Гермиона, к огромному удивлению Драко, выбрала именно это. Нет, они, конечно, должны были вести себя осторожно и по возможности скрываться, если хотели провести целый день вместе, но... Подвал «Сладкого Королевства»? Это смешно!

Он пробыл тут уже двадцать минут. В подвале было прохладно и сыро, стены влажно поблёскивали, и если бы Драко пришлось ещё раз прятаться на полу под шаткой лестницей, когда жирный муженёк здешней владелицы спускался за коробкой сахарных свистулек или ящиком сахарных тараканов...

Драко жёстко ругнулся и продолжил метаться из угла в угол — останавливался он лишь на секунду, чтобы в очередной раз посмотреть на часы. Он бы многое отдал за то, чтобы с комфортом сидеть сейчас в «Трёх Метлах», потягивая сливочное пиво.

Внезапно он резко остановился и обернулся — звук шёл снизу, словно кто-то скрёбся из-под пола, просясь наружу. Сердце Драко пропустило удар. То, что он увидел, поразило его: тяжелый люк в полу, настолько хорошо замаскированный, что Драко даже не заметил его раньше, подрагивал, словно подталкиваемый изнутри.

Через секунду в дыре в полу показалась голова в капюшоне, а затем Гермиона быстро скользнула наверх в обтягивающих джинсах и не по размеру большом свитере — она что, позаимствовала её у Поттера или Уизли? Драко внезапно почувствовал внезапный и довольно ощутимый укол где-то в районе сердца — это могла быть лишь ревность.

«Я просто забочусь о своей собственности, и никто больше не имеет на неё права, а уж тем более Уизли, так поступивший с ней той ночью», — с яростью подумал Драко и молча наблюдал, с какой гибкостью и грацией Гермиона вылезла из-под люка.

Лицо его было мрачным, пока она закрывала люк и отряхивалась, но наконец Гермиона выпрямилась и посмотрела на Драко — однако, в отличие от Панси, которая, заметив выражение его лица, тут же попятилась бы назад, бормоча извинения за опоздание, Гермиона даже не казалась смущенной.

— Откуда у тебя этот свитер? — вместо приветствия выпалил Драко.

Она, казалось, удивилась такому вопросу:

— Это старьё, что ли? — она окинула себя взглядом. — Это бывший свитер Виктора Крама. Он отдал его мне летом между четвёртым и пятым курсом.

При ближайшем рассмотрении Драко заметил поблёкшие, некогда золотистые буквы «сборная Болгарии» на грязновато-бордовом фоне. Драко почувствовал облегчение: Крам — дело отыгранное. Не из-за чего беспокоиться.

Дальше его взгляд упал на волосы Гермионы.

— А это что?

Драко протянул руку и дотронулся до толстой длинной косы, перекинутой на плечо и выглядывавшей из-под всё ещё накинутого капюшона свитера. Он откинул его и увидел, что Гермиона и в самом деле убрала волосы с лица, заплетя их во французскую косу.

— Никогда не видел тебя с косой, — протянул он, не замечая хмурость, засквозившую в его лице.

— А, да просто... — теперь Гермиона явно была немного смущена. — Мои волосы... понимаешь, они могут привлечь внимание. По ним меня узнают. Я решила, будет лучше их несколько... укротить. Тебе нравится?

Этот вопрос совершенно сбил Драко с толку. Гермиона никогда прежде не спрашивала так по-девичьи о его мнении касательно своей внешности. И, честно говоря, ему не нравилось. Ни капельки. Её непослушные волосы — вот то, что Драко искал в каждой комнате в Хогвартсе, в которую заходил. И он, к огромной своей досаде, не раз ловил себя на том, что неосознанно ищет эту копну волос даже в общей гостиной Слизерина.

Но она была права: сегодня ей действительно следовало, как она выразилась, «укротить» свои волосы. Кроме того, Драко разбирался в девушках достаточно, чтобы понимать, что ни при каких обстоятельствах нельзя давать негативный ответ на вопрос, касающийся их внешности. Никогда. Если, конечно, он не хотел прекратить общение с этой девушкой навсегда. А это было последнее, чего он хотел в данном случае: говорить с Грейнджер, как оказалось, было почти так же приятно, как целоваться с ней.

— Я... Ты просто... — черт возьми, Малфой, соображай быстрее. — Ты просто выглядишь несколько иначе, — он выдавил из себя что-то вроде улыбки, но, увидев выражение её лица, быстро добавил: — Неплохо. Я бы даже сказал, круто!

Кажется, этого ей было достаточно.

— Ну что, пойдём? — улыбнулась она. — Я бы не отказалась начать этот день с кружечки сливочного пива. Ты же не против?

— Что ты, — едко бросил Драко, — я же мечтаю провести остаток дня в этом подвале с толстым мужиком в качестве компаньона!

Как по заказу, дверь наверху с грохотом открылась. Драко схватил Гермиону и толкнул её под лестницу как раз в тот момент, когда грузный хозяин лавки начал медленно спускаться. Он взял ближайший ящик с «Берти Боттс» и, заворчав, потащился наверх.

Драко, притаившийся рядом с Гермионой, хотел было одними глазами дать ей знак... но это желание исчезло в ту же секунду. Она так и манила, сидя на каменном полу в своем выцветшем свитере, пыльных джинсах — неизвестно какими тайными путями она шла сюда, навстречу ему, — с широко распахнутыми тёмными глазами и сдерживаемым дыханием. А потому прежде чем он успел подумать и прежде чем дверь над ними закрылась, Драко приник к её губам страстным, дерзким поцелуем.

* * *

— Кстати, а где начинался тот тоннель? — спросил Драко, когда они сидели за самым дальним, темным столом и потягивали сливочное пиво.

Гермиона сидела спиной к двери, а потому каждый человек, заходивший в паб, видел лишь её толстую косу... Хотя, по правде говоря, никто и не смотрел в их сторону. В последнее время, предвидя прогулку в Хогсмиде, Драко намеренно был крайне груб и вспыльчив со своими софакультетовцами, — что на самом деле было не так уж сложно, поскольку в это время проводилась Ж.А.Б.А., которая, хвала Лорду, наконец-то подошла к концу. Окончание экзаменов и праздновалось в это воскресенье выпускниками в Хогсмиде. И Драко был уверен, что, памятуя о его поведении, ни один слизеринец не подошёл бы к ним сегодня.

Что касается гриффиндорцев, Гермиона сразу сказала Драко, что едва ли кто-нибудь из них обратит внимание на «девушку-Драко-Малфоя» (она слегка зарделась при этих словах); лишь Гарри и Рон вызывали у Гермионы некоторые опасения, хотя, с другой стороны, они ушли в Хогсмид часов в десять утра, поскольку на середину дня у них была запланирована тренировка по квиддичу. Сейчас же на часах было около часа, а потому Гермиона надеялась, что Гарри и Рон уже возвращались в Хогвартс — если ещё этого не сделали. И единственная причина, по которой Гермиона кралась по тому тоннелю, заключалась лишь в том, что она боялась пересечься с ними, потому что с утра она соврала, что у неё раскалывается голова из-за недавних экзаменов, а потому она должна была остаться в спальне на целый день и отдохнуть. Она пожелала им хорошей прогулки и удачной тренировки, попросила не беспокоить её, сказав, что может проспать большую часть дня, что звучало весьма правдоподобно, ибо за последнюю неделю Гермиона едва ли сумела урвать хотя бы двенадцать часов сна.

Последнее, кстати, было чистой правдой, и в последнее время Гермиона жила в состоянии дикого недосыпания... Но тем не менее предложение Драко оказалось слишком заманчивым, чтобы отказаться.

И вот они здесь.

— Тоннель начинается за статуей в одном из коридоров Хогвартса, — сказала она. — Если хочешь, я могу провести тебя по нему обратно, чтобы ты сам всё увидел, — она слегка приподняла одну бровь — такое типичное для Малфоя выражение лица стало обычным и для неё. — Теперь ты мне скажи, как тебе удалось ускользнуть от своих прихвостней, а?

Драко наградил её своей фирменной усмешкой:

— Ну помнишь, как ты отмазалась от Поттера и Уизли — «не могу подняться с кровати после экзаменов»? Так вот с Креббом и Гойлом то же самое. Ж.А.Б.А. нехило так их подкосила. Хотя они, по-моему, сдали-то всего два или три экзамена, — он отвлёкся на свои мысли и лишь задумчиво повторил: — По-моему.

Гермиона с трудом выдавила улыбку, но в душе не всколыхнулось совершенно ничего: она не испытывала никаких чувств к этим отродьям с той памятной ночи в День святого Валентина, кроме лютой, жгучей ненависти.

— А что касается Панси, — продолжил Драко, — я отправил её в салон красоты на целый день, чтобы она немного побаловала себя. Вряд ли она высунется оттуда вплоть до пяти часов — я позаботился об этом. Так что она не проблема. И я очень надеюсь, что остальные слизеринцы будут держаться сегодня от меня подальше.

— Да, я видела, насколько ты был «любезен» с ними... Все ради меня, не так ли?

Драко сощурился. То, что Гермиона пришла к выводу, что из-за неё он намеренно отдалился от своих сокурсников, не обещало ничего хорошего... Пусть даже это была истинная правда. От осознания этого факта любая девушка могла потерять голову и зазнаться, а это было бы... Грейнджер, в конце-то концов, даже не была его девушкой — так, небольшой трофейчик, который очень хочется получить.

Трофей. Ничего больше.

— Не льсти себе, — фыркнул он.

Гермиона откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

— Даже и не мечтала, — парировала она, и Драко заметил небольшие искорки в её глазах и не знал наверняка, волноваться ему или веселиться.

Она не повелась.

Он снова недооценил её: Грейнджер видела его насквозь.

Черт, а эта девчонка умна.

И догадлива.

И красива.

И бесстрашна.

И независима.

И остроумна.

И горда.

«Другими словами, идеальная пара для тебя», — прошептал предательский голосок где-то в глубине души, разбуженный, по всей видимости, болезнью и вероломной речью профессора, которому он верил, как себе.

Нет! Измена! Ересь! Позор семьи! Грейнджер — это так, интрижка. И всё, черт побери, и все!

Драко потряс головой, чтобы избавиться от назойливых мыслей, а когда он поднял голову и встретился с Гермионой взглядом, её проницательный взгляд совершенно обезоружил его. Залпом допив сливочное пиво, Драко поставил пустую кружку на стол и поднялся на ноги.

— Прогуляемся, Грейнджер, — как обычно растягивая слова в попытке казаться беспечным, предложил он. — Сегодня прекрасная погода.

* * *

Никто из учеников Хогвартса не обращал на них внимания в этот прекрасный, залитый солнцем день. А потому Драко и Гермиона могли спокойно и неторопливо прогуливаться по улочкам Хогсмида, держась за руки и останавливаясь то у одной, то у другой витрины. Порой, когда кто-то из них замечал нечто интересное для него, они оба заходили в магазин. На целых полчаса они остановились в причудливой библиотеке Хогсмида, притаившейся на самой окраине деревни. Но самое приятное было ещё впереди: в конце дня Драко арендовал небольшую лодочку в доке, расположенном ровно напротив Хогвартса, по другую сторону Черного озера, и уверенными гребками направил судно на середину озера, чтобы полюбоваться вместе с Гермионой на потрясающий закат. Ну и поцеловаться, конечно, — всего лишь пососаться, ничего больше, никаких чувств.

Ночная синь уже начала сменять багровый закат, когда Драко и Гермиона вернули лодку в док, привязав её. Было около семи вечера: ужин в Хогвартсе был в самом разгаре, однако, по всей видимости, он уже завершился бы к тому моменту, как они вернулись в школу. К тому же, по подсчётам Драко, Панси вот уже два часа, как должна была покинуть салон красоты, и он был уверен, что та будет искать его, дабы похвастаться результатом. А потому Драко решил, что лучше бы им с Гермионой снова воспользоваться тем тоннелем в «Сладком королевстве». Заодно он и узнал бы, где же этот тоннель начинается.

Гермиона, естественно, шла впереди с зажженной палочкой, показывая дорогу, а Драко просто следовал за ней. Гермиона так сосредоточилась на туннеле, его поворотах, спусках и подъёмах, что совершенно не замечала оценивающих и явно одобрительных взглядов Драко.

А тот с удивлением обнаружил, что вплоть до сегодняшнего дня он и представить не мог себе девушку, которая смогла бы сексуально смотреться в потертых, пыльных джинсах и огромном бесформенном свитере... А Грейнджер, черт побери, смогла: вот оно, живое доказательство его неправоты, уверенно идет сейчас впереди него. Старые джинсы выгодно подчеркивают женственный изгиб бёдер, покачивающихся при походке; длинная коса, перекинутая за спину, покачивалась им в такт. Это смотрелось так просто и так невинно. Драко был уверен: Гермиона даже не пыталась ничего сделать специально, и это сводило его с ума: осознание того, что она была сексуальна, даже не стремясь такой показаться. Её привлекательность в наибольшей степени заключалась в её чистоте и искренности.

Этим она очень отличалась от Панси. Та тоже умела вилять бёдрами, безусловно, однако это было лишь специально отточенным мастерством — приёмчик для привлечения внимания противоположного пола и Драко в частности. И ей это удавалось: порой он и заглядывался на ее походку, однако она не шла ни в какое сравнение с Грейнджеровской — Драко должен был это признать, будучи до конца честным с собой. Сомнений не возникало: неподдельная природная походка Гермионы была намного сексуальнее Пансиных виляний бёдрами.

Грейнджер была совершенно другой, нежели его суженная... «Другой и... лучшей», — снова раздался этот предательский голосок в голове.

НЕТ. Он рьяно потряс головой. Не важно, насколько Грейнджер умна и привлекательна: гриффиндорская грязнокровка никогда не сможет быть лучше чистокровной слизеринской невесты с отменной родословной. Никогда.

Такие мысли становились опасными. Он решил завершить эту битву и наконец разделаться с Грейнджер. Выбросить её из головы, оттолкнуть её всем своим существом. Он не мог больше выносить это, необходимо было оставаться верным своим принципам!

* * *

Стоило лишь им выбраться из горба статуи одноглазой ведьмы, и не успела Гермиона бросить что-то свое раздражающе целомудренное вроде «доброй ночи и спасибо за чудесный день», как Драко прижал её к каменной стене коридора чуть сильнее, чем собирался, однако успев подставить руку под голову Грейнджер, дабы избежать несвоевременного сотрясения мозга. Он так отчаянно и дерзко обрушился на её губы, что даже не успел подумать о том, что творил. Опасно было остановиться вот так, посреди просматриваемого со всех сторон коридора — опасно, запретно и крайне волнительно. Они не скоро ещё сумели оторваться друг от друга — словно по команде, но с явной неохотой. Они оба с трудом переводили дух, Драко прижался лбом ко лбу Гермионы, продолжая по-собственнически обнимать Грейнджер.

— Приходи ко мне сегодня, — тяжело выдохнул он. — Останься у меня на ночь. Скажи, что придёшь...

Её глаза распахнулись ещё шире:

— Драко...

— Ж.А.Б.А. позади, — резко оборвал её Драко. — Теперь у нас есть время. Скажи, что ты придёшь. Пожалуйста. Гермиона.

Он намеренно впервые назвал её по имени, и это оказало именно тот эффект, на который он рассчитывал. Гермиона едва слышно выдохнула — если бы чувства и внимание Драко не были сейчас напряжены до предела, он бы в жизни не услышал этот вздох, — а затем позволила себе положить голову ему на плечо.

Он обхватил её за талию левой рукой, а правой неспешно и очень бережно провел по всей длине её густой косы: такой нежный жест с его стороны убедил Гермиону, что всё было в порядке, что всё было правильно и что она вполне может ответить «да».

«Скажи «да», скажи «да», черт бы тебя побрал, Грейнджер, я же сейчас с ума сойду от желания, скажи это чертово «да»...»

— Да, — наконец приглушённо выдохнула она ему в плечо. — Да, я приду. Я хочу прийти. Драко.

— Хвала Мерлину, — не удержался Малфой и на секунду обмер от ужаса, поняв, что позволил себе так явно показать облегчение, но всего на секунду.

Глаза Гермионы блестели и буквально светились изнутри, и Драко понял, что он не смог бы сказать ничего лучше специально, чтобы упрочить её в своём решении.

Драко бережно вывел Гермиону на середину коридора и, наклонившись, быстро прошептал ей на ухо:

— Встретимся в библиотеке в полночь. Возьми мантию. Мы...

Он резко смолк, застыл на месте и со свистом вздохнул, неотрывно глядя на что-то за спиной Гермионы в конце коридора.

На Панси, если быть точнее.

Она только что вышла из-за угла и замерла как громом поражённая, уставившись на него.

— Драко? — Панси не верила своим глазам.

Даже на расстоянии нескольких ярдов Драко видел, как на лице Панси отразилось понимание, а затем яркий румянец залил её щеки. Она кинулась к ним, не сказав больше ни слова, с выражением жестокости, боли и гнева на лице. Катастрофа.

Драко соображал очень быстро.

Гермиона, все это время наблюдавшая за игрой чувств на лице Малфоя, хотела было повернуться и своими глазами увидеть то, что так поразило Драко. В ту же секунду он обхватил руками её плечи, не позволяя сделать этого. Он так крепко держал её, что практически причинял боль. Заставляя Гермиону стоять неподвижно одной рукой, другой Драко повелительным жестом приказал Панси остановиться. Но он был уверен, что долго он её сдерживать не сможет.

Едва шевеля губами, Драко шепнул Гермионе:

— Ударь меня.

— Что? — недоверчиво переспросила Гермиона.

— Панси стоит прямо у тебя за спиной. И выглядит она достаточно безумной, чтобы натворить глупостей.

Теперь уже понимание отразилось на лице Гермионы.

— Она тебя не узнала, не могла узнать, — быстро-быстро шептал Драко. — Ударь меня, затем пройди мимо меня, закрыв лицо руками так, словно ты плачешь. И не оборачивайся ни в коем случае. Увидимся в полночь. А сейчас, ради Мерлина, ударь меня!

Гермиона тяжело сглотнула, пытаясь собраться с силами. Но в тот момент, когда Панси уже было двинулась опять к ним, Гермиона отступила на шаг от Драко и, замахнувшись, влепила Драко самую мощную затрещину, на которую только была способна в данный момент, а затем, не оборачиваясь, сорвалась с места и бросилась в противоположном от Панси направлении, специально задев Драко плечом с такой силой, что чуть не сшибла его с ног. Через секунду она уже скрылась за углом в другом конце коридора.

Это было потрясающе убедительно, подумал Драко с некоторой гордостью и осторожно потёр горевшую щёку. «Это — моя девочка!»

Но нет... Не так. Это была его девочка: вот она, стоит прямо перед ним. Сконфуженная, злая и оскорбленная до мозга костей. Да, это была именно та девушка, с которой ему предстояло строить своё будущее, и не важно, выбрал ли бы он её сам при других обстоятельствах — хотя ответ определенно был отрицательным. Но это уже не имело никакого значения: выбор сделан, и Драко решил смириться с ним. Его родители возлагали на него большие надежды, как на единственного наследника, и Драко твёрдо решил, что не подведёт их. Грейнджер ничего не меняла.

Ничего.

Поэтому нужно было со всем этим разобраться и как можно быстее.

— Панси, — в несколько больших шагов он преодолел разделявшее их расстояние, схватил Панси в охапку и чмокнул в макушку, не обращая внимания на то, как она застыла в его руках. — Я скучал по тебе сегодня.

Она немного отодвинулась и взглянула на него: Драко видел, как она изо всех сил боролась с надеждой, и эта битва явственно отражалась на её несимпатичном личике.

— Драко, — неуверенно начала она, — кто..? Что это..?

— Пустяки, — без запинки выпалил Малфой, — мне жаль, что тебе пришлось это увидеть. Какая-то ненормальная пуффендуйка с шестого курса набросилась на меня, — он театрально вздохнул. — Ты сама знаешь, такое часто бывает. Но, — он слегка нахмурился, — ты же достаточно хорошо меня знаешь, Панс, чтобы хоть на секунду допустить мысль о том, что...

— Я не представляла, что она из Пуффендуя, — хныкнула Панси, — я не знала, что и думать!

— Понимаю, — ответил Драко, — потому мне и жаль, что ты это увидела. Мне невиносима мысль о том, что ты огорчаешься из-за меня.

Панси снова всхлипнула, но выглядела уже более спокойной.

— А что ты ей сказал? — спросила она. — Чтобы она тебя даже ударила...

— Что я не стал бы мараться о какую-то мерзкую пуффендуйку — судя по грязным маггловским джинсам, ещё и грязнокровку — даже за деньги. Серьёзно, Панс, я лучше опущу все эти жуткие подробности. И, эй, не надо, — он погладил Панси по щеке и вытер невольно скатившуюся слезинку большим пальцем. — Все старания мастеров пойдут насмарку. Ну-ка, покажись, дай мне посмотреть, какую красотку из тебя сегодня сделали!

Сделав шаг назад, он окинул её оценивающим взглядом.

— Исключительна, — объявил он, — хотя они просто подчеркнули твои достоинства. Ты и так у меня красивая.

Драко вздохнул с облегчением, когда Панси наградила его улыбкой — почти незаметной, но искренней.

Он приглашающе раскинул руки, и на этот раз она порхнула в его объятия без раздумий. Крепко прижав её к себе, Драко прошептал ей на ухо:

— Я бы очень хотел убедиться, что каждый дюйм твоего тела так же прекрасен.

