Милосердие монстров (джен)

Дин думал, что следующий месяц станет для них адом, и cпрятал подальше коробку с серебряными пулями. Но Сэм больше ни словом не упоминал о серебре и милосердии. Он был обычным парнем, всё ещё загонялся по поводу этой своей красотки Джесс, просыпался от кошмаров, искал отца, охотился, спорил, и в конце концов Дин понял, что он просто дрейфует, как лодка в открытом море.

Полнолуние застало их на севере штата Висконсин, и Дин счёл, что это большая удача — потому что чего-чего, а заброшенных сараев в висконсинской глуши хоть отбавляй, а им всего-то и нужно было на это время, что надёжные стены да относительное безлюдье кругом.

В последней на их пути приличной забегаловке Сэм умял пару увесистых бифштексов, хлопнул вискаря для храбрости и торжественно сказал:

— Поехали прятаться.

Ехать пришлось далеко и трудно, но ради неприкосновенности сограждан Дин выбрал самый, как он полагал, глухой уголок Висконсина — густой лес с полузаросшей просекой, старую лесопилку и пустой сарай — бывший склад пиломатериалов. Внутри сарай выглядел сумрачным и внушительным, как авиационный ангар, приятно пах сухой пылью и хвоей, а под крышей его гнездились стрижи.

Сэм огляделся, бросил спальный мешок возле центрального опорного столба и поинтересовался:

— Привязывать меня будем? В багажнике должна быть цепь... Иначе я эту хибару развалю по досочкам, когда халканусь.

Он старался казаться безмятежно-жизнерадостным, но Дин догадывался, что ему страшно до дрожи в коленках. Он и сам частенько в подобных случаях вёл себя как самоуверенный кретин и знал все эти спектакли на публику, всю эту суперменскую показуху, когда внутри, в самом укромном чуланчике, душа корчится и плачет от страха.

— Смотри не надорвись, когда будешь разваливать, — хмыкнул он и пошёл к Импале, которую пришлось оставить за воротами лесопилки, потому что сами ворота, упавшие с истлевших петель, лежали на земле и преграждали путь.

Когда сумерки сгустились так, что стало трудно различать стволы деревьев, Дин развёл костерок у запертой на замок двери сарая, уселся, прислонившись плечом к серым от времени доскам, и негромко позвал:

— Сэм? Ты как там?

За дверью зашуршали опилки, звякнуло железо, и приглушённый голос ответил:

— Нормально. Ближе не подойду — цепь не пускает.

— Это ничего... Ты прости, что так получилось.

— Да ладно, Дин. Ты-то здесь при чём?

— Я должен был оставить тебя в покое, в Стэнфорде, а не тащить с собой. Тогда мы не оказались бы там, где оказались.

— По-моему, в этом больше отец виноват, чем ты. А ещё — та тварь, которая меня укусила. А ещё — я сам... Но теперь-то уже какая разница?

Дин пожал плечами. Невидимый Сэм, наверное, тоже.

Вскоре совсем стемнело. В костре трещали сосновые шишки и чадила хвоя. Волнами расходилось уютное тепло, и Дину хотелось, чтобы всё сейчас было чуть-чуть по-другому — чтобы они с братом сидели у костра вдвоём, плечом к плечу, и молча смотрели на огонь, как нормальные люди, которые выбрались в лес на ночёвку.

— Сэмми...

— Что ещё?

— Каково это — быть оборотнем?

— Чувак, это немного бестактный вопрос, тебе не кажется? И как-то странно, что ты только сейчас об этом спрашиваешь.

— Ну, ты вроде выглядел нормальным после той ночи...

Несколько минут из-за двери не доносилось ни звука. Дин решил было, что мелкий не на шутку обиделся, и даже собрался извиниться, когда Сэм всё-таки заговорил:

— Сначала и было нормально. Тяжело, конечно, всё это осознавать, но мне сейчас кошмаром больше, кошмаром меньше — без разницы... Но чем ближе полнолуние, тем паршивее. В конце концов начинаешь смотреть на людей только как на дичь, даже если ты сам ещё в человеческом облике. Трудно делать вид, что всё в порядке... И постоянно хочется есть.

— Ага, это я заметил.

— ...И ещё серебро. Если прикоснуться — такое мерзкое ощущение, непонятное, что-то между зудом и ознобом. Будто лежишь в лихорадке и одежда раздражает кожу... Кстати, напрасно ты пули прячешь — я их вряд ли даже в руках удержу, не то что пистолет зарядить... Не знаю, что будет, если порезаться ножом из серебра, но боль, наверное, адская. Так что тоже не вариант.

— Не вариант чего?... Стоп, ты всё ещё об этом думаешь? Об этой своей живительной эвтаназии? Забудь, чувак!

