Пред ветром все равны (гет)

Восточное Приграничье.

Ранняя весна.

659г.

Все истории — на самом деле одна и та же, отразившаяся в бесчисленных осколках реальности, искажённая до неузнаваемости преломлёнными лучами света; все дороги — по сути одна, и когда делаешь первый шаг, ты не можешь знать, куда он тебя заведёт.

Всё — именно так. Милранир был прав — безусловно.

Только вот рыжая эмметская каннка всегда знала точно: её путь рано или поздно уткнётся в границы Кеории, сколько бы она ни юлила и не сворачивала в сторону. Это называется судьба, да и драконы с ней. Ясс, на самом деле, нисколько не возражала, более того — в глубине души всегда хотела оказаться именно здесь, просто — ей было очень страшно.

Это ведь удивительное осознание: то, что случается с тобой сейчас, в данную минуту — самое важное в твоей жизни. То, к чему были устремлены мечты и помыслы вот уже столько лет. Да, ты, конечно, оттягивала этот миг до последнего, но вот он — порог, последний оплот детства, когда — всё ещё впереди. Выбор сделан — шагай и не смей струсить.

Быть может, тогда тебе снова начнут сниться сны.

Если окажешься достойна.

И теперь дочь Чёрной Каньи, племянница Бреса Андоррца и ученица Милранира-Странника сидела на мхом поросшем камне в паре йарргэ пути от последней митляндской деревеньки на Востоке. Дальше — Империя заканчивалась, и начинался Дикий Край, Вольная Кеория, Страна Ветров, легендарная и злополучная.

Загвоздка была в том, что туда — было нельзя. Совсем. Нет, бродяги-уросы ходили, конечно, и именно такой побродяжкой собиралась прикинуться и Ясс, да только вот червь сомнения грыз немилосердно: поверят ли. Внешний вид у неё был подходящий, здесь — не придерутся, даже девчонку в ней вряд ли угадают, по крайней мере, рыжая на это очень рассчитывала. Это на Севере она казалась залётной птицей, неуместной и неприятной, а среди детей Дороги легко сходила за свою — за своего. Но, кеорийскую границу стерегли имперцы, «псы» Митл-анд’ийи, и они были в этих местах полновластными хозяевами. А рыжая каннка уроской таки не была: не умела она ни проскользнуть незаметней тени мимо постов и разъездов, ни вывернуться ужом, отовраться, если поймают. Милранир был прав: она, Ясс, не годилась ни для чего. Брес тоже был прав — коня с собой брать не стоило. Конечно, верхом долгий путь изрядно сократился во времени, но теперь верный Гнедок превратился в проблему. Потому что конных уросов ещё не придумали, знаете ли.

Так что Ясс сидела, сплетала-расплетала длинные пальцы, а время — шло.

Самыми навязчивыми были мысли — об Арамано Ярренвейне. Ведь сумел же наследник Серебряных ронов как-то преодолеть все преграды? Прорвался же он? А ведь тогда ему было не больше лет, чем сейчас Ясс. Даже меньше, кажется. Почему она его не расспросила о том, как это делается? Почему теребила-заставляла раз за разом рассказывать горские сказки и древние, как мир, легенды, но ничего не узнала о более важных вещах? Чем она думала тогда, глупенькая эмметская каннка… Это было так просто тогда — цепляйся за надёжную руку и иди, куда ведут. Только так не бывает — всегда. Так вообще не бывает, ей это все приснилось. Ещё до того, как она умерла.

А теперь перед ней лежали поросшие вереском пустоши Тиуйоннэ и тени от пушистых облаков бродили по открывшимся взгляду просторам.

Брес сказал: ни в коем случае не дожидаться ночи. Потому что, если её обнаружат днём, то поведут в лагерь, будут долго разбираться да выяснять, а после, учитывая безобидный яскин вид, вышвырнут пинком прочь, то ночью — просто пристрелят, сразу и без разговоров. Так что — сиди, не сиди, а делать что-то было необходимо и лучше бы вот прямо сейчас.

Ясс встала, потянулась, проверила ножи — никакой уверенности, что они чем-то смогут ей помочь, если вдруг, но… Но.