Он исподтишка глянул на часы: без пятнадцати восемь. Куча времени для небольших потрахушек, ещё и в душ успеет сходить, прежде чем встретиться с Грейнджер в библиотеке. А если он сейчас удовлетворит свои потребности с Панси, то потом он сможет в полной мере продемонстрировать свои навыки Грейнджер, двигаясь медленно, смакуя каждую секунду. Конечно, нужно было ещё придумать, под каким предлогом выставить Панси за порог до полуночи, ибо она привыкла оставаться у него на ночь после секса... Но Драко не думал, что это будет очень трудно. Какую бы историю он ни выдумал, Панси не станет докапываться с расспросами. Она никогда это не делала. Панси никогда не могла прочитать, что творилось в его голове.

В отличие от Грейнджер.

— Так что скажешь, — шепотом предложил он, — если мы зайдём ко мне, и я завершу свою инспекцию? Я должен удостовериться, что эти мастера уделили внимание каждому дюйму твоей кожи — так, как я им и велел.

Панси хихикнула, кивнула, затем соблазнительно качнула бёдрами, задев Драко, и отстранилась. Усмехнувшись, Драко обхватил её за плечи, и они направились по коридору прочь от того места, где несколько минут назад скрылась Гермиона; слизеринские «принц и принцесса», предназначенные друг для друга с самого рождения.

— А как хоть звали ту пуффендуйку? — спросила Панси, пока они шли, и в её голосе не было уже и капли обиды. — Может быть, я... перекинусь с ней парой словечек завтра.

Драко фыркнул:

— Ты думаешь, я заморачивался такой херней, как запоминать её имя?

— О, — Панси несколько сникла, но тут же просияла вновь. — Ладно, не бери в голову. Я всё равно узнаю её по косе, если увижу снова, — её взгляд посуровел, — а когда узнаю, то вырву эту дрянную косу с корнем. Какая-то пуффендуйка положила глаз на моего парня.

Не отдавая себе отчёта, Драко обеспокоено оглянулся в ту сторону, куда ушла Гермиона. Теперь у него была ещё одна причина надеяться, что Гермиона никогда больше не уложит волосы подобным образом.

Волна облегчения — которую невозможно было отрицать, — накрыла Драко с головой, когда дверь библиотеки тихонько отворилась и закрылась вновь, будто по собственной воле. Он боялся, что из-за недавнего столкновения в коридоре с Панси, Гермиона решит отменить их полуночную встречу.

Девушки бывали до нелепости чувствительны, когда дело касалось других девушек, подумал Драко, очень кстати решив запамятовать о приступе ревности, случившемся не более, чем двенадцать часов назад, когда Гермиона зашла в подвал «Сладкого королевства» в мужском свитере.

Но главное, что теперь она была здесь. Гермиона скинула мантию-невидимку и застенчиво топталась в дверях; на ней была трикотажная пижама нежно-голубого цвета, украшенная маленькими звездочками и полумесяцами. Драко также заметил тонкие кружева, обрамлявшие короткие рукава и скромный V-образный вырез, и с любопытством подумал, не из-за них ли Грейнджер посчитала эту пижамку самой сексуальной в своём гардеробе.

А она была сексуальной... Просто потому, что её надела именно Грейнджер.

Он усмехнулся:

— Рад тебя видеть, — абсолютно искренне сказал он. — Я боялся, что ты не придёшь.

— Я боялась того же, — ответила Гермиона, подходя ближе к нему. Драко заметил, что её волосы всё ещё были заплетены в эту чертову косу. — Просто я не знала, как ты объяснился с Панси. Все... нормально?

— Всё хорошо, — он обнял её за плечи и поцеловал в лоб в знак приветствия. — Панси поверит во что угодно, что бы я ни рассказал.

Это была истинная правда. В случае с Грейнджер честность была основой политики поведения, поскольку та могла видеть его насквозь... В отличие от Панси.

Гермиона хотела было положить голову ему на плечо, но Драко не позволил. Вместо этого он схватил ее двумя пальцами за подбородок и слегка приподнял, заставляя посмотреть на него. Гермиона отчаянно покраснела, когда их взгляды встретились.

— Ты готова? — мягко спросил он.

— Готова, — прошептала она, а затем, нервно облизнув губы, тихо добавила: — Думаю, да.

Все ещё придерживая её за подбородок, Драко склонился к ней и мягко и нежно поцеловал.

— Ты слишком много думаешь, — прошептал он, медленно отодвигаясь. — Хотя бы этой ночью не думай — просто действуй. Хорошо?

— Хорошо, — повторила Гермиона, и Драко наконец позволил ей приникнуть к его груди с тихим прерывистым вздохом. — Я верю тебе, Драко.

Он не знал, почему при этих словах его сердце замерло.

Если рассуждать логически, он должен был сейчас ликовать, поскольку это было именно то, чего он добивался всё это время. Сегодняшняя ночь — кульминация его многонедельных стараний: сегодня она станет его во всех смыслах этого слова, он отымеет её во всех позах — так, как он того захочет, а затем, на утро, её удивительная сила влияния на него ослабнет, и он сможет спокойно жить дальше. Так ведь?

Так.

Потому что, какой бы эта так называемая сила ни была, она заключалась лишь в том, что Драко неистово её хотел: она основывалась на его похоти, а потому с ней нужно было покончить и оставить её в прошлом раз и навсегда.

— Под этой мантией найдется место для двоих? — прошептал он.

* * *

Они добрались до комнаты Драко без происшествий, тихо ступая по пустынным коридорам Хогвартса, укрытые мантией-неведимкой, которую Гермиона при помощи магии приспособила под них обоих. Крадясь через общую гостиную Слизерина, они едва ли решались даже дышать, поскольку даже в этот поздний час тут были люди, а точнее три человека. Кребб и Гойл играли в карты, будучи явно оживлёнными после дневного похода в Хогсмид: Драко почувствовал, как обмерла Гермиона, ещё сильнее прижавшись к нему, и неосознанно обнял её одной рукой за талию, словно защищая. Они играли в «войну» [1], и даже такая простая игра, как эта, заставляла двух неандертальцев крепко задуматься, рассуждая, шестёрка это выпала или девятка, или бьёт ли валет короля. На кону была сумка со сладостями из «Сладкого королевства», отобранная у незадачливого младшекурсника. Третьим человеком в комнате была Панси, сидевшая на полу перед камином и снова увлечённо болтавшая со своей подругой из Дурмстранга. Драко поблагодарил всех богов, о которых когда-либо слышал, за то, что главным предметом её болтовни стал поход в салон, а не последовавшие за ним вечерние развлечения.

Пересёкши слизеринскую гостиную, они прошли по маленькому коридорчику в спальню Драко. Малфой быстро снял все защитные и запирающие заклинания, прежде чем войти.

Он сбросил мантию-невидимку и небрежно кинул её на спинку стула, а затем начал накладывать обратно защитные заклинания, используя ещё более сложные и изощрённые чары, чем до этого: он хотел быть полностью уверенным в том, что никто не потревожит их ни этой ночью, ни завтра с утра — в зависимости от того, как долго Гермиона будет находиться у него. Когда всё было готово, Драко на всякий случай докинул ещё и оглушающее заклинание, а затем зажёг настенные канделябры и развел магический огонь в камине: комната озарилась теплым золотистым светом.

Когда же он наконец снова повернулся к Гермионе, то с удивлением обнаружил, что её всю трясло, а на глаза наворачивались слёзы.

— Грейнджер, что случилось? — нахмурился он, пододвигаясь ближе и обнимая её.

— Ненавижу их, — надтреснутым голосом прошептала она, опустив глаза в пол, — ненавижу, ненавижу, я ненавижу их.

Ему не нужно было спрашивать, о ком шла речь.

Яркое, горячее чувство собственничества, к которому Драко уже почти привык, взыграло с новой силой.

— Они никогда тебя больше не тронут, — жёстко заявил он, и это были не просто слова. Даже когда он порвёт с ней, он и близко не подпустит этих двоих к Грейнджер. — Даю слово, Гермиона. Я не позволю.

На минуту воцарилось молчание.

— Но ты ведь не хочешь сказать, что в прошлый раз ты позволил? — её голос надломился.

— Во имя Мерлина, нет! Просто тогда я и подумать не мог, что им нужно запретить... Но теперь они послушают меня — и с этим будет покончено. Слушай, я всегда знал, что они способны отобрать конфеты у младшекурсников, взять конспекты у тех, кто поумнее, но я и не предполагал, что они могут позариться...

— На меня?

Он неотрывно посмотрел ей в глаза.

— Ты, — подчеркнуто начал он, — моя и ничья больше.

Гермиона подумала было, что такое очевидное признание собственничества должно было вызвать в ней бурю негодования... Но какой в этом смысл, если слова Драко заставили её почувствовать себя... в безопасности?

* * *

Дальнейшее обдумывание этого вопроса Гермионой было прервано, когда Драко подхватил её на руки и в несколько широких шагов пересёк спальню. Затем осторожно положил Гермиону на кровать, где она чуть не утонула в большом шелковистом пуховом одеяле — серебристо-зелёном, разумеется, — подобно облаку, лежавшему на кровати. Сев на колени рядом с ней, Драко скомандовал: «Перевернись на живот».

— Что? Зачем..?

— Просто перевернись, Грейнджер, — растягивая слова, повторил Малфой.

И вот опять. Она должна была обидеться на этот приказной тон, и, черт возьми, она знала, что должна обидеться. И вместо этого она лишь подчинилась, безоговорочно и бесповоротно доверяя ему.

Она вытянулась на животе, положила скрещенные руки под голову и повернулась лицом к Драко, но в следующую же секунду он исчез из её поля видимости. Драко перекинул одну ногу так, что теперь он сидел верхом на бёдрах Гермионы, опираясь на колени, чтобы не сильно на неё давить. Гермиона резко вскинула голову.

— Драко, что ты..?

— Ш-ш-ш, — прервал он её и наклонился, припав грудью к её спине. Он прошептал прямо ей в ухо: — Не двигайся.

И Драко прикусил мочку её уха, вырвав прерывистый вздох удивления и удовольствия.

— Чувствительное место, не правда ли? — самодовольно пропел он ей на ухо, а затем заявил: — Я хочу распустить твою косу, Гермиона. Лежи спокойно, ладно? — его пальцы уже проворно принялись за дело, не успел он договорить.

Несколько минут он распускал её длинную толстую косу, а затем ещё несколько минут просто наслаждался рассыпанными по спине кудрями, зарываясь в них руками и позволяя мягким тёмным прядям проскальзывать сквозь пальцы, упиваясь этим ощущением, подобно тому, как человек, потерянный в пустыне, наслаждается пресной водой оазиса.

Наконец, перекинув растрёпанные волосы на одну сторону, Драко снова склонился над Гермионой и поцеловал её в загривок. В это время левой рукой он быстро нашарил на прикроватной тумбочке палочку, и через мгновение её ночной костюм — и топ, и штаны — оказался на спинке стула по соседству с мантией-невидимкой. Оставшись лишь в жемчужно-розовых трусиках, Гермиона снова сдавленно вздохнула и попыталась подняться, однако у Драко были другие планы. Пользуясь своим положением, он прижал её к кровати, не позволяя выбраться.

— Эй, — прошептал он, водя губами по её шее вверх-вниз и обратно и положив палочку обратно на тумбочку, — ты сказала, что доверяешь мне. Веришь ли до сих пор?

Тоненький предательский голосок в его голове кричал, что пользоваться её доверием таким образом было полнейшим...

Но Драко заглушил его на корню. Никаких посторонних мыслей, черт подери, не сейчас, когда он был так близок...

И Гермиона снова расслабилась, тихое «да» сорвалось с её губ прерывистым стоном.

Драко откинулся назад и снова чуть приподнялся на коленях, продолжая сидеть сверху, но уже не обездвиживая Гермиону своим весом. Медленно, начав с плеч, Драко провел руками по бокам Гермионы, легко коснувшись груди, пробежался пальцами по изгибу талии и бёдер и, наконец, дотронулся до ткани её нижнего белья, умирая от охватившего его желания. Мерлин, как же он хотел сорвать ее трусики прямо сейчас, но он обязан был делать всё медленно... медленно... очень медленно.

Какая сладкая пытка.

Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы взять себя в руки, и снова сел на колени рядом с ней, как это сделал в самом начале.

Драко пришлось откашляться, чтобы заговорить, однако даже когда слова наконец сорвались с его губ, голос был таким сиплым, что Драко сам едва ли узнал его. С Панси такого никогда не было. Ни с одной девушкой не было.

— Перевернись, — выдавил он. — Перевернись и дай мне посмотреть на тебя.

Гермиона спрятала лицо в одеяле, очевидно, собираясь с силами, а затем сделала, как он просил, резко и уверенно перевернувшись на спину; она скользнула взглядом по его лицу и быстро отвела глаза куда-то в сторону, за его левое плечо. Руки она вытянула по швам и вцепилась в одеяло, как решил Драко, для того, чтобы не прикрыться инстинктивно, не защитить от его взгляда то, что она не показывала ни одному мужчине прежде.

Яркий румянец заливал всё её лицо, а грудь, выставленная на его обозрение во всей своей красе, вздымалась и опускалась от частых рваных вздохов. Драко рассеянно подумал, что всё происходящее было невероятным испытанием для Гермионы, что она буквально страдала под его пристальным взглядом, что он должен был что-то сказать или что-то сделать, чтобы успокоить её... Но в тот момент он был слишком поражён — настолько, что взгляда не мог отвести.

— Твою ж мать... — с трепетом выдохнул он. — Грейнджер... Вау.

Гермиона никогда не носила обтягивающих вещей и никак не подчёркивала свою фигуру, а потому Драко толком не знал, что скрывалось под школьной формой и широкими мантиями. Даже в те редкие моменты, когда он видел Гермиону в обычной одежде, как, например, сегодня в Хогсмиде, было заметно, что она одевалась так, чтобы было удобно, а не чтобы поразить его, Драко: потрёпанные старые джинсы и свитер, который был как минимум на два размера больше, чем нужно. Но теперь...

А теперь ему не хватало слов, чтобы описать её, лежавшую на его шикарных простынях в мерцающем свете огня, смирно позволявшую осматривать себя, хотя — Драко был уверен — всё её существо отчаянно требовало прикрыться и бежать прочь. Да, страх был очень заметен, несмотря на то, что она, как истинная гриффиндорка, изо всех сил пыталась сохранить спокойное уверенное лицо.

Однако она так и не нашла в себе силы встретиться с ним взглядом; это было уже слишком. Она еле держалась, чтобы не сломаться полностью.

Драко подумал, всё ещё не в силах оторвать взгляд от её пленительного тела, что он нашёл её симпатичной — насколько это возможно для грязнокровки — уже давно и должен был признать её привлекательность, пусть и скрепя сердце, ещё в тот День Святого Валентина. Но теперь он с удивлением обнаружил, что «симпатичная» даже примерно не описывает великолепие, открывшееся перед ним. Мерлин милостивый, он что, был слеп?

Она была самой прекрасной девушкой, которую он когда-либо видел.

Наконец:

— Драко? — неуверенно позвала его Гермиона.

— Да, — рвано выдохнул он. Тяжело сглотнув, он выдавил: — Ты... Черт подери, Гермиона, ты изумительна.

Драко и представить не мог, что можно покраснеть ещё сильнее, но она тотчас же показала, что он ошибся. Она стала малинового цвета и, всё ещё пряча взгляд, робко, очень робко прошептала:

— Мне холодно.

Драко действительно заметил, что она дрожала, правда, признаться, он думал, что не от холода. Он и представить не мог, что она замёрзла; ему казалось, что это лишь нервное напряжение и тщательные поиски причины, чтобы прикрыться. Уверенным движением он стянул футболку и вытянулся на кровати рядом с ней, слегка приподнявшись на локте, согревая её своим теплом. Склонившись над ней, Драко погладил её по щеке, а затем задержался на её губах в долгом поцелуе.

— Так лучше? — наконец спросил он, отстраняясь.

— Немного, — кивнула она.

Драко улыбнулся и обнял её — мягкую и податливую, — так, что теперь она лежала спиной к нему; он придвинулся ближе, прижавшись обнаженной грудью к её спине. Одну руку Драко положил под голову Гермионы, а другой, осторожно касаясь мягкой кожи, провел по плечу до груди Грейнджер и поочерёдно сжал их в ладони.

— Драко... О-о-о... — Гермиона откинула голову назад, больно ударив Драко в ключицу.

— Ш-ш-ш, — выдохнул он, продолжая изучать её тело руками, и поцеловал её в висок. — Не думай — просто действуй, помнишь?

— Да, — это было больше похоже на вой, потому что Драко скользнул рукой между её ног — мягко, но тем не менее решительно — и начал осторожно круговыми движениями ласкать её через ткань нижнего белья.

Судорожный вздох:

— Драко... Я... Не...

— Всё хорошо, — глухо выдохнул он и постарался успокоить Гермиону единственным способом, который сейчас мог найти: поцеловать её, остановив любые дальнейшие возражения, скользнуть языком в её рот... и одновременно с этим отодвинуть шелковистую преграду в сторону.

Когда его пальцы начали двигаться взад-вперед между тканью трусиков и её плотью, Гермиона начала буквально извиваться под ним — от удовольствия ли, или в попытке вырваться, Драко не знал, да и, честно говоря, на тот момент его это мало волновало. Она протяжно стонала прямо ему в рот, поскольку Драко не собирался прерывать их долгий глубокий поцелуй. Спустя несколько долгих минут неспешного изучения прелестей Гермионы, когда она уже расслабилась в его руках, Драко пошёл дальше и погрузил в неё два пальца — однако он никак не мог предугадать последовавшую реакцию.

Она резко перевернулась на спину, всё её тело изогнулось, напряглось, словно тетива, и очевидный крик боли сорвался с её губ и замер где-то во рту Драко.

В этот момент он наконец оторвался от её губ, совершенно растерявшись, а Гермиона обхватила его обеими руками, спрятала лицо у него на груди и вцепилась ногтями в его спину, царапая главного виновника своей боли. Казалось, она никак не могла попросить его остановиться, и могла лишь выдавить невнятные, глухие протестующие звуки.

Но, Мерлин, как же он её хотел. Она была такой узкой — такой чертовски узкой! С Панси он никогда не чувствовал подобного — да ни с одной девушкой он не чувствовал подобного, — и если она так реагировала лишь на его пальцы, то он и представить не мог... Он жаждал сорвать с неё трусы и не раздумывая вдалбливаться в неё, безжалостно и безостановочно.

Но он не мог... Не мог так поступить с ней. Не сейчас, когда каждое его движение причиняет ей боль. Черт подери, он должен был остановиться прямо сейчас — прямо, блять, сейчас, — но... но...

В итоге он пришёл к компромиссу. Он продолжит и пойдёт дальше, но очень, нечеловечески медленно и осторожно. В конце концов, решил Драко, каждая девушка испытывает боль в первый раз, просто в случае с Панси всё прошло достаточно быстро. И чем быстрее они с Грейнджер пройдут этот этап, тем лучше. Для них обоих.

Ведь так?

«Нет, — прошипел этот чертов упрямый голос в голове. — Нет, не так, это неправильно, она не готова. Это неправильно...»

Драко стиснул зубы и проигнорировал его.

Очень медленно, не доставая пальцев из-под трусиков Гермионы, Драко положил другую руку на затылок девушки и крепко прижал к себе, успокаивающе погладил её — волосы были влажными от холодного пота, и Драко отрешённо заметил, что Грейнджер колотило сильнее, чем когда-либо, — и начал шептать какие-то убаюкивающие, бессмысленные слова, обещая, что скоро всё будет в порядке, что нужно просто расслабиться, что всё хорошо... В то же время он продолжал двигать пальцами внутри неё — вперёд-назад, вперёд-назад, — и с каждым толчком неизменно слышал приглушённое хныканье.

«Это неправильно, всё неправильно...»

Но единственное, что наконец убедило его остановиться — её реакция, когда он раздвинул пальцы внутри неё и начал проворачивать, растягивая Гермиону изнутри. Она пронзительно закричала, замотала головой из стороны в сторону, и в этот момент Драко почувствовал, как горячие слёзы заливают его грудь, и внезапно ему вспомнились те слова, которые она сказала тогда в библиотеке, — так отчётливо, словно она только что их произнесла. «Драко... Не причини мне боли», — просила она, а теперь... Мерлин, она же рыдает от боли, что он, черт возьми, делает?!

Это не могло продолжаться.

Медленно и осторожно он вытащил пальцы. Стоило ему сделать это, как всё напряжение спало, и Гермиона буквально осталась в его руках безжизненной куклой. Её руки, ещё мгновение назад крепко прижимавшие его, сползли вниз, и если бы Драко не держал её затылок, Грейнджер бы безвольно откинулась назад. Драко с огромной осторожностью положил Гермиону на одеяло. Отодвинувшись чуть подальше, он обхватил её лицо ладонями и повернул к себе... И был потрясён тем, что он увидел.

Черт подери, что он наделал? Какую же сильную боль он причинил ей?

Лихорадочный румянец заливал её щеки, ко лбу прилипли влажные от пота волосы, губы были чуть приоткрыты, и нижняя кровоточила, прямо как в тот День святого Валентина. Однако на этот раз причина была совсем другой: она кусала её, чтобы не кричать очень громко, осознал Драко, испытывая невыносимые муки совести — чувство, с которым прежде у него было весьма поверхностное знакомство и которое, как он понял теперь, было далеко не самым приятным. Мерлин всемогущий, из-за него она искусала свои губы в кровь... Впрочем, наибольшее впечатление на Драко произвели глаза Гермионы: они были полуприкрыты, застланы слезами, а взгляд был рассеянным. Длинные чёрные ресницы слиплись от слёз. Она словно... была без сознания... Но, Мерлин, неужели с девушками такое случается в реальной жизни? Разве это не одна из тупых выдумок любовных романов, так любимых Панси?