— Нет, слушай, Дин, я тут подумал... Вот мы с тобой — два брата. Один — нечисть, другой — охотник. И по всем законам жанра один из нас должен другого убить.

— Опять завёл свою шарманку... Пошёл бы в задницу тот мудак, который придумал эти дурацкие законы! Я решил, что ты будешь жить долго и счастливо, а раз в месяц мы будем уезжать в какую-нибудь эпическую глушь вроде здешней и пережидать твои критические ночи.

— Ты что, действительно думаешь, что это так просто?

— Вот и объясни, что тут сложного. Тебе виднее.

— А ты, Дин? Ты всю оставшуюся жизнь собираешься вот так под дверью просидеть?

— Ну почему сразу "всю оставшуюся"? Утром ты выйдешь, и мы съездим за пончиками в Брайант.

— Я не о том.

— А если не о том — да, я всю жизнь буду сидеть и ждать под разными дверями, если за ними — ты. И это не обсуждается.

— Постой, это ты сейчас мне в любви признался?

— Да пошёл ты...

Сэм расхохотался, но смех вдруг приобрёл жутковатые раскатистые обертона, захлебнулся, сломался и закончился болезненным воплем. Панически зазвенела цепь.

Дин вскочил как ошпаренный, едва не угодив ногой в костёр. Бросил быстрый взгляд через плечо — ярко-жёлтая в серых пятнах, идеально круглая луна неторопливо поднималась над зубчатым краем леса. Звуки из сарая стали совсем уже нечеловеческими — будто там, внутри, метался насмерть перепуганный дикий зверь.

— Всё в порядке, Сэмми, — быстро заговорил Дин, прижавшись лбом к щербатым доскам. — Это скоро пройдёт. Потерпи немного... Ты не помнишь, ты спал, но в прошлый раз всё закончилось быстро...

Словно в подтверждение, в сарае наступила тишина, сменившаяся низким угрожающим рыком.

— А сейчас — ещё быстрее, — удручённо констатировал Дин и на всякий случай отошёл подальше. На душе у него было препаршиво.

Сэмоборотень добросовестно бесился до рассвета. Дин пригрелся у костра и даже незаметно для себя начал клевать носом, но резкий звон лопнувшей цепи вырвал его из дремоты, и остаток ночи он просидел наготове, навострив уши и до рези в глазах вглядываясь в серые щелястые стены, вздрагивающие от ударов изнутри. Ему казалось, что Сэм и правда способен развалить сарай по досочкам.

К утру всё благополучно стихло.

Дин выждал полчаса для верности, снял замок и осторожно отворил дверь. Сэм, уже в человеческом облике, безмятежно сопел, свернувшись калачиком в гнезде из остатков распотрошенного спальника. В его волосах застряли сосновые иголки и клочья синтетического пуха. Земляной пол вокруг столба был вытоптан дочерна, а сам столб — обмотан цепью в три витка и в щепки изодран когтями.

— Да, неслабо ты повеселился, чувак... — вздохнул Дин, разглядывая обрывок цепи на лодыжке брата. — Придётся придумать что-то понадёжнее.

Выйдя, он затоптал тлеющие угли, перетащил свой спальник в сарай, расстелил поближе к Сэму, улёгся и, поворочавшись с четверть часа на жёстком полу, уснул беспокойным сном.

* * *

В полшестого пополудни братья сидели в брайантском ресторане "Совиный глаз", пили пиво и ждали, когда им принесут заказанную еду — чизбургер с картошкой и гигантский стейк с кровью. Рестораном это заведение можно было назвать с большой натяжкой — просто тесное грязноватое помещеньице с барной стойкой и парой столиков по углам. Зато во всём городке только здесь странствующих и путешествующих кормили настоящим мясом.

В багажнике Импалы лежала новенькая, без единой царапины, сверкающая стальная цепь — вдвое толще старой. Для обычного оборотня Дин предпочёл бы посеребренную, более надёжную, но для Сэма... Мелкому и так приходилось несладко. Сегодня он был угрюм, раздражителен и зол, отличался повышенной лохматостью и смахивал на разбуженного посреди зимы гризли.

— Вид у тебя какой-то... голодный, — осторожно заметил Дин.

— Поэтому я и заказал пятифунтовый стейк, гений.

— Видел, как у официантки глаза на лоб полезли? Она, наверное, подумала, что у тебя булимия. Или ты готовишься к конкурсу по поеданию стейков.

— Не смешно.

— Да не дёргайся ты так, Сэмми. Период трансформаций у оборотней длится в среднем от двух до пяти ночей, я посмотрел в папином дневнике.

