Моя прекрасная Мэри (гет)

Вы когда-нибудь пытались себе представить ад? Нет? И я вот тоже подобным никогда не озадачивался, в конце концов, я ж не извращенец какой, чтоб тратить ментальные силы на такую ерунду, особенно когда жизнь полна удивительных красок и событий и совершенно не оставляет места для печальных мыслей. Я всегда жил по принципу «пусть ад катится ко всем чертям, а мне и на земле отлично чувствуется». Я шел по своей дороге жизни первые шестнадцать лет пешком, хоть и вприпрыжку, потом вскладчину с другом детства купил старый-престарый «Юпитер» и с тех пор до самого своего сорокалетия с шестилетним куском не снимал задницу с двухколесных коней. Хорошо было — череда дорог, череда подруг, череда все новых наколок. Под моими ногтями всегда была траурная каемка из машинного масла, а под моими ногами — пыль множества путей. И никогда не было божьего страха в сердце. Так и жил бобылем да перекати-поле, перебиваясь случайными заработками. И пусть кто скажет, что, не имея теплого угла, нельзя быть счастливым, я с удовольствием плюну под ноги и отвечу — можно! И всегда в сердце горела уверенность в том, что моя жизнь весьма удалась, а что там будет за поворотом — время покажет.

Ну, давайте знакомится дальше, что ли... Как звали меня по паспорту, уже и не важно. Друзья и знакомые знали меня по прозвищу Щур. Щур — это такая большая крыса, если кто не знает. А что, мне всегда нравились эти неприхотливые и по-своему мудрые зверьки. Кому не нравится — вот порог, дорогу сам найдешь.

Так вот, о чем я? А! Вся эта ерунда приключилась со мной поздней осенью, в то время, когда многие закрывают сезон, а я как раз должен был перегнать байк до зимней базы и до весны осесть в одном дохлом городишке. Там как раз были нужны были рабочие руки на стройке. И вот еду себе, никого не трогаю, ночь на дороге уже. Темно, дождь накапывает, погода мерзкая. Обычно я стараюсь сильно не разгоняться и люблю повертеть башкой из стороны в сторону, но в этот вечер осенние чернила быстро затопили все, что было вне фары, а мерзкая холодная дрянь, по ошибке называемая дождем, затекала во все трещины старой куртки, поэтому я взял хорошую скорость и стабильно наматывал километры на пустом от попутчиков перегоне. Вдруг вижу — огоньки на дороге. О, думаю, братья по разуму, как красиво идут — ноздря к ноздре, ровненько так. Ну и решил покуражиться — проскочить точнехонько между ними, как нитка в ушко иголки. Прибавил газу, предвкушая возмущенный, но запоздалый вопль. Ну... В общем, что уж тут говорить... Фура это была груженная, как потом выяснилось, то ли шлакоблоками, то ли цементом. Вот так я и умер. Было бы это очень смешно, если бы не было так грустно. Хотя все равно смешно.

Так вот, почему я, собственно, заговорил про ад. Я в него попал. Попал так попал. После ослепительной вспышки белоснежной боли и картинки того, как мое тело тяжелой фурой разорвало на несколько неопрятных ошметков, я провалился в темноту. Коридор? Движение на свет? Хор ангелов? А вот хуй вам! Комнатушка с тремя стенами, выкрашенными в цвет детской неожиданности, вместо четвертой стены — клубящийся туман, похожий на старую вату, которой мамка когда-то утепляла зимние рамы, и конторка, примерно как в училище на сцене в актовом зале стояла. С нее еще наш директор любил пафосные речи толкать. А я за ней, за этой конторкой сраной. Тело голое и измазанное кровью и прочим говном, под ногами куски мяса вперемешку с мотоэкипировкой. Только по своему шлему в виде башки пришельца из Хищника признал, что это, собственно, я. Отличное начало, не находите? Так будто мне этого было мало, из тумана сформировалась замечательная такая образина — зеленоватое чешуйчатое чмо с ветвистыми оленьими рогами и глазами как у козла. В смысле, как у натурального козла — даже зрачки горизонтальные, будто тапком прихлопнутые тараканы. И смотрит на меня это чмо и так пренебрежительно пальцем с когтем больше моей ноги тыкает мне в лицо.

— Ну что, — говорит мерзким голосом, будто кто-то отверткой по стеклу царапает, — попал ты, мужик. И хватит меня чмом называть. Я может быть, ранимая личность.

— Эй, личность, можешь объяснить, что и как? — ну а что мне остается? — А за чмо извиняюсь, просто не каждый день такое видишь.

