Хэппи-энд для тех, кто выживет (джен)

16 июля 2008 года, двенадцать часов дня, Москва, Лубянка.

Калачев с раздражением окинул взглядом свой кабинет. Подполковник любил порядок, и терпеть не мог, когда, например, рабочий стол оказывается заваленным бумагами так, что нет места даже кружку поставить. И главное, бардак на столе возник не только по вине Григорьева, который иначе работать просто не умел, но и по его собственной вине. Сам же запросил поднять архивы за пару лет на этот дрянной американский городишко — ничего себе, кстати, городишко, тридцать миллионов жителей. Это что же, побольше Москвы? А еще принятые за последние дни донесения, шифровки и распечатки, которые Калачев просто не успел рассортировать и распихать по папкам.

Григорьев его злости не замечал. Он удобно устроился на диване с кружкой чая в одной руке и пачкой фотографий в другой. По обе стороны от Григорьева высились стопки архивных папок.

Калачев, покачав головой, аккуратно переложил толстенную кипу распечаток cо стула на журнальный столик. Бардака от этого не убавилось.

— Ну и что это такое? — спросил Калачев, усевшись напротив Григорьева.

— Летучая мышь, — объяснил Григорьев, продолжая вертеть фотографию в руках — Прикинь, везде пишут, что они в пещерах живут. А я, помнится, приехал к бабушке на зимние каникулы. В деревню под Пятигорском. И вот делать было нечего, полез я на чердак — а там их, наверное, штук десять! Под потолком висели, а я их спугнул, и они как полетят — прямо в меня!

— Тьфу, мерзость какая.

Григорьев пожал плечами.

— А по-моему, интересный зверь.

— Я не про это.

— Да я понял.

Днем раньше, целый мешок мерзостей был подброшен на территорию российского консульства в том самом тридцатимиллионном американском городе в девятнадцать часов двадцать семь минут по местному времени.

Подбросившего тут же взяла полиция.

По словам работников консульства, да и судя по тому, что можно было разглядеть на записях камер наблюдения — явно асоциальный тип.

— Думаешь, местная бомжатня так развлекается? — спросил Григорьев.

— Да чего тут думать. Нам вон, — Калачев кивнул на заваленный бумагами стол, — про другое думать надо.

— А вот мне кажется, тут не так все просто.

— Да мало ли идиотов…

Очень хотелось сказать «в этой гребаной Америке».

— Накурился чего-нибудь или накололся, ну вот и…

— … набрал мешок дохлых летучих мышей и пошел прямо к российскому консульству? А почему не к французскому, оно на той же улице находится?

— Мишка, ты ищешь логику там, где ее нет.

— Да причем тут логика!

— А причем тут летучие мыши?

— Подожди, — опомнился Григорьев. — Мы ж вчера с тобой про него эти газетные вырезки читали. Помнишь, в газете в той еще написали, что, — Григорьев осекся, и имя бывшего офицера ФСБ в очередной раз не было произнесено, — он еще требовал, чтобы этот Бэтмен снял маску.

— Журналисты чего только не напишут. Вот представь себе. Есть у них какая-то городская легенда. Понимаешь, у американцев это в крови — супергероев придумывать. И знаешь, почему? Молодой народ. Не было у них сказок, былин — вот как у нас про богатырей. Зато у них есть Зорро, Супермен и теперь вот этот Бэтмен. Сами придумали, для отвода глаз.

— Да ты же сам вчера говорил, что он вправду существует! Ты еще мне бумагу какую-то показывал, выписку историческую про этот виги… виджи… — Григорьев запнулся. — Блин, как его? В восемнадцатом веке появилось.

— Виджилантизм, — напомнил подполковник.

— Точно, — щелкнул пальцами майор. — Язык сломать можно.

— Это потому что в русском языке аналогов нет.

— Ну так мы и не претендуем на звание самой свободной страны на свете. А у американцев, оказывается, это такая старая добрая традиция. Типа, кладем на законы с прибором, берем короткоствол и показываем всем пацанам, как надо. Блин, а потом сами нас за Грозный ругают.

— Ладно, Мишка, не разводи демагогию.

— Какая демагогия? Понимаешь, у америкосов это в крови. Это для нас идиотизмом кажется, что какой-то придурок в маске с ушами по крыше скачет, а у них даже слово умное для этого имеется!

— Может быть. А может быть, все это — провокация. Например, ФБР. Или на самом деле легенда. Вон видишь, — Калачев достал папку с журнального столика, полистал копии, — на него даже какие-то трупы списали. Очень удобно, и дело раскрывать не надо. Тем более что этого Бэтмена полиция поймать не может. Подумай, ну что за фигня? Говорю, сами наверно его и выдумали.

— А как же он тогда требования ставил?

— Да очень просто. Он тоже мог эту легенду использовать. Ну вот представь, идут теракты, судью убили, комиссара, полицейских, и тут какой-то псих по телевизору вещает, мол, выдайте мне другого психа, только в плаще и маске. Знаешь, тут у народа реально крыша на северный полюс отъедет.

— Есть же свидетельства очевидцев… фотографии…

— Ну есть. Но так и что? Может, ты веришь, что он на самом деле по воздуху летает?

— Черт его знает, — нахмурился Григорьев.

— Да даже если так. Причем тут бомж и дохлые летучие мыши у посольства? Такой дружеский привет от Готэма российскому консульству? Передали символ города?

— Не бывает таких совпадений.

— Ну хорошо, — выдохнул Калачев. — Есть там у нас кто-нибудь?

— В консульстве?

— Не, в полиции. В архивах кто-то работал, да?

Григорьев поставил недопитую кружку на пол, засуетился, завозился с бумагами.

— «Артемида». Мария Коржицки, 1971 года рождения, родилась в Польше, отец — член польской коммунистической партии…

— А, помню. Но у нее такого доступа не будет, не тот уровень. Хотя можно попробовать. Но это ж времени сколько пойдет… Ладно, кто ее координирует?

— Салтыков.

— Отлично, Салтыков сейчас нам помогает. Давай беги к Салтыкову, сам ему все объясни и скажи, пусть со своей Марией, то есть с Артемидой этой немедленно свяжется.

— Надо бы еще консульство пробить наше. Мало ли чего еще видели.

— Видели бы — сказали бы нам. Ты пойми — там ихняя полиции все прочесала. Мало ли теракт какой задумали или еще какую провокацию?

— Все равно, — уперся Григорьев. — Ну вот чувствую я, понимаешь?

— Ладно, уговорил. Позвоню в консульство, — махнул рукой Калачев. — Вот черт!

— Что сейчас не так?

— У них там четыре часа ночи.

— В консульстве кто-то должен круглосуточно сидеть.

