Пред ветром все равны (гет)

Ночь приходит,

я стою на крыльце и слушаю,

звёзды роятся в саду,

а я стою в темноте.

Слышишь, звонко звезда разбилась.

Не ходи босиком по траве:

в моём саду полно осколков.

Эдит Сёдерган

* * *

Говорят, если назвать оборотня по имени — он уйдёт...

Ветви тысячелетних, древних, как мир, аэсов сомкнулись над головами куполом — таким же серым, как сумрачное небо. Аэсы, больше всего напоминавшие невероятно огромные плакучие ивы, не облетали на зиму, не теряли серебристую листву, и теперь клонились скорбно к зеркальному камню надгробия.

Весь мир будто выцвел: холодные клочья перегоревшего пепла, белый снег. Ничего больше.

Глухо звучали голоса. И запах дыма — властвовал повсюду.

Ойор Аэс, наследный замок Ярренвейнов, истлел до головёшек почти весь. Сначала занялись комнаты молодой ронэл, потом — быстро, очень быстро — схватилось всё остальное; ночь была глухая, по-зимнему безлюдная, так что и на помощь не мог придти никто; но он — не опустил рук до последнего. Многих спас. Её — нет. Когда бросился в огонь в последний раз — за ней, единственной, кого не было среди столпившихся людей, единственной в этой жизни — его попытались удержать, но — куда там!

— А как вышло, что… они с ронэл потерялись? Что он не её… спасал первую? — всхлипнула Ронья.

Эмметская каннка рыдала всю дорогу, никак не могла успокоиться, вот и сейчас голос не слушался её, а на ресницах замерзали слёзы.

— Он не сумел её найти, — Татеук Лассан мотнул головой. — У них не всё ладилось последние дни, и он ночевал в покоях старого рона, а она — почему-то тоже была не у себя…

Яска стояла в стороне: хрупкая сгорбленная фигурка; узкое некрасивое лицо, бледное и ещё больше вытянувшееся сейчас; огромные глаза казались тёмными от непомерно расширенных зрачков. Тень на пепелище.

Вот и всё. Синнорэндэ.

Снег укроет сердце Ястриннэн, чёрное, обугленное теперь. Мёртвое.

Да, замок можно было бы восстановить, хоть и жаль знаменитых витражей, погибших в пламени. Только — кому там жить? Нет больше никого из рода Эанэ, нет и не будет Серебряных Ярренвейнов на этой земле.

— Смотрите — Яска! Точно — она!

Шёпот в спину следовал за ней неотступно. Здесь её знали — смешную вечно лохматую подружку своего Арамано. И отсвет беззаветной любви, которую дарили ему, ложился на её душу, согревал, утешал — просто так, ни за что, потому что всегда была рядом.

— И зачем он ту гонровку привёз?..

Ясс прижала пальцы к вискам, к лихорадочному пульсу; а надо было — бежать, прятаться, не слушать...

— Подождал бы, пока рыжая подрастёт, её бы и брал, всё равно не разлучались почти... Был бы сейчас жив, а то и пожара бы не было. Ведь неспроста это всё, точно вам говорю, всё из-за ведьмы той…

Говорят, если назвать оборотня по имени — он уйдёт... А как быть, если твоего потаенного, сокровенного, взлелеянного оборотня невзначай назвал по имени другой, почти чужой тебе человек, не подозревая, что подсказал тебе имя твоего мучителя, сокрытого в самых глубинах тщательно защищённой от постороннего глаза души? Ведь ты смотришь чудищу в глаза — уже неописуемо долго, изо дня в день, начинаешь привыкать к его неизбежному присутствию, и только когда случайный встречник ткнул тебя носом, соображаешь наконец, как именно его зовут. Ну, так что же ты? Теперь ведь знаешь, с чем бороться...

Только — поздно.

...весна взломала зеленоватый лёд, и золотые цветы Лэхэнни ковром укрыли водную гладь; некому их больше потревожить, купаясь лесном в озерце; заросли вьюнком любимые тропинки — через пару лет никто и не вспомнит, что по ним когда-то ходили рыжая девчонка и последний из Серебряных ронов.

Восточное Приграничье.

Ранняя весна.

659г.

Все истории — на самом деле одна и та же, отразившаяся в бесчисленных осколках реальности, искажённая до неузнаваемости преломлёнными лучами света; все дороги — по сути одна, и когда делаешь первый шаг, ты не можешь знать, куда он тебя заведёт.

Всё — именно так. Милранир был прав — безусловно.

Только вот рыжая эмметская каннка всегда знала точно: её путь рано или поздно уткнётся в границы Кеории, сколько бы она ни юлила и не сворачивала в сторону. Это называется судьба, да и драконы с ней. Ясс, на самом деле, нисколько не возражала, более того — в глубине души всегда хотела оказаться именно здесь, просто — ей было очень страшно.

Это ведь удивительное осознание: то, что случается с тобой сейчас, в данную минуту — самое важное в твоей жизни. То, к чему были устремлены мечты и помыслы вот уже столько лет. Да, ты, конечно, оттягивала этот миг до последнего, но вот он — порог, последний оплот детства, когда — всё ещё впереди. Выбор сделан — шагай и не смей струсить.

Быть может, тогда тебе снова начнут сниться сны.

Если окажешься достойна.

И теперь дочь Чёрной Каньи, племянница Бреса Андоррца и ученица Милранира-Странника сидела на мхом поросшем камне в паре йарргэ пути от последней митляндской деревеньки на Востоке. Дальше — Империя заканчивалась, и начинался Дикий Край, Вольная Кеория, Страна Ветров, легендарная и злополучная.

Загвоздка была в том, что туда — было нельзя. Совсем. Нет, бродяги-уросы ходили, конечно, и именно такой побродяжкой собиралась прикинуться и Ясс, да только вот червь сомнения грыз немилосердно: поверят ли. Внешний вид у неё был подходящий, здесь — не придерутся, даже девчонку в ней вряд ли угадают, по крайней мере, рыжая на это очень рассчитывала. Это на Севере она казалась залётной птицей, неуместной и неприятной, а среди детей Дороги легко сходила за свою — за своего. Но, кеорийскую границу стерегли имперцы, «псы» Митл-анд’ийи, и они были в этих местах полновластными хозяевами. А рыжая каннка уроской таки не была: не умела она ни проскользнуть незаметней тени мимо постов и разъездов, ни вывернуться ужом, отовраться, если поймают. Милранир был прав: она, Ясс, не годилась ни для чего. Брес тоже был прав — коня с собой брать не стоило. Конечно, верхом долгий путь изрядно сократился во времени, но теперь верный Гнедок превратился в проблему. Потому что конных уросов ещё не придумали, знаете ли.

Так что Ясс сидела, сплетала-расплетала длинные пальцы, а время — шло.

Самыми навязчивыми были мысли — об Арамано Ярренвейне. Ведь сумел же наследник Серебряных ронов как-то преодолеть все преграды? Прорвался же он? А ведь тогда ему было не больше лет, чем сейчас Ясс. Даже меньше, кажется. Почему она его не расспросила о том, как это делается? Почему теребила-заставляла раз за разом рассказывать горские сказки и древние, как мир, легенды, но ничего не узнала о более важных вещах? Чем она думала тогда, глупенькая эмметская каннка… Это было так просто тогда — цепляйся за надёжную руку и иди, куда ведут. Только так не бывает — всегда. Так вообще не бывает, ей это все приснилось. Ещё до того, как она умерла.

А теперь перед ней лежали поросшие вереском пустоши Тиуйоннэ и тени от пушистых облаков бродили по открывшимся взгляду просторам.

Брес сказал: ни в коем случае не дожидаться ночи. Потому что, если её обнаружат днём, то поведут в лагерь, будут долго разбираться да выяснять, а после, учитывая безобидный яскин вид, вышвырнут пинком прочь, то ночью — просто пристрелят, сразу и без разговоров. Так что — сиди, не сиди, а делать что-то было необходимо и лучше бы вот прямо сейчас.

Ясс встала, потянулась, проверила ножи — никакой уверенности, что они чем-то смогут ей помочь, если вдруг, но… Но.

Брес, покупая ей их, посмеивался: а хватит ли у тебя духу ими пользоваться, ар’вэ-льээл? Убивать людей — не самое лучшее занятие для юной девушки, даже, если она ловкая, меткая и быстрая. Ясс не нашлась, что ему ответить тогда — она вообще плохо умела объяснять. Но во снах — когда она ещё могла их видеть — она ночь за ночью входила в залу Ойор Аэс и молча всаживала такой вот ножик в грудь прекрасной ронэл Эанэ. По самую рукоять — с одного броска. Нет, это была не ненависть. Это называется любовью, на самом-то деле.

Ясс представила себе лицо Келень Леклендской, если бы та могла услышать такие вот её мысли, и улыбнулась.

Если она когда-нибудь вернётся, она привезёт нежной Келли камушек со склонов Ан Милонэн.

Вот так.

А теперь — Кеория лежала перед ней.

Близкая и недостижимая, ласковая и суровая, сказочная и самая настоящая в лживом изменчивом мире. Всё, что осталось от Погибшей Нортайи, от уничтоженной митляндской Империей Аэнны Лесной, от памяти, гордости и свободы. Предел и единственный уцелевший бастион ненадёжной войны. Куда бы ты ни пошёл, что бы ни сделал — от Кеории ты не укроешься. Чем больше «капюшонники» с ней боролись, тем более прочно и верно прорастала Страна Ветров в умах и душах покорённых народов. Старики — вспоминали время Атали Сэлдэнска и Бунта, молодёжь слагала песни о Диком Крае и, напившись крепчайшей малгарры, шла громить дома и святилища айлатов, выворачивать с корнем Завещанный Символ.

Почему Кеория? Почему именно она, а не Дэлькерра, не Спарсия, не, в конце концов, проклятые берега Тэллеандэ — почему? Что такого в той дальней стороне, что — единожды обратив в ту сторону взгляд, уже не сможешь отвернуться и забыть?

Прежде всего — это Анга Агорэна. Когда митлы ломились алчной толпой через стены Лилового Города, когда жгли топили и вешали, топтали библиотеки и храмы, вырывали языки учёным, отрубали руки целителям, когда — шаткому миру пришёл конец, и Последняя Владычица, Ланэл Ламаирэн, рыдала, умоляя защитников Антйоррэ бросать всё и уходить, спасаться, спасаться… Именно тогда Анга увела всех в безлюдные, никем необжитые земли на Востоке. Под тень Фэс Гараха. Под бок к неуживчивым горцам Горрэнайны. На радость драконам, оборотням и призракам древних лесов и мрачных ущелий меж скал Ан Пил’аэ. «Приятного аппетита», — сказала Анга всем перечисленным и воткнула свой знаменитый меч в камень прямо в сердце неблагополучной местности. «Здесь и пустим корни» — сказала она, а все, кто последовал за ней, в ужасе обозрели открывшиеся им красоты и — согласились незамедлительно.

Потому что это был — край. Край света, край веры, край отчаяния. Дальше идти было некуда — только чёрная стена Фэс Гараха вспарывала небеса, отгораживая простой смертный Уумар от таинственного Диг Нэл по ту сторону. Конечно, они остались, и вся эта земля, на обоих берегах Антиннэ, все эти леса, долины, горы, холмы, болота, всё это богатство, окружённое кольцом древних как мир вэнтаррон — вдруг обрели целостность, стали едины.

Кеория — где все ветра имеют свои имена.

Те, кто пришёл с Агорэной, стали — кеорийцы, в отличие от горцев-кеоров, чья жизнь, уединённая и однообразная дотоле, изрядно повеселела с тех пор. Истинная Горрэнайна, Срединная Горрэнайна — стала их земля, а оплот новых соседей, белый город, выстроенный на том самом месте, где Анга соизволила воткнуть меч, получил имя Ингилор — в честь маленького сынишки Последней Владычицы, которого беглецы не забыли прихватить с собой.

Сотни лет прошли с тех пор. Обжились, притёрлись друг к другу изгнанники и местные, обнаружился на юге Дикого Края осколок ещё одного якобы уничтоженного митляндцами народа — гордые сыны Нортайи, непримиримые ревнители древних традиций. Спелись, сошлись на ненависти к Империи все, встали под одни знамёна, под одну руку. Грянуло Восстание Волчьего Осса, затем Кеорийский Бунт. Один за другим пришли те, чьи имена знает каждый младенец Уумара: Ингил, сын Ингила, Алри Астариэнн и Атали Сэлдэнска. Откололась от Митл-анд’ийи южная Алайна.

Империя так и не признала Кеорию отдельным государством, всё надеясь, что «эти лесные дикари» одумаются, проголодаются и покаются.

Пока же на границах шла вялотекущая война, полная скорее взаимного презрения, чем крови.

Ну, то есть до недавнего времени было именно так.

Так говорил Арамано — тогда, в растаявшей серебристой дымкой сказке, которой нет места в настоящей жизни, и не могло быть никогда.

Так рассказывал рон Сэлдэнска, любивший приходить к Ясс среди ночи с каким-то совсем неожиданным разговором о судьбах мира.

Впрочем, в тот последний раз она явилась к нему сама.

* * *

— Брес, почему? — рыжая застыла на пороге, нелепая, неуклюжая в этом роскошном платье, в богатом доме. — Почему ты это позволяешь? Ты — хозяин Антйоррэ. Это все знают. Ты, а не они!

— Это все знают, — эхом повторил Андоррец и посмотрел на девушку сквозь высокий бокал с вином.

— За тобой пойдут, — упрямо сказала она. — Если только ты позовёшь. А ты напиваешься и читаешь дурацкие книги.

— Напиваюсь, — тряхнул кудрями Брес. — И читаю. Кстати, хорошее вино. Не желаешь отведать? Книгу не предлагаю, знаю, что это тебе — не по силам.

Рыжая закусила тонкую губу.

Вот это вот вялое спокойствие и полное нежелание делать хоть что-то она — не понимала и даже ненавидела. Да, на какое-то время круговорот столичной жизни захватил её, ошеломил и подчинил своему странному ритму, но… она нашла силы вынырнуть из ржавого омута, ей хватило всего одной зимы, чтобы всё понять в этой иллюзии деятельности, неужели самому Бресу она не остодраконела за десять лет? Ведь Андоррец не был глупцом, о нет.

— Чего ты от меня хочешь, дочь Атали? — синие глаза смотрели весело и насмешливо.

Кто она была ему? Зачем? С какой стати он должен был объяснять ей свои поступки или своё бездействие? Чёрная Каньа сдала её ему на хранение, и Брес Сэлдэнска добросовестно выполнял договор. Ничего более от него не требовалось. А наивные девичьи ожидания давно пора выбросить на свалку воронью.

— Ничего, — устало вздохнула Ясс. — Уже ничего.

Постояла, рассматривая тонкий профиль самого таинственного мужчины Аэнны, и — не стала больше тянуть.

— Я ухожу, Брес.

Андоррец поставил бокал.

Вся его благостная томность вмиг исчезла. Хищная птица сидела перед Ясс, и когти неминуемо вонзятся в жертву, как бы не пыталась она ускользнуть.

— Подробности, девочка. Все. Здесь и сейчас.

И Ясс всё-таки вошла в комнату, села в массивное кресло перед камином, чтобы долго и монотонно рассказывать, что, как и почему. Брес слушал, не перебивая. Видимо, думал, что она сама раскается — от того, как неубедительно и жалко звучал её голос.

— Что ж, поезжай, — сказал он.

Ясс сначала не поверила своим ушам: не к тому она готовилась и не того ждала, но — Андоррец с сестрой были отчаянно похожи. Рыжая рассмеялась.

Брес вопросительно приподнял левую бровь.

— Вы с Атали, — пояснила девушка. — Если я сразу не верила, что вы родственники, то уже — нисколько не сомневаюсь.

Брес кивнул, соглашаясь, и всё-таки наполнил вином ещё один бокал. Протянул ей. Ясс взяла, но пить не стала — так, руки занять.

— Я тебя разочаровал, это понятно. Не возражай! Это было видно, когда ты только переступила порог моего дома. Я не знаю, что Атла вбила в твою изрядно пустую головёнку, но… но ты пришла ко мне, сверкая глазищами и требуя подвигов и славы. Ещё, наверное, корону Погибшей Нортайи, да?

— Нет, — Ясс покраснела и опустила глаза.

— Да, — жёстко сказал Андоррец. — И сейчас, не получив желаемого от меня, ты собираешься вытрясти всё это из Астариэнна. Так? А от меня предполагается такое же милое письмецо, каким тебя снабдила Чёрная Каньа. Я его напишу. Но, боюсь, в Кеории того, что ты ищешь, тоже не окажется. Подозреваю, этого вообще не существует в нашем мире. Разве что в Диг Нэл.

— Что ж, — мрачно пробормотала Ясс. — Значит, отправимся туда.

— И побьёмся лбом в Фэс Гарах, — подхватил Андоррец. — Прекрасный план, мне нравится. Только когда надоест, возвращайся обратно, ладно? Мне кажется, что вот тогда нам наконец будет, что сказать друг другу.

Ясс в это не верила. Слишком уж по-разному они видели жизнь с этим обманчиво-утончённым красавцем.

— И, Ясс, — Андоррец наклонился к ней и взял её за руку. — Надеюсь, ты понимаешь, что это будет не та увеселительная прогулка от Яшмета до Антйоррэ? На Востоке всегда было неспокойно, но сейчас в особенности.

Рыжая кивнула. Об этом даже двухлетние дети знали.

Эта напасть звалась феарры.

— Да, я об Эрэйле и его выходках, — Брес нахмурился. — Не нравится мне то, что они творят. Думаю Астариэнну они тоже — костью поперёк горла встали. Они-то наверняка считают себя ночными мстителями и борцами за свободу. Но на самом деле, они — то, чем называют их митлы. Обыкновенная бандитская шайка. Просто убийцы, отребья, отщепенцы всех мастей…

Ясс не спорила: кровавые подвиги феарров ей и самой казались несколько — избыточными.

* * *

Самым главным было — добраться до вэнтаррон.

Древние, спорящие с величии со снежными пиками Ан Милонэн, деревья были естественной границей, заслоном на пути бравого марша Великой Митл-анд’ийи. Яар знает, что оно такое было, но митлы — в особенности капюшонная братия-айлатия — лес не любили. Правильнее и честнее было бы сказать: ненавидели. Это было то, что остановило их во времена Агорэны, и то, что удерживало от слишком решительных действий впоследствии — вэнтаррон Кеорэна, подпирающие кронами облака. Вэнтаррон, старые настолько, что ни один из живущих не посмел бы утверждать, что весь мир — держится не только на них. Сруби всего лишь одно неохватное дерево и не рухнет ли тебе на голову небосвод?

Разумеется, имперцы, в отличие от потомков покорённых народов, ни в каких подобных суевериях не сознавались. Не к лицу им было.

Тем смешнее казались их попытки обходить тему восточных лесов в разговорах и — объезжать десятой дорогой проклятую границу Страны Ветров. Айлаты и их верные «псы» обещали держать восточных дикарей в узде? Вот и пусть их. Пусть держат, а нормальному человеку нечего там ловить — так они рассуждали. Ясс наслушалась и в Антйорро, и во время пути.

Кеория — страна сказок.

Попробуй объясни простому крестьянину, что никаких страшных колдунов и кровожадных горцев, едящих печень своих врагов на завтрак, обед и ужин, там нет. Не поверят. Засмеют, примут за дурака, а то и за «ведьмина выкормыша», как кричала Яске вслед та баба на причале.

Милранир опять был прав: главное — это слушать, молчать и ничему не удивляться.

Ей не было дела до болтовни и досужих домыслов — она ехала за своими снами.

Где-то половину пути она одолела, когда удача стала ей изменять.

Начала испортилась погода. Мягкая, уже успевшая очаровать её кеорийская весна неожиданно показала волчьи зубы: небо стремительно затянуло тучами, там сверкнуло, здесь громыхнуло, и дождь не заставил себя ждать. Ясс ругнулась, натянула капюшон на лицо. Плащ из аэсты, дивный дар из Ястриннэн, не промокал, но — от общего уныния положения это не спасло. Да и Гнедка было жаль.

И всё же, и всё же — вот так, хлюпая в топкой грязи, уговаривая упирающегося (и, видимо, вообразившего себя ослом) коня — вот так она чувствовала себя куда более живой, чем в сверкании огней Лилового Города. От себя ведь не убежишь, как ни старайся.

Следующей неприятностью стала отвалившаяся подмётка. Ясс остановилась, запустила руку в чересседельную сумку, пытаясь выудить когда-то засунутую туда верёвочку. Мокрый Гнедок осуждающе посмотрел на неё и фыркнул.

— Сама знаю, — сердито отмахнулась она. — В конюшнях у Андоррца тебе было тепло, светло и сытно. Зато, может быть, в такой проливень митлам будет лениво следить за пустынным бездорожьем.

Надеялась она, разумеется, зря.

Разъезд показался в серой пелене, когда она только успела перевязать разнесчастный сапог и разогнуться. Шесть человек — самого капюшонного вида — мчались к ней уверенно и недвусмысленно.

Сколько раз Ясс воображала себе эту картину, сколько раз — ещё там в Яшмете, и позже в доме Бреса Сэлдэнска — представляла, как будет героически сражаться, ведь она не какая-то там бессмысленная неженка! Она и в Кеорию-то отправилась, затосковав в Антйорро от бесконечных разговоров и глупой суеты. Она листала старые записи Андоррца — те, в которых шла речь о ядах и снадобьях. Она долгие часы проводила в пустом зале, упражняясь то с одним оружием, то с другим. Иногда Брес присоединялся к ней, подсказывал, рассказывал, посмеивался…

Он был прав. Во всём.

Какие ножи, какие схватки, подвиги и всё вот это, когда взлетаешь в седло, не чуя ног, когда — мчишься перепуганным зайцем, мало разбирая, куда, понимая только — от кого… Эме… эме тэ уннэ, эме тьа-тэи… Когда сердце разрывает грудную клетку, и всё, что остаётся, уповать на быстроту лошадиных ног, да на то, что преследователи тоже плохо различают её в дождливом мареве.

Видели они хорошо. Достаточно — чтобы стрелять.

То, что она удержалась в седле, было скорее случайностью, чем её собственной заслугой.

Боль обожгла, на пару мгновений лишив способности дышать, только хватать ртом беззвучно воздух осталось.

— Эй, стой! — донеслось в спину.

Она не подумала останавливаться, нет. Но Гнедок — бедный верный конь, привыкший к спокойной жизни в холмах Нэриаэаренны — не умел видеть в других людях врагов. Он фыркнул и встал, а у неё не было голоса и отнялась рука, чтобы суметь сделать с этим хоть что-нибудь…

Они нагнали её быстро, только-только упала пелена с глаз; обступили со всех сторон. Не айлаты, как показалось ей сразу из-за ярких капюшонов. Тот, что схватил Гнедка под уздцы, сказал что-то на митляндском, потом уже на всеобщем обратился к Ясс.

— Чей будешь, малец?

Ясс закусила губу.

Митляндец усмехнулся.

— С нами поедешь. Эй, Рэлль, иди глянь, что там у нашего бегуна с рукой.

Высокий седеющий Рэлль подъехал ближе, бесцеремонно притянул Ясс к себе, ощупал, дёрнул… Ясс зашипела от боли.

— Да то не рана, то смех один, — высказался. — Сейчас перевяжем и забудем.

— Давай только быстрей!

Ловкие руки лекаря быстро расшнуровали и закатили рукав, что-то там капнули на рану. Ясс помимо воли присматривалась — лекарское дело занимало её весь последний год…

— Связывать не будем, Ленно?

— Да ну, куда ему тут бежать, — отмахнулся тот, что уже вовсю наглаживал Гнедка по шее. — В той стороне, куда он мчал, болота. Под таким дождём там делать нечего, даже тропки зная… А к югу свернуть, к Тир Кеорэну, там Эрэйл хозяйничает. Его феаррам всё равно чью глотку грызть, лишь бы крови отведать. Слышал, герой?

Ясс кивнула. Слёзы досады и стыда сменили те, что вызвала внезапная, нежданная боль. Но в этом ливне было незаметно, да и замечать было некому, никто на неё не смотрел.

— А раз слышал, то — следуй за нами. На месте разбираться будем.

Взяли в кольцо, поводья Гнедка Лэнно на руку намотал — так и поехали.

В двух десятках шагов от мечты — на верёвке митлы волокли.

А грезилось: сияние славы, блеск доспехов в солнечных лучах, трубы победы и развевающиеся знамёна; рука об руку с Астариэнном в битву войска вести — детские мечты, детская вера рыжей девочки с яшметских холмов. Смешно сейчас; где она та девочка? Сгорела да пеплом на ветру разлетелась — над развалинами Ойор Аэс, над серебряным Ястринэнн — как и не было её никогда. А есть только дождь и поводок на шее. Пока только воображаемый, но жжёт как настоящий. А рука — что рука… Заживёт.

Как входили в деревню, она не запомнила. Голова гудела, стала как чугунная. Для мыслей не осталось в ней места. Хотелось провалиться под землю, вот до тех самых болот добежать и — с головой в самый глубокий бочаг, в самый зловонный омут. Но вместо этого она слезла с коня — почти упала, уткнулась лицом в шелковистую гриву, а когда Рэлль велел каким-то мальчишкам забрать Гнедка, просто застыла, тупо глядя на дома вокруг, на Завещанный Символ посреди двора.

— Идём, что ли, — легонько подтолкнул её в спину митляндец.

Она так же безропотно поднялась вместе с ним на высокое крыльцо ближайшего дома. Вошла в большую, хорошо натопленную комнату, посреди которой за длинным столом уже сидели Лэнно и ещё трое мужчин. Уже без плащей и без капюшонов они казались ещё более митляндцами, чужаками. Ясс так и не привыкла видеть таких, хоть в Антйорро имперцев было не мало. Столько лет прожили бок о бок, а так и не слились воедино народы. Митла с аэнийцем, спарсом или кеором — не перепутаешь, а уж зеленоглазые бродяги-уросы и вовсе ни с кем не смешивались.