— Ты умер, — и смотрит на меня морда ехидная, вижу, что лыбу давит. Злорадствует, значит. Ну-ну, я тоже шутить умею.

— Да я понял! Дальше-то что?

— Да ладно ты бы просто умер, так ведь так по-глупому — это же постараться нужно. Не каждый день к нам таких, как ты, забрасывает, — и еще ехиднее скалится, сволочь зеленая.

— Ну, уже не отыграешь обратно, — пожимаю плечами, — в конце концов, номинанты на премию Дарвина еще и не такое чудят.

— Это да, но ты же по жизни мужик с мозгами, а тут учудил так учудил. Ты же столько лет за рулем, а тут такое поведение. Это же надо было додуматься в несезон, ночью, под дождем так разгоняться. А мотив-то какой выбрал, мотив! Наши чуть бока себе не надорвали, когда твою душу распаковывали.

— Слушай, что ты мне нотации читаешь, как моя бабка за штаны на заднице порванные? Ты к делу то перейди, а? — я старался не злиться, что было довольно сложно, учитывая, что я стоял голый в куче своих собственных потрохов и даже на шаг от всего этого беспредела отойти не мог.

— Ладно, Щур, не буду тебя томить. В общем, по пунктам сейчас быстро пробежимся, — уродец начал шустро загибать когтистые пальцы. — Во-первых, ты умер по собственной дурости, что приравнивается к самоубийству. Поздравляю, уже за одно это ты наш клиент. Ах да, я демон, если ты не вкурил еще.

— Да понятно, что ты явно на Деву Марию не тянешь, — я приуныл.

— Во-вторых, — демон проигнорировал поминание святого имени, — в жизни ты ничего хорошего не сделал, как и особо плохого, впрочем. Но факт есть факт — те, кто не смог за свою жизнь стать добрее и лучше, как бы это банально ни звучало, по совокупности заслуг отправляются на перерождение, в ад или, если уж совсем отличаться, на полное уничтожение души. Вот такие дела, Щур.

— Тебя-то как зовут? — я присмотрелся к чудищу повнимательнее. Хоть он был явно не из породы пацифистов, но и на каноничного демона с вилами и прочей ересью не тянул. Можно сказать, что даже был симпатичен своим нравом висельника, на меня даже похож, прямо как вылитый.

— Меня? — демон усмехнулся. — Странное совпадение, но тоже Щур, но это случайность, да. Итак, дальше идем, — он загнул третий палец, — ты одну девушку обидел очень сильно. Она тебя со всей своей душой и телом привечала, а ты — поматросил и бросил. Прокляла она тебя от всего сердца. И это мы тоже должны учитывать.

— Не, ну это уже совсем не справедливо! — я возмутился. — Я всех своих подруг всегда предупреждаю, что птица вольная, надеяться на что-то — глупо. И кто это был?

— О, подружка из бара три года назад.

— Так тем более! Барное знакомство! На что она вообще рассчитывала?! — ох, как знал, что бабы доведут меня до беды.

Демон заржал, глаза свои козьи прищурил и довольно проворчал:

— Ну а ты где вообще справедливость ищешь? У демона в аду? Какой оптимист, однако. А насчет бабы этой — не переживай, когда ее дождемся, мы передадим твои комментарии по поводу ее проклятия. Видишь ли, проклинать — тоже грех, особенно незаслуженно, но проклятие на то и проклятие, что виснет без оглядки на справедливость. И мы обязаны его исполнить. Работа такая, так что без обид.

— Ну так я же умер! — я неуютно поерзал на месте, с омерзением услышав, как под ногами зачавкало.

— В том то и дело, что проклятье это несовместимо с твоей жизнью, а вот после смерти можно что-то и придумать. И вот тут между нами в коллегии возникли кое-какие дебаты по твоему поводу. Видишь ли, ты и вправду человек неплохой, а то, что особо добра не делала, так тебя не научили. Но мотивы внутри тебя весьма себе приличные, а у нас традиция такая, судить не столько по делам, а по мотивам и предыстории, которая на поступки толкает. Еще в твою пользу говорит, что жил ты с удовольствием — никогда не поминал ни Бога, ни Дьявола, нес ответственность за свои дела сам. Нам такие, как ты, нравятся.

Я почувствовал, как во мне начал теплиться слабый огонек надежды.

— А еще у тебя с юмором все хорошо, а у нас с такими клоунами всегда напряженка. Видишь ли, вечность рутиной работы — это очень скучно, — демон по имени Щур вздохнул и почесал себе промеж рогов.

— Ты кого клоуном назвал, козел чешуйчатый? — я возмущенно похрустел кулаками. — За базар ответить не хочешь?

