Последняя битва (джен)

Ямамото любил летать. По правде говоря, он летел самолетом всего третий раз в жизни. Гокудера снисходительно усмехнулся, когда он занял место у иллюминатора, и фыркнул, с независимым видом усевшись рядом с Цуной, у прохода. А Ямамото глядел на землю внизу, потом на море, с высоты похожее на стекло или блестящий на солнце камень, а потом — на белые комья облаков, напоминавшие огромные порции сахарной ваты.

Новизна впечатлений заслоняла усталость от боя, тревогу остальных и дурные предчувствия.

Цуна спал, откинув спинку кресла и укутавшись в плед. Гокудера вытянул ноги и закинул руки за голову — тоже, в общем, почти лежал. Вид у него был уставший и потрепанный: хотя Рёхей и подлечил их всех, пламя Солнца не заменяло самого обычного отдыха. Им бы тоже стоило поспать, как Цуне. Но Ямамото сейчас не смог бы заснуть. А Гокудера… кто знает, может, он не хотел. Он поглядывал иногда на Ямамото со своим обычным слегка насмешливым выражением, а потом снова проваливался в какие-то явно сложные мысли: хмурился, морщил лоб, беззвучно шевелил губами и зло кривился. Наверное, думал о бое с Шахматномордым.

Или, может быть, вспоминал, как они доказывали Цуне, что с ними все в порядке. Сначала Цуна вообще собрался лететь вдвоем с Реборном: остальным слишком сильно досталось, а носители пламени Солнца, более-менее целые, нужны были, чтобы помочь раненым. Но Гокудеру и Ямамото Рёхей успел подлечить, и они оба ни в какую не согласились отпускать Цуну одного. В конце концов тот сдался, а вот другим желающим отказал уже наотрез.

— Мы как десант в тыл врага, — сказал тогда Гокудера.

Малыш Реборн сразу после взлета ушел в кабину пилота и не показывался, Цуна заснул. Ямамото было странно весело и хотелось болтать. Хотелось спросить у Гокудеры, смотрел ли он на землю, когда летел в Японию, и какая была погода над океаном. Рассказать, как Дино весь перелет до Италии рта не закрывал, все тринадцать часов, а сам старательно глядел прямо перед собой, а не на Ямамото — лишь бы случайно не выглянуть наружу. Еще очень хотелось сказать, как он рад, что с Гокудерой все хорошо. Но Ямамото боялся разбудить Цуну и потому молча глядел на сахарные бока облаков и стеклянно-синее море в прорехах.

И сам не заметил, как уснул.

Разбудила его тряска. Самолет болтало, снаружи ничего не было видно, кроме сплошной серой мути. Ямамото вцепился в подлокотники кресла, напротив тер глаза сонный Цуна и ругался сквозь зубы Гокудера.

— Что это? — спросил Ямамото. — Авария?

— Просто воздушные ямы, — буркнул Гокудера. Однако в его голосе сквозила неуверенность, и ему, кажется, тоже было не по себе.

Цуна встал:

— Спрошу у Реборна.

В этот момент самолет ухнул вниз, как на русских горках — Ямамото аж подлетел над креслом, будто в невесомости. Цуна не удержался на ногах, свалился на Гокудеру, тот подхватил его, сказал:

— Я провожу, Десятый.

Ямамото не захотел ждать в одиночестве и пошел с ними.

Они остановились в дверях пилотской кабины: Цуна на пороге, Ямамото с Гокудерой за ним. Спрашивать ничего не пришлось: сами увидели. Прямо по курсу в серых тучах распустило черные щупальца знакомое пламя. Взбухло, рванулось навстречу. Реборн прыгнул на Цуну, толкнул его на Гокудеру, и все вместе они свалились на Ямамото, приложив его спиной о мягкий ковёр на полу. Но в то же мгновение самолет резко клюнул носом, и их куча мала распалась.

Ямамото сел, схватившись обеими руками за ногу Гокудеры, и уставился перед собой, чувствуя, как леденеет в животе. Люк в пилотскую кабину закрывала система CAI и, похоже, только это их четверых и спасло. Пока спасло. Колпак был разбит вдребезги, мертвый пилот лежал грудью на пульте управления, второй свесился через подлокотник кресла, а самолет, похоже, падал. Серую облачную муть сменила мгла пламени Ночи, и Ямамото подумал, что так, может, и лучше: не видно. Может быть, они разобьются уже через несколько секунд, а может, будут падать еще долго.

— Эй, Ямамото, ты в порядке? — вопреки обыкновению, Гокудера не орал, не назвал его бейсбольным придурком, да и вообще его голос был каким-то странным.

— Да, — ответил Ямамото. — Если это еще важно. Мы падаем.

И в этот самый миг они перестали падать. Самолет повис в воздухе, все так же накренившись носом вниз, а над головой Ямамото раздался холодный голос Цуны:

— Гокудера, стреляй.

Ветвящийся разряд — Солнце и Облако, машинально отметил Ямамото, — ударил в черноту пламени Ночи, разорвал на чернильные кляксы и иссяк. Впереди, в мешанине серого и черного, проступили неясные фигуры. Гокудера выстрелил снова, но, Ямамото разглядел это совершенно ясно, Виндиче исчезли раньше, чем пламя Гокудеры их настигло.

— Почему они не атаковали? — пробормотал Гокудера.

— Неправильный вопрос, — тут же отозвался малыш. — Почему они атаковали, вот что интересно? Бермуде ведь нужен Шахматноголовый, он наверняка решил добраться до него у нас на хвосте.

— Заблудился в тумане, — рассмеялся Ямамото, чувствуя, как у него дрожат и потеют ладони. Поднял голову. Вокруг рук Цуны плясало не только привычное пламя Неба, но и ленты пламени Земли. Ну конечно, Энма ведь отдал ему свое кольцо. И теперь их спасало не чудо, а подвластная Цуне сила гравитации.

— Заблудился, — повторил малыш. — Неплохая версия, Ямамото. При нулевой видимости легко не рассчитать расстояния до того, за кем следишь. Цуна, ты сможешь заставить самолет лететь дальше?

— Нет. Только не упасть.

— Тогда опускай. Спасибо и за мягкую посадку. Дальше будем добираться своим ходом.