Брес, покупая ей их, посмеивался: а хватит ли у тебя духу ими пользоваться, ар’вэ-льээл? Убивать людей — не самое лучшее занятие для юной девушки, даже, если она ловкая, меткая и быстрая. Ясс не нашлась, что ему ответить тогда — она вообще плохо умела объяснять. Но во снах — когда она ещё могла их видеть — она ночь за ночью входила в залу Ойор Аэс и молча всаживала такой вот ножик в грудь прекрасной ронэл Эанэ. По самую рукоять — с одного броска. Нет, это была не ненависть. Это называется любовью, на самом-то деле.

Ясс представила себе лицо Келень Леклендской, если бы та могла услышать такие вот её мысли, и улыбнулась.

Если она когда-нибудь вернётся, она привезёт нежной Келли камушек со склонов Ан Милонэн.

Вот так.

А теперь — Кеория лежала перед ней.

Близкая и недостижимая, ласковая и суровая, сказочная и самая настоящая в лживом изменчивом мире. Всё, что осталось от Погибшей Нортайи, от уничтоженной митляндской Империей Аэнны Лесной, от памяти, гордости и свободы. Предел и единственный уцелевший бастион ненадёжной войны. Куда бы ты ни пошёл, что бы ни сделал — от Кеории ты не укроешься. Чем больше «капюшонники» с ней боролись, тем более прочно и верно прорастала Страна Ветров в умах и душах покорённых народов. Старики — вспоминали время Атали Сэлдэнска и Бунта, молодёжь слагала песни о Диком Крае и, напившись крепчайшей малгарры, шла громить дома и святилища айлатов, выворачивать с корнем Завещанный Символ.

Почему Кеория? Почему именно она, а не Дэлькерра, не Спарсия, не, в конце концов, проклятые берега Тэллеандэ — почему? Что такого в той дальней стороне, что — единожды обратив в ту сторону взгляд, уже не сможешь отвернуться и забыть?

Прежде всего — это Анга Агорэна. Когда митлы ломились алчной толпой через стены Лилового Города, когда жгли топили и вешали, топтали библиотеки и храмы, вырывали языки учёным, отрубали руки целителям, когда — шаткому миру пришёл конец, и Последняя Владычица, Ланэл Ламаирэн, рыдала, умоляя защитников Антйоррэ бросать всё и уходить, спасаться, спасаться… Именно тогда Анга увела всех в безлюдные, никем необжитые земли на Востоке. Под тень Фэс Гараха. Под бок к неуживчивым горцам Горрэнайны. На радость драконам, оборотням и призракам древних лесов и мрачных ущелий меж скал Ан Пил’аэ. «Приятного аппетита», — сказала Анга всем перечисленным и воткнула свой знаменитый меч в камень прямо в сердце неблагополучной местности. «Здесь и пустим корни» — сказала она, а все, кто последовал за ней, в ужасе обозрели открывшиеся им красоты и — согласились незамедлительно.

Потому что это был — край. Край света, край веры, край отчаяния. Дальше идти было некуда — только чёрная стена Фэс Гараха вспарывала небеса, отгораживая простой смертный Уумар от таинственного Диг Нэл по ту сторону. Конечно, они остались, и вся эта земля, на обоих берегах Антиннэ, все эти леса, долины, горы, холмы, болота, всё это богатство, окружённое кольцом древних как мир вэнтаррон — вдруг обрели целостность, стали едины.

Кеория — где все ветра имеют свои имена.

Те, кто пришёл с Агорэной, стали — кеорийцы, в отличие от горцев-кеоров, чья жизнь, уединённая и однообразная дотоле, изрядно повеселела с тех пор. Истинная Горрэнайна, Срединная Горрэнайна — стала их земля, а оплот новых соседей, белый город, выстроенный на том самом месте, где Анга соизволила воткнуть меч, получил имя Ингилор — в честь маленького сынишки Последней Владычицы, которого беглецы не забыли прихватить с собой.

Сотни лет прошли с тех пор. Обжились, притёрлись друг к другу изгнанники и местные, обнаружился на юге Дикого Края осколок ещё одного якобы уничтоженного митляндцами народа — гордые сыны Нортайи, непримиримые ревнители древних традиций. Спелись, сошлись на ненависти к Империи все, встали под одни знамёна, под одну руку. Грянуло Восстание Волчьего Осса, затем Кеорийский Бунт. Один за другим пришли те, чьи имена знает каждый младенец Уумара: Ингил, сын Ингила, Алри Астариэнн и Атали Сэлдэнска. Откололась от Митл-анд’ийи южная Алайна.