Вот и эти — здесь, на дальнем пределе, там, куда Империя тщетно тянула загребущие лапы — чужаками смотрелись, как бельмо на глазу. И дело было даже не в лицах — бледных, словно до прозрачности истончённых, в самой их манере держаться, свысока, с презрением ко всему вокруг. Захватчики, не нужные ни этой свободолюбивой земле, ни живущим на ней. Впрочем, прочие люди тут и не селились почти — место приграничное, дикое.

— Ну, садись, — хмуро сказал Лэнно, убирая со лба прядь золотистых волос.

Ясс опустилась на лавку. На столе было почти пусто, никаких тебе намёков на ужин, только бумаги какие-то разбросаны и дымящиеся кружки — перед митлами. Ей не предложили ни глотка. Ждали, небось, что попросит. «Псы» Митл-анд’ийи.

— Отвечать будешь, или немой? Как звать? Кто и откуда?

Ясс молчала. Только растеребила завязки плаща, неловко сняла одной рукой, положила с собою рядом.

— Да не будет он, — сказал тот, что сидел справа. — Они же спесивые все. Пока в зубы не двинуть — нос в небо дерут.

— Молодежь, — усмехнулся от окна Рэлль. — Только бы зубы выбивать, да дырки друг в друге вертеть. А кто их штопать будет, те дырки?

В комнате было тепло. Дымом, правда, пахло, табаком — не таким, как у Деда, противней и резче. Ясс чихнула и потёрла переносицу.

— Вот-вот, — кивнул Рэлль. — Он ещё и не курящий. Лэнно, кончай терзать мальчонку, он на ногах еле держится. Его накормить бы, да спать уложить, а там, глядишь, повеселеет, разговорится сам.

Рыжая каннка не повернула в его сторону головы. Так и смотрела — только на Лэнно, на скучающее и даже чуть раздражённое лицо.

— Ну? Я заберу мальца?

— Нет, — главный из «псов» покачал головой. — Пусть скажет, какого змея он забыл искать в той стороне. И если не сможет добровольно, то пусть Кайо делает с ним, что хочет. Те, кто не желают разговаривать как люди, будут выть, как звери. Верно, Кай?

Ясс скривилась. Что бы ни имелось в виду, ничего хорошего оно ей не предвещало. Совершенно ничего.

— Зря, — сказал Рэлль. — Если ты начнёшь пытать и вешать детей, то будешь хуже Эрэйла. Слышишь? И те, кто сейчас у нас от него защиты ищут, обратно побегут.

— Детей? — Лэнно впервые с интересом взглянул на сгорбившуюся напротив него щуплую фигурку. — Детей, говоришь, пожалеть надо? Избаловала вас столица, непуганых. А я здесь — всю свою жизнь провёл. Поэтому я знаю, а ты вот — понятия не имеешь. Сегодня ты его обогреешь и пощадишь, а завтра проснёшься с перерезанным горлом. Это им честь так велит и гордость: вторую улыбку от уха да уха кеорийским шадом нарисуют, добренькому…

— А может, он и не кеориец вовсе? — уже с меньшей уверенностью спросил лекарь. — Ну, рыженький, скажи кто ты? Может, урос? Ведь не с Востока, на Восток шёл.

Лэнно внезапно перегнулся через стол и посмотрел Ясс прямо в глаза. Нехорошо посмотрел, будто оценивал, примерялся: сейчас её проглотить целиком, или по кусочку откусывать, смакуя.

— Слышишь, лисёныш? — сказал. — Кто, откуда и куда? Для начала.

А потом он её ударил.

Она слетела с лавки, больно приложилась об пол раненной рукой, так, что в глазах снова потемнело, но не опять не застонала, зашипела.

— Ведь к болотам драпал, — услышала над собой голос того, что предлагал ей зубы считать, Кайо. — Значит, знал, куда. Там без навыка не пройдёшь.

Ясс вскочила и бросилась к выходу. Не добежала.

Нет, не потому что митлы попытались остановить, удержать. Потому что — шум с улицы всех от неё отвлёк. Мгновенно. И длинноногий Кайо толкнул её от двери просто как досадную помеху, а за ним метнулся Лэнно, на ходу вытаскивая оружие.

Рыжая прижалась к стене — затопчут же и не заметят. Только одно успела услышать: феарры. И почувствовала, как кровь приливает к лицу. Даже рука болеть перестала. Словно в этом слове было больше опасности, чем во всех митляндских затрещинах.

Конское ржание, топот, крики, грохот… Она мало что успевала понять, кроме одного — это был тот случай, который глупо не ухватить за роскошный чуб.

Приоткрыла дверь — никого. Вернулась, схватила с лавки плащ и выскользнула прочь.

Слава Яле, дождь всё же закончился. Теперь бы Гнедка отыскать и — пусть потом догоняют, если от феарров отобьются.

Вдоль забора пошла, прислушиваясь: шум доносился с восточной стороны посёлка, явно приближаясь… И Ясс — там, в Яшмете полагавшая себя быстрой и ловкой, всякого слышавшая, всякого угадывавшая, даже зверь лесной к ней незаметно подобраться не мог — теперь заметалась в растерянности. Да где же эта драконова конюшня? И позвать, окликнуть верного, чуткого конька — нельзя было. Прав был Брес: зря она его с собой потянула. Не поломалась бы и пешком да с обозами добраться.

Она обошла один дом, другой, крадучись, пригибаясь, торопливо. Прошмыгнула на задний двор и ещё успела сунуться в первую подвернувшуюся сараюшку, как — попалась второй раз за сегодняшний неудачный день. Впору было решить, что Госпожа Дорог просто её не взлюбила, не пожелала в ней увидеть своё дитя.

— Эй, рыжий! А ну стой! — гаркнул за спиной хриплый надсаженный голос. Это остановило не хуже давешней стрелы.

Она резко развернулась — посмотреть на преследователя, и замерла в удивлении.

Быстрым шагом приближавшийся человек митлом вовсе не был, а ведь Ясс была уверена, что именно они, расправившись с разбойниками, теперь вернулись за ней.

— Эй, рыжий, — широкая рука сграбастала за воротник. — Куда наладился? Вашим здесь дороги не будет. Никакой и никогда.

— Вот и слава Яле, — выдохнула Ясс, глядя снизу вверх на обветренное лицо.

А ведь он был повыше канна Эстэвэна, яскиного отца, да и в плечах пошире. Лицо молодое, а в тёмных волосах — проседь.

— Ялу славишь? — спросил и разжал пальцы. — Так что ты — не из этих что ли?

Рыжая каннка поморщилась, прижала к груди больную руку.

— Нет. Я из тех. Самых.

— Вот как? — незнакомец усмехнулся. — Ну да те или эти, едино. Эрэйл всех волочить велит. Так что радуйся, рыжий, с самим беседовать будешь. Мало кому так везло: он обычно режет, а не разговаривает. Так что топай давай и проникайся небывалой честью …

И Ясс в очередной раз наградили тычком в спину. Прямо между лопаток.

Восточное Приграничье.

Ранняя весна.

659г.

Все они были там: и высокомерный Лэнно, и жалостливый Рэлль, и Кайо, и тот молчаливый усач, что просидел с ними, не проронив ни слова, и какие-то вовсе незнакомые мужчины и женщины, даже несколько мальчишек годами не старше Ясс. Все — мёртвые, тихие, с пресловутой улыбкой — от уха до уха — прямо поперёк горла.

Первые мертвецы, увиденные Яской так близко. И ничего — не страшно было. Просто как-то совсем не верилось, что это — люди.

Посёлок полыхал. Ясс закашлялась — этот запах выносила с трудом.

Феарров оказалось — не больше двадцати человек. Смеялись, переговаривались, бродя среди трупов. Стервятники, падальщики — так их называл Брес. Они себя именовали мстителями и борцами за свободу, при этом — вырезали и жгли деревню за деревней. Весь последний год в Антйоррэ только про них и слышно было. Про их вождя — Эрэйла, палача, снимавшего с ещё живых врагов скальпы, шептались в особняках и пели на площадях. За его голову имперский Наместник назначил такую награду, что страшно было вслух вымолвить. А для городской бедноты он был героем. Почти как Атали Сэлдэнска.

И вот теперь дочь Чёрной Каньи привели прямо к нему. Правда, забыли доложить, какая она из себя тоже важная птица.

Птенец важной птицы, которого та самолично вытолкнула из гнезда — разбиться или лететь.

— О, Эрэйл, смотри: Айнинбэл опять кого-то пожалел! — раздалось слева.

Ясс подняла голову, зло сощурившись. Она понятия не имела, что её ожидало теперь, но — ей заведомо это не нравилось. Какая разница, кто будет держать за поводок теперь — феарры ли, митлы. Те и другие — хищные, злобные звери. Как оскиннейн-оборотни старых легенд.

Прямо напротив неё стояли двое.

Один — невысокий, бледный, с густыми кудрями до плеч и пронзительным взглядом. Тёмные одежды, тёмные глаза. Вылитый рамэйр, которых так хотела когда-то увидеть Рони.

Второй — длинный, худой, весь какой-то угловатый. Одна рука — лежала в перевязи, во второй — держал тоненькую курительную трубку, нашел же время! Толстая коса, перемотанная грязной тряпицей, спускалась на правое плечо. В левом ухе сверкала серьга, подмигивала алым, кровавым камнем.

— Подойди, — сказал он.

Ясс сделала два шага в его сторону. Просто, чтобы опять в спину не толкнули. Да и — перед собой есть ли смысл врать — рассмотреть поближе того, о ком слышала столько раз и всегда разное, тоже очень хотелось.

Посмотрела. Всмотрелась даже — в резкое горбоносое лицо, в чёрные глаза, что тлели, будто угли — то ли есть огонь, то ли нет.

Он? Вот этот вот — Эрэйл?

Не таким она себе его воображала. Не таким молодым.

Смешно.

— Ну так кто ты? — в который раз за сегодняшний день прозвучал вопрос.

Рыжая каннка прижала ладонь к ноющей скуле. Интересно стало: этот тоже будет бить? Или сразу — как митлов — резать?

— Ясс из Антйоррэ, — думала сказать резко, с вызовом, но голос прозвучал устало. Весь этот бесконечный день навалился как-то сразу, пригнул к земле. — К Астариэнну иду.

— К Астариэнну? — главарь феарров говорил бесстрастно, да только вокруг — грянули смехом. — Вот прям к самому Хранителю? А на кой ты ему сдался?

Ясс достала из-за пазухи письмо с большой уродливой печатью, протянула. И, любуясь удивлённо вытянувшимся лицом, не смогла удержаться.

— Ты читать-то умеешь? — спросила зло.

Нет, эти бить не стали. Только расхохотались снова.

Конверт Эрэйл разорвал, бегло пробежал взглядом частые, плотно пригнанные строки — Брес так писал, когда очень спешил. Или когда хотел, чтобы получатель так про него подумал.

— Айнин, в кои то веки твоя жалость была уместна, это и в самом деле не митл, и даже не их охвостье. Это посланник самого Андоррца.

— Вот этот-то? — донеслось из-за спины. — Врёшь!

— Выходит, что настоящий, — ухмыльнулся Эрэйл. — Так что правильно не грохнули. Берём с собой.

— То есть как это — с собой? — возмутилась Ясс. — Как мешок с награбленным добром?

Феархорн шагнул к ней навстречу; близко, очень близко. Взял испачканными в крови и копоти пальцами за острый подбородок.

— Запомни, Ясинья, — прошипел тихо-тихо. — Навсегда запоним, что сейчас скажу.

И добавил уже во всеуслышание:

— Феарры не грабят. Нам чужого не нужно. А от пёсьего их добра и завшиветь недолго. Идём, рыжий. Держаться будешь подле меня. Я в обиду не дам, сам обижать буду.

Сказал и, резко развернувшись, зашагал прочь.

Ясс вспыхнула — до корней и без того пламенеющих волос.

Эрэйл шёл так быстро, что она за ним почти бежала.

— Стой, Феархорниэ! — вцепилась ему в рукав. — Конь у меня был…Гнедок. Митлы забрали. Найти надо!

Он даже не попытался замедлить шаг.

— Феархорниэ? Так меня в Антйоррэ зовут?

Она кивнула.

— Аэнийцы — так. Митлы — по-другому.

— И как же?

— Палач. Головорез из Тиуйоннэ.

Улыбка у него была — лучше бы скалился, чем так на одну сторону кривиться.

— Они правы. Не боишься?

— Нет, — ответила честно. — Меня сегодня один раз уже убивали. Не до конца.

— А вот мы их — окончательно.

— Я знаю.

— Вот и отпусти мой рукав.

Ясс поспешно разжала пальцы; и сама ведь не заметила, что продолжала за него держаться. Вот уж действительно — нашла за кого.

Митляндских коней феарры согнали на поляну, увели от догорающего посёлка. Красивых, гордых животных — не чета затесавшемуся среди них неказистому Гнедку.

Чёрный, как вороново крыло, огромный норовистый жеребец. Злой, только что огнём е дышал. Кажется, на нём ездил Лэнно.

Серебристая, изящная кобылка Рэлля.

Белоснежный, горделиво выгибающий шею иноходец — неизвестно кому принадлежавший раньше, до этого самого дня.

Подумалось: а ведь они, наверное, знали, любили своих всадников, уж, по крайней мере, привыкли к ним. И теперь ждали, напуганные огнём, что придёт за ними свой, знакомый человек… Но пришли чужие, пахнувшие дымом и кровью.

— Что загрустил, рыжий? — тихо окликнул Эрэйл. — Любого выбирай. А остальных подарим Элиру Асхэви, Хранителю Астариэнну — торжественно.

Ясс тихо свистнула, протянула руку. Верный конь подбежал сразу. Беднягу так и не разгрузил, не расседлал никто. Рыжая каннка прижалась к нему, запустила руки в длинную гриву.

— Не буду я никого выбирать… Незачем, — сказала с улыбкой. И осеклась, застыла под долгим, непонятно что выражавшим взглядом.

Главарь феарров стоял, крутил в длинных пальцах пушистый кончик косы.

— Что у тебя с рукой? — голос у него был неожиданно притягательный.

— Митлы ловили. Они же и лечили, перед тем, как бить начали.

— Облагодетельствовали. Позаботились.

Ясс пожала плечами.

— Думай, что хочешь, но, кажется, тот лекарь, Рэлль, и вправду был не злой.

— Делать мне нечего, только помнить их пёсьи книжки. Ты в седле удержишься? С такой рукой?

Можно подумать у самого рука не была в лубках!

— Смогу.

Потом его кто-то окликнул, он развернулся и ушёл.

А Ясс — осталась. Отошла чуть в сторону, рухнула прямо на вереск, ладонями в землю упёрлась. Больше всего хотелось пить, но сил пойти и отыскать воды не осталось. Даже, чтобы в сумке флягу поискать, надо было бы подняться и сделать пару шагов. Так что заметивший это Айнинбэл рывком вздёрнул её на ноги — кажется, опять за ворот, ухмыльнулся и забросил на спину Гнедка.

— Спасибо, — сказала Ясс.

Он не ответил. Не зачем ему было с ней разговаривать.

Ясс всё-таки вытащила флягу, жадно припала к воде. Феарры уже тоже были в сёдлах, пришлось наскоро утолить жажду и следовать за ними.

Сама она собиралась ехать на север, думала, что там проще обойти заставы — меньше людей, слабее бдительность. Сейчас они повернули к юго-востоку. Спешили.

Вновь припустивший дождь, конечно, положил конец пожарищу, но те, кто мог заметить дым, митлы с соседних застав, уже, наверное, мчались на выручку своим, больше не нуждаясь в ориентирах. Некогда было отдыхать.

* * *

Тиуйоннэ.

Душистый вереск, поросшие мхом утёсы, бьющие из-под камней ключи. Низко-низко стелился предрассветный туман, на сером небосклоне медленно гасли последние звёзды.

Эрэйл гнал отряд всю ночь — то шагом, то рысью, позволяя лишь редкие передышки.

Остановку сделали только, когда на горизонте замаячила тёмная полоса. Ясс, совершенно измученная этой непрекращающейся скачкой, даже успела подумать, что вот, наконец, вэнтаррон Тир Кеорэна, увидеть которые мечтала — всё своё яшметское детство. Но ни радости, ни предвкушения не смогла ощутить вовсе. Всё тело ныло и, кажется, начало знобить. Аэстовый плащ надёжно защищал и от дождя, и от ветра, и от любопытных взглядов, которыми её то и дело награждали неожиданные спутники.

Эрэйл, спешившись, подошёл к ней.

— Жив? — спросил весело.

— Жив, — упрямо вздёрнула подбородок Ясс. — А ты надеялся, что нет?

— Ни в коем разе. Ты — даже лучший подарок для Элира, чем весь этот табун. Хотел бы я видеть его лицо… О, какая жаль, что это невозможно. Но ты хоть перескажи мне всё при следующей встрече в подробностях, а?

Ясс пожала плечами. Позже, вспоминая, она поняла, что сказано это было с нескрываемым злорадством, со странным торжеством; но тогда — ей не было до феархорновых настроений никакого дела.

— Сейчас отдыхаем, оправляемся, что там ещё… Всё — быстро. Вон те кусты — подойдут. С тобой никого не отправлю, сам понимаешь... При первом же свисте — назад в седло и мчишь в сторону леса. Успеешь добраться — всё, за тобой псы не полезут. Туда только айлаты рискуют соваться, да и то не всякие. Ясно?

Рыжая каннка кивнула. Что тут может быть неясного? Незачем её стеречь, не маленькая. Сходила, вернулась — никто и не заметил даже. Феаррам и без неё было чем заняться, те же лошади — достаточно забот требовали после такой-то ночки.

Костра разводить они не стали — понятно почему. Расставили дозорных, сбились в тесный круг. Ясс, зябко кутаясь в плащ, присела было рядом с Айнинбэлом, казавшимся ей наиболее безопасным и — не любопытным. Феарр охотно подвинулся, и набросил ей на плечи край войлочного одеяла, которым укрывался сам. Ясс благодарно улыбнулась и свернулась клубком, собираясь хоть чуть подремать.

Не дали.

Эрэйл — не дал. Подошёл, ткнул легонько носком сапога.

— Сказал: возле меня будь! Что непонятно?

Ясс подняла тяжёлые веки. Вождь феарров смотрел насмешливо. Вытряхнул её из уютного тепла и, крепко сжав запястье, потащил за собой. Девушка не сопротивлялась. Одно было непонятно — какая ему разница, где она, что с ней?

Но — усадил рядом с собой, заставил открыть, показать рану; посмотрел и — расхохотался.

— А если кошка оцарапала, то вы, в Антйоррэ, швы накладываете, да?

— Нет, отрубаем сразу, — огрызнулась Ясс.

Да, когда она, девчонкой ещё совсем, слетела с лестницы в Ойор Аэс и сломала руку, было во много раз больнее. Но и теперь — приятного было мало.

— Я так и подумал, — хмыкнул Феархорн.

Зевнул, на мгновение прикрыл ладонью глаза. Потом расстелил на земле плащ, толстый, тяжёлый — ни в Нэриэаренне, ни в Ястринэнн, ни в Антйоррэ Ясс ещё не видела таких.

— Свой снимай, им укроемся, — сказал и сел, привалившись спиной к замшелому валуну.

Ясс задумалась. Нет, с Арамано или с Кареком, например, ей не раз доводилось ночевать так вот, обнявшись ради тепла. Но, во-первых, тогда им было несколько меньше лет, это было ещё детство, в котором никто не успел объяснить, что в этом может быть неловкого или стыдного. А, во-вторых, то были все свои, с детства родные, а не какие-то грязные тиуйоннские бандиты. Ясс покачала головой, сбросила плащ и протянула Эрэйлу. Тот вяло отмахнулся, не открывая глаз.

— Сама, сама ложись…

Ещё одного приглашения она дожидаться не стала: легла, неловко пристроив многострадальную руку, и спряталась под толстой, шелковистой аэстой с головой. Успела подумать, что для Эрэйла, кажется, все её попытки казаться мальчишкой были смешны, и ничуть не обманули, ничуточки…

* * *

Тиуйоннэ.

… тот ветер Кеории, что дул от Фэс Гараха, да от снежных вершин Ан Милонэн, не долетал сюда, путался в живой ограде Тир Кеорэна. Оттого здесь — было условное затишье. Тогда Ясс так не показалось, конечно, она продрогла до костей, но это лишь потому, что истиной Кеории ещё не успела увидеть. Не прочувствовала любовь Страны Ветров собственной кожей.

Тиуйоннэ — окраина, преддверие. Последняя возможность повернуть.

Ясс просыпалась, будто выныривая из мутного омута — тяжкий сон без сновидений измучил её душу, хоть телу и удалось немного отдохнуть. Ноги придавила какая-то тяжесть, зато им вроде было тепло. Рыжая каннка отбросила с лица край плаща, приподнялась на локте, глотнула резкого, холодного воздуха… на её укутанных аэстой коленках спал Эрэйл Феархорн. Причём не только голову уложил, но и рукой обхватил — видимо, чтоб не сбежала. Кстати, не так уж много времени прошло — только-только рассвело, точно что только дух перевести успели. Вставать и снова куда-то ехать Ясс не хотелось, так что она честно старалась больше не шевелиться и даже дышать по возможности потише — не будить тихое лихо. Так что ей ничего не оставалось, кроме как рассматривать любимца антйоррской бедноты пристально и почти в упор. Всё равно глаза больше деть было некуда.

Медные лучи солнца коснулись его лица, растрёпавшихся волос, кеорской повязки-ремега, перехватившего лоб. Мирно спящий, без всех этих своих гримас, он казался ещё младше. Резкие черты словно сгладились вдруг, сошла с губ неприятная, злая усмешка, золотистые ресницы скрыли яростный взгляд. Только брови — изогнутые красиво — сохранили диковатую хищность, свойственную горцам Срединной Горрэнайны.

Нет, Ясс видела мёртвых митлов, догадывалась, что она и сама осталась жива лишь чудом да милостью Айнинбэла, но — верилось в это трудно. Особенно сейчас. Все было будто сном — таким, когда ты точно знаешь, что всё происходит не на самом деле, но из любопытства смиряешься, принимаешь заданные правила игры. Так и здесь.

Эрэйл вдруг вскинулся, сел мгновенно.

— Хватит нежиться, — сказал хриплым со сна голосом. — Встаём.

— С добрым утром, — ответила Ясс.

— Добрым был вчерашний вечер, когда мы псов резали.

Плащ из-под неё он просто напросто выдернул — одной рукой, будто рыжая каннка и не весила ничего.

Ясс, разумеется, тут же вскочила, но он уже шагал по стремительно просыпавшемуся лагерю, будто ему и дела не было до неё. Никакого.

Она постояла немного, глядя ему в спину. А и верно: что ему до неё? Даже если он знает, что она — девчонка? Доставит до безопасных мест, да и сбросит с плеч досадную обузу. Это она в Антйоррэ столько раз жадно ловила слухи о зверствах тиуйоннского палача, представляя его себе, далёкого и страшного, но верного Кеориии — до конца. Это для неё он был — героем легенд, лишь чуть-чуть меньше, чем сам Астариэнн. Она для него была — никем.

Впрочем, нет: он, кажется, говорил об Алри Астариэнне, которому непременно надо было подарить митляндских лошадей. И её — дочь Атали Сэлдэнска — в довесок. Ничего удивительного — из Яшмета в Антйоррэ её так же прислали, и наверняка письмо Бреса мало чем отличалось от письма Атали. Уж, по крайней мере, не в лучшую сторону.

Просто тогда ей было всё равно. Ну, почти. А сейчас отчего-то стало обидно. Хотелось догнать Эрэйла, встряхнуть, сказать… Что? О чём? Ясс не знала. Не про мечты же рассказывать, и не про сны, глупые детских сны о славных битвах, подвигах и приключениях, о прошлом Погибшей Нортайи, в которых она — была не она, а кто-то другой, умнее и лучше. Это Арамано её понял бы с полуслова, а этот феарр тут не при чём. Совсем.

Да и живые сны покинули её, растворились в ржавой воде, затхлом омуте столичной жизни; и как их теперь вернуть — Ясс понятия не имела.

-Эй, рыжий, — окликнул её Айнинбэл. — Лови!

В неё полетели фляга и полотняный мешочек с орехами. Разумеется, она его поймала.

А во фляге, между прочим, плескалось ягодное вино, пахнувшее травами и летом.

* * *

Оставшуюся дорогу они не ехали, шли шагом рядом с лошадьми. Погони пока не было, и Айнин сказал, что, возможно, уже и не будет. С феаррами неохотно связывались, какие бы за них не сулили награды. Тучи за ночь протянуло к северу, так что дождя можно было не опасаться. Ясс разулась — очень уж достал хлюпающий дырявый сапог — и с удовольствием ступала босиком по новой для неё, но такой желанной земле Дикого Края.

Каждый шаг — как слово, отпечатавшееся на потаенной ткани мира, да? — подставляла лицо солнцу, улыбаясь своим мыслям.

Ей сначала казалось, что пути им осталось совсем чуть-чуть, что темнеющая у горизонта полоса леса совсем близко, но это было не так. Далёкие вэнтаррон подрастали ввысь, но оставались всё так же недосягаемыми. И, Ясс не могла этого утверждать наверняка, но, кажется, они были даже больше аэсов. Хотя, быть может, за время жизни у Бреса он успела позабыть Ястринэнн — ведь она так старалась это сделать.

Когда-то — жизнь назад, не меньше — Арамано рассказывал ей о себе, о своём детстве здесь, в Кеории, до того, как он стал роном Ястринэнн. Ей казалось невероятно странным, почти невозможным всё, что он говорил тогда. Для неё это были сказки, предания седой старины. Наверное, потому так долго не могла решиться уйти из Антйоррэ, самой всё увидеть, боялась, что примчится — а никакой Кеории и нет вовсе.

Но она — была.

Уже здесь в Тиуйоннэ чувствовалось её дыхание, древнее, мощное, чародейское. Кеорийцев в Империи считали еретиками, колдунами, продавшими души за небывалое могущество. Ясс, выросшая в краю, свободном от власти Великой Митл-анд’ийи, знала, разумеется, что ничего подобного в Стране Ветров не было, но — сердце всё равно замирало. Слишком многое для рыжей каннки было связано с этой землёй. Здесь вонзила в скалу знаменитый меч Анга Агорэна, любимая героиня её детства; здесь впервые зазвучали барабаны Кеорийского Бунта, и Атали Сэлдэнска повела за собой войска; здесь родился и вырос Арамано Ярренвейн, ученик Асхэви-Астариэнна… В конце концов, Фэс Гарах, Стена Безнадежья, последнее, что осталось от ушедших яледов, в напоминание и назидание смертным народам — тоже был именно здесь.