Он осторожно обхватил её лицо ладонями и склонился над Гермионой так низко, что их носы почти соприкасались — сексуальное возбуждение пошло на убыль, сменяемое острой тревогой.

— Грейнджер? — тихо выдохнул он.

Нет ответа.

— Гермиона?

Она моргнула, — отчего две слезинки скатили по вискам и затерялись где-то в волосах, — и наконец посмотрела на него.

— Драко, — прошептала она, — прости. Я думала, что готова, но я просто... не... Прости меня!

И опять она не смогла сдержать слезы и хотела было отвернуться, но Драко не позволил ей этого сделать.

— Послушай меня, — сказал он тихо, но уверенно. — Гермиона, ты слышишь меня? Ты ни в чем не виновата, тебе не за что извиняться. На сегодня хватит, а в будущем я позволю тебе самой задавать ритм, мы будем делать всё настолько быстро или настолько медленно, как ты захочешь. Нам некуда торопиться: у нас есть целая вечность. Хорошо?

Он коснулся губами её лба и кончика носа.

— Гермиона, хорошо?

— Ладно, — выдохнула она и закрыла глаза.

Драко нахмурился: ему не нравился этот болезненный румянец. Он пощупал её щеки и лоб.

Она была слишком тёплой, заключил он, практически горячей — чересчур горячей, черт подери. Перегнувшись через неё, Драко дотянулся до волшебной палочки и легонько коснулся её лба, шепча жаропонижающие заклинания. Зелье, которым тогда отпаивал его Снейп, было бы куда лучше, но сейчас у Драко в спальне не было ни одного флакончика. Когда он закончил, то вытянулся на кровати, обеими руками обнял Гермиону и прижал к себе. Гермиона прильнула к нему, — судя по всему, всё ещё полностью ему доверяя, даже несмотря на то, что он только что с ней сделал, — и Драко пробормотал: «Ты хорошо себя сегодня чувствовала, любимая?» Нежное обращение сорвалось с его губ раньше, чем он успел обдумать свои слова, но Драко лишь отмахнулся, решив отложить анализ на потом. Сейчас же ему необходимо было выяснить, испытывала ли Гермиона недомогание до их сегодняшней встречи, или же это полностью его вина.

— Устала, — приглушённо пробубнила она. — Немного жарко, но в большей степени... усталость. Я так устала... от этих экзаменов.

Ну конечно. Чертовы экзамены. Внезапно он вспомнил, под каким предлогом Гермиона не пошла сегодня в Хогсмид с Гарри и Роном: проведёт весь день, запершись в комнате и отсыпаясь после экзаменов. Разумеется... она истощена. Ей действительно следовало бы провести весь день в кровати — он ведь не понаслышке знал, как мало времени у неё оставалось на отдых в течение экзаменационной недели. Он ведь сам каждую ночь готовился вместе с ней в библиотеке, засиживаясь до двух, трёх, а порой и до четырёх часов. Ну, как «готовился»...

Но ему и не нужно было много времени, чтобы отдохнуть: пару часов сна было достаточно, чтобы восстановить силы. Он и не думал, что Гермионе требуется куда больше времени, чтобы оправиться и вновь начать заниматься в полную силу... И сегодня, когда у неё наконец выдался день, чтобы восстановиться и отдохнуть, он сначала таскал её весь день по Хогсмиду, а потом ещё и не дал покоя ночью, а потому она, естественно, ослабла. Если бы Драко подумал об этом раньше, он бы понял, к чему всё это приведёт.

Первое, что почувствовал Драко, осознав это, — облегчение. Причиной её внезапного болезненного состояния стали не его... «ласки», а всего лишь усталость — вполне себе закономерно и объяснимо. Но следом на него накатило такое острое чувство вины, что прежние угрызения совести показались ему цветочками — и от всего этого Драко не мог просто так отмахнуться.

Эгоистом — вот кем он был весь этот день. Чертовым эгоистом. Поняв это, Драко несколько удивился сам себе: ведь он никогда раньше не изучал так старательно свои поступки, и уж тем более его никогда не беспокоило, что какие-то его действия доставляют кому-то, мягко говоря, неудобства. До этого момента единственным, что он ставил выше своих интересов, были желания его родителей. Далее в списке его приоритетов следовала Панси, — поскольку она была тесно связана с первым пунктом, а именно с желаниями родителей, — следом шёл профессор Снейп, его наставник, после были Кребб и Гойл — его прихвостни, которых он помнил чуть ли не всю свою сознательную жизнь и за которых нес какую-то ответственность, — а замыкали список все остальные слизеринцы.

И тот факт, что внезапно разгоревшиеся чувства к этой девушке — гриффиндорке, грязнокровке, лучшей подруге его заклятого врага — грозили затмить всё и вся, а она сама готова была вот-вот вырваться на первое место в списке, если можно так выразиться, невероятно пугал Драко. Он не должен был чувствовать себя виноватым за то, что произошло этой ночью, черт побери. Не должен. Не должен. Не должен. Раз уж на то пошло, подумал Драко с возмущением, он вполне мог бы испытывать сожаление, но только потому, что ему пришлось остановиться в шаге от желаемого. И хорошо ещё, что ранее этим вечером он хоть с Панси покувыркался, иначе он просто не смог бы остановиться... Грейнджер ещё должна быть благодарна судьбе, что его контроль над собой и своими желаниями был настолько хорошо отточен — любой другой парень на его месте наплевал бы на всё и...

И что?

Изнасиловал её? Потому что только это и оставалось. Выходит, что теперь он пытался найти оправдание изнасилованию? Его обеспокоило, какой ход приняли его мысли. Он никогда не потокал мужчинам, осмелившимся поднять руку на женщину, и уж совершенно точно не мог оправдать насилие... Мысль о том, что в феврале Кребб и Гойл практически изнасиловали Грейнджер до сил пор приводила его в бешенство, Драко трясло, когда он думал об этом.

И всё же... Она уже почти довела его до грани.

Почти. Но всё же не до конца. А может быть, подумал он, все больше и больше впадая в безумие, было бы лучше, если бы в конечном счете он сорвался и просто получил своё удовольствие... Тогда она, по крайней мере, поняла бы, чего он стоил. Теперь же... Теперь же Драко казалось, что его вот-вот разорвёт от внутренней борьбы, ибо тот факт, что он всё же остановился, тем самым отказавшись от чего-то особо желаемого, — он никогда этого не делал, никогда — означал, что Грейнджер... Гермиона... стала для него чем-то большим, чем просто целью, просто вещью. И не важно, насколько рьяно он пытался убедить себя в обратном все эти недели.

Если бы она была просто целью, он бы не остановился. Он бы пошёл дальше, а потом сумел бы оправдаться в собственных глазах: в конце концов, она пришла к нему по собственному желанию, она так и не сказала ему «нет» или «остановись». Он бы просто оттрахал её, нашёл себе оправдание и продолжил жить своей жизнью.

Однако же, когда дело приняло критический оборот, он не смог сделать с ней этого. Он не смог продолжить причинять ей боль.

Драко снова посмотрел на Гермиону: она уснула глубоким сном — таким необходимым ей теперь. Поняв, что всё это время сжимал в руках палочку, Драко наконец положил её обратно на тумбочку, откинул волосы со лба Гермионы и слегка нахмурился, снова взглянув на искусанную губу. Большим пальцем Драко оттёр кровь — Гермиона не проснулась.

И в этот момент Драко словно громом поразило.

«Мерлин, помоги мне, — прошептал он, прижимая к себе спящую Грейнджер ещё сильнее от внезапно нахлынувшего озарения. — Она нужна мне. И не только её тело, и не только на одну ночь... Я мог это получить уже сегодня, но если бы это было всё, что мне нужно... Нет, мне нужна она — вся она! — и навсегда. Черт подери, я в дерьме...»

[1] Как играть в «войну»: http://ru.m.wikihow.com/играть-в-войну-(карточная-игра)

По сути, правила аналогичны русской «пьянице».

Драко плохо спал этой ночью.

Он лежал без сна вплоть до рассвета, обнимая Гермиону. По правде говоря, к Панси после секса он даже не прикасался — Драко просто терпел её присутствие в своей кровати, и это, по его мнению, было верхом великодушия с его стороны. Мысли Драко крутились вокруг одного и того же вопроса: как одновременно удовлетворить все требования семьи (жениться на Панси сразу по окончании школы) и претворить в жизнь собственные планы на будущее (каким-то образом «оставить подле себя» Грейнджер)?

Гениальным решением пока и не пахло.

— Черт бы это все побрал, — в отчаянии пробормотал Драко и глянул на мерцавшие зеленые цифры, висевшие над палочкой. 4:36. Никогда ещё в своей жизни Драко не сталкивался с неразрешимой для него проблемой — особенно касавшейся его самого. Ему всегда удавалось получить то, что он хотел, когда хотел и как хотел. А потому нынешнее положение вещей сводило его с ума.

— И какого хера прикажете мне делать?

— Драко?

Гермиона зашевелилась и пробормотала нечто неразборчивое и небрежное, вроде: «Все в порядке?»

— Да, — выдохнул он, зарывшись носом в её волосы, — все нормально. Спи, Грейнджер. Тебе это необходимо.

Но стоило Гермионе вновь прижаться к нему, как в Драко проснулся его природный эгоизм, и Малфой перевернул Грейнджер на спину, чтобы поцеловать.

Когда же он оторвался от неё после долгого глубокого поцелуя, Гермиона перевела на него взгляд своих темных, слегка затуманенных ото сна глаз, — «А ведь ты мог бы каждый день просыпаться только ради взгляда этих глаз», — прозвучал предательский голос где-то на краю сознания, — и Драко заметил в них пробуждающееся желание. Поцелуй был хорош. Но она явно боялась нового проникновения, новой боли.

— Драко...

Он оборвал её:

— Ты не готова, я знаю, — Драко осторожно откинул спутавшиеся ото сна волосы с её лба. — Все в порядке, Гермиона. Есть множество других вещей, которыми мы могли бы заняться, если бы ты только захотела.

Его губы дернулись в очевидной едкой усмешке, и он склонился над Гермионой так низко, чтобы при разговоре его губы двигались в миллиметре от её.

— Например кое-чем... С языками.

Слабая сонная улыбка мелькнула на её лице, показывая, что против такой игры Гермиона ничего не имела.

Последовавшее дальше вытолкнуло из головы Драко все тяжелые мысли... По крайней мере на какое-то время.

* * *

Они крепко спали до позднего утра. На этот раз Драко уснул без каких-либо трудностей, после... Ну, в общем, после. Он проснулся первым из-за настойчивого стука в окно: Юпитер, которого Драко отправил домой с традиционным письмом для родителей две недели назад, наконец вернулся.

Драко осторожно, чтобы не потревожить Гермиону, отодвинулся, свесил ноги с кровати, широко зевнул, а затем провел пальцами по волосам, пытаясь сбросить с себе сонное оцепенение. Наконец, когда постукивания сменились глухими ударами, словно Юпитер — эта безмозглая, если подумать, птица — пытался выбить стекло, как люди выбивают дверь плечом, Драко поднялся на ноги и, подойдя к окну и распахнув его, впустил в комнату крайне раздражённого Юпитера.

Роскошный филин облетел спальню по кругу и уселся на свою позолоченную клетку, обиженно щелкнул клювом на Драко и бросил пару гневных взглядов на Гермиону.

Драко подошёл к нему, требовательно протянув руку за письмом, даже глазом не моргнув на все выходки филина.

— Даже не думай, Юпитер, — отрезал Драко тоном, не терпящим возражений, отвязывая свиток от протянутой лапки. — Ты всегда верно служил мне, но если ты только попробуешь хоть клювом, хоть когтем тронуть её, это будет последнее, что ты сделаешь в жизни. Понял?

Филин неотрывно глядел на него, и в этих янтарных глазах Драко прочел полное понимание и в то же время абсолютное непринятие нового "увлечения" хозяина... Абсолютное неприятие.

Как только Драко отвязал письмо, он открыл клетку Юпитеру, пересек комнату, сел за стол и, развернув свиток, начал читать, все больше и больше хмурясь. Это было письмо от отца, разумеется, однако не типичное "...у нас всё хорошо, надеемся, ты учишься хорошо, твоя мать готовит посылку с гостинцами, которую мы вскоре тебе отправим — ах, и да, я слышал ты опять отдал снитч Поттеру, как же ты позоришь нашу семью". Нет, сейчас оно было несколько иным.

«Дорогой Драко», — так начиналось письмо, и именно после этих слов Драко понял, кто адресант: письма отца всегда были с ноткой деловой холодности, никакой нежности.

«Дорогой Драко,

К тому моменту, как ты прочтёшь это письмо, твоя Ж.А.Б.А. уже подойдет к концу. Смею верить, что ты справился достаточно хорошо, чтобы соответствовать статусу нашей семьи. Теперь же, когда экзамены позади, а отъезд из Хогвартса неумолимо приближается, настало время подумать о будущем. Итак, сын, тебе предстоит приобрести одно крайне важное ювелирное изделие. Спешу сообщить, что я обо всем договорился с владельцем самой именитой ювелирной лавки Хогсмида, и осмелюсь предположить, что ты заглянешь туда при первой же возможности и купишь обручальное кольцо для мисс Паркинсон. Цена, как ты уже, должно быть, догадался, не имеет значения. Тебе следует выбрать кольцо, которое мисс Паркинсон будет носить с гордостью и на которое тебе самому будет приятно взглянуть; кольцо, вдохновляющее каждого, кто посмотрит на него, и которое будет являться еще одним подтверждением благосостояния и престижа Малфоев. Я оставлю на твое усмотрение, когда преподнести ей сей знак серьёзности твоих намерений, однако сделай это прежде, чем вы оба покинете Хогвартс навсегда. Лично я предложил бы выпускной. И да, говоря о нем, к сожалению, должен сообщить, что мы с твоей матерью не сможем присутствовать на церемонии вручения дипломов. Срочные дела требуют нашего присутствия. Однако будь уверен, что мы очень гордимся твоими успехами (за исключением лишь, пожалуй, твоих бесконечных фиаско в квиддиче) и с нетерпением ждем встречи с тобой и твоей невестой этим летом.

Твоя мать назначила дату свадьбы на восемнадцатое декабря.

Искренне твой,

Люциус Малфой».

Драко дважды перечитал письмо, а затем скомкал его и швырнул в огонь, все еще неторопливо горевший в камине. Опершись локтями на стол, он уронил голову на руки и глубоко задумался.

«...кольцо, вдохновляющее каждого, кто посмотрит на него, и которое будет являться еще одним подтверждением благосостояния и престижа Малфоев...»

Драко фыркнул. Другими словами ему надо купить кольцо с самым огромным и крайне нелепым бриллиантом, которое будет привлекать внимание всех людей в миле от них.

Да еще и...

«...к сожалению, должен сообщить, что мы с твоей матерью не сможем присутствовать на церемонии вручения дипломов. Срочные дела требуют нашего присутствия...

Херня. Откровенная, неприкрытая херня. «Срочные дела, ага, — горько подумал Драко, — конечно, блять».

Правда была лишь в том, что его отец ненавидел Дамблдора: для него невыносимо было осознавать, что все его многолетние попытки сдвинуть старика с поста директора не увенчались успехом. Он бы не смог просто сидеть и смотреть, как Дамблдор толкает речь на церемонии — отец воспринял бы это как личное оскорбление. Но, естественно, он никогда бы не признался в этом. По крайней мере, не в письме, которое, как бы странно это ни звучало, могло быть перехвачено, могло попасть не в те руки и предстать не перед теми глазами. Ну уж нет, старый хитрый Люциус рисковать не будет.

Драко тяжело вздохнул.

— Драко? Что случилось?

Он поднял голову и обернулся: Гермиона уже совершенно проснулась и сидела, скрестив ноги, посреди кровати. Верх ночного костюма был небрежно повязан на поясе, а волосы темными волнами спадали на грудь, скрывая её от взгляда Драко.

Её вид вызвал легкую улыбку на лице Малфоя, несмотря на давящие мысли: она выглядела так... Так правильно в его постели. Сложно объяснить, но когда по утрам он просыпался и видел рядом с собой Панси, в груди росла какая-то странная дисгармония, словно что-то было неправильно, не на своем месте: такое чувство, будто Панси просто "не вписывалась". Теперь же, когда он увидел Гермиону, чувства в его груди были совсем иными: словно что-то щелкнуло в глубине души и всё встало на свои места. Ощущение, что все правильно: Гермиона — гриффиндорка, тонущая в море серебристо-зелёных простыней, — смотрелась намного органичнее, нежели его чистокровная слизеринская невеста.

Хватит. Уже. Об этом. Думать.

Появившаяся было на губах улыбка застыла и теперь больше походила на жуткую гримасу. Стерев какие-либо эмоции с лица, Драко просто отмахнулся:

— Ничего важного. Не беспокойся, Грейнджер.

— Ты получил письмо, — не отступала она. — А затем бросил его в огонь.

Драко проследил за её взглядом, устремлённым на камин, а точнее, на почерневший свиток, постепенно превращающийся в пепел. Драко снова вздохнул. Чертова Грейнджер замечала все и в отличие от Панси не знала, когда нужно остановиться.

Запустив пальцы в волосы, он поднялся и, подойдя к кровати, сел рядом с Грейнджер.

— Ты права, — сказал он. — Это было не самое приятное письмо, ибо из-за него у меня появились кое-какие дела в городе, а это значит, что я не смогу провести этот день с тобой, прости.

— О, — выдохнула она, а через минуту добавила: — Эти дела никак не связаны с... ну...

Она не договорила, но невысказанные слова стеной повисли между ними: Пожиратели смерти. «Эти дела никак не связаны с Пожирателями смерти?» — вот, что она хотела спросить.

— Да нет же, во имя Мерлина! — буквально огрызнулся Драко. — Как ты себе это представляешь? Я провел ночь с тобой, а затем...

«А затем пошёл строить заговоры с людьми, которые убьют тебя, как только увидят?» — подумал он. — «А хотя нет. Которые сначала будут пытать и калечить тебя, потом используют как приманку для Поттера, а уж только затем убьют...».

Эти мысли были подобны ледяному водопаду, обрушившемуся на него. И они ему ох как не понравились. Драко даже слегка замутило — но самое худшее, как решил Драко, было то, что эти мысли произвели такой эффект на него. Это означало, что он слишком сильно запал на грязн... Гермиону.

Твою мать.

Это было совсем не хорошо.

И, конечно же, чтобы избавиться от ненужных мыслей, он поцеловал её.

* * *

— Пойдем в душ вместе? — шепотом предложил Драко минут через сорок или около того.

Они лежали в непонятном месиве из постельного белья и одежды, а тела их были покрыты легкой испариной, ибо "кое-что с языками", предложенное Драко этим утром, переросло в нечто большее.

Поначалу Гермиона была зажата, сбитая с толку предшествующим поцелую разговором, но быстро сдалась, поскольку Драко всеми своими действиями старался убедить её, что "дела" не были связаны с чертовыми Пожирателями. Хорошо ещё, что это была правда, поскольку её вечно изучающий взгляд пронзал его насквозь, и она определенно поймала бы его на лжи.

Чертовски... Умная... Проницательная... Потрясающая... Грейнджер.

И какого хера ему теперь прикажете делать?

Драко снова было задумался над дилеммой «Панси-Гермиона», но решил отложить эти размышления и насладиться совместным душем с потрясающей девушкой, которая прикрывала теперь свою наготу. Принять душ вместе — ещё одна интимность, которой он никогда не удосуживал Панси, так же как и объятиями в течение сна.

У него ещё будет куча времени для тяжких раздумий позже, когда он будет бродить по ювелирной лавке и выбирать кольцо для девушки, которую он не любил, не хотел — уже. Она казалась неплохой заменой Грейнджер вплоть до прошедшей ночи. Но теперь, когда он почувствовал, притронулся, попробовал Гермиону... Панси уже не шла ни в какое сравнение.

Однако Драко не изменил своего решения следовать наказу родителей... И не так важно, будут они присутствовать на этой драной церемонии или нет. Они рассчитывают на него. Они хотят, чтобы он купил огромное безвкусное кольцо для Панси на деньги отца? Хорошо, он сделает это. Они хотят, чтобы он преподнес это кольцо Панси — желательно в день выпускного — и просил её руки и сердца (хотя и так очевидно, каким будет ответ)? Хорошо, он и это сделает. И они поженятся восемнадцатого декабря. Выбора нет. Его никогда и не было.

Но должен был быть способ сохранить еще и Грейнджер. Именно этот способ Драко и собирался найти.

Ему всегда удавалось добиться того, что он хотел, значит, получится и теперь. Просто нужно понять как. А пока...

Драко поднялся с кровати, и прежде чем Гермиона успела хоть что-то сделать, подхватил её на руки и понес в примыкающую к спальне ванную. Времени на душ ушло как минимум в три раза больше, чем требовалось обычно.

* * *

Спустя два часа, когда Драко был уже в Хогсмиде, гениальное решение наконец появилось. В тяжёлых раздумьях он бродил по улочкам Хогсмида, так и не решившись зайти в ювелирную лавку, мимо которой он прошел уже раз пять. Сейчас он стоял перед маленькой библиотекой, в которой они с Грейнджер провели накануне чудесные полчаса своей жизни. Драко не шевелился и даже не моргал, невидящим взглядом уперевшись в здание библиотеки. Кто-то прошёл мимо, толкнув Драко, и тот, вздрогнув, вышел из этого транса.