Империя так и не признала Кеорию отдельным государством, всё надеясь, что «эти лесные дикари» одумаются, проголодаются и покаются.

Пока же на границах шла вялотекущая война, полная скорее взаимного презрения, чем крови.

Ну, то есть до недавнего времени было именно так.

Так говорил Арамано — тогда, в растаявшей серебристой дымкой сказке, которой нет места в настоящей жизни, и не могло быть никогда.

Так рассказывал рон Сэлдэнска, любивший приходить к Ясс среди ночи с каким-то совсем неожиданным разговором о судьбах мира.

Впрочем, в тот последний раз она явилась к нему сама.

* * *

— Брес, почему? — рыжая застыла на пороге, нелепая, неуклюжая в этом роскошном платье, в богатом доме. — Почему ты это позволяешь? Ты — хозяин Антйоррэ. Это все знают. Ты, а не они!

— Это все знают, — эхом повторил Андоррец и посмотрел на девушку сквозь высокий бокал с вином.

— За тобой пойдут, — упрямо сказала она. — Если только ты позовёшь. А ты напиваешься и читаешь дурацкие книги.

— Напиваюсь, — тряхнул кудрями Брес. — И читаю. Кстати, хорошее вино. Не желаешь отведать? Книгу не предлагаю, знаю, что это тебе — не по силам.

Рыжая закусила тонкую губу.

Вот это вот вялое спокойствие и полное нежелание делать хоть что-то она — не понимала и даже ненавидела. Да, на какое-то время круговорот столичной жизни захватил её, ошеломил и подчинил своему странному ритму, но… она нашла силы вынырнуть из ржавого омута, ей хватило всего одной зимы, чтобы всё понять в этой иллюзии деятельности, неужели самому Бресу она не остодраконела за десять лет? Ведь Андоррец не был глупцом, о нет.

— Чего ты от меня хочешь, дочь Атали? — синие глаза смотрели весело и насмешливо.

Кто она была ему? Зачем? С какой стати он должен был объяснять ей свои поступки или своё бездействие? Чёрная Каньа сдала её ему на хранение, и Брес Сэлдэнска добросовестно выполнял договор. Ничего более от него не требовалось. А наивные девичьи ожидания давно пора выбросить на свалку воронью.

— Ничего, — устало вздохнула Ясс. — Уже ничего.

Постояла, рассматривая тонкий профиль самого таинственного мужчины Аэнны, и — не стала больше тянуть.

— Я ухожу, Брес.

Андоррец поставил бокал.

Вся его благостная томность вмиг исчезла. Хищная птица сидела перед Ясс, и когти неминуемо вонзятся в жертву, как бы не пыталась она ускользнуть.

— Подробности, девочка. Все. Здесь и сейчас.

И Ясс всё-таки вошла в комнату, села в массивное кресло перед камином, чтобы долго и монотонно рассказывать, что, как и почему. Брес слушал, не перебивая. Видимо, думал, что она сама раскается — от того, как неубедительно и жалко звучал её голос.

— Что ж, поезжай, — сказал он.

Ясс сначала не поверила своим ушам: не к тому она готовилась и не того ждала, но — Андоррец с сестрой были отчаянно похожи. Рыжая рассмеялась.

Брес вопросительно приподнял левую бровь.

— Вы с Атали, — пояснила девушка. — Если я сразу не верила, что вы родственники, то уже — нисколько не сомневаюсь.

Брес кивнул, соглашаясь, и всё-таки наполнил вином ещё один бокал. Протянул ей. Ясс взяла, но пить не стала — так, руки занять.

— Я тебя разочаровал, это понятно. Не возражай! Это было видно, когда ты только переступила порог моего дома. Я не знаю, что Атла вбила в твою изрядно пустую головёнку, но… но ты пришла ко мне, сверкая глазищами и требуя подвигов и славы. Ещё, наверное, корону Погибшей Нортайи, да?

— Нет, — Ясс покраснела и опустила глаза.