— Не факт, что он будет в курсе. Блин, ну не домой же им звонить.

— А что такое? — хмыкнул Григорьев. — Тут, блин, задача государственной важности. Они там чего, спать в Америку поехали или может все-таки родине служить?

— Скажешь тоже. Короче, я тогда к Николаеву. Он, кажется, кого-то из консулов лично знает, вот пусть и допрашивает.

Григорьев, едва не задев ногой кружку на полу, пружиной поднялся с дивана. Схватил пачку фотографий и папку, хлопнул дверью.

 

16 июля 2008 года, час дня, Москва, Лубянка.

— С Салтыковым переговорил, все объяснил. Он думает, что вполне реально. «Артемиду» эту как раз недавно повысили и доступ к информации у нее неплохой. Ты прикинь, Володька, как нам повезло — у них как раз сегодня вечером сеанс связи!

Григорьев был взбудоражен — дело начало раскручиваться.

— А ты чего такой мрачный? — спросил он Калачева.

Тот нахмурился. Потушил окурок.

— Случилось чего-нибудь? — не унимался Григорьев. — Ты с Николаевым говорил?

— Говорил, — выдохнул Калачев. Поставил одну стопку папок на другую, поморщился от собственной неаккуратности, присел на край стола. — Позвонили мы туда.

— И что?

— Который в консульстве — не знает нифига. Пришлось домой звонить. В общем, разбудили одного. Николаев из него минут пятнадцать что-то вытянуть пытался, — Калачев достал вторую сигарету. — Ты был прав, Мишка. Не все там так просто.

Григорьев аж зарделся. Калачев подчиненных — да и друзей — хвалил редко, и еще реже признавал, что прав не он, а кто-то другой.

— И чего выяснили?

— Короче, пустили они туда американских полицейских. Ну, мышей этих дохлых собирать. Американцы уж очень извинялись, старались изо всех сил. И вроде быстро так все собрали. Даже еще какие-то пробы воздуха думали взять — типа, нет ли чего ядовитого. Потом, когда американцы ушли, консул на концерт засобирался. И так уже опаздывал. А у них там газон, ягодки-цветочки. И вот говорит, пошел он к машине и почему-то на газон посмотрел. А там в цветочках — карта. Видно, ветром унесло.

— Карта?

— Игральная, — Калачев затянулся. — Тебе сказать, какая, или сам догадаешься?

— Охренеть, — ответил Григорьев.

Сел на диван. Ополовиненная кружка до сих пор стояла на полу, и Григорьев выпил весь остывший горький чай залпом.

— Отсюда несколько версий. Версия первая: этот бомж его человек. И сделал это по его приказу. Вопрос, зачем? Версия вторая: бомж чего-то накурился. И все это просто совпадение.

— Не верю, — замотал головой Григорьев. — Не бывает чтобы так.

— Посмотрим, чего еще «Артемида» скажет. Подождем немного…

— Чего тут ждать, действовать надо! Он же нам знак дает!

— А какой знак?

— Ну, если он с этой летающей мышью на ножах был, то, — Григорьев замялся, — он, наверно… он, того…

— Ч-черт! — выругался Калачев. Пепел с сигареты упал на ковер. — Достало!

Григорьев удивленно посмотрел на товарища.

— Достало, понимаешь, что мы про него все «он» да «он».

— Так это давно повелось.

— Это повелось, когда Вениаминов передал в Центр, что, — Калачев запнулся, — что Козырев провалился в Колумбии.

Он все-таки сделал это. Произнес фамилию, которую считали чуть ли не проклятой.

— Нет, — глухо сказал Григорьев. — Когда Алексеенко объявил, что весь провал — вина Козырева. И что Серега погиб.

Они замолчали.

Калачев докурил сигарету.

— Я, кстати, у Николаева вот еще про что спросил. Короче, на обмен командование не пойдет.

— Вот же с-суки.

— Ну какой обмен, Мишка? Сам подумай! Не дай бог там хоть один след к нам приведет. Ты прикинь, как американцы отреагируют!

— Не приведет, — упрямо сказал Григорьев. — Все чисто, нет никаких следов.

— Это если Козырев не расколется.

— Да ты что? — возмутился Григорьев.

— Мишка, ты вот что пойми. Вряд ли им занимается полиция. После того, как он там позажигал — не тот уровень. Скорее, ФБР. Но если у них есть хоть что-то на нас — то дело передадут в ЦРУ. Потому что это уже международный терроризм, и все тут. И тогда им проще всего его вывезти за границу. Америкосы, между прочим, по всему миру себе тюрем понастроили. И в Марокко, и в Бахрейне. Удобно очень. Отсюда два вывода — во-первых, мы его уже не найдем. Во-вторых, у каждого человека есть предел. И есть ситуации и методы, когда любой — я повторяю, любой — напишет признание.

Майор замотал головой.

— Ладно, — сказал Калачев. — У нас есть приказ. Найти и вытащить. И вот что я думаю — мы не из того исходим, Мишка.

— В смысле?

— Сам он что вообще делать собирается? — спросил Калачев и тут же принялся объяснять. — Вот смотри. Мы тут с тобой, ну и Николаев с Лукиным, решили его вытащить. А сам он чего хочет?

Григорьев сразу не ответил.

— Ты представь себя на его месте, — сказал Калачев.

— Не хочу.

— И я не хочу. А надо. Не знаю, был ли Алексеенко в том провале замешан или нет, но Козырев однозначно считает, что да. Но с Алексеенко он уже счеты свел. С Вениаминовым и Кривиным тоже. Да, фактически он организовал и провел именно такую операцию, какую хотел Алексеенко. Только классом выше. Николаев говорит, что он сам на это напирал, когда вчера Лукина убалтывал. Типа, все по нашему плану пошло. Но, понимаешь, на Козыреве при этом два трупа офицеров ФСБ. Сдали они его тогда в Колумбии или не сдали — дело десятое. За такое художество вообще-то расстрел полагается, а не железки на грудь.

— По закону у нас расстрела больше нет.

— По закону… — Калачев помял окурок пальцами. Добавил. — Козырев прекрасно знает, что его ждет. Он хочет выйти с нами на контакт? Зачем?

— А что, если он все равно решил… — Григорьев не договорил.

— … вернуться?

Они снова замолчали.

— Знаешь, я на его месте хотел бы просто в глаза посмотреть кое-кому, — сказал Григорьев. — Пусть даже перед расстрелом.

Калачев замялся.

— Ну, допустим, летучая мышь — это действительно тот мифический и мистический Бэтмен. Допустим, это не выдумка, и он существует на самом деле. Допустим, Козырев послал того бомжа дать нам знак. И что это за знак? Если он решил вернуться, и хочет, чтобы мы его вытащили… что мы должны делать?