Демон сложил пальцы и щелкнул меня по лбу так, что я отлетел к стене, растекся по ней кляксой, а потом как на резинке вернулся в кучу мяса под стойкой.

— Полегче на поворотах, смертный, — демон улыбался, — у меня настроение сегодня хорошее, но зарываться тебе не стоит. Не забывай, что ты вроде как на оглашении приговора, так что веди себя немного приличнее, ладно?

— Ладно-ладно, усек, — я кое-как встал на ноги. — И дальше-то что?

— Так вот, ад ты не заслужил, деструкция души уж точно тебе не грозит, но и до перерождения на следующую попытку ты точно не дотягиваешь. Поэтому абсолютным большинством голосов было принято решение отправить тебя на испытательное перерождение в одну забавную субреальность.

— Чего? — очередной раз почувствовал себя дауном.

Демон поскреб чешуйчатый затылок, разбрызгивая вокруг свою зеленую луску, совсем как лещ, которого чистят к пиву.

— Объясняю по-простому, для особо одаренных. Есть ядро бытия — это Бог, Он же первопричина всего. Представь Его как огромный камень, который упал в центре озера. Озеро — это материя, которую Бог предварительно создал под себя. Так вот, камень в центр озера упал, а дальше что?

— Волны пойдут? — сделал «гениальное» предположение я.

— Именно! — демон удовлетворенно прищелкнул пальцами. — Ты прямо все на лету схватываешь. Так вот, каждая такая волна — это определенная форма реальности. Сама реальность в общем своем значении — озеро и камень, а волны — это ее возможные проявления, которые также совершенно имеют право на существование. Субреальности. Понятно?

— Пока да, — ни хрена не понятно, но по ходу пьесы разберемся, — а зачем мне вся эта высокая материя?

— Да собственно, особо и не нужна, — демон опять довольно прищурился. Задрал своими жмурками, я ему что, девушка, чтоб он мне глазки строил? — Считай это затравкой к дальнейшему. Озеро бесконечно огромно, поэтому все, что ты можешь себе представить — или даже представить не можешь, — есть в этом озере и в его волнах. В одну такую волну-субреальность ты и отправляешься. А мы уж постараемся, чтобы эта поездка тебе понравилась.

Ну нихрена себе! Вот это попал так попал! Мечта идиота возраста какой-то школоты, но я же вроде мужик уже взрослый и в гробу видал такие приключения!

— И что там будет? Меня что, заставят заново родиться? — я осторожно попытался прощупать почву.

А эта гнида зеленая опять ржет и скалится:

— О, мужик, поверь, тебе там может еще и понравится! В любом случае, мы решили, чтобы реальность показалась тебе знакомой. Так сказать, уменьшим время на социализацию за счет узнаваемых декораций.

— Да не томи уже, гад ты! — я взвыл. — Что я в этой твоей субреальности забыл-то?

— О, а вот тут самое интересное, Щур. Новое перерождение, его, знаешь ли, заслужить еще нужно, так что ты будешь на вторых ролях. Станешь душой-подселенцем к одной весьма интересной личности. Она, личность эта, можно сказать, даже героическая. В каком-то смысле, да...

— Это что еще за личность такая? — у меня глаза на лоб полезли, а в душе я уже прикинул, как было бы неплохо оказаться в какой-нибудь эпичной личности вроде Конана-варвара или, что еще лучше, в шкуре призрачного гонщика. Прямо-таки несуществующей жопой почувствовал жар демонического байка.

Чешуйчатый Щур довольно потер лапы и пророкотал:

— Ты не радуйся раньше времени — а-то рожа слишком довольная стала. Выбор тушки для подселения был основан на проклятии твоей бывшей милашки из бара, так что особо губу не раскатывай. С текстом проклятия я тебя позже ознакомлю.

Моя радость немного поутихла, но надежда умирает, как оказывается, даже после твоей смерти. Что бы эта дрянь мне ни пожелала я не сдамся!

— Пофиг, по месту разберусь, — я нахально упер руки в голые бока, понимая, что выгляжу как мартышка перед дрессировщиком. — Только вот не вкурил — а зачем вся эта ерунда с подселением, субреальностью и прочим?

— Ну, тут все просто, — Щур стал еще ехиднее, — ты получаешь испытательный срок и шанс на нормальное перерождение, твоя бывшая получает исполненное проклятие для своего обидчика, пусть и не зная об этом, ну а мы — твоя комиссия по перерождению — получаем бесплатный и, что особенно приятно, совершенно законный цирк!