Нет, не было и не могло быть для Ясс другой дороги в этом мире.

Синнорэндэ.

Тир Кеорэн.

Ранняя весна.

659 год.

В Ястринэнн кроме аэсов — почти и не росло ничего, разве что на самых окраинах. В Тир Кеорэне величественные вэнтррон были стенами и сводами, последним пристанищем, заповедным храмом, укрывшим в себе все так нуждающиеся в защите земные чудеса: как растущие, так и бегающие, ползающие и летающие. Кроны исполинских деревьев терялись в вышине, но, тем не менее, пропускали свет, и в этом тоже было — волшебство. Не в тайных знаниях, за которые кто-то там скупал якобы души, о нет.

По стволам низких елей вились тоненькие стебли с мохнатыми фиолетовыми цветами — лхаэ, как в Яшмете, только дикий; рядом с тоненькими серебристыми березками росли бархатные неведомые деревца и раскидистые кусты инирки с резными листочками. Тёмные кедры, золотисто-зелёные лиственницы, почти исчезнувшие оэрун с тёмно-янтарными стволами и белесыми листьями, самые обычные липы, вязы, дубы, клёны и ясени — мирно соседствовали здесь. Если бы Ясс не увидела своими глазами — никогда не поверила бы.

Маленький, но очень шумный отряд всё глубже проникал в живую, дышащую умиротворением тишину. Где-то там, в глубине пролегали звериные тропы: олени, тигры и медведи находили в чащах Кеории спасение от страстных охотников-митлов. С головокружительной высоты доносились голоса, звонко перекликавшихся птиц.

А ведь представлялось всё — там, в серебристо-зелёных холмах Нэриаэренны, в сумрачном сне Ястринэнн грезилось — совсем, совсем не так. Ясс думала: она будет как Арамано.

Последний Ярренвейн вступал когда-то во владения предков — как в сказку, сам — будто сошедший со страниц старинной книги из библиотеки Эанэ. Сколько лет минуло, от самой рыжей каннки — мало что осталось, а забыть, как он появился на заснеженной поляне в безмолвии и сиянии пробившегося из-под снега звёздного цветка — элгиля, предвестника перемен.

… Внезапно появившийся белый долгогривый конь, серые, расшитые жемчугом и тёмным серебром одежды всадника, замершего в немом восхищении перед величием и тайной древнего леса. Бледное лицо его, казалось, светилось тогда от счастья обретения, причастности к чуду. Он остановил коня, откинул на спину свой широкий капюшон, и запутавшиеся в смоляных волосах снежинки сверкали в бледных лунных лучах, будто далёкие звёзды. Ясс, приникшую к неохватному стволу тысячелетнего аэса, он не заметил вовсе. Их встреча случилась потом, гораздо позже.

Впрочем, теперь это не имело ни малейшего значения.

Инкъо. Ингэлэ. Не повторится.

Ясс Эмметская под сень Тир Кеорэна, в обережный круг вэнтаррон вступала, едва переставляя ноги и волоча за собой такого же понурого Гнедка. Рука снова болела, отведавшая митляндской пощёчины скула ныла, от рыжей каннки за йаргэ разило потом, а окружали её такие же покрытые грязью, кровью и копотью оборванцы, явно не испытывавшие перед происходящим ни малейшего трепета. Хотя их как раз можно было понять: они здесь жили изо дня в день. За себя же рыжей было стыдно.

Вэнтаррон — самые любимые деревья менестрелей и сказителей — своей славы были достойны. Огромные, но в отличие от тех же аэсов, ровные, будто колонны, они и в самом деле будто подпирали небеса. Проникавший сквозь листву свет становился золотисто-зелёным, небывалым, оттого было чувство, что они шли не через лес, а сквозь анфиладу таинственных залов во дворце какого-нибудь древнего правителя-селебра. Шаги: и людские, и конские — утопали в мягком дёрне, а звонкий говор стремительно бегущей между узловатых корней речушки почти заглушал непристойные переругивания феарров сначала вгонявшие Ясс в краску, а теперь успевшие изрядно поднадоесть.

И всё же, всё же разочарование рыжая каннка тоже испытывала, просто не могла в этом признаться даже себе самой.

Они двигались вдоль речушки, узкой-узкой, но стремительной и, кажется, очень глубокой. Ясс, давно истосковавшаяся по озёрам Нэриаэаренны, готова была забыть о том, как мёрзла ночью, лишь бы только иметь возможность окунуться в эту прозрачную, кристально чистую воду. И пусть она ледяная — так лучше, так только лучше…

Рыжая каннка чувствовала себя грязной, маленькой и жалкой. Они шли уже несколько дней. Останавливались редко — Эрэйл явно спешил. А того недолгого времени, что Ясс провела среди феарров, ей хватило для понимания: своего вожака они слушаются даже не с первого слова. Хватает движения брови, чтобы все бросились исполнять. Это не мешало им зубоскалить и балагурить, они все были довольно молоды, но… Но Ясс не ошибалась. Это была стая, зубастая, отчаянная и сплочённая. И рыжая каннка испытывала тихую радость от того, что была для них добычей, а не противником.

Она послушно шагала рядом с Эрэйлом или Айнинбэлом, взявшимся её опекать. Она помогала ухаживать за лошадьми, на привалах собирала хворост для костра, сидела вместе со всеми, но стараясь держаться в тени. Спать Феархорн по-прежнему укладывал её рядом с собой, и она даже стала к этому привыкать. К теплу чужого плеча рядом, тихому дыханию, запаху табака… Кто бы ей сказал раньше, что такое может быть: она под одним плащом с палачом из Тиуйоннэ!

Её тайна очень скоро раскрылась: и в самом деле, что за глупостью было пытаться сойти за мальчишку среди стольких воинов. Чудно, что ей поверили хотя бы на какое-то время.

А ведь сначала она очень испугалась, когда поняла, что всё вот-вот выяснится.

* * *

В тот день они дошли до водопада.

— Что-то случилось? — шёпотом спросила она Айнина, увидев, что все остановились и явно собираются обустраивать лагерь на берегу. До этого они не задерживались нигде, пока не темнело настолько, что передвигаться можно было только наощупь. — Что там?

— Любимое место Эрэйла, — ответил феарр. — Купаться здесь будем.

Ясс возликовала — на мгновение, потом замерла испуганным зверьком. Ведь никто — никто кроме Эрэйла — кажется, пока не понял, что она не тот… не совсем тот, за кого себя выдаёт. Как они отнесутся к тому, что она им лгала? Всё это время — не поправляла, когда к ней обращались, будто к мальчишке; откликалась на насмешливое «рыжий»; говорила о себе так, чтобы ничто не указывало на женский род. Она всё это умела легко. Впервые попробовала во время дороги из Яшмета в Антйоррэ, а потом, толкаясь меж городских бедняков — привыкла. Мальчишке многое было проще в этом мире, странно было бы не воспользоваться такой возможностью. Тем более, что роскошную, подметавшую землю косу, единственное, что в Ясс было красивого, отрезали давно.

— На, подержи-ка, — она сунула Айнинбэлу в ладонь поводья Гнедка и бросилась догонять Феархорна.

Тот стоял на плоском камне у самой воды, у большой каменной чаши, в которую речушка обрушивалась с почти отвесной скалы. Смотрел на падающую воду, чуть запрокинув лицо. Непонятно что думал.

Ясс замерла, помимо воли внимательно его рассматривая.

Кем он был, Эрэйл? О нём ходило столько слухов, один страшнее и нелепей другого, но возник он — будто из под земли вырос. Ничей сын, ничей брат, ничей друг — сразу сколотил банду и взялся за митляндские селения у границ. «Псы», раньше обитавшие там с семьями, спешно вывозили родных — феарры не щадили никого. Даже не разбирались. В Антйоррэ думали — воин, какой-нибудь уцелевший потомок недобитой аэнийской знати мстит за былое. Но нет — Эрэйл был явным горцем: этот профиль, разлёт бровей, россыпь золотистых веснушек на бледной коже, волосы цвета тёмного янтаря или гречишного мёда — истинный кеор, как с лубочной картинки. А кеорам, хоть они по традиции империю не терпели, было не за что так остервенело мстить — до Горрэнайны, надежно скрытой и вэнтаррон, и тенью Фэс Гараха, у Великой Митл-анд’ийи руки были коротковаты дотянуться.

— Эрэйл, — окликнула она, — что мне делать?

Он повернулся, окинул её снисходительным каким-то взглядом. Потом высказал своё… хм… предложение. Тихо так, но витиевато.

Ясс залилась краской от макушки до пят. Нет, не может быть! Не может быть, чтобы он такое — серьёзно!

Он насмешливо поднял бровь, явно наслаждаясь её смущением и её обидой тоже.

— Не дрейфь, Ясинья, — шепнул. — Для меня ты слишком костлявая, а эти ослы, — он кивнул в сторону товарищей, — сейчас так обалдеют, что до самого Андино будут бояться в твою сторону дыхнуть.

Наверное, будь на яскином месте Келли, она бы всё таки не решилась или хотя бы потребовала у нагло, оценивающе глядящего Феархорна отвернуться, отойти в сторону. Хотя, будь вместо неё Келли, он бы сам, как он выразился — дышать в её сторону боялся.

Яска не стала ждать повторного предложения. Сбросила одежду и прыгнула в ледяную купель, сразу же нырнув с головой. Проплыла до водопада, встала на каменную ступеньку, с наслаждением подставила спину и плечи бьющим сверху струям. Яла Воздательница, как давно! Как давно она этого не делала, совсем себя забыла в каменных оковах Лилового Города…

Лаэ — живая, чистая вода. Часть Великого Творения. Сила жизни и любви.

И рыжей каннке не было никакого дела до того, кто и зачем на неё смотрел, что думал и говорил. Ясс растворялась, таяла в звёздном, лучистом сиянии брызг, сама становясь чистой, прозрачной и льдисто-звонкой…

Она выходила обратно — к людям, уже ничего не боясь, расправив плечи, медленно, спокойно, будто из любимого в детстве озера Лэхэнни. Эрэйл, успевший развести костерок и гревший у него руки, одарил ёё всё таким же дерзким прищуром, но сейчас ей это было безразлично. Остальные держались сильно поодаль и, хоть и косились, присоединяться даже не пробовали. Ясс села на корточки, протянула ладони к огню.

— Ты там мылась или молилась? — поинтересовался Феархорн.

Ясс недоумённо на него воззрилась. Они что здесь, на Востоке, совсем всё позабыли? Это ещё под дланью Империи простительно, но не в Тир Кеорэне же! Вода — дар Ялы, кровь мира, без которого всё на земле просто перестанет существовать. Это не значит, конечно, что каждой луже нужно всякий раз кланяться, но иногда ведь это просто чувствуешь — вот это чудо единения, касание древнего волшебства. Неужели у самого Эрэйла так не бывает?

Она спросила об этом прямо.

Вождь феарров посмотрел на неё — обжигая взглядом. Но сказал явно не то, что подумал, что хотел в первый миг.

— Ты многовато знаешь. Для андоррской нэгли.

Последнее слово она не поняла, но и так было ясно — что-то обидное. После добрых прикосновений Ялы, после того, как она так беспечно открылась — Эрэйл, кажется, хотел опять унизить её, обмарать в чём-то.

— А я родилась не в Антйоррэ, — ответила, не отводя глаз. Пусть. Пусть у него там — пожарище в душе, сквозь черноту взгляда прорывающееся, пусть! Тоже мне — напугал.

— Вот как? — равнодушно бросил феарр, поднялся и стал раздеваться.

— Не лез бы ты туда, — серьёзно сказала Яска. — С твоей-то рукою.

— Твоё какое до этого дело? — скривился он.

Действительно — никакого. Они уже в Тир Кеорэне, ей здесь ничего не угрожает, так что, если ей захочется, она вообще уйдет. И будет добираться до Ингилора самостоятельно, как и собиралась изначально. Без таких вот защитников. Была бы в них, можно подумать, нужда…

Рыжая каннка достала из сумочки бальзам, тот самый — волшебный, который она делала по рецепту из Бресовых записей. Собственную царапину обработала быстро, заодно смазав синяки и ушибы. Если не наставит новых, к завтрашнему утру будет здорова и невредима. Оделась, подогрела на огне лепёшки, хранимые, кажется, от самого Тэйерли.

И всё-таки спустилась обратно к купальне и помогла этому драконову упрямцу выбраться на высокий берег. Потому что с одной рукой это, и правда, было бы слишком тяжело.

А потом она, переждав его сражение со штанами, таки решилась поднять глаза и сказать:

— Давай я посмотрю руку. Я умею.

— Вот уж не было печали… Обойдусь как-нибудь.

Ясс понимала, что её предложение выглядит нелепо, смешно, но — отступаться не стала.

— А ты представь, что я — ведьма. И сейчас могу исцелить тебя вдвое быстрей, чем оно у тебя там срастаться будет. Да, я скорее всего сделаю тебе больно, но тебя же таким не напугать?

Эрэйл посмотрел на неё с интересом. Здоровой рукой потеребил серебряный клык-медальон на шее.

— Меня пугают горе-лекарки с драными шкурками.

Ясс пожала плечами. Она и в самом деле могла бы помочь, но напрашиваться не стала. Она слишком хорошо помнила свой первый опыт целительства — когда её саму потом можно было выносить.

Эрэйл сделал длинный шаг в её сторону.

— Ведьма, говоришь? — поддел он её за острый подбородок двумя пальцами. — Вдвое быстрей, говоришь?

— Может, и втрое, — неуверенно сказала она. — Посмотреть нужно.

Вождь феарров колебался недолго. В его жизни возможность скорее пользоваться рукой значила слишком много.

Ясс размотала грязные повязки, зашипела себе под нос. Умела б ругаться, как сам Эрэйл, верно, сейчас ругалась бы!

— Кто это натворил? — спросила яростно. — Какой безрукий?

— У нас нет целителя в отряде, — холодно ответил Феархорн.

— Дураки. Я-то думала, вы — воины, тиуйоннские головорезы, а вы… кретины драконовы.

Эрэйл больше не отвечал — дальнейшее действо было достаточно болезненным, чтобы отвечать на такие нападки. Она и сама больше не ругалась, шептала наговор, выплетала заклятый рисунок на изувеченном теле. Не так уж много она умела на самом деле, но здесь как раз — помочь могла. Так что, кому из них больше повезло с этой встречей в туманах приграничья — это ещё вопрос.

Феархорн ей не мешал. Не шевелился, не издавал ни звука, даже не смотрел под руку. Если бы все, кого ей доводилось лечить, вели себя вот так, она бы точно пошла к Мэору в ученицы, сделалась знахаркой. Но пока Эрэйл попался ей всего один. Может быть, оно и к лучшему было…

— Всё, — выдохнула она наконец. Хоть вода поделилась с ней своей силой, Ясс чувствовала себя вымотанной. Без купания, наверное, вовсе не решилась бы на такое после дороги и всех приключений. Эрэйл, бледный, покрывшийся испариной, кивнул.

— Смотри, ведьма, если наврала — я найду тебя и убью, — сказал.

Она пожала плечами и помогла ему накинуть рубаху. Потом выбрала удобное место на мягкой траве, расстелила уже привычный эрэйлов плащ.

— Ложись теперь, — нашла в себе силы улыбнуться. — Проснёшься, будет значительно легче, вот увидишь.

Он хмыкнул, но и вправду — все они устали за эти дни. Так что спорить было ни к чему.

Ясс вернулась к костру, собрала разогретые лепёшки. Есть теперь не хотелось даже ей, а уж Эрэйлу — тем более.

Так что она отнесла эту нехитрую снедь к ближайшему костру.

— Айнин? — окликнула своего пленителя-спасителя. — Возьми вот. Свежими они были, конечно, вкуснее, но и сейчас вполне ничего.

Огромный феарр с любопытством смотрел на неё. И не только он один.

— Так как же тебя всё-таки зовут? — спросил хмуро.

— Действительно Ясс, — ответила она. — В детстве ещё звали Яской, Ясняной, Ясенькой, но… Мне кажется, это всё было не про меня, а про кого-то совсем другого. Совсем.

Айнинбэл привстал, взял угощение.

— Спасибо, Ясс, — поблагодарил от души и, уже улыбаясь, добавил: — Рыжая.

Она кивнула ему, окинула взглядом остальных и повернулась, чтобы уходить. Тело и душа в кои-то веки объединились и хотели, требовали одного: спать, спать, только спать. Пусть под боком у тиуйоннского бандита, только прямо сейчас, и чтобы никто, никто не беспокоил…

— А Эрэйл как всегда — ничего не проглядит, — донеслось ей вслед. — Своего не упустит.

Она обернулась. Говорил тот самый чернокудрый красавчик, что стоял рядом с Феархорном, когда Ясс его увидела впервые. Что он имел в виду, она не очень поняла, поэтому — пожала плечами и пошла прочь.

Эрэйл уже крепко спал. Ясс устроилась рядом, укрыла его и себя своим плащом, даже прижалась к тёплой спине. Не так уж страшно было, если честно. И все рассказы о феарровских зверствах казались выдумками ошалевших от скуки горожан. Потому что кровавые разбойники вели себя пока чинно и благородно, как не всегда умели добропорядочные антйоррцы.

Вслушиваясь в дыхание Эрэйла, в мерный шум воды и таинственные шорохи древнего леса, Ясс заснула почти сразу. И здесь — под сенью Тир Кеорэна — к ней пришли её сны. те самые, о которых она мечтала весь этот долгий год в Лиловом Городе, с тех пор, как покинула Нэриаэаренну.

Там, где она была не она.

* * *

— Что мне делать с этим безумным даром? — слова звучали пустотой вокруг и в сердце.

— Он твой, Скйэррэйн, — покачал головой Гэрран. — Как я могу решить за тебя?

— Это не дар, в том смысле, в котором мы обычно понимаем это слово, — она слабо улыбнулась. — Это… это — я не знаю: он не может играть, ему было невыносимо её видеть и нельзя выбросить, а тут случайная встреча, и я сама спросила его про лютню…

— Скйэррэйн, послушай, — видно было, как трудно давались ему эти уговоры, — так не может быть, вы не случайно вдруг встретились на пустынном берегу. Ты была нужна ему, а он тебе, потому что… Вас двое осталось, помнящих всё, и, уходя, он оставил тебе своё сердце. Суть той жизни, от которой пришлось отказаться. Уж, наверное, не просто так. Он никогда не был безумцем. Он хотел, чтобы ты жила. Чтобы несла другим предупреждение от ошибки, подобной той, что была совершена им. Поверь мне, я знал его не хуже тебя, пусть и не так долго.

— Он сложил песню об Итверне. Ты слышал об этом когда-нибудь?

— Нет, — он опустил глаза.

— Он помнит о тебе, — она коснулась рукой груди, там, где раньше всегда был медальон. Потом, вдруг вспомнив, сняла с себя серебряные браслеты, кольца, протянула через стол, над лежавшей на нём лютней в винно-красном чехле. — Возьми. Нет, не отказывай мне, прошу тебя. Это не просто побрякушки, каждая вещь — осколок памяти. Мне это больше не нужно. Лишние воспоминания — бремя в пути, а тебе — обязательно пригодится, я знаю… Была ещё одна вещь, но она осталась там, — она неопределённо взмахнула рукой, тронула стриженный затылок. — И ещё вот эту застёжку для плаща я оставлю себе. Шиповник. Пусть будет, пусть…

Гэрран долго смотрел ей в глаза, потом на драгоценности в её руках: все — работы йэрдннэ, их работы. Он улыбнулся и взял.

— Спой мне, — попросил почти беззвучно. — Ту песню… Ты запомнила её, ведь правда?

Она развязала тесёмки на чехле, обнажила чёрное дерево, серебристые струны, алый цветок на медном стебле, обвивший корпус лютни; украшавшие чехол колокольцы зазвенели протяжно — жалобный стон, словно упрёк.

— Играй, Илрээнэ, — кивнула.

Его пальцы пробежались по струнам с благоговейным трепетом, почтением и — отчаянием. Она знала, что это было, но не стала думать, вся ушла в память о чародейском голосе, которому — единственному! — удалось заставить её плакать тогда, на берегу. Она вела голосом мелодию и даже не заметила, как подхватил её Гэрран, унеслась на залитый кровью берег Восточного Моря, и — слова вспоминались легко: вместе с голосом Рримэ, серыми как дикий камень глазами Мэйинвэ, точёным профилем Мэнйэ, огненным взглядом Нэррэ, улыбкой Тэрри, заливистым смехом Йассинвэ, красноречивым молчанием Тэйэнсэ, рукой Дэлькейрэ, протянутой сквозь бездну растерянно-ожесточённых взглядов, и почти забытым, светлым лицом Майэрнайрэ Ламаирэ — там в только-только завершённом Анэнэлдо, множество жизней назад…

— Скйэррэйн, ты должна взять лютню, — она не сразу осознала, что песня окончен, не сразу отделила слова от памяти, и голос Илрээнэ Гэррана вывел её из забытья, будто маяк во тьме. — Ты просто должна! Ты ведь наизусть знаешь все его песни, возможно, только ты одна теперь…

— Илрээнэ, — она растерянно улыбнулась. — Я не умею играть. Возьми ты. В память о том, как всё могло бы быть, если…

— Нет, — Гэрран решительно протянул ей инструмент. — она твоя. Я не сумею сохранить её, я прежде всего воин, хоть меньше всех на земле хочу этого, пожалуй. Ты — моя память о нём. Я буду сам учить тебя…

— Прошу тебя, Илрээнэ, — она побледнела.

— Нет.

Свет из широкого окна гулял по тёмным потолочным балкам, падал на лицо Гэррана, озаряя знакомые до жестокой муки черты. Она, как всегда, посмотрела на него чуть внимательнее, чем ей самой хотелось, привычно гадая: Аннэин? — пепельные волосы, светлое лицо, скрытое пламя жемчужно-серых глаз: Айардэнэ? Тилбариан? Айтинэ?.. да что же это: она знала его ребёнком, а теперь спрашивает у него совета и опускает взгляд.

Она тряхнула головой. А ведь он должен бы ненавидеть её, наверное.

— Я знаю, — сказал он. — Ты сейчас уйдёшь. Но я был бы рад, если бы ты когда-нибудь вернулась, Йэррин.

* * *

Ясс очнулась, на миг открыла глаза — над ней парил в недосягаемой вышине зелёный купол Тир Кеорэна, вернувший ей её саму.

Она не знала, никогда не могла понять, что было для неё в этих снах о чужой, давно исполнившейся судьбе, но без них чувствовала себя лишь на половину существующей. Она тосковала по ним весь тот год в Антйоррэ, а теперь — снова была живой.

Она улыбнулась благодарно, уткнулась лбом Феархорну в плечо и снова заснула.

Тир Кеорэн.

Ранняя весна.

659 год.

На самом деле, это только звучит всё так легко: пошли, ушли, пришли, вышли; поспали, поели, поговорили. События мелькали, не давая сосредоточиться, рассыпаясь жухлыми листьями, сухой пылью — только успеешь присмотреться, задуматься, а скользкий хвост судьбы уже вывернулся из неловких рук. И только спрашиваешь себя оторопело: а что вот это сейчас такое было?

Ясс нравилась её нынешняя жизнь. Даже жаль было, что всё это закончится скоро, как только они доберутся до переправы. Там, на том берегу её ждал Ингилор, но — спешить не хотелось. Совершенно.

Во вторую ночь яскин сон был хуже первого, хоть и пронизанного чужой тоской, но всё же светлого.

Она дёрнулась, села рывком и — проснулась.

Эрэйла рядом не было, и это было только к лучшему. Нет, рыжая каннка не верила в то, что кеорийцы могут подглядывать в чужие видения, просто — иногда именно присутствие кого-то рядом служит толчком, даже опорой тому, что с нами происходит. Ясс почему-то совсем не хотелось, чтобы весь этот кошмар был связан с Эрэйлом. Чтобы это касалось хоть кого-то кроме неё самой.

Она встряхнулась, встала и сбежала к воде — смыть с себя всё это поскорее.

Вчерашнего счастья единения с миром не случилось, но — такое и не бывает каждый раз, это был подарок, то ли в утешение, то ли — в назидание, на будущее.

Совсем близко переговаривались её странные спутники: спорили — кому готовить еду в этот раз.

По крутой тропке спустился Айнинбэл — прямо к присевшей на камень Ясс, спросил добродушно:

— А ты с лошадьми ведь умеешь, да? У тебя конь, хоть и не такой справный, но тоже неплохой совсем.

— Умею, — согласилась девушка. — Чистить лошадей, лечить людей и варить травяной чай.

Феарр положил руку ей на плечо, но — сразу отдёрнул, будто что-то вспомнил.

— А ты смешная, — заявил.

Ясс не собиралась спорить: смешная, так смешная. В любом случае, в том, что лучшие из её умений никак не подходили благородной каннке, было некого винить, кроме себя самой. Ещё она, правда, умела метать ножи и стрелять из лука, но за все годы своей жизни привыкла, что уж об этом точно не стоит рассказывать всем подряд.

— Не сиди тут одна, — парень улыбнулся. — Там у нас каша варится, не такая вкусная, как те лепёшки, но — тоже очень ничего.

Ясс покачала головой — есть по-прежнему не хотелось. Сидеть в шумной компании — тоже.

Феарр так просто не отступился. Опустился на корточки рядом, проследил за взглядом девушки, уже заметившей на общей полянке легко узнаваемую высокую фигуру.

— Он ведь не обидел тебя? — спросил тихо.

— Нет. Нисколько, — ответила Ясс. Он вообще её не заметил.

Айнин задумался. Помолчал немного.

— А там, в посёлке ты, верно, перепугалась? Когда мы, — в голосе его прозвучало неприкрытое самодовольство, — митлов… того…успокоили?

Ну да, Ясс помнила: длинные изломанные тела, сваленные рядком. Было? Не было?