— Найти этого Бэтмена.

— Американская полиция не может, но куда ихним копам до ФСБ… А дальше что?

— А дальше… — Григорьев помедлил. — Не знаю. Короче, я бы все материалы по Бэтмену изучил. Посмотрел бы, где его там упоминали. Не только в связи с Козыревым, а вообще. Что там в июне-июле происходило, и где был замешан Бэтмен.

— А вот это дело, — согласился Калачев. — Слушай, я к вечеру нескольких человек вызвал — они недавно в Готэме были. Ты тоже тогда давай к шести заходи, ладно?

— Буду, — пообещал Григорьев.

 

16 июля 2008 года, двенадцать часов дня, Готэм, местное управление ФБР 

— Вам как обычно, сэр? — спросил секретарь.

— Как обычно, — ответил Кроули.

Это означало: стейк из говядины, который готовили по средам, салат, апельсиновый сок и кофе. Еще это означало: все нормально, все правильно, все как раньше.

Отослав секретаря в кафетерий, Кроули остался один. Убедить себя в том, что все идет как должно, он не смог. Это потому что вчера так никто и не позвонил.

Кроули добрался домой около двенадцати. В планах было наконец-то выспаться первый раз за два дня, поработать вечером дома, а главное — дождаться звонка о ходе допросов.

Руководитель местного управления ФБР никогда не жаловался на недостаток терпения или силы воли. Поэтому он заставил себя поговорить с женой, поинтересоваться, как прошел день у детей и даже посмотреть с ними пару мультфильмов.

Никто не звонил. Ни в пять, ни в шесть, ни в восемь вечера. На мгновение Кроули решил сам связаться с Рингсби, но тут же отклонил эту идею. Не хотел мешать.

Около десяти вечера Кроули ушел спать, прекрасно зная о том, что завтра ему придется ждать совсем других разговоров по телефону.

Так и получилось.

Вашингтон хотел немедленных результатов. А оба кандидата в президенты — точнее, их представители, но какая разница? — хотели приехать в Готэм, включить проблему терроризма в дебаты, а главное — знать, как бы поудобнее связать июльские события в городе со своей предвыборной программой. Они по-прежнему обещали сделать Кроули национальным героем. В этот раз речь шла даже о месте заместителя главы ФБР — оказывается, и республиканцы и демократы иногда мыслили одинаково.

И Кроули снова почувствовал себя единственным человеком в США, который просто хотел знать правду.

Для начала он вызвал Рингсби. Засек время и выслушал, не прерывая. В конце двадцатиминутного доклада тот подчеркнул:

— С этими допросами я уже сутки не сплю.

— Не только вы, — ответил Кроули.

Вышло довольно равнодушно, и лицо Рингсби на миг стало по-детски обиженным.

— Я вас скоро отпущу, — пообещал Кроули. — Вы пойдете домой и выспитесь. Но сначала я хочу, чтобы вы вместе со мной послушали Гиллеспи. Вы должны быть в курсе всего расследования.

— Я не забыл, — сказал Рингсби. — Но я вот что еще хотел сказать.

— Слушаю.

— Третью сессию вчера… ну, когда нам пришлось использовать двойную дозу, проводил Крайтон. Так вот Крайтону он рассказал новую историю про шрамы.

— Что-нибудь примечательное?

— Еще бы. Крайтону он сказал, что раньше служил в полиции, и у него был напарник, напарнику поначало очень везло в жизни, и тот любил повторять «все беды от того, что люди мало улыбаются», но потом от него — в смысле, от напарника — ушла жена, он разбил машину, влез в долги, был уволен и сел на иглу. Потом в одном из рейдов они встретились, и…

— Дальше понятно. Напарник разукрасил ему лицо, так?

Рингсби кивнул.

— Это все есть в материалах допроса, — сказал он. — Но вот что интересно. Крайтон говорит, что у него действительно был напарник, который плохо закончил.

— И Крайтон на самом деле служил в полиции, — Кроули открыл верхний ящик стола. Раньше там всегда лежала пачка сигарет наготове. Он бросил курить уже два года назад, а привычка лазить в ящик осталась. — Забавно. Вы думаете, это не совпадение?

Рингсби пожал плечами.

— Черт его знает…

— Хотите сопоставить истории, которые он рассказывает, с личностями слушателей? — Кроули хмыкнул, наблюдая за реакцией Рингсби. — Вижу, что не хотите.

— Учитывая число контактов, объем информации немалый. Но если нужно…

— Обойдемся нашими сотрудниками. Поручите это кому-нибудь из своих.

— Я сейчас же отдам распоряжение Питеру.

— Хорошо, — Кроули надавил кнопку коммуникатора, вызывая секретаря. — Боб, сварите нам кофе, и покрепче, — только тогда он вспомнил, что Рингсби терпеть не может кофе и всегда пил чай или какао. Ну и ладно. — Кстати, у вас вчера был этот доктор, как его, Расмус Энквист?

— Он контролировал четвертую и пятую сессию. Это была его идея — взять два разных препарата, и еще попробовать гипноз, — Рингсби помедлил. — Доктор Энквист сказал мне, что номер 29 сильно зациклен на этих шрамах. Очевидно, это связано с сильной психической травмой и все эти истории — своего рода защита от травмы. Причем он каждый раз придумывает новую версию, чтобы не вспоминать как все было на самом деле. И еще Энквист считает, что номер 29 верит во все, что рассказывает.

— Вот как.

— Он очень… искренен.

Это никуда не годится, подумал Кроули.

— А вы сами? — спросил он. — Вы сами что считаете? Вы видите разницу между его показаниями позавчерашней давности и тем, что он наговорил под действием барбитуратов?

Рингсби ответил не сразу. Уставился в сторону окна, заерзал в кресле.

— В последнее время мне кажется, что все это…, — пауза была тяжелой, а ответ тихим, честным и совсем не пафосным, — словом, разницы нет.

— Ну, если вам так кажется… — протянул Кроули.

На самом деле он едва не обронил «если даже вам так кажется». И впервые за два года ему вновь захотелось начать курить.

Да и секретарь где-то запропастился. Кроули снова включил коммуникатор:

— Боб, я же просил кофе, — услышав поспешное извинение на том конце провода, он откинулся на спинку кресла. — Значит, мы имеем дело с субьектом, на которого не действуют препараты.

— Нельзя сказать, что совсем не действуют.

Кроули потянул папку с докладом Рингсби к себе.

— Да, я вижу. Иньекции явно стимулируют его воображение.

— Доктор говорит, что физические реакции у него совершенно правильные, — объяснил Рингсби. — На тройную дозу он отреагировал также, как любой нормальный человек. Нам даже пришлось применить электрошок, чтобы вернуть его в сознание.