Обернувшись посмотреть, кто же влетел в него, Драко наткнулся взглядом на ведьму в темно-пурпурной мантии и с короткими волосами стального серого цвета, остановившуюся в нескольких шагах от него и сосредоточенно пристраивавшую какую-то вывеску сбоку от дороги. Надпись точно такого же цвета, как и мантия этой ведьмы, гласила: «Осмотр дома». Под светящимися буквами была алая стрелка, указывавшая на маленький домик, — Драко даже назвал бы его коттеджем, — приютившийся прямо за библиотекой. Два здания разделял лишь ряд ухоженных розовых кустов с пышными бутонами.

Как только с вывеской было покончено, ведьма развернулась и пошла по мощёной дорожке к дверям домика. Драко тем временем переводил взгляд с библиотеки на коттедж и обратно, и в его голове начал зарождаться гениальный план.

— Эй, — окликнул он ведьму, не успела та переступить порог и скрыться в доме.

Она остановилась и, обернувшись, посмотрела на быстро приближающегося к ней Драко.

Резко остановившись прямо перед ней, стоя на пару ступенек ниже, Драко рвано выдохнул:

— Этот дом продаётся?

— Полагаю, да, — весьма дружелюбно ответила ведьма. — Я — Розетта, агент по недвижимости, — она протянула руку, — а вы..?

— Малфой. Драко Малфой, — он не ответил на рукопожатие, продолжая неотрывно смотреть мимо неё, изучая дом. — Я хочу купить этот коттедж.

Ведьма скептически изогнула одну бровь и окинула его оценивающим взглядом:

— Вы еще школьник, верно? — наконец заключила она.

— Останусь им ещё всего на неделю, — отмахнулся Драко. — И вообще это неважно. Мне семнадцать лет, и я имею право купить этот дом.

— Хорошо, мистер Малфой, — осторожно отступила Розетта. — Но давайте же не будем торопиться. Вы же ещё не знаете, сколько этот коттедж стоит, да вы даже внутри не были!

— Формальности, — отрезал Драко. — Сколько бы ни хотели за этот дом, я заплачу. Если мне не понравится интерьер, я сам его изменю. Его удаленность от людских глаз — вполне достаточное обоснование для меня, чтобы его купить. Мне нужен этот дом. Вы продадите мне его или нет?

Розетта приняла решение довольно быстро:

— Я всегда не прочь заключить выгодную сделку, мистер Малфой, — сухо ответила она. — Проследуйте за мной в офис, где мы и подпишем необходимые бумаги.

Она развернулась и, подойдя к вывеске, сняла её, а затем снова обратилась к Драко:

— Сколько времени вам нужно, чтобы собрать необходимую сумму?

— День, может, два. Смотря насколько быстро мой филин доставит письмо со всеми указаниями в Гринготтс: я переведу деньги со своего счета сразу на счет нынешних владельцев. Кредит не требуется, я оплачу все наличными в полном объёме.

— Мистер Малфой, стоит ли мне напомнить вам, что вы все еще не знаете точную цену за дом?

Драко, шагавший рядом с Розеттой в небольшой бизнес-квартал Хогсмида, где, по всей видимости, и находился офис Розетты, резко остановился, заставив агента также притормозить.

Не мигая глядя ей прямо в глаза, Драко процедил:

— Кредит не требуется, я оплачу все наличными в полном объёме.

Медленно губы агента по недвижимости Розетты растянулись в улыбке:

— А вы мне нравитесь, мистер Малфой.

* * *

Спустя час Драко вышел из агенства недвижимости пружинящей походкой с глубоким чувством удовлетворения. Он снова сделал это: он снова нашел способ получить — а в данном случае сохранить, — то, что хотел. Хвала Мерлину, что бабушка и дедушка по маминой линий оставили ему в наследство приличный счет в Гринготтсе, о котором родители и не подозревали: старики терпеть не могли Люциуса. Что, к слову, было довольно забавно, учитывая, что они сами же настаивали на браке: они очень хотели выдать свою единственную дочь за Малфоя, а если быть точнее, за его состояние и громкое имя в кругу слизеринцев. Однако, будучи и сами слизеринцами, Блэки-старшие не доверяли Люциусу и завещали все свое состояние (которое не шло ни в какое сравнение с богатствами Малфоев, но тем не менее было довольно внушительным) единственному внуку, а не дочери — по закону та должна была бы разделить эти деньги с мужем.

Именно благодаря финансовой независимости Драко с такой лёгкостью отваживался на спонтанные крупные сделки — скажем, на покупку дома. В его голове уже строились планы относительно новоприобретенной собственности — Драко попросил Розетту на следующий же день нанять бригаду домовиков: сразу же, как только оплата будет подтверждена и деньги будут успешно зачислены на счёт теперь уже бывших хозяев коттеджа. Драко собирался арендовать эльфов на пять дней, чтобы успеть полностью убрать и проветрить дом — он, как выяснилось, пустовал вот уже полгода, поскольку хозяева уехали в Австралию, и им настолько там понравилось, что они решили не возвращаться.

Выпускной через неделю — всё должно быть готово к этому моменту. Сегодня вечером Драко решил отправить Розетте сову с просьбой достать лучших магов, владеющих защитными чарами: они должны были максимально обезопасить коттедж в течение этой недели. Драко всё ещё не давала покоя мысль, посетившая его этим утром: Грейнджер вполне могла стать жертвой Пожирателей. Ей суждено было стать их целью лишь по одной причине: невероятная близость к ублюдочному Поттеру. Драко отчаянно хотел бы знать побольше о планах Пожирателей, однако, если не считать тех жалких обрывков информации, которые ему удавалось выудить из разговоров Пожирателей между собой, Драко пребывал в полнейшем неведении.

Однако всё должно было измениться после выпускного. Отец не говорил ничего конкретного, но Драко был абсолютно уверен, что его посвятят в круг Пожирателей примерно в то же время, что и женят на Панси. И как только Драко примут в сообщество, он получит всю информацию о планах Волдеморта касательно грязнокровок... и сможет решить, что предпринять, дабы защитить единственную значимую для него грязнокровку.

Драко очнулся от размышлений, оказавшись перед входом в ювелирную лавку, мимо которой он столько раз промчался сегодня с тяжелым сердцем. Но теперь он, не колеблясь, зашёл внутрь — дверной колокольчик тихонечко звякнул. Драко больше не боялся этого места — теперь у него был план. Сегодня он купит не одно кольцо, а два: первое — на отцовские деньги, второе — и куда более значимое для него — на свои собственные средства.

* * *

— А, юный мистер Малфой, я полагаю, — добродушно приветствовал Драко ювелир. Мужчина был низеньким, полноватым, начинал лысеть, и Драко даже решил, что тот был геем. — Ваш отец предупреждал меня о вашем приходе. А в том, что это был ваш отец, я не сомневаюсь — какое фамильное сходство, Мерлин правый, какие волосы! Итак, чем я могу вам помочь?

— Две вещи, — ответил Драко. — Во-первых, мне нужно кольцо с самым большим бриллиантом во всей лавке. Его запишите на счет отца. А во-вторых...

— Секунду, секунду, — прервал его ювелир. — У нас довольно широкий выбор обручальных колец с бриллиантами. Не хотите ли взглянуть, а потом уже решить?

— Есть какое-нибудь кольцо, намного превосходящее все остальные по размерам? — теряя терпение, ответил вопросом на вопрос Драко.

— Ну... да...

— Тогда это то, что нужно. Мне нет необходимости смотреть ни на него, ни уж тем более на все остальные кольца. Просто упакуйте его, — Драко нахмурился, а затем добавил: — И я надеюсь, это кольцо также даст фору любому другому по качеству. Мне не хотелось бы получить нечто... эм... бракованное.

Ювелир окинул его взглядом сверху вниз — насколько это позволял его весьма скромный рост.

— Смею заверить вас, сэр, что я здесь не торгую бракованными бриллиантами.

— Очень хорошо. Тогда положите свое самое большое кольцо в коробку и аккуратно запакуйте его. И обвяжите какой-нибудь вычурной ленточкой. Розовой. Как закончите, можем мы уже поговорить о втором деле?

Драко без интереса наблюдал, как коротышка выбирал кольцо и медленно упаковывал его: сначала он положил кольцо в черную бархатную коробочку, а затем ещё и дополнительно упаковал её в светло-голубую коробку, легко коснувшись её палочкой. Тут же с кончика палочки сорвалась блестящая розовая лента из органзы, перевязавшая коробку и изящно свернувшаяся в роскошный бант. Затем одним взмахом палочки ювелир раздобыл пакет в розовую и серебристую полоску, положил туда кольцо и широким жестом вручил покупку Драко. Тот лишь отложил пакет в сторону, не удостоив его и взглядом.

— Вот теперь давайте поговорим насчет второй просьбы, — улыбнулся ювелир. Даже если его задело полное отсутствие интереса у Драко к его потрясающей работе, он этого не показал. Ювелир был все так же дружелюбен, как и в момент, когда Драко впервые переступил порог лавки. — Что еще вам показать, сэр?

— Ничего, — ответил Драко. — Меня не интересуют товары, представленные в витрине. Я хочу сделанное на заказ кольцо. Вы можете это устроить?

— Ну... разумеется.

— Я также хотел бы, чтобы в процессе создания, вы зачаровали само золото, из которого будет отлито кольцо. Я слышал, что есть парочка неплохих защитных заклинаний. Это возможно?

— Конечно. Только вам необходимо предоставить мне нечто, содержащее энергию этого человека: прядь волос была бы идеальным вариантом. И, естественно, такого рода работа стоит немалых денег, цена будет существенно выше себестоимости кольца.

— Цена значения не имеет, — отрезал Драко. — И да, это кольцо будет оплачено не за отцовский счёт. Это... подарок на выпускной одному человеку, и я бы хотел оплатить его самостоятельно.

Какое-то время ювелир молчал и лишь пристально глядел на Драко. Его взгляд метался от молодого парня к пакету с обручальным кольцом, на которое тому, видимо, было искренне наплевать, и обратно. И внезапно, к изумлению Драко, в глазах ювелира промелькнуло понимание, и он доверительно подмигнул ему.

— Не беспокойтесь, сэр, — мягко произнёс он. — Я всё прекрасно понимаю и смею заверить вас, что я позабочусь о филигранном выполнении вашего... особого заказа.

«Черт, он решил, что я гей», — с ужасом подумал Драко. — «Он подумал, что меня насильно заставляют жениться, — что, собственно, правда, — но отчего-то он решил, что второе кольцо для моего... Бойфренда или что-то вроде!»

Поначалу у Драко руки чесались переубедить ювелира — чем жестче, тем лучше, — но в итоге слизеринская натура победила, и он передумал. Пусть думает, что он гей. Довольно неплохое прикрытие, на самом деле. Пусть он считает, что нашёл родственную душу. Лучше так, чем если в один прекрасный день, его отец узнает о том, что он задумал в действительности. Тогда сразу возникла бы куча ненужных вопросов, и, хоть Драко не сомневался, что сумеет соврать, если придётся, ему бы хотелось по возможности этого избежать.

А потому единственное, что ему оставалось, это нацепить на себя нарочито нервную улыбочку и тихо выдавить:

— Спасибо, друг. Как ты понимаешь, второе кольцо намного дороже моему сердцу («Ну это хотя бы правда», — подумал он). А потому я хотел бы, чтобы это осталось сугубо между нами.

— О, конечно-конечно, я все понимаю, — воодушевился ювелир. — Пройдемте в мой кабинет и там все обсудим.

Драко зашёл за длинную стеклянную витрину и последовал за ним. И все это время он думал лишь об одном: «Я всего лишь солгал. И если этот ублюдок попытается сейчас приударить за мной, клянусь Мерлином, я убью его!».

* * *

Оставшиеся до выпускного дни пролетели для Драко совершенно незаметно: он был слишком поглощен приготовлениями к церемонии вручения дипломов, а также созданием выпускного подарка для Гермионы. Все эти ночи они проводили вместе, прикасаясь, пробуя друг друга, доводя себя до изнеможения... Но тем не менее Драко всё ещё не посягал на её девственность. Он зарекся получить, наконец, то, что он хотел, до тех пор, пока она не будет безоговорочно к этому готова... Но пока этого не случилось. В этом всем Драко видел некую иронию: в тот вечер, когда они столкнулись с Панси, он наплел что-то про девчонку, которая якобы "набросилась на него", но в реальности эта "девчонка" не решалась пойти на такой шаг. Да любой из его партнеров по квиддичу на смех его поднял бы, узнай он об этом! В том числе и Булстроуд, с содроганием подумал Драко. Но от правды никуда не денешься: Драко было хорошо с Гермионой. И пусть она всё ещё шлёпала его по рукам, когда он пытался залезть под её строгую школьную юбку, Драко было очень хорошо с ней. Это пугало... Но он больше не пытался этого отрицать. Он просто смирился с этим. Теперь он мог себе это позволить, поскольку уже начал претворять в жизнь свой план, и в результате Гермиона должна была стать неотъемлемой частью его пост-Хогвартской жизни.

На следующую же ночь после визита к ювелиру, Драко осторожно срезал прядку волос Гермионы, пока та спала, и отправил её на утро с Юпитером в Хогсмид прежде, чем Гермиона проснулась. Днем пришёл ответ от ювелира: кольцо уже начали изготавливать. Драко мог рассчитывать получить его как раз вовремя — за день до выпускного.

— Драко, что всё это значит? — смеясь, спросила Гермиона, когда Драко затащил её в пустой класс и закрыл за собой дверь.

Выдача дипломов завершилась около двух часов назад, и все родители уже разъехались. Многие выпускники уехали вместе со своими родственниками, однако Гермиона осталась. Она лишь чмокнула родителей на прощание и пообещала увидеться с ними на следующий день: она не могла отказаться от заманчивой перспективы провести еще одну, последнюю ночь в своей спальне старосты — а может, с усмешкой подумала Гермиона, и в комнате Драко, — в любимой школе, которую она уже считала своим вторым домом. Она очень хотела провести эту ночь в Хогвартсе и на следующее утро уехать вместе с друзьями.

А потому, когда церемония и последовавшая за ней вечеринка подошли к концу, и всех родителей-магглов организованно отправили обратно в Лондон, Гермиона направилась в библиотеку, надеясь, что Драко будет там. За время церемонии они обменялись парой коротких, но многозначительных взглядов: во время традиционной речи старосты, помимо Гарри и Рона, именно на Драко она смотрела чаще всего. Когда очередь дошла до обращения Драко, как старосты мальчиков, ко всем собравшимся выпускниками, факультетам и родителям, Гермиона заметила, что пару раз он тоже искал в толпе её взгляд. Но за весь день им ни разу не выдалась возможность пообщаться, и теперь Гермиона умирала от желания наконец поговорить с Драко... И поцеловать его... Но нет, хватит, перво-наперво им следует поговорить: они не смогут видеться так часто после окончания Хогвартса, и чем больше она думала об этом, тем невыносимее казалась ей эта мысль. Отрицать очевидное больше не имело смысла...

Она влюбилась в Драко Малфоя.

И ей необходимо было выяснить, ответны ли чувства. Ей нужно было знать, согласен ли он изменить свой привычный образ жизни, чтобы встречаться с ней теперь, когда у них нет возможности постоянно видеться. А может даже... Он решится отречься от Пожирателей, и их отношения выйдут на новый уровень..?

Смеет ли она надеяться?

Погружённая в свои мысли, она торопливо шагала по коридорам, направляясь в библиотеку, как внезапно Драко выскочил из-за статуи, схватил её в охапку, зажав рукой рот, и втолкнул в класс.

Наконец, отпустив Гермиону, Драко хитро подмигнул ей, а затем повернулся обратно к двери: сначала он запер её на засов, а затем и дополнительно запечатал заклинаниями, дабы их разговор никто не прервал раньше времени.

— Мои друзья будут скучать по мне, Малфой, — Гермиона в притворном возмущении скрестила руки на груди и нарочито сердито застучала ногой по полу, но тем не менее она не смогла сдержать улыбку. Никто не будет её искать по крайней мере ещё час: она позаботилась об этом, когда ушла с вечеринки под благовидным предлогом, торопясь встретиться с Малфоем.

Но то, что он ждал её, — и не просто сидел в библиотеке, а поджидал её в своем укрытии, — давало ей повод поверить в положительный ответ на её ещё не заданный вопрос. Он явно был не менее заинтересован в продолжении их отношений, чем она.

Гермиона открыла было рот, чтобы сказать ещё что-то, но не успела она и слова произнести, как Драко накрыл её губы своими и долго и страстно поцеловал. Он оторвался от неё лишь спустя целую вечность, безуспешно пытаясь подавить дебильную улыбочку, растянувшую его губы.

— Мои тоже, — просто ответил он, — но к черту их. Подождут. У нас важный разговор.

На лице Гермионы промелькнуло недоумение. Хоть Драко и не переставал улыбаться, в глазах его застыло такое напряжение, которого Гермиона никогда раньше не замечала.

— Драко, — уже тише повторила она. Отчего-то у нее перехватило дыхание. — Что происходит?

— У меня для тебя есть подарок на выпускной, — ответил Драко, засовывая руку во внутренний карман парадной мантии.

На них обоих были сегодня самые лучшие наряды в честь церемонии вручения дипломов, и они ещё не успели переодеться.

— О нет! — Гермиона была в жутком смятении. — Драко, я не...

— Ты ничего не приготовила для меня? Ничего страшного, просто скажи «да», и это будет лучшим подарком для меня.

Гермиона застыла, поняв, что Драко, по всей видимости, собирался задать ей очень важный вопрос. Сердце пропустило удар. Широко распахнутыми глазами Гермиона всматривалась в лицо Драко, пытаясь найти подтверждение своим надеждам обсудить их совместное будущее. Драко также неотрывно изучал её, видимо, с той же целью. «О, Мерлин, — носились в её голове шальные мысли, — а я готова к этому? Это всё явно звучит как...»

Мерлин, неужели он собирался..?

Гермиона не знала, радоваться ей или огорчаться, когда Драко достал из внутреннего кармана желтый конверт с красной печатью.

Но не коробочку с украшением. Не кольцо, например...

Гермиона знала, что для волшебников пожениться в семнадцать, восемнадцать, девятнадцать лет — обычное дело. Она просто сомневалась, что сама была сейчас готова на этот шаг. По крайней мере разум пытался убедить её именно в этом...

Однако, несмотря на холодный ум, которым она теперь пыталась прикрыться, Гермиона не могла отрицать, что достань Драко кольцо и сделай он ей предложение, она бы сказала "да". Она бы потребовала отложить саму свадьбу на некоторое время, но тем не менее дала бы своё согласие.

В конце концов, она любила его. Мерлин, помоги!

Разумеется, она дала бы свое согласие лишь при условии, что Драко перейдёт на "светлую" сторону... Однако если бы он действительно был к этому готов, то непременно сделал бы ей предложение прямо сейчас. Драко не мог быть Пожирателем и иметь в жёнах грязнокровку — это неминуемая гибель для них обоих.

Но все это чисто в теории, ибо на практике Драко, похоже, и не собирался делать предложение... Так какого же черта?..

Её размышления прервал Драко, протянув Гермионе конверт с несвойственной для него резкостью и нервностью.

— Открывай, — потребовал он.

Гермиона в последний раз бросила на него недоуменный взгляд и вскрыла красную печать, засунула в конверт руку и вытащила...

— Фотографии?

— Фотографии твоего подарка, — растягивая слова и пытаясь совладать со своими нервами, ответил Драко. — Смотри же.

— Я не понимаю... — Гермиона нахмурилась, просматривая полдюжины фотографий. — На них всех... — она запнулась и изумленно посмотрела на Драко. — Но ты же не мог... Ты же не?..

На его лице она прочитала подтверждение своих догадок.

— О, Мерлин, — прошептала она, — Драко, ты... Купил мне дом?

Драко наклонился, оперся руками на стену по обе стороны от Гермионы, таким образом заставив её замереть на месте, даже не прикасаясь к ней. Их лица были так близко, что носы практически соприкасались, а их дыхание смешивалось, вырываясь из приоткрытых губ.

— Поправочка. Я купил, — он легонько чмокнул её в нос, — нам дом.

Взгляд Гермионы упал на верхнюю фотографию: снимок был сделан с другой стороны дороги так, чтобы было видно не только коттедж, но и библиотеку Хогсмида. Гермиона долго смотрела на неё, затем перевела на Драко пораженный взгляд, несколько раз открыла и закрыла рот и наконец сумела выдавить:

— Ты хочешь переехать туда со мной?

Драко слегка помрачнел:

— В некотором смысле, — ответил он уклончиво. — Дом — твой и куплен на твоё имя. Там даже есть домовой эльф, — Драко на секунду умолк, наслаждаясь грозным выражением на лице Гермионы, а затем продолжил: — Эльф, который носит одежду, живёт в самой маленькой спальне, требует зарплату в три галлеона в неделю и один галлеон в неделю для формирования будущей пенсии. А, и обязательно один выходной в воскресенье. Поверь мне, найти такого эльфа было очень сложно, и никто в мире не захочет её нанять, так что подумай об этом, прежде чем «подарить ей свободу» и выставить из дома. Уверен, вы найдёте общий язык. Что касается меня... — он вздохнул и провел рукой по волосам. — Это не будет моим основным местом жительства, хотя я и постараюсь проводить в этом доме с тобой как можно больше времени, — Драко прикрыл глаза, и отчетливое выражение боли пробежало по его лицу. — Поверь мне, я бы очень хотел, чтобы обстоятельства были иными. Но все сложилось так, как сложилось, а потому ты же понимаешь, что у нас обоих есть свои... призвания... свои... обязательства...

— Ты все ещё собираешься стать Пожирателем Смерти, — прошептала Гермиона, чувствуя себя так, словно её ударили.

Драко вздохнул:

— Я остаюсь верным своим принципам, так же, как ты своим, Грейнджер...

— Да, но...