— Это же целая грёбаная вечность...

К ним подошла официантка, поставила на стол тарелки, кивнула на Сэмов стейк, рядом с которым четырёхэтажный чизбургер Дина казался чем-то вроде канапе, и заявила:

— Мы с ребятами на кухне поспорили. Я поставила двадцатку на то, что ты это не осилишь.

Сэм оглянулся: из-за дверей кухни за ним наблюдал парнишка-повар, — смерил взглядом дымящийся, истекающий розовым соком кусок мяса и мрачно изрёк:

— Попрощайся со своими бабками, детка. Я ещё и добавку попрошу.

Девица недоверчиво хмыкнула и отвалила, а Сэм взялся за нож.

К концу второго добавочного стейка за ним исподтишка следили не только официантка и повар, но и все посетители "Совиного глаза" — компания из пяти лесорубов и местный пьяница. Лесорубы тоже втихую заключали пари, а старый алкаш всё пытался рассказать, как он сам в незабвенной молодости участвовал в конкурсе по поеданию хот-догов, но от него только брезгливо отмахивались.

Дин подозревал, что мелкий сорвёт овации, когда опустошит тарелку, но расплачивались и уходили они в гробовой тишине.

* * *

— Как думаешь, Дин, реально где-нибудь здесь раздобыть свежее бычье сердце?

— Старик, ты меня пугаешь. Ты только что смолотил фунтов пятнадцать плохо прожаренной дохлой коровы. И как в тебя влезло, непонятно...

Сэм скорбно вздохнул и уставился на бесконечный, заросший молодыми соснами просёлок, по которому Импала уже минут сорок тащилась со скоростью престарелой черепахи. Пейзаж не радовал разнообразием — сосны, камни, лишайник и снова сосны. Майские жуки залетали в открытые окна, бились изнутри о крышу и с недоуменным гудением вылетали обратно. Тени становились всё длиннее, сосновые стволы романтично золотились в ранних сумерках. До темноты оставалось часа полтора.

— Можем завтра объехать местные фермы, — предложил Дин примирительным тоном, — поспрашивать, не забивает ли кто скотину. Если тебе так уж нужно чьё-нибудь сердце...

Сэм смерил его тяжёлым взглядом и съязвил:

— "Чьё-нибудь" звучит несколько двусмысленно.

Вдруг он встрепенулся и ткнул пальцем в сторону леса:

— Смотри, Дин, олень!

Это прозвучало так по-детски, что Дин сначала улыбнулся внезапному дежа вю (Импала мчит по захолустному шоссе, папа за рулём, они оба позади играют в солдатиков, и вдруг это "Смотри, Дин!") и лишь потом увидел на опушке золотистого бора пятнистую шкуру и точёные рожки. Юный Бемби, как на картинке.

— Чувак, вот ты сейчас прям как маленький! — засмеялся Дин.

Сэм не ответил. Он смотрел на замершего среди сосен оленя, пока тот не скрылся из виду.

Дину показалось, что мелкий моментально напрягся, едва впереди замаячили ржавый забор лесопилки и жестяная крыша сарая.

— Я не хочу туда, — сказал Сэм, когда Импала остановилась там же, где и накануне — у лежащих на земле ворот. Сказал как отрезал.

— Сэм...

— Что тут непонятного? Я не хочу всю ночь сидеть на цепи, как бешеная псина! Я не животное, Дин!

— Сэмми, успокойся, без паники. Что на тебя нашло, приятель?

— Почему ты всегда решаешь всё за меня? Это была твоя идея — приехать сюда, и с цепью тоже...

— Может, это потому, что кто-то не хотел становиться убийцей?

— А может, тебе просто нравится мной помыкать?

Не ответив, Дин заглушил двигатель, вылез, демонстративно хлопнув дверцей, и направился к багажнику. Сэм догнал его.

— Дин, пожалуйста, не надо!

— Что за внезапный ПМС, принцесса? Ты же не думаешь, что я сейчас проникнусь сентиментальными чувствами и отпущу тебя погулять? — Дин невозмутимо пожал плечами, открыл багажник и протянул руку за свёрнутой в бухту цепью. Но взять её не успел.

Широкая тёплая ладонь брата мягко легла ему на затылок. Он даже удивился поначалу такой девчачьей нежности, но в ту же секунду ладонь стала жёсткой, пальцы крепко обхватили его голову, а остро изогнутая, покрытая дорожной пылью крышка багажника стремительно придвинулась и ударила чуть выше бровей. Боль прокатилась от глаз к вискам и померкла, как померкло и всё вокруг, и что-то твёрдое ударило в левое плечо. "Земля, — догадался Дин, — я лежу на земле". И отключился.