Дверь раскрылась — вошел секретарь.

Кроули листал протоколы допросов, а сам исподтишка наблюдал, как его ближайший помощник и правая рука старательно размешивает три пакетика сахара, выливает в ненавистный напиток молоко до верху кружки, и, скрывая отвращение, отхлебывает.

Неожиданно вспомнилось, какие перспективы сегодня рисовали сенаторы.

А ведь Рингсби получит мое место, если меня переведут повыше, подумал Кроули. И если я не раскрою это дело, и меня засунут в какую-нибудь глухомань, то он все равно сможет продвинуться.

— Я так понимаю, — он перелистнул очередную страницу, — что у номера 29 еще и явная фиксация на летучих мышах.

— Доктор Энквист тоже обратил на это внимание, — подтвердил Рингсби, а Кроули захотелось сказать, что для таких наблюдений вовсе не нужно иметь научную степень в психиатрии.

— Он его боится?

— Вряд ли. Скорее, тут какой-то болезненный интерес. Но этот… Бэтмен с большой вероятностью поучаствовал в его аресте, хотя официально номер 29 задержал спецназ.

— Да, я помню, — Кроули не смог скрыть раздражения. — Еще одна история, которая никак не красит ни полицию, ни нас. Особенно учитывая то, что нынешний комиссар полиции связан с убийцей прокурора и полицейских.

— Но Гордон сделал заявление…

— Знаете, Рингсби, меня он не убедил, — заявил Кроули. — Неважно. Всему свое время. Разберемся с нашим клоуном, тогда займемся и летучими мышами.

— Гиллеспи в приемной, — сообщил секретарь через коммуникатор.

— И что? Ему нужно особое приглашение? — отреагировал Кроули. — Пусть войдет!

Гиллеспи принес с собой уже две папки, тонкую и потолще — удивительно, как из нее не сыпались листы.

— Есть новости?

— У нас появились задержанные номер 30, 31, 32, 33 и 34.

— Давайте по порядку.

— Номер 30 задержан вчера вечером вблизи консульства России.

— Да, я слышал об этом.

Рингсби подавился кофе. Закашлял, но под взглядом Кроули тотчас перестал.

Гиллеспи продолжил:

— Это Майкл Шорли, гражданин США, 1976 года рождения, безработный. Один раз привлекался к уголовной ответственности за мелкую кражу, второй раз за хранение наркотиков. В тот вечер находился под действием кокаина. При обыске квартиры изъята коробка с игральными картами. Точнее, из всей колоды в коробке были только изображения одной единственной карты, то есть…

— Понятно, — оборвал его Кроули. — Вы установили его связь с номером 29?

— Мы отрабатываем эту версию. На допросе Шорли сперва отрицал, что действовал по чьему-то приказу. Однако когда мы показали ему фотографию номера 29 в гриме и без, Шорли сказал, что узнал его. К сожалению, он не смог указать времени или места встречи с номером 29.

— Не смог? Он его видел только по телевизору?

— У Шорли началась ломка, — как бы извиняясь, произнес Гиллеспи. — После этого он повторял какой-то бред про летучих мышей и карты. Мы вызвали врача, и…

— Так ему нужен был не врач, а доза, — раздался голос Рингсби.

Тот стоял у окна с чашкой недопитого кофе.

На этот раз Кроули был полностью согласен с подчиненным, и даже пожалел, что не попросил секретаря приготовить чай или какао для Рингсби.

— Есть что-нибудь еще?

— Номер 31 задержан вчера около входа на нашу автостоянку. Привлек внимание охранника. Номер 32 задержан ночью вблизи управления. Причем с прибором ночного видения. После этого мы усилили наблюдение, и рано утром задержали еще двух. У номера 34 с собой был план здания! Вы только посмотрите, — Гиллеспи раскрыл перед Кроули тонкую папку, — здесь все этажи, коридоры, окна, двери! Даже схема электропроводки!

— Даже так.

— Мы установили, что номер 31 и 32 ранее работали на семью Марони. По нашим сведениями, они и сейчас связаны с итальянцами. Занимаются распространением легких наркотиков. Правда, при обыске мы ничего не нашли. На допросах оба показали, что выполняли задание, за которое уже получили деньги. А именно следили за машинами наших сотрудников.

— Лихо, — Кроули покачал головой. — Ну что ж, если полиция все никак не может указать на место поедателям пиццы, это сделаю я.

Гиллеспи вздохнул.

— Задержанные номер 33 и 34 — китайские эмигранты. На допросе показали, что действовали по наущению неизвестного лица. За деньги. У обоих дома при обыске обнаружены фотографии главного подозреваемого. Причем без грима. А еще — и вот это совсем уж странно — из обеих квартир изъяты папки с документами и газетными вырезками, касающимися того китайского бизнесмена.

— Лау?

— Именно так, сэр. Правда, оба утверждают, что не знают, как все эти вещи попали к ним в квартиру.

— Лау сейчас числится пропавшим без вести?

— Да. По предварительным данным, он был похищен из здания полицейского комиссариата подозреваемым номер 29.

— Если он был не похищен, а спасен, то Смит с его китайской версией может оказаться прав.

Теперь эта идея показалась интересной. Китайцы народ особенный, рассуждал Кроули. Они могут пойти на что угодно, и если номер 29 действовал по их заданию и вытащил Лау, то теперь они решили вытащить самого номера 29 и даже смогли подставить семью Марони, оставшуюся без лидера. Но атака на управление ФБР? Ну, пусть не атака — взлом, организация побега. Или, например, захват машины, в которой номера 29 придется доставить в местную тюрьму — не все же время держать его здесь.

В конце концов, почему бы и нет, подумал Кроули. Ему вспомнился самолет, захваченный арабами и так и не долетевший до Пентагона. Хвала родным ВВС — вовремя сбили.

— Внешняя угроза? — спросил Рингсби.

Тоже очень вовремя.

Кроули пришла в голову неприятная мысль — а что, если его помощник что-то знает о звонках сенаторов. Когда его самого только перевели в Готэм и дали две недели на то, чтобы освоиться и принять дела у прежнего руководителя, и сначала все было так правильно и хорошо, он радовался повышению, а прежний шеф — выходу на пенсию, а потом вдруг настал ад: сперва угрозы, а потом убийство судьи и комиссара полиции в один день, убийство нескольких полицейских и покушение на мэра. Кроули тогда временно занимал кабинет рядом, сейчас пустовавший, и один раз, когда он вошел к прежнему шефу не постучавшись, тот говорил с кем-то по телефону. Это случилось как раз после покушения на Гарсиа. Кроули спешно вышел и отправился в архив — а через минуту шеф догнал преемника в коридоре, и вид шефа явно выражал неудобство.