— Не особо, — сказала честно. — Я ничего не поняла. Я больше испугалась, когда они меня поймали: решила, что вот и всё. Сказка кончилась.

Феарр рассмеялся.

— Сказка? То в Диг Нэл сказка, у нас здесь жизнь! Хотя для тебя… ты ж, небось, и Фэс Гарах ещё не видела?

— Нет. Но мне много о нём рассказывал один… друг. Правда, это было давно.

Кажется, собеседнику понравились эти её слова.

Он всё-таки принёс ей полную миску серого комковатого варева. Ясс для виду поковырялась и высыпала всё в кусты. В конце концов, у неё ещё оставались орехи, так что голодная смерть ей грозила ещё не сегодня, а какие птички, может, и позарятся.

Они собрали всё, что ещё оставалось от их лагеря, оставили подношение духам леса и снова отправились в путь. Айнинбэл сказал, что через йарргэ он выведет их на удобную лесную дорогу, а к утру они по ней доберутся до Эантиннэ.

Ясс удивилась:

— Как ты сказал? Эантиннэ?

— Я — нортиец по рождению, — улыбнулся он. — У нас Великую Реку зовут именно так. А горцы, такие как Ланнан, да и сам Эрэйл, говорят: Андино.

Она кивнула. Да, верно, Арамано объяснял ей, что кеорийцы мешают наречия без разбору, нисколько не пытаясь как-то упорядочить названия хотя бы. Им так удобно, они привыкли. А вот чужеземцы — непременно путаются. Хотя — не так много бывает тех чужеземцев в Диком Краю. Разве какой-нибудь сумасшедший дэлькеррский капитан заведёт остроносый корабль в Жемчужный Залив. Его стражи-черуски пропустят, остальным на Восток там хода нет.

Кеория — вещь в себе; ифкифрская шкатулка с секретом, которую ещё необходимо знать, где открывать, чтоб не напороться на смазанный ядом раннанги шип. Болота на Севере, скалы и море — на крайнем юге сами по себе берегут её от слишком частых гостей. Не об этом ли подумала Анга, избрав Страну Ветров своим новым домом? Теперь не у кого было узнать. Давно, очень давно ходила по дорогам Кеории Агорэна, и ветер не только стёр её следы, но и прах её развеял над миром. Была ли она когда-то или её сочинили уросские баечники, подобные Гэллу и тому же Милраниру — неведомо.

Айнинбэл, старательно державшийся рядом с Ясс, начал напевать тихонько, но поймал и её взгляд и прервался на полуслове.

— Здесь можно, рыжая, здесь мы — дома. Вэнтаррон любят, когда с ними говорят, слушают, запоминают. Ты бы тоже рада была поговорить, если бы тысячу лет на одном месте простояла, корнями в землю вросши, да?

— Не знаю, не пробовала, — рассмеялась девушка.

По извилистой тропке пробирались они всё глубже в лес, идти становилось всё тяжелее. Кони упрямились, не желая лезть в заросли тёрна и можжевельника, местами опутанные колючими побегами лхаэ. То и дело путь преграждали поваленные деревья — старые, отжившие век вдвое больший обыкновенного под защитой великанов-вэнтаррон.

Здесь словно не действовали законы, одинаковые во всём Уумаре. Совсем рядом, в Тиуйоннэ весна только-только начинала вступать в права, здесь же — словно никогда не было ни холода, ни снега вовсе. Убежище — для всех и каждого.

Тир Кеорэн лишь казался тихим и молчаливым; обман, пустая видимость. Чуткий слух Ясс ловил самые разнообразные звуки — то в отдалении, то совсем близко. Это лес не просто был наполнен жизнью, он был — сама жизнь. Вот: заворчал из увитого ползучей ежевикой кустарника потревоженный медведь; вот — унеслись со всех лёгких ног испуганные чужим присутствием олени; ярким сполохом метнулась в ветвях любопытная белка; а из-под прогнившего пенька выглянул неизвестный востроглазый зверёк. Прыскали во все стороны медные и зелёные ящерки, на все голоса заливались над головами птицы… И всё это было связано, сплетено в одно целое — единым дыханием. Наверное, это и была та самая проклятая дремучая магия, которой так страшились айлаты.

Ясс оглядывалась с любопытством. Тупое оцепенение прошлых дней отпустило, оставив лишь послевкусие, но его рыжая каннка упорно старалась не замечать. Шла, то забегая вперёд, то отставая, помогая переводить лошадей сквозь особо тяжелые участки пути. Феарры, всё так же перешучивающиеся между собой, о ней больше не говорили ни слова, только рассматривали пристально, если думали, что незаметно ни ей, ни — Эрэйлу. Сам Феархорн отмалчивался, и, как ни подмывало Ясс спросить, что такого он им приказал, она так и не осмелилась. Даже зная его совсем недолго, она понимала, что ответ скорее всего был бы совсем не таким, как ей хотелось.

Ей с ним было сложно. Он вёл себя так, будто они знакомы уже не один год, будто он несёт за неё особую ответственность, имеет на её общество какие-то права. И терпеть её не может при всём этом. Он то не обращал на неё никакого внимания, то водил за руку. Её это злило, но что с ним можно поделать, она совершенно не понимала.

Зато с Айнинбэлом было легко и просто — как с Кареком, сыном яшметской ткачихи. Высокий, огромный кеор оказался весёлым, открытым и каким-то очень своим. Эти места он знал и любил с малых лет. Он родился и вырос на уединённом лесном хуторке, и Тир Кеорэн считал даже не то, чтобы домом, нет, скорее — живым, разумным существом, мудрым, суровым, но справедливым.

— Знаешь, Ясинья, — говорил он серьёзно, без тени улыбки. — Если бы митлы меня изловили-таки, забрали отсюда на рудники или ещё куда, я бы не смог жить. Просто задохнулся бы без всего этого, понимаешь?

Он обводил рукой вэнтарронову чащу, и Ясс не то, чтобы чувствовала так же, но она — его понимала. Нэриаэаренна её отпустила, а вот Ястриннэн, Благословенную Атр’анну, Звёздами Осиянную — пришлось выдирать из сердца с кровью и мукой. И то — нет никакой уверенности, что получилось это сделать до конца.

— И ты, если ветра задуют в другую сторону, унесут тебя, ты тоже не сможешь забыть. Вот посмотришь, рыжая.

Она — верила.

Да, Арамано когда-то сумел отсюда вырваться и не сожалел, но он — был Ярренвейном, Серебряным роном, его сердце и душа просто принадлежали другой земле, не менее древней. Это не объяснить словами, это что-то более глубинное, как корни — что аэсэй, что вэнтаррон, вросшие в плоть мира, наверное, до самого сердца, до огненного нутра. Вот такой как Айнин, может, и понял бы — ведь носил в себе что-то очень схожее. Только Ясс не стала такого говорить.

— Нортиец это из тех, самых первых, да? — вместо этого спросила она. — У вас ещё есть Совет ярнов, которому подчиняются все-все, где бы ни жили, да? И главным ярном когда-то был экан Моррэллин? Верно?

Парень посмотрел на неё удивлённо.

— Верно-то, верно… Знаешь — откуда? О делах Нортайи даже в самой Кеории не особо треплются. Или, — он скривился, изображая улыбку, почти как Эрэйл, — ты всё-таки айлатский шпион?

Ясс испуганно помотала головой: чего она точно не хотела, так это, чтобы о ней думали — так.

— Нет, Айнин, нет, — сказала быстро. — У меня друг был. Из ваших. Из нортийцев. Он рассказывал. Я потому и рвалась так сюда, в Кеорию, что… мне иногда казалось, что я тут уже всё знаю, понимаешь? Что это в новые земли отправиться, а вернуться домой — так я думала.

— Правда? — как-то даже излишне серьёзно спросил феарр. Можно подумать, если бы она захотела его обмануть, ей бы это помешало.

— Правда, — кивнула Ясс.

И Айнинбэл, кажется, поверил сразу.

Может быть, что-то отразилось в её взгляде, отсвет былых надежд лёг на лицо.

Потому что — ведь не так уж давно это было: облака цветущего шиповника и жасмина, в которых плыл, подобный исполинскому кораблю белый город её снов. И она металась по каменистым тропкам, прыгала в слезах у отвесных скал, пытаясь взобраться на которые, в кровь разодрала руки, но — никак не могла дойти, доползти до заветных ворот… и вот — прорезаясь с дикой болью из плеч, распахивались за спиной острые крылья, отрывали рыжую от земли, чтобы нести к заветной цели…

В тот миг она неминуемо просыпалась.

* * *

А вот Феархорн не поверил ничуть. И этого следовало ожидать.

— То есть ты с чего-то решила, что если с придыханием живописуешь свою истинно великую любовь к родной земле, я прослезюсь? — поинтересовался он. — Или что?

— Ничего, — хмуро ответила Ясс. Она уже и сама была не рада.

— Тогда зачем ты мне всё это рассказала сейчас?

Они стояли на перекинутом через глубокий, но узкий овражек висячем мосту. Все остальные уже перешли на удобную поляну и обустраивали место для ночлега. Ясс расседлала Гнедка и вернулась — посмотреть вниз с моста и просто побыть наедине с Тир Кеорэном.

Одиночества не получилось.

И — ррауг, дракон, ядовитый змей подбил под руку, дёрнул за язык: всё то, о чём говорили они с Айнином по дороге, потянул выложить Эрэйлу — теми же дурацкими, искренними, но чересчур изукрашенными фразами, за которые её и Брес ругал не раз. Чего она теперь хотела, чего добивалась?

— Прости.

Она обернулась, чтобы уйти, но стальные пальцы стиснули её плечо.

— Ясинья…

— Прости, что я так много говорю.

— Не то.

Он её отпустил и сел на потемневшие от времени доски, свесив ноги. Так же, как сама Ясс, по лесу он предпочитал ходить босиком, упрятав сапоги в сумку. Похлопал ладонью рядом собой. Она размышляла о том, стоит ли следовать приглашению, лишь краткий миг.

— Говорить можно, вот только думать надо с кем и о чём. Ты меня сколько знаешь?

Ясс сосчитала.

— Два, нет, три дня.

— И уже рассказываешь мне такие вещи о себе и о других.

— Какие вещи? — недоумённо переспросила девушка. — Что такого лишнего я сказала?

— Почти всю свою жизнь.

— В одном детском сне? — Ясс улыбнулась.

— Да.

Он на неё не смотрел. Болтал ногами над оврагом, над бежавшей под ним речушкой. Мирный, безобидный такой весь — хоть за ухом чеши. За тем самым, в котором золото-алой искрой вспыхивала серьга.

— Так что теперь я знаю о тебе почти всё, а ты, — он сделал многозначительную паузу, — почти ничего обо мне.

— Мне нечего скрывать.

— Но и знать о тебе всё людям необязательно.

— И это говорит мне тот, — хмыкнула Ясс, — о похождениях которого орут на площадях Антйоррэ. Кстати, и песенки поют.

— Да? — тут же заинтересовался Феархорн. — Споёшь?

— Нет, — она тряхнула медными кудрями. — Вот уж то, как я пою, тебе точно не стоит слушать.

Он рассмеялся.

— А это мы ещё посмотрим! — заявил весело. — Не бывает плохих певцов, бывает недостаточно крепкая малгарра!

Ясс смерила его долгим взглядом.

— А я не пью.

— Все так говорят. Не пьёшь, не поёшь, на празднествах не пляшешь… Благородная аора?

— Это как раз могу, — улыбнулась рыжая каннка. — В смысле, плясать. Хоть по благородному, хоть по-простому.

— Вот и будешь… пред Элиром Астариэнном по щёлчку, — зло ухмыльнулся вождь феарров. — И на задних лапках. И на передних.

Так сказал, будто — знал что-то, нехорошее, неправильное, никак не умещавшееся в сказку о Кеории. Ясс замерла, не знаю, как лучше: спросить или остаться в неведении.

— Мне кажется, — осторожно начала она, — что ты за что-то его очень не любишь, Хранителя… Отчего так?

— Ей кажется! — передразнил он. — Пойди пред Завещанным Дрыном в землю лбом побейся — полегчает.

Она отвернулась. Подняла лицо к высокому лиственному своду, сейчас в сумерках казавшемуся сродни глубокому лесному озеру, тихому, безмятежному, тёмно-зелёным омутом опрокинувшемуся над миром…

— А за что ты его — так — любишь? — поинтересовался Феархорн.

— Разве я говорила, что люблю его? — удивилась девушка. — Тем более как-то особенно?

— Нет, что ты, — фыркнул феарр. — Ты просто так краснеешь и бледнеешь при его упоминании, будто я к тебе уже под юбку лезу. Как же! Великий непогрешимый Астариэнн, спаситель свободы и справедливости! Защитник сирых, убогих и обездоленных. Ревнитель старины. Герой, мудрец и покоритель девичьих сердец. Беги, спеши, кланяйся в ножки…

Эрэйл сплюнул прямо на тёмные доски моста, резко встал на ноги и пошёл прочь.

Ясс в недоумении осталась сидеть. Вот только что — говорили же, как люди! Откуда вдруг столько яда взялось? Что за человек, будто хворост сухой — никогда не угадаешь, от какой искры вспыхнет…

* * *

Рыжая каннка устроила постель в ложбинке между древесными корнями — как в Ястриннэн часто делала — чтобы и в отдалении от общего костра, и — всех было видно. Свернулась уютным клубком, уголок плаща набросив на голову. Если кто-то, не знающий про её укрытие, проходил бы мимо — нипочём не разглядел бы.

Феарры тоже долго сидеть не стали, улеглись неподалеку от огня, оставив следить за пламенем и за всем вокруг только двух дозорных. Эрэйл, кажется, был среди них.

«Вот и хорошо, — с какой-то ей самой непонятной досадой подумала Ясс. — А то играется, как с котёнком: то подразню, то под бок положу, чтобы грела. Зато я сегодня могу спать, как захочу, не боясь вертеться и пинаться коленками.»

Ведь и верно — всего три дня, как встретились, а она уже мнит себя и его чем-то связанными, будто они и вправду близки друг другу. Ничему её жизнь так и не научила: стоит кому-то обратить на неё чуть более внимательный взгляд, как она тут же вцепляется всеми убогими силёнками, когти вонзает, «моё!» — кричит, будто имеет на это право. Так было с Ярренвейном, с Рон, с Келли; нет уж, довольно! Ещё не хватало, как все эти антйоррские девы — размечтаться о великой любви и предназначении. Так — с одной случайной встречи. Смешно.

И всё же мысль о том, что они с Эрэйлом держались друг с другом, будто бы и в самом деле были — вдвоём, как бы отдельно от всех остальных, и всем это было заметно и понятно, и подразумевалось, что так теперь будет всё время — шальная, нелепая какая-то фантазия упрямо не отпускала. Наверное, это было то самое пустое тщеславие, от которого предостерегала Келли; глупая гордость от того, что он — сам тиуйоннский палач, ужас «псов» Митл-анд’ийи, а она с ним может — вот так вот запросто.

Заснуть ей не удавалось долго. Нет, не холодно было — отнюдь. Тир Кеорэн бережно хранил всех, доверившихся ему. Время тянулось, тянулось — будто разматывался плотный кокон… Где-то в темноте, вдалеке, слышались обычные для ночного леса шорохи, резкие вскрики, а то и рычание, а совсем рядом кто-то фыркал и топотал. Зелёные, голубоватые, алые и фиолетовые искры вспыхивали то в одном месте, то в другом — Ясс уже знала, что это светлячки, которых в Тир Кеорэне было — невероятное множество. Это было красиво: будто кто-то рассыпал волшебные альдские самоцветы.

В тёмных сплетениях ветвей над головой громко ухнул филин.

— Ясинья, — шёпот Эрэйла раздался неожиданно, так, что Ясс даже вздрогнула.

— Что? Что тебе ёще нужно? — буркнула она, не поднимая головы.

— Я свою стражу отстоял.

Она всё-таки села. Посмотрела на него, присевшего на узловатое корневище — прямо у неё над головой.

— Я внезапно понял, что мне достался слишком широкий плащ — хоть девок зови для любовных игрищ.

Ясс резко повернулась к нему, искренне надеясь, что в темноте не так заметно разлившуюся по лицу краску, а больше — горящий негодованием взгляд.

— Пусто и одиноко, — задумчиво сказал феарр. — Ну да, я понял, что ты со мной не пойдёшь.

Покрутил в пальцах кончик косы — он так часто делал, Ясс уже заметила, а потом расхохотался.

— Ну и вид у тебя! — щёлкнул рыжую каннку по носу и — одним прыжком взвился на ближайший вэнтаррон.

Лазил он не хуже кошки, нет, даже белки — забавно было смотреть; стремительно добрался до головокружительно высоко растущей ветки; и Ясс, разумеется, не выдержала. Ведь этого не было — ещё дольше, чем ледяных купаний.

Вскочила, метнулась следом.

Вэнтаррон был тёплым и, прислонив ухо, можно было почувствовать, как текла по древесным жилам могучая жизнь. Ловкие пальцы маленьких рук и босые ступни легко находили за что уцепиться, во что упереться на только лишь по виду гладкой коре, так что Ясс от Эрэйла отстала лишь на пару мгновений.

— Долго возишься, — всё равно сказал он. — И шуму от тебя, как от целой псовой латы.

Ясс, совершенно уверенная, что сумела бы к нему подобраться вплотную, а он бы и не заметил, только посмотрела на него мрачно.

Нижняя ветка древнего дерева была настолько длинна и широка, что на ней кроме них двоих хватило бы места всей чуть ли не всей феаррской банде. Эрэйл сел у самого ствола, прислонившись к нему спиной и прикрыв глаза. Ясс хотела пристроиться рядом, но вспомнила, как он говорил про девок, и не стала. Вместо этого осторожно прошла дальше, почти до самого конца, туда, где истончившаяся ветка сплеталась с другой, образуя живой мост от дерева к дереву.

В самом сердце Ястриннэнн тоже было так: от одного аэса до другого можно было легко переходить, не касаясь земли вовсе. Если, конечно же, знать верный путь.

Светлячков здесь было ещё больше, они будто собирались заменить собою звёздное небо, которое сквозь высокие, густые кроны нипочём не удалось бы разглядеть. Ясс запрокинула голову, раскинула руки — так, как она делала когда-то на башенном зубце Эметдора — и представила, что летит.

Медной, пламенной птицей, в ночное небо, сквозь пронизанную горьким запахом вербы и можжевельника темноту.

Это как звон — знаете? — перетянутой струны, когда и тронуть боишься: лопнет же, не будет ни музыки, ни смысла — ничего! И выносить эту муку больше нельзя, если всё — до предела, до последней грани; как пение тетивы под неловкими пальцами: стрелу-то пустили, а вот куда она войдёт — неведомо.

… раскрытыми во всю ширь глазами — смотреть, и не видеть.

Всё — наугад. Всё — в насмешку.

Столько лет шла — всеми помыслами, всей душой, а потом взяла, свернула не туда, вовсе остановилась; как же теперь страшно, что — придётся вернуться.

Не к оставленному впопыхах порогу, нет.

К себе самой.

Эрэйл подошёл — совсем близко, встал за спиной.

— Опять молишься?

Будто ледяной водой окатил; плечи поникли, ссутулились как-то сразу, и оборачиваться рыжая каннка не стала.

— А мне на какой-то миг показалось, будто ты светишься, — пробормотал вождь феарров. — Смешно. Как свеча загорелась: волосы — огонь, лицо — в полукруге света. С тебя бы картины писать — про подвиги какого-нибудь Эрунну Благословенного.

— Ариэнна, — шёпотом поправила Ясс.

— Ну да, — усмехнулся Эрэйл. — Вы его так зовёте. Только был он из этих мест, и имя его было Эрунну Скверный Язык и, говорят, язык у него, вправду, был что жало.

— Кто говорит? — спросила Ясс.

Они стояли совсем рядом в голубоватом свечении, в море шелеста и ночной прохлады, и рыжая каннка плечом ощущала, исходивший от Эрэйла жар, будто тот драконий огонь, что плескал из иных его взглядов, сжигал его изнутри. Слишком много пламени для одного.

— Те, кто его любил, и те, кто его терпеть не мог, — Феархорн скользнул мимо Ясс, переступил самый ненадёжный участок сплетения ветвей и уже с той стороны протянул ей руку. — Давай сюда. Тут есть удобный подъём, даже для городской неумёхи сгодится. Хочешь?

Он ещё спрашивал!

Ясс легко перепрыгнула к нему, хотя её-то птичий вес ветка бы выдержала точно, даже в месте сплетения.

Наверх и, правда, можно было взойти будто по лестнице: ступенька — выступ коры, ступенька — путаница стеблей могучего плюща, площадка — основание вэнтарроновой ветви; как по витой лестнице на башню получалось. В Ястриннэн так нипочём не вышло бы: седые аэсы клонили лохматые головы к земле, а здесь деревья к небу тянулись, и — почти достигали. Только, когда в башню поднимаешься, идешь, будто в каменном колодце, через малочисленные окошки лишь свет пробивается, а разглядеть что-либо за стенами — сложно. Здесь же высота пьянила, оказавшись над кронами простых деревьев — не вэнтаррон, но тоже ведь немалых — Ясс тихо рассмеялась от сжавшего сердце чувства. Когда же — много выше — они с Эрэйлом вынырнули из листвы, как из омута, дыхание и вовсе перехватило.

Море, живое, шуршащее, колышущееся расстилалось вокруг них, огромное, неумолимое, чуть посеребренное светом полной луны.

Ясс замерла — сейчас под ногами были уже тонкие, верхние ветви, приходилось двигаться осторожней. Эрэйл застыл рядом: горбоносый профиль на фоне луны, будто картина — на песни о Кеорийском Бунте написанная.

— Вот там, на востоке — Ан Милонэн, — показал он рукой. — Теперь не видно, конечно, но утром у нас с тобой не будет времени по деревьям лазить. Если сейчас не на юг идти, а прямо туда, сразу за границей Тир Кеорэна начнётся плоскогорье Ан Тир. Когда-то там селились люди, давно, ещё до падения Аэнны Лесной. Теперь — только развалины.

Ясс кивнула. Она знала, что нынешние кеорийцы почти все живут на южном берегу, если бы Север не хранили вэнтаррон, митлы могли бы взять его голыми руками.

— А Фэс Гарах? — спросила она, замирая.

— От Андино начинается. Перегораживает его от края до края и дальше ползёт к побережью. На пароме плыть будешь — увидишь.

— На пароме?

Ясс хорошо помнила историю Арамано, как он с другой местной ребятнёй, плавал через Эантиннэ. Паром тогда не действовал, всё было в запустении. Единственной переправой был Осганский Мост, перекинутый по островкам. Ну, или рыбаки, жившие на берегу, возили за плату.

— О, да, это величайшая заслуга Элира, — сказал Феархорн. — После того, как какие-то мальчишки едва не утонули, пытаясь пересечь Андино на останках старого парома, наш мудрый Хранитель решил, что тот всё же необходим. Восстановили. Не нарадуемся теперь.

Говорил он таким тоном, будто ему всё это было чем-то неприятно. Ясс не решилась продолжать этот разговор. Слишком уж хороша была ночная тишь вокруг, медленно плывшая среди обрывков сизых туч луна, и резкий холодный ветер в лицо.

… И всё-таки, всё-таки очень хотелось знать: зачем? Зачем Эрэйл с ней возился, что ему было до неё? Это в Нэриэаренне маленькая Яска не задумывалась, в упор таких вещей не видела, ещё и подшучивала над Рони, в каждом чихе искавшей скрытые знаки и предсказание судьбы. Но потом — как удар — пепелище Ойор Аэс — ожогом легло на беззащитную, доверчиво раскрытую всем ветрам душу; следом — хмарь и чад Лилового Города, цветная круговерть, неугомонная Дэнизэ с её советами и каверзными вопросами. Теперь во всём чудился подвох, скрытый смысл.

Андино.

Ранняя весна.

659г.

Как опрокинутый хрустальный кубок — небо Кеории над головой: сияющий, переполненный светом, отразившимся в бесчисленных гранях; после зелёного сумрака Тир Кеорэна — почти невыносимо. После затишья — немилосердный ветер, после ласкового тепла — пробирающая до костей изморозь ранней, не отвоевавшей ещё свои права весны. Кеория словно испытывала прошедшего колдовскую границу путника: сумеешь принять меня любой, а не только нежной и мирной?

Ясс рассмеялась, отбросила на спину капюшон плаща, в который закуталась ещё на окраине леса. Ветер охотно взметнул медные кудри, заиграли на них солнечные лучи.

— Эйтне, — кивнул ей Айнинбэл. — Тот ветер, что несёт пробуждение листьям и травам. Зелёный. Переговорит сейчас с вэнтаррон, да и выгонит зиму на север, к топям Ан-рад-шиерры. Вот увидишь, и пары дней не пройдёт.

Рыжая каннка покачивалась в седле неспешно трусившего Гнедка. Там, в лесу, они шли пешком, коней вели в поводу, здесь — неожиданно обнаружилась вполне сносная, лишь чуточку заросшая дорога. Они с Айнином ехали позади всех, так что можно было не особо переживать из-за взглядов и улыбок, которыми рыжую каннку сопровождали феарры. С ней они не разговаривали, нет, но между собой — обсуждали наверняка. Раньше Ясс бы это трогало больше: она бы сутулилась, прятала глаза, краснела и ненавидела саму себя. Теперь, после антйоррского змеятника, здесь было не так страшно, но — всё равно неприятно. Не затем она рвалась в Страну Ветров, чтобы терзаться теми же мыслями и чувствами.

— Райдо, эйтне, — шёпотом выговорила старинную формулу приветствия она и, как учил когда-то Арамано, подставила ветру раскрытую ладонь. — Мы с тобой подружимся… Обязательно.

После буйства лесной растительности, голые склоны Ан Тир, только-только начинавшие набухать почки на тоненьких веточках деревьев, почти ледяной воздух и то казались невероятными. А на востоке, в туманной дымке вырисовывались бело-лиловые призрачные вершины — далеко-далеко, размытыми силуэтами на фоне чистого неба, будто сами из облачных клочьев сотканные.