— Да, — жёстко сказал Андоррец. — И сейчас, не получив желаемого от меня, ты собираешься вытрясти всё это из Астариэнна. Так? А от меня предполагается такое же милое письмецо, каким тебя снабдила Чёрная Каньа. Я его напишу. Но, боюсь, в Кеории того, что ты ищешь, тоже не окажется. Подозреваю, этого вообще не существует в нашем мире. Разве что в Диг Нэл.

— Что ж, — мрачно пробормотала Ясс. — Значит, отправимся туда.

— И побьёмся лбом в Фэс Гарах, — подхватил Андоррец. — Прекрасный план, мне нравится. Только когда надоест, возвращайся обратно, ладно? Мне кажется, что вот тогда нам наконец будет, что сказать друг другу.

Ясс в это не верила. Слишком уж по-разному они видели жизнь с этим обманчиво-утончённым красавцем.

— И, Ясс, — Андоррец наклонился к ней и взял её за руку. — Надеюсь, ты понимаешь, что это будет не та увеселительная прогулка от Яшмета до Антйоррэ? На Востоке всегда было неспокойно, но сейчас в особенности.

Рыжая кивнула. Об этом даже двухлетние дети знали.

Эта напасть звалась феарры.

— Да, я об Эрэйле и его выходках, — Брес нахмурился. — Не нравится мне то, что они творят. Думаю Астариэнну они тоже — костью поперёк горла встали. Они-то наверняка считают себя ночными мстителями и борцами за свободу. Но на самом деле, они — то, чем называют их митлы. Обыкновенная бандитская шайка. Просто убийцы, отребья, отщепенцы всех мастей…

Ясс не спорила: кровавые подвиги феарров ей и самой казались несколько — избыточными.

* * *

Самым главным было — добраться до вэнтаррон.

Древние, спорящие с величии со снежными пиками Ан Милонэн, деревья были естественной границей, заслоном на пути бравого марша Великой Митл-анд’ийи. Яар знает, что оно такое было, но митлы — в особенности капюшонная братия-айлатия — лес не любили. Правильнее и честнее было бы сказать: ненавидели. Это было то, что остановило их во времена Агорэны, и то, что удерживало от слишком решительных действий впоследствии — вэнтаррон Кеорэна, подпирающие кронами облака. Вэнтаррон, старые настолько, что ни один из живущих не посмел бы утверждать, что весь мир — держится не только на них. Сруби всего лишь одно неохватное дерево и не рухнет ли тебе на голову небосвод?

Разумеется, имперцы, в отличие от потомков покорённых народов, ни в каких подобных суевериях не сознавались. Не к лицу им было.

Тем смешнее казались их попытки обходить тему восточных лесов в разговорах и — объезжать десятой дорогой проклятую границу Страны Ветров. Айлаты и их верные «псы» обещали держать восточных дикарей в узде? Вот и пусть их. Пусть держат, а нормальному человеку нечего там ловить — так они рассуждали. Ясс наслушалась и в Антйорро, и во время пути.

Кеория — страна сказок.

Попробуй объясни простому крестьянину, что никаких страшных колдунов и кровожадных горцев, едящих печень своих врагов на завтрак, обед и ужин, там нет. Не поверят. Засмеют, примут за дурака, а то и за «ведьмина выкормыша», как кричала Яске вслед та баба на причале.

Милранир опять был прав: главное — это слушать, молчать и ничему не удивляться.

Ей не было дела до болтовни и досужих домыслов — она ехала за своими снами.

Где-то половину пути она одолела, когда удача стала ей изменять.

Начала испортилась погода. Мягкая, уже успевшая очаровать её кеорийская весна неожиданно показала волчьи зубы: небо стремительно затянуло тучами, там сверкнуло, здесь громыхнуло, и дождь не заставил себя ждать. Ясс ругнулась, натянула капюшон на лицо. Плащ из аэсты, дивный дар из Ястриннэн, не промокал, но — от общего уныния положения это не спасло. Да и Гнедка было жаль.

И всё же, и всё же — вот так, хлюпая в топкой грязи, уговаривая упирающегося (и, видимо, вообразившего себя ослом) коня — вот так она чувствовала себя куда более живой, чем в сверкании огней Лилового Города. От себя ведь не убежишь, как ни старайся.

Следующей неприятностью стала отвалившаяся подмётка. Ясс остановилась, запустила руку в чересседельную сумку, пытаясь выудить когда-то засунутую туда верёвочку. Мокрый Гнедок осуждающе посмотрел на неё и фыркнул.