Неужели они звонили ему тоже, спросил себя Кроули.

Все эти обещания — сделать его национальным героем или повысить в должности — вызвали странное чувство. Не то стыд, не то смущение.

… или это и впрямь был пресловутый голос совести.

— Внешняя угроза, — спокойно согласился Кроули. — Гиллеспи, у вас есть что-нибудь еще очень новое и срочное?

— Нового немало, а вот срочного… — Гиллеспи пожал плечами.

— Отлично. Будьте так добры и подождите меня в приемной, мы с Рингсби сейчас сходим в гости.

Когда Гиллеспи закрыл за собой дверь, Рингсби недоуменно покосился на шефа.

— В гости?

— Я хочу посмотреть на него.

Рингсби сразу понял о ком идет речь и с заметной осторожностью в голосе предложил:

— Может лучше посмотреть запись допроса?

— Нет, — беспрекословно.

Они вместе спустились вниз.

Вниз, снова вниз и еще раз вниз.

И чем ниже они спускались, тем менее правдоподобной казалась Кроули идея о возможном вмешательстве китайской мафии. Устроить побег? Так не бывает. Из таких мест невозможно сбежать.

Да и скандал нам тоже не нужен, подумал Кроули. Не хватало нам еще одного международного конфликта. Если, конечно, мы все не встанем на сторону Маккейна и не найдем Америке еще одного врага.

Весьма зря господа сенаторы собрались поманипулировать руководителем Готэмского управления ФБР. В конечном счете все решит выдержка. Надо немного подождать, немного поднапрячься в работе — и тогда у него на руках будет достаточно версий, чтобы не только лавировать между политическими течениями, но и управлять ими.

Мысль была слишком смелой, во многом безрассудно глупой, и Кроули полностью отдавал себе в этом отчет. Но когда последняя дверь отъехала в сторону, он не удержался и вошел в камеру с легкой улыбкой на лице.

Огляделся.

Камера оказалась самой обычной. Четыре на пять плюс вспомогательное помещение, трое дежурных сотрудников, коричневые стены и блеклый свет лампы.

— Почему здесь так темно? — спросил Кроули. — У нас тут не дом отдыха.

Дежурный поспешил к консоли у двери, но Рингсби его опередил.

Взгляд Кроули скользнул дальше. К специальному креслу. К человеку с закрытыми глазами.

Без сознания? Спит? Симулирует? Все три варианта Кроули не устраивали.

Он посмотрел на часы. Сделал шаг вперед, почувствовал слабый запах рвоты, поморщился, повернулся к Рингсби.

— Побочное действие барбитуратов, — объяснил тот.

— Неумело работаете, — Кроули увидел расплывшийся по подбородку синяк и рассеченную бровь.

— Разве его придется «показывать»?

— На лице не должно оставаться следов, — тихо и твердо.

— Там такое лицо, что…

Еще один шаг вперед, и Кроули внезапно понял, что его дежурная мораль и обычные правила работы с задержанными здесь ни к месту.

В свое время он встречал трех человек с такой же травмой, но то были живые лица, а это — это казалось маской.

Даже без грима. Даже с закрытыми глазами.

И вот эту маску — с бугорками шрамов, с залитой потом кожей, с запекшейся в уголке рта кровью — хотелось разглядывать.

Потому что только изучив маску, можно понять, кто ее носит.

— Мы собирались провести шестую сессию, — сказал Рингсби.

Кроули не ответил. Он подошел еще ближе к задержанному, знаком показал, чтобы дежурные принесли стул. Взгляд его упал на прикованные к креслу запястья и содранную наручниками кожу.

— Я все думал, когда же вы зайдете, мистер Джеймс Кроули.

Голос из-под маски был спокойным. Мягким. Почти завораживающим.

Позже Кроули не раз удивлялся, как это он в первую же секунду не отдал себе отчета в том, что задержанный его узнал. Его первой мыслью стало воспоминание из детства — мама с ее советами никогда не смотреть в глаза незнакомым людям. Потому что незнакомцы бывают опасны.

Но мамы рядом не было, и Кроули заглянул в бездну.

У бездны были человеческие глаза, лицо-маска со шрамами, синяком и рассеченной бровью, гипнотический голос, а еще…

— У вас, наверно, много дел? Конечно, куда вам до меня.

… а еще бездна, оказывается, умела смеяться.

Над ним. Над директором местного управления ФБР.

К неудовольствию Кроули, Рингсби тоже это понял и повысил голос:

— Ты что это себе позволяешь?

— Тише, — сказал Кроули.

Задержанный номер 29 не обратил на Рингсби никакого внимания. Он смотрел только на Кроули, глаза в глаза, и тот наконец нашел, что ответить.

— Нам некуда спешить.

— Правда? — спросил человек, визиткой которого была игральная карта. — Мне нравятся люди с чувством юмора.

— Мне тоже, — заметил Кроули, и заработал еще один очень пристальный взгляд.

Он наконец сел на притащенный дежурным стул. Прямо напротив кресла.

Задержанный номер 29 молчал, и Кроули решил сделать ход первым:

— Надеюсь, вы понимаете, что от нашего разговора зависит все, что с вами случится дальше.

— Дорогой мистер Кроули, вы… , — снова смех, — вы очаровательно предсказуемы.

— Думаю, я еще сумею вас удивить.

— Я тоже на это надеюсь. Полиции не удалось, туда, наверно, специально набирают таких скучных парней. Так что у ФБР есть шанс!

— Мне нравится, что вы не сдаетесь, — сказал Кроули.

— О! А вашей следующей фразой будет «тем интереснее с вами, хм, работать». Я угадал?

— Почти, — согласился Кроули.

— Хороший прием. Когда вы хвалите кого-нибудь — будь это ваш коллега или «клиент», вы автоматически ставите себя выше. Это обеспечивает вам чувство превосходства. И вы даете понять, что контролируете ситуацию. Вам, наверно, не хватает этого ощущения в жизни? — и прежде, чем Кроули успел что-то вставить, задержанный номер 29 обратился к Рингсби. — Ваш шеф часто вас хвалит?

Рингсби передернуло, но, поймав на себе взгляд Кроули, он сдержался от ругательств. Только жестом подозвал дежурных, которые стали по обе стороны от кресла.

А Кроули захлопал в ладоши.

— Неплохо. Очень неплохо.

— Оставляя меня с этим темпераментным парнем, — задержанный кивнул на Рингсби, — вы даете мне шанс настроить его против вас.

В ответ на улыбку — совершенно отвратительную и невероятно искреннюю — Кроули покачал головой.

— Не помню, чтобы врачи ставили вам диагноз «мания величия».