— Но твоя позиция правильная, да, я знаю, — устало проговорил Драко. — Мы это уже проходили.

— Дело не только в этом! — Гермиона практически кричала. Она и представить не могла, чем обернётся их разговор. Только что она представляла себе прекрасную жизнь с любимым (Мерлин, как опрометчиво, как опрометчиво!) мужчиной в собственном доме, а уже сейчас он говорит ей, что... что...

— Когда же ты поймёшь наконец, что я останусь верна своим принципам?! И я не могу взять и переметнуться на сторону Пожирателей просто потому, что никто из них не примет меня! Они считают меня недостойной с самого рождения! Они не потерпят моего присутствия и убьют, если я просто подойду к ним слишком близко! Но ты... Ты совсем другое дело. Тебе ничто — ничто! — не мешает присоединиться к нам, кроме твоего драного упрямства! А потому ты, разумеется, примешь мой выбор, но я не могу и не хочу принимать твой! Ты собираешься ходить на эти собрания Пожирателей, разрабатывать планы по истреблению таких, как я, и заодно держать меня в домике, как грязнокровную зверушку для развлечений!

— Это не так! — прервал её Драко, срываясь на крик. — Я не этого хотел. Ты думаешь, что у меня есть выбор, но ты ошибаешься — я должен оставаться верным в первую очередь своей семье, как единственный сын и наследник. Ты тоже единственный ребёнок, Грейнджер, и ты должна понимать, что значит ответственность перед семьёй. С самого рождения на мне лежит тяжёлый груз родительских ожиданий, которые я должен оправдать! Я не могу подвести свою семью: кроме меня у них никого нет. И если я брошу всё, никто не сделает этого за меня. Я надеялся, что ты это поймёшь, — он покачал головой. — Но нет же! Ты ведь у нас вся такая добродетельная, что дальше своего носа ни черта не видишь...

— Малфой...

— Думаешь, я хочу жениться на Панси?! — внезапно взорвался Драко, ударив кулаком в стену лишь в нескольких дюймах от головы Гермионы. — Грейнджер, блять, я никогда этого не хотел, но мне пришлось смириться, и у меня бы получилось принять это... Если бы не ты! Теперь... Теперь, когда я увидел, что все могло быть по-другому, этот проход в церкви будет казаться мне прямой дорогой к поцелую дементора. И это все твоя вина, черт бы тебя побрал...

Еле слышный голос Гермионы — она едва могла дышать, не то что говорить — прервал тираду Драко словно ударом хлыста:

— Ты женишься на Панси?

Драко замолчал, тяжело дыша и глядя сверху вниз на Гермиону, — она была бледнее пергамента, и казалось, что лишь стена класса помогала ей сейчас держаться на ногах. Драко глубоко вздохнул, зажмурился и снова открыл глаза, полные боли:

— Конечно, я женюсь на Панси. Я всегда знал, что мне придётся это сделать. Все было решено уже много лет назад. Я лишь хотел выстроить с тобой хоть какие-то отношения, чтобы ты поддерживала меня в моей нелегкой жизни с Паркинсон. Этакий свет в конце тоннеля — знать... Просто знать, что... Черт подери, Гермиона, зачем ты заставляешь меня все это говорить?! Это же, блять, так очевидно! Я не люблю её, я...

ПОЩЁЧИНА.

В третий раз в своей жизни Гермиона влепила затрещину Драко Малфою. Он отступил на пару шагов, но больше никак не отреагировал.

— Не смей, — буквально выплюнула она, дрожа от гнева. — Не смей, слышишь, не вздумай говорить со мной о любви в той же... драной... манере, что ты сообщил мне о женитьбе с другой. Ты... омерзителен. Ты... гнусен! Было чертовски противно думать, что ты хотел держать меня в качестве своей зверушки, но это — это в тысячу раз хуже. Оказывается, ты собирался жениться на Панси, а меня оставить в стороне, как свою грязнокровную... потаскуху... А знаешь, что самое страшное? Что даже сейчас ты не видишь в этом ничего страшного — я читаю это в твоём взгляде. Ты считаешь, что я истерю на пустом месте, ты не понимаешь, почему я... я... Ты видимо думаешь, что я должна чувствовать себя избранной или вроде того... — она замолчала, переводя дух. Она почти задыхалась от гнева. Гермиона говорила очень быстро, слова буквально подгоняли друг друга, спеша обрушиться на Драко. Теперь Гермионе казалось, что её не просто ударили, а несколько раз существенно врезали в живот — такой сильной была внутренняя боль. — Но знаешь что, Драко Малфой, — наконец продолжила она, — ты можешь считать меня ниже себя по статусу, но я выше того, чтобы быть чьей бы то ни было подстилкой. Даже парня, которого я... я...

Гермиона снова смолкла и уже не смогла вернуть прежнее самообладание, как бы она ни пыталась. Гермиона обхватила себя руками, из последних сил стараясь не разреветься. Она не позволит ему увидеть её слёзы.

Не позволит.

С огромным усилием Гермиона выдавила:

— Уходи, Малфой. Просто уйди и оставь меня в покое.

Но Драко даже не пошевелился. Он просто стоял и смотрел на неё, а на его щеке горел отпечаток её ладони. На лице его застыло отчётливое изумление, словно он не понимал, когда, в какой момент их разговор свернул совершенно не в то русло и всё полетело к чертям. Он был потрясён. Гермиона оказалась права: Драко действительно не понимал, почему его предложение было воспринято так враждебно, мягко говоря.

— Ты слышал? — громче повторила Гермиона, практически безуспешно борясь с грозящей нахлынуть на неё с головой истерикой. — Уходи, Малфой. Ублюдок! Убирайся и оставь меня в покое!

Осознав, что она всё ещё сжимала в руках фотографии коттеджа, Гермиона швырнула их в Драко. Они разлетелись в разные стороны и мягко спланировали к ногам Драко.

Это, казалось, наконец вывело его из странного оцепенения.

— Ладно, — сказал он сухо и нарочито спокойно, — хорошо, Грейнджер.

И, развернувшись на каблуках, он зашагал к выходу.

* * *

Драко, однако, остановился, дойдя до двери, хотя даже не повернулся к Гермионе. Он ничем не выказывал внутренней борьбы, разворачивавшейся сейчас в его душе. Она проявлялась лишь в напряжённых плечах и едва сдерживаемом желании оглянуться. Он простоял в дверном проёме несколько убийственно долгих секунд, пока, наконец, не принял решение. Засунув руку в карман, Драко достал оттуда маленькую бордовую коробочку для украшения. Целую вечность он молча смотрел на неё, удивительно бережно держа её в левой руке. Правая была крепко сжата в кулак — костяшки пальцев побелели. Наконец, он положил коробочку на книжную полку, проходившую по всему периметру класса и заканчивавшуюся ровно у двери. Не оборачиваясь, Драко нарочито мягко и в то же время очень натянуто — так, словно он вот-вот был готов сорваться, — сказал:

— Это кольцо для тебя, Грейнджер. Как с ним поступить, решай сама: оставить или нет — на твоё усмотрение. Это уже не важно. Однако ни в коем случае никому его не отдавай, а если пожелаешь избавиться от кольца, то сделай это так, чтобы никто другой его не нашёл. Оно было изготовлено специально для тебя и для твоей магии. На кольцо были наложены особые заклинания и чары, призванные защитить тебя, но они окажутся пагубными для кого бы то ни было ещё, кто решить надеть его. Держать его в руках можем либо ты, либо я, либо...

«Либо наш ребёнок», — хотел было сказать Драко, — что, собственно, было правдой, ибо кольцо было зачарованно именно так, — но в данной ситуации это звучало бы совершенно несуразно, так что... Драко резко оборвал себя, отрывисто кивнул головой и открыл дверь.

— Прощай, Грейнджер, — сдавленно бросил он напоследок. — Я... — он тяжело сглотнул. — Удачи тебе. Хотя не то чтобы она тебе требовалась. Ты...

Поняв, что продолжить он не в силах, Драко вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

* * *

Очутившись в коридоре по другую сторону двери, Драко тяжело привалился к прохладной гладкой древесине, благодаря Мерлина за эту прочную опору, позволившую ему хоть как-то удержаться на ногах.

Без нее он, очевидно, рухнул бы на пол.

Причина была проста: только что его жизнь официально потеряла даже призрачную надежду на счастье. Брак по расчету с Панси еще можно было бы вынести, знай он, что где-то его всегда ждет Гермиона... Две семьи, две жизни: одна — во имя следования наказам семьи, другая — исключительно для него самого. Он бы определенно справился с этим, мог бы себе позволить — он мог быть счастлив. Но теперь не оставалось ни малейшего шанса претворить мечту в жизнь — долг и только долг, и он выполнит свои обязательства. Это, собственно, никогда и не обсуждалось: Драко всегда старался оправдать ожидания семьи.

Но, Мерлин, каким же тусклым представлялось ему теперь его будущее.

Драко сжал в кармане вторую коробочку с кольцом. Кольцо, купленное по наказу родителей. Обручальное кольцо, выбранное лишь из-за большого размера, баснословной цены и невероятных понтов. С огромным безупречным бриллиантом — Панси будет в восторге.

Драко поморщился, а затем нацепил на себя маску холодной отчуждённости и направился дальше по коридору — он сделает то, к чему морально готовился все эти годы вплоть до выпускного: он сделает Панси предложение.

Коридор казался еще мрачнее, чем когда они шли по нему с Гермионой, хотя с момента, как Драко уединился с ней в пустом классе, прошло не более двадцати минут.

Теперь весь мир помрачнел для Драко.

* * *

Драко в жизни бы не догадался, насколько плохо было Гермионе и что творилось с ней в классе после того, как он ушел. Гермиона как могла держала себя в руках, стоя перед Драко: с большим трудом скрывая настоящие эмоции внутри, она позволила лишь праведному гневу вырваться наружу в ответ на его так называемое "предложение". Она изо всех сил пыталась не показать Драко, насколько она была разбита и подавлена, когда смысл того, что он предлагал, наконец, дошёл до неё.

Вот как он на самом деле о ней думал.

Он хотел, чтобы она была его любовницей... пожизненной потаскухой. Взяв в жены Панси Паркинсон и свив с ней ещё одно "достопочтенное" чистокровное семейное гнёздышко, — если, конечно, еще одну семейку Пожирателей и ненавистников магглов можно назвать "достопочтенной", — он хотел в то же время закрыть её, Гермиону, в выбранном им самим доме, дабы она всегда была под рукой, и он — Драко и только Драко — мог в свободное время к ней приезжать — если бы захотел и когда позволяло бы расписание.

Это было мерзко, унизительно... Но хуже всего было то, что она была настолько ослеплена внезапно вспыхнувшей любовью, что на секунду она даже всерьёз задумалась над этим предложением.

Гермиона действительно обдумывала предложение стать шлюхой магглоненавистника и Пожирателя.

Внезапный приступ тошноты подкатил к горлу, и буквально через секунду Гермиону вывернуло прямо на пол у ближайшей парты. Тело сковало такое напряжение, которое Гермиона никогда не испытывала прежде — она склонилась в три погибели, её трясло словно в конвульсиях, а перед глазами вспыхивали разноцветные пятна.

Это длилось нескончаемо долго, пока рвотные позывы, в конце концов, не утихли — Гермиона дрожала от истощения и усталости. Она сумела-таки выпрямиться и, пошатываясь, сделала неуверенный шаг назад, стукнулась об стену и обессилено сползла на пол, сев посреди разбросанных фотографий дома.

Её дома.

Удивительно, как только у неё ещё оставались силы на плач, но Гермиона громко зарыдала, и это выматывало так же сильно, как и недавняя тошнота. Она чувствовала себя марионеткой в чужих руках, поскольку совершенно не хотела реветь вот так — с таким болезненным надрывом, — но уже не могла ничего поделать. Гермиона просто не могла остановиться.

Но слезы иссякли так же, как и желчь.

Ещё долго Гермиона сидела потом, прислонившись к стене, с красными глазами и потухшим расфокусированным взглядом. Она словно впала в какой-то ступор и совершенно не двигалась — если не считать икоту, периодически сотрясавшую её изнутри.

К тому моменту как Гермиона сумела подняться на ноги, достать палочку и одним движением кисти очистить пол — и от рвоты, и от фотографий, — солнце склонилось к закату, и за окнами Хогвартса заметно потемнело... А Драко был уже помолвлен.

Нетвердой походкой Гермиона медленно подошла к двери, схватилась за ручку и уже готова была уйти, когда её взгляд упал на бордовую коробочку, лежавшую на полке всего в нескольких дюймах от неё.

От одного её вида всё тело Гермионы забила крупная дрожь. Она понимала, что может просто оставить кольцо лежать прямо на этой полке... К херам всё, что Драко говорил про него — это наверняка была очередная ложь. И все то, что он говорил ей о чувствах, и все, что он, казалось, испытывал к ней — все было ложью... Не то чтобы он открыто признавался ей в любви — нет! — но она оказалась достаточно глупа, чтобы углядеть мнимые проблески любви в том, что он говорил и что делал.

— Дура, — хрипло прошептала Гермиона. — Дура, дура, дура, дура...

Как она могла быть такой идиоткой? И почему она продолжала вести себя как идиотка до сих пор? Вопреки здравому смыслу, Гермиона уже тянулась за коробочкой.

Бархат был удивительно гладким и мягким. Она одним движением откинула крышечку и тихо ахнула, увидев кольцо, удобно угнездившееся внутри.

— О, Мерлин, — выдохнула она, — о, Драко...

И хотя казалось, что эмоционально Гермиона была уже полностью опустошена, слёзы ровными дорожками покатились по щекам, хотя она едва ли их замечала.

Кольцо было безупречным. Она сама не выбрала бы кольца, подходившего ей лучше, чем это.

Никаких бриллиантов — это было даже к лучшему, поскольку в число лучших друзей Гермионы, вопреки расхожему мнению о девушках, бриллианты не входили. Да, Гермиона находила их привлекательными и даже подчас красивыми, однако то была холодная, безликая красота. Бриллианты напоминали ей лёд, а её душе огонь был намного ближе. А в этом кольце огня было немало.

Перед ней был самый прекрасный опал, который она когда-либо видела. Овальный, гладкий, неогранённый камень, размером с ноготь, был обрамлен оправой из чистого золота. Гермиона крутила коробочку и так, и эдак — кольцо поблескивало в неясном свете уходившего дня, а камень переливался зелёным и багряно-красным. Все цвета радуги отражались на поверхности камня, что свидетельствовало о наивысшем качестве опала, однако самыми яркими отблесками мелькали именно насыщенно алый и изумрудно-зелёный.

У Гермионы перехватило дыхание. И не столько из-за великолепия камня, но цветов, отражавшихся на его поверхности: красный и зелёный, как символично. Вероятно, это стоило невероятных трудов подобрать именно этот камень. Каждый опал был уникален: в отличие от бриллиантов, которые были практически одинаковые (один — чуть поярче, другой — помутнее), опалы переливались всевозможными цветами, и найти два похожих было невозможно. А потому Гермиона решила, что Драко потратил немало времени, чтобы найти именно этот конкретный камень.

Но зачем?

Зачем, если он предельно ясно — "кристально" четко, с горькой кривоватой усмешкой подумала Гермиона, — дал понять, что он не любит её, — иначе он ни за что не сделал бы такого предложения, — и все, что он испытывал к ней, было не более чем... странной смесью влечения и желания: довольно-таки сильное, однако, чувство, раз Драко на полном серьезе предлагал ей провести остаток дней вместе... причем странным, изощренным образом так, что это было на руку только ему... Но это было не по любви, нет.

Если бы он любил — действительно любил ее, — он предложил бы выйти за него. И кольцо, которое Гермиона держала в руках, было бы обручальным, а не каким-то дурацким "клеймом грязнокровной наложницы".

А именно так это кольцо сейчас и преподносилось, Гермиона была уверена.

Она с громким хлопком закрыла коробочку.

Но не положила её на место.

Просто не смогла.

Гермиона оправдала это тем, что, если верить Драко, это кольцо было опасно для любого, кроме неё. А раз так, она обязана была удостовериться, что оно не попадёт в чужие руки.

Так Гермиона объяснила свой поступок самой себе, хотя на деле причина была совсем в ином: она всё ещё любила Драко, и ей безумно нравилось это кольцо. Нет, она не будет носить его. Это было бы проявлением слабости: после того, что он сделал, это было недопустимо. Она ни за что не будет слабой.

Но она будет хранить его. Гермиона положила коробочку с кольцом в глубокий карман.

Она всегда будет хранить его.

* * *

Этот внезапный выплеск эмоций был настолько сильным, что теперь Гермионе нездоровилось: щёки горели лихорадочным румянцем, волосы спутанными прядями налипли на влажный от пота лоб, руками же она судорожно обхватывала себя, словно ей было холодно, — что, собственно, так и было. Гермиона продрогла до костей из-за всего произошедшего, что в физическом, что в эмоциональном плане. Сердце казалось ей теперь одним большим куском льда. Гермиона задрожала.

Если бы Драко увидел её, то непременно без раздумий оставил бы свою новоиспеченную невесту и бросился бы к Гермионе, чтобы обнять её, позаботиться о ней, отогреть, — в общем, он страшно забеспокоился бы.

Однако Драко не видел её.

Он направлялся в Хогсмид в компании Панси и ещё нескольких семикурсников-слизеринцев. Естественно, это было против правил — школьникам запрещалось покидать территорию Хогвартса в последний день перед каникулами, — но Драко очень кстати вспомнил об одном замечательном тоннеле, бравшем свое начало у некой статуи одноглазой ведьмы... «Да и к тому же, — усмехнулся Драко друзьям, не снимая с лица маску беспечной непринужденности, — даже если нас поймают, что они сделают? Исключат нас?» Слизеринцы загоготали и продолжили шумной компанией отмечать самую-последнюю-ночь-в-Хогвартсе и, конечно же, помолвку Драко.

В потому Гермиона беспрепятственно, никем не замеченная, добралась до портрета Полной Дамы, еле слышно и неразборчиво пробормотала пароль и кое-как пролезла в открывшуюся дыру.

Стоило Гермионе выпрямиться, как гостиная поплыла у неё перед глазами, и не успей она опереться о стену, она бы точно упала. Всё плыло, темнело и медленно, лениво, омерзительно кружилось.

— Гермиона, что случилось? Гермиона!

Голоса Гарри и Рона доносились будто бы издалека, и Гермиона смотрела на друзей со странным отчуждением на лице, часто моргая, пытаясь сфокусироваться на происходящем. Друзья бросились к ней из другого конца гостиной — после того, как чемоданы были, наконец, собраны, Гарри и Рон играли у камина в шахматы. Они так резко подскочили, увидев Гермиону и её состояние, что даже опрокинули доску. Несколько фигурок упали на пол, одна из пешек улетела в огонь, громко завопив.

Это стало вишенкой на торте абсурдности и нелепости этого дня.

Гермиона оторвалась от стены, прекрасно осознавая, что не способна сделать и шага без поддержки.

И она не ошиблась: в следующее же мгновение Гермиона споткнулась, и Рон чудом успел подхватить её, дабы та не рухнула на пол — навыки вратаря никуда не делись. Он осторожно присел на пол так, чтобы Гермиона могла удобно устроиться у него на коленях. Последнее, что она увидела в свой заключительный день в Хогвартсе, были лица её лучших друзей, склонившихся над ней, — бледной и разбитой. Рон осторожно убирал с её лица волосы, а Гарри в панике просил кого-нибудь позвать МакГонагалл, или мадам Помфри, или лучше сразу обеих...

А затем всё погрузилось во мрак.

Прошло полгода.

* * *

Утром в день отъезда из Хогвартса Гермиона проснулась в больничном крыле, чувствуя себя выжатой как лимон. В остальном же все было нормально. По крайней мере, в физическом плане. Эмоционально Гермиона была полностью вымотана. Гарри и Рон мирно дремали в уютных креслах, трансфигурированных прямо в палате и поставленных по обе стороны от койки Гермионы. Гарри спал, положив голову на согнутый локоть, — очки слегка съехали вбок. Рон же дремал, уткнувшись лбом в скрещенные руки, лежавшие на краю койки.

Оба они мгновенно проснулись, стоило Гермионе лишь слегка пошевелиться: сонливая безмятежность на их лицах тут же сменилась тревогой. Однако Гермионе сравнительно без труда удалось убедить друзей в том, что накануне не произошло ничего особенного. Это была лишь легкая паническая атака: осознание того, что спустя семь лет она должна навсегда покинуть Хогвартс, слегка взволновало её. Гермиона сказала, что, когда она возвращалась из библиотеки, её внезапно поразила мысль о том, что, скорее всего, это последний раз, когда она идет по этому коридору в башню Гриффиндора и что, вероятно, в последний раз она войдет в гостиную факультета через проход за портретом Толстой дамы, — утром она пошла бы на завтрак, а затем сразу села бы на поезд, так и не вернувшись в башню факультета. Гарри и Рон, внимательно выслушав Гермиону, облегченно вздохнули, полностью поверив в эту историю. Впоследствии они даже подшучивали над подругой — мол, бедняжка так прикипела к школе, что даже в обморок упала от одной мысли, что придется уезжать. Гермиона едва ли находила в этом хоть что-то смешное, поскольку знала, что вся эта история — абсолютная ложь, от первого до последнего слова.

Она ненавидела врать друзьям. Но сказать правду было немыслимо.

* * *

Гермиона лишь мельком увидела Драко в поезде: она проскользнула мимо него, пока тот грузил чемодан Панси на верхнюю багажную полку. Их взгляды встретились лишь на долю секунды, а затем Драко быстро опустил глаза на её руки — молниеносный, ищущий взгляд. Гермиона знала, что он хотел найти — кольцо. Он проверял, носит ли она кольцо.