Ясс почувствовала, как вдруг странной тоской сдавило сердце — ещё чуть-чуть и слёзы из глаз покатятся, только этого ещё не хватало. На виду у всех!

— Знаешь, — с невесёлой улыбкой обернулась к Айнину, — я раньше много думала: как это будет. Вот поеду — большой и широкой дорогой, на самом горизонте увижу всё это — и Тир Кеорэн, и Ан Милонэн, и не выдержу — помчусь, побегу навстречу, руки-крылья распахнув, всю себя Стране Ветров отдам. А выходит не так совсем. Я смотрю — и вижу, и не вижу сразу. Словно со стороны наблюдаю. Когда на яшметской башне стояла и представляла, живее получалось и лучше. Или это я сама была лучше, не знаю. Смотрю вокруг, а всё — как картинка, из многих кусочков слепленная; и дорога — не та, и встреча недостаточно торжественная…

Широкоплечий великан-кеориец покосился на неё, поскрёб небритый подбородок.

— Да уж торжество… Тут не свезло тебе, — проговорил задумчиво. — На Лэнно сдуру напоролась. Он, змей, злющий был и на расправу скорый. Как это только ты вырвалась от него?

— Так вы ж отвлекли, — ответила Ясс и недоумённо переспросила: — Так вы что ли знали его? И всех их? А Эрэйл сказал, что не помнит «песьих кличек».

Айнинбэл усмехнулся.

— Эрэйл? Кличек-то, может, и не помнит, а рожи их наперечёт знает. Ты бы слушала его меньше.

Ясс нахмурилась.

— Так как ты всё же вырвалась почти целая? — не отстал феарр. — Там у них в посёлке заплечных дел мастер был — из самого Антйоррэ, айлаты выучили. Если ему кто в лапы попадался, живым уже не выходил. Наших трое человек он замучил, за них мстить и приходили. А ты — девица, с тебя бы сначала сам Лэнно спросил, что имеется, а потом этому своему отдал. На опыты.

Ясс застыла, не зная, что отвечать. Вот, значит, как?

— Ну, — протянула наконец, — они меня только привели тогда. Но по морде уже дали!

— Моррррда! -рыкнул Айнин. — Что твоя морда, заживёт, не отвалится!

Рыжая каннка кивнула — ведь не поспоришь. Ей не скажут, как той же Ронье приговаривала Рауэнн Барийска, что девичья краса — драгоценность, её нужно беречь и лелеять. На яскином длинном лице ссадиной больше, ссадиной меньше — невелика печаль. Тем более, что — ничего не видно уже, бальзам и, верно, оказался волшебным. Интересно, капюшонники за такое лечение только в темницу бросают или сразу казнят?

Феарр словно подслушал её мысли.

— А лечишь ты хорошо, — сказал. — Я Эрэйлову руку видел, и до, и после. В Ингилор к Риэле-знахарке он идти отказался наотрез, а тебе вот дался в лапки безропотно.

— Не совсем уж так безропотно, — возразила Ясс. Больше для виду, потому что — кому похвалы своим умениям слышать неприятно?

— Так вот, мы видели: я, Ланнан, Нарэн. Не осталась бы ты с нами, а? Для чего тебе к Астариэнну — пыль веков с ржавеющих железок в оружейной смахивать?

Ясс промолчала. Ещё год назад — взвилась бы на дыбы, как норовистая лошадка: как для чего? Это ведь сам Алри Астариэнн, Хранитель Кеории! Тот, кто на своих плечах такую ношу несёт, что любая возможность ему помочь — в радость. Скажет — пыль вытирать, она, Ясс, была готова и на это; хоть больше всего мечтала — ну да, о чём же может ещё склонная к героическим порывам девица! — быть его оруженосцем, учеником, как Арамано когда-то. А, если начнётся-таки, наконец, начнётся настоящая война с митлами, хотела быть с ним рядом в каждом бою, прикрывать своим щитом от шальных стрел…

Было? Да, всё это было. До Антйоррэ и Бреса Сэлдэнска. Теперь, что думать, к чему идти и стремиться, Ясс не знала.

— Из тебя хорошая лекарка выйдет, — продолжал Айнинбэл. — Хорошая, я знаю, у меня мамка такая была. Кто учил-то тебя?

— Как всех, — пожала рыжая плечами. — Другой знахарь, старый да мудрый. Кстати, кеор-горец по рождению.

— Вот как даже? — недоверчиво нахмурился феарр. — А откуда он там у вас взялся? Горцы, они к своей земле прикипевшие, будто корнями вросли, их сухими листьями по миру не носит.

— Этого вот занесло.

Айнин задумался, потом усмехнулся, посмотрел на Ясс с хитрым прищуром.

— Верно, я и забыл, что ты у нас не так проста, как можно подумать сразу. У Андоррца он служит, твой кеор-знахарь. Рядом с этим, говорят, и не такие чудеса бывают.

— Можно сказать и так, — уклончиво ответила девушка. — Почти.

— Расскажи про него, — попросил. — Не о знахаре, об Андоррце.

Ясс помотала головой. Вот уж чего точно она никогда, никогда не хотела бы делать — это рассказывать о Бресе, тем, кто его не знал лично. Пусть думают, что в головы взбредёт. Каким бы он ни был, Андоррец, интриган и насмешник, людям всё равно нужна надежда, нужно верить в то, что есть хоть кто-то, кому они не безразличны. И, если сказка о справедливом хитреце придаёт их жизням и борьбе чуть больше смысла, то — отчего бы и не быть такой сказке.

Эйтне, зелёный кеорийский ветер нёс с собой дыхание весны, полные горсти свежих, как родниковая вода запахов, предчувствие обновления и лёгкое, едва заметное веяние ещё не скоро грядущих гроз…

* * *

А потом с ней, рыжей Яской, случился берег Андино, Антиннэ, Эантиннэ, той реки, что весь Уумар делила на половины. Говорили: то не река вовсе, морской пролив, но вода его была сладкой, без следа морской горечи. Говорили, что как и Фэс Гарах, его некогда выстроили, сотворили йалэди, наложили бессмертные чары, и теперь их самих — нет, как не было, а он — остался. Из конца в конец — от Северного Залива до подножия Стены Безнадежья, в которую он уходил, как в туман и продолжался ли на той стороне, в зачарованном Диг Нэл — откуда узнать.

Ясс брела босиком по скользким камням, по мокрому песку — куда сама не знала, не думала, просто шла, не отрывая взгляда от горизонта, где розовеющее закатное небо сливалось с водой, и даже солнце, отразившись в лишь чуть взволнованной глади, было сразу и в верхней, и в нижней половине. Как знать: которая — настоящая?

Всё, о чём она говорила Айнинбэлу, было, конечно, правдой, но прямо сейчас потеряло всякий смысл. Как только она увидела Андино.

И ведь, верно — не так уж много Арамано рассказывал о Тир Кеорэне, может оттого она ничего и не почувствовала. Ведь все остальные: Гэллирэ, Дед-Мэор, встречники-знакомцы — были ей дороги, но корнями в сердце пророс только один. Тот, что сгорая, выжег часть её самой тоже.

Но она выжила — это главное, ведь так?

И вот она шла, брела, поскальзываясь и спотыкаясь по тому самому берегу, где когда-то гулял юный воспитанник Асхэви-Астариэнна, и — о Яал! — она была теперь старше его тогдашнего.

Она опустилась на колени у кромки воды, зачерпнула в ладони переливчатое как перламутр закатное золото. Птицы кружили над рекой, перекрикивались резкими, хриплыми голосами.

Феарры вымыли-вычистили лошадей, развели костёр, сейчас пели там, собравшись кругом у огня. Они бы не возражали, если бы она тоже сидела там, тихая и незаметная… Добыча. Подарок с подвохом. Непонятно чем смешная для них всех шутка. И это было до слёз обидно, потому что… они — нравились ей. Все. За эти дни у неё было достаточно возможности присмотреться.

Добрый, весь какой-то открытый силач Айнин — ведь действительно ростом, как тот вэнтаррон посреди обычного леса! Лицо — молодое, в волосах — проседь. Умел и шутить-балагурить с приятелями, и разговаривать тихим, вызывающим доверие голосом — так, что казалось, будто знаешь давным -давно, чуть ли не с детства… Он над Ясс взял опеку — явно и попросту, совершенно не интересуясь, кто что скажет, а тем более кто что подумает.

Ланнан — бледное красивое лицо, буйные смоляные кудри. Глаза — ночь тёмная, полная тайн, не всегда добрых, а зачастую опасных. Оружием был увешан чуть ли не с ног до головы. Говорил мало, но в редких его высказываниях яду порой было — куда Эрэйлу! Впрочем, именно он принёс как-то Ясс унизанную звездчатыми цветами плеть ирдннэ-льдянки, что мало где росла, а цвела и того реже, но правильно собранная и приготовленная чуть ли не мёртвых с того света могла поднимать. В Тир Кеорэне она водилась, а вот умельцев, способных верно срезать и применить, было маловато. Ланнан всё сделал правильно, Ясс расспросила подробно.

Нарэн — самый старший, проживший на свете, по меньшей мере, лет тридцать, а притворявшийся — ещё большим стариком, опытным, всезнающим и снисходительным. Даже над Феархорном посмеивался, не таясь особо, но — его любили и ценили здесь, это чувствовалось.

С этими тремя Ясс сошлась поближе, другие: горячий порывистый Вэраан, угрюмый мрачный Ойхэ, шебутной, золотоглазый как совёнок и очень юный Тирмэ, обманчиво-неповоротливый коренастый Ирмарэ, худющий и злой, как лесной кот, Эссаа, весь изуродованный шрамами Лэини-Ловкач, мрачный, хмурый Ниэр, плосколицый дудочник Вехна, да и все остальные — всех их связывло что-то общее, так сразу не понятное, но заметное. И рыжая каннка всё чаще ловила себя на мысли, что хотела бы быть — как они, быть с ними. Не в сверкающих в солнечном свете доспехах рваться в неведомый бой со знаменем Астариэнна в руке, а просто жить, сейчас, не в будущем. Пить пахнувшую можжевельником и тёрном малгарру, курить длинную трубку, плясать до упаду в свете костра, выкидывая смешные, немыслимые коленца, и резать митлов — без разбору на правых и виноватых, и чтобы пахло от неё так же, как от феарров — горьким дымом, железом и кровью. Ясс было стыдно этих мыслей и себя самой, но — они же были, куда деваться.

А ещё был — Эрэйл Феархорниэ.

-Ясинья? — удивлённо спросил он у неё за спиной.

Она обернулась. Он застыл, дёргая кончик косы, смотрел — ей в глаза — настороженно и грустно.

— А чего это ты не вместе со всеми? — спросил. — Бродишь тут, как неприкаянная.

— А ты? — вопросом на вопрос ответила девушка.

— Я? Я — так, — махнул он рукой и сел на выброшенное рекой бревно. — Закатом полюбоваться захотелось.

— Вот и мне, — несмело улыбнулась Ясс. — Не веришь?

Он скривился, отвёл взгляд. Рука его уже не лежала в перевязи, двигать ею он уже вполне мог, но полного выздоровления было ещё далеко. Ясс он к лечению больше не подпускал, но баночку с бальзамом взял. Поблагодарить только вот забыл, а, может, и не умел вовсе.

Ясс посмотрела на его худое лицо, сейчас в неверном, исчезающем свете казавшееся почти измождённым. Золотые ресницы, россыпь бледных веснушек… Он, наверное, нравился многим женщинам. Что же до неё самой — она не знала, что чувствует к нему.

Тогда, в переполненной звёздным светом ночи, он тихо смеялся и улыбался вместе с Ясс. Она называла ему созвездия — так, как её учили в Яшмете ещё, а он говорил их здешние имена. С феаррами он был высокомерен, придирчив и злоязык. Здесь на берегу — сидел, сгорбившись, а обычно яростные глаза казались непривычно серьёзными и усталыми. Будто он сейчас видел в этом закате, в широкой реке что-то давно забытое, разбередившее что-то в душе. Будто ему тоже было что сейчас вспомнить — родное до боли и давно потерянное, а то и оставленное, брошенное, преданное… и пожранное жадным огнём, от которого некому было защитить.

Ясс тряхнула кудрями, снова зачерпнула воды в ладони, окунула в неё горящее лицо. Нет уж, нет! Так она допредставляется! Додумается… Это её был огонь и её — предательство. Её пепелище. Эрэйл и все его феарры не при чём.

— О чём думаешь, Ясинья? — тихо спросил он.

Она невесело усмехнулась.

— Не скажу.

— А если я сам догадаюсь?

— Не сумеешь.

— Поспорим?

Она помотала головой.

— Тогда я так скажу, без надежды на награду. У тебя вид человека, выбросившего в пропасть ключ от дома, в который он и так не собирался никогда возвращаться. Вроде и не нужная вещь, а совесть гложет. Да?

— Нет, — слишком резко ответила Ясс и покраснела: теперь он, конечно же, решит, что угадал.

— Тогда ещё проще: только теперь ты поняла, что ни вернуться, ни вернуть ничего нельзя.

— Нет!.. Да.

Ясс вскочила на ноги. Он был прав. Просто она сама ещё не успела себе в этом признаться.

Ковыльное море Нэриаэаренны, золотой венец города над ним, серебристый сумрак Ястриннэн и, главное, родное присутствие рядом — не вернуть. Только всё это плохой повод для насмешки.

Она хотела сказать ему об этом, но он вновь поднял на неё глаза и слова застряли у неё в горле. Он не насмешничал вовсе — Эрэйл, вождь феарров. Он, кажется, просто слишком хорошо знал то, о чём говорил.

Всё правильно: у всего есть повод и смысл. Если ей для того, чтобы просто однажды выйти из дома и не броситься с плачем назад, понадобилось столь много, то что же толкнуло на выбранную дорогу его? Вряд ли просто заскучал.

В тот вечер они пришли в лагерь и легли вместе, под одним плащом, и Ясс долго не могла уснуть, слушая разговор у костра и всё не решаясь положить руку Эрэйлу на плечо. Ей отчего-то этого очень хотелось.

* * *

А было — страшно. Им, пережившим тот холод, прошедшим сквозь смерть, тьму, отчаяние, наверное, всё же — не так, они уже знали потери, научились черпать силу даже в них — и спасать друг друга. Она всего этого не умела, нет. Она не видела Силээннэри, не знала ужас и отчаяния Йассаэат Арга, не видела Ланнэн Элинор после всего… Она ничего, ничего не знала и не умела.

Но навстречу им первой бросилась именно она. Пробежала несколько шагов, споткнулась, застыла на миг, прижав руки к груди — и больше уже не останавливалась. Потому что больше не существовало ничего — только омут чужой боли, заполонившей сознание. Как и справилась — неясно. Но — вынырнула, судорожно хватила воздух ртом, обнаружив себя — на коленях, а своих руках — обветренных исцарапанных руках странницы — то, что осталось от. Что нужно делать она знала. Никогда не задумывалась раньше, сколько мимоходом дала ей Тайльйалта, как многому научила — не всерьёз, просто так — как учила свою дочь и её подруг. Теперь — пригодилось. Сами собой пришли нужные слова и — последнее, что она ещё заметила, снова впуская в себя чужую суть — бледное-бледное лицо, с прилипшей ко лбу тёмно-рыжей прядью волос и чей-то голос из-за спины: «Да что она творит-то?»…

Потом — тьма.

Багрово — чёрная, удушающая; что — это? Ведь не боль от раны, нет, та — маленькая, острая, вот же она, только коснусь, и — отпустит, потерпи немного, я — сейчас… я найду. Я придумаю, мы обязательно выберемся, вот — держи мою руку; да — крепче, что же здесь такого? Ты не смотри, что она такая тонкая, силы в ней хватит. Да, даже для того, чтобы удержать тебя, когда ты попытаешься вывернуться. Не выйдет. Ничего у тебя не выйдет. И у тех, кто всему этому виной тоже. У обоих. Я много на себя беру? Нет. Это я раньше — брала. Все делились со мной — щедро и беззаветно, а я шла себе и шла — своей дорогой. Пора и отдавать, верно? Только как же тяжко дышать. Словно стальным обручем сдавило грудь… Ничего, потерпи, я — вспомню, я обязательно вспомню…

Рванулась что есть силы…

Да вот же…

… показалось — распахнула настежь двери — и его души, и своей — впустила резкий холодный ветер, шум деревьев, пение птиц, солнечный свет — и сама стала всем этим — и в то же время осталась самой собой — замерла на пороге, обернулась, чтобы встретить усталый, тревожный взгляд серых как сумрачное небо глаз; поняла — не верит, ничему не верит, ничего не ждёт, хочет обратно в свой привычный кошмар; нашла в себе силы улыбнуться и — шагнула вперёд, настойчиво потянув за руку, которую так и не выпустила из цепких пальцев всё это время…

Это было — будто они и вправду всплывали со дна сквозь мутную воду. Вместе.

— Не мешайте, — это Кейро. — Кажется, получается…

Конечно, он всё понял — самый верный брат, самый безумный друг. Он всегда всё понимал. А голос — измученный-измученный. Видно, и сам-то — на пределе.

Она подняла голову с груди рыжего — вот, значит, как оно выглядело со стороны — и резко повернулась к его спасителю. Тот улыбался.

— Получилось, Урсэйлэн. У нас получилось, — одними губами. — Я ведь и сам пытался так же: пропустить сквозь себя жизненную силу земли, но здесь — не Лаах Лассэ, здесь это сложно…

Сложно? Да, наверное. Она ведь так и не поняла, что именно она делала. Зато она точно знала, что сделает сейчас.

Она подалась вперёд и, притянув к себе Дэлькейра— кажется, прямо за длинные косы — прижалась лбом к упрямому лбу.

Здесь было проще — здесь была песнь; здесь мерно вздымались волны и её неистовый ветер пронесся над пенными гребнями легко и весело, придавая им новых сил и переполняясь солёной горечью…

— Это тарэ твоего народа? — недоумённо спросил Кейро.

— Я не знаю, — вздохнула она и тяжело поднялась. Опираясь на чью-то вовремя предложенную руку.

…Тогда казалось — смогла, успела. Вовремя оказалась там, где без меня — было никак не обойтись. Вот ещё немного — откроет рыжий глаза и улыбнётся измученному брату и мне, невольной целительнице. Может быть, даже скажет что-нибудь и я, наконец, узнаю, какой у него голос.

Много на себя взяла. Не целительницей — щепкой на миг преградившей дорогу бурному потоку оказалась. Смело, смяло, смыло, несусь теперь в его волнах…Тайльйалта, Тайль, где ты сейчас, светлая моя? Как не хватает мне — твоего слова, твоей поддержки, и — что уж врать-то — твоих чар… Потому что я — не могу ничего. Ничего. И Кейро — не может. И мы падаем в эту пропасть — уже втроём.

Нет, не так. Они — падают, а я вою на краю, бесполезная и бессмысленная.

... Он никого не подпустил поначалу — Делькейр. Сам врачевал, сам менял повязки, перестилал постель, купал, поил — силком, потому что рыжий, даже очнувшись, словно потерял разум; потом — сам свалился рядом. Я, всё это время таившаяся по углам безмолвной тенью — подать, поддержать, убрать из-под руки ненужное, сделала как на том открытом всем ветрам берегу — просто поделилась своей жизнью.

— Урсэйлэн? — он поднял тяжёлые веки. — Ты всё это время была — здесь?

Была. Только ты, брат мой, сам был — как во сне, что тебе было до целого мира. Для тебя в нём существовал только один.

— Так нельзя, — тихо сказала я. — Ты должен отдыхать сам. Иначе ты ему помочь не сможешь.

Он стиснул зубы.

— Я — его — не отдам, — выдохнул шумно, прерывисто. — Я имею на это право.

Я кивнула. Конечно, имеешь. Только ты и имеешь это право — как твой отец имел бы все права на своего брата — если бы только успел. И, если он такой же упрямец как ты, быть может, он сумел бы спасти не только тело его, но и душу.

— У тебя всё получится, — кивнула я. — А сейчас ты пойдешь к себе и ляжешь спать. Долго-долго. Я обещаю тебе, что буду здесь, не отойду ни на минуту, даже, если мир обрушится мне на голову…

Он поднялся.

— Кто ты такая, чтобы я мог настолько тебе доверять?

Я пожала плечами. Он был прав — никто. Но выбора у него не было.

* * *

Ветер сменился. Резкий, ледяной сегодня, летел он над неспешными водами Антиннэ, обжигал вовсе лишёнными нежности прикосновениями доверчиво открытое ему яскино лицо. Она не отворачивалась, смотрела — вперёд, туда, где вот-вот должен был бы показаться берег её грёз.

Ланнан и Нарэн сидели, увлечённо сражаясь в какую-то мудрёную азартную игру; стреноженные и привязные к специальным скобам в палубе кони уже оставили все попытки сбежать с не внушавшей им доверия плоскодонки; а переправщики на Ясс обращали не больше внимания, чем на круживших над рекой птиц. Рыжая каннка была предоставлена сама себе, брошена на съедение собственным безжалостным мыслям.

А у неё пылали щёки — так, будто вернулась болезнь, когда-то сжигавшая её изнутри. Но это было другое, совсем.

Они расстались с феаррами на берегу. Эрэйл Феархорн договорился с перевозчиками, оплатил проезд, вслух пересчитав по головам лошадей и добавив к ним дочь Чёрной Каньи. Прощаться с ней он не стал, скользнул взглядом поверх рыжей макушки, отдал последние распоряжения Нарэну, развернулся и зашагал прочь.

Она не решилась его окликнуть. В конце концов, ко всему можно привыкнуть — даже к Эрэйлу. Всю дорогу до переправы он зубоскалил, предполагая, как именно Яске придётся услужить Хранителю Астариэнну, дабы снискать его особое расположение. Разумеется, его версии расходились с давними мечтами рыжей каннки более чем полностью. К концу пути все эти глупости успели надоесть ей так, что она уже не помнила ни о Кеории, ни о Хранителе, только о скором расставании с феаррами — и ничего не желала сильнее.

Вот и теперь — под мерный плеск воды, под скрип стального ворота — она думала не о прошлом и не о будущем, как всегда, стоило лишь ей остаться в одиночестве. Она перебирала в памяти все те слова, что он ей говорил, все его жесты и взгляды, всё, что она знала и слышала о нём прежде, и что, как ей теперь казалось, смогла разглядеть в нём сама. Она думала о Феархорниэ. И она ещё сама не понимала: было ли это хорошо, или плохо.

Наверное, должно было быть совсем не так.

Серые, светлые-светлые воды Антиннэ напоминали глаза Арамано Ярренвейна — сейчас, ранним и сумрачным утром. Быть может, именно для того, чтобы взглянуть в них, она и рвалась сюда так долго. Ведь, когда мы теряем что-то близкое, что-то отчаянно дорогое — мы готовы на многое, лишь бы суметь его заменить, даже если сами не сознаёмся в подобном стремлении.

Беда Ясс была в том, что она — всё понимала. Даже то невысказанное, в чём пока ещё признавалась даже самой себе. Верных слов не сумела подыскать — но понимала.

Как бы смеялась над ней Денизэ, если бы только могла влезть к ней в голову, подглядеть мысли. А, может и без мыслей ей бы хватило причин для веселья.

Рыжая каннка перегнулась через низкий борт и коснулась рукой воды…

Ингилор. Ан Пил’аэ.

Ранняя весна.

659г.

Южный берег кеорийского плоскогорья — отражение северного, это все знают. Он так же окружен подпирающими небеса вэнтаррон с одной стороны и горами, что ещё выше — с другой. Он тоже — сказка, сон.

Цокали подковами по каменистым тропам трофейные митляндские кони, тряслась мешком в седле такая же трофейная Ясс, посланница «самого Андоррца». Нет, ей не на что было жаловаться. Её оберегали, о ней заботились, Нарэн смотрел участливо, спрашивал, не нужно ли чего, и, кажется, жалел. Как раз последнее и раздражало более всего. Разве она не добилась всего, о чём мечтала много лет? Разве она не выбралась из всех передряг, чтобы всё-таки пробиться к казавшейся малодостижимой цели? При чём здесь жалость?

Ветер развевал конские гривы, путался в жёстких прядях яскиных волос. Ланнан что-то говорил о весне, которая ещё только вступала в права, о том, что дальше будет лучше, будет чудеснее, а пока все голо и пусто, но не стоит обращать внимания.… Казалось, феарр и в самом деле был обеспокоен тем, какой его родина предстанет перед далёкой гостьей впервые, какой след первым оставит в душе. Хотя, наверное, она и сама бы чувствовала себя также, приводя чужестранца к себе домой. Хотя — она ведь и чувствовала — тогда, с Гэллом. Так всё и было. Когда у неё ещё был дом.

…Южный берег — очень похож на северный. Те же скалы, те же ущелья, те же бьющие из-под камней родники и узкие извилистые тропки. Белая пыль, чёрные ветки кустарника, которым поросли склоны — картина, нарисованная углём на стене. Никакого цветущего жасмина — и в помине нет.

А город есть.

Белый-белый, похожий на корабль из диковинной спарсианской книги, он вздымается над Ан Пил’аэ, будто входит в ледяную гавань, взламывая берега. Огромный, невероятный, пугающе прекрасный — Ингилор, Сердце Страны Ветров.

Скрипят канаты и доски висячих мостков, звенят, перекликаясь колокола…

Ясс спрыгнула на землю, выпростала тонкую руку из-под складок плаща…

Райдо, Белостенный, ты станешь мне домом? Я так долго шла…

Народа здесь было — ничуть не меньше, чем в Лиловом Городе, но то ли от более удобного расположения улиц, то ли от иного характера обитателей, столица Кеории как-то обходилась без суеты и неразберихи, вроде бы неизбежных при большом скоплении людей. Даже появление феарров с лошадьми не вызвало наплыва зевак, которые в Антйоррэ обязательно сопровождали бы их от ворот до самого Дома Хранителя. Пара мальчишек, увязавшихся следом, в счёт не шла.

Ясс никак не могла понять: нравился ли ей Ингилор или нет. Она так долго видела его во снах, что он чудился ей привычным, обыденным, давно изученным вдоль и поперёк. Невысокие — не больше двух этажей — дома, белокаменные и из светлого дерева, распахнутые окна, флюгера на высоких крышах, мосты и беседки — высоко над головами, ведь улицы города вились лентами серпантина вокруг гор, то подымаясь, то опускаясь — всё вот это казалось было рядом всю яскину жизнь.