— Да? У них не было достаточно времени оценить мою, хм, многогранную личность.

— Ничего, — Кроули не любил повторяться, но все-таки добавил. — Как вы уже поняли, у нас это время есть.

Повторяться действительно не стоило — ответом ему стал очень недоверчивый взгляд.

Взгляд-шутка. Взгляд-насмешка.

— И вас, конечно, никуда не торопит начальство? — в голосе звучало притворное сожаление. — Вашингтон не сделает из вас козла отпущения, если вы так и не узнаете, почему этот город едва не сошел с ума несколько дней назад, а?

Кроули вздохнул.

— Вы напрасно думаете, что Вашингтон интересует ваша судьба. Отсюда, — он кивнул на дверь, — вы никогда не выберетесь. А Вашингтон вполне устроит диагноз врачей из Аркхэма и версия о вашей пресловутой невменяемости. Также их устроит, если с вами произойдет несчастный случай. Пресса? Я всегда могу предъявить вашего двойника. Какое угодно признание. Какие угодно доказательства.

Ответом снова был смех.

Дикий, неуправляемый и по-настоящему безумный.

— Вы, — задержанный номер 29 с трудом остановился и перевел дух, — вы только что рассказали мне свои правила игры! Зачем, а? Ну зачем открывать мне — мне! — свои карты?

— Затем, что меня интересует правда. И только правда. И я умею ее добиваться.

Задержанный склонил голову набок.

— Есть такое выражение «если чего-то очень сильно желать, можно это получить». Мистер Кроули, вы не боитесь получить свою правду? Вдруг она будет совсем не такой, как вы хотите, а? Вдруг я сделаю так, что вы узнаете правду — но не обо мне, а о себе самом? И вам не понравится, потому что вы больше не сможете чувствовать себя героем и защитником Готэма?

На этих словах Рингсби вспыхнул — но не настолько, чтобы забыть указания Кроули. Поэтому удар пришелся по шее, и задержанный захрипел, а потом хрип снова перешел в неприятное хихиканье.

— Полегче, парень, — сказал номер 29. — Не мешай разговаривать с твоим шефом. С тобой я, так уж и быть, побеседую потом, согласен?

Прежде, чем Рингсби успел «ответить», Кроули сделал ему знак.

— Вы считаете, что Бэтмен как защитник Готэма, сможет принять такую правду о себе?

— О, как вы круто сменили тему! — отозвался задержанный. — Вот это было и правда неожиданно с вашей стороны! — он состроил разочарованную гримасу, — Мистер Кроули, значит, вам стало со мной скучно, да? Вас интересует только этот летающий грызун?

— И все-таки.

— Ну раз вы так желаете…

Кроули подумал, что если бы задержанный мог двигаться, он бы театрально развел руки в сторону.

— Бэтмен почти принял правду о себе. И я, о да, именно я помог ему в этом.

Уродливая улыбка стала гордой.

— Но ему осталось сделать последний шаг, такой маленький, крохотный шажок, чтобы принять себя полностью. И я снова помогу ему, хотя все зависит от него самого.

— Значит, вы связаны с ним, — сказал Кроули.

— Конечно, — кивнул номер 29. — В каком-то смысле мы выполняем одно задание.

— И какое же это задание?

— Хммм, дайте вспомнить. О, может, мы оба напоминаем людям о смысле жизни?

Задержанный расхохотался. Громко, совсем не наигранно и просто фонтанируя своей искренней радостью, точно и не было этих изматывающих допросов, иньекций и электрошока.

Это наверно потому что он сумасшедший, подумал Кроули. Кем бы он ни был. Нет, он точно сумасшедший, у нормального человека не может быть столько сил и столько энергии, а этот псих до сих пор ведет себя так, будто мы пришли в цирк.

— Ну, правда, странный вопрос, мистер Кроули. Вы же видели, что произошло с городом за эти дни?

Кроули отвел взгляд в сторону. Поднялся со стула. Он тоже умел играть — обязывала работа, и сейчас он играл скуку.

— Разговор был познавательным, — сказал он.

— Вы уже уходите?

— Мне пора. Хотите еще что-нибудь сообщить? Может быть, расскажете мне очередную историю про шрамы?

Один взгляд — и Кроули на мгновение забыл, что перед ним обычный человек.

На него снова смотрела бездна.

Бездна в маске из шрамов и блестящих глаз.

— Вы хотите знать, как я их получил?

Кроули снова опустился на стул — будто что-то его заставило.

— Представляете, у меня была семья. Жена и два ребенка — мальчик и девочка. Мальчику — его звали Майк — было девять, девочке одиннадцать. Ее звали Дженни. А я был госслужащим, ловил террористов и проводил много времени на работе. Я делал карьеру, а моя жена занималась хозяйством и заботилась о детях. Мне казалось, что я делаю все для них. Но им было скучно со мной… А потом меня вдруг повысили. Перевели в другой город. Я даже взял кредит и купил большой дом. Но дело, которое мне дали, было очень трудным. Я сделал ошибку, террорист сбежал и убил нескольких моих людей. Меня могли посадить в тюрьму — но только уволили. Банк отобрал дом, я не смог найти работу и начал пить. И вот однажды, дети пришли из школы. Они увидели, что я пьяный, и они стали очень грустные. А я так хотел, чтобы мои дети улыбались. Я сказал им «надо улыбаться». А Майк — Майк спросил меня, почему я сам не улыбаюсь. И тогда я взял кухонный нож и разрезал себе рот, чтобы мои дети знали — чтобы не случилось, я всегда улыбаюсь! Моя выдержка и стойкость никогда не подводят меня!

Кроули почувствовал, как в висках закипает кровь.

— Почему вы такой серьезный, мистер Кроули? — спросил человек с вечной улыбкой на лице. — Не понравилась моя история? Или вы вдруг задумались над жизнью и ее смыслом? Не стоит. Знаете, жизнь — это одна большая шутка.

— Ну что ж, — ответил Кроули, — вы, как я понял, любите нарываться. Выдержка и стойкость? Я бы сказал, что в ближайшие дни они вам очень понадобятся.

— Я тоже знаю, что вы будете делать в ближайшие дни. Прямо сейчас вы отдадите приказ. Вон ему, — задержанный номер 29 кивнул на Рингсби. — Вы пойдете на любые меры. Тем более, что у вас есть благая светлая цель — поиск правды! Ну что такое один сумасшедший, ммм, когда будущее ваших детей — и будущее Готэма — под угрозой? Конечно, меня трудно чем-то удивить. Но вы можете попробовать. Например, мне никогда не подпиливали зубы. А я слышал, это очень простой и хороший метод что-нибудь узнать. Так вот, вы сейчас отдадите этот приказ, а вечером уйдете домой. Вы будете играть с детьми — и в этом же время вы будете думать обо мне. Вы будете думать о том, как ваши помощники приставляют электроды к моим вискам, как проводят «симуляцию утопления», ломают мне пальцы или подпиливают зубы. Вы не сможете не думать про это! Вы будете смотреть на лица своих детей — и видеть мои шрамы, а когда вечером ваша жена улыбнется — вы вспомните мою улыбку, и…

Кроули резко развернулся.