— Эй, подожди, не так быстро! Я тебе что, клоун какой? — я возмутился, но понимал, что лезть с кулаками на демона-тезку смысла нет — уж слишком большая была разница в весовых категориях.

— Ну да, клоун, что же ты хотел? А ты в следующий раз думай лучше, какой смертью умирать. Раз умер как дебил, так и не удивляйся, что и посмертие соответствующее получишь.

— Учту на будущее, всенепременно! — угрюмо буркнул я. — Ну хорошо, вселите меня в какую-то там личность, а дальше-то что?

— А дальше у тебя будет ровно год — больше, извини, дать не можем, и так максимальный выпросили, — на то, чтобы умереть.

— Умереть?!

— Да, умереть. Только вот личность та бессмертная, так что уж прояви смекалку. А если сможешь убиться еще и максимально веселым и абсурдным способом, то я гарантирую тебе значительное количество очков в твою пользу при повторном рассмотрении твоего дела.

— А кто его рассматривает? Я что-то не помню, чтобы меня ознакомили с его содержанием, с судьей и прокурорами познакомили, адвоката там предоставили.

— Ясно кто — коллегия из трех ангелов, трех демонов и одного Безликого, того, который владеет решающим голосом, если мнение ангелов и демонов разделится поровну.

— А почему только ты со мной общаешься? А ангелы где? — я попытался было очередной раз возмутиться.

— Щур, да ты вообще смелый чересчур, — демон перестал улыбаться. — Я, конечно, все понимаю, стресс посмертный, но меру-то знать нужно! Ты — всего лишь очередная душа на весах правосудия. И твое мнение совершенно никого не интересует. Какой адвокат? О чем ты вообще? Не нужно к небесной канцелярии со своим мерилом подходить. Поэтому мой тебе добрый совет — делай что тебе поручено и не выеживайся. Справишься — переродишься в гораздо приятной обстановке. Усек?

— Усек, — кисло протянул я.

— Вот и славно, подведем итоги. Ты отправляешься в субреальность душой-подселенцем к одному герою, который уже ту реальность сильно поддостал. У тебя есть год на то, чтобы убиться как можно более нелепым способом, при этом не забывая, что личность условно бессмертная. За это ты получаешь огромную благодарность мира и плюсик к карме. Но при этом у тебя нет прямого влияния на действие тела, по крайней мере, по началу. Дальше уже — как сам успех разовьешь. Из приятного — управлять телом можно научиться. Из неприятного — максимум при полном развитии навыка постоянно управлять не получится. Из нейтрального — общаться с истинной личностью тела у тебя не получится, но при старании сможешь управлять мотивами и настроением, чтобы добиться поставленной цели.

— А что будет, если у меня не получится убиться за год?

Демон оскалился уж совершенно ехидно.

— Тогда мы тебя там оставим навсегда.

Я даже пискнуть не успел, когда он хлопнул в ладони, и меня куда-то потащило, как будто я был той самой знаменитой втулкой из-под туалетной бумаги, которую смывают в унитаз. Меня тащило и растворяло. Тащило и растворяло в небытие.

«Надеюсь, весь этот безумный диалог был лишь плодом моего агонизирующего сознания». Мысли затухли, провалились в серую ленивую вату...

В сознание меня привел звонкий, вроде бы и мелодичный, но в то же время ужасно противный из-за просто-таки переполняющего его самодовольства девичий голосок. У меня аж пломбы заныли от ее противного истеричного визга.

— Меня зовут Мариэлла Эллионора Розмари дель Иветта Сюзанна Юми, и мне шестнадцать лет. Тем, кто сможет завоевать мое доверие, я разрешу называть меня Мари Элли, а остальные — будьте любезны обращаться ко мне по полному имени! — звонкий девчоночий голос разносился по всему обеденному залу Хогвартса.

«Что за херня?! Ах ты ж ебанный стыд! Да ну нахуй, мы так не договаривались!" — от ужаса я понял, что эту всю пургу произношу... я сам.

Перед глазами стояла такая до боли знакомая картинка из ненавистного фильма — огромный зал с кучей свечей, которые имели гравитацию как хотели, и четыре длинных стола с рядами молчаливых школьников. С тысячу бледных лиц было повернуто в мою сторону. А хозяйка тела, будто и не замечая всех этих недовольных взглядов, невозмутимо разгладила пышную, но при этом больше напоминающую балетную пачку юбку, обильно сдобренную розовыми кружевами.

Я взвыл от беспомощности — МЕНЯ вырядили в кружева и запихнули в говорящую куклу! Сознание благородно отключило меня от этих событий и дало возможность немного отдохнуть.