Затем Драко резко отвернулся — уголки его губ непроизвольно дернулись вниз, — и в ту же секунду взгляд Гермионы привлекло сверкающее огромным бриллиантом кольцо на пальце Панси. Та все это время стояла рядом с Драко, наблюдая за его борьбой с её набитым до отказа чемоданом. Гермиона с трудом подавила новый приступ тошноты и дотронулась до бархатной коробочки, которую носила в кармане. А затем она почувствовала, как Рон осторожно обнимает её, подталкивая к выходу из купе, — он чувствовал, что в воздухе царило какое-то напряжение, хотя и не был в этом точно уверен.

И все закончилось. Просто так. С Драко она больше не увиделась.

* * *

И вот спустя полгода Гермиона сидела на кухне за небольшим, чисто вымытым дубовым столом, в квартире, которую они вместе с Гарри и Роном снимали в одном из самых известных районов магического Лондона. Часы показывали половину десятого чудесного воскресного утра. На Гермионе были мягкие тапочки и старый, потрепанный, но такой удобный шенилловый халат, волосы она собрала в конский хвост, а на столе под рукой стояла чашка горячего кофе. Взгляд Гермионы был прикован к утреннему выпуску «Ежедневного Пророка». Холодок и легкая дрожь пробежали по спине. Внезапно Гермиона почувствовала себя такой... хрупкой, что, казалось, стоит ей сделать одно неловкое движение — и она рассыпется на тысячу осколков.

«Свадьба Малфоя и Паркинсон: история ошеломительной любви», — гласил заголовок.

Гермиона быстро пробежала глазами статью.

«Роскошная церемония бракосочетания Панси Паркинсон и Драко Малфоя, единственных детей своих уважаемых семей, состоявшаяся вчера вечером в поместье Малфоев, стала новым образцом великолепия в магическом мире, а также соединила два старинных известных рода чистокровных волшебников».

Далее в статье, написанной, конечно же, никем иным как Ритой Скитер, выдающейся журналисткой, королевой слухов и сплетен, было представлено доскональное описание свадебных нарядов, украшений, списка гостей, цветов, торта... В завершение же автор статьи призывала читателей открыть газету на странице 6, «чтобы полюбоваться красочными фотографиями с этого торжества».

Гермиона так и сделала. Несколько минут она смотрела на движущиеся картинки, чувствуя, словно по венам вместо крови пустили ледяную воду, а затем резко вскочила, опрокинув стул, который с грохотом упал на кафельный пол.

— Гермиона? — донесся до неё голос Гарри из гостиной. — У тебя всё в порядке?

— Да, — ответила она, борясь со своим же голосом. — Я... эм... Все в порядке.

Гермиона поспешила в свою комнату, разумно прихватив с собой газету, чтобы ребята не догадались, что же её так расстроило, — даже в моменты сильных потрясений Гермиона оставалась Гермионой. Заперев за собой дверь, она бросилась на кровать, запихнув изрядно помятую газету в щель между изголовьем кровати и стеной.

Как она и предполагала, вскоре послышались шаги: из гостиной Гарри прошёл на кухню и, по всей видимости, поднял опрокинутый ею стул. Шаги раздались громче: Гарри подошёл к двери её комнаты и остановился.

Ну разумеется, он беспокоится, хочет узнать, что случилось. Каким бы он иначе был соседом? Каким бы он иначе был другом? Каким бы он был... парнем? Они ведь встречались вот уже полтора месяца.

— Гермиона? — судя по голосу, Гарри был совершенно сбит с толку. — Могу я войти?

"Мерлин, что я ему скажу?"

Как она должна была объяснить Гарри своё состояние? Гермиона села на краю кровати, спустив ноги на пол, согнулась, уткнувшись лицом в колени, и быстро прошептала заклинание; дверь тихонько приоткрылась.

Она слышала, как вошёл Гарри и аккуратно прикрыл за собой дверь. Гермиона не подняла головы ни когда он пересёк комнату, ни когда сел рядом с ней, — она почувствовала, как продавился под его весом матрас, — ни когда он начал успокаивающе поглаживать её по спине. Гермиона внутренне сжалась, готовясь к очевидному вопросу. За всю жизнь она не смогла бы придумать убедительного ответа. Даже правда не казалась ей достаточно убедительной, хотя, разумеется, отвечать честно она не собиралась... Однако Гарри не стал спрашивать, что случилось.

— Чем я могу помочь? — вот и все, что он сказал.

Вот он — искренний, бескорыстный Гарри. Такой простой и честный вопрос разрушил невидимую стену — и Гермиона сорвалась. Со скоростью снитча она заключила Гарри в свои объятья, изо всех сил прижимая его к себе, и впилась поцелуем в его губы. Отчаянные, жадные поцелуи заглушали его удивлённые возгласы. Они никогда прежде не целовались так. Все поцелуи, что были до этого, — а они, конечно же, были, поскольку невозможно ни разу не поцеловаться, будучи парой вот уже полтора месяца, — и вполовину не были такими страстными. Гарри был... нежным. Медленным, осторожным, чуть ли не застенчивым... Кто-нибудь назвал бы его галантным. Ничего общего с животной страстью, которая порой накрывала их с Драко.

Гермиона отчаянно хотела избавиться от воспоминаний о тех фотографиях в газете, от мысли о том, чем Драко занимался прошлой ночью, после свадьбы — и чем он, скорее всего, занимается со своей новоиспечённой супругой и сейчас, этим прекрасным воскресным утром, — и потому она не смогла придумать способа лучше, чем возродить хоть немного былой страсти и раствориться в ней, хотя бы на мгновение.

В памяти Гермионы вновь и вновь всплывали те фотографии, лица молодожёнов, широкая, лучезарная улыбка Панси. Она вспомнила о боли от проникновения, которую испытала в ту ночь с Драко, и подумала, было ли Панси больно прошлой ночью. Больно ли ей сейчас? Но тут же Гермиона горько усмехнулась собственной наивности: конечно, Панси не было больно ни тогда, ни сейчас. Если бы это оказалось правдой, это означало бы, что Панси выходила замуж девственницей. На самом же деле, подумала Гермиона, скорее всего они с Драко... все это время...

— Ай!

— Гарри? О, Мерлин, прости!

Они сели прямо, Гарри с сочувствующим лицом потирал нижнюю губу, которую Гермиона только что прикусила — не настолько сильно, чтобы пошла кровь, но достаточно, чтобы убить весь настрой. Не то чтобы этот настрой вообще был как таковой... Просто отчаянное желание Гермионы заглушить одну боль другой. Что же касается Гарри... На протяжении всего этого действа Гарри был максимально растерян — как, впрочем, и сейчас.

— Я — нормально, — Гарри внимательно смотрел на неё, в его зелёных глазах читалась тревога. — А ты?

— Да, я... — Гермиона попыталась засмеяться. Вышло весьма скверно. — Я просто... не знаю, что на меня нашло, — запинаясь, выдавила она.

Это было весьма жалкое оправдание для всего, что она сделала: перевернула стул на кухне, бросилась в комнату, с грохотом захлопнув дверь и заперев её, а затем ещё и бросилась на него, как... как... как какая-то развратная деваха. И Гермиона знала, что Гарри недостаточно такого объяснения, но он не стал давить на неё. Когда что-то беспокоило его самого, он не любил, когда на него давили, и не хотел говорить об этом прежде, чем был готов. А потому оказал Гермионе ту же любезность, которой в таком случае был бы рад и сам.

— Полчаса, — лишь бросил он.

— Что, прости? — изумленно изогнула бровь Гермиона.

— Полчаса, — повторил Гарри. — У тебя ровно полчаса на сборы, нам надо куда-нибудь выбраться. Ты слишком много работаешь в последнее время. Вчера ты работала целых четырнадцать часов — в субботу! Пообедаем где-нибудь, потом погуляем, и не вздумай взять с собой какие-нибудь документы. Давай, бегом в душ, одевайся теплее и спускайся в гостиную. Жду тебя через полчаса.

Он легонько чмокнул её в нос и вышел из комнаты.

Гермиона бросила взгляд на изголовье кровати, разрываясь между необходимостью идти собираться и отчаянным желанием в последний раз посмотреть на те свадебные фотографии. Она знала, что это будет максимально иррационально с её стороны: смотреть на эти злосчастные фотографии было равносильно Круциатусу. Несмотря на это, Гермиона все же потянулась к газете, но затем усилием воли заставила себя отдернуть руку и направилась в примыкающую к спальне ванную. Обед и последующая вечерняя прогулка — именно то, что ей сейчас было нужно, чтобы отвлечься. Если бы она осталась дома, то неизбежно просидела бы целый день над газетой, предаваясь истерике. Слезы, смех, крики были бы неизбежны. Явно не предел мечтаний.

Слава Мерлину, у неё был Гарри, который всегда знал, что ей было нужно. Он так хорошо ей подходил.

Гермиона повторяла это уже тысячу раз.

И старалась не думать о том, кого она пыталась в этом убедить.

* * *

Гарри улыбнулся ей, когда она вошла в гостиную: как он и велел, Гермиона оделась потеплее. В одной руке он держал её пальто и шарф, а в другой — маленький круглый предмет. Гарри помог Гермионе одеться и лишь после дал ей разглядеть эту вещицу поближе. Это оказался маленький, но увесистый снежный шар, внутри которого красовался миниатюрный Хогвартс: этот шар Гарри подарил Гермионе на прошлое Рождество. Он махнул рукой в сторону щедро украшенной ёлки, стоявшей в углу комнаты, — под ней уже лежали несколько подарков, хаотично раскиданных по полу. Они втроём с Роном неплохо повеселились на прошлой неделе, выбирая и упаковывая их. Ничто не сравнится с первой самостоятельно установленной и украшенной рождественской ёлкой в своей собственной квартире, пусть все рождественские гуляния и должны были проходить в доме Уизли.

— Я хотел использовать какую-нибудь елочную игрушку, — тихо произнёс Гарри, — но они все такие хрупкие. Давай, хватайся, сегодня этот шар — наш портал.

Гермиона протянула руку и дотронулась до снежного шара, слегка задев пальцы Гарри. Минута — и они растворились в воздухе.

* * *

Гермиона услышала перезвон бубенчиков ещё до того, как её перестало крутить в пространстве, и прежде, чем она открыла глаза. Они оказались на центральной площади Хогсмида, прямо под пятнадцатиметровой рождественской елью, сверкавшей огромными елочными шарами размером с тарелку и блиставшей тысячами маленьких свечей, ярко мерцавших на фоне заснеженных ветвей.

— От одной ёлки до другой, быстро и недорого, — усмехнулся Гарри, придерживая Гермиону за локоть, помогая ей устоять на ногах.

— Ох, Гарри, как красиво! — выдохнула она.

— Пойдем, — взяв её за руку, Гарри повёл Гермиону в ту сторону, откуда доносился звон бубенцов. — Прокатимся на санях вокруг озера, доедем до замка. Затем пообедаем и вперёд, на рождественский шоппинг!

* * *

Спустя несколько часов Гарри и Гермиона бродили по улочкам Хогсмида, держась за руки. По правде говоря, они не особо выделялись из толпы старшекурсников, оставшихся на рождественские каникулы в Хогвартсе и сейчас ходивших по магазинам. Гарри тащил множество пакетов и свертков — и своих, и Гермиониных, — и поскольку отобедали они уже довольно давно, Гарри предложил заглянуть в "Три метлы", посидеть за кружкой сливочного пива, а затем уже возвращаться домой. Гермиона уже хотела было согласиться, но тут она бросила взгляд за плечо Гарри и в одном из переулков увидела то, от чего у неё мгновенно пересохло во рту. Это была библиотека Хогсмида, а через дорогу от неё Гермиона разглядела маленький очаровательный домик...

Её маленький домик.

В следующее же мгновение на Гарри посыпались сотни торопливых извинений: мол, ей срочно нужно посмотреть кое-что в библиотеке, это не займёт у неё больше получаса, так что он может спокойно идти занимать столик, а она к нему присоединиться чуть позже. Нет-нет, ему не стоит идти с ней, ни к чему ему такая скука, пусть занимает стол и поставит уже, наконец-то, все эти пакеты на пол. Она скоро придёт, "да, обещаю".

И прежде чем она поняла, что происходит, прежде чем она успела хотя бы спросить себя, что, черт возьми, она творит, Гермиона уже стояла на дорожке перед коттеджем, осматривая его. Крыша и лужайка перед домом были укрыты снегом, слегка искрившимся в лучах заходившего солнца; розовые кусты, явно защищенные чарами от холода, пышно цвели, словно на дворе стоял теплый май. Дорожка перед домом и крыльцо были очищены от снега, в окнах приветливо горел свет, а из дымовых труб шёл легкий светлый дымок. Любопытство с головой накрыло Гермиону: кто же живёт теперь в этом коттедже, теперь, когда она сама отказалась от этого чудесного места?

Ноги сами понесли её к двери, хотя разум кричал о том, что эта затея — чистейшее сумасшествие: она должна сейчас же, немедленно развернуться и броситься прочь и никогда больше не возвращаться сюда.

Она уже звонила в дверной звонок.

Дверь ей открыло самое странное существо на свете.

На пороге стоял домовой эльф — это было совершенно очевидно. Странным было то, как этот эльф выглядел. Она — по крайней мере, Гермиона отчаянно надеялась, что это была она, — носила обычную одежду, но, как и у Добби, выбор этой одежды был продиктован скорее эксцентричным вкусом эльфа, нежели практичностью. Всё, что нацепила на себя эта эльфийка, было розовым. На голове она носила тиару, украшенную розовыми стразами, которая съезжала с одного уха на другое при каждом движении головы эльфа; также на эльфийке красовалась детская розовая балетная пачка с лифом, расшитом пайетками, и юбкой, сшитой из тюля. Розовые колготки мешком висели на её тощих коротеньких ножках. Завершался образ пушистыми розовыми тапочками и резиновыми хозяйственными перчатками того же цвета, которые доходили эльфийке ровно до плечей.

Долгие несколько минут Гермиона в полнейшем изумлении глядела на эльфийку, она отвечала ей тем же. В огромных глазах на выкате читалось нечто похожее на шок и смутное узнавание, — впрочем, Гермиона подумала, что если бы они прежде и встречались, то она уж точно никогда не забыла бы такое странное существо. А затем...

— Подождите здесь одну минутку, мисс, — отрывисто взвизгнула эльфийка, — Пинки сейчас вернётся.

И она убежала, захлопнув дверь прямо перед лицом Гермионы.

Несколько секунд Гермиона стояла неподвижно, совершенно сбитая с толку, не понимая, то ли ей позвонить ещё раз, то ли просто уйти. И только она сделала выбор в пользу второго варианта развития событий и уже развернулась было, чтобы уйти, как дверь открылась, и Пинки бросилась к ней, обхватив колени Гермионы и крепко прижавшись к ним.

— Вы есть мисс Гермиона! — завопила эльфийка, отступая на шаг назад и глядя снизу вверх на открывшую от изумления рот Гермиону. — Это вы, это вы, это точно есть вы!

Эльфийка протянула ей что-то тоненькой ручкой в розовой перчатке — это была фотография.

Её, Гермионы, фотография.

Пинки чуть ли не рыдала от счастья.

— О, мисс... Пинки так счастлива, что вы наконец пришли! Мистер Драко уже потерял надежду, но Пинки — нет, но Пинки — нет!

Она схватила Гермиону за руку и потянула за собой, — а та была слишком шокирована, чтобы сопротивляться, — в тепло маленького уютного коттеджа.

— Добро пожаловать домой, мисс Гермиона, добро пожаловать домой!

* * *

Десять минут спустя Гермиона уже сидела на хлипком деревянном стуле за скромным кухонным столом, который до ужаса походил на тот, что стоял в её квартире, и пила чай с Пинки, сидевшей напротив неё, — на стуле Пинки лежала большая розовая подушка, без которой эльфийка не дотягивалась до стола. Только Гермиона переступила порог кухни, как Пинки тут же усадила её за стол и начала суетиться насчёт чая... Но как только всё было готово, Пинки плюхнулась на стул напротив Гермионы — в поведении эльфийки не было ни капли раболепия, которое так часто можно было наблюдать у домовиков. И которое так расстраивало Гермиону. Большинству эльфов, которых знала Гермиона, и в голову бы не пришло сесть за один стол с волшебником и уж тем более завести с ним разговор. Пинки же вела себя с ней вовсе не как с хозяйкой — за исключением ежеминутного обращения "мисс", — а как с давнишним другом. Это было очаровательно, заманчиво, одним словом — прекрасно, и Гермиона гадала, где же Драко отыскал такое потрясающее маленькое создание.

— ... ваш дом, мисс?

Гермиона тряхнула головой:

— Что, прости?

— Вы готовы осмотреть ваш дом, мисс? — повторила Пинки.

— О, да... Было бы чудесно, но... Это не мой дом, — возразила Гермиона.

— Конечно, ваш, — будничным тоном отмахнулась Пинки. — Мистер Драко нанимает Пинки, чтобы присматривать за домом, но он говорит, что это дом мисс Грейнджер. В первый же мой рабочий день он даёт мне вашу фотографию и говорит: «Позаботься об этом доме для мисс Гермионы, Пинки, она скоро будет здесь». Ведь этот дом ваш — прекрасный и абсолютно законно ваш, ага. Даже бумаги с вашим именем есть — в библиотеке.

— В библиотеке? — эхом отозвалась Гермиона.

— Да-да-да, пойдемте, мисс, пойдемте!

Коттедж, как вскоре поняла Гермиона, был одним из тех немногих зданий в волшебном мире, которые внутри были такого же размера, что и снаружи — то есть без заклинаний невидимого расширения. Изнутри дом оказался таким же аккуратным и уютным, что и снаружи. На первом этаже были лишь гостиная, — в камине радостно потрескивал огонь, а в углу стояла маленькая рождественская елочка, едва ли выше Пинки, украшенная розовыми и серебряными шариками, — столовая, с величайшей педантичностью вычищенная кухня, где только что Гермиона пила чай, а также застекленная терраса, ведущая на задний дворик. Затем Пинки потащила Гермиону на второй этаж, где расположились три комнаты и одна большая ванная. Самая маленькая комната, о которой когда-то обмолвился Драко, принадлежала Пинки. Тот факт, что домовик считал себя достойным отдельной комнаты, а не какого-нибудь чулана или... каморки — Гермиона поежилась, вспомнив угол, который отвели Кикимеру на площади Гриммо, — красноречивее любых слов описывал уникальность этой эльфийки. Она, казалось, была о себе даже большего мнения, чем когда-то был Добби.

Прежде всего Пинки показала Гермионе свою комнату, поскольку она была ближе всех к лестнице. Комната была... розовой. На полу лежал плюшевый розовый ковер, такой мягкий и пушистый, что, когда Пинки наступала на него, розовый тапочек почти полностью скрывался в густом ворсе. Стены были, слава Мерлину, более светлого оттенка, но тем не менее розовыми. В комнате были лишь два белых островка — тюль и потолок. Стеклянные светильники — по одному на каждой стене — заливали комнату мерцающим розовым светом, и Гермиона заметила, что над кроватью — кровать, по размерам не больше детской, в форме саней с утонченными завитками, выкрашенная в светло-розовый цвет и разрисованная лавандовыми соцветиями на тонких гибких стеблях, — висела огромная картина Эдгара Дега в красивой резной раме: несколько балерин в пышных розовых пачках выстроились у станка. И это была не напечатанная картинка. Это было настоящее полотно.

Вся остальная мебель была выполнена в том же стиле, что и кровать. Книжная полка, комод и шкаф — все было каким-то миниатюрным, словно собранным вручную и выкрашенным в светло-розовый цвет с различными цветочными узорами. В довершение картины в комнате красовалось мягкое кресло со скамеечкой для ног, обитое белым шелком и расшитое крупными яркими розами. Оно стояло напротив единственного окна, выходившего на озеро. Вдали величественно возвышался Хогвартс. Рядом со входом на стене было несколько вешалок, на которых висели всевозможные шляпы, шарфы, платки и даже боа из перьев — разумеется, розовое. На последнем крючке держалось зеркало в полный рост в блестящей полированной раме. Комод был буквально усеян разными украшениями со стразами и искусственными камнями, но в остальном комнатка была чисто прибрана и аккуратна.

Гермиона никак не могла подобрать нужных слов, в то время как эльфийка буквально сияла от гордости.

— Ну надо же, — наконец выдавила она, — все такое... розовое!

— О да, мисс! — энергично закивала Пинки так, что уши заколыхались. — Мистер Драко обставил здесь все для Пинки, он заказал всю мебель специально для Пинки! Но это еще что, мисс Гермиона... — Пинки поманила к себе Гермиону, словно собираясь поделиться с ней каким-то очень важным секретом. — Вот что самое главное!

Размашистым жестом она сгребла в охапку все свои шляпки, шарфики и украшения.

— Пинки все это покупает в городе в свой выходной, за свои деньги!

— Я так горжусь тобой, Пинки, — улыбнулась Гермиона.

И это было на самом деле так. Она знала этого домовика всего несколько минут, но уже чувствовала, что прониклась огромной симпатией к этой чудачке.

Пинки кивнула, приняв комплимент со всей подобающей серьёзностью.

— Мистер Драко очень щедрый работодатель. Каждую неделю он платит мне больше, чем я могу потратить. Остаток я хранить здесь, — она указала на копилку-свинью, стоявшую на одной из полок. Несложно догадаться, какого она была цвета.

— И, — продолжила эльфийка, подойдя к полке и поставив на место фотографию Гермионы, с которой она до сих пор так и ходила, — это еще не все, мисс. Мистер Драко каждую неделю делает специальные пенсионные отчисления, внося по одному галлеону на специальный счёт, который он открыл для Пинки в банке Гринготтс, — она повернулась к Гермионе с лучезарной улыбкой, — настоящий счёт в настоящем банке. На моё имя!