Рингсби вышел за ним из камеры.

Уже в коридоре Кроули обратился к помощнику:

— Я позвоню генералу Чаттертону. Если он согласится, мы немедленно перевезем задержанного номер 29 на базу. И еще, Рингсби, — Кроули посмотрел в глаза помощнику, — вы знаете, что делать. Начинайте.

 

16 июля 2008 года, семь часов вечера, Готэм, пентхауз Брюса Уэйна

Еще один такой день, подумал Брюс, и Готэм сгорит дотла.

Город тонул в легкой дымке, а солнце, казалось, только-только начало спускаться с небосвода, оставляя за собой сожженное небо-пустыню, и единственное облако с пепельном серым краешком — точно опаленное — ползло за светилом вниз.

— Снова военный совет, мастер Брюс?

Услышав голос Альфреда, Брюс покинул террасу. Дворецкий как раз протирал журнальный столик в зале.

— Я был у мэра, — просто ответил ему Брюс.

Альфред выпрямился, бросив последний и весьма придирчивый взгляд на столик, аккуратно сложил белейшее полотенце вчетверо, повесил на руку. Брюс продолжил:

— Знаете, я пошел к нему за советом.

— Мудрое решение.

— Надеюсь, — Брюс прошел в центр зала, сел на диван. Ослабил галстук, глубоко вдохнул прохладный кондиционируемый воздух.

За стеклом — широченное окно почти во всю стену пентхауза — жил и дышал тридцатимиллионный мегаполис.

— А ведь здесь у нас лучший вид на Готэм. То есть лучший в Готэме вид на Готэм, — сказал Брюс таким тоном, будто эта мысль сразила его первый раз в жизни. — Я серьезно.

— Уэйн-Энтерпрайз повезло с архитектором, не правда ли, сэр?

— Вы его помните?

— Доктор Джон Степлтон, — Альфред подошел к окну. Бесшумно, будто не хотел спугнуть солнечные лучики за стеклом. Вгляделся в бесконечный частокол небоскребов. — Один из хороших знакомых вашего отца.

— Точно, в альбоме есть его фотография, — Брюсу пришлось напрячь память, чтобы отыскать в ней невысокого рыжеватого человека в очках. — Постойте, он ведь был… он приходил на похороны, да?

— Совершенно верно. Доктор Степлтон построил все пять зданий банков Тимоти Розенфельда, нынешнее здание мэрии, гостиницу «Принс Плаца», возвел комплекс Клэнчи Электрикс… боюсь, что я не смогу все перечислить. Это был очень талантливый человек.

— А что с ним сейчас?

— К сожалению, не вынес второго инсульта. Это случилось пять лет назад, вы как раз путешествовали.

— Черт, я совсем забыл. Как жаль-то.

Жаль, потому что так и не успел познакомиться, а годы ушли и унесли с собой еще одного человека, знавшего родителей.

Жаль, потому что розенфельдовские банки, да и девяностодвухэтажная иголка Клэнчи Электрикс глядели со всех открыток с видами Готэм-Сити. И уроженец Британии Альфред Пенниворт, оказывается, знал родной город Брюса Уэйна лучше его самого.

Брюс поймал себя на том, что отвлекся: часы показывали уже четверть восьмого.

— Так вот, — он продолжил. — Я был у мэра и сказал ему, что не знаю, что мне делать. А потом, понимаете, я заявил, что тоже хочу стать немножко героем.

Дворецкий улыбнулся.

— Неплохо для начала.

— Альфред, вы слышите? Я именно так ему и сказал. Естественно, Гарсиа принял меня за идиота.

— Значит, это звучало убедительно, — в ответ на хмык Брюса дворецкий продолжил. — Он принял вас за человека, который вырос и хочет быть похожим на отца. Вы ведь именно этого и добивались, верно?

— Именно этого, — Брюс помрачнел. Оперся локтями о колени. Глядел он теперь снова не на дворецкого, а на свой город. — Я сказал ему, что мне уже тридцать четыре… что мой отец в это время учреждал призовые стипендии, создавал благотворительные фонды и строил больницы. Что некоторые семейные знакомые до сих пор осуждают меня. Сказал, что особняк сгорел не по моей вине, а из-за несчастного случая, а все остальное придумали газетчики, черт бы их побрал. В общем, я перебесился и решил исправить репутацию.

— Правдоподобно, — одобрил Альфред. — Главное, ничто не мешает вам в любой момент забыть о новом имидже. И снова стать тем Брюсом Уэйном, которого все знают и любят.

— И умиляются, когда Люси Уилкинсон обливает Дженнифер Кейт коктейлем из-за того, что я пригласил в казино их обеих. А та кидает в нее тортом.

— Снимки, которые папарацци послали в газету, впечатлили даже меня, не скрою, — согласился дворецкий. — Хотя прекрасные леди пострадали почем зря. Сэр, если вы позволите, я принесу что-нибудь освежающее. Как насчет грейпфрутового сока?

— Спасибо, пока не стоит, — Брюс указал рукой на кресло, предлагая сесть, и дворецкий занял место напротив хозяина. Свое белое полотенце он так и держал в руках. — Вы мне лучше ответьте на один вопрос.

— Да, сэр.

— Что это у нас за странный день такой сегодня? — Брюс скривил губы. — Вы во всем со мной соглашаетесь.

— Наверно, это потому, что вы еще не успели посвятить меня в свой дальнейший разговор с Гарсиа, — улыбнулся Альфред. — Обещаю сразу же начать спорить.

— Вот это совсем другое дело, — с чувством ответил Брюс. И тут же снова посерьезнел. — С Гарсиа мы говорили об очень общих вещах. Я напрямую спросил его, чем можно помочь и что сейчас является самой большой проблемой. Сначала мне показалось, что Гарсиа вообще не в курсе того, что происходит в городе. Помните, я вчера рассказывал вам про Нэрроуз и мародеров? — в ответ Альфред молча кивнул. — Или он не умеет расставлять приоритеты. Что одно, что другое плохо для представителя власти.

Брюс вынес вердикт. Категоричный, суровый, резкий — ибо город пережил войну, а война не знает полутонов.