— Сама знаю, — сердито отмахнулась она. — В конюшнях у Андоррца тебе было тепло, светло и сытно. Зато, может быть, в такой проливень митлам будет лениво следить за пустынным бездорожьем.

Надеялась она, разумеется, зря.

Разъезд показался в серой пелене, когда она только успела перевязать разнесчастный сапог и разогнуться. Шесть человек — самого капюшонного вида — мчались к ней уверенно и недвусмысленно.

Сколько раз Ясс воображала себе эту картину, сколько раз — ещё там в Яшмете, и позже в доме Бреса Сэлдэнска — представляла, как будет героически сражаться, ведь она не какая-то там бессмысленная неженка! Она и в Кеорию-то отправилась, затосковав в Антйорро от бесконечных разговоров и глупой суеты. Она листала старые записи Андоррца — те, в которых шла речь о ядах и снадобьях. Она долгие часы проводила в пустом зале, упражняясь то с одним оружием, то с другим. Иногда Брес присоединялся к ней, подсказывал, рассказывал, посмеивался…

Он был прав. Во всём.

Какие ножи, какие схватки, подвиги и всё вот это, когда взлетаешь в седло, не чуя ног, когда — мчишься перепуганным зайцем, мало разбирая, куда, понимая только — от кого… Эме… эме тэ уннэ, эме тьа-тэи… Когда сердце разрывает грудную клетку, и всё, что остаётся, уповать на быстроту лошадиных ног, да на то, что преследователи тоже плохо различают её в дождливом мареве.

Видели они хорошо. Достаточно — чтобы стрелять.

То, что она удержалась в седле, было скорее случайностью, чем её собственной заслугой.

Боль обожгла, на пару мгновений лишив способности дышать, только хватать ртом беззвучно воздух осталось.

— Эй, стой! — донеслось в спину.

Она не подумала останавливаться, нет. Но Гнедок — бедный верный конь, привыкший к спокойной жизни в холмах Нэриаэаренны — не умел видеть в других людях врагов. Он фыркнул и встал, а у неё не было голоса и отнялась рука, чтобы суметь сделать с этим хоть что-нибудь…

Они нагнали её быстро, только-только упала пелена с глаз; обступили со всех сторон. Не айлаты, как показалось ей сразу из-за ярких капюшонов. Тот, что схватил Гнедка под уздцы, сказал что-то на митляндском, потом уже на всеобщем обратился к Ясс.

— Чей будешь, малец?

Ясс закусила губу.

Митляндец усмехнулся.

— С нами поедешь. Эй, Рэлль, иди глянь, что там у нашего бегуна с рукой.

Высокий седеющий Рэлль подъехал ближе, бесцеремонно притянул Ясс к себе, ощупал, дёрнул… Ясс зашипела от боли.

— Да то не рана, то смех один, — высказался. — Сейчас перевяжем и забудем.

— Давай только быстрей!

Ловкие руки лекаря быстро расшнуровали и закатили рукав, что-то там капнули на рану. Ясс помимо воли присматривалась — лекарское дело занимало её весь последний год…

— Связывать не будем, Ленно?

— Да ну, куда ему тут бежать, — отмахнулся тот, что уже вовсю наглаживал Гнедка по шее. — В той стороне, куда он мчал, болота. Под таким дождём там делать нечего, даже тропки зная… А к югу свернуть, к Тир Кеорэну, там Эрэйл хозяйничает. Его феаррам всё равно чью глотку грызть, лишь бы крови отведать. Слышал, герой?

Ясс кивнула. Слёзы досады и стыда сменили те, что вызвала внезапная, нежданная боль. Но в этом ливне было незаметно, да и замечать было некому, никто на неё не смотрел.

— А раз слышал, то — следуй за нами. На месте разбираться будем.

Взяли в кольцо, поводья Гнедка Лэнно на руку намотал — так и поехали.

В двух десятках шагов от мечты — на верёвке митлы волокли.