— Он... кажется... — промямлила Гермиона. Внезапно она почувствовала, что мысли буквально отказываются воплощаться в слова. Она на секунду смолкла, сглотнула. А затем попыталась продолжить, более-менее взяв себя в руки: — Он, кажется, очень хорошо заботится о тебе, Пинки. Тебе очень повезло с работодателем.

Некоторое время эльфийка пристально глядела на Гермиону. Наконец она заговорила:

— Пинки знает, как ей повезло, мисс Гермиона. Мистер Драко — хороший, справедливый босс. Но это не о Пинки он так заботится. А о вас, мисс. Он так сильно вас любит, что и сам страдает от этого. Пинки видит это, поверьте.

— Он... — Гермиона внезапно почувствовала жуткую слабость и вынуждена была облокотиться о стену. Голос предательски сел, и она лишь смогла прошептать: — Он женился. Вчера.

И непонятно зачем добавила:

— Но не на мне.

Пинки на это лишь пожала плечами:

— Я не знать, почему люди порой поступают так или иначе. Всё, что я знать, это лишь то, что, когда мистер Драко отчаялся встретить вас здесь... — она на секунду умолкла, пытаясь подобрать слова, — что, когда он потерял надежду, он... будто угас, будто умер наполовину, мисс.

А затем, не говоря ни слова, Пинки схватила ошарашенную Гермиону за руку и потащила дальше по коридору.

Средняя спальня была так же средней по размеру. Она была переделана в библиотеку, вдоль стен стояли огромные застекленные книжные шкафы. Единственное окно в комнате тоже выходило на замок, тонущий в вечерних сумерках.

Сумерки! Гермиона спешно посмотрела на часы. Прошло уже двадцать минут, как они с Гарри разошлись, следовательно, у нее оставалось лишь десять. Но у неё определенно было достаточно времени, чтобы лишь одним глазком взглянуть на эти книги...

Вскоре она поняла, что на полках по левую руку от входа стояли книги только магического мира, некоторые из них были невероятно древние и редкие, в то время как по правую руку находились книги магглов, произведения всевозможных жанров и авторов, от Гомера и Гамлета до Толкиена. Шкаф же за спиной Гермионы был пуст, и она с болью подумала, что если бы она жила в этом доме, то скорее всего здесь, по задумке Драко, она должна была хранить книги, купленные ею. Стол из красного дерева стоял прямо у окна таким образом, чтобы любой сидящий за ним мог на минутку оторваться от работы и, глядя в даль, на озеро и замок, немного помечтать. Гермиона с интересом подумала, каково это, сидеть за таким столом и наблюдать, как времена года постепенно сменяют друг друга.

Стены были отделаны шелком цвета бургундского вина, а изящные бра — два по обе стороны окна и одно рядом со входом — источали слегка зеленоватый свет. В центре напротив друг друга стояли два кожаных двухместных диванчика, а под ними на полу из темного дерева расстилался круглый мягкий зелёный ковёр. Дыхание Гермионы сбилось — она подумала, что в жизни не видела комнаты красивее.

Пинки настойчиво дёргала Гермиону за рукав и наконец добилась её внимания. Эльфийка потащила Гермиону в самую дальнюю комнату — хозяйскую спальню. Это комната была больше двух предыдущих вместе взятых. Интерьер был выдержан в светло-голубых и серебристых тонах. Первое, на что падал взгляд, была огромная кровать из темного дерева с балдахином, стоявшая в самом центре. В спальне, как и в гостиной, был камин, в котором ярко горел огонь.

Гермиона, потрясенная всем увиденным до глубины души, почувствовала, как Пинки сжала её руку и тихо промурлыкала:

— Осмотритесь, мисс. Не буду мешать. Если вам понадобится я, то вы найдете меня внизу.

С этими словами Пинки удалилась, и Гермиона смутно услышала тихое шлепанье её тапочек по ступенькам.

Словно во сне Гермиона поплыла по комнате, легко коснувшись кончиками пальцев шёлкового одеяла холодного голубого цвета, украшенного вышитыми серебристыми ирисами. Она прошла в прилегающую к спальне ванную — единственную в доме — и на обратной стороне двери увидела висевший на крючке халат из китайского шёлка — алый, расшитый золотом... Её размера.

Глаза Гермионы затуманились от слёз, когда она проходила мимо библиотеки, с тоской заглядывая в комнату, ведь она могла бы сидеть там днями и ночами... Но часы безжалостно говорили ей, что вот уже пять минут, как она опаздывает на встречу с Гарри. Пару минут он ей ещё простит, но ведь этого так мало. Лишь огромным усилием воли ей удалось заставить себя идти дальше по коридору, спуститься по лестнице.

— Пинки, — позвала Гермиона, заходя в гостиную, и сама удивилась тому, как твёрдо и уверенно прозвучал её голос, — прости, я лишь хотела...

И тут же замерла на месте, стоило ей лишь завернуть за угол и увидеть...

Голову Драко Малфоя в камине. Смотрящую прямо на неё.

Пинки сидела на коленях перед камином, вероятно, еще секунду назад разговаривая с хозяином. Она обернулась через плечо и, увидев Гермиону в дверях, поспешила отодвинуться, дабы дать бывшим-почти-любовникам возможность беспрепятственно глядеть друг на друга.

— О нет, — на негнущихся ногах Гермиона сделала шаг назад, — о нет, нет, нет, нет...

— Грейнджер, — тихо произнёс Драко. Было слышно, с какой осторожностью он подбирал слова, поскольку было очевидно, что Гермиона вот-вот бросится прочь. А Драко явно этого не хотелось, что отчетливо читалось на его лице. — Мы можем просто поговорить?

Он запустил пальцы в волосы, и сердце Гермионы пропустило удар: она хорошо знала и так любила это безотчётное движение, выдававшее волнение Малфоя. Он часто так делал во время их ночных занятий в библиотеке. Вид у Драко был как никогда уставший — и это была не та удовлетворенная, счастливая усталость, которая присуща новоиспеченным молодоженам, только что отыгравшим свадьбу. Это было выражение тяжелой изнурённости, а голос его сильно охрип.

Гермиона помедлила в нерешительности в дверях, пока Драко, торопливо оглянувшись назад, не сказал:

— Подожди, я сейчас буду у тебя.

Это отрезвило Гермиону: разговаривать с ним через камин было уже непростым испытанием для неё, а если он ещё и собирался оказаться с ней в одной комнате... Нет-нет, этого она бы уже не вынесла. Чтобы он стоял вот так, прямо перед ней, из плоти и крови, будучи женатым на другой... Нет уж, увольте!

— Нет, — повторила она, покачав головой, и стала отступать назад, к входной двери.

Драко прищурился, лицо исказила отчаянная решимость, и вот уже в камине показались его руки и плечи, когда Гермиона сжала дверную ручку. А затем он резко остановился, повернув голову и прислушавшись к чему-то. Спустя секунду Гермиона тоже это услышала, отчего все её нутро сжалось — это был женский голос, зовущий Драко по имени.

Голос его жены, зовущий Драко по имени.

— Проклятье! — прорычал Драко.

Он бросил на Гермиону последний взгляд, полный отчаяния и безысходности. А затем Драко просто исчез, растворился в пламени с тихим шорохом.

— Мерлин, — беззвучно выдохнула Гермиона, распахнула дверь и бросилась вон.

Холод жалил изнутри, глаза наполнились слезами, и Гермиона пару раз чуть не упала, запутавшись в собственных ногах. Она уже была на середине подъездной дорожки, когда до неё донесся неистовый зов Пинки, и, пусть и неохотно, но Гермиона оглянулась на домовика.

Эльфийка бежала к ней, горестное отчаяние было написано на её маленьком личике.

— Мисс Гермиона! — кричала Пинки, и Гермиона увидела слёзы, застывшие в её больших глазах. — Не уходить! Вы не можете, Пинки так долго ждала! Простите, простите, что связалась с мистером Драко, но он приказать мне сообщить ему сразу же, как только вы пришли! Он ведь хозяин Пинки, Пинки должна... должна делать то, что велено, — голос домовика сорвался, слёзы хлынули безудержным потоком. — Но вы не можете уйти, мисс, этот дом ваш, вы должны остаться, пожалуйста! О, пожалуйста, останьтесь с бедной Пинки! Она заботится об этом доме только ради вас и... и ей так одиноко здесь! — дальше Пинки продолжать не смогла, из её груди рвались душераздирающие всхлипывания.

Гермиона опустилась перед ней на колени, упав прямо на снег, и крепко обняла Пинки. Теперь и она не сдерживала безутешных рыданий.

— Прости, Пинки, — выдавила она, — ты потрясающий домовой эльф, правда, и дом этот прекрасен, только это все не моё... он не мой, и никакую совместную жизнь мы в этом доме не построим. Не жду, что ты поймёшь. Я должна идти. Должна! А тебе следует вернуться в дом, ты слишком легко одета. Иди внутрь, пока не простыла.

Гермиона поднялась на ноги, но Пинки не двинулась с места. Он так и стояла на дорожке, отчаянно зовя Гермиону, даже когда та уже скрылась за поворотом, ведущим в центр Хогсмида.

— Пинки будет ждать! — кричала она вслед. — Вы пришли сегодня, и вы вернётесь! Пинки верит в это, и она не потеряет надежду!

Гермиона подавила рыдания и бросилась бежать. Пинки могла верить во что угодно, но она ни за что больше сюда не вернётся, никогда. Уже сейчас было невыносимо больно. Она просто хотела вернуться домой. В Лондон. В свою квартиру, где в углу стояла елка, украшенная зачарованными миниатюрными метлами, сновавшими туда-сюда между ветвями. В квартиру, где на кухне стоял обычный дубовый стол и где её ждал старый потрепанный шенилловый халат — далеко не китайский шёлк, зато её.

Она уже опаздывала почти на пятнадцать минут, как она успела заметить, мельком глянув на часы. Нужно было спешить в "Три метлы".

Гарри ждёт её.

Гарри отведёт её домой.

— О черт, — пробурчал Рон.

Он только что наполнял шампанским бокал своей спутницы и на секунду замер. Взгляд его был прикован к чему-то за спинами двух молодых девушек, сидевших с ним за одним столом: Ханны Аббот, весьма привлекательной однокурсницы с Пуффендуя, которая и была, собственно, его девушкой, и Гермионы, чей удивленный взгляд был сейчас прикован к лицу Рона.

— Что такое, Рон? — спросила она.

Гарри, сидевший напротив девушек, рядом с Роном, поднял глаза от меню и проследил за взглядом Рона. Гермиона, внимательно изучавшая теперь выражение лица Гарри, заметила, как тот буквально застыл на месте... Тот, кто плохо знал Гарри, вероятно, и не заметил бы этого, но только не Гермиона. Она уже хотела было обернуться, чтобы понять, что же так поразило "её мальчиков".

— Стой! — тихо велел ей Гарри. Гермиона вопросительно посмотрела на него. — Только что вошёл Малфой, — объяснил он, — и вроде пока он нас не заметил. Так что лучше не оборачиваться и не пялиться на него.

Последнее замечание адресовалось скорее Рону.

— Мы уже давно не школьники и должны вести себя, как подобает взрослым, воспитанным людям. Будем надеяться, он тоже это понимает. Ладно?

Рон наконец оторвался от Малфоя и с крайне рассерженным видом пробурчал:

— Из всех людей на планете я меньше всего хотел бы сейчас видеть его.

— Он... — Гермиона запнулась, почувствовав, как цепенеет все её тело. — Эм, — она нервно сглотнула, — с ним кто-нибудь есть?

Гарри бросил на неё подозрительный взгляд и нехотя ответил:

— Да... Вроде, Паркинсон... хотя, постой, она же теперь тоже, кажется, Малфой.

— Какое счастье, — проворчал Рон, — давайте, ещё, нам нужно больше гнусных, омерзительных Малфоев! Вон, гляньте-ка, как "Маэстро Д" ластится ко всем подряд — просто тошнит!

Гарри, Рон, Гермиона и Ханна прекрасно проводили время — по крайней мере, несколько минут назад, до этой неожиданной встречи — за одним из лучших столиков в новом шикарном ресторане магического Лондона «Аберфорт». Сегодня был канун Нового года, и забронировать столик было практически невозможно. Здесь собрались лишь сливки волшебного общества. А потому не было ничего удивительного в том, что Драко Малфой выбрал именно этот ресторан, — который недавно был описан Ритой Скитер как «роскошное местечко, где можно отведать неплохие блюда», — чтобы привести сюда свою новоиспеченную жену.

Гермиона сидела неподвижно, словно статуя, замерев, как олень, ослепленный светом фар. С одной стороны, она испытывала безумное облегчение от того, что не видит Драко, а с другой, боролась со жгучим желанием развернуться и посмотреть и на него, и на его жену. И это желание лишь усилилось, когда Рон, закатив глаза, громко фыркнул:

— Прекрасно! Он нас заметил и теперь пялится в нашу сторону.

А затем, снова глянув куда-то за спину Гермионы, он и вовсе скривился — на лице промелькнуло выражение детского разочарования и обиды. И теперь Гермиону интересовало лишь одно: насколько близко от неё сидит Драко Малфой.

Итак, ужин в компании друзей, который задумывался как безудержное веселье в канун Нового года, обернулся для неё сущей пыткой. «Почему именно сейчас? — с тоской подумала Гермиона. — Почему именно здесь?»

Бесспорно, это была жуткая несправедливость. Однако Гарри и Рон, видимо, уходить не собирались — так же, как и Малфой. А судя по взглядам Рона, которые он то и дело кидал через плечо Гермионы, Драко сидел совсем рядом. Гермиона мечтала о том, чтобы сейчас же, сию же минуту убежать прочь из этого заведения — успев, конечно же, по пути глянуть на миссис Малфой. Однако она не могла себе этого позволить: нельзя было дать Гарри и Рону понять, что присутствие Малфоя влияет на неё настолько, что она готова тут же бросить всё и даже сорвать этот долгожданный ужин — они забронировали стол ещё месяц назад. Друзья имели бы все основания поинтересоваться, что же было в их с Драко школьных отношениях такого, что теперь он имеет на неё такое странное воздействие. Тем более, что сейчас она его даже не видела.

Поэтому Гермионе ничего не оставалось, кроме как смириться и продолжить терпеть эту пытку дальше.

Мало-помалу Гермиона смогла взять себя в руки и хоть немного расслабиться. Ханне даже удалось в итоге вовлечь её обратно в разговор: надо отдать ей должное, эта девушка была намного более интересным и разносторонним собеседником, чем казалась на первый взгляд. Гермиона надеялась, что их с Роном отношения продлятся дольше пары месяцев... Ханна ему отлично подходила, и, возможно, Рон и сам это когда-нибудь поймёт.

К тому времени, как подали десерт, Гермиона была уже так увлечена болтовнёй с Ханной, — они наперебой обменивались историями, делились впечатлениями о своих новых должностях, обсуждали разные сплетни о бывших сокурсниках, о том, кто куда устроился и, естественно, кто с кем встречался, — что практически забыла о том, что Драко Малфой всё ещё сидел где-то неподалёку, буквально за её спиной.

Практически.

Она также чуть не упустила момент, когда Рон наклонился к Гарри, который сегодня казался непривычно нервным и непрерывно гонял вилкой еду по тарелке, едва притронувшись к ней. «Неужели его так взволновало присутствие Драко?» — промелькнуло в голове Гермионы. Рон негромко пробормотал Гарри на ухо:

— Дружище, ты уверен, что хочешь сделать это сейчас? Даже несмотря на то, что он здесь?

Гермионе все же удалось расслышать невнятное бурчание Рона. Она тут же перевела взгляд на Гарри, чувствуя, что намечалось нечто серьёзное — нечто посерьёзнее простого дружеского ужина в канун Нового года. Так что же? Сердце её забилось чаще, ибо в голову ей пришла одна мысль... Но нет... Он, конечно же, не собирался...

Собирался.

Их взгляды встретились, но Гарри тут же отвёл глаза и сердито глянул на Рона.

— Спасибо, Рон, — пробурчал он. — Может, ты вообще сам это сделаешь, раз уж у тебя язык за зубами не держится?

Рон поднял взгляд на Гермиону, испугался, заметив, с каким вниманием она следила за их разговором, и тут же поник.

— Прости, друг, — щёки Рона залились стыдливым румянцем.

Гарри снова глянул на Гермиону, запустил пальцы в непослушные волосы — жест, так болезненно напоминающий Драко в моменты усталости или смятения, — и робко улыбнулся.

— Я хотел дождаться боя часов, — сказал он, — но на кой чёрт!

«О, Мерлин, — с ужасом подумала Гермиона, — он и правда хочет... Он собирается... Черт, прямо на глазах у Драко... Что, что мне делать, Мерлин, помоги!»

И это случилось. Гарри поднялся со своего места, подошел к Гермионе вплотную и опустился на одно колено. В этот момент все разговоры в ресторане стихли. Повисла тишина, неколебимая ни единым вздохом, и Гермиона физически почувствовала на себе взгляд десятков пар глаз — не каждый день удаётся сходить в ресторан, а уж тем более в такой шикарный, как этот, да к тому же ещё и увидеть, как мальчик-который-выжил делает предложение.

Гермиона едва дышала. Руки сами по себе взметнулись в воздух: одной прикрыла рот, другую прижала к сердцу. В ушах зазвенело. Гарри делал ей предложение, а всё, о чём Гермиона могла думать, так это о том, что сейчас испытывает Драко, сидя где-то за её спиной.

«Так нельзя, — упорно повторяла про себя Гермиона, — это несправедливо по отношению к Гарри. Это никоим образом не касается Драко-блять-Малфоя и его драной жены. Это касается только тебя и Гарри, это ваш момент. Гарри — отличный парень. Он очень тебе подходит. Так соберись! Сконцентрируйся на Гарри. На Гарри!»

Гарри в этот момент с горящим взором обращался к Гермионе:

— ... уже очень долго, мы дружим уже семь лет, и я так сильно люблю тебя, что порой меня и самого это пугает. Ты лучшая девушка, которую я когда-либо встречал: смелая, красивая, добрая. Я нашёл в тебе родную душу, я словно вновь обрёл семью и дом. Я не знаю, что уготовлено нам будущим, — Гермиона нервно сглотнула. Гарри явно имел в виду пророчество, о котором он рассказал им с Роном ближе к концу седьмого курса. — Но я точно знаю, что моё будущее без тебя немыслимо. Гермиона, ты выйдешь за меня?

Пару секунд Гермиона просто молча глядела на него, совершенно сбитая с толку. В его зеленых глазах читалась такая беззащитность, что... Черт возьми, да, она любила его, если бы потребовалось, она, не задумываясь, пожертвовала бы собой ради него. Так почему же, если она готова отдать жизнь за него, она не может отдать свою жизнь ему? Гарри никогда не ранит её и не предаст, она будет всегда защищена, всегда любима — а если подумать, что еще нужно?

Гермиона даже не почувствовала, как по щекам покатились слезы, пока Гарри, не поднимаясь с колен, заботливо не вытер их.

Она же в свою очередь осторожно обхватила его лицо ладонями, открыла было рот, чтобы ответить, но с губ её сорвался лишь громкий всхлип. Гермиона тут же подавила его, почти задыхаясь от подкативших к горлу рыданий. Кое-как совладав с собой, она наконец смогла улыбнуться сквозь слёзы и выдавить:

— О, Гарри... Мерлин, конечно, да, я согласна!

Ресторан взорвался аплодисментами, а Рон вскочил со своего места и велел подать всем шампанского за его счёт — мог себе позволить, ведь, будучи профессиональным игроком в квиддич, он неплохо зарабатывал.

* * *

Гермиона вышла из дамской комнаты, более-менее взяв себя в руки. По крайней мере достаточно успокоившись, чтобы сдержанно попросить Гарри отвести её домой. Она сбежала в уборную спустя несколько минут, как дала ответ. Ей просто необходимо было остаться одной хоть на минуту, собраться с мыслями, взять себя в руки. На деле же она лишь пала еще ниже, рассыпалась на тысячу осколков, заперлась в кабинке и горько проревела целых десять минут. Наконец слёзы иссякли, и глаза её стали абсолютно сухи, хоть и слегка покраснели. Но ничего, ведь все девушки плачут, когда им делают предложение, да? Это же такой эмоциональный момент.

Конечно. Так и есть.

Это был крайне эмоциональный момент, а она не любила, когда эмоции брали верх над разумом. Ей просто нужно вернуться домой, в спокойную, тихую квартиру и собраться с мыслями. Гарри поймёт — он знал её слишком хорошо.

Гермиона бросила взгляд на кольцо, красовавшееся на её пальце. Оно было украшено бриллиантом, по размерам лишь немного уступающим бриллианту Панси. Предательский голос где-то на задворках сознания тихо шепнул: «А так ли хорошо он тебя знает, если выбрал кольцо диаметрально противоположное твоему вкусу?» Гермиона тут же отогнала эти мысли прочь. Обручальное кольцо с бриллиантом — это нечто вроде традиции. Гарри просто любил следовать традициям, вот и все, что в этом, черт подери, предосудительного? Это кольцо не делало Гермиону его собственностью, это был лишь символ любви и уважения... И оно стоило в десять раз дороже того кольца с опалом, которое ей подарил Драко, вне зависимости от того, с какой тщательностью Малфой искал тот камень.

Гермиона решительно расправила плечи. Пора было возвращаться к своему жениху и идти домой. Гермиона лишь надеялась, что Драко с женой уже ушли: она очень не хотела бы увидеться с ним по дороге. Она не хотела бы увидеть его реакцию.