— Но потом он сообразил, что у города не хватает денег на постройку новой больницы, и что хорошо бы сделать ремонт в гавани — для повышения мер безопасности.

— Пожалуй, наш мэр поначалу не был готов к такому обороту дел. Не каждый день к нему заходит наследник Уэйнов, предлагая деньги.

— Ты говоришь это таким тоном, будто я предложил ему взятку. А впрочем… — Брюс ухмыльнулся.

— Он мог и так понять, — кивнул Альфред. — Гарсиа — ставленник Гольденбаума, не так ли?

— Да. Кстати, в девять я с ним ужинаю.

— С мэром?

— Нет, с Гольденбаумом, — сказал Брюс. И пояснил. — В «Риц Паризиэн».

— Поздравляю. Если вы смогли вытащить мистера Абрахама Гольденбаума в ресторан, это уже половина победы.

— Вы же сам сказали, что Гарсиа его ставленник. Пока что мэр узнал ровно столько, сколько нужно, и если все пройдет хорошо, Гольденбаум не станет мне мешать, а наоборот, будет помогать, — Брюс помолчал, отвел взгляд в сторону. Добавил. — Мы договорились на двадцати процентах от того госзаказа из Пентагона, и сегодня надо обговорить детали по поводу нового проекта…

— Мистер, — «мистер» у Альфреда сейчас звучало как ругательство, а сам он весь напрягся, выпрямился в кресле, — мистер Абрахам Гольденбаум пожелал двадцать процентов за посредничество?

Брюс лишь пожал плечами.

— Уэйн Энтерпрайз получила этот контракт с военными только потому, что у Гольденбаума есть связи в верхах. Естественно, этот старый еврей уверен, что смог помочь молодому богатому идиоту заключить первую в его жизни крупную сделку и сам неплохо нагрел на этом руки. Учитывая обстоятельства, двадцать процентов — это немного. Я сразу согласился на эти условия. Сонар-телефоны для спецназа — очень перспективный проект, и вы прекрасно помните, как это нам помогло.

— Да, такое трудно забыть.

— Люциус тоже так считает, — Брюс уловил мрачные нотки в голосе дворецкого, и сам посерьезнел. — Поэтому с Гольденбаумом я общаюсь сам.

— Мне все же кажется, что вы должны были поставить мистера Фокса в известность, — ответил Альфред. — До того как заключать сделку с военными на использование его личного изобретения.

— Он бы никогда не согласился. У меня не было выбора, понимаете?

— Мастер Брюс, выбор всегда есть.

— Я сжигал лес, — голос звучал глухо. — Как и вы тридцать лет назад.

Они переглянулись. В глазах дворецкого читалось лишь сожаление.

— Менее всего мне хочется, чтобы вы походили на меня тридцать лет назад.

Альфред это сказал очень тихо. И очень искренне.

Брюс уставился на него. Его дворецкий почти никогда не распространялся о тех временах. На первый взгляд причины были понятны — бывшему сотруднику МИ-6 было о чем молчать. Но иногда Брюсу казалось, что тот прежний Альфред так и не вернулся со службы, и все потому что его Альфред — его дворецкий — когда-то решил начать новую жизнь по новым правилам, и начал он с перечеркивания жизни прошлой.

И сейчас вместо Альфреда-дворецкого Брюсу отвечал какой-то другой Альфред. С потемневшими стальными глазами, жесткой линией подбородка и двумя глубокими складками на лбу.

— На том месте в Бирме до сих пор нет ничего, кроме черного песка.

— Готэм не сгорел.

— Готэм наводнен мобильными телефонами «с секретом». Сколько вы их продали? Двести тысяч?

— Двести семнадцать тысяч за первую неделю и еще сто тридцать восемь тысяч за вторую, — уточнил Брюс. Гордости он не сдержал. — В Уэйн-Энтерпрайз работают отличные маркетологи.

— Мастер Брюс, вы же знаете, что тайное всегда становится явным.

— Не поверите, но я до сих пор надеюсь, что это неправда, — Брюс улыбнулся. — Ну и кроме того, мне надо убедить Гольденбаума, что городу нужны новые инвесторы. Причем сделать это так, чтобы он сам выдал эту идею.

— Это будет трудно сделать.

— Да? Я-то надеялся, что вы что-нибудь придумаете и посоветуете.

Альфред нахмурился, а по глазам его было видно — в голове включился вычислительный механизм. Совершенный и точный, работающий без перебоев — в нем жил прежний Альфред, тот, который ловил туземных бандитов и сжигал леса в Индокитае.

— Какие инвесторы вас интересуют?

— Иностранные в первую очередь. Европейские, например. Еще, конечно, есть Япония, Россия, Китай. Китай — это ведь не только Лау.

— Европейцы осторожны. Я уже не говорю о японцах. Россия и Китай… Вы считаете, им будет проще рискнуть?

— Если моя интуиция не сбоит, то все идет именно к этому.

— Ну что ж, — глаза дворецкого заблестели, — сэр Уинстон тоже считал, что любой кризис — это ни что иное как новые возможности. Вы попали в неплохую компанию, сэр.

— Я рад, — хмыкнул Брюс. — Для начала нам хватит и пары крупных корпораций. Потом и остальные подтянутся. Понимаете, после того что случилось в гавани, грузовые корабли просто повернули назад. Нарушилась целая цепь поставок, причем несколько компаний были готовы заплатить штраф, лишь бы не отправлять грузы в Готэм, где на каждом шагу минируют паромы, взрывают полицейские управления и стреляют в мэра.

— Тогда заведите разговор на тему национальных корпораций, — предложил Альфред. — Задайте вопрос о страховочных компаниях. Об акциях, которые упали, и о том, что вы решили немного поиграть на бирже и спрашиваете у него совета. Гольденбаум сам вас поправит, укажет на ошибку. После этого можно перейти на тему иностранцев.

— Надо попробовать, — согласился Брюс. — Приготовьте машину в полдевятого, хорошо?

— Как скажете, сэр. Кстати, а что вы делаете в одиннадцать?

— В одиннадцать мне позвонит Люциус.

— Очень подходящее время для совещания с главой совета директоров, — Альфред помедлил. Стальные глаза вновь сверлили Брюса. — Я лучше не буду спрашивать, какие у вас планы на ночь?

— Обычные, Альфред. Самые обычные.

— Кажется, сэр, вы забыли, сколько часов в сутках.

— В моих двадцать четыре. — Брюс нахмурился. Встал с дивана, померил шагами зал. Он вообще не любил, когда ему лишний раз напоминали о времени. Повернулся к Альфреду вполоборота и объяснил. — Полиция не справляется с грабежами в Нэрроуз.

— Полиция ловит Бэтмена.

— Да, — пришлось согласиться. — Это намного интересней.