Рыжая каннка улыбнулась: а что если так теперь будет всегда? Явь и сны так смешались в её голове, что ей отныне никогда не отделить одно от другого, не распознать, что касается её самой, а что, на самом деле, произошло с кем-то другим? Что тогда? Вот сейчас — через каких-нибудь шагов сто — ей должно предстать перед Алри Астариэнном, героем её детства, а в душе — ни намёка на трепет. Радостное ожидание — есть. Будто они давным-давно знали друг друга, очень близко, и теперь всё, что ждёт её — тёплая встреча. Как бы в таком настроении на шею ему не кинуться — то-то была бы потеха… Ведь это не она, бесполезная, непрошенная гостья, была когда-то ученицей Хранителя Кеории. Арамано Ярренвейн им был. Арамано акэ Аэнна, последний из рода Йостриннэй-йа-Эанэ— Тэрней. И довольно об этом.

Они довольно быстро добрались до места.

Резное высокое крыльцо, тяжёлая, полностью окованная металлом дверь — вот и всё, что отличало жилище самого влиятельного человека во всей Кеории от домов, стоящих рядом. А кроме дома — просторного и занимавшего почти весь двор — в окружении раскидистого кустарника стояла облицованная плиткой беседка с высокой крышей и узкими, нехарактерными для ингилорских построек, окнами.

— Что это? — нахмурилась Ясс. — Похоже на святилища «капюшонников». Откуда здесь такое?

Нарэн ласково улыбнулся.

— А ты войди. Всё увидишь сама.

Ясс пожала плечами и, перепрыгнув через несколько ступенек, толкнула скрипнувшую противно дверь.

Действительно было похоже на часовню. Дымные свечи со смолистым ароматом, венки из ветвей и засушенных цветов, какие-то символические подношения в виде браслетов, лент и колокольчиков. Только вместо уродливой конструкции, которой поклонялись митлы, в освещенной нише укрывался барельеф. На тёмном камне с металлическим блеском было старое, но ещё довольно чёткое изображение.

На дальнем плане — армия на холме, люди, кони, плещущие на ветру стяги; на первом — застыла женщина с длинными толстыми косами, одну руку вскинула вверх, подавая знак, другую вытянула перед собой ладонью вперёд в запрещающем, останавливающем жесте. Удивительной красоты и достоверности картина манила и завораживала, не давала отвести взгляд.

— Её здесь никогда не забудут, — тихо, с непривычным почтением сказал последовавший за рыжей каннкой Ланнан. — Сколько бы ни минуло поколений.

— Даже так? — удивлённо отозвалась Ясс. — Что же она такого сотворила, чтобы чтить её вечно, будто божество?

— Ну да, — снисходительно усмехнулся феарр. — Ты же с Запада, откуда тебе понять. Это — Агорэна, если ты вообще слышала это имя.

— Анга Агорэна? — ошеломлённо переспросила Ясс. — Та самая?

— Ну да, — подтвердил Ланнан. — Я думаю, что о ней помнят даже в Империи, такое не забывается. Правда, вряд ли её там любят. Идём, подарок, наверняка нас уже ждут. Ты не смотри, что на нас не обращали внимания. Хранителя оповестили, стоило нам появиться у переходного моста.

Он положил к ногам изображения веточку инирки и вышел. Ясс не могла уйти, не удостоверившись ещё раз, не убедившись, что не ошиблась.

Она встала точно напротив древней воительницы, навсегда изменившей историю этих земель, коснулась её ладони своей…

Та смотрела на неё сосредоточенно и словно спрашивая: зачем ты здесь? Зачем ты вообще, Ясс Эмметская? — и тонкие губы кривились в полу-усмешке, такой давно знакомой, наизусть выученной, и тёмно-бронзовое лицо, застывшее в этом выражении навсегда, совершенно невозможно было не узнать. Сколько бы ни минуло времени.

Потому что с барельефа на Ясс смотрела Чёрная Каньа, Атали Сэлдэнска.

* * *

Нет, не так она себе всё это воображала. Не было торжественной встречи в каком-нибудь белокаменном зале с величественным троном и суровыми воинами, выстроившимися у стен с клинками наизготовку. Преклонять колено и клясться в вечной верности Хранителю Страны Ветров тоже не пришлось. Вместо этого на крыльцо вышла высокая статная женщина в шерстяном платье, долго разговаривала с Нарэном, потом осматривала лошадей, отдавала какие-то распоряжения подошедшим из глубины подворья мужчинам и только потом заметила Ясс. Взгляд, которым она окинула рыжую каннку с головы до ног,не предвещал ничего хорошего. Что ж, оставалось надеяться, что за границу вэнтарон они ее е выкинут — просто поленятся тащить. Кеория полна загадок, которые Яска должна разгадать, даже если она сама никому здесь не нужна.

— Это ты, значит, эрэйлов подарочек? — хмуро поинтересовалась незнакомка. — Хоть бы раз что приличное прислал.

— Меня зовут Ясс, — рыжей каннке и без того приходилось задирать голову, чтобы смотреть незнакомке в глаза, но после таких слов она вздёрнула подбородок ещё выше. — Я привезла Алри Астариэнну письмо из Антйоррэ. От рона Сэлдэнска.

Выражение лица незнакомки осталось прежним — никаким, безучастным.

— А Эрэйл тут вовсе не при чём, — тихо добавила Ясс.

— Где письмо? — холодно спросила женщина.

Нарэн, внимательно наблюдавший за ними обеими, подошёл ближе, встал у Яски за спиной, даже руку на плечо положил.

— Не лютуй, Мина. Где Астариэнн?

— Тебе-то что? — вдруг усмехнулась суровая незнакомка. — Дела Хранителя феаррам не мо уму. Ваши — ему не по сердцу. Письмо давай сюда.

Феарр ей не ответил. Резко развернул Яску за плечи — лицом к себе. Вложил ей в озябшие руки разорванный конверт.

— Отдашь только в руки Астариэнну, как бы тебя не улещивали. Слышишь, подарок? Только Элиру. А теперь иди и слушайся тётю Мину только в том, что сама считаешь правильным.

С этими словами Нарэн неожиданно щёлкнул рыжую каннку по носу, поклонился Мине и зашагал прочь. Яска смотрела ему вслед, как прежде Гэллу, Милраниру и — всего однажды, но навсегда — Араману Ярренвейну, последнему из Серебряных ронов.

Она стояла, прижимая к груди глупую мятую бумажку с печатью Андоррца, а ветер, вдруг усилившийся словно пытался вырвать её из её рук. Глупый, что ему до чепухи, которую наврал Брес…

Она стояла, пока не ушли феарры, да и всё подворье не обезлюдело.

Она стояла, а над головой сгущались рваные тучи.

Ветер метался меж светлых стен Ингилора и в его резкое свистящее дыхание вплетался ровный глубокий гул, к которому, медленно нарастая, добавлялся мелодичный разноголосый перезвон множества колоколов Белого Города.

Сердце Ясс билось этой музыке в такт.

Как это было, Арамано? Ты тоже стоял у этого крыльца, слушая её? Тоже плыл в этих переливах, забывая обо всём на свете?

— Если ты не хочешь ночевать прямо здесь под дождём, ступай за мной.

Тихий голос Мины ворвался в эту грёзу одновременно с первыми каплями, упавшими на разгорячённое яскино лицо. Женщина добавила что-то ещё, а потом заметив, что рыжая каннка её не слушает совершенно, взяла за руку и повела, почти потащила в дом. Ясс не сопротивлялась, но и дороги, которой они следовали, почти не замечала. Вроде были деревянные ступеньки узких лестниц, тяжёлые двери и огромные, распахнутые во всю ширь окна, сквозь которые пробивался свет, в которые беспрепятственно врывался ветер.

Мина втолкнула Яску в одну их комнат.

— Здесь отдохнёшь. Вечером в купальню провожу, смоешь феаррский яд. Ты ж, наверное, вся им пропиталась насквозь.

Ясс передёрнула плечами.

— Если насквозь — мыть бесполезно.

Мина вдруг коснулась её остриженных волос, хмыкнула пренебрежительно. Вот и зря она так: сейчас Яска уже почти обросла, уже даже кудрями встряхивать могла презабавно — Эрэйл этот её жест ещё передразнивал. Рыжая каннка скосила взгляд на Мину: у той коса спускалась ниже талии. Ну, мало ли — и не такое видали в жизни. Вот амулеты на не по-женски широком запястье — дело другое. Их бы Ясс не отказалась рассмотреть и поближе. Но спутница её одёрнула широкий рукав и быстро вышла из комнаты. Дверью хлопнула.

Ясс мельком окинула взглядом новое пристанище.

Узкая комната с белёными стенами, окно чуть ли не во всю стену, полки с какими-то шкатулками и корзинками вдоль одной стены; в другой — неглубокая округлая ниша, задёрнутая занавеской. Ясс первым делом сунулась туда. Что ж, как и ожидалось, там скрывались не кеорийские тайны, а кровать. Ясс бросила на неё свои сумки, стряхнула с ног сапоги.

Подошла к окну, присела на широкий подоконник.

Дождь так и не пошёл, как следует, сыпал мелкой моросью. Ясс подставила ему ладонь.

Там, за окном, оказавшимся неожиданно высоко от земли, вилась тропка, огибая весь этот необъятный дом. Чуть дальше, за полосой раскидистого кустарника зиял провал глубокого, но узкого оврага, за которым тоже были какие-то дома. Что ж, будет время, и туда можно будет добраться, и не только туда. Ингилор велик, а Кеория, Страна Ветров — ещё больше.

Особо нахальный порыв ветра заставил Ясс вздрогнуть. А ведь она всегда была уверена, что на юге должно быть тепло. Она в северном Яшмете не мёрзла никогда и купалась в зимних озёрах, а теперь не могла отогреть дыханием ледяные руки. То ли кеорийские ветра её не полюбили, то ли — остывший огонь души выстудил и тело вместе со всей кровью тоже.

Рыжая каннка честно попыталась закрыть окно тяжеленными ставнями, но — безуспешно. Пришлось ложиться в постель, не раздеваясь, да ещё и поверх одеяла укрываться плащом. Интересно, зачем сумасшедшим кеорийцам такие громадины-дома, если в них всё равно ничуть не лучше, чем снаружи?

С этой мыслью Ясс и заснула.

* * *

Уроню голову на руки, выдохну немного. Здесь и сейчас — зачем я нужна? Убирать, стирать, поддерживать тепло в плохоньком очаге, прогонять любопытствующих, принимать тех, кто в отличие от меня, здесь и сейчас — необходим. Смотреть им в растревоженные, сострадающие, гневные, пристыженные, отчаянные, смелые, гордые — такие разные и такие похожие глаза, глотать слова утешения — не до них, не до меня. Ещё я могу делиться частичкой себя — с каждым, потихонечку, незаметно, стараясь лишний раз не разбередить — ни чего. Я — не женщина здесь, не человек, я — решение бытовых забот. Я радуюсь, когда меня не замечают. Потому что, если заметят — значит, я что-то не успела, не сумела сделать вовремя.

Чаще всего здесь — Рримэ. Ррийкэмээрэ. Побратим кровный. Его боль, его жгучий стыд, вина и радость обретения — всё как на ладони. Он не стесняется — ни говорить, ни плакать — ничего. Птицей в клетке мечется — а потом падает на колени у кровати больного. Иногда — он поёт. Тихо-тихо. Тише, чем дыхание рыжего, чем стук пестика в ступке, в которой я перетираю травы. Но силы в этой песне больше, чем во всех моих действиях. Так умеет только он — парой слов разверзнуть небеса, а после — заставить сомкнуться. Не знаю как раненному, мне — помогает. Забывается и усталость, и тревога, и нещадно саднящие ладони, и такое же неведомо где повреждённое сердце… Я его боюсь немного. Он сразу и слишком неземной и слишком живой и настоящий для одной глупой меня.

Иногда с ним вместе, иногда — сами по себе, но всегда вдвоём приходят брат с сестрёнкой, Тэйа и Тайо. Правда, лицом они на него совсем не похожи, на Рримэ — скорее. И даже сейчас, обеспокоенные судьбой брата, пережившие смерть родителей, потери и потрясения, они — даже мне — кажутся слишком юными и беспечными. Мне это нравится. Лёгкий нрав — то, чего мне не досталось самой, всегда привлекает меня. Я всегда улыбаюсь им, говорю мало что значащие слова. Иногда и чаю предлагаю — настолько осмелела. Но это — редко.

Двое других: надменный и холодный как лёд, молчаливый Тэйэнсэ и язвительный Нэррэ заходили лишь по разу. Мне хватило. Первый меня не заметил, спасибо ему за это. Только вот увечья брата рассматривал слишком пристально, кривил прекрасное лицо в брезгливой гримасе. Сидел долго, слушал внимательно, смотрел оценивающе, решал, взвешивал… да так и не сказал, что надумал. Второй же щёлкнул пальцами и стал отдавать распоряжения. Угрожал. Кусал тонкие губы. За это и простила ему — и тон, и манеры. Ему было очень не всё равно. Почти как мне самой…

И, конечно, каждый день и не по одному разу я видела Кейро. Строгого, сосредоточенного, решительного — совсем не такого, как те первые горячечные дни. Такого, каким я встретила и полюбила его на берегу Северного Залива. Ему нелегко приходилось. Сын сэлебра, старший, надежда и опора. Он был нужен настолько, что права не имел на собственную жизнь, но не колеблясь, рискнул всем, что у него было. У меня это вызывал трепет. Просто потому что я — так бы не смогла. У них был один шанс из тысячи — не больше. И они его ухватили.

Я старалась не слушать, что он говорит там, в полумраке комнатушки — не для меня, безликой тени эти слова. Но я не могла не чувствовать и самым сложным оказывалось сдерживать душившие меня слёзы бессилия. Потому что так — не могло, не должно было быть… Потому что должно было получаться — а не получалось. Ушёл рыжий опять за плотную стену, спрятался. Мука, боль и стыд остались. Больные безумные глаза, искаженное уродливыми шрамами лицо, и — молчание. Что бы ни было — глухое, отчаянное молчание.

Уроню голову на руки, посижу чуть-чуть, пока нет никого, а рыжий — спит. Плохо спит, беспокойно, но даже во сне — ни стона, ни вскрика, только брови на переносице сходятся сурово, мечется головой по подушке, губы кусает… И хотела бы помочь — да не знаю как.

Тихо-тихо входит в комнату Ламаирэ. Его вот ещё забыла упомянуть. А зря. О таких забывать нельзя.

Кладёт мне руку на плечо.

— Устала?

Мотаю головой. Нет, не особенно. Не с чего было. Скорее — изверилась. Поняла, что чуда — не для меня, нет, для Дэлькейра — не будет.

Мой гость улыбается.

— А зря. Никогда не позволяй себе терять веру, Урсэйлэн. Не мне тебя учить, я сам — только учусь этому…

Я улыбаюсь сквозь слёзы ему в ответ. Вот при всех держусь, а при нём — опять не сумела.

— Какая разница, во что я верю? — говорю. — Главное, что я делаю.

Он хмурится. Задумался.

— Может быть… Я привык по-другому, если бы я не верил — там, в чёрном пламени я бы погиб, наверное. Если бы Кейро не верил — он бы не совершил того, что совершил. Но ты — из другого народа, у вас здесь может быть всё иное… Мне пока не понять.

— Изучаешь нас? — спрашиваю.

— Да, — просто говорит он. — И вас, и нас, и жизнь…

Садится рядом со мной на скамью.

— Расскажешь мне?

— Что именно?

— Ну не то, как ты тут полы мыла, конечно. Хотя полы очень чистые, я заметил, — смеётся он.

Я рассказываю. Он ведь для этого и приходит каждый раз. Ему — обо всём. О Ведущем-Песнь и первых днях. О встрече с Поющим-Ветер и Искрой. О Долгом Пути. О Шепоте-Листвы и тайных тропах, которыми он нас вёл. О том, как даже в Сердце леса я услышала зов моря… Я люблю вспоминать. Память — река с медленным течением. Где-то она шире. Где-то уже. Где-то видно покрытое галькой дно. Где-то затягивают с головой глубокие омуты. И всё это время — мне хорошо и спокойно, даже когда говорить приходится о совсем тяжёлых вещах. Я знаю, это потому что Ламаирэ — рядом и не даёт мне провалиться в уже забытую боль.

— Я понял, — говорит он вдруг. — Не терять надежды — это не то, не твоё… Твоё — не опускать рук. Даже если дальше только тьма. Пообещай мне это.

Я киваю. С таким согласиться — легко. Это не какая-то там вера, это то, без чего не выживешь в Уумаре.

Он смотрит мне в глаза — пристально и пронзительно, а потом вдруг отталкивает меня, перемахивает в один прыжок через скамью и оказывается у постели.

— Ну, — говорит, — ты ведь слышал, о чём мы?

И меня бросает в жар, когда я слышу ответ. Тихий-тихий, но — отчётливый.

— Не опускать рук… Но рук-то у меня… считай, что и нет теперь…

В следующий миг — вихрем врывается в комнату Кейро. Как узнал, как почувствовал?

— А вот этого не смей, — шепчет яростно, — тоже мне нашёл повод оставить меня одного…

Ламаирэ пятится от них прочь, увлекая меня за руку в дальний угол, к распахнутому окну. Я с ним согласна — нам бы вовсе сейчас уйти, но в дверях уже маячат взволнованные лица не решающихся войти…

Моё сердце бьётся так яростно, что мне кажется — я сейчас закричу. Ламаирэ до боли стискивает моё плечо, а когда понимает, что этого недостаточно, просто и без церемоний зажимает мне ладонью рот.

А я — плачу…

… прости мне, — срывающийся шёпот, — я помнил, помнил о тебе, я…

… я думал, что потерял тебя навсегда, они все бежали к спасению, я — шёл к тебе…

... но если бы ты остался, может быть, тень рока не коснулась бы тебя…

…она уже лежит на нас всех…

Слёзы беззвучно бегут по моему лицу.

Для нас Итверна, Тёмное Вторжение была болью и войной. Для них — чем-то иным, особенным, ненавидимым и постыдно любимым одновременно.

«С тенью рока мы тоже справимся, Урсэйлэн, — я поднимаю глаза и встречаю мягкий и в тоже время отчаянно-дерзкий взгляд синих глаз. — Для этого мы и здесь, верно?»

* * *

Мина разбудила Ясс, когда уже стемнело совсем. Неодобрительно покачала головой, сказала, что-то про привычки диких феарров, которые юной деве вовсе не к лицу. Проводила в купальню, явно надеясь поразить немытую оборванку имеющимися роскошествами. Что ж, если б Ясс попала в этот дом сразу после Яшмета, может и удивилась бы. Но она достаточно долго прожила под одной крышей с Андоррцем, её теперь и золотой ночной вазой удивить было бы трудно.

Так что рыжая каннка без особого трепета вступила на прогретый камень, сняла и аккуратно сложила одежду.

— Рванину свою сюда давай, — велела Мина. — Я тебе платье приготовила чистое.

— Я не буду носить платье, — буркнула Ясс. — Мне они в Антйоррэ остодраконели. Хочешь быть полезной — принеси мою сумку, у меня есть там сменные штаны и рубаха.

— Я тебе не служанка, девочка, — покачала головой кеорийка. — Я хозяйка этого дома.

Странно сказала, вроде и уверено, но — будто саму себя убеждая в правоте своих слов.

— Что ж, — Ясс улыбнулась. — Это тебе нужно, чтобы я не ходила в грязных тряпках по твоему чистому дому. А мне и так сойдут. Не вздумай их выбросить, а то я отсюда и голая выйду запросто.

Мина вдруг улыбнулась.

— Эрэйлов подарочек… Как он тебя, такую, из рук-то выпустил? — спросила непонятно.

Ясс не стала об этом задумываться. Не теперь. Подошла к краю купальни, соскользнула в горячую, почти обжигающую после всего этого холода, воду, окунулась с головой.

Уумар — часть Срединного Континента, что расположена к Западу от Фэсс Гараха. Иногда под этим словом понимают весь населённый мир.

Фэсс Гарах (Фэс йа Ркийкэ, Фэсса Кайракэ, Стена Безнадежья) — магическая Завеса, преграждающая путь в Диг Нэл, Страну Бессмертных.

Диг Нэл (Тагмар) — земли к Востоку от Фэс Гараха. Никто из нынеживущих людей там не был, а легенды ходят разнообразные.

Ярренвейны — один из самых древних аристократических родов в Аэнне.

Аэнна Лесная — самая большая страна на севере Уумара. Столица — Антйоррэ, Лиловый Город. Самый многочисленный из населяющих народов — сурсы. В последние несколько столетий находится под властью Империи.

Митл-анд’ийа — Великая Империя, подчинившая себе большую часть народов Уумара. Столица — Авенгур. Митлы пришли из-за моря в незапамятные времена и сначала прочно обосновались на самой западной окраине Континента, постепенно захватывая все новые земли.

Роннэри — земли, платящие дань Империи, но формально считающиеся независимыми. Правитель — рон, правительница — ронэл, наследник — ронин, наследница — рониска.

Канн — древний титул правителя свободных земель, никогда не принадлежавших ни Империи, ни Аэнне. Женская форма — каньа. Наследники — каньэн, каннка.

Касьэрра — земли, отложившиеся от Аэнны во время Кеорийского бунта. Правитель — эр-касс. Наследники — касьэн, касьа.

Синнорэндэ — «больше нет ничего» (Древнее наречие). Также — название старой баллады.

Ястринэнн — роннэри в северных лесах Уумара. Вотчина Ярренвейнов, Серебряных ронов Эанэ. Также — весь аэсовый лес в тех краях. Символ — распустившийся цветок элгиль, звездный ландыш.

Арамано Айра Акэ Аэнна, рон Эанэ — последний из Ярренвейнов. Воспитанник Алри Астариэнна, друг Инрэ Локиа.

Лэхэнни — маленькое озеро на границе Ястринэнн и Нэриаэаренны.

Нэриаэаренна (Земля Холмов) — древний край на севере Уумара. Владеют им — эмметские канны. Символ — серебристый ковыль, на древнем языке «эммет». Единственный город — Яшмет.

Кеория, Страна Ветров, Дикий Край — самая восточная страна Уумара. Образовалась после того, как митлы захватили Аэнну. Земля, полная необъяснимых явлений и странных чудес. С востока граничит с Фэс Гарахом и горным хребтом Ан Милонэн. С запада окружена исполинскими деревьями вэнтаррон. На юге простирается до самого моря, на севере — до гиблых болот Ан-рад-шиерры. Правитель носит имя Хранителя Кеории.

Гонрова — небольшая роннэри на западе от Нэриаэаренны.

Уросы, Дети Дороги — народ бродяг, с которым связано множество преданий и суеверий. Поклоняются Госпоже Дорог, саму дорогу полагают живым существом.

«Псы» Империи — приграничные войска Митл-анд’ийи. Когда имперцы сообразили, что ушедшие в древние леса бунтовщики им недоступны, всё, что им осталось — выставить постоянные гарнизоны.

«Капюшонники» — презрительное наименование айлатов Времени, жрецов официальной религии в Империи. Поклоняются Завещанному Символу Отца Времени.

Тиуйоннэ — вересковые пустоши на северо-западе Кеории. Постоянно оспариваемая обеими сторонами противостояния территория.

Погибшая Нортайя — легендарная держава Уумара. В Империи почитается вымышленной. Тем не менее, покорённые народы продолжают верить в её существование.

Горрэнайна — та часть Кеории, что осталась под властью исконного населения, горцев-кеоров.

Андино, Эантиннэ, Андиннэ — невероятно огромная река, делящая Уумар на две половины, северную и южную. По легенде — создана Древним Народом, ныне обретающимся в Диг Нэл.

Ан Тир — плоскогорье на северном берегу Эантиннэ в Кеории.

Ан Пил’аэ — горная гряда на южном берегу Эантиннэ в Кеории.

Ингилор. Ан Пил’аэ.

Ранняя весна.

659г.

Никто никому не нужен.

Эту истину Ясс твёрдо усвоила ещё в Антйоррэ когда жила в особняке Бреса Сэлдэнска. Людям нет дела друг до друга — только до той пользы или вреда, который они могут причинить. А какая может быть польза от Яски? Ее и в родительском замке никогда не принимали в расчёт, что уж говорить о чужих полузнакомых кеорийцах. Брес — тот хоть со скуки уделял ей внимание порой.

В Доме Хранителя Кеории её просто не замечали.

В первый день это ее почти не волновало, она отсыпалась после путешествия и приводила в порядок собственные мысли, изрядно запутавшиеся. Мина приносила ей еду дважды в день, смотрела неодобрительно и лишь иногда снисходила до разговора.

Рыжая каннка оставалась предоставлена самой себе. Через три дня это начало выводить её из терпения.

С самого утра большой дом наполнялся звуками, его обитатели спешили заниматься своими малопонятными делами. Ясс до сих пор не видела всех, с кем теперь жила бок о бок. Пару раз она сталкивалась на лестнице с кем-то из воинов Астариэнна: молодые парни оглядывали её с любопытством, но вряд ли задумывались о ней надолго, мужчины постарше пытались задавать вопросы о том кто она, откуда, и что забыла под этим кровом.

Нет, они спрашивали не так. Они говорили: «Откуда ты взялся?», а не «Откуда ты взялась?». Яске снова удалось всех обмануть. Кроме Мины, которая не поддерживала заблуждение, но и не спешила его развеять. Людям проще было видеть в ней недокормленного мальчишку-сироту, чем юную деву. Всё-таки решение обрезать косы было самым правильным в ее жизни. Скольких глупых проблем оно позволяло избегать.

Бездействие же выводило её из себя. Мечта всё больше оборачивалась глупой насмешкой. Она не могла придумать себе занятия и изнывала от неопределённости: со дня на день в этот дом должен был вернуться хозяин. Каким окажется загадочный и легендарный Астариэнн и что он скажет заявившейся с другого конца Уумара нэгли, оборванной, грязной, да ещё явившейся в компании феарров?