А грезилось: сияние славы, блеск доспехов в солнечных лучах, трубы победы и развевающиеся знамёна; рука об руку с Астариэнном в битву войска вести — детские мечты, детская вера рыжей девочки с яшметских холмов. Смешно сейчас; где она та девочка? Сгорела да пеплом на ветру разлетелась — над развалинами Ойор Аэс, над серебряным Ястринэнн — как и не было её никогда. А есть только дождь и поводок на шее. Пока только воображаемый, но жжёт как настоящий. А рука — что рука… Заживёт.

Как входили в деревню, она не запомнила. Голова гудела, стала как чугунная. Для мыслей не осталось в ней места. Хотелось провалиться под землю, вот до тех самых болот добежать и — с головой в самый глубокий бочаг, в самый зловонный омут. Но вместо этого она слезла с коня — почти упала, уткнулась лицом в шелковистую гриву, а когда Рэлль велел каким-то мальчишкам забрать Гнедка, просто застыла, тупо глядя на дома вокруг, на Завещанный Символ посреди двора.

— Идём, что ли, — легонько подтолкнул её в спину митляндец.

Она так же безропотно поднялась вместе с ним на высокое крыльцо ближайшего дома. Вошла в большую, хорошо натопленную комнату, посреди которой за длинным столом уже сидели Лэнно и ещё трое мужчин. Уже без плащей и без капюшонов они казались ещё более митляндцами, чужаками. Ясс так и не привыкла видеть таких, хоть в Антйорро имперцев было не мало. Столько лет прожили бок о бок, а так и не слились воедино народы. Митла с аэнийцем, спарсом или кеором — не перепутаешь, а уж зеленоглазые бродяги-уросы и вовсе ни с кем не смешивались.

Вот и эти — здесь, на дальнем пределе, там, куда Империя тщетно тянула загребущие лапы — чужаками смотрелись, как бельмо на глазу. И дело было даже не в лицах — бледных, словно до прозрачности истончённых, в самой их манере держаться, свысока, с презрением ко всему вокруг. Захватчики, не нужные ни этой свободолюбивой земле, ни живущим на ней. Впрочем, прочие люди тут и не селились почти — место приграничное, дикое.

— Ну, садись, — хмуро сказал Лэнно, убирая со лба прядь золотистых волос.

Ясс опустилась на лавку. На столе было почти пусто, никаких тебе намёков на ужин, только бумаги какие-то разбросаны и дымящиеся кружки — перед митлами. Ей не предложили ни глотка. Ждали, небось, что попросит. «Псы» Митл-анд’ийи.

— Отвечать будешь, или немой? Как звать? Кто и откуда?

Ясс молчала. Только растеребила завязки плаща, неловко сняла одной рукой, положила с собою рядом.

— Да не будет он, — сказал тот, что сидел справа. — Они же спесивые все. Пока в зубы не двинуть — нос в небо дерут.

— Молодежь, — усмехнулся от окна Рэлль. — Только бы зубы выбивать, да дырки друг в друге вертеть. А кто их штопать будет, те дырки?

В комнате было тепло. Дымом, правда, пахло, табаком — не таким, как у Деда, противней и резче. Ясс чихнула и потёрла переносицу.

— Вот-вот, — кивнул Рэлль. — Он ещё и не курящий. Лэнно, кончай терзать мальчонку, он на ногах еле держится. Его накормить бы, да спать уложить, а там, глядишь, повеселеет, разговорится сам.

Рыжая каннка не повернула в его сторону головы. Так и смотрела — только на Лэнно, на скучающее и даже чуть раздражённое лицо.

— Ну? Я заберу мальца?

— Нет, — главный из «псов» покачал головой. — Пусть скажет, какого змея он забыл искать в той стороне. И если не сможет добровольно, то пусть Кайо делает с ним, что хочет. Те, кто не желают разговаривать как люди, будут выть, как звери. Верно, Кай?

Ясс скривилась. Что бы ни имелось в виду, ничего хорошего оно ей не предвещало. Совершенно ничего.

— Зря, — сказал Рэлль. — Если ты начнёшь пытать и вешать детей, то будешь хуже Эрэйла. Слышишь? И те, кто сейчас у нас от него защиты ищут, обратно побегут.