* * *

Драко не ушёл.

Это вскоре стало понятно. Ресторанный зал и уборную соединял небольшой коридор, скрытый от взглядов посетителей. Стоило Гермионе сделать пару шагов, как кто-то подкрался к ней со спины, возникнув словно из ниоткуда, и крепко схватил её. Одной рукой он зажал ей рот, другой же крепко обхватил за талию, и не успела Гермиона и пискнуть, как её потащили в дальний конец коридора, а оттуда в небольшой закуток для персонала — ещё более узкий коридор, ведущий на кухню.

Драко резко прижал её спиной к стене и крепко схватил за оголённые плечи, удерживая на месте, — для сегодняшнего ужина Гермиона выбрала темно-синее платье со смелым декольте и открытыми плечами, и на секунду она испугалась, что от такой жёсткой хватки у неё останутся синяки.

Гермиона подняла на Драко взгляд, полный негодования, однако кричать не стала. Всё равно бесполезно: в зале гости начали обратный отсчёт до наступления Нового года, а потому её крик никто бы не услышал. Драко выбрал самый удачный момент для разговора наедине — пусть даже и такого нежеланного.

— Малфой, — Гермиона буравила его тяжёлым взглядом, — отпусти меня. Сейчас же.

Драко лишь покачал головой. Он продолжал крепко сжимать её плечи, но в глазах его не было злости или гнева. Лишь глубокая грусть и... Что это? Неужели он чувствует себя преданным? Неужто он настолько лицемерен?

— Нет, — голос его был абсолютно безжизненным. — Ты его не любишь. Ты не можешь выйти за него. Не можешь.

На секунду Гермиона даже дара речи лишилась от негодования, буквально не поверив своим ушам.

— Ты... Ты... Да как ты смеешь?! — наконец выпалила она. — После того... того, что ты... После того, как ты поступил со мной... Ты смеешь ещё указывать мне, как жить?! Я не собираюсь всё это выслушивать! Отпусти меня сейчас же!

Драко лишь на мгновение опустил голову и снова посмотрел на Гермиону. На лице его читалась странная решимость.

— Нет, до тех пор пока ты не снимешь это блядское кольцо. Ты совершаешь ужасную ошибку, Грейнджер. Я не позволю тебе это сделать.

Негодование Гермионы сменилось настоящим бешенством. Щеки её залились ярким румянцем.

— Я никогда его не сниму, — отрезала она. — Как ты вообще можешь стоять здесь и требовать от меня что-либо, когда... так лицемерно... Да ты понятия не имеешь, что я чувствую к Гарри. Я люблю его, Малфой, уже много лет. С тех пор, как мне было одиннадцать.

— Нет, не любишь, — неумолимо отрезал Драко, и, что самое ужасное, в глубине души Гермиона прекрасно знала, что он прав.

И это было чертовски больно.

Твою мать, как будто он причинил ей ещё недостаточно боли!

— Гарри — прекрасный человек, — холодно ответила Гермиона. — И он обеспечит мне достойную жизнь.

— Я мог бы обеспечить тебе достойную жизнь.

— Ты предложил мне жизнь шлюхи! Гарри и в голову бы не пришло предложить мне такое, он слишком высоко меня ценит. Малфой, просто убирайся. Я сделала свой выбор. Тебе никогда не стать и вполовину таким же достойным человеком, как Гарри!

После этих слов Драко мгновенно разжал руки, словно её кожа внезапно обожгла его. Он отступил на шаг, и Гермиона явственно увидела боль, промелькнувшую в его глазах. В следующее же мгновение она пожалела о том, что сказала: её последние слова явно задели его за живое.

Защитная реакция не заставила себя долго ждать. Взгляд Драко стал холодным и отстранённым, а губы сжались в жёсткую линию.

Гермиона, немного смягчившись при виде боли на его лице, тут же снова ожесточилась. С садистским удовольствием она продолжила говорить, подбирая слова побольнее, задевающие за живое; ей безумно хотелось пробить эту стену отрешённости, которую Драко так быстро и умело выстроил между ними.

— Теперь Гарри — вся моя жизнь, — пылко продолжала Гермиона. — Я не хочу тебя больше видеть и вряд ли когда-нибудь захочу. Мне ничего от тебя не нужно, Драко Малфой, ни твоих денег, ни твоего дома, ни твоей любви...

— Ну что же, прекрасно, Грейнджер, — прервал её Драко, по старинке начав растягивать слова. Его глаза больше напоминали холодную сталь. — Поскольку свою любовь я тебе и не предлагал. Ты нужна мне была лишь для одного, и я даже готов мужественно признаться: я всё ещё хочу от тебя лишь одного. Но пусть будет по-твоему, ибо вся эта история "ой-я-маленькая-испуганная-девственница" начала действовать мне на нервы.

Драко развязно, не скрывая похоти, оглядел её с ног до головы.

— Кстати, — непринуждённо бросил он, наклонившись вперед и опершись ладонями о стену позади Гермионы, заставив её таким образом замереть на месте точно так же, как тысячу лет назад он сделал в одном из классов Хогвартса, ещё до того, как подарил ей дом, до того, как всё полетело к чертям. — А ты уже отдалась шрамоголовому? Ты утверждаешь, что я пытался сделать из тебя шлюху, так, может, ты уже сама ей стала?

Гермиона почувствовала, как тошнота подкатила к горлу, а глаза защипало от слёз.

— Какой же ты мудак, — прошептала она.

Гермиона вскинула было руку, чтобы влепить ему затрещину, — видит Мерлин, он сам напросился! — но Драко схватил её за запястье и резко прижал её руку к стене, не давая пошевелиться.

— Ну так? — надавил он.

— Нет, — выпалила Гермиона.

Она готова была поклясться, что в глазах Драко промелькнула быстрая, едва заметная искорка облегчения.

«Он всё ещё считает меня своей собственностью, — гневно подумала она. — И лишь поэтому не желает ни с кем меня делить».

Дерзко глядя ему в глаза, Гермиона бросила:

— Не считая всяких... развлечений с языками.

Драко со свистом вздохнул, словно она только что дала ему под дых. Серые глаза гневно сверкнули: они больше не казались холодными и безучастными. Теперь они казались опасными. Драко выглядел достаточно взбешённым, чтобы даже... убить. Гермиона постаралась вырваться, но тщетно: её рука железной хваткой Малфоя была буквально припечатана к стене. Когда же она попыталась оттолкнуть его другой рукой, Драко прижал к стене и её. Шум в зале достиг апогея, гости охрипшими голосами встречали наступление Нового года.

Две предательские слезинки скатились по щекам Гермионы, и она отвернулась от Драко, закусив нижнюю губу, пытаясь сдержать всхлипы, рвавшиеся наружу. Она была до смерти напугана, но гриффиндорская гордость не позволила бы ей показать ему это. О, Мерлин, она слишком сильно его задела, подвела к черте. Это уже не тот Драко Малфой, которого она знает и которому доверяет... по крайней мере, доверяла когда-то. Гермиона даже представить не могла, на что способен этот полуобезумевший парень, прижавший её к стене, чуть ли не поймавший в плен.

Драко наклонился к Гермионе так близко, что, когда он заговорил, его губы касались её уха. Гермиона вздрогнула, и из груди её вырвался единственный всхлип, а затем она крепко зажмурилась.

— Хвала Мерлину, что я не стал мараться об тебя, — прошептал он. — Ты маленькая, паскудная, грязнокровная шл...

— Отпусти её. Сейчас же!

Гермиона открыла глаза: Ханна Аббот стояла в паре метров от них, с мрачной суровостью наставив палочку на Драко Малфоя. Судя по выражению её лица, настроена она была крайне решительно. Скромная пуффендуйка выглядела такой грозной... Гермиона никогда бы не подумала, что маленькая светленькая Ханна может быть такой.

— Клянусь Мерлином, Малфой, отпусти её, иначе сильно пожалеешь.

Драко без единого слова отпустил Гермиону, лишь в последний раз взглянув в её глаза, и в этот момент вся его оборона рухнула: Гермиона отчётливо видела боль, горевшую в серых глазах. Ноющую боль и смятение — те же чувства томились и в её душе. И это было хуже всего. Гермиона поверила, что увидела в нём настоящего монстра, но она ошиблась. Это было вовсе не так. Его слова и поступки этим вечером действительно были омерзительными... так же, как и её собственные. Драко прошёл мимо Ханны, грубо задев её плечом, и скрылся за углом.

Он просто ушёл.

Внезапно Гермиона почувствовала, что ей не хватает воздуха. Пытаясь вдохнуть, она лишь задыхалась ещё больше. Безотчётно она обхватила голову руками, — неконтролируемый жест отчаяния — и несколько секунд спустя дыхание её, наконец, нормализовалось.

Гермиону захлестнуло волной сильнейшей боли, мучительного отчаяния — она и представить не могла, что человеку может быть настолько плохо. Она погружалась всё глубже и была уверена, что непременно утонет в этом море боли.

К счастью, Ханна была рядом. Гермиона слышала её мягкий, бодрый голос и чувствовала, как её нежные руки аккуратно, но настойчиво тянули её обратно в зал. Когда они дошли до конца коридора, Ханна остановилась у самого выхода в зал, мягко обхватила Гермиону за плечи и слегка встряхнула, велев ей собраться и напоминая ей, где она находится.

— Я пойду к Гарри и Рону, — мягко сказала Ханна, понимая, что последнее, что сейчас нужно Гермионе, — чтобы её против воли тащили по залу, полному веселящихся людей.

Гермиона, безуспешно пытаясь побороть слёзы и отдышаться, лишь молча кивнула. Ханна ушла, и она осталась одна.

Ноги просто отказали держать её, и Гермиона медленно сползла по стене на пол — юбка из темно-синей органзы неровным кругом распласталась по полу. Гермиона подтянула колени к груди и, опустив на них голову, горько зарыдала, обильно поливая слезами дорогое платье: пятна от солёных капель едва ли удастся вывести. Гермиона обхватила колени руками и вцепилась в юбку так крепко, что ногти впились в ладони сквозь тонкую ткань.

В таком состоянии её и нашёл Гарри спустя несколько минут. Бросившись на колени рядом с ней, он, ни слова не говоря, крепко обнял Гермиону. Она на мгновение замерла в его руках, а затем просто сдалась и, уткнувшись в плечо Гарри, зарыдала ещё отчаяннее, выплескивая на него всю свою боль, горечь и смятение. В ответ он лишь прижал её ещё крепче к себе и начал убаюкивающе покачивать её вперёд-назад.

Рон и Ханна стояли чуть поодаль, не давая любопытным посетителям ресторана глазеть на разворачивающуюся у них под носом драму. Гермиона, чей слух, казалось, то пропадал, то появлялся вновь, слышала лишь обрывки торопливого рассказа Ханны. Тихим взволнованным голосом она обращалась к Рону:

— ... долго не было... пошла в дамскую комнату проверить... Малфой... да, прижимал её к стене... всегда знала, что от него ничего хорошего... слышала, что он говорил ей... маленькая, паскудная, грязнокровка... да, Рон, я уверена, что именно так он её и назвал!.. со мной? Нет, со мной всё в порядке... не волнуйся... из-за чего? А сам-то как думаешь?.. всегда ненавидел и Гарри, и её... невыносимо было видеть, что они счастливы, вот и всё...

Голос Рона, отчётливо донёсшийся до Гермионы, был как никогда суров:

— Я этого ублюдка на куски порву.

Гарри встал, поднимая за собой Гермиону. Он подхватил её на руки прежде, чем она успела снова упасть.

— Рон, портал до дома. И как можно скорее, пожалуйста, — сказал он.

Рон тут же при помощи "Акцио" притянул к себе пустой кубок с соседнего столика и пробормотал заклинание, позволявшее создать портал, который доставил бы Гарри и Гермиону прямиком в гостиную их квартиры. Отдав его Гарри, он пробормотал:

— Просто позаботься о ней. Я рассчитаюсь.

— Спасибо, друг, — с этими словами Гарри протянул кубок Гермионе.

Молодые жених и невеста растворились в воздухе.

* * *

БАМ!

Как приятно, с мрачным удовлетворением думал Драко, иметь возможность расхреначивать о стену хрустальные вазы и другие предметы искусства, на которые рядовые сотрудники Министерства копили бы лет по пять.

А уж такой малорослой, осиротелой, шрамоголовой полукровке, как Гарри-блядь-Поттеру, этому "аврору в запасе" понадобилось бы втрое больше времени, чтобы накопить такую сумму. А временем этим он вовсе не располагал, ведь, как было известно Драко, деньки его были сочтены. Финальная битва была не за горами, мир ожидали большие перемены, и любой придурок должен был это уже заметить. И что только праздновали все эти недоноски в ресторане, они что, слепые? Или тупые? Или забыли снять свои блядские розовые очки? Или всего понемногу? Черт, как же он пожалел, что пошёл в этот грёбаный ресторан! Ноги его там не было бы, если бы Панси не начала без умолку кудахтать об этом месте с самого его открытия. Как же он теперь жалел о том, что поддался её уговорам! Теперь каждый раз — каждый, сука, раз, — когда Драко закрывал глаза, перед ним снова и снова, с болезненной отчётливостью, от которой голова раскалывалась на куски, вспыхивала одна и та же картина: Поттер, надевающий кольцо на палец Герм... Грейнджер, и её слова — Мерлин, её слова — «конечно да, я согласна!»

Драко схватил старинное, хрустальное пресс-папье с ближайшего стола.

БАМ!

Так, возвращаясь к битве... Да, она приближается, и, когда она наконец настанет, у Поттера не будет ни малейшего шанса — с каждым днём Темный Лорд становится всё сильнее, отряды его сторонников растут всё больше и больше. Лорд прихлопнет Поттера, как жалкую букашку, Драко был в этом абсолютно уверен, — как же иначе? Самый могущественный темный маг против восемнадцатилетнего аврора-начинашки — как Поттер вообще ещё на что-то надеялся? А когда его не станет, кто позаботится о Гермионе?

Кто, черт подери, защитит её?

А в том, что ей потребуется защита в послевоенном мире, подконтрольном Темному Лорду, сомневаться не приходилось.

Если, конечно, она вообще выживет в этой битве...

Нет! Даже не думать об этом!

Хотя погодите... А почему нет? Она ведь совершенно ясно дала понять, что больше ничего к нему не испытывает. Так какого же хрена он так беспокоится об этой чертовой грязн... чертовой...

Драко схватил китайские настольные часы.

БАМ!

Драко, как загнанный зверь, метался по маленькому, по меркам Малфоев, кабинету в одном из лондонских таунхаусов — свадебный подарок от родителей. Также у молодожёнов было своё крыло в Малфой-мэноре, с отдельным входом и со своей прислугой. И теперь, вернувшись из пятидневного медового месяца, проведённого на юге Франции, парочка поочерёдно жила то в поместье, то в собственном доме. Сегодня они остановились в Лондоне просто потому, что отсюда удобнее всего было добираться до этого треклятого ресторана.

Чтоб он ещё хоть раз побывал в этом заведении! Ни за что. Если Панси там понравилось, пусть в следующий раз топает туда со своей матерью. Или даже с его матерью. Блядь, да пусть хоть с ними обеими и еще с двадцатью близкими друзьями в придачу — он с радостью оплатит все счета, но ноги его не будет в том ресторане.

В перерывах между расшвыриванием дорогущего антиквариата Драко ходил из угла в угол, потирая виски. Из угла в угол. Вперёд-назад. От двери — к столу, от стола — к двери.

Грейнджер. Поттер. Грейнджер. Поттер. Гермиона. Поттер.

Гермиона Поттер.

Гермиона-мать-твою-Поттер.

ЧЕРТ БЫ ВАС ВСЕХ ПОБРАЛ!

Драко схватил было со стола их с Панси свадебную фотографию в рамке из серебра высшей пробы, как за его спиной раздалось деликатное покашливание.

Драко замер на месте. Кто, мать вашу, был в его комнате? Точно не Панси и не прислуга — они бы не осмелились войти, а если бы даже и набрались наглости, то просто не смогли бы. Драко наложил на дверь очень мощные запирающие чары, которые, он был уверен, Панси ни за что не смогла бы разрушить — её магические способности и рядом не стояли с его. Вдобавок полчаса назад она уже тихонько постучалась к нему, заслышав шум, и осторожно поинтересовалась, что случилось. Драко наплёл ей какой-то несусветной успокаивающей чуши и велел идти спать.

И он был уверен, что Панси послушалась его. Она во всём ему подчинялась. Точь-в-точь как его мать слушалась Люциуса. Так вели себя все воспитанные чистокровные жёнушки. Они контролировали прислугу, занимались планировкой поместий, ходили по магазинам, состояли в благотворительных организациях, воспитывали чистокровных отпрысков — и помимо всего этого они безропотно ухаживали за своими мужьями. Панси была безупречна в этом плане. Целыми днями она бегала по лучшим дизайнерам в магическом Лондоне, неустанно выбирая краски, обои, хрустальные люстры, мебель — в общем, все, что могло сделать таунхаус по-настоящему её. Драко полностью доверил Панси обустройство дома. По ночам, лежа на сатиновых простынях их огромной кровати, прижимаемая сверху обнаженным телом Драко, Панси думала, почему же он никогда не открывает глаза, когда они занимаются сексом. Почему даже в такие интимные моменты он остается холодным и отстраненным?

Но она никогда ни о чем его не спрашивала. Драко не мог припомнить ни разу с того дня, как они обручились, чтобы Панси о чём-то расспрашивала его. Последний раз Панси попыталась что-то выведать у него ещё в Хогвартсе, в тот момент, когда она случайно наткнулась в коридоре на них с Гермионой. И Драко вынужден был признать, что даже тогда Панси не особо докапывалась.

Даже сегодня Панси без лишних расспросов ушла спать после того, как он сказал ей, что все хорошо, хотя знала — должна была знать, — что это ложь.

Таким образом, это точно была не Панси — у неё не хватило бы ни умения, ни желания обойти запирающие чары. Но тогда...

Тогда кто, во имя Мерлина, был сейчас с ним в одной комнате?

Драко потянулся за палочкой и с поразительной быстротой и ловкостью развернулся, мгновенно встав в оборонительную позицию, используемую обычно на дуэлях, — навряд ли незванный гость был настроен миролюбиво.

Однако Драко увидел никого иного, как...

— Северус? — удивленно выдохнул Драко, опустив палочку.

Он перестал называть его "профессором" после выпускного — теперь они оба были взрослыми мужчинами и могли обращаться друг к другу по имени. Тем более после того, как его бывший преподаватель зельеварения выступил в качестве свидетеля со стороны жениха у него на свадьбе.

Снейп неотрывно смотрел на Драко из камина — голова Северуса была окружена зелёным пламенем, характерным для летучего пороха. На лице его читалась лишь легкая насмешка.

— Драко, — приветственно кивнул Снейп и, быстро окинув взглядом усеянную осколками комнату, добавил: — Проблемы?

— Нет, — выдавил Драко, — нет, я... Вы удивили меня, вот и все. Я думал... Я думал, сегодня каминную сеть перекроют, — скомкано закончил он.

— Едва ли это объясняет погром, открывающийся моему взору, — спокойно заметил Снейп.

— Да просто... — Драко быстро понял, что всё ещё сжимает в одной руке палочку, а в другой — фотографию, и осторожно, несколько смущённо положил их на край стола. — Просто ветрено, — бросил он.

Левая бровь профессора взметнулась высоко вверх:

— Серьёзно? Ветрено? — уголки его губ едва заметно дрогнули.

Драко тяжело вздохнул и запустил пальцы в волосы:

— Чем я могу вам помочь, Северус? Не хотите зайти?

— Благодарю, пожалуй, я воздержусь. Думаю, будет безопаснее оставаться там, где ветер не так жесток... и дует за окном.

«Через минуту он будет откровенно смеяться надо мной», — с раздражением подумал Драко, а вслух сказал:

— Так вы здесь, потому что..?

Сказать по правде, Драко никогда бы не подумал, что будет так резок с человеком, который был его учителем, наставником и кем-то вроде любимого дядюшки. Но сейчас действительно был не лучший момент для светских бесед через камин. Драко был в отвратительном настроении и предпочёл бы побыть в одиночестве.

Веселая искорка в глазах Снейпа погасла так же быстро, как и появилась.

— Я здесь, — ответил он, — потому что хотел бы попросить тебя зайти ко мне на минутку. Есть одно важное дело, которое я хотел бы обсудить с тобой.

Драко был озадачен. Снейп явно не мог быть уверен в том, что Драко не спит — он связался с ним прямо среди ночи, — значит, просто надеялся на то, что застанет его в кабинете. «А если бы меня не оказалось в кабинете, он что, отправился бы в спальню?» — Драко и сам несколько ужаснулся такой мысли. В конце концов, пусть он и не любил Панси, однако еще ни разу со дня свадьбы не упустил возможности овладеть её податливым телом. И эта ночь не была бы исключением. Он даже, вероятно, опробовал бы парочку новых фантазий, в которые он погружался каждый раз, трахая Панси и закрывая глаза.

Гермиона в этом синем платье. В этом чертовски сексуальном открытом синем платье. Мерлин, если бы он этой ночью пошёл наверх в спальню вслед за Панси, и туда нагрянул бы Снейп... Щёки Драко залились краской.

Что, черт подери, могло быть настолько важного, что не могло подождать до утра?

Что ж, раз уж это было так срочно, то, пожалуй, стоит взглянуть.

Драко мельком оглянул кабинет, быстро пробормотал "экскуро", шагнул в большой резной камин — огонь всё ещё сохранял зеленоватый отсвет, что означало, что Снейп держал проход открытым для Драко, — и исчез.