Яска перестирала все свои вещи, починила всё порванное и сломанное, несколько раз предложила свою помощь Мине, но та решительно отказалась. Ясс не настаивала — не так уж многое она умела делать пристойно, если признаться честно хотя бы самой себе.

Где всё это время пропадал Элир-Хранитель, было совершенно непонятно, но судя по спокойствию окружающих — в существующем здесь порядке вещей. Если задуматься, Ясс не так уж многое знала об этом человеке. Потому что всё, что она слышала, укладывалось в пару восторженных слов, а Брес, единственный, кто мог бы высказаться внятно, только улыбался на все расспросы.

Астариэнн — был мифом, легендой, рыцарем в сверкающих доспехах и последним истинным Хранителем. Его имя было известно всем в Уумаре — от мала до велика, от яшметца до последнего имперского прихвостня. Только от этого было ещё непонятнее, ещё труднее представить его живым человеком, настоящим, тёплым, реальным. Даже Чёрная Каньа, застывшая в своём мраморном величии, была существом из этого мира; даже Брес, таинственный Андоррец, хитрец и чернокнижник, был из плоти и крови. Алри Астариэнн в ослепительном сиянии славы словно не ступал не по земле, а пронзал небеса стрелой яростного ветра.

Ясс много думала о нём — и тогда, в далёком яшметском детстве, и после, в доме Бреса Сэлдэнска. Он был героем её грёз, и оттого что правил Кеорией, и оттого, что боролся с Империей, но более всего из-за того, что когда-то был наставником Арамано Ярренвейна. По словам последнего Астариэнн мог всё, знал обо всём на свете, и не было ещё ничего, с чем бы он не сумел справиться. После жизни в столице Ясс смутно подозревала, что её приятель, мягко говоря, преувеличивал, но, оказавшись в Доме Хранителя, снова попалась. Наверное, в каждом человеке это сидит, где-то в глубине души — потребность на кого-то надеяться, в ком-то восхищаться. С возрастом это желание немного ослабевает, но в юности, когда собственный путь ещё не виден ясно, подобной ловушки избежать трудно. И Брес, и Милранир предупреждали её, а Эрэйл и вовсе откровенно потешался, но в Ингилоре от Хранителя без ума были все.

Последний раз нечто подобное Ясс видела в Ястриннэн: именно так в Серебряной роннэри относились к Арамано. Юного рона любили искренне и самозабвенно, но в той любви было больше простой сердечности, чем восхищения. Ястриннэнцам нравилось, что их правитель при всей своей молодости умён, проницателен и способен справляться со своими обязанностями. А ещё с Арамано всегда можно было поговорить по душам, попросить помощи в беде или же зазвать на разудалую пирушку, совершенно не чинясь. Ясс и вовсе вбегала в кабинет приятеля без стука, а на стол с державными документами закидывала ноги. Сейчас это казалось глупым, но когда-то было весело. И, уж себе-то Ясс могла в этом признаться честно, своё ученичество у Асхэви-Астариэнна она видела примерно таким же. Она станет ему помощницей, заменит когда-то сбежавшего Ярренвейна во всём и даже больше.

— Ясс! — Мина окликнула её тем же неодобрительным тоном, каким говорила о предателях-нэгли.

Рыжая каннка отвлеклась от созерцания поединка, что затеяли на площадке во дворе два молодых воина. Ох, как ей самой хотелось размять соскучившееся по тренировкам тело. Но вместо этого приходилось скучать и выслушивать всякую ерунду.

— Твой Эрэйл убил Лэндо? — спросила Мина.

— Он не мой, — привычно и безнадёжно возразила Ясс.

— Он что — совсем рехнулся? Только сейчас гонец прискакал. Говорит, что в этот раз феарры нарвутся непременно. Если только Хранитель не вступится, хотя тогда, может, вообще война будет.

Мина поджимала губы и хмурила брови, глядя при этом на Ясс так, будто от рыжей каннки зависело хоть что-нибудь.

— С чего вдруг война? — спросила Ясс, чтобы хоть как-то отреагировать. — Феарры и раньше убивали «псов» Митл-анд’ийи. Ну сожгли ещё хутор, что изменилось -то?

— Вот уж действительно, — Мина фыркнула, — слова истинного имперского выкормыша! Человеческой жизнью больше, человеческой жизнью меньше, какая разница! Именно так они рассуждают в своих столицах, да?

— Нет, — мотнула головой Ясс, но ей ответ никого не интересовал.

— Что ж, потому драконов феарр и ведёт себя как повелитель всего. Считает, что ему всё можно. Что если жечь деревушки и резать людей, то можно стать героем-освободителем. Только в этот раз он не того зарезал.

— Отчего вдруг?

— Ну, это тебе виднее. Здесь, в Кеории любая жизнь ценна, а в вашей Империи, видать, у всякой головы своя стоимость. Лэндо — эр-касс и родимый брат одного из главных капюшонников. Верховного айлатта — кажется, это у них так называется. И теперь последует расплата. Твой Эрэйл, конечно, отсидится в своей норе, а отвечать будет Асхэви. И на его месте я бы откупилась дурной феарровой башкой, видит Гаэр.

Ясс посмотрела собеседнице прямо в глаза.

— А говоришь, что здесь все жизни имеют равную цену. Видно, некоторые равнее, а остальных не так жалко?

Мина пренебрежительно передернула плечами и гордо удалилась. Так заканчивались почти все их беседы и мнение хозяйки дома ничто не могло изменить. В её глазах Ясс была имперской предательницей и в то же время подругой Эрэйла Феархорна. Как она представляла себе это немыслимое сочетание в одном человеке было непонятно, но спорить с ней было бесполезно. Да и неважным это было, как и всё прочее, что происходило до встречи с Астариэнном.

Так тянулись дни, а по ночам Ясс снова и снова окуналась в обжигающую слишком откровенной силой чувств чужую жизнь. Все труднее становилось стряхивать с себя память о том, чего никогда не происходило. Однажды рыжая каннка проснулась от собственного крика и долго не могла унять бешено бьющееся сердце. Но даже после этого она ни за что на свете не отдала бы возможность видеть эти сны вновь. Брес говорил, что это потому, что она слишком скучно живёт, вот ей и хочется подменять собственную реальность другой. Быть Терной Йэррин казалось более заманчивым, чем Яской Эмметской. Та жила — любила, ненавидела, смеялась и плакала, бросалась на выручку, презрев опасности и приличия и, должно быть, никогда не чувствовала себя ненужной и одинокой.

* * *

Дальше дни опять тянутся медленно. Разве что гости зачастили: то прощения просить, то планами на будущее делиться. И никогда не узнаешь, с чем именно пожаловали — у каждого характер, тяжкий нрав и искалеченная гордость. Сегодня его чувство вины гнетёт, завтра — ему весь мир должен. Бывало, и выгоняла, один раз даже Ламаирэ пришлось на помощь призвать. Потому что — всему своё время.

Рыжий мой теперь шёл на поправку быстро. Ещё недавно голову с подушки поднять не мог — я и Кейро с ложки кормили, сейчас — уже вставать пробует. Спешит, конечно, но — лучше уж пусть так. А надорваться мы ему не дадим — присмотрим уж. Главное, что чудо — было.

Чудо было, и горькая складка между бровей строгого моего брата исчезла, как не бывала вовсе. За одно это — каждый вечер и каждое утро ириев благодарю. И ещё немножко — шёпотом — за то, что он не спрашивает у меня больше, стою ли я его доверия. Это моя маленькая, очень личная радость — но она у меня есть.

И другая — чуть стыдная, болезненная — тоже есть, не откажешься… Чувство причастия. Своей особости. Того, что я — слышащая, видящая всё, единственная, кто днюет и ночует в этой комнате — вроде как не чужая. Будто — жаркая эта радость, чистое её пламя — и моя тоже немного. Будто и я — имею право. Конечно, это — обман и нелепо считать иначе. Кому и знать как не мне.

И всё же этот яд мне по вкусу. Лечить, ухаживать, готовить немудрёную еду, таиться за занавеской, когда они говорят — долго и негромко, но я даже спросонья никогда не перепутаю уверенный, чеканный выговор Кейро и жаркий, пронизанный горечью шёпот рыжего.

А однажды даже занавески мне показалось мало — скорчилась на полу, скрючилась, стараясь быть как можно меньше и незаметней. Это когда они поссорились из-за чего-то и брат мой ушёл, а рыжий долго лежал без сна, глядя в потолок и на ресницах его блестели слёзы. Потом он встал — первый раз сам, без помощи, дохромал до окна и тяжело навалившись на подоконник, подставил лицо весеннему ветру.

— Кто ты? — спросил, не поворачивая головы.

Я похолодела. Так — знал? Всё это время знал о моём присутствии?

— Тебя легко не заметить. Ты — как тень, как шорох в сумерках. Но не настолько же я лишён чувств и разума, чтобы не научиться за все эти дни различать твоё дыхание рядом? Тебя зовут Урсэйлэн, знаю.

Я поднялась на ноги.

— Терна Йэррин, — вздохнула. — Урсэйлэн — фантазия Кейро.

— Прозвище, — поправил он.

— Да, — не стала спорить я. — но мне привычнее — Йэррин.

— Айаррин, — повторил он на манер речи Странников. — Прости, что не спросил этого раньше.

Я пожала плечами. Да, мне обидно было — то, как нарочито он не замечал меня все эти дни. Но, с другой стороны, так было проще. Всем.

Потому что некая грань всё же была преступлена. Там, на берегу. И отменить этого было нельзя.

И первые ночи, когда рыжий метался в бреду, тоже были. Когда я стала добровольно и радостно чем-то вроде запасной руки для Кейро. И я умудрилась настолько забыть себя (вспоминая лишь в редких беседах, вроде той — с Ламаирэ), что мне такое отношение показалось чем-то само собой разумеющимся. Очнувшийся рыжий говорил мало, в основном, не со мною, а с теми, кто приходил. Если я спрашивала о чём-то — отвечал, сам почти со мной не заговаривал, лишь иногда я ловила на себе его какой-то слишком пристальный взгляд. Особенно, если он считал, что я не замечаю. Мы жили в своём маленьком мирке, состоящем из тишины и слишком оголённых чувств.

Наверное, только поэтому она сделала то, что сделала. Глупый, совсем детский поступок, порождённый скукой и усталостью от слишком долгого бездействия. Так и не сумев добиться позволения выйти за ворота, Ясс отправилась бродить по дому — сначала бездумно и бесцельно, потом с любопытством.

Самым сложным оказалось найти комнаты Хранителя. Отчего-то Ясс всегда полагала, что хозяин дома должен занимать особенные покои, отмеченные знаками его власти, гербами и символами. Какие глупости только не приходят в голову! Зачем такому как Алри Астариэнн украшать свою жизнь избыточными побрякушками, вещающими о величии, когда в его силе и власти никто и так не сомневался? В этом доме не было ни торжественных залов, ни кричащего о богатстве хозяина убранства — ничего похожего.

Ясс шла от двери к двери, обмирая при мысли, что кто-то застанет её за этим странным занятием. Ей до поры везло — Мину отвлекали хозяйственные дела, прочих домочадцев солнечный денёк выманил на воздух и через вечно раскрытые окна с самого раннего утра доносился шум: звон металла, крики и смех, а порой и весёлые песни.

Просторная комната с высоким потолком, в которую Ясс заглянула последней, мало чем отличалась от прочих. Вот только у рыжей каннки и сомнений не возникло в том, кому она могла принадлежать.

Полки, пара сундуков, массивный стол у окна, альков за плотной ширмой — почти вся обстановка была такой же незамысловатой, как в остальных помещениях дома. После изысканно-роскошного, переполненного вычурными вещицами особняка Бреса Сэлдэнска, эта простота и бедность казалась нарочитой и горделивой, как показное смирение некоторых айлатских орденов. И грубая ткань, и отсутствие украшений, и распахнутые окна, в которые врывался ледяной ветер — всё словно кричало: «Здесь Кеория, здесь не место для имперских неженок!», и о том же говорил неизменный налёт воинственности, который нельзя было не ощутить. Если Брес Андоррец собирал книги и картины, то Асхэви-Астариэнн и его люди предпочитали оружие. Мечи и боевые топорики, луки и арбалеты, метательные ножи самого разнообразного вида и странного вида длинные кинжалы, на которые она обратила внимание ещё у феарров, были повсюду: на полках, на стенах, на специальных подставках, даже на столах в иных комнатах можно было обнаружить, например, клинок или россыпь нуждающихся в починке стрел.

На столе, который Ясс посчитала принадлежащим Хранителю, было пусто и чисто — ни пылинки. Рыжая каннка провела рукой по тёмному дереву, посмотрела на собственные пальцы — похоже, Мина наводила здесь чистоту совсем недавно, скорее всего сегодня с утра. Что ж, больше надежды на то, что она сюда не заглянет вновь.

Ясс опустилась на кресло возле этого стола, откинулась на высокую спинку — должно быть так думает державные мысли Алри Астариэнн. Не очень удобно было, если честно.

Кровать в алькове тоже не производила впечатления каннского ложа: широкая, но жёсткая, застланная войлочным покрывалом. На неё присесть Ясс не осмелилась.

Над кроватью висел амулет Яала из тонких тростинок, переплетённых алым шнуром. Странно, что не Гаэра-Воина привечал здешний хозяин. Властитель света, ветра и мысли здесь казался скорее гостем, чем постоянным покровителем. Хотя — может быть оттого Кеорию и зовут Страной Ветров, что здесь древняя вера в почёте? Ясс чуть качнула амулет кончиками пальцев, тростинки ударились друг о друга с мелодичным перезвоном.

Потом она прошлась возле стены с оружием. Если бы она разбиралась в нём чуть получше: смогла бы больше прочесть о характере и привычках обладателя. Её же познаний хватало лишь на то, чтобы отличить откровенно плохонький экземпляр от годного к применению. Она могла прочесть руны, если те попадались на клейме мастера, и знала, что древнюю письменность используют только черуски, дэлькеррскиее рамэйры и таинственные кузнецы Астрингии, закрытой долины далеко на юго-западе. На свой страх и риск Ясс даже сняла с полки тот самый длинный кинжал, примерилась — странная, но удобная вещь. Когда она пробовала упражняться с мечом — даже самым лёгким из обширного бресового собрания — то чуть не вывихнула себе запястье. Андоррец смеялся и утверждал, что с такими руками даже пяльца должны быть тяжеловаты. «Птичьи косточки» — говорил он. — «Тебе бы летать, на ветру распластавшись, а ты, бедняга, по земле ходишь».

Но вот такую штуку Яска бы, пожалуй, себе завела. Удобная рукоять, обоюдоострое лезвие, довольно узкое у основания и чуть расширяющееся к острию. Если всё сбудется, как когда-то мечталось, если Асхэви всё же возьмёт её в ученицы, такой клинок она себе раздобудет. Он куда лучше ножей и даже лука.

На той же полке стояла резная шкатулка. Ясс, недолго думая, сняла её тоже и раскрыла. Ничего интересного там не обнаружилось: пара широких мужских колец, тяжёлое бронзовое обручье, кроваво-красный камушек, отшлифованный морем, какие-то пожелтевшие листы бумаги, испещрённые мелким малопонятным почерком… Ясс фыркнула про себя: больно знакомый почерк был. Нет, читать бресовы витиеватые выдумки она точно не намеревалась, ей их с лихвой хватило в Антйоррэ. Она отложила их в сторону, ведь на дне был ещё какой-то свёрток, небольшой, но источающий тонкий, горьковатый аромат. Ясс с любопытством развязала перехватывавшую его тесёмку и — поняла, что в комнате она больше была не одна.

Шкатулка со всем содержимым выскользнула из её онемевших рук, с грохотом обрушившись на доски пола, раскатились со стуком украшения…

А на пороге стоял Элир Асхэви, Хранитель Астариэнн. Яска узнала его сразу.

Что делать в такой ситуации, она не могла себе даже вообразить. Поклониться? Попросить прощения за бесцеремонное вторжение? Представиться и попытаться объяснить? Единственным, что было бы невозможно — это выскочить из комнаты в коридор и обратиться в малодушное бегство. Потому что тогда пришлось бы как-то пройти мимо хозяина дома.

Она честно попыталась вспомнить антйоррские уроки, опустила глаза, как ни хотелось рассмотреть героя своего детства внимательнее.

— Ты и есть эрэйлов подарок? — весело спросил Асхэви. — Мина тобой очень недовольна.

— С чего это вдруг? — вспыхнула Ясс. — Она же меня не видит целыми днями, бросит подачку, чтоб с голоду не померла, и хватит с меня.

Прозвучало это сердито и с какой-то детской обидой. Почему-то это оказалось даже более стыдно, чем то, за чем Хранитель её застал.

Астариэнн рассмеялся.

— Вот ты какая! И поэтому залезла в мою комнату и переворошила мои вещи? Просто от скуки? Или всё же, чтоб досадить Мине?

Голос у него был — глубокий, звучный, но с хрипотцой, будто ветрами Кеории выстуженный, а манера речи сильно напоминала Арамано. Что ж, это и неудивительно: ведь Элир Асхэви был тому наставником.

— От скуки, — честно созналась Ясс. — И ещё оттого, что мне очень хотелось знать…

Она затаила дыхание на миг, а потом тряхнула кудрями, сбрасывая все наносные, так и не прижившиеся столичные ужимки.

— Мне хотелось знать, какой ты. Что любишь … — она взглянула Хранителю в глаза. — Что носишь и на какой постели спишь.

— Это так интересно? — спросил мужчина.

— Не знаю, — честно ответила рыжая каннка. — Но я так много слышала о тебе: и дома в детстве, и потом в Антйоррэ. Я так долго к тебе шла, а тебя здесь не оказалось. Любопытство, знаешь ли, не только кошек губит…

— А ещё рыжих стриженных девчонок, — отозвался он. — Что ж, смотри. Я перед тобой.

Она смотрела. Наверное, он был красив — Алри Астариэнн, Хранитель Кеории. Наверное — потому что не очень-то Яска разбиралась в таких вещах. Но все необходимые черты, так часто упоминающиеся в любимых Роньей любовных балладах, нельзя было не заметить. Он был высок, широкоплеч и явно очень силён; открытое лицо, профиль — из тех, что поэты называют чеканными, глаза — тёмно-фиолетовые, почти чёрные, длинные ресницы, тонкие, но густые брови; высокий лоб перехвачен узорчатым ремегом; вьющиеся волосы — длиннее, чем у Ясс теперь, странного цвета, не то седые, не то от природы сизые.

Астариэнн тоже рассматривал рыжую каннку и улыбался. После кривых ухмылок Феархорна мягкая и искренняя эта улыбка казалась необыкновенной.

— Что же ты ничего не спрашиваешь, любопытная гостья? — поинтересовался он.

Все былые глупости пронеслись перед яскиным мысленным взором за мгновение.

Нет, это Брес Андоррец был не таким, каким она всю жизнь его себе представляла, совсем не тем героем, какого она ожидала встретить. Это Эрэйл вместо кровавого чудовища оказался нахальным, много о себе вообразившим мальчишкой. Но ведь это не значит, что Алри Астариэнн тоже всего лишь грёза, верно?

Ясс опустилась на одно колено — так, как мечтала давно, в почти позабытом детстве, только куда более неловко.

— Ты возьмёшь меня в ученики? — вопросом на вопрос ответила она. Она знала, что есть какие-то другие, церемонные и правильные слова, но они вылетели из головы напрочь.

— Вот как? — Астариэнн перестал улыбаться. — Это очень серьёзное решение, подарок. Нам обоим необходимо подумать.

— Я думала много лет, — упрямо сказала Ясс. — Почти всю жизнь. Я только и делала, что думала и представляла. У окна девичьей светелки в Восточной Башне родного замка. Потом в Антйоррэ. Я хочу начать что-то делать наконец.

Хранитель подошёл ближе к ней. На шаг. Потом на два. Из такого положения Ясс пришлось запрокидывать голову, чтобы смотреть ему в лицо. Он протянул ей руку.

— Встань.

Она коснулась его ладони кончиками пальцев, но поднялась сама, без помощи.

— Ты наслушалась обо мне историй, устроила обыск в моей комнате, потом вот узрела меня, так сказать воочию. Что же: решила, что я достоин быть твоим наставником?

— Да, — просто ответила Ясс.

— И что ты такого обо мне знаешь, что так уверена в своём выборе? Что дал тебе осмотр?

Ясс не совсем понимала сути этих вопросов. Отчего-то ей казалось, что Асхэви, вошедший сюда весёлым, вдруг помрачнел. И ведь дело могло быть только в ней, ни в ком больше. Быть может, он не хотел брать её в ученицы? Заявившуюся не пойми откуда девчонку?

Не выпуская её руки, он обошёл её кругом, встал за её спиной.

— Что ты такого увидела во мне или вокруг меня, что непременно пожелала у меня учиться? Что привлекло тебя: моё имя, овеянное дешёвой славой, или, быть может, мои удивительные глаза? Не бойся, ар’вэ-льээл, говори искренне, а я попробую найти решение, которое устроит нас обоих.

Ясс почувствовала, что дрожит. Этот вечный ветер пробивался из распахнутых окон, вольно гулял по комнатам, пробирался под любую одежду. У неё давно оледенело не только тело до самого позвоночника, до самой последней маленькой косточки, у неё выстыла напрочь душа. А Хранитель стоял рядом, и от него веяло жаром, будто от костра, у которого так хорошо было бы согреться. И почему-то мелькнула глупая мысль об Эрэйле. О том разговоре на висячем мосту, и о той ночи, когда они поднялись на верхушку вэнтаррон, и о том тепле, которое было проще сохранять од одним плащом на двоих.

Свободной рукой Астариэнн коснулся её волос, погладил, будто кошку, зачем-то накрутил на палец прядку.

— Ну, так что? Где я должен провести наш первый урок? Здесь, на кровати, которую ты уже успела примерить? Или, может быть, в купальне, как ифкифрийский владыка со своими наложницами

Ясс замерла.

Даже вздохнуть казалось опасным в этом мире, в который она забрела, не иначе как по страшной ошибке, наверное, даже воздух здесь должно быть ядовит настолько, что — умрёшь от одного его глотка.

Широкая тёплая ладонь легла на её плечо, вдавливая в землю.

Это ведь Алри Астариэнн сейчас стоял за её спиной, Хранитель Кеории, Наставник Асхэви, к которому она через полмира добиралась. Это ему она хотела сказать: «Позволь твоей дорогой следовать». Это под его знамёнами мечтала бы умереть, вот этого человека заслоняя от смерти собственным телом, от тьмы — своей верностью и любовью.

Да, любовью.

«Вот и будешь плясать — на задних лапках, по щелчку» — такой знакомый голос будто звучал сейчас рядом. Ведь он её предупреждал, Эрэйл Феархорн, как умел.

Рвануться бы — прочь, в леса, в зеленый сумрак под вэнтароновыми сводами, врасти корнями в неосквернённую ту землю, чтобы только никогда всего вот этого не видеть и не знать.

— Дрожишь? — кончиками пальцев Асхэви провел по её щеке. — Хорошо, что хоть не плачешь…

А вот в голосе его вовсе не было того, что слышалось в словах. Только усталость и горечь.

Ясс обернулась порывисто.

— Не бойся, — сказал герой её прошлых грёз. — Я детей не ем.

Он отпустил её и отошёл к окну.

— Сегодня можешь остаться, но завтра, чтобы тебя здесь больше не было. Возвращайся к тому, кто тебя подослал.

Стальные тиски всё это время сжимавшие яскино горло разомкнулись вмиг. Не было больше бессилия — только кипучая ярость.

— Так, значит, ты обо мне думаешь, Хранитель? — почти прокричала она. — Думаешь, я — оборотень, змея, пытающаяся вползти тебе в дом, да? Зачем? Чтобы что сделать? Ударить исподтишка?

Он предостерегающе приложил палец к губам.

— Тише. К чему столько страсти? Я и так вижу, что ты — огненная девочка. Я всё неправильно понял, ты это сейчас хочешь сказать? Что ты по собственному почину решила пробиться к великому герою? Не из корысти, а просто из вечного девичьего томления по громким именам и славе? Чтобы если на ложе — так уж не к простому горшечнику, а к правителю хоть каких-нибудь землиц?

Он говорил спокойно. Всю эту отповедь произносил — будто с бумажки читал.

Ясс так не умела никогда.

— Да чтоб ты пропал вместе со своим ложем! — выдохнула она. — Я учиться шла… Я думала, ты — тот вождь, за которым следовать не стыдно. Я хотела что-то совершить в этой жизни, а не всю жизнь лилии вышивать. Но если ты вот так… если ты такой, пусть уж лучше вся эта Кеория, о которой я мечтала, провалится разом под землю!

Она выбежала из этой комнаты быстрее, чем он успел ответить хоть что-нибудь.

Оставаться здесь на ночь? Да она ни мгновения лишнего не задержится. Как это может быть тот же самый человек, о котором ей когда-то рассказывал Арамано? Тот — идеальный вождь и умный светлый учитель, как он мог оказаться вот таким? Или — последний из Ярренвейнов просто лгал ей, как она недоговаривала всё о Бресе Сэлдэнска? Ведь не мог же Арамано предположить, что его рыжая подружка и в самом деле когда-либо доберётся до Страны Ветров.

Она ворвалась вихрем в комнату, которую ей в этом доме выделили. Она швыряла вещи в сумки, обувалась и чувствовала, как дрожат от бешенства руки.

Астариэнн последовал за ней — видимо не сразу, но всё же слишком скоро, чтобы она успела сбежать.

Она швырнула ему письмо.

— Ты спрашивал, кто меня послал? Здесь всё, что тебе нужно знать. Благодарю за приют, за урок и — прощай.

Яска честно пыталась быть эффектной. Что ей ещё оставалось теперь?

Астариэнн удержал её на месте легко — за капюшон плаща.

— А сразу назвать мне имя Бреса Сэлдэнска было сложно? Вот с порога?

— Это что-то меняет?

— Многое. Если не всё. Сядь и подожди, пока дочитаю.

Читал он долго. Судя по всему, просто не мог поверить написанному. Или, быть может, просто обдумывал что-то.

— Тебя зовут Ясс?

— Да.