— Детей? — Лэнно впервые с интересом взглянул на сгорбившуюся напротив него щуплую фигурку. — Детей, говоришь, пожалеть надо? Избаловала вас столица, непуганых. А я здесь — всю свою жизнь провёл. Поэтому я знаю, а ты вот — понятия не имеешь. Сегодня ты его обогреешь и пощадишь, а завтра проснёшься с перерезанным горлом. Это им честь так велит и гордость: вторую улыбку от уха да уха кеорийским шадом нарисуют, добренькому…

— А может, он и не кеориец вовсе? — уже с меньшей уверенностью спросил лекарь. — Ну, рыженький, скажи кто ты? Может, урос? Ведь не с Востока, на Восток шёл.

Лэнно внезапно перегнулся через стол и посмотрел Ясс прямо в глаза. Нехорошо посмотрел, будто оценивал, примерялся: сейчас её проглотить целиком, или по кусочку откусывать, смакуя.

— Слышишь, лисёныш? — сказал. — Кто, откуда и куда? Для начала.

А потом он её ударил.

Она слетела с лавки, больно приложилась об пол раненной рукой, так, что в глазах снова потемнело, но не опять не застонала, зашипела.

— Ведь к болотам драпал, — услышала над собой голос того, что предлагал ей зубы считать, Кайо. — Значит, знал, куда. Там без навыка не пройдёшь.

Ясс вскочила и бросилась к выходу. Не добежала.

Нет, не потому что митлы попытались остановить, удержать. Потому что — шум с улицы всех от неё отвлёк. Мгновенно. И длинноногий Кайо толкнул её от двери просто как досадную помеху, а за ним метнулся Лэнно, на ходу вытаскивая оружие.

Рыжая прижалась к стене — затопчут же и не заметят. Только одно успела услышать: феарры. И почувствовала, как кровь приливает к лицу. Даже рука болеть перестала. Словно в этом слове было больше опасности, чем во всех митляндских затрещинах.

Конское ржание, топот, крики, грохот… Она мало что успевала понять, кроме одного — это был тот случай, который глупо не ухватить за роскошный чуб.

Приоткрыла дверь — никого. Вернулась, схватила с лавки плащ и выскользнула прочь.

Слава Яле, дождь всё же закончился. Теперь бы Гнедка отыскать и — пусть потом догоняют, если от феарров отобьются.

Вдоль забора пошла, прислушиваясь: шум доносился с восточной стороны посёлка, явно приближаясь… И Ясс — там, в Яшмете полагавшая себя быстрой и ловкой, всякого слышавшая, всякого угадывавшая, даже зверь лесной к ней незаметно подобраться не мог — теперь заметалась в растерянности. Да где же эта драконова конюшня? И позвать, окликнуть верного, чуткого конька — нельзя было. Прав был Брес: зря она его с собой потянула. Не поломалась бы и пешком да с обозами добраться.

Она обошла один дом, другой, крадучись, пригибаясь, торопливо. Прошмыгнула на задний двор и ещё успела сунуться в первую подвернувшуюся сараюшку, как — попалась второй раз за сегодняшний неудачный день. Впору было решить, что Госпожа Дорог просто её не взлюбила, не пожелала в ней увидеть своё дитя.

— Эй, рыжий! А ну стой! — гаркнул за спиной хриплый надсаженный голос. Это остановило не хуже давешней стрелы.

Она резко развернулась — посмотреть на преследователя, и замерла в удивлении.

Быстрым шагом приближавшийся человек митлом вовсе не был, а ведь Ясс была уверена, что именно они, расправившись с разбойниками, теперь вернулись за ней.

— Эй, рыжий, — широкая рука сграбастала за воротник. — Куда наладился? Вашим здесь дороги не будет. Никакой и никогда.

— Вот и слава Яле, — выдохнула Ясс, глядя снизу вверх на обветренное лицо.

А ведь он был повыше канна Эстэвэна, яскиного отца, да и в плечах пошире. Лицо молодое, а в тёмных волосах — проседь.

— Ялу славишь? — спросил и разжал пальцы. — Так что ты — не из этих что ли?

Рыжая каннка поморщилась, прижала к груди больную руку.

— Нет. Я из тех. Самых.

— Вот как? — незнакомец усмехнулся. — Ну да те или эти, едино. Эрэйл всех волочить велит. Так что радуйся, рыжий, с самим беседовать будешь. Мало кому так везло: он обычно режет, а не разговаривает. Так что топай давай и проникайся небывалой честью …

И Ясс в очередной раз наградили тычком в спину. Прямо между лопаток.