— Что ж, ты остаёшься. Отказывать Андоррцу было бы не очень красиво с моей стороны. Ведь он желает мне только добра. Завтра на льяте мы посмотрим, что ты умеешь.

Он развернулся и вышел, а Ясс так и осталась стоять с невысказанными словами, которые так и не сорвались с уст.

Можно было бы возмущаться, отстаивать своё право на оскорбленное достоинство, уйти гордо и не оглядываясь. Можно было бы плакать о втоптанной в грязь мечте. Но Асхэви, сам того не подозревая, произнёс единственное, что могло ещё её удержать.

Он предложил ей показать то, что она умела.

Ингилор. Ан Пил’аэ.

Ранняя весна.

659г.

Это называлось льят. Ёмкое, хлёсткое слово, обозначающее для кеорийцев одновременно и поединок чести на длинных горских ножах, и тренировочный бой, когда опытные воины сбивали спесь с нахальных юнцов, попутно обучая хитрым приемам. Вытоптанная площадка во внутреннем дворе тоже так называлась.

Ежась от холода, натянув капюшон плаща чуть ли не до кончика носа, Ясс сидела на высоком бревенчатом заборе и смотрела, как астариэнновы бойцы сосредоточенно кружат друг напротив друга. Лучи восходящего солнца окрашивали медью светлые рубахи, играли алыми бликами на стали клинков, придавая происходящему вид откровенно зловещий. Ясс хмурилась, с нетерпением ожидая, когда Элир Асхэви всё же вспомнит о ней, и в то же время очень этого страшилась. Потому что это было настоящим испытанием — не только её собственных возможностей и умений, но и мечты — на прочность. За этим ли она шла через пол-Уумара, чтобы быть здесь, с этими людьми? Или же стоит распрощаться, всё бросить и отправиться на поиски зубоскала-Феархорна в лесах и пустошах Приграничья? А, может, и вовсе податься на Восток к чёрной стене Фэс Гараха одной? Всё должно было решиться сейчас, раз и навсегда.

Кеорийцы дрались красиво. Отчего-то вспомнилась антйорррская трактирная потасовка и подумалось, что там все эти красивые позы и нарочито сложные комбинации только мешали бы. Но здесь не столица, здесь нет места зловонному дыханию сточных вод. Здесь Кеория, Страна Ветров, легенд и чистых помыслов. Ясс тоже бы хотела так танцевать в косых солнечных лучах и переплетении теней, быть птицей, гордой, хищной и свободной…

Ох, как ругали рыжую каннку в отцовском замке в былые счастливые времена, как насмехались над их дружбой со старым кеором, некогда последовавшим за Чёрной Каньэй в далёкий северный Яшмет. Но Дед-Мэор был единственным, кто учил Яску тому, что ей было на самом деле интересно. Даже Арамано Ярренвейн лишь посмеивался над её тягой к оружию, советовал не брать в голову глупостей и читать книги. Яска на такие речи только фыркала, а Мэор смастерил ей удобный лук и гонял до седьмого пота, натаскивая, как с ним обращаться. Этим не ограничилось: доводилось самой неудачной каннской дочери и меч держать в руках, и боевой кеорский топорик, и неисчислимо метательных ножей, дисков и тому подобной мелочи. Правда, как Яска убедилась в Антйоррэ, все её тренировочные игрушки подбирались нарочно под её руку, и от настоящих отличались во многом. Но если в случае с мечом эта разница была существенной, то со всем остальным она почти наверстала упущенное — что ещё ей было делать в столичной скуке?

Да, у неё никогда не будет таких нежных рук, как у сестрицы Рони, на это не стоит и надеяться.

— Ясс! — голос Астариэнна вырвал её из глупых грёз.

Хранитель шёл к ней через весь льят и перед ним расступались, останавливали только что начатые движения на лету, прерывали разговоры, оборачивались за ним вслед.

— Я тебя жду, — сказал Астариэнн и протянул руку.

Ясс внутренне содрогнулась, понимая, что все взгляды сейчас направлены только на неё, и ей придётся пройти под ними на середину круга и даже за широкую спину Элира Асхэви спрятаться не получится, потому что этот человек привлекал больше внимания, чем императорский кортеж на улицах Антйоррэ. Она спрыгнула на землю и, втянув голову в плечи, хмуро посмотрела на Астариэнна. Он улыбался мягко и Ясс нерешительно вложила руку в его ладонь, стараясь почти не касаться.

Ясс не видела лиц собравшихся, лишь мимоходом отметила, что их было куда больше, чем в смятении представлялось вчера

— Эрэйлов подарочек, смотри-ка, не только по углам жаться умеет!

— Как его ветром не сдувает этого птенца столичного!

— Хэи, нэгли, а говорить ты умеешь?

— Кто тебе чуб красил? Говорят в Антйоррэ сейчас все рыжим мажутся!

— Йта катта, и это вояка?

— Кошка это драная, а не ученик! Элир, налей ему молока в блюдце, да и пусть живёт за печкой!

Яска сбросила на скамью курточку, взяла предложенный ей Астариэнном клинок. Такой же, как тот, что приглянулся ей накануне. Теперь она знала, что он назывался шад и был излюбленным оружием в Кеории. Обращаться с ним Ясс не умела, о чём сообщила сразу. Хранитель улыбнулся и сказал что-то вроде «Сейчас увидим», из чего Ясс поняла лишь то, что проверять её таланты он, в самом деле, собирался сам. Что ж, тем лучше.

Ветер с гор обрушивался ледяным потоком, накатывал волнами, будто желая сбить с ног.

Ветер и солнце были на Яскиной стороне, она знала это наверняка.

— Нападай, — сказал ей Элир Асхэви.

Она даже изобразила какой-то нелепый поклон.

Она двигалась как во сне, когда весь окружающий мир вдруг стал непостижимо замедленным, а её собственные неуклюжие атаки стали стремительными, как никогда. Реальность звенела натянутой струной, распадалась на тонкие осколки, рассыпалась острым не то стеклянным, не то ледяным крошевом.

Но самым интересным было даже не это, а то, что Астариэнн за ней успевал.

Внешне спокойный, он оставался неподвижным до самого последнего мгновения, а потом останавливал любой Яскин выпад легко и надёжно.

Нет, ей не было ни страшно, ни обидно — рыжая каннка заранее знала, что ей нечего ему противопоставить кроме скорости, но просто не могла не попытаться. Она слишком долго к этому стремилась. И теперь пытаясь выжать из своего хлипкого тела всё, что было возможно, она крутилась юлой, изгибалась в немыслимых позах, нападала со всех сторон.

Противник стоял скалой.

Когда весь невеликий запас её боевых ухищрений был исчерпан, Астариэнн это тоже как-то почувствовал и одним неотвратимым жестом отбил её шад, заставив её саму покатиться кубарем.

Вытоптанная до каменной твёрдости земля под ногами была бы хороша для танцев, но как же больно было на неё падать.

— Извини, — слегка виновато улыбнулся Хранитель, протягивая ей руку. — Не рассчитал силу. А ты не так безнадёжна, как я подумал после письма Бреса.

Ясс поднялась, косясь на него недоверчиво. Но по этому лицу было невозможно читать что-либо. Выражение его всегда оставалось искренним, участливым и ничуть не отражало истинных мыслей.

— Что будем пробовать ещё?

— Стрелять, — сказал он. — Мишень уже установили.

Ясс тряхнула кудрями. Что ж, а вот это она запросто, с превеликим удовольствием. Здесь ей было чем похвалиться, да и лук имелся свой, надёжный, много раз испытанный, привычный для ладоней.

Надо ли говорить, что цель она поразила: и ту, что венчала врытый в землю столб, и ту, незримую и куда более важную, что ставила себе сама.

Насмешничающие зрители продолжали оттачивать змеиные языки, обсуждая то, как Ясс стояла, как прилаживала стрелу к тетиве… После первого же выстрела веселья заметно поубавилось, а в напряжённом внимании стало больше одобрения и возросшего любопытства, чем злой шутки.

Когда все стрелы, выпущенные из разных точек, при разных условиях, вонзились в мишень, Ясс не удержалась от шалости и, быстро развернувшись спиной к столбу, метнула в него из-за плеча нож. Просто так, из пустого бахвальства, чтоб окружающие не расслаблялись. А потом вскинула лук за плечи и пошла собирать стрелы.

К ней никто не подошел. Не то, чтобы она ожидала бурного восхищения, она осознавала, что среди кеорийских воинов наверняка есть лучники и более ловкие, и более меткие, чем она. Но её умения всё же заслуживали хоть каких-нибудь добрых слов. Но нет, всё было как в Антйоррэ, на площади после выступления уличных артистов: отплясали, откувыркались — всё, можно спешить по своим делам, представление завершено, не забудьте бросить в шляпу монетку.

— Неплохо, — сказал Астариэнн, единственный, оставшийся на льяте кроме самой Ясс.

Шляпы у рыжей каннки не было. Она протянула Хранителю ладонь, которую тот пожал, не сводя внимательного взгляда с Яскиного лица.

— Где ты витаешь, ученица? Здесь в Кеории прислушиваться к незримому опасно. Границы между мирами слишком тонки, — сказал с мягкой улыбкой.

Вот только улыбкам его Ясс верила не больше, чем словам. Ученица? Всё лучше, чем «эрэйлов подарочек». По крайней мере, она остается в Ингилоре на законных основаниях.

— Я не витаю, — ответила она вслух. — Я собираю стрелы.

— Ну, разумеется, — Астариэнн кивнул. — Я тебе помогу.

— Что я теперь должна буду делать?

— Волнуешься? — опять понимающая улыбка. — Не страшно, разберёшься. Ты лишь чуть менее талантлива, чем нужно.

Поскольку стрелы были собраны, руки занять стало совсем нечем, и Ясс принялась теребить кисточку пояса.

— Кому нужно? И зачем?

— Кому? — Элир Асхэви покачал головой, будто его удивлял подобный вопрос. — Да уж не мне во всяком случае. Спроси у Андоррца при случае. Он наверняка знает ответы на твои вопросы. И на мои тоже.

Ветер становился всё холоднее и пронзительнее. Яска подняла лицо к небу, ясному и солнечному. Если она в чём и была уверена в этой жизни, так это в том, что Бресу Сэлдэнска бессмысленно задавать какие-либо вопросы. Своими и чужими тайнами он делился только по собственной прихоти и не без скрытого умысла.

* * *

Она осталась.

Уже обжитую комнату теперь можно было считать своей, может быть, даже оружие на стену в подражание Астариэнну вывесить. А что? Ясс видела — так многие делали. Она, конечно, не стала, ей и так казалось странным жить в чужом доме, есть чужой, никак не заработанный хлеб. Но Асхэви не дал возразить, в первый же день усадив за длинный общий стол рядом с собою. Мина нахмурилась и промолчала. Ясс решила не обращать на неё внимания и поменьше глазеть на сотрапезников вовсе. Она добиралась сюда через пол-Уумара не дружбу со всеми подряд водить, а для дела. Всё остальное значения не имело.

Правда, отсидеться в одиночестве в каком-то тёмном углу тоже больше не получалось. Яску тормошили, расспрашивали, предлагали научиться обращаться с шадом или просто пытались накормить лишним пирожком. «Раз ты наш, должен быть полон сил и здоровья». Высмеивали её тоже часто, но она не прислушивалась. Астариэнн, казалось, не обращал больше внимания ни на неё, ни на кипящее вокруг веселье, и Ясс решила, что к местным порядкам нужно просто привыкнуть.

Когда, закончив трапезу, Хранитель поднялся из-за стола, Ясс рванулась бы за ним вслед. Молодого воина, что удержал её за локоть, она заметила ещё на льяте — когда любовалась, как ловко он свалил сразу двоих противников. Она даже имя его расслышала и запомнила. Элир Асхэви окликнул его «Таэ». Чёрные глаза, острый и даже чуть крючковатый нос, легко разлетающиеся волосы медовой рыжины, перехваченные затейливо вышитом ремегом — горец, кеор, такой же несомненный, как Эрэйл Феархорн.

— Ты сегодня будешь со мной, — сказал с какой-то преувеличенной серьёзностью. — Элир велел тебя занять чем-нибудь не очень сложным.

Он и слова произносил с еле уловимым, но неподражаемым выговором, который Ясс уже научилась легко распознавать. Не «Элир», а «Эллиир», где лишние звуки слышались неотчётливо, но всё равно привносили в речь искажение.

— Хорошо, — пожала рыжая каннка плечами. Какая разница, кто именно будет с ней возиться в эти первые дни?

— Тогда идём.

Он развернулся и зашагал прочь, не оглядываясь, словно его не волновало, успевает ли за ним Яска, не отстала ли, не заблудилась ли, заглядевшись на очередную диковину. Пожалуй, он был прав: Ясс и не думала отставать, а всех диковин в этом огромном доме было — оружие хозяев. После Антйоррэ и Бресова особняка — не на что посмотреть. Некрашеный белый камень стен, тяжёлые двери, массивные доски пола, резные ставни раскрытых настежь окон — всё добротное и совершенно одинаковое. Будто воображение строителей истощилось на той часовне, что Ясс увидела в самом начале.

— Таэ! — окликнула она своего спутника.

— Да? — отозвался тот, даже не сбавив шаг.

Они уже были перед дверью, ведущей на крыльцо, и кеор широко распахнул её, впуская весенний ветер и пока ещё едва ощутимый аромат рождающихся трав и цветов. Ясс хотела было сказать, что если они будут заниматься во дворе, ей бы не помешало прихватить плащ, но не решилась. Сам горец прекрасно себя чувствовал в штанах и тонкой рубахе, а, значит, и ей надо было отвыкать от излишеств. Так что спросила она про другое.

— Таэ, а можно мы зайдём в ту часовню? — нерешительно предложила она.

— Какую ещё часовню? — удивился её спутник. — Неужели ты думаешь, что «капюшонникам» с их глупостями есть доступ за границу вэнтаррон? Кеория — свободная земля, а Ингилор — самое её сердце. Здесь любимых деток Всеотца Времени не жалуют.

— Я знаю, — Ясс улыбнулась его неожиданной горячности. — Но это место с барельефом про Ангу так похоже.

Таэ нахмурился.

— Вот ты про что. Я думаю, что полюбоваться Агорэной ты сможешь сама и в любой день, ведь вся эта красота торчит прямо перед воротами. Не заблудишься и без меня. У нас сегодня иные задачи.

Ясс покорно кивнула. В чём-то он был прав. Любоваться, мечтать, вспоминать — ох, это она всегда любила, проваливаясь в грёзы с головой. Но ради грёз не стоило такой долгий путь проделывать — это можно было и дома на сундуке сидеть, и у Бреса в библиотеке запросто. Здесь — Страна Ветров, здесь не место праздным белоручкам.

Таэ легко сбежал по лесенке, шагая через ступеньку.

— Не отставай, — бросил через плечо.

Ясс, не долго раздумывая, перемахнула через резные перила.

Путь их лежал в самый конец двора хозяйственным постройкам, конюшни среди которых рыжая каннка опознала сразу же. Именно к ней они и направлялись.

— Сегодня поздно уже, — всё так же на ходу сказал кеор. — Завтра встанешь с рассветом. Разомнёшься по-быстрому, и я тебя жду здесь.

— Мы куда-то поедем?

— Нет.

Лошадей в стойлах не было, кроме совсем старенькой хроменькой кобылки, окинувшей вошедших людей равнодушным взглядом и вернувшейся к кормушке. Ясс спросила про Гнедка.

— На выпасе все. День хороший, — отозвался её спутник. — Здесь есть места, где уже в эту пору разнотравье. Альдские земли.

— Это далеко отсюда?

— Не то, чтобы, — Таэ улыбнулся. — Дойдёт наша очередь, сама узнаешь. Лови! Времени у нас не то, чтобы много. Сегодня можешь особо не надрываться, так потренируешься. А вот после будем торопиться, иначе к другим делам можно и не поспеть совсем. А Элир этого не любит.

С такими словами он ткнул Яске в руки рукоятку вил, а сам взялся за другие. Ясс неудержимо захотелось расхохотаться. Надо же! Конюшню чистить! Какое отличное несложное занятие! Как раз для столичной нэгли, чтобы не гордилась своим особым положением. Да только она-то выросла совсем не столице.

Ясс стянула порядком обросшие волосы завалявшемся в кармане шнурком, чтоб не лезли в глаза и подумала, что очень правильно она не брала с собой плаща — скоро ей будет жарко.

Больше они не разговаривали до самого вечера. Точнее Таэ пытался что-то сказать, задавал вопросы, но отвечала она ему лишь в том случае, если он объяснял что-либо по делу. Горец вовсе не был глупцом, потом отстал от рыжей каннки довольно быстро. Только посматривал в её сторону иногда с любопытством и одобрением.

Старую подстилку сгребали, заменяли на новую, и знакомый с детства запах сена вызывал у Яски невольную улыбку. Они с Ярренвейном не раз ночевали в таком пушистом-душистом стогу, смотрели на созвездия, вспыхивающие в ночи. А дома няня Кариниэ бранилась, вычёсывая травинки из спутанной Яскиной гривы, отчитывала за неподобающее поведение.

Интересно, а здесь у Астариэнна последний из Серебряных ронов тоже вилами махал? Надо будет спросить у Хранителя, ведь сам Арамано никогда о подобном не рассказывал. Всё больше о детских шалостях, да о древних тайнах.

Он говорил, например, о Туманном Венце, что хранился в Ингилоре с самого разрушения Древней Нортайи. Вот о чём спрашивать надо, а не о глупостях детских. Ведь настоящее чудо, воплощённое, такое, что и потрогать руками возможно. Венец Последней Владычицы, Ланэл Ламирэн. Венец Таэльин и Тонгорра. А ещё…

Есть такая сказка: про Лунную Королевну, искавшую своих братьев.

Давным-давно, в землях бессмертных йалэттов, от которой не осталось и имени, жили они: пятеро братьев, одна сестра — юны, беспечны, беззаботны — в краю вечной молодости и золотого лета; их отец правил той страной, и не было во всём мире властителя мудрее и справедливей. Годы — как песок бежали сквозь пальцы; драгоценный золотой песок с берегов волшебных озёр — янтарное небытие, тёплое, солнечное — невозможное…

Как так получилось, что хрупкое их счастье рассеялось дымом пожарищ? Известно было лишь одно — именно тогда в Уумар пришло Зло-из-за-Моря. То были страшные времена — тёмные, кровавые — мало кто пережил их без потерь.

Король и королева прекрасной страны вступили в безнадёжную битву, и дети их встали в сражении рядом с ними.

Как потеряли они друг друга под обломками рушашегося мира?

Сказка об этом умалчивает.

… Только, спасая тех, кого любили, совершили королевские сыновья нечто настолько ужасное, что были прокляты во веки веков; и даже гибель их не искупила содеянного — бесплотными тенями суждено им скитаться по земле, неузнанными, незримыми, неслышимыми даже друг для друга, лишёнными всего кроме жгучей памяти и стыда…

Йалэты не умирают насовсем — души их бессмертны и возрождаются спустя время — в новом теле. Братьям Лунной Королевны было и в этом отказано.

Не сразу сумела она узнать их судьбу — бродила по дорогам и бездорожью, по крупицам собирала тайные знания, по осколкам, по тени следа — искала ответ. А когда нашла — связала себя нерушимым обетом: отмолить, спасти, вывести обратно к свету и жизни…

Её — услышали.

И создала она Венец и Чашу, должные вернуть плоть и кровь проклятым — чтобы они могли доказать, заслужить — прощение…

Одно только осталось ей — повстречать тех, за кого просила — услышать, почувствовать — сквозь тонкую преграду зримого и незримого миров…

Не так уж невозможно — для йэльтэ-чаровницы.

Но — тысячелетия уже прошли, а её пути — всё нет конца…

— Ловко ты, — сказал Таэ. — Не ожидал.

Ясс подняла глаза и кивнула. Не так уж много она умела в этой жизни. Но грязной и тяжёлой работы не боялась никогда. Эта была ещё из не требующих большого ума и сноровки. Даже думать можно было о чём угодно.

Дальше было хуже. Сначала нужно было ополоснуться из стоявшей прямо во дворе бадьи, где мало того что вода — ледяная, так ещё и сделать было нужно на виду у всех. Таэ и несколько других, подошедших с той же целью юношей сбросили рубашки прямо на жестоком ветру… Ясс отчаянно замотала головой и бросилась к дому, услышав в спину обидный смех и уже привычное «нэгли». Пусть веселятся. Но она уж лучше вымоется под крышей и без лишних глаз. И одежду чистую наденет. А ещё возьмёт курточку и плащ — чтобы просто были под рукой, на всякий случай.

Решение она приняла правильное. Потому что вечер этого дня она провела совсем не так, как ожидала.

* * *

Стрелять Ясс любила всегда, сколько себя помнила. Очень уж легко ей это давалось: зоркие глаза, ловкость рук, быстрота движений были её несомненным преимуществом от природы. Правда, большой силы, позволяющей натянуть отцовский лук рыжей каннке не перепало, но всегда ли нужна сила? Ясс привыкла полагать, что — нет.

Вот и теперь она легко обставила новых знакомцев в мудрёной игре-состязании, где по сложно выставленным брусочкам необходимо было целиться из рогатки. Ясс не промахнулась ни разу, даже когда шутки ради предложила завязать ей глаза. Память у неё тоже была — прочим на зависть.

Правда, в следующем задании только обретённая слава непременно должна была померкнуть: учебный бой на шадах — это было несколько за гранью её талантов. Хотя — у неё был немалый шанс взять противника измором, потому как уворачиваться она могла виртуозно. Алри Астариэнн оказался едва ли не единственным, кто сумел так легко её достать.

Юнцов обучали воинским премудростям двое. Седой, хмурый Георн, резкий на слово и суждение. Ясс ему не нравилась, и он даже не пытался этого скрывать. Если объяснял что-либо, то явно через силу, а стоило ошибиться — выдавал вполне весомую затрещину. Хотя как раз на последние он и для прочих подопечных не скупился.

Танвэй казался моложе, благодушнее и не в меру разговорчивее. Его покрытое уродливыми шрамами лицо легко меняло выражение от одобрительной улыбки к зверской сердитой гримасе, но ученики его любили и порой следовали по пятам. Танвэй бесподобно травил всевозможные байки, а что ещё нужно толпе мальчишек для веселья? Ясс тоже не упускала случая послушать о жизни соратников Астариэнна. В чём-то его истории повторяли слышанное от Арамано Ярренвейна, в чём-то — чуть ли не противоречили его рассказам.

Компания подобралась весёлая и дружная, вот только Ясс в ней места не нашлось. Рыжая каннка никогда не умела ладить с людьми, тем более с мальчишками младше себя. Но, увы, встать вровень среди настоящих воинов она пока не могла, только любоваться искоса за тем, как сверкают на солнце клинки в руках того же Таэ. Её это не особенно огорчало, она с детства привыкла быть сама по себе. Да и к тому же в последнее время в её жизни произошло слишком много всего, чтобы переживать из-за таких глупостей. Она выполняла всё, что от неё требовалось, и отделывалась от надоедливых вопросов односложными ответами.

Вернее отделывалась вполне успешно, пока не появился Астариэнн.

Он подошёл тихо, встал в тени раскидистого чубушника и замер, будто статуя самому себе. Тёмные глаза смотрели на Ясс неотрывно, так что она не могла не почувствовать, хоть и до последнего пыталась держать лицо. Быть может, с лицом и получилось, а вот драконов шад дважды выпал из рук.

— Подойди сюда, подарок, — тихо произнёс Хранитель, и она не посмела ослушаться.

Противник её, казалось, вздохнул с облегчением — настолько неумелых не было даже среди этих безусых героев.

Ясс подошла, упрямо вздёрнув острый подбородок. Она честно старалась не отводить взгляд, но это не совсем получалось. Очень уж настораживало и смущало выражение лица Хранителя. Он без малейшей неловкости её изучал, словно искал в её чертах что-то, ведомое ему одному. И даже, когда он ей улыбался — открытой и светлой улыбкой — под ней скрывалось всё то же напряжённое внимание, почти незаметное тому, кто не знал, что замечать. Ясс не повезло — она точно знала.

— Брес увидел тебя до или после того, как ты обрезала косы? — спросил он.

— После, — растерянно ответила она. — Я это сделала перед дорогой в Антйоррэ.

— Конечно, — Элир Асхэви кивнул каким-то своим мыслям. — Этот лис бы тебе этого нипочём не позволил, если бы успел. Длинные были?

— Да, очень, — честно согласилась Ясс. — Но без них лучше. Удобнее. Легче. Меньше вопросов.

Взгляд Астариэнна стал пристальней.

— Такая простодушная и честная девочка. Прямая, как полёт стрелы. Я бы даже поверил тебе, что ты ничего не знаешь о планах моего старого приятеля, но вот что он никаких замыслов не лелеял вовсе, поверить не смогу никогда.

— Хранитель, я не понимаю.

— Быть может. А, может, просто не хочешь сознаваться, откуда мне знать? — он усмехнулся. — У тебя невероятные глаза, ар’вэ-льээл, такие не так уж часто встречаются.

Ясс уставилась на него совсем недоумённо: он сам-то в зеркало давно заглядывал? Вот уж у кого глаза были — словно из сказок про бессмертных ялеттов. Альдов — как говорили здесь, в Кеории.

Астариэнн наклонился, поднял со скамьи яскину куртку, протянул ей и, дождавшись, пока она оденется, набросил ей на плечи плащ.

— Устала сегодня?

— Нет, — соврала рыжая каннка.

Ловкости и природной быстроты движений ей было не занимать, а вот умений и выносливости не хватало. Непривычное тело болело и ныло, руки и ноги сплошь покрывали синяки, а пальцы ей несколько раз чуть не выбивали слишком сильным ударом по тренировочному деревянному шаду. Ясс всерьёз боялась, что после всех этих мучений лютни ей больше в руках не держать, но спрашивать у занимавшихся обучением новичков бывалых воинов не отважилась.

— Тогда пойдём, — опять улыбнулся Асхэви и, заметив, что она колеблется, добавил. — Покажу тебе Кеорию, а Ингилору — тебя. Должен же мой Город знать, что мы с Бресом вознамерились в нём поселить?

Возражать Яске было как-то нечего.